Морозова Светлана Германовна : другие произведения.

Заклание царского быка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Крит. 16 век до н.э. Более 20 лет назад произошло грандиозное извержение вулкана на о.Фера(совр.Санторини). Критское царство находится в глубоком упадке, спасти его может только союз с бывшим врагом - материковыми греками во главе с микенским царем. Племянник царя Микен, юный Ликаон отправляется на Крит сватать племянницу Миноса. Сватовство прошло успешно, но едва ахейские корабли покинули критскую гавань, в Кносском дворце, в собственной спальне был обнаружен зарезанным великий флотоводец по прозвищу Бык Царя.В кулаке убитого находят прядь волос, несомненно, принадлежавших незадачливому жениху. Сам Ликаон вскоре чуть не погибает от рук неведомых жриц...
   ЗАКЛАНИЕ ЦАРСКОГО БЫКА
   Главы из романа
  
  
   Глава 1. ПРЕКРАСНАЯ АРОЯ
  
   Снаружи гудел холодный ветер.
   - Просыпайся, царевич, скоро причалим! -нежно проворковала служанка.
   Отбросив одеяло из овчины, царевич Тано сел на постели и дал себя одеть. Ласково касаясь,
  служанка нарядила его в пестротканную юбку и белые башмаки с шерстяными гетрами. Надела на шею золотое ожерелье, руки украсила браслетами. Расчесала жесткие кудри господина, умастила их сладко пахнущим маслом и увенчала диадемой.
   Царевич посмотрелся в бронзовое зеркало и остался доволен. В кои-то веки не будет стыдно
  перед напыщенными критянами и напыщеннейшим из них - любезным зятем Сатуром.
   За дощатой перегородкой звонко заржал конь. Тано засмеялся. Он вез с собой пару отменных
  коней и прекрасную, пилосской работы колесницу. Критяне, наверное, никогда не видели милос-
  ского царевича с собственной колесницей!
   Набросив на жилистые плечи шерстяную, расшитую золотыми бляшками, накидку, Тано выглянул из палубной надстройки.
   Утро было угрюмое, пасмурное. Критские горы закрывали полнеба. Высокие и пониже, крутые и пологие, по-весеннему зеленые, они были окутаны паутиной тумана. Вон, справа - священная
  Юкта. Впрочем, не священных гор не бывает. На самых высоких, с белыми сияющими вершинами,
  живут боги, а на горах пониже они гостят. Поэтому почти на каждой горе сооружен жертвенник.
   В последний раз Тано был на Крите три года назад, когда сопровождал свадьбу младшей сест-
  ры Арои. Тано смотрел на медленно приближающуюся прославленную Амнисскую гавань. За три
  года, пожалуй, ничего не изменилось. Новых или восстановленных построек не прибавилось.
  Ухоженные жилые дома только в центре, а на окраинах - развалины, густо поросшие ярчайше-
  зелеными в пасмурном свете кустами и крепкими двадцатилетними деревьями. Середина весны,
  первый месяц плавания...
   У причалов Тано насчитал не больше десятка больших кораблей, мелкие барки и лодки счи-
  тать не стал. Главная гавань Милоса выглядит куда лучше, и кораблей в ней без числа. Приплыва-
  ют из Египта, из Хатти, из Вилусы, и, конечно же - из Пилоса! Дела критян явно нехороши.
   Тано исполнилось двадцать шесть лет. Когда священный остров Фера погрузился в пучину,
  он был ребенком и смутно помнил то, что впоследствии назвали Ферским Ужасом или Ферской
  Тьмой. Сначала взрослые беспокойно говорили о вулкане и указывали на дымный столб в небе,
  точно за горизонтом дымил огромный костер, потом стало темно, с неба посыпался пепел, зем-
  ля затряслась, все бежали прочь от берега в горы. Потом было голодно и каждый день кого-то
  хоронили. Затем хоронить перестали, и мертвые валялись, точно издохшие животные. Несколь-
  ких друзей Тано зарезали для Колебателя Земли. Народ кричал: 'Царевича! Царевича в жерт-
  ву!' Тано прятали в подвале, в пустом пифосе. Но Милос выкарабкался. А критянам следовало
  бы принести в жертву Миноса(1). Бездарному царю самое место на жертвеннике.
   В полуразрушенной гавани все же шла работа. Тянулись к серому небу дымные столбы -
  хозяйки, встав пораньше, уже разожгли жаровни и просто костры во дворях, чтобы приготовить
  пищу.
   Туда-сюда тащились носильщики с тюками, корзинами, кувшинами и бурдюками. Огромные
  бурдюки из цельной бычьей шкуры, наполненные вином или маслом, везли на телегах, запряжен-
  ных волами. У причалов кучковался народ. Большей частью - небогатый люд в полотняных юбках,
  Изредка мелькали цветные накидки купцов. Воины с копьями следили за порядком.
   Разглядев штандарты на мачтах приближающихся кораблей, люди зашумели, замахали руками:
  
  
  
  
  
   -Смотрите, кто плывет! Царевич Тано, деверь великого Сатура!
   -Хвала могучему Сатуру - Быку Миноса!
   Тано усмехнулся. Критяне готовы кричать хвалу надменному Сатуру по поводу и без повода.
   Дивный, широко раскинувшийся Кносс , могущественнейший из городов Крита, недавно
  пробудился. Над богатыми трехэтажными домами, малыми домишками и жалкими хижинами
  реяли дымные столбы. По узким мощеным улицам торопились кто куда люди и животные, гру-
   женые разнообразной поклажей. А над окраинами, так и не заселенными после землетрясения,
  воздух был безупречно чист. В листве кустов и деревьев, вольно разросшихся на развалинах,
  пели птицы. По заросшим травой улицам (мостовую выковыряли давным-давно) гуляли козы.
   Дворец Миноса, хоть и не до конца отстроенный, смотрелся величественно. Выкрашенные
  алой краской каменные рога, украшавшие крыши, целились в пасмурное задымленное небо.
  Работали все дворцовые кухни, и дымных столбов над дворцом было не счесть. Дворец состоял из больших и малых, ярко расписанных строений. Просторный прямоугольный двор окружали
  высокие трехэтажные здания с галереями. Галереи поддерживали колонны, выточенные из цель-
  ных кедровых стволов, окрашенные в алый и черный цвета. Чем дальше от центрального дво-
  ра, тем ниже были постройки, прореженные развалинами и пустырями, заросшими радостной
  весенней зеленью. С западной стороны зелень пустырей сливалась с зеленью ухоженных двор-
  цовых садов, с восточной безобразие прикрывали кипарисовые заросли, доходящие до подножия холмов, защищавших царское жилище от бесцеремонного утреннего солнца.
   Слегка разрушенный, но все-таки великолепный дворец жил своей утренней жизнью. На
  священных площадках, устроенных на крышах самых высоких строени й, дворцовые жрицы
  славили взошедшего на небо золоторогого быка, хотя солнца не было видно за тучами.
   В главном дворцовом святилище младшие жрицы очищали жертвенник, подметали пальмо-
  выми метелками расписной пол, умащали маслом и наряжали в сине-золотые одежды выточен-
  ную из слоновой кости Владычицу Лабиринта - покровительницу дворца и всего Кносса.
   Царь, царица, царевичи и прочие богоравные просыпались позже.
  ... Внизу топали служанки и отдавала приказы домоправительница. Ароя лежала, не открывая
  глаз. До чего славно просыпаться холодным весенним утром под теплой могучей рукой мужа,
  под покровом его несказанно обильных кудрей , под косматым одеялом из отборных козьих
  шкур, крашенных пурпуром!
   Ароя лежала, не шевеля и пальцем, но ее несонное дыхание, движение ресниц, а может,
  мысли, разбудили Сатура. Супруг зашевелился, зевнул и полез целоваться. Воистину, во всем ог-
  ромном мире, омываемом водами Великого моря нет более любящего мужа! Все дворцовые жены шипят по-змеиному от зависти!
   Нацеловавшись, Сатур выбрался из-под одеял. В тесной спаленке, расположенной под самой
  крышей, было холодно. Маленькое окошко под потолком никогда ничем не закрывалось. У постели стояла потухшая бронзовая жаровня.
   С торжественным видом вошла Везуна, домоправительница, плененная когда-то Сатуром в Италии, с ней две девушки. Служанки принялись одевать господина. Везуна наблюдала. Лицо у
  нее было строгое, но щеки возбужденно алели, а глаза влажно мерцали. Домоправительница
  откровенно любовалась господином.
   'Ладно, пусть любуется' - лежа в постели Ароя тоже любовалась мужем. Сатур походил на
  бога, не на смертного. Ростом он соперничал с самыми долговязыми нубийскими наемниками.
  Плечи и грудь имел могучие, как у быка, а талию - тонкую, как у девушки. Лицо - точно вычека-
  ненное самим Дедалом из золота. Густейшие иссиня-черные кудри скрывали широкую спину
  и точеные ягодицы. Царевич Сатур командовал военным флотом Миноса, и в морской битве
  был страшен. Критяне звали его Миносов Бык.
   Ароя же походила не на богиню, а на родную матушку. Небольшого роста, крепенькая и бе-
  локожая. Живые темные глаза, яркий пухлый ротик, приятная округлость груди и бедер -зауряд-
  ные прелести дворцовой женщины.
   Сатур, проснувшийся в хорошем настроении, шутил со служанками. Весело щебеча, девушки
  завязали на великолепной талии господина широкий кушак пестротканной бахромчатой юбки,
  Поверх укрепили пояс из листового золота. И усадили Сатура бриться и причесываться. Девушки
  трудились, а Везуна держала перед лицом Миносова Быка сияющее бронзовое зеркало и сама сияла. Искусные служанки расчесали волосы царевича костяными гребнями, окунутыми в аро-
  матное масло. Запахло лавром и миртом. Часть обильнейших сатуровых волос соб-
  рали в пучок на затылке, предоставив остальным змеевидными локонами спадать на спину.
  Лоб украсил золотой венок. Везуна накинула на бронзовые плечи господина длинный узорча-
  тый плащ, и Сатур, послав жене белоснежную улыбку, отправился в покои своего отца Миноса -
  пожелать доброго утра и позавтракать.
   Ароя вставать не спешила. Она имела на это право. Уже месяц ходила непустая! Три года семя
  Сатура не желало прорастать в ароином чреве. Наверное, злокозненные дворцовые жены воро-
  жили... Наконец Великая Мать сжалилась и Ароя понесла. Временами Ароя хотела девочку. У мужей жизнь слишком тяжелая и опасная, все время - в море. А жены - на твердой земле, за крепкими стенам беседуют с могучими богинями. Иногда хотела мальчика - мужи, хоть и не беседуют с богинями, сильные и могут сами себя защитить.
   -Вели приготовить ванну,- приказала Ароя домоправительнице, - и погорячее!
   -Госпожа! - Везуна сверкнула глазами,- от горячей воды можно скинуть! Ты же носишь
  дитя самого Миносова Быка! Это все равно, что от бога! Наш господин - богоравный!
   -Ладно... Вели приготовить ванну. Потеплее! - улыбнулась Ароя.
   Везуна любила Сатура то как служанка господина, то как женщина - мужчину, то как жрица -
  бога. Она была хороша собой - миниатюрная, подвижная, тонколицая. 'Пусть любит Сатура,.
  На здоровье!' - милостиво разрешила Ароя.Все женщины Крита готовы отдаться Царскому Быку!
  Но Сатур никогда не изменит Арое. Какой интерес изменять жене, когда все в тебя влюблены?
  Зато лысые, пузатые, кривоногие мужи не пропускают ни одной блудницы! Если же Ароя пое-
  дет в дальнее святилище или приболеет, Сатур может воспользоваться любой из служанок. На
  то и служанки - забавлять господина.
   Ароя спустилась вниз, в ванную комнату. Служанки усадили ее в расписную глиняную ванну
  с высокой спинкой, обливали теплой, но не горячей водой, терли губкой. Затем вытерли полотен-
  цем из овчины, набелили, нарумянили и густо насурьмили. Пушистые ароины волосы щедро сма-
  зали маслом, переплели нитями бус и увенчали прическу золотым начельником, чтобы каждый
  видел - перед ним супруга царевича.
   Поверх тончайшего льняного платья, обнажающего набеленную грудь с пурпурными сосками,
  служанки надели тяжелую многослойную юбку. Широкий пояс обычно застегивали так, что знат-
  ная жена вздохнуть не могла, но Ароя была непустая и пояс затянули лишь слегка.
   Везуна подала завтрак: белый хлеб, сыр, медовые пирожки и кубок с разбавленным вином.
   - Тебе нужно есть больше сладкого, царевна! - беспокоилась Везуна, видя, что госпожа ест один сыр, - ты носишь божественное дитя от божественного мужа!
   -Помолчи, - сказала Ароя, - слышишь, пришел кто-то?
   Домоправительница подошла к двери, послушала.
   - Это вестник из гавани.
   - Зови!
   Вскоре веселая, возбужденная Ароя, приплясывая, носилась по анфиладам небольших, пестро
  расписанных комнат, отдавая приказания. Везуна бегала за ней по пятам, приговаривая:
   -Госпожа! Не вертись! Не прыгай! Ты носишь полубога!
   Ароя не слушала. Она резвилась, как маленькая, и между распоряжениями тоненько повизги-
  вала от счастья. Старший брат приплыл с Милоса! Приплыл, едва задули попутные ветры! Он при-
  носит морским богам благодарственные жертвы, а к полудню будет в Кноссе!
   Следовало приготовить спальню для Тано, большие общие комнаты для его воинов и слуг и еще маленькую спаленку - для себя. На пиру Сатур непременно допьется до беспамятства,
  Пускай один спит!
   Одного быка велеть зарезать или двух? Лучше трех. Ведь кормить придется не только брата и
  его людей, а ведь дворец! Вина прикупить, того, что в подвале, не хватит... Сколько зерна отпус-
  тить хлебопекам?.
   - Везуна, принеси парадное платье! Пурпурное, расшитое лилиями! Не в этом же брата встре-
  чать!
   Быстрее ветра принеслась молва : у деверя великого Сатура - превосходная колесница! Пода-
  рок пилосского царя!
   -Жаль коней, зачахнут они на Милосе. Милосские пастбища - для коз, не для коней. И опытных
  коневодов там сроду не было,- злословили дворцовые мужи.
   А злословили, потому что весть о союзе Милоса с окаянными пилосцами никого не обрадовала.
   Все же царевичу Тано устроили подобающую встречу. Нельзя пренебрегать гостями. Мать Богов
  не велит.
   У парадного входа, над которым нависал балкон для царских выходов, выстроились воины в
  парадном вооружении. Кожаные шлемы критян, обшитые распиленными надвое кабаньими клы-
  ками, были украшены цветными гребнями из перьев. Воины Миноса прикрывались большими
  прямоугольними щитами из дерева, обшитого пятнистой бычьей шкурой. Огромного роста, блестя
  шие от масла нубийцы щеголяли страусовыми перьями в мелкозаплетенных во-
  лосах. Черные руки их сжимали луки и копья.Коренастые ханаанеяне с бородами до пупа и в высоких рогатых шлемах грозили мечами и палицами. Шлемы сардинцев , кроме рогов, украшали сверкающие диски, изображающие солнце. Оружием сардинцам служили медные серпы.
  Белокожие северяне удивляли желтыми, как солома, волосами, рыжими шерстяными одеждами
  и тяжелыми металлическими украшениями. У каждого за поясом - медный топор.
   Когда-то, задолго до Ферского Ужаса, критский царь был настолько священной особой, что его ни
  кому не показывали. Только члены семьи и немногие приближенные могли лицезреть Миноса.
  Но древний критский обычай был вытеснен заимствованной у египтян церемонией царского яв-
  ления, и балкон над парадным входом, с которого возносили молитвы Луне, поменял свое наз-
  начение.
   Встречать Тано Минос Теодамант не вышел - много чести жалкому милосскому царевичу. На
  балконе царских явлений блистали царевичи. Божественный Сатур и сыновья Миноса от закон-
  ной царицы - Радамант и Видамант. Оба статные, недурные собой, в золоте, и при этом заурядные, как каменные рога, украшающие дворцовую крышу. Поди отличи одну пару рогов
  от другой. Статных, увешанных золотом юношей полон дворец.
   А Сатур сиял, как звезда.
   Царица, которой также было зазорно встречать маловажного гостя, сидела в кресле на галерее,
  скрытая от взглядов пышными юбками дам ее свиты.
   Небо расчистилось, вовсю светило солнце. Дворцовые дамы старались не высовываться из-под
  навесов. Не боящиеся загара мужчины толпились во дворе или смотрели с крыш.
   Добрая, пухлая, болезненная царица Акарея чувствовала себя неважно. И это было хорошо, по-
  тому что'неважно' - это гораздо лучше чем 'умираю!'.
   Стоило утихнуть прохладному ветерку, на мягком, набеленном царицыном лице обильно выступал пот. Едва ветерок возвращался, царица жаловалась на холод.
   -Едет,- чуткая Акакалла, сестра царицы, услышала первая.
   Шум приближался. За стенами дворца народ громко приветствовал Тано, по своему обыкновению выкликая здравицы великому Сатуру. Спустя малое время дорогой гость въехал
  во двор на прекрасной, обитой пурпурной кожей колеснице, запряженной парой гнедых. За колесницей следовал отряд милосских воинов. За милосцами черновожие носильщики под
  охраной белокурых красавцев-северян несли в расписных носилках начальника амнисской
  гавани, супруга великолепной Акакаллы - добрейшего Дакуну. За Дакуной в еще более наряд-
  ных носилках ехала его бабушка - знаменитая среди критских жен престарелая царевна Венисазера.
   Следом волы тянули телеги с богатыми дарами Миносу. От жалкого милосского царька,
  который совсем недавно просил прислать хлеба! На тюках с дарами устроились челядинцы.
   -Тано красивый,- сказала царица сестре,- давай возьмем его в зятья! Бедненькой Никулее
  нужен жених. Итана с женихом...
   'Будет чудесно, если Тано поселится с нами в Кноссе! - вспыхнула от радости Ароя, стоявшая
  у царицына кресла.
   -Сестричка, зачем нам милосский царевич? У нас уже есть милосская царевна!- ответила Ака-
  калла, глядя на Арою так, как будто ее здесь не было - а у царя Микен есть племянник, зовут
  Ликаон. Говорят, очень хороший юноша.
   - Ахеец! - царица подняла на сестру испуганные глаза,- ты хочешь впустить ахейца к нам во дворец и уложить его в постель к бедной Никулеюшке!?
   -Да! - резко ответила Акакалла, - Ликаон - сын благороднейшей женщины - царевны Главки.
  Его отчим - великий Сфенел.
   - Сфенел! - плаксиво скривилась царица,- мало он наших убил!
   - Станет союзником - будет бить наших врагов! - парировала Акакалла, - милосский царь под-
  ружился с царем Пилоса, значит нам необходим союз с Микенами!
   Знатные жены сочувственно поглядывали на Арою. Ароя, наученная тремя годами пребывания во дворце, как ни в чем ни бывало, улыбалась и махала брату.
   Тано был неплох собой - настоящий кикладец, меднокожий, поджарый, черноглазый. На колеснице стоял, как влитой. Ароя любовалась им. Не хочет Акакалла отдать ему в жены флегма-
  тичную Никулею - не надо! Тано найдет себе настоящую царевну!
   Точно танцуя, Тано легко спрыгнул с колесницы и направился к святилищу Владычицы Лабирин-
  та, что находилось рядом с парадным входом. Благочестивого Тано уже ожидали дворцовые
  жрицы с вином, маслом и водой для возлияния.
   Ароя тем временем искоса следила за блистательной Акакаллой. Когда Арое сказали, что цари-
  ца Акарея и Акакалла - близнецы, которых в детстве путала родная мать, она не поверила. Пухлая, вялая, вечно тоскующая Акарея и худощавая, энергичная Акакалла - что между ними об-
  щего? Ароя не могла понять, как немолодая и некрасивая Акакалла умудряется быть прекраснее
  всех дворцовых женщин? Спроси любого из жителей Кносса, кто из знатных жен всех прекраснее,
  скажут - богоравная Акакалла! Наверняка могущественная богиня-покровительница покрывает
  Акакаллу мерцающим облаком, сквозь которое она кажется красавицей... Акакалла обладала хо-
  рошим вкусом. Небольшие глаза она так умела обвести сурьмой, что они казались огромными.
  Негустые волосы ловко дополняла накладными. Маленькую дрябловатую грудь искусно подпи-
  рала корсажем, крошечный зад прятала под многослойными юбками. По праздникам Акакалла
  выставляла народу обильное угощение (царица была скуповата, потому что во всем слушалась
  бережливого супруга). Но хороший вкус и щедрость - это еще не все. Тут явно не обошлось без
  мерцающего облака!
   Арое также рассказывали, что царица Акарея в юности была красивее и милее своей сестры,
  но царь Теодамант всю жизнь любил одну женщину - мать Сатура. В отличие от болезненной
  супруги, сорокапятилетний Минос - муж сильный и красивый, но характер у него такой
  же капризный, как у квелой царицы.
   На роскошный пир, устроенный в покоях Сатура, царевичи явились, а Минос - нет. Не пожелал
  пить с союзником Пилоса! Арое, которой только-только удалось обнять брата, захотелось, чтобы
  Тано поскорее уплыл на родину. Уплыл благополучно! Царь Теодамант не был жестоким, но в
  дурном настроении нередко отдавал ужасные приказы, последствия которых потом искренне
  оплакивал.
   'Нет, Минос не посмеет! - успокаивала себя Ароя, - он не посмеет причинить зло союзнику Пи
  лоса. Царь панически боится ахейцев'.
   Женщины рано покинули пир, чтобы не слушать развеселые песни и мерзкие рассказы опья-
  невших мужей.
   Ароя улеглась в запасной спаленке, задвинув крепкий медный засов. Сатур, как всегда, допив-
  шийся до безумия, ломился в дверь, нежным голосом умоляя Арою открыть. Называл ее белой
  лилией, ласточкой, летучей рыбкой, голубкой, жемчужиной. И Ароя впустила его. Не потому, что
  ее растрогали пьяные мольбы, а чтобы брат не услышал, как Сатур колобродит.
   Сатур повел себя достойно - ласкаться не полез. Сразу повалился на ложе и заснул. Ароя поглядела, усмехнулась и пошла ночевать в свою обычную спальню.
   В этот вечер Сатур выпил сравнительно мало. По великим праздникам - весной, когда бла-
  годетельный Ахду (2) возвращается из царства мертвых, и осенью, когда Ахду гибнет, пиры про-
  должаются целую седмицу. По великим праздникам Сатур допивался до буйства, до изумления,
  вооружившись, как для боя, нападал на пирующих, ломал деревья в саду, однажды выпустил
  из загона священных быков, чтобы поплясать на их спинах, как это делают священные акробаты.
  А кто видел в праздник трезвого дворцового мужа? Да и лучшие из жен по праздникам не про-
  сыхают. В праздник даже жрицы пьяны, но не от вина, а от крови.
   Благородный муж, даже пьяный до безумия, никогда не обидит жену. Обидеть жену - все
  равно, что обидеть Мать Богов. Недостойный муж погибнет в первой же битве и утонет в первом
  же плавании!
   Утром Ароя наблюдала, посмеиваясь, как Везуна льет на пышнокудрявую голову Сатура холод-
  ную воду и поит господина пивом. Великолепный Сатур, мучимый похмельем, выглядел не жалко,
  а чуть ли не величественно - как изнемогший в битве герой, 'дышащий томно'. Сядет, болящую
  голову на могучие руки уронит...
   Спровадив кое-как мужа к Миносу, Ароя наконец-то смогла поговорить с братом - тоже пох-
  мельным, но лишь слегка.
   -Минос гневается...
   Тано засмеялся:
   -Он еще не рассмотрел подарки, которые я ему привез! Разглядит - повеселеет. А царица -
  в пляс пустится!
   - Царь с царицей - не злые,- кивнула Ароя.
   -А новые платья ты уже примерила?
   В хлопотах Ароя не заметила, что в ее спальне стало одним сундуком больше. Подняла крышку -
  и не сразу поверила, что эти дивные вещи ей не мерещатся. Странные, тонкие, причудливо рас-
  писанные ткани, доставленные из немыслимой дали, тяжелые юбки, сшитые чуть ли не из одних
  золотых пластин, увесистые ожерелья.
   -Откуда? - ахнула Ароя.
   -От купцов. Храбрый Писистрат разогнал пиратов - и повалили к нам купцы!
   -Похоже, вы теперь богаче Миноса _ сказала Ароя на всякий случай шепотом.
   Тано довольно улыбнулся.
   -Как дома? Как отец с матерью? Как братья?
   Тано начал рассказывать. Ароя только счастливо повизгивала. Милосский дворец отремонтиро-
  вали и пристроили целое новое крыло, соорудили также новые амбары, склады и загоны для
  скота. Даже беднейшие милосцы что-то строят, покупают коз и овец, мастерят разные вещи
  для обмена. Маслины в прошлом году уродили на диво! Хорошо продается обсидиан. Скот не бо-
  леет.
   - У нас теперь есть защитник - Писистрат Пилосский, сын царя Эхефрона! Его 50 кораблей
  охраняют Милос! - гордо смеясь, поведал Тано, - Писистрат - муж невиданной храбрости, люби-
  мец богов! Сын рабыни, во всем превосходящий законых царевичей! Мой ровесник, а сколько
  побед уже одержал! За янтарем на север плавал, зимовал там и не замерз!
   -Там же зимой снег не тает, как на вершинах! Люди бродят по колено в снегу! - поежилась
  Ароя.
   Сатур так далеко не заплывал. Самое дальнее его плавание - по Черному морю за зерном.
  И хвала Царице Ветров! Пусть удачник Писистрат, закутанный, как дикарь продирается сквозь снега!
   'Заболталась о каком-то Писистрате, а о здоровье родных спросить забыла!' -спохватилась
  Ароя.
   -Отец здоров, мальчишки здоровы. А матушка... - веселое лицо Тано вмиг стало скорбным,-
  матушка болеет...
   -Что с ней!? - согретая радостью Ароя точно оказалось по горло в северном снегу, в котором
  вязнул храбрый Писистрат.
   -Зимой простудилась, никак не поправится, - отвечал Тано, - все слабеет и слабеет. Хочет тебя повидать...
   Брат явно хотел сказать 'перед смертью' но вовремя замолчал.
   Ужас леденящими щупальцами стиснул нутро, там, где ребенок. Ароя схватилась за живот,
  чтобы отогреть малыша. 'Чего доброго, скину, - испугалась Ароя, - вот беда будет! Спаси и поми-
  луй Эйлетейя!(3)
   Матушка старая. Ей уже сорок два года. Даже кносские знатные дамы редко доживают до та-
  кого возраста, хотя их лечит искуснейший египтянин Хапиджефаи. Почтенная Венисазера, которой
  больше семидесяти, и ее ровесник, старый египтянин Сути, не в счет, в Кноссе они одни такие.
  Поговаривают, что почтенная Венисазера откупается от Хозяйки Преисподней кровавыми жертвами. А мудрый Сути, наверное, набальзамировал себя заживо.
   -Кто лечит матушку?
   -Жрица одна. Старая. Хорошая целительница. Видит духов, разгадывает сны....
   Ароя застонала от досады.
   -Нужен египтянин! Никто не умеет лечить лучше египтян!
   - У нас живут египтяне. Несколько семей, - сказал Тано, - наверное, среди них есть лекари.
  Но отец верит старой жрице, а чужеземцев и близко к жене не подпускает.
   -Ой! - Ароя схватилась за побледневшие щеки, - отец матушку погубит!
   - Успокойся, сестра, - Тано взял Арою за дрожащую руку, - я вот что придумал. Ты теперь не
  прежняя девочка Ароюшка. Ты - супруга великого Сатура, одна из славнейших жен Крита. Отец
  тебя послушает. Ты найдешь подходящего лекаря. Заодно погостишь в родительском доме.
  Плыть недалеко. Погода тихая. Пираты мне не страшны. Матушка выздоровеет от одного тво-
  его вида! Поживешь у нас, а в конце лета я тебя обратно привезу.
   Ароя, только что изнемогавшая от бспокойства, с ликующим визгом бросилась брату на шею.
  Даже забыла на время, что мать больна. Погостить в родительском доме! Вот счастье! Сказки
  младшим братьям порассказывать! Все забавы детства припомнить! Перед подругами нарядами
  похвастаться!
   Оставалось уговорить мужа. Ароя думала - легче слабой женщине свернуть шею быку, чем
  добиться согласия Сатура.
   Прежде чем заговорить об этом с мужем, Ароя принесла жертву всем богам, а Дедалу - мас-
  теру красноречия - особо.
   Но Сатура не пришлось упрашивать! Он собирался в плавание. Следовало напомнить ненадеж-
  ным островным царькам, кто властелин над морями. Сатур был доволен - беременная жена про-
  ведет это время среди своих, вне досягаемости кносских сплетниц .
   Узнав о предстоящем путешествии Арои, знатные жены принялись сплетничать так, как будто
  хотели насплетничаться об Арое впрок. Женщины удивлялись, ужасались и завидовали.
   Нельзя сказать, что дворцовые женщины безвылазно сидели дома. Летом уезжали в загород-
  ные усадьбы, навещали родню. Особенно торжественно обставлялись поездки в святилища.
  Женщины собирались большими компаниями, часто во главе с царицей. Пышный поезд сопро-
  вождала многочисленная челядь и стража. Позади гнали отборный жертвенный скот. Но сейчас,
  из-за разбоя на дорогах такие веселые путешествия редки. До Ферского Ужаса жили иначе. Над
  дорогами возвышались сторожевые вышки. В каждом городке сидел наместник Миноса и раз-
  мещался небольшой гарнизон, подчинявшийся только наместнику.
   Стоило Арое оказаться среди женщин, те, казалось, забывали обо всем, кроме предстоявшего
  ей плавания.
   -И ты ступишь на корабль? - поражалась царица Акарея, - сойдешь с матери-земли?
   Царица была тяжела на подъем. Дворец она покидала не более двух раз в году. Один раз
  посещала Юкту, раз - Дикту(4), чтобы великие богини не гневались. Царица забыла, что
  Ароя уже плавала - с Милоса не Крит нет сухопутного пути.
   -Корабль женщин не любит, - сокрушалась царица, - ведь он сам - мать моряков, носящая
  их во чреве. Как бы тебя волной не смыло,- царица пригорюнилась.
   Царицына речи насмешили престарелую Венисазеру.
   - Тоже мне, небывальщина - навестить родителей! Коровы, которых выгоняют на пастбище,
  знают мир лучше вас! Когда пришла Тьма, вы были девчонками...
   Старуха приосанилась, гордо откинув украшенную пышным париком голову. Шея почтенной
  Венисазеры напоминала корявую ветку старой оливы. Если, конечно, покрыть ветку белилами.
   -А мы плавали! - продолжала старуха, - тогда весь мир боялся нашего флота и море было бе-
  зопасно. Весной мы отправлялись на Феру, поклониться Хозяйке Горы. Вы уже забыли, что Фера
  была священным островом! Плыли мы на особых кораблях, украшенных гирляндами, под пурпур-
  ными парусами, с музыкой! А как нас принимали! Феряне жили богато. Бедных домов не было.
  Какой шафран там рос! Мы поднимались на гору и бросали дары прямо в жерло...
   -Видно, Хозяйке Горы надоело, что ей на голову вечно кидают всякий хлам! - усмехнулась
  Акакалла, - или вы довели ее своей болтовней...
   -Ой, сестра, не шути так! - затрепетала богобоязненна царица.
   Бабушке же Венисазере шутка внучатой невестки понравилась.
   -Жены прежних времен не боялись шутить с богами. И боги их любили. А наказывают боги
  не за шутки, а за трусость и глупость!
   -О-о-о-о-о-! - одобрительно застонала бабушкина свита, состоящая из знатных старух и пре-
  старелых служанок от сорока до шестидесяти лет.
   Царица с виноватым видом вжалась в пурпурные подушки.
   'Скоро отдохну от них',- подумала Ароя.
   Но были у Арои и любимые подруги. Она бы с радостью взяла их с собой на Милос. Любимые
  подруги жили рядом, во дворце, но виделась Ароя с ними далеко не каждый день, потому что они еще не вышли замуж.
   Замужние женщины проводили время либо дома, либо среди таких же матерей семейств,
  как они сами. И юные девы общались либо дома с родными, либо с такими же юницами. За их
  поведением строго следили матери, няни и жрицы-наставницы. Жрицы обучали дев премудрос-
  тям молитв и жертвоприношений, а также необходимому в хозяйстве колдовству. Народ, видя
  толпу девственниц, ведомых наставницами в святилище, умилялся. На празднествах девицы си-
  дели отдельно от почтенных женщин, молились Великой Матери в ипостаси Девы и чтили мо-
  лодую Луну.
   Жены носили длинные волосы и юбки до земли. Кудри девушек доходили до плеч, а юбки -
  до середины икр. Малолетним девочкам, у которых еще не наступил месячные, и вовсе брили голову, оставляя челку и прядь-змейку на затылке.
   По вечерам, если царице нездоровилось и она отпускала свиту, Ароя усаживалась с ру-
  коделием в саду. К ней приходили юные барышни - послушать сказки и попеть. Песен и сказок
  Ароя знала несчитано. И голос у нее был неплохой. За пение и полюбил божественный Сатур
  скромную Ароюшку.
   Из всех своих благодарных слушательниц Ароя больше всех любила, как ни странно, дочерей
  язвительной Акакаллы. Барышни были разумные, серьезные и - при невзрачной матери и комич-
  ном толстощеком отце - красивые. Старшей, четырнадцатилетней Итаной, гордой и пылкой, лю-
  бовался весь Кносс. Тринадцатилетняя застенчивая Никулея считалась менее удачной, хотя рос-
  том она превышала мать и даже отца, и волосы у нее были изумительного медного цвета -
  цвета красной восходящей луны. Говорили, что точно такие же волосы были в прошлом у ее прабабки Венисазеры. Сама же почтенная Венисазера о младшей правнучке говорила так: 'Вы-
  литая я в девичестве. Но Никулея унаследовала только мое тело, не душу. Я была - огонь!'
   'Огонь' была черноволосая сероглазая Итана. Бабушка Венисазера в ней души не чаяла.
   С Итаной не разлучалась ее любимейшая подруга Сапия, попросту Сапи, дочь начальника
  дворцовой канцелярии. В свои четырнадцать лет Сапи была самая ученая барышня в Кноссе.
  Интересно будет взглянуть на храбреца, который попросится в зятья к ее отцу, почтенному Ва-
  дуними, судачили жены.
   Итана ревновала Сапи к другой подруге, Канее. Канея, Канеюшка, дочь начальника над царс-
  кими кожевниками, ростом была с Никулею, но Никулея - тонкая, а Канеюшка - дородная, пыш-
  ногрудая, зычноголосая, чтобы не сказать - крикливая. Почему ученая, утонченная Сапи с ней дру-
  жит? - удивлялись девушки. А потому что Канеюшка была душевная.
   Узнав о предстоящем Арое плавании, девушки распереживались, как будто их покидала любимая старшая сестра.
   -Слушай меня, Ароя, - правильное, точно из слоновой кости выточенное личико Итаны
  было суровым и важным, - если, не приведи Бритомартис(5), твоей матушке не поможет ле-
  чение, не отчаивайся, есть еще способ. Нужно выбрать красивую и здоровую рабыню, нарядить
  в богатые одежды и принести в жертву Владычице Преисподней. И пусть твоя матушке скажет
  Богине...,- чтобы лучше сосредоточиться, Итана прикрыла свои мерцающие, как перламутр,
  серые глаза, и начала декламировать наизусть, - 'Эта женщина будет меня замещать. Я пред-
  ставляю ее тебе в чудном облачении. В сравнении со мной она восхитительна, чиста, великоле-
  пна, бела, чем только не покрыта. И вот, богиня, моя госпожа, взгляни на нее. Пусть эта женщина
  предстанет перед богиней, моей госпожой(6).
   Арою пробрала дрожь.
   -Этой молитве меня научили моя прабабушка ,- объяснила Итана.
   Самым страшным в подобном 'лечении' было не само человекоубийство, а прямое обраще-
  ние к повелительнице мертвых, которую нельзя называть по имени, о котрой вообще лучше не
  думать.
   - У дедушки Сути есть лечебник. Большущий свиток. Там про все болезни написано, - сказала
  Сапи, - хочешь, я пошлю за лечебником?
   Долгожитель Сути, сбежавший в молодости из захваченного гиксосами Египта, приходился
  Сапи прадедушкой.
   Посланная Сапи служанка вскоре принесла тяжелый предмет, издали похожий на обрубок
  бревна. Это был толстенный свиток папируса. Сапи как-то его измерила, вышло целых 80 локтей!
  Служанка несла его, потея не столько от тяжести, сколько от страха: папирус был испещрен пуга-
  ющими картинками. Опустив свиток на расстеленное покрывало, девушка выпрямилась и облег-
  ченно вздохнула. Ароя и барышни расселись вокруг на яркой свежей траве.
   Привычным движением, Сапи развязала опоясывающий свиток льняной шнур, развернула па-
  пирус и принялась бегло читать, бормоча странные, завораживающие слова.
   'Славно старик Сути обучил правнучку! Хорошо быть ученой! - думала Ароя, - родятся у Сапи дети, она будет их лечить, как лечат в Египте. Станет рассказывать им истории, записанные давно
  умершими мудрецами. А также сможет сама подсчитать расходы... Вернусь, - решила Ароя, - найму писца и выучусь читать и писать. Египетский учить долго, я хоть по-нашему
  научусь...'
   Ароя жалела Сапи. Такая умница и такая страшненькая! Отец ее - воистину знатный критянин - изящный и холеный. Но бедная Сапи удалась в покойную мать-египтянку: маленькая, смуглая, узенькая, как змейка. Рот до ушей, носик тупой, будто приплюснутый. Глаза, правда, редкостные -
  огромные, темные-претемные, ресницы длинные, как сосновые иголки, брови бархатные. Сапи
  четырнадцать, пора бы выровняться, войти в силу. У Итаны уже и бедра крутые, и грудь - два бе-
  лоснежных яблока. И Никулея расцветает на глазах...
   Как-то Ароя вздохнула при муже - жалко, мол, Сапи, некрасивая выросла. 'Сапи? Некрасивая?-
  расхохотался Сатур - да она самая красивая во дворце! Естественно, после тебя!'
   -Я попробую уговорить бабушку Венисазеру посетить святилища Милоса, - размышляла вслух
  Итана, -если бабушка согласится, летом мы встретимся.
   - Почтенная Венисазера сможет уговорить моего батюшку отпустить меня с тобой? - Сапи подняла голову от свитка.
   -Бабушка - дочь Миноса! Как твой отец посмеет не послушаться царевны! - сверкнула глазами
  Итана.
   -Я бы еще хотела увидеть Египет. Там столько чудес! Пирамиды, изваяния царей величиной с
  гору! Жрецы-чародеи...
   И тут Ароя поняла! Глядя на мечтающую Сапи, она поняла, почему ее слова насмешили Сатура!
   Канеюшка пухлой рукой увесисто хлопнула Сапи по худенькому плечику.
   - Зачем тебе в Египет? Ты и так все знаешь!
   Сапи отмахнулась.
   -Кажется, нашла, - сказала она сдавленным голосом, и, почитав еще немного, подняла на Арою влажные тревожные глаза.
   - Ароя! Ты говорила, что царица Милоса худеет и слабеет?
   -Да.
   -Быстро устает? И еда ей не в радость?
   -Да, брат рассказывал...
   -Царица чувствует тяжесть в желудке, тошноту, случается рвота?
   -Кажется, так...
   - И все это продолжается долгое время?
   Бледная Ароя, не в силах говорить, кивнула.
   Сапи водила дрожащим пальчиком по зловещим картинкам.
   -Что, Сапи?
   -Это... это не лечится! - Сапи поникла над ужасным свитком.
   -Брось, Сапи, эти египетские писания! - пылкая Итана вскочила на ноги, -смертный не вылечит-
  исцелит богиня! Доберешься до Милоса - немедленно принеси жертву! Женщину! Покрасивее!
  Помоложе! Это поможет!!!
   -Я приплыву, а матушка уже...- Ароя была готова разрыдаться.
   -Значит, принеси жертву немедленно! Выбери рабыню и приступай!
   -Я лучше телицу...
   С детства Арою приучили думать, что человекоубийство - мерзость перед божеством. Жесто-
  кость очаровательной Итаны, лучше всех во дворце танцующей и играющей в мяч, озадачивала..
   Ароя велела заклать телицу Бритомартис Целительнице. Тано не было дома, Сатур увез его в имение пировать. Бессердечные мужи! Беспокоясь о матушке, Ароя забыла, что сама просила мужа увезти брата подальше от дворца, чтобы Миносу глаза не мозолил. Царь Теодамант - муж вздорный.
   'Буду молить брата отправиться в путь как можно скорее! Если матушке будет совсем худо-
  я решусь! Я сделаю, как сказала Итана!' - Ароя не находила себе места.
  
   * * *
   - Не успели отчалить, а ты уже грустишь по мужу? - весело удивился Тано, когда гребцы взмах-
  нули веслами, и корабли рванулись прочь от критского берега, в ослепительное утреннее море.
   - Я не по мужу... - нахмурилась Ароя, - я думаю о матушке.
   -Матушка ждет тебя, не дождется! - засмеялся Тано.
   -Она больна! Опасно больна!
   Тано пуще захохотал..
   - Я эту ложь сочинил для Сатура! Прости, что не успокоил тебя - опасался этих вездесущих служанок!
   Сатур стоял у причала и махал рукой. Ветер развевал его черную гриву и алую юбку. Даже издали он был прекраснее всех окружавших его мужей..
   -Для Сатура? - переспросила Ароя, - значит, матушка здорова?
   -Здорова, да хранит ее Триединая.
   -Ох! - Ароя застонала от облегчения, - безобразник ты, Тано! Я ни есть, ни спать не могла! Особенно после этого лечебника египетского... Там было написано ужасное!
   -Тьфу-тьфу-тьфу! - Тано трижды плюнул через плечо и показал критскому берегу 'бычьи рога' из согнутых пальцев, - еще накличет беду твоя египтянка с ее письменами.
   Признаки мнимой матушкиной болезни Тано сочинил на ходу, особо не обдумывая. Мать худеет и слабеет, потому что это свойственно тяжелобольным. Для пущей достоверности описал собственные ощущения после слишком обильного пира - других недомоганий у Тано не случалось. Главное - Сатур поверил и отпустил жену.
   Плыл Тано на шести кораблях. Пять - военные, узкие, легкие с медными носами. Один грузовой- большой, пузатый с богато обставленной палубной надстройкой и конюшней. Плотными шерстяными занавесками для Арои отгородили спальню, где она провела восхити-тельную одинокую ночь.
   За три годы брака одиноких ночей случилось не много и не мало. Они были полны тоски и
  беспокойства - если Сатур уплывал на войну, или обиды, если супруг оставался ночевать в гава-
  ни - с кем он сейчас? А нынче Ароя сама выступила в поход. В море так чудесно! Пусть теперь вол-
  нуется оставленный на берегу Сатур!
   Все же Ароя слегка беспокоилась. Сатур, конечно, верный супруг, к его услугам множество кра-
  сивых служанок, но слишком многие знатные женщины мечтают насладиться изощренным в любви Сатуром! А мужчина - чисто ребенок. Видит яркое - хочет схватить!
   Ленивые волны покачивали корабль, как колыбель, в окно дул холодный морской ветер. Ароя
  дремала, хорошенько закутавшись в овчины, в животе спал младенец, и ласки мужа были излиш-
  ни.
   Плавание вышло на редкость счастливое. Небо было ясное, ветер - попутный. Несколько раз на
  горизонте появлялись корабли - мирные, кикладские. Великий Писистрат всех пиратов повывел!
   Тано начинал расхваливать Писистрата на рассвете и прекращал, когда шел спать.
   -Ты что, влюблен в него? -со смехом поинтересовалась Ароя.
   - Писистрат - мой побратим, а ты в него непременно влюбишься! - пообещал брат, - о Писистрате слагают песни!
   Тано принялся рассуждать, насколько союз с могучим Пилосом выгоднее союза с бессильным
  Критом, которого боялся только по старой памяти. Ароя не спорила. Она знала лучше многих, нас-
  колько жалок военный флот Миноса. Кораблей мало, людей не хватает. Что там флот! Дворец,
  священное обиталище Миноса не смогли восстановить! Знатные дети играют в развалинах в прятки...
   Зато Ароя радовалась, случая рассказы брата о том, как укрепился и расцвел Милос под защитой восхитительного Писистрата. В конце плавания Ароя поймала себя на кощурственной мысли: она счастлива, потому что все вокруг веселы, а Сатур - далеко.
   Любимый супруг далеко, и не надо волноваться, что он, насмотревшись на убогий флот, вернет-
  ся из гавани мрачнее Ферской Тьмы. В дурном расположении духа Сатур никогда не оскорблял жену, а руку поднять - упаси, Мать Богов! В печали Сатур принимался жалеть Арою. Красочно, многословно он описывал ее ужасную участь, если Крит захватят ахйцы. Несчастной вдове бо-
  жественного Сатура придется ткать для ахейской госпожи и услаждать в постели господина. Ког-
  да Ароя забеременела, к цветистым сатуровым фантазиям прибавились ужасные подробности: сына великого Сатура бородатые ахейцы сбросят с крыши дворца, а если родится дочь - быть ей
  ахейской наложницей. Ароя недоумевала - зачем губить своего ребенка прежде ахейцев? От
  таких рассказов запросто скинуть можно!
   На шестой день плавания, к вечеру, Ароя узрела, наконец, скалы Милоса. Корабли долго плыли
  вдоль берега - родного берега!, пока не достигли гавани на северо-востоке острова, откуда рукой
  подать до царского дворца.
   Три года назад гавань была в плачевном состоянии. Дома полуразрушены, склады разграбле-
  ны, кораблей раз-два и обчелся. Рыбачьи лодки чиненные-перечиненные.
   А сейчас издалека были видны многочисленные свежевыбеленые постройки, голубые в тени и розовые на закатном солнце.
   Гавань, как верша рыбой была полна ахейских военных кораблей - узких, черных. И, как показа-
  лось Арое, зловещих.
   Когда подплыли поближе, Ароя чуть не оглохла. Бородатые ахейцы вопили по-своему, лезли на
  мачты, колотили мечами в щиты, приветствуя царевича и его сестру. Тано смеялся, махал рукой
  и что-то кричал в ответ по-ахейски, а Ароюшка, стоя рядом с братом, вздрагивала от особенно
  громких приветствий.
   Тано передал Арою в лодку.
   На берегу дожидалась вся семья. Радостный батюшка, бодрая, плачущая от счастья, матушка и
  трое братишек - семилетний, десятилетний и двенадцатилетний, прямо жених - в сандалиях с
  гетрами и при кинжале! Вокруг толпа принаряженного народу. Арою и Тано забросали весенни-ми цветами.
   Ароя переобнималась-перецеловалась с матушкой, батюшкой, братьями, тетками, подругами,
  служанками. Многие подруги успели за три года трижды родить, их окружали няньки и кормили-
  цы с младенцами. Иные рожали, но дети не выжили. Некоторые умерли вместе с детьми.
   Ароя заплакала было об умерших подругах, но мать нежно толкнула ее пухлым локтем:
   - Смотри! Это Писистрат! Славнейший среди ахейцев!
   Ароя поглядела. Пилосский герой стоял впереди кряжистых краснолицых ахейцев и улыбался. Ароя улыбнулась в ответ и поздоровалась. Островитянки сроду не прятались от чужих мужчин.
   Выглядел Писистрат как благородный муж. Лицо тщательно выбрито, черные, с рыжеватым от-
  ливом волосы, аккуратно расчесанные и умащенные, спадали до пояса, как у знатного критянина.
  Одет в пеструю юбку из дорогой критской ткани. Но длинный меч на пурпурной перевязи и тяжелые золотые браслеты были ахейской работы. Широкое, тяжелое тело покрыто красноватым
  загаром. Островитяне другие - легкие, стройные, меднотелые...
   Товарищи Писистрата в большинстве своем тоже были гладко выбриты и длинноволосы, но встречались и стриженные ,с бородой по грудь, в ахейских рубахах с рукавами.
   Ароя уселась рядом с матерью в носилки. Тано с Писистратом на своих колесницах умчались
  вперед.
   -Матушка, я беременна! - радостно шепнула матери Ароя, - уже месяц!
   -Ой! - царица нерадостно сжала губы.
   -Давно пора! Три года ждали! Я хорошо себя чувствую! Ахури - египтянка-повитуха, жена Миносова лекаря, говорит, что пока все хорошо! - зачастила Ароя.
   -Пора, так пора, - вздохнула матушка, - а кто об этом знает? Эта ваша Ахури... А Сатур?
   -Конечно, знает! И наши служанки знают. Но им велено молчать. А то знатные жены сглазят.
   На белое, румяное лицо царицы точно тень упала.
   -Ладно, - сказала она, -будь, что будет! Только никому больше не говори. У нас женщины то-
  же глазливые. Поклянись именем Матери Богов!
   'Растревожилась матушка!- умилилась Ароя, - когда сама детей носила, сглаза не боялась!'
   Но клятву принесла, и даже старой няне ничего не сказала.
   Улеглась в свою девичью постель, ушам не веря - разве может быть так тихо? Кносский дворец
  не знал тишины. Днем и ночью перекликалась стража, болтали во дворе челядинцы, кричали дети, пели под музыку пирующие мужи и жены, ревели на бычьем дворе священные быки.
  Лунными ночами девы плясали на крышах, во все горло распевая 'Хвала Всесветящей!'.
   А дома ночью тихо-претихо. Только овцы еле слышно блеют в хлеву. Птицы в саду щебечут.
  Иногда младенец заплачет. Ненадолго. Получит грудь - замолчит.
   Выспалась Ароя так, как ни разу в объятиях мужа не высыпалась.
   -С добрым утром, госпожа, - вошла старуха-няня, - примерь-ка платьице!
   На крышке сундука разложено было незнакомое платье. Ярко-синее, в ало-желтых узорах.
  Утренний свет отражался в бесчисленных золотых нашивках, усеивающих узкий лиф и пышную
  юбку. Платье точно пылало.
   -Как для богини...- зачарованно прошептала Ароя.
   -Оно твое! Подарок от Писистрата, госпожа.
   Ароя отдернула руки от божественного платья..
   -Выдумал! Замужней женщине платье дарить!
   -А что, по-твоему, дарят сестре союзника? Шлем? Доспехи? - усмехнулась няня, -надевай, не
  сомневайся!
   Старушка ловко завязала цветные шнурки под грудью, затянула ремешки нетугого золотого пояса (кажется, царица сказала ей об ароиной беременности).
   -Прочие подарки - в кладовой, - сказала няня, - пойдем, покажу.
   Кладовая была без окон. Няня потрудилась зажечь целых четыре светильника, чтобы золото за-
  сверкало, как следует. Смахнула пыль с широкой крышки низкого сундука и стала выкладывать на гладкую темную поверхность извлекаемые из бесчисленных сундуков, сундучков, коробов и
  ларчиков, сокровища.
   Ароя дивилась, разглядывая затейливые украшения, широкие золотые пояса, цветные юбки и фартуки, покрытые золотыми нашивкам. Иные бляхи были размером с ладонь. Взвешивала в ру-
  ках золотые сосуды - те, что могла поднять!
   -Добыча из последнего похода! - в старушкином голосе было столько гордости, как будто она
  лично командовала милосскими воинами, - у Лемноса Тано и Писистрат захватили разбойничьи
  корабли! С Писистратом мы никого не боимся!
   - Ой, няня, что это?
   У самой двери Ароя обнаружила пирамиду из сундуков и плетеных коробов, увенчанную костя-
  ным ларцом.
   - Это подарки, что привез Тано! Я собиралась оставить их дома! - удивилась Ароя, - я велела взять только два эти сундука! А это что? - Ароя коснулась тяжелого кипарисового ларя, - в нем же
  мое приданое! Зачем его взяли? Оно принадлежит Сатуру!
   -Твое приданое принадлежит только тебе! - гордо воскликнула няня.
   -Слуги Тано ошиблись. Придется все это обратно везти... - покачала головой Ароя.
   Все мужское население дворца, за исключением немногих челядинцев и стражников, отправилось в гавань встречать важного гостя -законного сына пилосского царя. Писистрат, как
  и Сатур, умел ладить с единокровными братьями.
   В зале для пиров было пусто и тихо. В углу, за небольшим столом, матушка-царица ела белые
  лепешки с медом, запивая простоквашей.
   - Как ты прекрасна в этом платье! Светишься, как Всесветящая!(7) - всплеснула полными руками царица. Звякнули браслеты.
   Служанки пододвинули еще один резной стул - для Арои.
   -Ну, Ароюшка, как спалось в родительском доме?
   -Слаще не бывает!
   - А как тебе родительский дом? - лукаво улыбнулась царица, - вчера вечером, при светильниках, ты, наверное, не все рассмотрела!
   -Ой, росписи подновили! - Ароя восторженно оглядела стены зала, расписанные голубыми
  летучими рыбами и прочими морскими красотами, - и занавеси новые...
   Дверные проемы были задрапированы новехонькими тканями со странным рисунком: замор-
  ские! А потрескавшиеся деревянные колонны заменены новыми, сияющими свежайшей алой
  краской.
   - Да у нас красивее, чем в Кноссе! - воскликнула Ароя.
   - Коли на море безопасно, так и дома красиво! - царица приосанилась на пурпурной подушке, -
  - живем мы нынче славно, будто Тьмы никогда не было. А у вас на Крите, говорят, страшновато?
  Пираты беспокоят...
   - Беспокоят...- Ароя растерялась, - но наши воины их побеждают!
   - Иногда побеждают, - нарочито глубоко вздохнула царица, колыхнув обильной набеленной
  грудью., - а как поживает твой супруг? - судя по грустному взгляду, мать не ожидала хороших но-
  востей о зяте.
   -Сатур меня любит! - пылко, даже с вызовом, ответила Ароя.
   Мужа почитают не только за военные подвиги!
   -Любит, значит...- мать пригорюнилась, - но там есть и... другие. Царица и ее свита. Обижают ведь...
   Ароя стойко выдержала жалостливый взгляд матушки.
   - Царица добрая, только болеет часто... А ее женщины... Тоже добрые... Иногда говорят лишнее,
  А кто лишнего не говорит? - мудро ответила Ароя.
   - Ароюшка, рыбка, скажи мне, хотела бы ты жить с мужем здесь, на Милосе, в родительском доме?
   - Конечно! - Ароя погрустнела, - но Сатур никогда не покинет землю матери! Кто без Сатура
  защитит Крит? Царевичи Радамант и Видамант невоинственны. Сатур, хоть и незаконный, но
  старший сын. Он любим народом, и, самое главное- войском! Он может стать Миносом!
   - Вот этого я и боюсь, доченька! - глаза царицы увлажнились, -законные царевичи такой оби-
  ды не снесут! Ты знаешь, что такое война между братьями за престол? Зачем тебе этот прокля-
  тый Крит? Ты - единственная наследница Милосского царства! (По древнему обычаю, царем на островах становился не старший сын, а муж старшей дочери ).
   Ароя недоумевала, почему матушка, обычно веселая и даже легкомысленная ('о войнах пусть
  мужи думают') в такое чудесное утро решила побеседовать об ужасах еще не начавшейся меж-
  доусобицы?
   В мире много ужасного, и ужасное может случиться когда угодно и где угодно. Например, сей-!
  час задрожат новехонькие колонны и сокрушительное землетрясение утянет Милос в пучину!
   -Я не единственная наследница, - с досадой сказала Ароя.
   - Кто же тогда царицей будет? Я - старая, а острову нужна молодая, плодовитая! С плодовитой царицей урожай щедрее, рыбы в море больше!
   -Тано женится...
   -Женится. Уже невеста присмотрена. Пока Тано за тобой плавал, Писистрат вернулся с
  Закинфа с согласием! Царь Закинфа согласен взять Тано в зятья! Царевна - красавица! Единст-
  венная дочь!
   -Ахеянка?
   -Ахеянка, понятное дело. Имя такое трудное, - поморщившись, царица произнесла по скла-
  дам, - А-ла-ка-са... Нет, не то!... Александра, вот! Ее отец - свойственник самому Эхефрону - царю Пилоса! Быть нашему Тано правителем Закинфа! Малыши подрастут - и для них найдутся подходящие царевны. А ты и твой супруг будете царствовать на Милосе и нас с отцом покоить! По старине!
   -Сатур не захочет здесь править! Он Миносом будет!
   -Хочешь погибнуть ужасной смертью вместе с Сатуром? - красивые, горячие глаза царицы наполнились слезами, - а Писистрат мечтает поселиться здесь. С тобой. Ему двадцать шесть, он моложе твоего супруга. Герой! Сын второго по могуществу среди ахейских царей. Веселый,
  добросердечный. Он будет тебе прекрасным мужем.
   -Что!? - Ароя подпрыгнула на стуле, - муж!? Для меня!? У меня есть муж!
   Две служанки пододвинулись поближе, на случай если царевна упадет в обморок.
   -Ароюшка, Ароюшка, - пригорюнилась мать, - разве я виновата, что нет у меня другой до-
  чери? Увидишь, какой Писистрат... хороший! - разволнованная царица не нашла другого слова, кроме этого детского определения, - он уже внес за тебя выкуп! Нам очень нужен союз
  с Пилосом!
   -Вот почему Тано прихватил мое приданое!! А 'дары дружбы' - это плата за меня! Меня
  выкрали и продали - как овцу!
   Нарисованные на стенах рыбы поплыли, завертелись перед глазами. Служанки суетились
  вокруг царевны, брызгали водой.
   -Мы дали слово! - всхлипывала царица.
   Справившись с головокружением, Ароя встала. Ноги дрожали.
   -Вы с отцом и Тано сошли с ума!
   Служанки отпрянули с испуганным вздохом : царевна дерзит родной матери!
   -Сатур пойдет на нас войной! То есть не Сатур... Крит пойдет!
   - Ароюшка, ну что ты, как маленькая! - обняв дочь, царица осторожно заставила ее при-
  сесть обратно на стул, - у Писистрата пятьдесят кораблей, наших тридцать. Если потребует-
  Ся, Писистрат призовет союзников. А сколько кораблей может выставить Крит? Минос, хоть
  и не слишком умен, очень осторожен ,и не станет рисковать тем, что у него осталось. Он
  велит Сатуру сидеть дома!
   -Сатур не послушается!
   -Не послушается - погибнет сам и погубит остатки флота!
   -Я беременна от Сатура! - простонала Ароюшка.
   -Считай, что ты вдова! Разве вдовы с детьми не находят мужей? Писистрат - муж добрый,
  будет хорошим отчимом. Родится сын - Писистрат обретет соратника. Дочь выдаст замуж за
  союзника. Лишь жалкие бедняки выбрасывают детей в море!... Но о том, что ты непустая,
  пока молчим. Многие женщины не догадываются, что брюхаты, пока пояс не становится мал.
  И ты не догадывайся. Свадьбу сыграем, как можно скорее. Возможно, Писистрат решит, что
  ты родила раньше срока, и ребенок от него. А поймет -ты ему честно скажешь, что ребенок от бывшего супруга, - царица, утомленная речью с облегчением выдохнула и съела кусок лепеш-
  ки, - Писистрат, кстати, сказал Тано, что подобных тебе красавиц он не видел ни на островах,
  ни в землях ахейцев!
   Какое дело Арое до фальшивых восторгов рабьего сына! Любимый супруг будет ждать
  ее и не дождется! Сатур мог не отпустить жену! Ароя бы надулась, поплакала, да и успокои-
  лась. И осталась бы с любимым мужем! Попался, попался бедный муженек в ловушку, как
  прекрасный дикий бык в крепкосплетенную сеть! Нет, в сеть попала Ароя, а все скажут: Ароя-
  предательница, Ароя -коварная, Ароя -развратница! И милых подруг Ароя больше не увидит!
   Ароя зарыдала и, сорвав с головы золотой начельник, стала биться о стену, расписанную
  летучими рыбами.
   -Прекрати, - сказала мать сурово, - ты непустая!
   Ароя мигом притихла. В самом деле, непустая. Только прошептала:
   - Меня Сатур проклянет!
   -Пусть проклинает, если хочет! Кто он такой, этот Сатур? Он - твой отец , мать, брат? Стра-
  шно, если тебя проклянут родные. А от проклятий бывшего мужа тебя защитят наши боги... Все, хватит болтать! - пышнозадая царица легко поднялась с пурпурной подушки, - сейчас совершим возлияние Владычице Милоса и пойдем смотреть работы.
   Жрицы радостно приветствовали Арою, говори ли о добрых знамениях, о том, что плодоро-
  дная сила молодой царевны передастся милосской земле и вечношумящему морю.(А кносс-
  кие жрицы перед милосской царевной драли носы!)
   На скотном дворе челядинцы в заляпанных кровью овчиных набедренниках резали бара-
  нов. Мясо несли на кухонный двор, где шумные потные поварихи жарили его на вертелах
  и варили в котлах. Мукомолки с песнями крутили каменные жерновцы. В пекарне выстро-
  ились рядком объемистые корзины, полные свежеиспеченных хлебов - благоухающих, об-
  сыпанных кунжутом, маком, тмином. Ароя подивилась, как много во дворце хлеба - и яч-
   менного и пшеничного. Раньше весной во дворце хлеб пекли только в полнолуние, понем-
  ногу, а простые люди и вовсе питались рыбой, ракушками и молодой зеленью.
   - Писистрат изгнал из наших вод разбойников, и теперь хлеб беспрепятственно доставля-
  ют из Азии и Египта. В прошлом году хорошо уродили маслины и виноград, купцы охотно
  принимают в уплату обсидиан, - рассказывала сияющая царица (строптивая дочь, кажется,
  успокоилась).
   Ароя слушала, сгорая со стыда. Как мерзко, кощунственно она кричала на родную мать,
  билась головой о стену, точно припадочная... Из-за того, что родители и брат спасли родной
  остров! Что великий Сатур (ох, сердце болит!), сделал для Милоса? Ровным счетом ничего,
  разве что единственную царевну увез. Выкуп, правда, заплатил хороший, но весь он пошел
  на невестино приданое.. Писистрат же воистину спаситель Милоса, он заслуживает самой
  нежной, самой преданной любви!
   Ароя с удивлением обнаружила в своей руке пестрый желто-пурпурный ирис. В саду сор-
  вала... 'Если я срываю цветы, - задумалась Ароюшка, - значит, мне хорошо... Вокруг так чудесно,
  все меня любят. Как в девичестве!'
   О том, что будет, когда Сатур узнает об ароиной свадьбе с Писистратом, царевна строго-настрого запретила себе думать : младенец в утробе огорчится.
   Важный гость - старший сын пилосского царя, был увешан золотом так, что если бросить его
  в море - не выплывет, хоть и могуч. Как настоящий ахеец, он носил каштановую бороду лопатой,
  но хорошо владел языком Киклад. Уважал кикладские обычаи - первое приветствие адресовал
  царице, второе - царю. Арою назвал любезной невесткой. Вручил подарки - венец из аляпова-
  тых золотых цветов и неизбежное пурпурное платье, тяжелое от нашитого золота.
   Ароя по обычаю лично отвела дорогого гостя в ванную и наблюдала, как служанки моют его
  и умащают.
   На пиру поднесла гостю первую чашу, вторую - отцу, третью - Тано, а потом - ЖЕНИХУ! И пе-
  ла заздравную песнь. Мать велела нарядиться по-девичьи, в пестрое куцее платье, и напялить
  венок из ирисов - и смешно и ужасно!
   Иногда ловила взгляды Писистрата, в меру почтительные, в меру ласковые. Ароя еще не го-
  ворила с ним, но отметила про себя, что улыбается он гораздо чаще, чем Сатур, и глаза - счаст-
  ливые. Хотя подгуляли глазки - небольшие, серенькие. А у Сатура глаза огромные, темные, без-
  донные, как ночное море, то печальные, то грозные...
   Ароя вспомнила, что с утра ничего не ела, взяла из расписной миски жареную рыбину и жад-
  но съела, запивая неразбавленным вином. Быстро захмелела, и начала посылать улыбки и кокет-
  ливые взгляды сидевшему среди мужей, в другом конце зала, Писистрату.
   -'Девы милосские, мы легкой стопой кружим среди лилий...' - затянула Ароюшка.
   Девушки (невесте Арое полагалась девичья свита) подхватили песню, выбежали из-за столов
  на середину зала и заплясали.
   Мы порхаем, точно летучие рыбы
   Над зеленой водой.
   Жаждем допрыгнуть до тебя, Всесветящая!
   Хмельная Ароя выпорхнула из-за стола и пошла на носках, грациозно вскидывая колени и раскинув руки.
   Мать, пригорюнившись, смотрела, как резвится пьяная Ароюшка.
   Ароя же, танцуя, вспоминала тот пятилетней давности пир, устроенный по случаю приезда Миносова сына, прекрасного Сатура. Сатур восседал за столом по левую руку от батюшки. В гус-
  тейших кудрях при свете масляных плошек поблескивали золотые украшения, как звезды в тучах.
  Длинные, на вид нежные, но сильные пальцы красиво обхватывали ножку фаянсового кубка. Огромные печальные глаза мерцали. Долго любоваться блистательным Сатуром Арое тогда не
  позволили. Съела куропатку, выпила четверть кубка разбавленного вина, протанцевала с подругами перед гостем и была уведена няней спать. Долго не могла уснуть - вспоминала руку
  Сатура, точно изваянную из золота, огненные глаза, волосы, вьющиеся, как священные змеи. Наут-
  ро служанки, хихикая, рассказали Арое, как, упившись, бесился богоподобный гость. Сначала сме-
  ялся и пел, потом вдруг сделался слезливый, и, рыдая, многословно, точно певец, описывал, как
  пронзит ему горло медное жало ахейского копья, и могучее тело станет пищею рыбам, а душа чайкой воспарит над соленым, как слезы, морем, и подымут плач любезная матерь и ее священные девы-жрицы, и возрыдает царь-отец... И больше никто в пышноустроенном Кноссе его не оплачет.
   Родила Сатура прекрасная жрица Сатурия, земное воплощение богини Сатурии-Властительни-
  цы. Теодамант, тогда еще не Минос, захотел забрать ее из святилища, заплатив богине несметный выкуп, и жениться. Но родители посулами и угрозами заставили его жениться на кносской царевне Акарее. Вскоре старый царь умер , и Теодамант стал Миносом. Четырехлетнего Сатура он взял во дворец и обожал! Юная царица Акарея целыми днями играла с любимым пасынком. Весь дворец, весь Кносс обожал Сатура - почти что сына богини!
   ...Выплакавшись, пьяный Сатур стремительно повеселел и потребовал еще вина, да не в кубке. Он приказал принести ванну и наполнить ее вином. Приказ Миносова сына немедленно выполнили. Слуги приволокли огромную глиняную ванну и щедро, до краев, наполнили вином. Хохочущий Сатур залез в вино в чем был, и 'плавал' и 'нырял', пока его не вырвало в ту же ванну.
   -Сколько вина испортил! - веселились служанки.
   Юная Ароя утешила себя: низкорожденным нравится злословить о великих мужах. До вечера искала Ароя Сатура во дворце и в садах, но не нашла. Сатур отсыпался. На следующий день он был, как обычно, прекрасен, рассудителен и весел. Никто не посмел напомнить ему о его 'купании'.
   -Буен во хмелю, - говорили мужи между собой, - зато и в бою, как ураган!
   Храбрец Писистрат, не в пример Сатуру, ушел с пира тихо и чинно, вежливо попрощавшись с будущей родней. Может, слегка раскраснелся от вина, но при светильниках у всех лица красные.
   -Какой почтительный! - шепнула мать, - не то что Сатур, безобразник!
   Ночью Ароя проснулась протрезвевшая, и плакала о Сатуре и милых подругах. А потом утешилась. Как уютно лежать в девичьей постели! Дворец заботливо отстроен, расписан, выхолен. Полон хлеба и золота. Его чутко стерегут храбрые пилосцы. Пилосские медноносые корабли и близко не подпустят разбойников к милосскому берегу. А виновница всего этого богатства и безопасности - она, Ароя. Прекрасная Ароя.
   Утром царица, в окружении родственниц, подруг и прислужниц пряла в саду, наблюдая, как Писистрат учит Ароюшку править колесницей. Все благородные ахеянки умеют править. Если враги истребят всех мужчин и подожгут крепость, или мужнина родня в отсутствие супруга устроит заговор, знатная женщина должна увезти себя и детей от убийц. Пароконную колесницу догнать нелегко. Вот только на тесном Милосе бежать некуда. Разве что на корабль.
   Дворец опоясывала гладко вымощенная дорога процессий. В праздники жрецы и знать, во главе с царицей и царем, торжественно, посолонь, с музыкой, обносили дворец изображениями богов , священными сосудами и прочими фетишами.
   Но сегодня день был будний. Писистрат, держа коней под уздцы, медленно катил по священной дороге невесту в красивой, но тряской колеснице. А кто видел не тряскую? Наверное, только богов не трясет, потому что ездят они по облакам.
   Вдевши ноги в особые ременные петли, Ароя должна была стоять ровно, держа поводья и стрекало, а Писистрат водил коней по кругу. Каждый раз, провозя колесницу с Ароей мимо царицы, Писистрат улыбался будущей теще. Ароюшке было не до улыбок, удержаться бы на ногах. Время-то самое опасное - второй месяц пошел!
   Будь Ароя юной девушкой, мать ни за что не позволила бы ей гулять с женихом без присмотра. Но Ароя нынче вроде вдовушки, сама себе голова. На островах женщин сроду не запирали.
   Убедившись, что Ароя стоит крепко, Писистрат отпустил лошадей. Ароя правила сама, повизгивая:
   -Ой, боюсь!
   -Я тоже вначале боялся, - утешал Писистрат, - законных царевичей учат чуть ли не с младенче-
  ства, а мне отец подарил колесницу поздно, лет в шестнадцать, когда я впервые отличился в битве.
   Царица незаметно утирала слезы. Жестоко поступили с Ароюшкой! Оторвали беременную от любимого мужа, и вот, рискуя жизнью своей и ребенка, она изображает резвую юницу! А что поделаешь? Эхефрон Пилосский велел передать царю Милоса такие слова: 'Даю вам царевича Писистрата в зятья, если есть для него достойная невеста'. Когда царь Пилоса предлагает союз, вынь да положь ему невесту, хоть с супружеского ложа сорви! Ах, благодетельные богини!..
   Последние два круга Ароя проехала уже без визга.
   -Будешь править не хуже моих сестер, - ободрил ее Писисират.
   'Терпеливый!' - ароино сердце точно медом налилось.
   Сатур как-то попытался научить Арою править, но едва злющие вилусийские (8) кони крепко дернули колесницу, Ароя закричала. Подбежавший Сатур схватил лошадей под уздцы, снял Арою с колесницы и сказал , что учиться ей незачем - все равно не научится. Ароя не настаивала, кносские женщины предпочитали носилки.
   Возвратившись в свои покои, Ароя - уже целованная!, заплясала от радости. Поцелуй Писистрата был ласковым поцелуем жизнерадостного смертного мужа.
   Сатур же до сих пор казался Арое богом. Бога можно любить, но невозможно не бояться. От первого сатурова божественного поцелуя Ароя, помнится, чуть в обморок не упала. Как чудесно любить смертного!
   Во дворце бурно готовились к свадьбе. Днем Ароя была счастлива с Писистратом, а, проснувшись ночью, плакала о Сатуре и молила великих критских богинь - Мать Рею, Мать-Идайю, Мать-Диктинну, Владычицу Сатурию, богинь городов и селений, гор и источников даровать Сатуру новую, богоравную жену.
  
   Глава 2. НЕМИЛОСТЬ БОГОВ
  
   - Жарковато, - Сапи откинула с влажного лба намокший локон.
   Плотно позавтракав (няня заботливо следила, чтобы худенькая барышня хорошо кушала), она сидела за ткацким станком в густой тени рожкового дерева, и под няниным руководством ткала покрывало на батюшкину постель - широкую голубую ткань, разузоренную алыми коралловыми ветками. Получалось неплохо. Няня хвалила. Сапи взмокла от напряжения и жары. Это было пер
  вое в этом году по-настоящему жаркое утро.
   -Нянюшка, переодень меня в льняное платье! - попросила Сапи.
   -Хорошо, - согласилась няня, - пойдем...
   И тут - кораблем на бурных волнах, в хлопающем, как парус, покрывале, во двор влетела домоправительница Цальпа, размахивая пустой корзиной . (Она ходила в дворцовое святилище - поклониться Хозяйке Лабиринта благовониями.)
   Цальпа была родом из страны Хатти, у нее было длинное несуразное имя - Хулияшухани. Для краткости домашние называли ее именем города, откуда привез ее, юную деву, критский купец - Цальпой. Критская одежда Цальпе не нравилась, она шила себе хеттские мешковатые платья и вышитые шапочки. Поверх шапочки всегда накидывала длинное покрывало. 'Один нос торчит' - посмеивались служанки. Нос у Цальпы и впрямь был заметный - горбатый, мясистый, настоящий хеттский.
   Сейчас этот выдающийся нос был розов от возбуждения.
   Домоправительница остановилась посреди двора, рядом с жертвенником.
   -Ой! - громко вскрикнула она и сделала паузу, чтобы все домочадцы успели выскочить во двор или свеситься из окон. Такую весть следовало сообщить всем сразу, чтобы домашние одновременно ужаснулись.
   -Ой-ой-ой! - пуще прежнего возопила Цальпа, убедившись , что все население дома начальника писцов внимает ей во главе с господином.
   -Ароя! Ароя-то наша! Украли Арою! Не вернется! Купцы сказали! Милосцы готовятся к свадьбе! Писистрат Пилосский - новый супруг!!!- Цальпа жадно глотнула воздуха.
   Няня встала со складного стульчика.
   -Я предчувствовала, что Ароя не вернется. У ее брата было такое лицо.... Нечестное!
   -Это еще не все! - торжественно провозгласила отдышавшаяся Цальпа, - служанки Сатура говорят, что Ароя уплыла непустая!
   Девушки-рабыни заахали, кто-то захихикал.
   -Чего смеетесь? - нахмурила тонкие насурьмленные брови няня, - ароиному ребенку не жить! Ахейцы жестоки.
   -Погубят младенца, - согласилась Цальпа, - запросто погубят! Повитуха придушит, и скажет, что такой родился... Ой, что я говорю! Великий Сатур отобьет жену!
   -Плохо! Война будет! С ахейцами! - заволновалась челядь.
   -Войны не будет. Нам нечем воевать! - тонкое породистое лицо почтенного Вадуними вытянулось в тоскливой гримасе.
   -Вот и хорошо! - повеселела Цальпа, - купцы говорят, Ароя не горюет. Ходит веселая, вся в ахейском золоте.
   -Конечно, веселая! - возвысила голос няня, - когда меня, девчонку, оторвали от матери и продали, я тоже ходила веселая, чтобы не побили!
   -Верно, - опустила нос Цальпа.
   Вадуними растерянно взирал на разом помрачневшую челядь.
   Сапи застыла с челноком в руке. Переодеваться расхотелось. Сапи больше не было жарко. Ей было очень неуютно и одиноко. Взрослые не обращали на нее внимания, и хвала Всесветящей. Иначе, увидев жалкую сапину физиономию, кинулись бы скопом утешать.
   Сапи полагала: если грозные богини позволяют смертным женщинам быть такими счастливыми, как Ароя, то можно надеяться заполучить хотя бы крошечную частичку такого счастья, большего и не надо! А оказалось - счастье дается на три года. Бедный прекрасный Сатур!
   Детство кончилось. Что впереди? Злые шутки безжалостных богинь? Одарят любовью и тут же заберут дар обратно?
   Сапи притворилась, что увлечена работой, а сама осторожно заплакала, стараясь не шмыгать носом и не всхлипывать.
   Детство у Сапи было медовое. Родилась она через семь лет после Тьмы, и любила играть и секретничать с подружками в развалинах. Ее мать, египтянка Тамит, умерла вскоре после родов, но Сапи никогда не чувствовала себя сиротой. Отец, прадедушка и все домочадцы любили ее и баловали. При этом держали в строгости и нагружали всяческой работой. Батюшка, мечтая видеть дочь писцом царицы, научил Сапи критской грамоте, а дедушка Сути - египетской. Цальпа говорила с барышней по-хеттски и учила врачеванию. Когда умерла старая сапина няня, Вадуними за десять быков и кучу меди купил редкостную красавицу с Кипра по имени Мари - искусную в составлении благовоний, мастерицу причесок и вдобавок учительницу священных танцев. Купец, продавший Мари, сказал, что приобрел эдакое сокровище у самой царицы Кипра, опасавшейся за верность царя. Знатные мужи пересмеивались: купил Вадуними себе нянюшку, чтобы его баюкала! Действительно, с появлением Мари, красивый и веселый вдовец перестал посещать вдовушек и танцовщиц. Не стал искать и новую жену.
   В малолетстве Сапи сиживала на коленях самой царицы, слушала наставления многоумной Акакаллы, и вкушала сладости из рук прославленной Венисазеры.
   Лучшей, любимейшей подругой Сапи была племянница Миноса, красавица Итана. Девушки дружили с младенчества.
   Все у Сапи было самое лучшее - отец, няня, прадедушка, подруга, дом, платья... Скоро должен был появиться жених. Не божественный, как Сатур, но добрый, разумный и ученый. Оказалось, счастливые супруги не угодны могучим богиням. Им по нраву такие пары, как Минос и царица Акарея. Весь Крит знал, что Минос не любит царицу. Он не может забыть мать Сатура. Говорят, красавица была навиданная, неслыханная и несказанная.
   Больше не соберет Ароя девушек вечером в саду, больше не услышит Сапи ее сказок. Никогда Сапи не увидит, не понянчит ее младенца. А Сатур... Сапи не смела представить, каково сейчас богоравному.
   Глотая слезы, Сапи дотрудилась до полудня. В полдень пришла служанка Акакаллы звать Сапи на обед к своим барышням. Няня Мари красиво одела госпожу, нарядилась сама и и важно повела знатную деву в гости.
   Дом начальника писцов примыкал ко дворцу и попасть в покои царицыной сестры можно было, не выходя наружу. Из домашнего пиршественного зала красная кедровая дверь вела в дворцовый архив. Сапи с няней прошли мимо работающих писцов, прошествовали по расписным комнатам, пока не очутились перед сверкающими, обитыми чеканной медью, высоченными дверями покоев преславной Акакаллы. Могучие двери, способные выдержать удар окованного бронзой тарана, стерегли вдобавок два красавца - желтоволосый северянин и чернолаковый нубиец.
   Великолепные гиганты не удостаивали взглядом топчущегося поодаль кудрявого розовощекого Эриманта, жениха Итаны. У Итаны уже был настоящий жених, сын царя Кидонии(9), взятый во дворец в качестве почетного заложника (после Ферского Ужаса местные правители, вроде кидонийского, совсем обнаглели и стали звать себя царями, Миносами).
   Эримант совсем не нравился Сапи - слишком уж розовощекий. Увидев Сапи с няней, робкий влюбленный сбежал.
   Несокрушимые двери распахнулись. Гостью встретила домоправительница Акакаллы - высоченная негритянка с грудями как две амфоры.
   -Госпожа царевна нездорова! - густым грудным голосом важно сообщила Дельфиниха.
   Прозвище домоправительнице придумала остроязыкая Акакалла - за невероятно плотную и блестящую темную кожу.
   -У мамы болит голова. Утром она поссорилаь с дядюшкой - лилейной рукой Итана отстранила величественную Дельфиниху:
   - Входи, Сапи!
   А застенчивая Никулея тихо улыбнулась из-за сестрина плеча.
   Итана и Сапи пылко расцеловались. Никулея осторожно пожала Сапи руку прохладными пальцами.
   -У нас медовые пирожки - горячие! - похвастались сестры.
   Покои Акакаллы были весьма обширны для перенаселеного дворца, где господа нередко делили спальню с челядью. Из небольшой прихожей подруги повели Сапи в зал для пиров, искусно расписанный художником, жившим задолго до Ферской Тьмы: на стенах в мельчайших, еле видимых глазу деталях, изображены были покрытые весенними цветами скалы и деревья с птицами в ветвях.
   -Дельфиниха, вели нести обед! - приказала Итана.
   -Девушкам в зале не подобает!... - запротестовала домоправительница, - идите наверх, барышни.
   -А кто нас здесь видит? - засмеялась Итана, - отец в гавани, а матушка отдыхает.
   Барышни уселись в резные кресла вокруг трехногого стола с великолепной столешницей, выложенной слоновой костью, горным хрусталем и смальтой.
   Служанки принесли хлеб, сыр, тушеную с травами рыбу, вареные ракушки и благоухающие медовые пирожки.
   Пожилая, полная, со строгим лицом , няня Итаны и Никулеи собственноручно налила девицам сильно разбавленного вина и увела Мари к себе - показывать какое-то рукоделие.
   -Ты слышала, как Сатур кричал сегодня утром? - серые глада Итаны были мрачны, как грозовое море.
   -Нет... У нас никто не слышал, -Сапи боялась, что подруги заметят, как дрожат ее губы от волнения, от жалости к божественному Сатуру.
   - Сатур взревел, будто его кипятком ошпарили! Разбудил всех любителей поспать!
   -Я вскочила, думала, землетрясение, - грустно улыбнулась Никулея, - злосчастный Сатур!
   'Хорошо, что я не слышала! Хвала богам, что я не слышала! Это слишком страшно!' - страдала Сапи.
   - Сатур кричал, рубил мечом мебель, и бросал куски с галереи во двор! Драгоценную мебель, отделанную золотом и пурпурной слоновой костью! Потом немного пришел в себя, побежал к дядюшке и долго с ним препирался. Опять кричална весь дворец. Велел подать колесницу и помчался в гавань. Наверное, сзывать своих мужей и готовить корабли к войне...
   - Сатур сошел с ума, - вздохнула Никулея, - он хочет погубить наши последние корабли. Но это
  ему не удастся. Наш батюшка и бабушка Венисазера не дадут ему ни работников, чтобы подготовить корабли, ни воды, ни провианта.... Так что певцы не воспоют, как критские мужи воевали за прекрасную Арою.
   Расстроенные девы все же съели и хлеб, и сыр, и рыбу, и ракушки.
   -Я знаю, в чем причина, - сказала Итана, принимаясь за пирожки.
   - Божий гнев ,- вздохнула Сапи.
   -А какое божество больше всего на нас гневается? -сверкнула глазами Итана.
   -Мы принесли жертвы всем богам...- забормотали Сапи и Никулея.
   - А Матери Идайе?
   Барышни понурили головы. Когда-то пещера на горе Ида, где обитала сама Мать Гор, считалась священнейшим местом Крита и пупом Земли. Каждый Минос обязан был раз в девять лет явиться в пещеру Идайи и получить новые законы. Но когда пришла Ферская Тьма, землетрясение разрушило священную пещеру. Оголодавшие жрицы разбрелись в поисках более сытой службы.
   -Дядюшка мог возродить святилище! Обменял бы ничтожную часть своего имущества, скажем, мебель, на зерно, послал бы жрицам обоз с продовольствием - они бы остались! Когда Эримант станет моим мужем и у меня появится свое золото и своя земля, я обязательно восстановлю Идейское святилище! Пещеру, наверное, можно расчистить, подпереть, где нужно, колоннами... - смурная Итана повеселела, разрумянилась, большие глаза серебрились, как чешуя рыбы сквозь пронизанную солнцем воду.
   - Вовремя приносить жертвы - это очень важно, - продолжала благочестивая племянница Миноса, - боги злопамятны. Одна дворцовая красавица из Феста из-за болезни облысела и носила накладные волосы, как бабушка. Назначила она как-то своему возлюбленному свидание в саду. А принести жертву Бритомартис Древесной забыла. И едва она шагнула навстречу любезному другу, ветка сорвала с нее парик. Любовник в ужасе сбежал!
   -Какой же это возлюбленный! - возмутилась Сапи, - настоящий влюбленный всех лекарей бы поднял на ноги!
   На черные сапины глаза навернулись слезы. Сатур ни за что не покинул бы больную Арою. Почему боги не послали Арое какую-нибудь неприятную, но неопасную болезнь? Лежала бы она сейчас в своей спальне и капризничала. Сатур гонял бы лекарей, как матросов. Все было бы чудесно..
   Скрипнули, открываясь, двери. Дельфиниха степенно двинулась в прихожую. Тут же вернулась и заторопилась вверх по лестнице в спальню госпожи. Из Амнисса прибыл вестник.
   Вестник был молоденький, в яркой юбке и высоких сапогах из хорошей кожи. Свою челядь Акакалла одевала красиво.
   Вскоре блистательная Акакалла спустилась в зал. То есть не блистательная Акакалла, а Акакалла будничная, домашняя - худенькая, с мелким неправильным лицом, немолодая женщина тридцати лет . На ходу она завязывала пояс юбки.
   -Говори! - велела вестнику, потирая затылок.
   Вестник вытянулся перед ней и звонко продекламировал:
   - Госпожа царевна! Почтенный начальник гавани, супруг твой Дакуна, говорит: ' Царевич Сатур ворвался в мой дом, с ним его капитаны. Царевич пьян и буен, требует немедленно одолжить ему золота, меди и зерна, чтобы закупить лес и нанять мастеров. Он собрался строить корабли.'
   -Милос, что ли, воевать? - болезненно скривилась Акакалла .
   -Да, царевна! Сатур сказал, что нам предстоит война с Милосом.
   -Матерь Богов! - Акакалла схватилась за висок, - бедный мой Дакуна!... Миносу известно?
   - Я только что от царя! Великий Минос при мне послал за Сатуром колесничего вестника и воинов. Им велено привезти его волей или неволей!
   -Хвала Дедалу! - выдохнула Акакалла, - иди, отдыхай, - махнула она вестнику.
   - Я за отца волнуюсь! - прошептала Никулея.
   Акакалла подсела с девушкам.
   -Ничего, обойдется... Ваш отец - муж кроткий, но разумный. И с ним почтенная Венисазера. Чаровница... - Акакалла усмехнулась, и тут же ее невыразительные, ненакрашеные глаза наполнились слезами, - если бы имелся один шанс из тысячи выиграть войну с Милосом, я бы сама дала Сатуру столько золота, скота и людей, сколько сам захочет! Но Милос нам не победить никогда, потому что их защищают пилосцы, а пилосцы, если потребуется, призовут на помощь Микены!.. Позор! Позор! Теперь над нами смеются все окрестные народы! Жену украли - прямо, как в сказке! Но! - Акакалла придала голосу твердость, - наш Минос получил славный урок. С ахейцами нужно жить в дружбе. Я все утро с ним беседовала. Говорю - у меня две дочери, две прекрасные невесты. Давай пошлем в Микены послов! Микенский царь будет рад пристроить племянника. Жених прибудет на дюжине кораблей, набитых отменными воинами! Еще золота привезет... Не мы будем бояться пилосцев, а пилосцы - нас!
   - А дядюшка? - спросила Итана.
   -- А дядюшка - как осел, ни в какую! Говорит - сроду мы перед ахейцами не унижались!.. Ничего, унизится. Когда испугается. А испугается он скоро.
   Головная боль уходила. Акакалла веселела на глазах.
   -Тебе, Итана, возьмем в мужья Ликаона. А для Никулеи найдем тихонравного побочного царевича.
   -Мама, - Итана была бледная-бледная, - у меня ведь есть жених - Эримант!
   Акакалла махнула рукой:
   - Лишь бы царь Акрисий согласился... Эриманта мы отошлем домой, в Кидонию!
   * * *
  
   С самого рассвета начальник гавани, супруг прославленной в женах Акакаллы, почтенный Дакуна не знал покоя.
   Небо еще не успело порозоветь, когда Амнисс, в это время всегда бодрый, нешумный и деловитый, огласился безобразно громкими криками, от которых почтенный Дакуна и проснулся.
   Служанка доложила, что в приемной дома начальника гавани сидят купцы, которых портовая стража едва отбила от разъяренной толпы.
   Дакуна был муж кроткий и мирный. Новость его очень расстроила. Первой мыслью было послать жене гонца. Но пока гонец добежит, пока прибежит обратно... Зевая, огорченный Дакуна велел себя одеть.
   В приемной сидели купцы. У одного лицо разбито, у другого плащ порван. Купцов сопроваждали их капитаны, писцы и телохранители, тоже избитые и растрепанные.
   Купцы плыли с Серифа(10). На Милосе они очень удачно продали партию благовоний
  самой царице, которая готовилась к свадьбе дочери. Причалив в Амниссе, купцы простодушно рассказали встречавшему их писцу, как щедро платит хозяйка Милоса.
  Вокруг вертелись зеваки. Скоро деловой рассветный Амнисс всколыхнули крики:
   -Бей милосцев! Они похитили прекрасную Арою!
   - За великого Сатура!
   Несчастных серифских купцов чуть не сбросили в море вместе с их капитанами, писцами и телохранителями.
   -В гавани слишком много гулящего люда, - посетовал Дакуна, - работы мало...
   Добросердечный супруг Акакаллы велел челядинкам перевязать пострадавшим раны и зашить одежду. А смутьянов, затеявших нападение - тех, кого страже удалось схватить, приказал избить палками и посадить в яму до суда.
   В отличие от жены, добродушный Дакуна не сокрушался о позоре критян. 'Я думал, царевен только в старину похищали' - спокойно улыбнулся он, узнав о коварстве милосского царя. Дакуна любил порядок, и до недавнего времени в Амнисской гавани все было замечательно устроено. Купцы, не споря, платили пошлины, а писцы прилежно записывали. Склады надежно охранялись, купцы славили Миносово гостеприимство, матросы не устраивали драк, рабы были сыты и послушны... И надо же - нападение на серифян! Ладно бы шайка грабителей, а то целая толпа! За то, что похвалили милосскую царицу! Вот как народ любит Сатура!
   Проснулась почтенная Венисазера, утешила внука беседой, так что за завтраком Дакуна совсем успокоился. Позавтракав, Дакуна уселся в носилки и поехал осматривать гавань.
   ...- Господин! - запыхавшаяся старуха из бабушкиной свиты догнала носилки, - в наш дом явился царевич Сатур! Он до смерти напугает госпожу!
   -Почему напугает? - удивился благодушный Дакуна.
   -Царевич пьян! До изумления! Требует золота, меди и зерна в долг! Если не дадим, грозится сжечь дом! С ним его верные капитаны, но они ему не препятствуют!
   Толпа в гавани была густая и вскоре весь Амнисс гудел:
   - Сатур спасет жену!
   -Как налетит на Милос!
   - Да помогут ему боги!
   Дакуна помнил Тьму и был свидетелем нескольких пиратских набегов на Амнисс, но никогда режде ему не было так страшно! Ферская Тьма - это просто: спасайся как можешь и молись богам. С пиратами разберутся храбные воины Миноса. А от могучего царевича не спрятаться, не убежать и не отбиться. С ним, непобедимым мужеубийцей, придется спорить. Дакуна боялся Сатура с детства. Сатур был младше, но первый драчун во дворце, а Дакуна драться не умел не хотел. Рисковать, тратить силы, терпеть удары - только для того, чтобы причинить другому немного боли? Скука!
   Печально нахохлившись, Дакуна велел нести себя домой. Гонца, всегда следовавшего за носилками, послал в Кносс, сообщить весть Миносу и Акакалле. Неизвестно, как среагирует царь, но жена точно поможет.
   Обширный двухэтажный дом начальника гавани был окружен народом. Мощный, способный перекрыть рев самой страшной бури голос Сатура разносился далеко. Голос был пьяный.
   Тяжело вздыхая, Дакуна выбрался из носилок и обреченно поплелся в приемную. Гнусавый
  от вина голос Сатура с каждым шагом становился все оглушительнее. Ему отвечал слабый, дрожащий голос бабушки Венисазеры.
   Бабушка сидела в кресле, откинувшись, подняв невидящие от страха глаза на возвышающегося над ней Сатура. Бабушка была без парика. Реденькие седые волосы - все, что осталось от когда-то роскошной медной гривы - придавали обычно величественной старухе бесконечно жалкий вид. Когда требовалось, Венисазера умела прикинуться полоумной и вообще полуживой. За креслом, звеня украшениями, испуганно жались друг к другу набеленные старухи бабушкиной свиты.
   Ближе к дверям топтались сатуровы капитаны - крепкие мужи в золоте и шрамах. У каждого - пара дорогих мечей. Преданными глазами капитаны пожирали обожаемого повелителя.
   -Несравненная Венисазера! - бурей ревел Сатур, - я знаю, у тебя много золота, меди, скота! Спаси наше царство! Мне нужна всего лишь дюжина кораблей! Я ограблю Милос и верну тебе долг! С лихвой!
   - Жены, - еле слышно шептала бабушка, - кто это кричит на меня?
   -Царевич Сатур, - бормотали жены.
   -За что? - дребезжащим голосом вопрошала престарелая царевна..
   -Царевичу нужно золото на постройку кораблей! - старухи отвечали медленно, с расстановкой, так беседуют с глухими или слабоумными.
   -Он хочет меня убить? - почтенная Венисазера затряслась в хорошо разыгранном ужасе.
   От такого вопроса Сатур, хоть и пьяный, попятился. У капитанов вид был смущенный.
   -Разве у меня есть золото? - еле слышно спросила бабушка свою свиту и сама ответила, - все, что осталось, я внуку отдала. Итаночке и Никулеюшке нужно приданое... У меня и на один корабль не наберется... Верно, жены?
   -Верно! - заохали разодетые старухи, - после Ферского Ужаса все пропало!
   -Ничего не пропало! Я знаю! - набычившийся Сатур шагнул к бабушкиному креслу.
   -Царевич, ты ведешь себя непочтительно! - отважно возвысил голос Дакуна.
   Ему было страшно, как в детстве. Вот сейчас Миносов Бык замахнется...
   Сатур отвернулся от бабушки и уставился на Дакуну. Дакуна отшатнулся: прежде огненные глаза Сатура были налиты кровью и слезами, все его точеное лицо пылало болью. Однажды Дакуна видел подобное лицо - у воина береговой охраны, насквозь пронзенного пиратским копьем.
   - Я - непочтителен!? - Сатур неожиданно всхлипнул, - я почтительнейше умоляю!
   Могучий Сатур повалился бабушке в ноги и цепко ухватился за пышную бахрому ее юбок.
   - За оно твое ожерелье я смогу построить два корабля!
   Давно отцветшая грудь почтенной Венисазеры выглядела если не соблазнительной, то по крайней мере ухоженной. Тщательно набеленные, с пурпурными сосками груди красиво подпирала толстая повязка и нежно покрывала тончайшая льняная ткань. Поверх сверкало широкое многорядное ожерелье, изображающее вселенную: верхний ряд - звезды, под ними - птицы, затем - цветы, а пониже - рыбы.
   -Я не отдам ожерелье! - внезапно звонко вскрикнула бабушка, - я умру скоро! Я в нем в гробницу лягу! Это свадебный подарок моего первого мужа!
   - В гробницу ляжешь, говоришь? Не будет у тебя гробницы! На медноносых кораблях приплывут ахейцы, воссядет свирепый Акрисий на Миносов трон, а твое тело кинут соба-
  кам! Горе тебе, Крит!
   Прекрасное лицо Сатура искажало безумное вдохновение.
   'Как он страдает! '- подумал жалостливый Дакуна.
   Он представил себя без Акакаллы - одинокого, беспомощного, убогого. Лишиться жены - это как удар копьем в живот - насквозь! Дакуна осторожно погладил ладонью свое мягкое, невоинское брюшко.
   - Я ничего не дам безумцу, изображающему пророка, - твердым голосом произнесла почтенная Венисазера, - о том, что тебе примерещился царь Акрисий на Миносовом троне, расскажи своему отцу!
   -Корабли нужны! - застонал Сатур, - иначе погибнет наше царство! Я не уйду, пока не дадите мне... - он стал загибать пальцы, - золота и серебра, меди, зерна, масла... чтобы людей кормить... Отряд дровосеков... отряд, нет два отряда самолучших плотников во главе с корабельными мастерами...
   ' Гонец, наверное, уже в Кноссе', - решил Дакуна.
   - Довольно стоять на коленях, Сатур, - мягко обратился он к несчастному царевичу, - присядь в кресло. Ты все получишь. Но наши сокровища спрятаны далеко отсюда. Гавань - ненадежное место. Я пошлю вооруженных людей с повозками...
   Капитаны, мерзавцы, довольно зашушукались.
   - Зачем ждать, почтенный Дакуна? Я знаю, ваши кладовые ломятся от пурпурных тканей. Это то же золото! За городом пасутся ваши стада. Часть скота мы обменяем на древесину, часть зарежем в пищу работникам.
   Сатур радостно осклабился, но глаза оставались мутными от вина и горя.
   -Вели своим писцам подсчитать, сколько всего потребуется, - говорил Дакуна, чутко прислушиваясь.
   Дальний шум усилился, превратившись в грохот колесницы.
   -Царевич, могучий Бык Миноса! - в приемную вбежал вестник самого царя, высокий юноша с золотым жезлом в руке. За ним бесшумно, как тени, двигались шесть огромных нубийцев.
   Отважные сатуровы капитаны исчезли еще бесшумнее.
   -Великий Минос приказывает тебе немедленно возвращаться в Кносс!
   Царский вестник смотрел на Сатура строго. Дакуна с надеждой отметил количество нубийцев.
   - Конечно, Сатур вернется в Кносс! - приосанилась почтенная Венисазера, - но перед этим мой казначей выдаст благородному Сатуру три таланта золота и двадцать штук пурпурной ткани... Милос должен быть покорен!
   На голов почтенной Венисазеры как-то сам собой возник великолепный парик, украшенный золотыми цветами.
   -Благородная Венисазера! Минос запрещает тебя что-либо давать царевичу Сатуру!
   Голос вестника звучал не слишком почтительно, но царственна Венисазера наслаждалась этой непочтительностью. Сейчас Сатура скрутят!
   - А как же война с Милосом? Нам нужны новые корабли! Ароя томится в плену! - блистательная Венисазера состроила самую глупую гримасу, на которую только была способна.
   - Не гневи Миноса, почтенная Венисазера!- вестник сурово сдвинул бархатные брови.
  
   - Я не уйду, пока не получу обещанное! - Сатур побагровел от гнева.
   Но вестник спокойно выдержал его безумный, бычий взгляд и кивнул нубийцам.
   В руках стражей мгновенно развернулась огромная сеть, плетеная из толстых льняных веревок. Такие сети предназначались для ловли диких быков. Сатур хотел обнажить меч, но неверная рука не сразу ухватила прекрасную золотую рукоять.
   - Боги! Смотрите, как ничтожен Бык Миноса! - ревел Сатур, в то время как храбрые нубийцы, выносили его, обмотанного сетью, из дома начальника гавани, - смотрите, боги и богини! Великого Сатура влекут, опутав сетью, точно жертвенного быка! Смотри, Диктинна, ты хотела этого! Смотри, Мать Богов! Смотри, господин Ахду! Смотри, Идайя! Смотри Ямму, повелитель моря! Смотри, владычица Сатурия! За что вы отступились от меня!?
   Когда Сатура укладывали в колесницу, он кричал собравшейся толпе:
   - Смотрите, все смотрите! От великого Сатура отступились боги! Сатур ненавистен богам! Зачем только моя мать познала Миноса!
   Колесница быстро умчала безумного Сатура. Не в Кносс, а в имение, от позора подальше.
   Моряки в гавани плакали, ударяя себя в грудь. Боги отвернулись от великого Сатура!
   * * *
  
   - Разумные мужи не богохульствуют! -сказала Акакалла, выслушав гонца, - Сатур сошел с ума! Нет больше Миносова Быка! Верно говорят - сыновья жриц несчастливы!
   - Может, царевич излечится? - робко понадеялась Дельфиниха, - колдуна бы хорошего! Когда я была маленькая, у нас в деревне был колдун... О-о-о-о-о, какой колдун! Отрубленные головы обратно приставлял, и люди оживали! На Крите нет таких чудодеев!
   - Нам нужен новый Царский Бык, новый герой, - не слушая домоправительницу, рассуждала Акакалла, - Радамант и Видамант воины неважные, народ их не любит. Твой Эримант, Итана - даже не теленок. Он - барашек! Бэ-э-э-э-э! - Акакалла зло заблеяла.
   -Эримант - вовсе не барашек! - храбро возразила матери Итана, - бабушка Венисазера говорит, что именно из скромных юношей получаются великие флотоводцы!.. И если бы вы не пожалели немного золота и зерна для Идейского святилища, Идайя оберегала бы наше царство!
   - Изведешь ты меня свое болтовней, - вздохнула Акакалла и отвесила дерзкой дочери громовую, как показалось Сапи, пощечину.
   Няня Мари выразительно посмотрела на свою госпожу. Пора уходить.
   Сапи простилась с подругами молча. Она утопала в пучине горя, в груди не было воздуха, чтобы говорить. Боги отступились от Сатура! От прекрасного, храброго, мудрого, любящего Сатура!
   По дороге домой Сапи, как могла, отворачивалась от няни, чтобы та не увидела ее лица. Навстречу попадались только челядинцы и сын начальника царских кожевенных мастерских Гупану, который, увидев Сапи, демонстративно отвернулся
   Исполненное глубочайшего отчаяния личико барышни первой увидела Цальпа.
   - Ой, барышня, что случилось? - встревоженная домоправительница склонилась над госпожой, заслонив свет, точно темная туча, - тебя обидели дочери Акакаллы?
   - Итана и Никулея не умеют обижать! - ответила вместо Сапи Мари.
   И громко зашептала Цальпе в ухо, не особенно таясь от госпожи:
   - Это все жестокосердный Гупану виноват! Шел навстречу, увидел Сапи - и отвернулся!
   Няня была уверена, что Сапи влюблена в Гупану, потому что батюшка как-то сказал, что Гупану - самый подходящий жених.
   Сапи убежала в спальню и облегченно разревелась. Хвала глупому Гупану! Если бы не он, няня и Цальпа, возможно, догадались бы.
   Ночью, чтобы утешиться, Сапи воображала, как Сатур, построив все-таки корабли, бурей налетел на Милос и сжег писистратов флот. И вот плывет домой с невредимой Ароей... Сапи видела себя Ароей, она сладко дремала под мохнатыми козьими одеялами в продуваемой ночным ветром каюте, прижавшись к могучему теплому телу счастливого Сатура.
   ... Еще звезды не скрылись, когда снедаемый беспокойством Минос послал к Сатуру колесничего вестника узнать, как Сатур провел ночь.
   Подъехав по гладко вымощенной и тщательно выметенной дороге к большому, обсаженному розовыми кустами дому с непременным рогатым жертвенником перед входом, вестник Миноса понял, что здесь он не самый ранний гость.
   Перед домом стояла великолепная, обитая алой кожей колесница, запряженная белоснежными мулами, которые в лучах восходящего солнца казались розовыми.
   С колесницы сошла невысокая широкобедрая женщина в белых одеждах и высокой белой шапке. Шапку обвивал блестящий шнур, при ближайшем рассмотрении оказавшийся живой змеей. Сверкающие чешуей змеи заменяли пречистой жрице также ожерелье и браслеты. Вестник поспешно поднес ко лбу сжатый кулак, потому что перед ним стола воплощенная Рея - мать Владыки Ахду, хозяйка священной Юкты.
   -Здравствуй, юноша! - круглолицая богиня улыбнулась приветливо, как обычная женщина, - Минос прислал тебя справиться о здоровье великого Сатура? Я приехала лечить его.
   Вестник обрадовался. Рея была великая волшебница и пророчица. Она с легкостью отгонит от Сатура демонов безумия. Бык Миноса будет здоров!
   На галерее второго этажа появился седовласый толстяк - управляющий.
   -Скажи Миносу, что царевич в добром здравии, - небрежно бросил он вестнику, - а что угодно священнейшей?
   Управляющий кое-как придал своему жирному лицу благочестиво- постное выражение. Поднести кулак ко лбу он поленился.
   Божественная не разгневалась и не смутилась. Только улыбнулась ошеломленному вестнику.
   Лицо у нее было свежее и румяное, хотя в густых волосах, ниспадающих из-под шапки до колен, явственно виднелась седина, точно лунные лучи во тьме ночи.
   - Эй, челядинец! - Рее приходилось смотреть на управляющего снизу верх, но вестнику показалось, что богиня взирает на надутого слугу с вершины Юкты, а может, и с небес, - скажи своему господину, что сама Рея с Юкты прибыла лечить его!
   - Господин спит!
   -Если я глухой ночью приду во дворец, ради меня разбудят самого Миноса! - засмеялась Рея.
   Наглость челядинцев Сатура была известна всему Криту. Сатур был добрый господин, и
  своих людей - от капитана до последнего раба - чужим в обиду не давал. Слуги боготворили господина и дерзили, кому хотели.
   Веселый взгляд Реи стал грозным. Сейчас наглый управляющий выскочит из дома, как ошпаренный, и кинется целовать богине ноги!
   Но Рея не успела зачаровать управляющего. На галерею стремительно вышел Сатур. Взглядом отпустил толстяка.
   Сатур был спокоен и прекрасен в полотняной домашней юбке, умытый и причесанный.
   Он приветливо улыбался. Но от его радушной улыбки премудрой Рее стало холодно. Холодом веяли крылья демонов безумия, резвящихся за широкой спиной могучего Сатура!
   -Что тебе нужно, лжепророчица? - любезно поинтересовался безумный Сатур.
   Великие пророчицы рождаются редко. Одна на поколение -это уже много. Если одаренной богами девочке повезет и ее найдут и воспитают мудрые жрицы. Плохоньких пророчиц чуть больше. Рея была великая врачевательница , а пророчица - плохонькая. Хорошо, что царь с царицей, боясь дурных предсказаний, редко спрашивали Рею о будущем.
   Прежде чем отпустить жену погостить на Милос, Сатур пришел в святилище Юкты и пожелал узнать, не угрожает ли Арое опасность.
   Рея взяла древнее-предревнее базальтовое зеркало, воскурила дурманящие снадобья и увидела - сидит Ароя веселая, в саду, на руках - прелестный младенец с глазищами, как у Сатура. Рея и сказала Миносову Быку - опасность Арое не грозит, придет срок - родит здорового мальчика.
   Если бы в зеркале рядом с Ароей появился кто-то еще - милосская царица, Писистрат или Тано, Рея бы заподозрила неладное- что-то слишком долго Ароя в гостях! Но счастливую Арою окружали аккуратные садовые деревья, во всем подобные деревьям в садах Миноса.
   Великие пророчицы видят то, что нужно. А плохонькие - то, что боги согласились им показать.
   - Я плохая пророчица, царевич, - Рея склонила перед Сатуром свою обвитую змеями шапку,- я виновата перед тобой и хочу искупить свою вину.
   -Славно! - оскалился Сатур, - вели ветру принести Арою с Милоса прямехонько сюда!
   -У меня нет права приказывать Хозяйке Ветров. Я всего лишь служанка Матери Реи, - спокойно ответила жрица, - а сейчас позволь осмотреть тебя. Если демоны безумия овладеют тобой полностью, кто защитит Крит от врагов? Кто заменит Миносова Быка?
   -Почтенная Венисазера купит нового Быка! У нее золота много! - захохотал Сатур.
   Злые духи за его спиной весело щелкали клювами и махали жабьими лапами.
   -Вели впустить меня в дом, царевич. Я - верховная жрица, а не нищенка! - возвысила голос Рея.
   -Нищенку я бы впустил, а ты, лжепророчица - убирайся!- кривлялся Сатур.
   Вестник, о котором все забыли, потрясенный, наблюдал, как Рея, напевая что-то невыразимо сладкое, направилась к красным кедровым дверям. Воздух наполнился дурманом, точно рядом воскурили колдовское зелье.
   -Не-е-е-е-ет! - заревел Сатур,- не войдешь! Гоните ведьму! Она всех нас заколдует!
   Красные двери распахнулись, но не для того, чтобы впустить великую жрицу, а чтобы выпустить толпу воинов и челядинцев. Воины колотили мечами по щитам, слуги били палками в медные котлы. И все кричали, выли, визжали, ревели - злобно и испуганно. Рея не удивилась. Она знала, если слуги очень любят господина, они могут повредиться в уме вместе
  с ним из подражания.
   Рея слыла сильной чаровницей. Она могла помочь толпе богомольцев узреть божество. Могла успокоить взбудораженный смутьянами народ. Но ничего не могла сделать против множества свирепых мужчин, неистово верящих своему повелителю, и никому больше!
   Лошади вестника испуганно захрапели и шарахнулись от дома, он едва успел подхватить их под уздцы. Реины мулы взволнованно поводили ушами.
   Печально покачав головой, жрица повернулась спиной к орущей толпе и направилась к своей повозке.
   Гонец помчался в Кносс, нещадно погоняя лошадей и поспел к завтраку. Так что за едой обитатели дворца ужасались и восхищались одновременно: Рею, воплощенную богиню, Сатур назвал лжепророчицей и ведьмой! И это после того, как от него отступились все боги!
   - Сатур навлечет на нас новый Ферский Ужас! -ахали дворцовые жены и мужи.
   И смеялись, потому что Ферский ужас отучил их бояться и надеяться..
   Рея ненадолго вернулась на Юкту. Назначив себе заместительницу, обула сермяжные башмаки, взяла посох и пешком направилась в горы. Лихих людей божественная жрица не боялась. Никакой разбойник не посмеет приблизиться к одинокой страннице, обвитой змеями. А посмеет - окаменеет на полдня от соколиного взгляда богини.
   У Реи была заветная вершина, где она держала совет с богами. Ей хотелось, чтобы боги , как девочку, поругали и пожалели ее за глупость. Нельзя было позволить Сатуру отпустить Арою! Никакой пророческий дар здесь не требовался! Следовало подумать, почему Писистрат так богато одарил Тано? Почему Писистрат уже долгое время живет на Милосе! Милосскому царю нечем платить столь дорогому наемнику! Это - мирские дела, но верховная жрица обязана в них разбираться. А Рея понадеялась на глупое древнее зеркало!
   Сатур также покинул имение. По дворцу пронесся слух: где-то к востоку от Маллии(11) живет его мать, боговидная Сатурия. Живет она в тайном убежище, чтобы ее не нашел Минос (а может, Минос давно нашел ее и втихую посещает? Бедная царица!
   Слух этот обрадовал Сапи. Конечно, мать утешит и исцелит Сатура. Ведь она жрица могучей богини. А может, и сама богиня. Дворцовые женщины говорили что-то в таком роде, дескать, смертная женщина не может быть столь прекрасной.
   Окончив свой утренний урок тканья - хвосты летучих рыб получились отменно! - Сапи побежала к дедушке.
   Дедушка сидел на тростниковой циновке, по египетской привычке, скрестив ноги. Держа перед собой крупный обломок глиняного кувшина, он водил по нему тростинкой, обмакивая ее то в красную, то в зеленую краску. Минос задумал перестроить часть летнего дворца и заказал дедушке Сути чертеж. Дедушка работал над черновым наброском, на который жалко тратить дорогой папирус.
   Сапи остановилась в дверях, любуясь дедушкой. Старик Сути был смугл, строен и поджар, как бронзовый бог Тот, украшающий столик черного дерева. Дедушка носил короткий египетский парик, подводил глаза египетский зеленой краской, а юбку носил критскую, цветастую. Широкий критский пояс очень шел дедушке. Талия у него была на зависть многим юношам. Сапи походила на дедушку лицом и надеялась, что и в старости она будет такая же стройная и красивая.
   Дедушка поднял голову от своего чертежа:
   -А, это ты, маленькая кошечка...
   Имя сапиной матери было Тамит, что по-египетски значит 'кошка'. Поэтому дедушка Сути звал правнучку 'маленькой кошечкой'. Критское имя Сапия - 'каракатица', было ему не то чтобы неприятно, а непонятно. Для египтян каракатица - просто морское животное, и не воплощение морской владычицы Ямми.
   -Я спросить хочу... Сапи почувствовала, что краснеет.
   Из широкого окна лился ярчайший полуденный свет - прямо на Сапи, так что дедушка наверняка обратил внимание на ее чрезмерный румянец.
   -Ну, садись, спрашивай, - улыбнулся дедушка.
   Сапи опустилась на табурет. Помолчала, набираясь храбрости.
   -Дедушка! Вот если... если на тебя разгневалась богиня... или бог... или все боги сразу... Можно вернуть их милость?
   -Я не жрец, - дедушка удивленно поднял подведенные брови, - а что произошло? На тебя, что ли, боги разгневались? На маленькую кошечку?
   - Нет... На наше царство! - выпалила Сапи.
   И подвинула табурет так, чтобы лицо оказалось в тени.
   -Идайя... О ней забыли, святилище заброшено... Богиня мстит и никто ничего не делает! - пожаловалась Сапи.
   -То, что царь не позаботился об Идейском святилище, плохо, - согласился дедушка, - но боги хранят наше царство. В прошлом году урожай был преобильный. И в нынешнем, наверное, будет неплохой. Хлеб подешевел. В море полно рыбы. Пираты озорничают не больше обычного. У нас дома все хорошо, все здоровы. В тебя влюблен славный юноша...
   - Славный! - фыркнула Сапи, - Гупану над египетскими письменами смеялся! Вчера увидел у меня в руках свиток - и захохотал! Не выйдет из него хорошего писца!
   - Гупану вздорный, но добрый ,- возразил дедушка, - нет ничего ужаснее злого мужа.
   - Наше царство опозорено, - осмелилась прошептать Сапи, - похитить жену великого Сатура все равно, что похитить царицу!
   -Жаль Сатура, - согласился дедушка, - лишился жены по недомыслию.
   -Скажи, дедушка, а это правда... - Сапи чувствовала себя так, как будто неумолимое течение несло ее прямо в пасть морского чудовища, - правда, что дети жриц всегда несчастливы? Богини ревнивы...
   -Разве Сатур как-то особенно несчастлив? - удивился дедушка, - с детства к нему относились, как к полубогу, царица-мачеха любила его, как родного. Сатур - самый храбрый и красивый среди критских мужей - какой же он несчастливец? Да, он по глупости потерял жену, и у него нет кораблей, чтобы отомстить обидчикам, но такое случается и с величайшими героями... Я пережил сына и внучку. А скольких детей и внуков схоронила почтенная Венисазера? Разве ее называют несчастливой? Ее зовут счастливицей, потому что она в любой беде сохраняла мудрость и мужество. Когда Сатур кричал, что боги оставили его, он был просто... бесстыден! Когда оскорбил саму Рею - воплощение Мут... то есть Матери богов - трижды бесстыден! Потеря стыда - величайшее из несчастий!
   Сапи обреченно слушала.
   - Значит, Сатур все-таки несчастливец?
   - Он сам себя объявил несчастливцем!
   -Дедушка, что бы ты сделал на месте Сатура?
   - Не знаю, кошечка, - вздохнул дедушка, может, отправил бы на дальний Север за серебром(12), чтобы построить на него новые корабли... Но я бы не хулил богов! Боги не желали Сатуру зла, - дедушка помолчал, - вот что, Сапи, открой-ка сундук.
   Сапи метнулась к сундуку с дедушкиной библиотекой, откинула крышку.
   -Возьми самый маленький свиток. Почитай на досуге. Тебе это сейчас в самый раз. Пусть зрелые мужи и жены размышляют о злосчастии Сатура. Подумай о Гупану и не отвергай его столь поспешно. Ну, иди читай. А я вздремну перед обедом. Ночью не выспался.
   Усевшись под своим 'рабочим' деревом, Сапи развернула свиток.
  
   Наши дома по соседству, рукою подать,
   Но к нему я дороги не знаю...
  
   Верно! Покои Сатура совсем недалеко. Миновать архив, канцелярию, несколько дворцовых залов - и ты у порога. Но разве Сапи может переступить этот порог и войти?
  
   Вот он какой бессердечный!
   Его я желаю обнять, а ему невдомек
   Хочу, чтоб у матери выпросил в жены меня -
   А ему невдогад!
  
   Воистину так! Волшебник, прочитавшим мысли Сапи жил, когда ни Сапи, ни ее родителей не было на свете, когда дедушка Сути был ненамного старше Гупану.
  
   Два слова промолвит мой Брат,
   И заходится сердце.
   От этого голоса я, как больная, брожу
  
   Чистая правда! Сапи даже страшно стало, будто доверила кому-то великую тайну, а болтун забрался на крышу дворца и давай сапину тайну на весь Кносс выкрикивать!
   Вот так дедушка! Вот ужас-то! Неужели догадался, что Сапи влюблена в Сатура? Нет, нет, нет, дедушка думает, что Сапи томится по Гупану!
   Сапи торопливо дочитала волшебный свиток, дивясь каждому слову, ее то знобило, то жгло, как огнем. Нужно было срочно бежать в дедушке, поблагодарить, расцеловать... А если дедушка догадался, в кого влюблена правнучка - не упасть в обморок!
   Дедушка спал. И спал он как-то не так. Он странно лежал. На боку, свесив ноги, как будто собирался встать, но раздумал. Сапи хотела положить свиток на столик, рядом с фигуркой Тота и тихонько уйти.
   Окно было не занавешено. Свет заливал комнату. На таком солнцепеке разве уснешь? Почему у дедушки такая желтая кожа? И лежит он, как... каменный!
   Сапи не сразу поняла, что дедушка не дышит. Он ведь только что вручил Сапи свиток!
   Сапи в два прыжка спустилась по лестнице в зал.
   -Цальпа! Цальпа... Дедушка лежит... Ему нехорошо!
   А если все хорошо? Сейчас Цальпа поднимется, деликатно разбудит старого господина, и дедушка удивится - почему ему мешают спать? На ярком свету человеческое тело кажется желтоватым. Дедушка никогда не сопел во сне, не храпел, дышал тихо. Смеху будет...
   Гигантской бабочкой в своем хлопающем покрывале Цальпа вспорхнула по лестнице, влетела в дедушкину спальню. Смеха Сапи не услышала. Испуганное восклицание - и вой! Спокойная, деловитая Цальпа безумно заголосила!
   -Ай, господин! Ай-й-й-й-й! Ой-й-й-й-й!
   И все, кто был в доме, крича и размахивая руками, взлетели по лестнице, как стая птиц. Плач наверху стал многоголосым.
   Сапи опустилась в батюшкино кресло, на пурпурную подушку, и застыла. Надо бы наверх. А зачем? Дедушка не звал. Он мертвый. Голосить? Сапи открыла рот и поняла, что голос ей не повинуется.
   Из канцелярии пришел печальный батюшка. Слегка взлохматив на лбу тщательно завитые волосы, он запричитал красивым высоким голосом, восхваляя мудрость и прочие добродетели почтенного старца.
   Няня распустила свои великолепные волосы и посыпала их пеплом из очага на кухонном дворике. Заставила барышню выпить воды, гладила по спине.
   -Поплачь! Почтенный Сути - счастливец! Умер легко, как улетел! Иные умирают месяцами!
   Сапи не плакала. Плачут, когда разбивается любимая ваза, если сдохнет дорогущая ручная обезьянка с мудрой мордочкой и дурным характером, если батюшка несправедливо накажет. Смерть дедушки Сути - событие грандиозное, потрясающее. Плач - жалок, нужно, как в сказке, окаменеть от горя.
   - С чего начнем, господин? - отплакав положенное, в зал спустилась Цальпа. Скорбная, но как всегда, деловитая.
   -Нужно послать за египтянами, - вздохнул Вадуними, - почтенный Сути не раз говорил мне о своем желании быть погребенным по египетскому обычаю.
   -Ох, египтяне! Выпотрошат и засолят, как рыбу впрок! - поморщилась Цальпа.
   Спустя малое время в доме зазвучала египетская речь. С египетского подворья пришли египтяне. Белые рубахи, овечьи парики.
   Солить, а по-правильному - бальзамировать дедушку договорились по высшему разряду. Сапи знала, что существуют три способа засолки, то есть бальзамирования: дорогой, подешевле и самый дешевый. Сапи боялась интересоваться, чем они различаются.
   Вадуними дал задаток медью, зерном и холстами, часть которых пойдет на бинты. Засоленных мертвецов для сохранности бинтуют с ног до головы. Каждый палец обматывают!
   Завернутого в покрывала дедушку уложили на носилки и двое беспариковых и безрубашечных египетских рабов понесли его прочь со двора. Все женщины дома шли за носилками и голосили. Сапи разевала безголосый рот.
   Проводив дедушку, Сапи уселась в своей спальне на ложе и задумалась. Хотела поразмыслить о дедушке, что он сейчас думает и чувствует, а думалось о себе. Больше никто не назовет Сапи маленькой кошечкой. Не с кем поговорить по-египетски. Некому пожаловаться на вздорного Гупану. Не от кого получить в нужное время нужный свиток - открывай сундук, ищи сама! Сапи никогда не узнает, догадался ли дедушка Сути, в кого
  она влюблена. Какое счастье будет встретиться с дедушкой после смерти! Нужно сказать батюшке, если с Сапи что-то случится, пусть отдаст ее тело египтянам, чтобы те обработали его по всем правилам!
   -Повезло старому господину! - трещали внизу служанки, - любят его боги! Совсем не мучился - упорхнул, как бабочка, в царство мертвых!
   Верно. Упорхнул. Исчез. Покинул Сапи. Одну. С батюшкой, с Итаной, с няней, с Цальпой, с Гупану - и все-таки одну!
   Сапи сидела и думала, как жить без дедушки.
   Все в доме оделись в небеленое полотно. Дедушку будут готовить к погребению более семидесяти дней. И до самых похорон запрещено веселиться. После похорон веселиться будет можно. Но как веселиться без дедушки?
   Сапи заставила себя войти в опустевшую дедушкину спальню. Сундук со свитками стоял на виду. Внизу, в зале, батюшка уже принимал печальных, как подобает, гостей. Цальпа руководила подачей кушаний, а няня в девичьей срочно подрубала подол траурной юбки. Никто не помешал Сапи открыть сундук и выбрать свиток из тех, что дедушка обещал дать ей почитать после свадьбы.
   Няня все-таки заглянула, спросила, что барышня читает.
   - Про волшебника Джеди(13) , - сказала Сапи.
   Она читала непристойную повесть про тяжбу Гора с Сетом(14). Про то, как Сет 'укрепил свой член и направил его между ляжками Гора'. Прочитала, огорчилась, и бросила свиток обратно в сундук. Думала - священные тайны, колдовские заклинания, рецепты чудесных зелий, а оказалось - мерзость, вроде того, что вытворяют в заросшем углу сада воины со служанками, воины с воинами, и служанки со служанками. Иногда в заросли забредают знатные мужи с чужими женами, ласкают друг друга женихи и невесты, мужчины приводят мальчиков, уединяются задушевные подруги - во дворце тесно, все на виду!
   В ухоженных Миносовых садах хватало буйно заросших местечек, до которых не доходили руки садовников. Наверняка и сами садовники использовали запущенные уголки для тайных свиданий.
   Охальница Канея водила Сапи подглядывать. Не жалея своих белых рук, она соорудила в колючих кустах нечто вроде гнезда, откуда можно было, оставаясь незамеченными, (если не разговаривать и не шевелиться) обозревать самый посещаемый любовниками уголок сада.
   После обеда большинства обитателей дворца укладывались отдохнуть. Сапи и Канея говорили няням, что идут навестить Итану и Никулею, и няни иногда отпускали их одних. Вместо покоев Акакаллы барышни убегали в сад и забирались в 'гнездо'. Тайные любовники не заставляли себя ждать. Послеобеденная тишина лучше всего подходит для запретных свиданий.
   Сапи следила за любовными играми с гадливым любопытством. Немного погодя ей становилось жарко и весело, хотелось плясать, смеяться и шалить, а ночью одолевали сладко-пугающие мечты...
   Сапи даже вспотела от стыда: в дедушкиной спальне она читает неприличный свиток, в то время, как на египетском подворье бальзамировщики в масках бога-шакала Анубиса потро-
  шат дедушку! Срезают кожу со ступней, чтобы очистить усопшего от земного праха... Сапи зажмурилась. Выпотрошив, дедушку семьдесят дней продержат в рассоле натрона. Дедушка, когда был жив ( а жив он был еще сегодня утром), следил, чтобы в доме всегда был запас натрона - его добавляли в воду для умывания... Когда мертвый дедушка хорошо просолится, его обмоют, начинят травами, благовониями и скомканными листами папируса - для объема. Обмотают просмоленными бинтами и положат в ящик, сделанный в форме человеческой фигуры из многослойно склеенных листов папируса. Папирусный ящик заключат в большой кедровый ларь, и дедушка будет готов к погребению в семейной гробнице, где в таком же кедровом гробу спит умершая еще до Тьмы прабабушка Ауи, а в расписных гипсовых ящиках покоятся кости прочих родных, среди них - останки дедушки Неферхотепа, бабушки Хетпет и их дочери Тамит, перешедших в критскую веру...
   Вечером навестить скорбящую Сапи пришла Канеюшка. Няня принесла ей, как и всем гостям, траурное угощение -красное копченое мясо, лангустов, красную кефаль и чечевицу. Пища в доме умершего должна быть багрового цвета смерти.
   С аппетитом поглощая скорбную пищу, Канея громко восторгалась египетскими обычаями:
   - Сапи, ты даже не представляешь, какая ты счастливица!! - гремела голосистая Канеюшка, - думаешь, зачем твой дедушка велел себя засолить? Чтобы с вами навек остаться! Если с тобой беда случится - он выйдет из гробницы и твоим обидчикам мало не покажется!
   - В бинтах? - испугалась Сапи.
   - Ага, в бинтах! Сам Минос в сундук полезет от страха! - радостно воображала Канея.
   Сапи представила себе забинтованного с ног до головы дедушку, с достоинством шествующего по дворцовым анфиладам и хоронящегося в тесном сундуке статного царя. Ей стало смешно и она заплакала. Канея подставила ей для плача круглое сильное плечо и наябедничала:
   - Итана твоя сегодня не придет. Она со своим кучерявым женишком сейчас в саду обжимается! Сама видела! Друг к дружке под одежду лезли!
   -Завтра юноши отправятся в лес славить Владычицу Деревьев. Итана прощается с Эримантом и напрощаться не может, - вступилась за любимейшую подругу Сапи.
   Ей было обидно. Развлекаться с женихом, конечно же, приятнее, чем посещать отмеченный смертью дом.
   Ушла Канея - явились начальник миносовых гончаров с женой и сыном. Услышав знакомые голоса, Сапи в темноте на цыпочках спустилась в зал и уселась в самом темном углу. Пока родители вкушали поминальное угощение, Гупану сумел обнаружить в темном углу Сапи и весело рассказал ей о предстоящем благочестивом походе в лесное святилище.
   * * *
   Уже несколько дней Сапи прилежно сидела дома, но от новостей не скроешься.
   Сатур прибыл в Маллию и поругался с тамошней правительницей! Кричал на нее при всех! Правительница якобы предложила ему жениться на своей младшей сестре. Породниться с домом Миноса захотела!
   Но Сатур не пожелал жениться! Хвала всем богам!
   -Барышня повеселела. Я же говорила, Сапи слишком юна, чтобы сильно печалиться, шепнула батюшке довольная няня.
   Итана тоже обрадовалась, увидев ожившую Сапи. Зря Канея болтала. В тот злосчастный вечер Итана не пришла, зато в последующие дни почти не разлучалась с подругой. Итана рада была вдвойне - сегодня к вечеру вернется Эримант! Итана рассчитывала побыстрее съесть ужин, чтобы сбежать в сад на свидание с женихом. Когда дворец ужинает, можно чинить разбой, никто не заметит. Итана насладится прекрасным Эримантом. Это право невесты!
   Итана сидела в сапиной спальне, баюкая в своих объятиях слегка повеселевшую Сапи. Сапи старалась думать о дедушке, а мысли получались про то, как Сатур не захотел жениться на сестре правительницы Маллии.
   - Госпожа! Срочно возвращайся домой!
   Девушки вздрогнули. В дверях стояла величественная няня дочерей Акакаллы.
   - Няня, что случилось? - Итана неохотно оторвалась от подруги.
   - Дома узнаешь, госпожа.
   'Как бы с бабушкой не случилось чего...' -забеспокоилась Итана, но няня не выглядела опечаленной или взволнованной - всего лишь озабоченной.
   Дома было все как обычно. В курильницах сладко дымилась заморская смола. В расписных вазах пестрели букеты. Служанки, о чем-то взволнованно шушукавшиеся, при виде Итаны умолкли.
   Мать стояла у дверного проема, ведущего на галерею. Разодетая и накрашенная, видно, только что вернулась из покоев царицы. Яркая занавеска, просвеченная слегка утомившимся послеполуденным солнцем, сияла и хлопала за ее спиной.
   - Ох, Итана! - Акакалла вздохнула, насупив искусно насурьмленные брови, - боги иногда играют с нами в недобрые игры...
   Во дворе шумели. Днем всегда шумно. Но этот шум был другой. Навязчивый. Будто не болтают порознь, а столпились и спорят о чем-то одном.
   -Подумай, насколько Сапи тяжелее, чем тебе. Покойный Сути был мудрейшим человеком и
  и любящим прадедом. Другого прадеда у Сапи не будет. Подумай, насколько легче твое горе.
   - Какое горе? - вздрогнула Итана.
   - Уберите мертвого! - вдруг визгливо закричала во дворе женщина, - здесь святое место!
   -Твой Эримант...- Акакалла горько сжала губы.
   Итана выскочила на галерею. Во дворе густо толпились слуги и служанки, конюхи и бычники, воины и воинские женки. Знатные смотрели с галерей, из окон, с крыш. Даже дядюшка Теодамант соизволил выглянуть в окно.
   В центре двора возвышалось святилище. Вокруг святилища волновались жрицы. Сверху Итане было хорошо видно, что волнуются они напрасно. Запряженная мулами повозка с пугающим длинным свертком стояла у стены, весьма далеко от святого места.
   - Эх, бедняга Эримант! - сокрушались юноши в белых юбках и венках - возвратившиеся из леса богомольцы.
   - Надеюсь, Кидония не пойдет на нас войной! - засмеялся кто-то.
   - У них и войска-то нет! И не виноват никто! Сам полез!
   Итана со второго этажа не прыгнула. Но как очутилась возле повозки - не помнила. Помнила, как няня бросилась ей наперерез и не поймала.
   Тело было закутано в плащи товарищей. Итана откинула кусок веселой пестрой ткани и увидела лицо Эриманта. Совсем целое, только цвет восковой и выражение такое, будто Эриманту очень скучно.
   - Мы шли из святилища и заспорили, кто лучше по деревьям лазает, - грустно басил за Итаниной спиной мордастый Акареу, молодой дядюшка Канеи, - Эримант увидел высокую сосну и говорит: 'Кто отважится добраться до верхушки?' Мы не отважились, а он полез. Высоко забрался, да на тонкий сук ногу поставил - и ухнул! Возлюбила его Древесная, себе забрала...
   Возлюбила... Древесная, оказывается, не шутница, срывающая с плешивых дам парики! Богини не шутят... За что!? Итана всегда в срок приносила жертвы. Украшала святилище, совершала возлияния, голубей резала. Не голуби нужны были богине!
   - Голубчик... - прошептала Итана и захотела упасть в обморок, чтобы отдохнуть от муки. Не получилось. Итана была девушка знатная, но крепкая.
   Оставалось запустить руки в волосы, рвануть, и заорать так, чтобы горло обуглилось в огненном крике.
   - Барышня, барышня! - грузная няня мчалась к Итане с девчоночьей скоростью.
   - Веди Итану сюда, не давай ей себя исцарапать! - командовала с галереи великолепная Ака-
  калла.
   Прежде, чем няня добежала до питомицы, Итана успела сорвать с головы повязку из бус и до крови расцарапать твердыми, крашеными хной ноготками белую упругую грудь. Крик ее, наверное, был слышен всему Кноссу.
   Пухлые нянины руки, когда нужно, становились медными. Няня скрутила госпожу с ловкостью и силой молодого стражника и повела домой, шепча ласковые, утешительные слова, которые тонули в итанином крике. Акакалла приняла дочь в объятия.
   - Все...все... Тихо... В доме все благополучно. Все живы и здоровы, - мать говорила нежно и властно, как настоящая ворожея, - Эриманту выпала участь погибнуть молодым. Сами боги не могут противостоять Судьбе. Если бы Эримант не полез по глупости на эту проклятую сосну, могучая Участь настигла бы его иначе. Почтенная Венисазера схоронила троих мужей, оплакала всех своих детей и немало внуков. Если ты любишь бабушку, будь такой же стойкой.... И не вздумай царапать лицо - высеку!
   Акакалле хотелось выть от жалости к дочери. В юности, когда еще нет ни опыта, ни душевных сил, а есть одна страсть, лишиться безумно любимого жениха, красивого и ласкового... Никакой палач не придумает худшего наказания! Из Эриманта получился бы чудесный зять, добрый и послушный, как Дакуна. Но Дакуна был благоразумнейший юноша. Он не лазил по деревьям, не соревновался, кто глубже нырнет, не дрался на мечах, не бился на кулаках, не плясал на спине быка. Многие дворцовые мужи, ни разу не воевавшие, покрыты шрамами, как бывалые воины, есть однорукие и одноглазые. Причина - молодецкие забавы! Когда-то глупая-преглупая юная Акакалла, узнав о предстоящей свадьбе с рохлей Дакуной, рвала на себе волосы. Потом, правда, поразмыслила - чем плох Дакуна, друг детства? И так полюбила тихого, славного Дакуну, что заманила его в постель, не дотерпев до свадьбы!
   - Скажи мне, Итана, скажи сейчас, чтобы я не беспокоилась. Вы с покойным не совершили ничего... неподобающего жениху и невесте?
   Итана мотнула головой, заливаясь слезами.
   - Когда несчастного обмоют, оденут и положат в его покоях, можешь пойти с прочими женами плакать над ним. Только не вздумай калечиться. Не обнимай мертвого. Ты не вдова!
   Эриманта уложили на богатое, пестро инкрустированное ложе, укрыли цветными покрывалами. Вокруг на полу расселись женщины. Сильная, пышнотелая Векаса, мать Канеи, вдохновенно причитала. Итана опустилась на пол рядом с Векасой, стараясь не наступить коленями на ее великолепные, стелящиеся черным ковром, распущенные волосы, и некоторое время наслаждалась свободой - билась головой о расписной пол, исходя криком. Когда няня решила, что госпожа наплакалась, она могучей рукой подняла барышню и повела домой.
   По дороге Итана наслушалась всякого. Дворцовые жены не стеснялись.
   - Первое, чему должна научить дочерей разумна мать - не сметь влюбляться в женихов! Если муж ведет себя достойно, его можно полюбить... скажем, после семи лет брака!
   -Нет, жены! Только после похорон можно судить, хороший был муж или нет!
   - Кидония после Тьмы совсем захирела. Невелика потеря этот Эримант!
   - Акакалла не больно-то хотела его в зятья! Ей его Минос навязал. Чтобы породниться с кидонским князьком.
   Выходит, любимый, прекрасный Эримант, за которого Итана ежедневно благодарила Великую Мать, при мысли о котором сладко горело внутри и хотелось петь, нежно улыбающийся Эримант - навязан итаниной семье ради каких-то дядюшкиных целей!?
   Вырвать бы вон у того стражника меч да порубить сплетниц! Но няня крепко держала руку барышни.
   Никулея, сидя на постели, ела жареный в масле пирожок. На сундуке благоухала корзина со свежайшими пирожками.
   -Ешь, - сказала Никулея, - это твои. Я свои уже съела. Ешь, а то мама разгневается.
   Итана неожиданно покорилась сестре. Жадно сьела пирожки, запивая козьим молоком. Сама разделась, швырнув одежду куда попало, и, не расчесав волос, свернулась под покрывалом. Плакала, пока над ней не сжалился Сон.
   - Барышни, мыться! - в спальню заглянула няня.
   Никулея, бесшумно снялась с ложа, выскользнула за дверь и что-то зашептала няне. И няня Итану не потревожила.
   Пробуждение оказалось утешительным. На краешке постели сидела бабушка Венисазера и гладила правнучку по спине. Спозаранку приехала.
   - Жива? - печально улыбнулась бабушка, - раз жива, вставай!
   Почтенная Венисззера обняла правнучку, дала ей поплакать и велела отвести ее к Эриманту.
   Эримант лежал не как вчера - спешно обмытый и кое-как причесанный, а при полном параде: набеленный, нарумяненный и насурьмленный, облитый благовониями и увешанный золотом. От всего этого он казался еще более мертвым. Вокруг плакала его челядь.
   - О. прекрасный юноша! Как же возлюбила тебя Древесная Богиня! Сколь беспорочную жертву избрала! Зачем ты, милый Эримант, предался Владычице Деревьев! Почто покинул престарелого отца и любезную матерь, юного брата и невесту любимую! - звучным молодым голосом запричитала бабушка, осторожно дергая париковые локоны.
   Она долго и красиво оплакивала покойного. Сейчас так изысканно плакать не умеют. Отголосив
  положенное, почтенная Венисазера повела любимую правнучку в сад, чтобы побеседовать.
   К западу от дворца раскинулись обширные фруктовые сады, оливковые рощи и огороды. Обитателей дворца - знать, воинов и тьму челяди, нужно было вдоволь кормить. Сады были ухожены (кроме дальних, 'любовных' уголков), земля под деревьями вскопана. Часто попадались дерновые жертвенники богинь-кормилиц - Древесной, Матери Ячменя, Всесветящей, посылающей дождь, Разайи Плодоносящей, пышно украшенные цветами. Через сады протекала река, снабжавшая Кносс водой. Через реку были переброшены деревянные мосты.
   -Боги на нас разгневались... наверное, из-за Идейского святилища. Сначала похитили Арою и опозорили Сатура, потом умер почтенный Сути, теперь Эримант...- всхлипывала Итана.
   - Понять намерения богов не способны даже мудрейшие из жрецов, - прервала бабушка внучкины жалобы, - а тебе бы стоило поблагодарит Великую Мать. Она одарила тебя любовью - это великий дар! Сейчас тебе свет не мил, а после ты будешь вспоминать Эриманта с нежностью и без слез. У тебя уже есть опыт потери - еще один божественный дар. Нужно научиться переносит утраты. Может быть, ты станешь царицей. А у цариц... О, какие у цариц утраты! Царская жизнь вечная битва!
   Бабушка Венисазера любовалась внучкой. Бледная, глаза заплаканы - и все равно красавица! Прирожденная царица!
   Бабушка любила Итану гораздо больше, чем скучную Никулею. Никулея была очень похожа на почтенную Венисазеру в молодости. Такое же тонкое овальное лицо с большими серыми глазами, те же медные волосы. 'Похожа, - с досадой думала бабушка, -точно повторение старинного изваяния богини, сделанное старательным, но, увы, современным мастером: все вроде бы совершенно, да нет самого главного - божественности'. Юную Венисазеру все сравнивали с восходящей луной. Кто сравнит со Всесветящей вечно сонную Никулею! Смешно и подумать!
   Внешне Итана напоминала своего кроткого отца, но когда старая Венисазера беседовала с правнучкой, ей казалось, что она разговаривает с собой в юности. Такая же пылкая, гневливая, быстрая телом и умом!
   Как страстно любила Венисазера своего первого мужа! Поначалу он был очень похож на покойного Эриманта. Ласковый и кудрявый. За пять лет, что прожила с ним Венисазера, он стал искусным мореходом и погиб в бою с ахейцами. Молодая вдова безумно горевала, но вскоре, как луна среди звезд, очутилась вреди целого войска женихов. Выбрала нового мужа и полюбила. Жаль, нынче нет таких мужей, как прежде..
   - Ты, Итана, не забывай Эриманта, - сказала бабушка, - запомни его накрепко! Если выпадет тебе счастье самой выбирать мужа, выбери кроткого. Муж тебе нужен послушный, подобный древним критским мужам. На суще они подчинялись женам и матерям, зато властвовали на море. После Ферского Ужаса мужи стали другие, матерей не почитают, женам смеют приказывать.
   - Бабушка, - Итана прижалась щекой к костлявому плечу Венисазеры, - ты помнишь, два года
  назад, когда я жила у тебя в имении, ты пригласила колдунью? Она согласилась вызвать тень пророчицы с Иды, которая пророчествовала еще твоей бабушке.
   - Помню, - улыбнулась Венисазера, - ты спросила мертвую пророчицу, за кого Сапи выйдет замуж. А покойница про мужа ничего не сказала, зато предрекла, что Сапи родит бобренка!
   Печальные правнучка и прабабка, не утерпев, рассмеялись.
   - Ты не смейся, - веселилась бабушка, - сказала -бобренок, значит, родится бобренок!... Великая была пророчица! После нее ни одна достойная вещунья не отыскалась! Вот наша Рея - какая из нее пророчица?
   - А тень обычного человека, не пророка, можно вызвать? - Итана вновь помрачнела и голос у нее задрожал.
   - Можно... - задумчиво протянула почтенная Венисазера и спохватилась, - а зачем тебе? Хочешь вызвать... его!? Зачем?
   Бабушка прижала к себе правнучку, точно защищая от сил преисподней.
   - Зачем мучать себя... и его!?
   - Я не мучить... вдруг колдунья сможет не вызвать - а вызволить из царства мертвых? Сейчас, когда он еще не погребен... Исцелить тело и вернуть душу...
   Итана слышала немало историй (в том числе и от бабушки) об оживших мертвецах. В горах живут великие чародейки, превращающие людей в животных и воскрешающие умерших. Как они оживляют усопших? По-разному. Одним змея приносит в пасти чудодейственную траву. Другие знают, где бьет источник живой воды. Самые смелые спускаются в подземное царство и за руку выводят оттуда покойного. Главное - не смотреть на мертвеца прежде, чем выйдешь на свет солнца, иначе он исчезнет.
   - Что ты такое говоришь, Итана!? - испугалась благочестивая Венисазера, - Владычица Преисподней, спаси и помилуй!
   - Я знаю одно святилище, - продолжала бабушка сухим и твердым голосом, - там творят чудеса Изгоняют из безумных злого духа, залечивают тяжелейшие раны, спасают умирающих. Но ни смертный, ни бог не способен изменить Судьбу и отнять добычу у Владычицы Преисподней... Если я встречу колдунью, умеющую оживлять мертвых, я дам ей столько золота, сколько она потребует! Но у нас на Крите нет таких колдуний. Их, наверное, и в Египте нет. То, что тебе рассказывала Сапи о волшебнике Джеди - сказка! Даже гуся нельзя оживить!
   Итана молчала. Она и не ожидала, что бабушка кинется искать могучую волшебницу, которая оживит Эриманта. Просто спросила...
   * * *
   За Эримантом прибыли родственники. Пузатый дядя Афамант, родной брат вождя кидонов и младший единокровный брат покойного - царевич Акамант, невысоким ростом и толстеньким животиком похожий на дядю, а пышным кудрями и розовыми щечками - на Эриманта.
   Они приехали рано утром, в сопровождении неприлично многочисленной свиты, едва вступив в пределы дворца, принялись оглушительно вопить. Всех перебудили!
   Увидев Итану, по-детски хнычущий Акамант перестал плакать и втянул животик. Стиснув зубы, Итана выслушала, как Акамант каждый день бегает взапуски и фехтует сразу двумя тонкими мечами, а также занимается борьбой и учится морскому делу. Итана знала, что 'любезный деверь', как она звала Акаманта прежде, влюблен в нее. Но ему всего четырнадцать. В четырнадцать девушка -невеста, а юноша - еще ребенок.
   На следующее утро родичи увезли Эриманта. Уехали так же рано, как и приехали. Няня не стала будить Итану: бедная барышня засыпает только к рассвету. Акамант, покидая дворец, плакал. С виду - горевал о брате, а на самом деле тужил о недосягаемой, как богиня, Итане.
   Итана действительно плохо спала по ночам, но днем мать и няня были ею довольны. Целый день с подругами, рукодельничает, поет, пляшет, играет в мяч, украшает алтари богов, утешает бедную Сапи.
   Итана была готова пасти нечистых свиней, лишь бы оставили ее неотвязные мысли об Эриманте, о его ласках, о его кудрях, подобных лепесткам гиацинта, о прекрасном теле. Забыть бы задушевные беседы и любовные клятвы! Как теперь жить, Мать Гор?
   Мать Гор вряд ли могла посоветовать Итане что-то дельное. Ведь ее возлюбленный Владыка Ахду возвращается к ней из цартсва мертвых каждую весну!
   А дедушка Сути лежал на египетском подворье в ванне с рассолом. Няне Мари и Цальпе это совсем не нравилось.
   -Он же скучает по вас! - втолковывала господину Цальпа, - особенно по барышне. Хочет забрать ее собой. Усопший был, конечно, муж благородный. Но непогребенные мертвецы - все как один, чудовища! Он будет прилетать ночной птицей. Барышне после захода солнца не следует выходить во двор!
   Вадуними посмеялся над бабьими сказками, но все-таки запретил Сапи после заката гулять по двору и сидеть на галерее. На подоконниках Цальпа расставила фигурки демонов, чтобы отгонять дедушку.
   Сапи молча возмущалась. Что может быть общего у доброго, все понимающего дедушки с упырями и ламиями, что далеко в горах, в брошенных селениях выходят по ночам из развалин, полюбоваться ущербной луной и поохотиться? Как можно оскорблять дедушку!
   Когда солнце рассвирепело и зеленая трава выгорела до белизны, и Кносс нагрелся, как жаровня, семейство начальника писцов наконец получило дедушку назад, готового к погребе-
  нию.: упакованного в папирус и дерево и должным образом расписанного.
   Усыпальницы жителей дворца были вырыты в склонах холмов, подступавших ко дворцу с востока. Вадуними нанял армию плакальщиц. Саркофаг с дедушкой установили в особой ладье с балдахином, ладью поставили на египетские салазки, запряженные двум коровами. На носу ладьи и на корме сидели две египтянки, изображающие богинь Исиду и Нефтиду, и причитали по-египетски хорошо поставленными голосами:
   - С миром, с миром на Запад, о, достойнейший, иди с миром! Если угодно богу, когда дни сменятся вечностью, мы увидим тебя, увидим, как ты уходишь на ту землю, где все люди равны!
   Сапи и все женщины дома брели за салазками и вопили, колотя себя по голове и терзая посыпанные пеплом волосы.
   Солнце жгло, пот смывал с лица пепел. Набеленным дворцовым женам приходилось еще хуже.
   Сам царь явился на погребение, с ним исходящая слезами царица. Царица Акарея плакать умела и любила. За отцом и матерью шествовали откровенно скучающие царевичи Радамант и Видамант. А с ними - Сатур! Такой же прекрасный, как прежде! Он возвышался над прочими мужами, как боевой медноносый корабль - над лодками, как безупречный бык - над овцами!
   'Отгоревал по Арое, утешился', - обрадовалась Сапи. И тут же огорчилась. Наверное, новую невесту себе приглядел! Конечно, Сатур скоро снова женится. Не на Сапи, ясное дело. Сапи - дочь писца и мужем ее будет писец. Молодой и добросердечный, как желает батюшка.
   Сапи протолкнулась к Итане, и во весь голос, чтобы было слышно в оглушительном вопле прилежных плакальщиц, спросила:
   - Итана, когда Сатур вернулся?
   - Вчера! - крикнула Итана в подставленное сапино ухо, - приехал спокойный, веселый! У мамы прощения попросил за свои безумства в Амниссе. Подарил сундук дорогих тканей. Завтра перед отцом и бабушкой извинится.
   Семейная гробница дедушки Сути, подобно всем гробницам знати, внутри была выложена кирпичом и украшена оштукатуренным расписным фасадом. Рабы заканчивали разбирать каменную кладку, скрывавшую мрачные двери из потемневшей бронзы.
   Когда дедушка Сути прибыл на Крит, он, еще не отделав, как следует, пожалованный ему Миносом дом, решил строить семейную гробницу. Хотел многокомнатную, как в Египте, но критская земля - не египетские скалы, да и серебра было в обрез. Пришлось сооружать обычную критскую усыпальницу.
   Слуги распахнули бронзовые двери. Сапи обняла няню и зажмурилась, боясь увидеть, что там внутри. В эту же гробницу положат батюшку. Сколько ему осталось жить? Скоро сорок исполнится! Потом няню. И Цальпу - она в доме, как родная. Затем саму Сапи и ее мужа. Сапи залилась сле-
  зами - о дедушке, о батюшке, о себе, о неведомом супруге, обо всех, кому суждено умереть.
   Египтяне сняли с ладьи горящий яркими красками на свирепом солнце саркофаг и поставили дедушку стоймя. Саркофаг формой напоминал человеческое тело и внизу у него имелись как бы огромные сросшиеся ступни.
   Два египетских жреца, чьи бритые головы блестели на солнце, как лакированные, в белых льняных одеяниях, у каждого через плечо - шкура пантеры, поставили перед входом в гробницу стол и расставили на нем кружки с пивом, разложили жертвенные хлебцы и какие-то странные предметы - тесло, тесак в форме страусового пера, деревянную бычью ногу, что-то еще... Распевая заклинания, и касаясь загадочными предметами глаз и губ изображенного на саркофаге лица (мало похожего на дедушкино), жрец вернул дедушке Сути способность видеть, говорить и есть. Не на земле, конечно, а в царстве мертвых. 'Исида' и 'Нефтида' обвили дедушку руками и взвыли напоследок особенно оглушительно.
   Дедушку внесли внутрь, в смертную тьму. Подле саркофага, по критскому обычаю, поставили модель лодки, чтобы покойный смог переплыть подземную Реку.
   Затем у распахнутых в потусторонни мир дверей, переодетые в женское платье жрецы Владычицы Мертвых стали резать телят и баранов, а жрицы- лить на землю вино, воду и масло.
   На прощание Минос подарил дедушке Сути великолепного, белого, в рыжих пятнах, быка. И могучий Сатур сам зарубил его двуострой секирой, и, красуясь, поднял перед собой увесистую бычью голову, так, что она заслонила его собственную, и на миг Сапи показалось, что у Сатура бычья голова. Ах, прекрасный Бык Царя!
   Земля перед входом в гробницу превратилась в жирную кровавую грязь. Когда все животные были зарезаны, рабы сомкнули бронзовые створки дверей и начали закладывать их камнем. До следующих похорон.
   'Все, - подумала Сапи, - дедушка поплыл. Или пошел. Туда...'
   Поодаль уже горели костры, повара ловко свежевали жертвенных животных, готовя поминальный пир.
   Сапи поискала глазами Сатура и нашла его среди окруживших батюшку чинно беседующих мужей.
   - Все, отгоревали, - няня вытерла слезы и обняла барышню за плечи, - сейчас пойдем домой, я тебя вымою, причешу, одену, как надо...
   - Красивые похороны! Нам не понять этих египетских обрядов, но получилось величественно и загадочно. Умеют египтяне хоронить! - окружавшие Вадуними мужи делились впечатлениями, как после плясок с быками.
   - Верно. Египтяне взяли немалую плату, и не подвели, - отвечал батюшка, - жаль, дочка сильно
  печалится. Тоскует по деду.
   Сапи сердито топнула ногой. Какое дело равнодушным мужам до ее горя!
   -Не по деду тоскует, по жениху! - ухмыляющиеся мужи нехорошими глазами глазели на багровую от злости и смущения Сапи, - вон какая большая!
   - Небольшая еще..., - отец смутился не меньше дочери.
   - Но уже красавица! Во всем дворце нет краше!
   Это был голос Сатура!
   У Сапи ослабели ноги. Она прижалась лицом к няниному плечу и сделала вид, что плачет. Сердце прыгало, как мячик на веревочке - вниз-вверх, вниз-вверх!
   -Смотри, Вадуними, - продолжал Сатур, -скоро доведется тебе пасти стада женихов. Будь разборчив. Такая девушка достойна великого мужа.
   - Моей дочери нужен добрый, любящий муж, а мне - разумный зять. Я предпочту ввести в свой дом трудолюбивого молодого писца.
   Бесцеремонность знатных мужей немного ранила выходца из захолустного рода, но Вадуними все же был доволен - дочь заметили. Полетит молва - в Кноссе подросла невеста-красавица!
   - Твоя дочь слишком хороша для мальчишки! - сверкнул безукоризненными зубами Сатур.
   - Идем! - подтолкнула няня питомицу, - что они болтают при барышнях, похабники! Куда тебе замуж, ты совсем тощая, в силу не вошла!
   Всю дорогу домой, все купание, умащение и переодевание, все поминки (батюшкины гости, почтив покойного пиром у гробницы, отправились доедать-допивать в дом), Сапи размышляла. Размышляла напряженно, точно решая задачу по искусству счета. В дедушкином сундуке есть большой свиток с задачами, Сапи училась по нему считать и рассуждать... Вот такая задача: живет в Кноссе барышня Сапи - маленькая, тощая, плоская, беззадая. Так считает няня. А великий Сатур сказал - красавица! Няня любит Сапи и никогда не лжет. А Сатур - величайший из критских мужей. Кому верить? Скорее всего - няне. Добрый Сатур всего лишь хотел развеселить грустную барышню. Вообще, у дворцовых мужей принято восхвалять красоту женщин в глаза, а за глаза называть их обезьянами!
   Сапи пялилась в зеркало до темноты (ночью смотреться в зеркало нельзя, опасно). Брови и ресницы - пожалуй, да, самые красивые во дворце. И глаза ничего - темные-претемные , с красивым разрезом. А вот кожа чересчур смуглая, носик тупой и рот до ушей. Талия тонкая, но если нет ни груди, ни бедер, кто ее увидит? Няня права - надо побольше есть.
   Премудрая Акакалла говорит, что любого человека можно объявить красавцем. Саму себя красавицей объявила и все восхищаются прекраснейшей Акакаллой! А слово божественного
  Сатура не только на Крите, на всем море, от Микен до Египта, от Италии до соленого моря на востоке - закон!
   Горе и радость, смешавшись , совсем лишили Сапи сил. Обычно чуткая Сапи просыпалась от малейшего шума, а сегодня ей совсем не мешали музыка и пение во дворе. Сапи мгновенно уснула.
  
   Глава 3 РАНЕНЫЙ БЫК
  
   - О, этот Сатур! - громко смеялся в зале опохмелившийся Вадуними, - пьяный, вздумал с факелами плясать! Чуть дом не спалил, Бык Миноса!
   -Ну, вставай, красавица!
   Перекинув через руку банную простыню, в спальню вошла веселая няня.
   Сапи уже проснулась, и сидела на постели, поджав худые коленки. Голенькая, смуглая и серьезная, как египетская бронзовая богиня.
   Сапи была недовольна собой. Траур окончился, а дедушка как следует не оплакан. Пока родичи не увезли Эриманта, Сапи каждый день отлучалась из дома, чтобы плакать над ним. Выходит, половина сапиных слез досталась чужому жениху! А вчера на похоронах, у еще не замурованной гробницы, Сапи чуть не заплясала от радости из-за пустых любезностей Сатура. Жалко, что ли, ему ободрить скорбящую барышню! И ушел дедушка Сути в царство Осириса недооплаканным.
   - Накинь простыню, госпожа, пойдем мыться! Не спи!
   И няня слегка ущипнула Сапи белыми пальцами за тощенький бочок.
   -Торопись, в зале купец ждет! С товаром! Для тебя, Сапи, для невесты! Ты уже большая! Ох!... Сатур, Сатур, бык буйный, болтун языкатый!
   'Дедушке Сути, наверное, было приятно услышать, что я красавица' - сладко грустила Сапи, сидя в ванне, пока няня терла ее губкой, а потом, уложив на каменную скамью, умащала драгоценным ирисовым маслом.
   Мари принесла нарядное шафрановое платье и сердоликовое ожерелье. Густо обвела сурьмой и без того большие глаза барышни. Сама тоже нарядилась и накрасилась. Траур кончился!
   Посреди зала гордо возвышался большой плетенный короб с лихо откинутой крышкой. Короб, конечно, был обычный, вовсе не гордый и не лихой, но рядом с ним важно избоченился знакомый купец, которому было чем гордиться. Он поставлл разные добрые вещи не только начальнику писцов. Но и самому Миносу.
   - Все, что нужно для девицы на выданье! - густым голосом сладко пропел купец, - ты, господин, берешь в дом зятя? - несколько развязно поинтересовался поставщик Миноса.
   - Пока нет, - вздохнул Вадуними, - но пора готовиться. Большая уже.
   Смущенная Сапи ссутулилась, точно стыдясь налившихся грудей, которые на самом деле не спешили наливаться.
   -Смотри-и-и-и! - с долгим восторженным вздохом, няня, подцепив кончиками пальцев, выудила из сундука кусок тонкой шерстяной ткани, бледно-лиловой, как лепестки цветов шафрана.
   Сапи ахнула, и забыла про Сатура, про дедушку и про итанино горе. Короб был полон самых разнообразных вещей, роскошных и необыкновенных, как у прихотливой Акакаллы. Немыслимые ткани, сотканные явно не смертными руками, пояса из листового золота, многорядные ожерелья, костяные коробочки и баночки из цветных камней с красками для лица, тончайшие до невидимости нижние платья, богатейшие юбки. И все эти царские вещи предназначались для Сапи!
   Купили все, что было в коробе.
   - Большая уже... Вот как.. - грустил батюшка.
   Сапи собиралась ткать, когда пришли Итана и Никулея. Акакалла к дочерям была строга, но за станком их не томила. Миносовы племянницы - будущие жены царей и царевичей, должны учиться править. Ткать могут и рабыни.
   Подруги были так взволнованы, что тихая Никулея несколько раз перебила сестру.
   - Сапи! Весь дворец обсуждает похороны почтенного Сути! Сатур при всех назвал тебя красавицей!
   - Он хотел меня утешить...- все сапины силы ушли на то, чтобы голос звучал равнодушно.
   - Вовсе не так! - возразила обычно избегающая споры, Никулея, - мама скзала, что красавицей он называл только Арою. Наверное, Сатур хочет взять тебя в жены. Погоди немного, - Никулея улыбнулась обычной своей смущенной улыбкой, - он посватается.
   - Сатур - посватается? - выдавила Сапи из пересохшего горла.
   - Мама сказала - обязательно посватается! Во-первых он назвал тебя красавицей, во-вторых сказал твоему отцу, что ты - невеста для великого мужа. На кого он намекал? Явно на себя!
   Итана смотрела на непривычно болтливую сестру так, как будто хотела ее ударить. Мысль о скором замужестве любимой подруги приводила Итану в ужас.
   Девушки, согласно обычаю, работали, служили богам и развлекались среди прочих девушек.
  Жены - с женами. Юноши - с юношами. Мужи - среди мужей. Если Сапи обретет мужа, она окажется среди жен, и Итана вряд ли сможет с ней видеться. О собственном замужестве Итане и помыслить было тошно.
   Потрясенная Сапи не видела и не слышала подруг. Она смотрела поверх деревьев, поверх дворцовых крыш в жаркое бледно-голубое небо и молилась своей божественной покровительнице - морской богине, являющейся смертным в образе каракатицы:
   'Многоликая повелительница моря, я не смела мечтать о любви божественного Сатура, я не знаю, что делать с таким подарком, но я благодарю тебя за него... Только бы премудрая Акакалла не ошиблась!'
   - Сватовство и свадьба - заботы старших, - строго сказала суровая няня миносовых племянниц, - о девичьих делах беседуйте!
   - Какая свадьба, девы?! Сапи еще расти и расти! - Мари старалась выглядеть беспечно, но потрясена она была не меньше своей питомицы, - никто пока к нам не сватался, значит, не о чем говорить!
   - А Писистрат сыграл свадьбу с Ароей, - тихо сказала умная Никулея и все забыли о Сатуре.
   Строгая старая няня порозовела, напряженная Мари вздохнула полной грудью, тихо, не шелестя покрывалом, подкралась Цальпа.
   Сапи обрадовалась, что ее оставили в покое.
   -Когда? - хором спросили Мари и Цальпа.
   - На днях, - сказала Итана, - сегодня утром приехали кипрские купцы. Они были на той свадьбе! Пышная свадьба была, воистину царская! Сам пилосский царь прибыл с богатейшими дарами. А из Микен приплыл один из сыновей царя Акрисия и великий Сфенел со старшим сыном и пасынком.
   - Пасынок - это Ликаон, сын Главки! Тот самый! - воскликнула Сапи.
   - Госпожа, сватовство - не девичье дело, - пробормотала для вида Мари, с жадным любопытством внимающая всезнающим племянницам Миноса.
   - Ликаон был там, - подтвердила Итана и пояснила, - Ликаоном его мужи зовут. А микенские жены кличут Главком, по матери.
   - Микенцы любят сестру царя больше, чем царицу, - заметил, подходя, Вадуними.
   - У нас на Крите матушку тоже любят больше, чем царицу! - сказала дерзкая Итана..
   - Верно, что этот Ликаон - прекрасен? - спросила Сапи.
   - Ликаон - смазливый юнец! - засмеялся Вадуними, - чтоб стать прекрасным, нужно набраться
  опыта.
   Тридцатишестилетний Вадуними считался одним из главных дворцовых красавцев. Он не обладал мощью Сатура, его огненным взором и тучами кудрей, зато у Вадуними была самая тонка среди мужей талия, стройные ноги и точеный профиль.
   - Купцы говорят, что сын Главки хорош собой. Высокий, белокожий, волосы цвета древесного лыка, глаза зеленые, - сообщила Итана, - с отчимом очень дружен, сыновьям Сфенела любящий брат... А дядюшка Теодамант, - Итана понизила голос, - узнав об ароиной свадьбе, кричал, как безумный: никогда сын Главки не ступит на нашу землю!
   - Чем сын Главки виноват? - пожала плечами Мари - его пригласили, он прибыл!
   - Сатур знает? - спросила Сапи, когда отец ушел, наконец, в канцелярию, няни отошли поболтать, а Цальпа - поглядеть, как служанки прядут.
   - Если проспался после поминок, то знает... Но он же в тебя влюблен, - надула губы Итана.
   Сапи в очередной раз бросило в жар. Любовь божественного Сатура - это было слишком... Слишком ново!
   - Я так рада, что Ароя счастлива! - застенчиво улыбнулась Никулея.
   - Счастлива!? - просияла Сапи, - откуда ты знаешь?
   - Матушка зазвала купцов к нам. Купила у них благовоний и сладостей, заплатила щедро. Один купец ей про брачную ночь Арои и Писистрата рассказал, а мы за дверью слушали, - девы порозовели.
   - Ароя очень волновалась, - начала Итана, - когда пришло время вести молодых в брачный покой, Ароя была белая, как творог. Ее провели близко от того купца, он все видел. Ароя шла нетвердо.
   - Это воистину страшно. Был любимый муж, и вдруг - другой! - прошептала Сапи.
   - Вдобавок двухмесячная беременность, - тоном лекаря добавила Никулея и нахмурилась.
   - Рабыни сняли с новобрачных одежды и уложили их в постель, - продолжала Итана.
   - Купец, что ли, в спальню вошел? - удивилась Сапи.
   - Нет, но он подарил одной служанке юбку с бахромой. Она за занавеской дежурила, вдруг молодым что-то потребуется... Новобрачные легли. Писистрат обнял Арою...
   Девушки, не сговариваясь, все вместе пылко вздохнули.
   - Вдруг на середину спальни выбежала мышь. Светильник горел большой, яркий. Мышь было хорошо видно. Тут Писистрат, голый, выскакивает из постели, хватает свой расшитый свадебный
  сапог, и давай гоняться за мышью ! Ароя как расхохочется! Мышь убежала. Когда Писистрат вернулся на ложе, Ароя так и обвила его руками!
   'Так, как раньше обнимала нагого Сатура!' - Сапи как огнем обожгло.
   - Я знаю лучшую историю! -смеясь, подошла няня Мари, - одному жениху тоже попалась пугливая невеста. Знаете, как он ее рассмешил? Прицепил козью бороду к причинному месту!
   Барышни поперхнулись смехом. Няня Итаны и Никулеи прикрыла рот, будто собираясь кашлянуть.
   -Тихо, я вам ничего не говорила! - хихикнула Мари.
   Сапи проводила подруг до калитки. Мимо шли садовники во главе с надсмотрщиком.
   - Прав великий Сатур! Красавица! - долетело до Сапи.
  
   * * *
   Сатур проснулся около полудня с головной болью и служанкой под боком. Зачем улеглась? И так жарко! Сатур ласково отослал девушку. Бык Миноса всегда был ласков с женщинами. Даже когда нападала тоска.
   Щупая под пышными кудрями болящую голову, сел на постели. Служанки принесли пиво. Отхлебнул - вспомнил: вчера славно попировали. У Вадуними - изысканный дом. Наложница - хороша! Закутанная домоправительница, у которой только нос видать - смешная!
   Сапи! Маленькая, худенькая, смуглая - а глаз не отвести! Когда улыбается, у нее такое необыкновенное лицо, щечки приподнимаются холмиками... Совсем не похожа на крутобедрую, лилейно-белую Ароюшку, а как хороша! Когда зимой Сапи с девчонками слушали ароюшкины сказки, как она блистала среди мелюзги! Египетская колдунья!
   Сатур тряхнул головой. Ароюшка, злосчастная Ароюшка! Была бы Ароюшка рядом - разве взглянул бы он на Сапи!... Все из-за этой желтоглазой, кудрявой!
   Сатур не препятствовал отъезду Арои, потому что хотел избавиться от нее на пару месяцев. Избавиться, да! В народе говорят - спихнуть! Летний поход на непокорные острова Сатур придумал на ходу, чтобы Ароя чего не заподозрила. Странно, если муж отпускает беременную жену на целое лето!
   Сатур хотел погостить у прежней любовницы. Не убоялся Великой Матери, сурово наказывающей за измену!
   Правительница Маллии - ни дать ни взять, торговка рыбой! А вот кому устрицы свежие! Кому осьминогов копченых! А вот кому мою сестрицу - в самом соку!
   Можно ли взять в жены сколь угодно богоравную деву, если из-за нее лишился Ароюшки!? Никогда ей не сравниться с Ароюшкой! Никому с Ароюшкой не сравниться!
   'А Сапи - все-таки колдунья! Она сделает тебя незримым для злых демонов!' - шепнуло благое божество.
   Снизу донесся плеск воды. Девушки наполняли ванну. Сатур, вздохнув, поднялся. Горе еще не ушло, но оно явно вознамерилось уйти. Как надоедливый гость, еще вовсю болтая, потихоньку сдвигает колени, напрягает ноги- сейчас встанет.
   Сатур весело, с шутками и прибаутками, выкупался, и служанки усадили его причесываться.
   - С пробуждением, господин, - вошла Везуна. Вид у нее был скорбный.
   - Чего грустишь, Везуна? - лучезарно улыбнулся Сатур.
   Улыбка ничего не подозревающего Сатура окончательно расстроила домоправительницу. Она осторожно, без стука, опустила на столик шкатулку с благовониями, которую принесла господину, и заголосила, вцепившись себе в волосы:
   - Горе нам, горе! Позор великий!
   - Говори, что случилось, Везуна!
   -Свадьба, свадьба случилась, господин! Милосцы проклятые уже который день все пьяны! Сам царь Пилоса пожаловал! Ароя, бесстыдница, утром вышла из брачного покоя, - Везуна сделала страшные глаза, - веселая!
   Девушка, причесывавшая Сатура, не почувствовала ни малейшего содрогания в могучем теле Миносова Быка.
   -И хорошо, что веселая, - мягко вздохнул Сатур, - зачем ей горевать? Она не виновата, что ее отец - муж недостойный. Не называй ее бесстыдницей, - Сатур почти улыбался, но глаза сверкнули молниями.
   Бедная Вазуна чуть на полу не растянулась от грозного взгляда обожаемого господина.
   Сатур велел принести нарядную юбку и тяжелое ожерелье (вдруг встретится милая Сапи), с удовольствием посмотрелся в зеркало, и направился в покои Миноса завтракать, хотя для всего дворца наступило время обеда.
   'Что это, такое красное?' - подумал Сатур, глядя издали в дверной проем, ведущий в столовую Миноса. Не сразу понял, что это багровеет на фоне бело-голубой стены царское раздосадованное лицо.
   Крупное, правильное лицо Миноса было цвета пурпура. Царь сидел с царицей за небольшим столом - высокий, статный, поникший. Хворой куропаткой нахохлилась царица. Глаза мокрые -
  вот-вот потекут слезы, смывая белила с пухлого тоскливого лица. Царица Акарея обожал пасынка. Когда Сатур был маленький, она катала его по дворцу на закорках, кормила, причесывала и умывала, не доверяя нянькам.
   За соседними столами зашептались царицыны женщины и миносовы мужи, взирая на Сатура испуганно и жадно, точно на быка, насадившего на рог неловкого плясуна.
   - Радуйся, Минос - бык могучий, и ты - Луноподобная! - по обычаю приветствовал Сатур отца и мачеху, и по-домашнему - здравствуйте, батюшка и матушка!
   Служанка пододвинула Сатуру кресло. Царица всхлипнула. Царь, засопев носом, пробормотал:
   - Проклятая псица!
   Сатур промолчал.
   - Аройка твоя! Мерзавка! - медлительный, вальяжный Минос неожиданно резко опустил немаленький кулак на разукрашенную столешницу. Стол задрожал, и всем показалось, что врезанные в черное дерево костяные дельфины порскнули во все стороны из-под царевой руки. Нежно зазвенели кувшины и кубки тончайшей глины.
   - Дрянь, дрянь, - царица зарыдала. Женщины принялись сочувственно подвывать.
   Не вовремя заполнили столовую вкусные запахи. Слуги внесли кушанья - горячие хлебы, тушеных в котле козлят, жареную дичь, вареных устриц и осьминогов.
   - Ароя не виновата! - громко сказал Сатур и окинул зал таким взглядом, что всем стало жарко, - Ароя была уверена, что мать опасно больна. Виноват я. Отпустил...
   -Она все знала! - горестно загудел Минос, - знала, что мать здорова, знала, что ее женишок поджидает! Шлюха! Сбежала брюхатая! И тебя обманула, и ахейского дурня! Чтоб это выродок сгнил в ее утробе! - в ярости Минос забыл, что ребенок Арои от Сатура, а не от Писистрата.
   - Не проклинай своего внука! - прорыдала царица и схватилась за пышную грудь, - ох, умираю!
   Смышленые служанки ловко подхватили сползающую с кресла царицу. Потекшие румяна, белила и сурьма уже обезобразили ей лицо.
   -Ай-ай-ай, сколько горя принесла нам эта Ароя! - стонали знатные женщины.
   А знатные мужи шепотом ругались непотребными словами.
   - Молчать! - капитанским ревом взревел Сатур.
   Накатила ярость, как в битве. Когда Сатур пришел в себя, белые, в голубых узорах, стены были заляпаны вином, пивом и мясной подливой. Пол пестрел разноцветными лужицами, кусками пищи и осколками. В бешенстве могучий Сатур метал в стены все, что было на столах. Счастье,
  что никого не покалечил.
   В дверях, стеная, толпились убежавшие из-за столов мужи и жены в запятнанных одеждах. Топоча, набежали воины - что если кто-то покусился на жизнь Миноса?
   - А ну, кто еще желает поносить мою супругу!? - метнулся к ним Бык Миноса.
   Все разбежались. Зайцы трусливые!
   Сатур шумно дышал, как бык после священных плясок. Нужно было срочно успокоиться. Лучше всего, поехать в Амнисс, посидеть со своими капитанами, верными товарищами, выпить вина, вспомнить былые битвы.
   Велел конюхам готовить колесницу, а служанкам - заново вымыть, причесать и нарядить себя. После буйства Сатур выглядел весьма недостойно - весь в вине, в подливе, в волосах вареный осьминожек запутался.
   Сразу за мостом начиналась рыночная площадь. День был жаркий, большинство продавцов и покупателей разошлись по домам обедать и отдыхать, но все же народу хватало.
   Горожане издали узнали выезд божественного Сатура - обитую кожей ахейскую колесницу, запряженную парой огромных гнедых жеребцов, с красавцем возничим. И бросились приветствовать Миносова Быка.
   - Хвала великому Сатуру!
   - Сатур - надежда Крита!
   - Сатур - защитник Миноса! Царский Бык!
   И, не таясь, переговаривались между собой: 'Вот непотребная баба! Миносова Быка променяла на бородатого ахейского козла!'
   Сатур улыбался, слыша подобные речи. Кносийцам невдомек, что Ароюшка не виновата, а виноват он, их любимец. Порочат Ароюшку не по злобе, а по большой любви к нему, Сатуру.
   До Амнисса долетели вмиг. Жители гавани любили Сатура еще больше, и чувств своих не скрывали. Вокруг колесницы собралась толпа. В основном - матросы в белых юбках и матросские женки.
   - Хвала Сатуру - Быку Морей!
   - Иди на Милос, Бык!
   - Мы с тобой, подобный буре! Вспорем живот негодной псице!
   Забыли, окаянные, чей ребенок в ароюшкином животе! Не понять убогим: Сатур не проиграл ни одного сражения благодаря ароюшкиным молитвам! Ароюшка была заступницей Сатура перед щедрыми и коварными богинями, ведь богини - сами жены, охотнее склоняют слух к женским молитвам... А эти люди желают смерти Ароюшке, носящей дитя великого Сатура!
   Да и не люди это - ахейцы!
   Сатур оскалил белоснежные зубы и зарычал. Ему мерещился берег, кишащий врагами. Сатур спрыгивает с корабля и по грудь в воде устремляется к берегу!
   Безумный Сатур соскочил с колесницы, выхватил два узких колющих меча...
   Толпа разбежалась. Перед Сатуром лежали два тела.
   Красавец возница тихо сполз на дно колесницы. Ишь, неженка! Сатур нахлестал его по щекам, вздернул на ноги и велел гнать в Кносс.
   Никто не посмел остановить царевича. Скоро дома и склады Амнисса скрылись из виду. Жара еще не спала, но на дороге было полно путников - пеших, на ослах, и даже в носилках. И все усмехались: 'Жена великого Сатура - шлюха!' От прячущихся в садах хижин бежали голые дети, звонко крича: 'Жалкий Сатур!' За детьми мчались собаки и лаяли: 'Псица!' Деревья глумливо шелестели: 'Отними жену у Писистрата!' Людей и собак можно убить, но все деревья не срубишь. Гоняться за хохочущими птицами и вовсе смешно. Так смешно, что Сатур прохохотал до самого Кносса.
   А виновница всего - ревнивая Сатурия! Сын жрицы не может быть женатым. Сын жрицы должен оскопить себя, надеть женское платье и служить богине!
   ... Умытый, умащенный, в белоснежной юбке, перекинув через плечо пурпурную перевязь с драгоценным кинжалом, Сатур покинул свои покои. Его провожала счастливая Везуна. Не иначе, на свидание господин собрался! Хвала Всесветящей!
   Жертвенник Сатурии-Властительницы, сложенный из камней и дерна, возвышался посреди поляны в роще древних гигантских смоковниц, помнивших, наверное основание Кносса. Плоды их были немногочисленны и мелки, зато листва густейшая - неба не видать. В роще было темно, на поляне - сумрачно. Слабеющие лучи сползающего к горизонту солнца, как могли, озаряли ярко зеленеющий жертвенник - дворцовые жрицы ежедневно поливали его водой.
   Было очень тихо. Прошлогодние листья оглушительно шуршали под ногами.
   Сатур обнажил кинжал, полюбовался разукрашенным золотыми каракатицами и серебряными водорослями клинком.
   'Не стану себя увечить! Получай, Сатурия, меня целиком!'
   Сатур опустился на колени перед жертвенником. Один точный, сильный удар в сердце - и жертвоприношение совершено. Сатурия довольна. И Сатур больше не обманутый муж, не предводитель жалкого флота, не безумец... А кто? Или - что?... Нет, только не смерть! Плохая, унизительная - но жизнь!
   Мучительно замычав сквозь стиснутые зубы, Сатур отбросил кинжал, повалился на мягкий
  листвяной ковер и бешено зарыдал от смертельного ужаса.
   Солнце опустилось за верхушки деревьев и наступила непроглядная, как показалось Сатуру, тьма.
   Он плакал, пока не услышал шелест листьев, попираемых ногами. Судя по шелесту, ноги были маленькие и легкие.
   Из густой тени на священную поляну вышла Сапи. В руках - гирлянда из роз. Личико растерянное. Милосердная Сатурия послала сыну своей верной жрицы утешение!
   На самом деле здесь потрудилась не богиня, а преданная Везуна. Когда Сатур ушел нарядный и без сопровождения, домоправительница сначала обрадовалась. Немного погодя, вспомнила глаза господина. Совсем не влюбленные глаза. Перед свиданием глядят иначе. Везуна встревожилась, и послала вдогонку Сатуру мальчишку. Вскоре тот вернулся перепуганный, и доложил, что господин пошел к жертвеннику Сатурии, приставил к груди кинжал, тут же отбросил его и заплакал.
   - Как бык заревел! Небось хотел зарезаться, оттого, что Минос не пустил его на войну! - серьезно сказал мальчишка.
   У верной Везуны потемнело в глазах, но обмороки - удел знатных жен. Нужно было срочно спасать господина. Выплакавшись, он мог снова схватиться за кинжал. Бросаться к Сатуру с криком 'Остановись, милый повелитель!' было опасно. Опечаленный или рассерженный Сатур и в лучшие времена был непредсказуем.
   Кого Сатур послушается? Утром господин несколько раз упоминал дочь начальника писцов, восхищался, какой она стала красавицей. Наверное, увидев прелестную барышню, царевич не захочет умирать.
   Везуна послала мальчишку искать Сапи. Шустрый паренек вскоре доложил, что Сапи с няней и Канеей в садовой беседке изготовляют гирлянды из лепестков роз.
   Везуна помчалась в сад и рухнула перед Сапи на колени:
   - Прекрасная Сапия, спаси Сатура! Он у жертвенника Сатурии, хочет зарезаться! Скажи ему... что-нибудь..
   - Не пущу барышню! - вскочила няня, - моя госпожа - невинная дева и незачем ей встречаться наедине с безумцем! Стыд какой!
   - Няня! Сатура нужно спасать! Он - защитник Крита! - Сапи, наверное, впервые в жизни повысила голос на няню.
   - Господин скорее себя убьет, чем обидит барышню! Клянусь!- Везуна заплакала, - клянусь здоровьем великого Сатура!
   Скрепя сердце, Мари согласилась. При условии, что она сама и Везуна будут недалеко.
   - Я тоже пойду, - сказала Канея, - если что, я так закричу, что вся стража сбежится!
   Везуна сделала движение, будто хотела вцепиться Канее в волосы.
   Схватив так кстати изготовленную гирлнду, Сапи помчалась в священную рощу. Ноги у нее были тонкие. Но резвые, яркая шафрановая юбка плыла в жарком густом воздухе.
   Бык Царя лежал перед жертвенником, утопая в прошлогодних листьях, как утонувший моряк - в водорослях. Много места занимало его медное тело. Длинные умащенные локоны змеились среди листьев. Сатур плакал. Вздрагивая, тихо мычал: 'М-м-м-м'. Точно умирающий жертвенный бык. Сапи боялась разреветься от жалости, но слез не было. Плачущий Миносов Бык - это слишком ужасно для банальных слез. Как Ферская Тьма, как смерть дедушки Сути.
   Сапи оглянулась. В поисках - чего? Подсказки, помощи , или дружественного присутствия, чтобы не было так одиноко наедине со страдающим богом? Няня, Везуна и Канея вдалеке жестикулировали. Но Сапи не понимала их жестов.
   Сапи постаралась представить себе Сатура - прежнего, храброго, великолепным прыжком перелетающего на вражеский корабль. И решительно двинулась к жертвеннику. Опавшие листья громко шуршали под ногами. Обойдя лежащего ничком Сатура, Сапи красиво разложила гирлянду на жертвеннике и зашептала молитву Сатурии:
   - Оттого, что ты добрая, я пришла к тебе, богиня, оттого, что ты прощаешь, ищу я тебя, оттого, что ты так блага, на лик твой гляжу, оттого, что ты милостива, я стою перед тобою... Сжалься, богиня, над великим Сатуром!
   Сапи услышала позади шорох листьев, ощутила движение могучего тела: Сатур отполз, чтобы не мешать барышне.
   Когда Сапи, закончив молиться, обернулась, Сатур уже сидел неподалеку на пне и расчесывал свои необыкновенные волосы дорогим гребнем из крашенной пурпуром слоновой кости, подобные гребни дворцовые мужи и жены носили за поясом.
   - Благословение богини на тебя, прекрасная дева, - Сатур улыбался, но глаза были красные, - я пришел поспать в священной роще, чтобы Богиня послала мне вещий сон.
   - Доброго вечера, господин царевич, - как можно более внятно произнесла Сапи.
   Ее щеки пытали огнем, глаза слезились. И заслезились еще больше от широкой, ослепительной, как незапятнанные снега Иды, обжигающей сердце, улыбки Сатура.
   - Щедрая Сатурия послала мне знамение, - продолжал Сатур, - я спросил ее, на кого мне надеяться, и могучая богиня ответила - на первого, кто придет к этому жертвеннику...С розовой гирляндой.
   Глаза Сатура прояснились и потеплели, стали горячими, жгучими.
   - До свидания, - пролепетала обожженная (как ей казалось) Сапи, и унеслась прочь.
   Если бы Сапи не сбежала, Сатур сказал бы еще что-нибудь. Что?... Страшно, страшно!...
   - Юная госпожа! - бросилась к ней Везуна, -умоляю, не надо никому рассказывать! Сатур так страдает!
   - Он улыбался, - прошептала Сапи и отвернулась, чтобы женщины не глазели на ее пылающее лицо.
   - А ты!? - вскричала на всю рощу Канея.
   - Я поздоровалась... и попрощалась.
   - И правильно! Не разговаривай с Сатуром, а то еще посватается! Зачем тебе злосчастный муж! У тебя есть Гупану!
   - Не шуми в священном месте, барышня! - зло прошипела Везуна.
   Няня повела госпожу домой, сокрушаясь:
   - Ведьма эта Везуна! Заморочила нас обеих! Великий Сатур, видите ли, погибает! Твой господин - ты его и утешай! Я родную барышню отправила на... на съедение! Дура я, дура! Станут про тебя болтать всякое! Канейка постарается!
   Сапи тихо засмеялась. Не служанкино дело утешать великого мужа. А Канеюшка - девица шумная, но не сплетница.
   Возвратившись домой, Сатур на радостях расцеловал ликующую Везуну. Богиня не желает его смерти! Она желает его новой женитьбы. На маленькой Сапи!
   Зря убил тех несчастных. Они же не со зла... Сатур распорядился послать семьям своих жертв щедрый выкуп и велел выбрать на скотном дворе безупречного барана. Дворцовые жрицы заклали барана для Сатурии, на том самом жертвеннике, где едва не пролилась сатурова кровь. И обрызгали бараньей кровью Сатура, тем самым очистив его от скверны убийства.
   То ли народ устрашился сатурова буйства, то ли пикантная новость успела всем надоесть, но о 'коварной' Арое будто забыли. Точно Сатур никогда не был женат.
   А потом все так испугались, что стало не до сплетен.
   Последний набег разбойников на Миносов дворец случился лет пятнадцать назад. Тогда много чего случалось. Горожане грабили склады, жители Амнисса вступили в союз с пиратами и пытались овладеть Кноссом... Ныне вокруг больших прибрежных городов худо-бедно поддерживался порядок. Путник, покинувший Кносс и направляющийся на юг, вначале мог идти, не беспокоясь. Через каждые восемь тысяч шагов возвышалась сторожевая башня, при ней -
  полдюжины воинов. День пути - и заботливо отремонтированные башни с воинами сменялись пустыми и полуразрушенными. И все чаще встречались брошенные селения, где днем путешественников поджидали разбойники, а ночью - лучше не думать, кто или что. В горах правили мелкие вожди и вождини, казнившие и миловавшие чужаков по собственному произволу.
   До Ферского Ужаса было иначе. Весь Крит подчинялся Миносу. В самом захолустном городке сидел миносов наместник со своими воинами и чиновниками. Хорошо жилось до Тьмы!
   ...После жаркого дня Сапи выкупали. Няня расчесывала ей волосы, время от времени макая гребень в сосуд с маслом, настоянным на мирте. И рассказывала, как богиня Диктинна сетью ловила Миноса. В кого только не превращался царь - в быка, в козла, в бобра, в мышь - не уйти ему было от богини! Сапи слушала внимательно. Вот бы добыть богинину сеть и поймать Сатура!
   Батюшки дома не было, он поехал в Амнисс инспектировать дакунин архив, а потом ожидался пир на всю ночь. Как-никак родственники: отцы Вадуними и Дакуны были троюродными братьями.
   - Во дворце великий шум, - в спальню заглянула Цальпа, - послать кого-нибудь, чтобы разузнал?
   Снизу послышался свирепый стук. Дверь, ведущая в архив, трещала под ударами.
   - Писцы, что ли, буянят, перепившись? - возмутилась няня.
   - А ну, не пугайте барышню! - Цальпа темной птицей слетела в зал, - господин вернется, пожалуется Миносу!
   - Откройте! В садах разбойники! - загремел за дверью могучий голос.
   Голос Сатура!
   Сапи, оттолкнув нянину руку с гребнем, мгновенно влезла в юбку, и помчалась вниз. Няня, не выпуская гребня - следом.
   - Иди, проспись, царевич! - дерзко крикнула Мари, подбежав к громыхающей двери, - погоди, господин вернется!
   - Враги напали, глупая!
   - Свою Везуну глупой называй!
   - Няня, отодвинь засов! - приказала Сапи, - господин царевич, что случилось?
   - Напали разбойники! Вели открыть, госпожа! - отвечал из-за двери Сатур.
   Разбойники... Разбойники, так разбойники...Сапи наслаждалась беседой с прекрасным Сатуром. Простой возможностью спрашивать и отвечать! Спасибо разбойникам!
   - Барышня, ты ничего не понимаешь! - Цальпа загородила собой дверь, - пьяный Сатур надумал ворваться обманом! Господина-то дома нет! Сатур желает тебя!
   - Дуры! - ревел Сатур, - дуры-рабыни!
   Сапи, крепко толкнув Цальпу худеньким жестким плечиком, с трудом отодвинула тяжелый медный засов.
   Ворвался Сатур. В тонкой домашней юбке, но опоясанный огромным ахейским мечом. Его прекрасную голову оберегал великолепный клыковый шлем с гребнем из пурпурных перьев. За дверью в полутьме метались согнанные с постелей неженатые писцы, не имеющие пока собственных комнат и ночующие в архиве. Один даже голый.
   - Быстро во дворец! - приказал Сатур, - нельзя здесь оставаться! В садах разбойники, и мы не знаем, сколько их!
   И, крепко взяв Сапи за тонюсенькое запястье, потянул ее за собой. Следом побежала возмущенная няня, за ней - испуганная челядь. Последней уходила Цальпа, нагруженная ларцом с господскими украшениями.
   Сатур шагал широко, Сапи летела за ним легкими прыжками. Рука Сатура была теплая и невероятно уютная. Сапи порхала, закрыв от счастья глаза. Разбойники? Не страшно! Сатур разгонит их, как воробьев!
   Сзади трусила няня, вприпрыжку догоняли челядинки, топали челядинцы, охала со своим тяжким грузом Цальпа. Анфилады покоев были ярко освещены. Сатур вел Сапи и ее свиту в покои царицы - самое сердце дворца. Если враги дерзнут штурмовать дворец - не скоро доберутся.
   Просторная приемная царицы была полна, а точнее, плотно забита женщинами и детьми. Душной ночью, множество взволнованно дышащих ртов быстро сожрали весь воздух. Ставни широких окон были закрыты. Помещение освещалось одним-единственным светильником на столике. Крохотный огонек в духоте казался жарким, как кухонный очаг.
   Сапи же задыхалась от восторга. Сатур, наклонившись к ней, шепнул:
   - Не бойся,. Разбойников ждет смерть!
   Сильное горячее дыхание всколыхнуло волосы Сапи, и она почувствовала еле ощутимый всплеск губ у своей щеки. Ноги подкосились. Сатур исчез.
   На слабых ногах Сапи вступила в пахнущую благовониями, потом и дыханием полутемную духоту, гудящую, как улей.
   - Говорят, летний дворец горит!
   - Жаль, окна во двор выходят...
   - Откройте ставни!
   - А вдруг разбойники залезут?
   - Пойдем на крышу!
   - Боюсь!
   - Чего бояться? В темноте тебя никто стрелой не достанет!
   - Стража, как всегда проспала!
   - С гор пришли...
   - По фестской дороге?
   - На дороге бы заметили. Тропами пробрались.
   - Точно вернулась Ферская Тьма! Помните, как зверствовали взбунтовавшиеся рабы?
   - Что с царицей?
   - Дурно ей. Хапиджефаи уже пришел. Слышите наверху голоса?
   - А Сатур сам сходил за дочерью Вадуними. Сам привел. За руку!
   - На месте Вадуними я бы высекла няню!
   - Вадуними одевает дочь не по-девичьи богато. Ишь, волосы благоухают!
   Мари фыркнула, проталкиваясь с барышней сквозь толпу. Сапи была в одной полотняной юбке, а волосы пахли общедоступным миртом.
   - Вы видели, он поцеловал ее в щеку?
   Сапи покачнулась. И как они в темноте заметили? У входа ведь темным-темно!
   - Эдакая козявка назовется супругой царевича и будет нами помыкать!
   Няня отыскала немного свободного места в самом темном углу. Сапи опустилась на гипсовый пол, уютно вжалась спиной в прохладный угол, и собралась предаться блаженным воспоминаниям о долгом пути по дворцовым анфиладам и о поцелуе. Но не вышло.
   Ворвалась худая женщина с растрепанными жидковатыми волосами.
   - Летний дворец горит! - крикнула невзрачная особа голосом Акакаллы, - искры летят! Хвала Всесветящей, что Минос не перебрался туда на лето!
   Визжащие от ужаса женщины осмелились приоткрыть ставни. Действительно, небо на северной стороне слегка розовело. Порыв ветра донес запах дыма.
   - Жалкие разбойники посмели напасть на Кносс! - продолжала Акакалла, - у великого Сатура нагло похитили жену!
   - Уже утешился! - хихикнули в толпе.
   - Почему все это случилось!?- гремела Акакалла капитанским голосом, - это случилось потому, что нас не боятся! Над нами смеются все окрестные народы! Крит - слабое, жалкое царство!
   - Слабое, - вздохнули жены, - давно известно.
   - И вы согласны мучиться? Прятаться, всего бояться? Вам не жаль ваших детей?
   - Что мы можем сделать? - заныли женщины, - война - дело мужей.
   - Зато сватовство - женское дело! Сейчас мы все идем к царю - умолять! Пусть призовет храброго Ликаона, сына знаменитой Главки Микенской! Я согласна отдать ему свою дочь Итану! Я возьму его в свой дом!
   Глаза Акакаллы сверкали. Вся она светилась. Потому что правильно встала - позади столика с единственным светильником.
   - Ну же! - дыхание Акакаллы всколыхнуло пламя.
   На стенах обморочно закачались тени.
   - Идем к Миносу! Да спасет он нас, несчастных!
   Великолепная Акакалла завыла волчицей и начала рвать свои небогатые, но благоухающие на всю душную комнату, волосы.
   - Идем к царю! - заголосили жены, - пусть поклянется призвать сына Главки!.. Если живы останемся!
   Степенные знатные дамы, точно заразившись от Акакаллы, стали терзать свои волосы и бить себя в грудь. Сапи чуть не затоптали, вскочила вовремя.
   - Идем, идем! - надсаживались женщины, - иначе горе нам, несчастным!
   - Сын Главки - наш спаситель!- провозгласила Акакалла и повела за собой свое вопящее надушенное войско.
   Дворцовые жены иногда ходили к Миносу о чем-ибо просить. Например, отпустить царицу вместе со всеми в дальнее святилище. Это была приятная церемония, знали, что царь не откажет.
   Сапи и Мари пошли со всеми. 'Может быть, сын Главки утешит Итану. Говорят, он первый храбрец среди ахейских юношей', - думала Сапи, стиснутая со всех сторон потными, кричащими женщинами.
   Ворвавшись в царские покои, Акакалла кинулась царю в ноги.
   - О, всемогущий Минос-Бык! Спаси наше царство! Неужели ты хочешь, чтобы благородные критянки стали рабынями?
   - Что случилось, жены? - обычно невеселый царь Теодамант улыбался.
   Женщины растерянно замолчали и огляделись.
   Приемная Миноса была полна света. В креслах с гордым видом восседали военачальники. Пахло разгоряченными мужскими телами и битвой.
   Мужи гоготали, как довольные гуси. Рядом с веселым Миносом сидели Видамант и Радамант, еще не снявшие неуклюжих, как котлы, ахейских доспехов. На могучем Сатуре был только кожаный набедренник с медным поясом. Сапи застеснялась и спряталась за нянину спину.
   - Я послал к вам вестника сообщить о победе. Похоже, вы с ним разминулись - во дворце слишком много комнат!- засмеялся Минос.
   - Разминулись, разминулись! - защебетали жены, - радость-то какая! Хвала Владычице Лабиринта! Хвала Атане-Защитнице! Хвала храбрым царевичам!
   Сапи поискала глазами Акакаллу, и не нашла ее. Богоравная сестра царицы умела исчезать, словно богиня.
   Женщины, забыв о своей пламенной предводительнице, стали расспрашивать, сколько было разбойников, скольких убили, много ли раненых среди воинов Миноса.
   - Разбойников было много, похоже, сотни две, - сказал Сатур.
   -Ой, расплодились! - заахали жены.
   - Вооружены убого, - подхватил Видамант, - кремневые ножи и копья с кремневыми же наконечниками, вот и все оружие. Сами одеты в козьи шкуры, на людей не похожи.
   - Трусы, - добавил Радамант.
   Разбойниками овладел ужас, когда при свете пылающих беседок (воины Миноса подожгли их, чтобы лучше видеть врага) увидели летящего на них - воистину, Сатур не касался ногами земли! - грозного бога с пурпурным рогом на голове. Ревел Сатур, как все священные быки разом. У разбойников дыбом встали нечесаные волосы. Они заскулили по-щенячьи: 'Бык! Бык Миноса!'
   Бросив добычу, кинулись в спасительную темноту. В летнем дворце они неплохо поживились - сорвали золотую оковку с мебели, достали из сундуков будничные царские одежды, посуду. Все это добро осталось в садах, разбросанное. Убегая, кинули факелы на землю, подожгли выгоревшую траву. Паникующим обитателям дворца показалось, что пылает летняя царская усадьба.
   Ушли немногие. Большинство зарубили воины Миноса. Говорили, что Сатур сразил дюжины две. Сатур не помнил, скольких убил. В бою он не помнил себя.
   Живьем захватили всего шестерых. Их бросили в дворцовую тюрьму - выложенную камнем яму, покрытую деревянной решеткой. Все жители дворца ходили смотреть на них. Разбойники держались храбро - рычали, ругались, показывали голые зады и кидались через решетку калом.
   Сатур, выспавшийся, омытый и надушенный, в золотом венце, умиленно наблюдал, как Сапи нехотя приблизилась к зловонной яме и отшатнулась, едва взглянув.
   Разбойников не казнили. Их отпустили. Без рук, без носов и без ушей. Глаза и языки оставили. Чтобы нашли дорогу домой и рассказали сородичам, как неприступен священный Кносс и могучи его воины.
   Горожане мигом разболтали, что нападавших было, что ракушек на берегу, и это были вовсе не люди, а трехглазые чудовища.
   По случаю победы во дворце устроен был пир, а горожанам раздали хлеб и пиво.
   Акакалла на пиру разразилась речью:
   - Ай, герои! Победили! Кого? Голодных дикарей с каменными ножами! А если тысяча врагов приплывет на медноносых кораблях? Поздно будет дружиться с Микенами!
   Минос ответил велеречивой свояченице так: если Акакалла желает заполучить сына Главки в зятья, она может отослать ему в Микены любую из своих дочерей. А на Крит ахейцев пускать нельзя. Пустишь какого-нибудь царевича с дружиной, и через два-три поколения на Крите критян не останется!
   В ярости Акакалла порвала на себе ожерелье из больших агатовых бусин, нанизанных на медную проволоку. Проволока, очевидно, местами протерлась. То-то грохоту было, когда увесистые полосатые шарики покатились по полу!
   Многие знатные мужи за глаза осуждали Миноса. Воодушевленный ничтожной победой , он позволил Сатуру снарядить корабли, якобы для союзнического визита на Иос(14). На самом деле, Сатур отправлялся припугнуть иосского царька. Негодяй принял послов ненавистного Пилоса. В союзники захотел!
   Сапи давно не видела Сатура. Он все время проводил в гавани, где спешно чинили пять военных кораблей. Иосского царька следовало навестить дружественно, но грозно.
   А прежде царевичи меньше, чем на двенадцати кораблях, в гости не плавали!
  
   Почтенные женщины теперь здоровались с девчонкой Сапи первыми. Девицы при виде ее начинали шептаться, отнюдь не восторженно.
   Из-за всего этого Сапи предпочитала сидеть дома. Она пряталась ото всех в дедушкиной спальне, читала запретные ранее свитки и размышляла о свалившемся на нее счастье.
   Перед отплытием Сатур прислал Сапи гонца.
   - Великий Сатур просит госпожу помнить о знамении, посланном Сатурией-Владычицей! - хорошенький мальчик был розов от удовольствия быть вестником любви.
   * * *
   ... Густая чернота причудливых скал среди столь же черной ночи. Ни огонька! Мертвая, покинутая людьми и добрыми богами, Фера. Матросы уверяли, что видели на черных берегах бледные тени умерших и слышали слабые голоса.
   - Добавьте в вино побольше воды! - усмехнулся Сатур.
   Молодые моряки не знали подлинного ужаса. А Сатур знал.
   В шестнадцать лет он был уже капитаном. Его корабль возвращался домой с того же Иоса. На горизонте стоял исполинский столб дыма, черный и страшный - вулкан Феры дымил уже давно.
   Вдруг алая вспышка - и мглистый день превратился в непроглядную ночь. Мир показался огромной замурованной гробницей, освещенной исполинским светильником - огненным столбом на юге.
   В вышине летали докрасна раскаленные камни величиной с корабль, с шипением и плеском валились в черную воду. Сатур и его люди были убеждены, что солнце никогда не вернется. Вот это ужас! А нынешние юнцы придумают какие-то тени на дальнем берегу и пугаются! Для развлечения, наверное!
   На рассвете достигли Иоса. Остров плавал в море, точно ячменый сухарь, из-за несъедобности, брошенный рыбам. Горячие серые камни в рыжих лишаях, выгоревшая до белизны трава, буро-зеленая тень садов, белые кубики построек. Милый мирный остров.
   На берегу собрался народ. Не толпой - кучкой. Мало на острове народу. Женщины в бедных платьях из грубой шерсти, тощие голые детишки с завитыми хвостиками волос на бритых головенках. Смуглые жилистые мужи с копьями глядели зло и покорно.
   Сатур, как был в нарядной юбке, лихо соскочил с борта, очутившись по пояс в теплой воде. Весело, точно морской бог Ямму, выскочил на каменистый берег. Ласковая вода, ласковое спросонья солнце, восхищенные взгляды жен, собственная мощь, дожидающаяся в Кноссе Сапи - в мире не было места горю!
   Скупо одетая толпа расступилась. В сопровождении свиты явился царек. Тщедушный муж в
  потускневшем ожерелье и погнутых браслетах. Лицо - кислое. У приближенных юбки грубые, оружие старое. Все отнял проклятый вулкан.
   Прежде не так встречали. Толпились на берегу во множестве. У женок поверх тонких платьев из серебристого, пропитанного маслом, льна -юбки бахромчатые, многослойные, бусы самоцветные, подведенные глаза как звезды горят! У каждого мужа хороший кинжал длиной в локоть, браслеты, золотые ли, медные ли - сверкают! От царя и его свиты глаз было не оторвать, прямо солнце со звездами. Кисломордый царек в молодости был красавцем: глаза в пол-чеканного лица, талия с ладонь. Пел как!
   Кисломордый пал на колени, руки целовал, клялся, что ни с какими ахейцами переговоры н вел. От пиратов спасу нет! Сколько добра, скольких женщин увезли! Пол-войска перебили! У кого угодно помощи запросишь!
   Царственному гостю подали носилки, понесли в гору, во дворец. Дворец до бедствия был большой, стал маленький. Землетрясение пощадило только царицыны покои - пожалела Мать-Земля свою верную жрицу. Пепел, которого налетело по самую крышу, разгребли. Уцелевшие постройки отремонтировали, разобрав на стройматериалы опустевшие дома. Опустевших домов было много: выжили только те островитяне, кто успел погрузиться на корабли и в лодки, да отплыть подальше. Чудовищные волны перекатывались чрез остров. Взамен смытых волнами сородичей, иосцы получили пополнение - спавшихся на лодках жителей Феры. Починили сохранившиеся дома, понастроили новых, нарожали детей. Но прежнее процветание вернуть не могли.
   У дверей того, что осталось от дворца, гостей встречала царица. Владычица острова, земное воплощение всех богинь. Узрев повелительницу, островитяне протянули к ней руки:
   - Хвала священнейшей!
   - Божественная телица!
   - Волоокая, луноликая!
   А кисломордому супругу ничего не кричали. Подвигов нет - не за что приветствовать. Царица же всегда при деле: печется о припасах, приносит жертвы богам, отвращает бури и пиратов, вызывает дождь.
   Божественной было за тридцать. Если божественность убрать, останется расплывшаяся поблекшая бабенка, густо набеленная самодельными белилами. При ней четыре дочери. Две - на выданье, две - тонконогие бритоголовые девчонки. И мальчик-младенец на руках у кормилицы. Плодовитая владычица.
   Сатур про себя усмехнулся. Не иначе, как сватать будут! Удача какая - Бык Миноса жены лишился! Хотят на плечах безутешного мужа въехать в Миносову семью! Вот Вадуними - муж благородный. На великого Сатура глядит, как на вломившегося в дом вора...
   Две спелые царевны - крепкие волоокие девицы в ярких и толстых, как одеяла, шерстяных юбках, собственноручно выкупали Сатура в пережившей катастрофу ванне. Терли крепко, смотрели жадно. Выдраив гостя, как следует, отвели к столу, сели по бокам и стали потчевать. Ради критских гостей зарезали молодого козла. Домочадцы попроще ели рыбу, ракушки и козий сыр. Царек жаловался - хлеба мало, маслины не уродили, скотина тощая, рыба ушла.
   - Одно утешение - две дочери-красавицы, два лилии белоснежные, - жалобно подытожил кисломордый, - у тебя, великий Сатур, два брата. Поведай им, какие у меня царевны.
   В ответ Сатур зубасто улыбался: 'Врешь, не братьев - меня окрутить хочешь! Все меня алчут, глядят голодными глазами, точно тени мертвых на жертвенную кровь'.
   'Белоснежные лилии' исправно подливали гостю вино. Сатур быстро захмелел. Но захмелел неудачно. Не весело стало, а горько, захотелось плакать. Сатур гладил рукой лощеную поверхность стола и ощущал гладкость ароиной кожи. Пестрые сосуды круглились безупречной округлостью ароюшкиных бедер. А если прильнуть к благоуханному горлышку...
   - Не хочу вина, хочу Ароюшку! - всхлипывал Сатур.
   Царевны-лилии сидели по бокам, одинаково кивая головами и моргая глазами. Ждут, бесстыжие, пока Сатур совсем опьянеет, чтобы в спальню увести, и, воспользовавшись пьяной глупостью гостя, похитить семя, дабы родить сыновей-героев!
   Ишь, хищные глаза блестят! Змеиные хвосты шевелятся под столом! Страшно без Ароюшки! Злые демоны боялись Ароюшки, как солнца. А теперь, стоит очутиться в темноте или выпить в дурном настроении - сразу видится погань. Скорее бы домой. Там Сапи ждет! Маленькая, но мудрая, как египетская царица. А хищным девицам ничего не достанется!
   Сатур пил, пока не вывалился из кресла на пол. Челядинцы отнесли его в спальню, где Сатур проспал оставшиеся полдня и ночь.
   Следующий день прошел в священных церемониях. Резали баранов и возливали вино. Перво-наперво - Идайе и Диктинне, Миносовым заступницам, Луне Всесветящей, повелителям вод - Ямму и его супруге, и Ахду - небесному быку. После - Владычице Иоса и ее священным змеям. Юные островитянки, еще не похищенные морскими разбойниками, плясали в белых платьях перед священной пещерой.
   Чуть не рыдающий от жадности кисломордый царек торчал у Сатура за спиной и клянчил. Дай корабельный лес, да воинов, дай оружие. Придется дать. Иначе придет Писистрат или какой-нибудь микенский племянник. Иос нынче голыми руками взять можно. Проклятый Писистрат, вырвать бы ему с корнем его причиндалы!.. Сатур злобно сжал костяную рукоятку кинжала, так, что она треснула.
   Вечером с помощью писца подсчитывал, сколько потребуется людей, кораблей и оружия, чтобы превратить беззащитный Иос в обороноспособный остров. Кораблей хотя бы десятка
  три, на них шестьсот воинов... А что они будут есть?
   Сатур прибыл всего на пяти кораблях с сотней воинов. И уже через два дня управитель царского (прости, Ахду!) хозяйства и старейшины потрясали перед опущенным носом кисломордого повелителя глиняными табличками и исписанными лоскутками ткани: миносов сын и его люди объедают остров! Прежде жители островов кормили воинов Миноса из своих запасов. Но бедным иосцам не прокормить шестьсот обещанных воинов! Значит, хлеб и прочую провизию для воинов придется доставлять с Крита. Зерно сейчас недешево, да и корабли гонять накладно. Но лучше потратиться на воинов, чем отдать Иос ахейцам.
   Прошло несколько дней. Днем приносили жертвы и подсчитывали размеры миносовой помощи. Вечером царек был обязан почтить царевича пиром. Вина в погребах было мало, хлеба в обрез, кисломордый, глядя, как исчезают запасы, совсем скис. Сатур злорадно напивался. Хочешь защиты - не жалей вина. По утрам, опохмелившись, Сатур с удовольствием думал об ожидающей его Сапи, вечерами впадал в тоску по Ароюшке и пил, пока не выпадал из кресла.
   В то утро похмельный Сатур проснулся от криков. Маленький дворец дрожал от шума. Сатур прислушался. На вопли ужаса непохоже. Домочадцы кисломордого взволнованы, но не испуганы. Окончательно успокоился, услышав голос царицы:
   - Белила прогоркли! Быстро готовьте свежие!
   Если волнуются из-за прогорклых белил, значит, можно еще подремать.
   Но Сатуру не дремалось. Повалявшись немного, пошел принимать ванну. После, умащенный, в легкой домашней юбке, босой, отправился в двухкомнатные 'покои' царька - завтракать. В домах подвластных Миносу царьков Сатур привык чувствовать себя вольготно.
   По комнатам и по двору, перекликаясь, сновала челядь. Ветер загонял в окна остро пахнущий жареным мясом дым. Судя по мычанию и блеянию, на скотном дворе резали скотину. Из пекарни тянуло свежайшим хлебом. Прижимистый царек отчего-то расщедрился.
   У окна две девушки возбужденно жестикулировали.
   - Колесница-то какая! Колесничего гонца прислали!
   В столовой Сатура дожидались его капитаны, тоже одетые по-домашнему. Потягивали вино, опохмеляясь после вчерашнего пира. Недобро косились на царский стол.
   Царек трапезничал в окружении своих гостей, любезно беседуя с гостем - коротковолосым и бородатым молодым человеком.
   Ахеец! Настоящий ахеец! За хозяйским столом!
   - Я вижу, царь, у тебя знатный гость,- холодно улыбнулся Сатур.
   - Это вестник Паллантидов, - вид у царька был взволнованный, радостный, испуганный -
  какой угодно, только не кислый!
   - Вестник? - удивился Сатур, не удостоив ахейца взглядом, - простой вестник за царским столом?
   - Он не простой гонец. Он - побочный царевич, как и ты, - царек указал на место рядом с бородатым, - садись, сын Миноса. Скоро Паллантиды будут здесь.
   Сатур остался стоять. Критские капитаны один за другим поднялись с мест.
   Царек досадливо поджал губы. Он понял, что сказал лишнее. И испугался. Впрочем, не сильно.
   - Каких это Паллантидов ты ждешь с утра пораньше? - тихий голос Миносова Быка был подобен гулу начинающегося землетрясения.
   - Из Аттики. Бут и Эвмолп. Сыновья Палланта. Дорогие, долгожданные гости, - царек приосанился.
   Сатур молчал, обдумывая услышанное. Аттика - вот так новость! Жалкое, убогое захолустье. Местные племена говорят на языке, понятном критянам, но правят ими ахейцы. Царь носит титул Палланта. Живут по-дикарски.
   - И что этим дорогим гостям здесь нужно? - Сатур заговорил громче. Теперь его голос грохотал, как пробуждающийся вулкан, - отведать твоего жаркого из козлятины?
   - Царевичи явились на девяти кораблях, - сообщил царек, - на каждом - двадцать воинов. Сколько выйдет всего? - обратился он к сидящему тут же начальнику писцов.
   Тот напрягся и немного погодя ответил:
   - Сто восемьдесят.
   - Почти две сотни! - омерзительно обрадовался царек.
   - Где их корабли? - прорычал Сатур.
   - Они пристали в северной гавани. Чтобы тебя не беспокоить, - ответил негодяй.
   - Если бы они посмели причалить в той же гавани, что и мы, мы бы пожгли их в море. Ничего, что у них на четыре корабля меньше... А кто донес им, что мы на острове?
   - Милосцы. Мы гостили у милосского царя и его зятя, знаменитого Писитстрата, - поднял на Сатура спокойные глаза побочный ахейский царевич, - мои братья прибыли жениться...
   Сатур вцепился могучими руками в свой кушак, чтобы не схватить наглого ахейца за горло. У него, должно быть, исказилось лицо, потому что за царским столом все замолкли.
   - Скажи мне, ты, князек убогого Иоса! - закричал Сатур, - ты дашь согласие на брак твоих
  девок с ахейцами?!
   -Я уже дал согласие. В прошлом году. Ждал, ждал, уже отчаиваться начал. А они - вот! Задержались, ожидая попутного ветра, - остатки страха перед Критом покинули царька. Он говорил негромко, буднично и даже снисходительно.
   Как лекарь со связанным безумцем!
   - Не боишься поселить ахейцев в своем доме?
   - О сыновьях Палланта никто не говорит дурно. Они немедленно вступят в брак с моими дочерьми и останутся здесь со своей дружиной. Отец пришлет им еще кораблей.
   - Чем ты будешь кормить эту ораву, голодранец!? - безумно захохотал Сатур.
   - Пилосский царь обещал снабдить Паллантидов зерном в обмен на военную помощь. Мы разгоним пиратов, приплывут купцы, станут платить пошлины, покупать наши товары. Заживем не хуже милосцев... А вам - меньше расходов.
   - Милосцев... не хуже кого? Милосцев?! - Сатур захрипел от ярости.
   И. безоружный, бросился на царька-предателя.
   Тут же два сильных иосца схватили его за руки, а впереди царского стола, как из-под земли, вырос ряд вооруженных мужей, среди которых был и вестник Паллантидов.
   Сатур без труда стряхнул нападавших, но тут же на его плечах повисли шестеро.
   Сзади послышались испуганные восклицания окруженных иосскими воинами критских капитанов.
   - Нехорошо нападать на гостеприимца! - вещал из-за живой стены мерзкий царек, - Мать Богов не велит! Узнают о твоем буйстве соседние цари, все под власть Микен и Пилоса запросятся!
   - Ты откажешь Паллантидам, блудник! - оплетенный множеством рук, Сатур бился, точно в щупальцах большого осьминога, - от имени Миноса я запрещаю тебе брать в зятья...
   - Минос вправе запретить жениться тебе, царевич. Мои дочери - в моей власти, я царь на своей земле, не на миносовой!
   И добавил доверительно:
   - Моим царевнам - одной семнадцать, другой - восемнадцать лет. Скоро их станут называть старухами. Хорошие родители берут в дом зятя еще до того, как у дочери начнутся месячные... Минос хочет прислать мне в зятья своих сыновей? Непохоже... Может, ты желаешь войти в мою семью?
   - Нет!!! - безумно заорал Сатур.
   - Вот то-то же. Паллантиды скоро будут здесь. Оденьтесь как подобает и приходите на пир. Станете буйствовать - у Паллантидов воинов почти две сотни, и у меня дружина неплохая. Не хотите праздновать с нами - ваши корабли дожидаются в гавани...
   - Отпустите меня, - прошипел Сатур, - мы отчалим сегодня же!
   - Клянешься, что не станешь задирать Паллантидов?
   - Клянусь именем великой Сатурии!
   Бешенные глаза Сатура горели на багровом лице.
   Сатур приказал капитанам срочно одеться по-боевому, собрать расквартированных в дворцовой казарме воинов и уходит в гавань.
   - Зачем убегать, подобно застигнутым ворам? - запротестовали капитаны, - останемся ненадолго, поглядим на Паллантидов и их дружину, узнаем, как вооружены аттические мужи. А Паллантиды пусть увидят Миносова Быка.
   Долгожданные гости уже приближались ко дворцу. Впереди - братья-царевичи, каждый на своей колеснице с возничим. Оба в белых полотняных панцирях, в клыковых шлемах. Следом воины. Площадь перед дворцом запестрела большими ахейскими щитами, обитыми бычьими шкурами.
   Царек вышел навстречу будущим зятьям. Золотой пояс охватывал стройную талию, огромные глаза горели под золотым венцом. Пояс был исцарапанный, венец - погнутый, но солнце светило ярко, и золото празднично сверкало.
   Царица и царевны поднялись на крышу, чтобы их видел весь народ, и жаркий ветер раздувал поблекшие пурпурные юбки. Служанки, невзирая на свежий ветер, ревностно обмахивали повелительниц облезлыми опахалами египетский работы.
   Сатур и его мужи гордо стояли в стороне.
   Царевичи сошли с колесниц и обнажили головы, оказавшись вполне приглядными кудреглавыми парнями, вовсе не бородатыми, а чисто выбритыми.
   - Радуйся, о могущественный повелитель Иоса! - на хорошем эгейском начал один из братьев, - мы переплыли вечно-шумящее, полное чудовищ, море, чтобы узреть твой пышный дом, и попроситься в зятья! Мы хотим стать супругами твоих прекрасных дочерей! - царевичи устремили пылкие взгляды на крышу, - и любящими сыновьями для тебя и луноподобной царицы!
   - О, прекрасные и доблестные сыны Палланта! Моя супруга и дочери выплакали глаза, дожидаясь вас! - голос царька был звонок и певуч.
   Он долго превозносил добродетели царевичей и отца их Палланта, прекрасные законы и обычаи Аттики, морских богов, позволивших женихам обрести невест... Царек был прирож-
  денный сказитель. Под конец он уже не говорил, а пел. Пальцы простертых к царевичам рук непроизвольно шевелились, точно перебирая струны.
   Вестник Паллантидов подошел к единокровным братьям и зашептал, указывая глазами на критян.
   - Радуйся, сын Великого Миноса! - медленно произнес старший Паллантид.
   Аттические воины прятали за щитами злобные лица. Чего ожидать от мужей, которых в детстве матери пугали: 'Не угомонишься, отдам тебя слугам Миноса!' Слабая, не имеющая мощных крепостей и многочисленного войска, Аттика до самого Ферского Ужаса платила Криту дань (ахейские царства Пеллопонеса освободились от власти Миноса гораздо раньше). Подданные Палланта платили дань серебром, маслом, рабами, в том числе детьми, из которых воспитывали священных акробатов, пляшущих на спинах быков.
   Царек звал гостей в дом. Но прежде царевичи хотели принести жертву Посейдону, его супруге Посидее(16) и Гере, Устроительнице Браков.
   Домашние жрицы принесли в расписных чашах воду, чтобы Паллантиды омыли руки.
   Ахейские воины привели упитанную, тщательно вычищенную телицу с обернутыми золотой фольгой рогами.
   - Это дар прекрасной Арои, супруги великого Писистрата, - объяснили царевичи, - она желает, чтобы Гера одарила нас и наших жен любовью и многочисленным потомством.
   С крыши донесся щебет царевен:
   - Ароя - самая прекрасная!... Даже на Крите ей равных нет!
   - А правда что...
   - Тише ты! Он нас слышит!
   - Хи-хи...
   Паллантиды сняли с себя оружие и омыли руки. Старший из царевичей, Бут, простер руки к жертвеннику и стал призывать Геру. Все с восторженным видом воззрились на жертвенник, точно видели над ним парящую в воздухе лучезарную фигуру богини.
   - О, Гера, божественная мать! - взывал Бут, - будь благосклонна к народом Иоса и Аттики! Сделай плодородными наших жен, наших коров, овец и коз, и наши поля! Отврати от нас врагов!
   При этих словах иосцы и ахейцы дружно покосились на Сатура и его свиту. Эти нагло-опасливые взгляды царапали душу Сатура, точно когти демонов безумия.
   Младший брат, Эвмолп, взял из рук домашней жрицы двуострую секиру и протянул ее Буту.
   - Не знаешь порядка жертвоприношения !?
   Братья попятились. Народ ахнул.
   У жертвенника, грозя обнаженным мечом, стоял Сатур. Сатур ли? Оскаленная личина чудовища была мало похожа на прекрасное лицо миносова сына.
   - На всех островах НАШЕГО моря, когда приносят жертву, сначала просят благословения для божественного Миноса и его народа! И молят, чтобы божество истребило ахейцев!
   - Святотатство! - завизжали на крыше царица и царевны.
   - Благослови, богиня , Миносово царство! - заревело обратившееся Сатуром чудовище.
   Через мгновение красивая златорогая голова безупречной телицы валялась в луже крови у подножия жертвенника.
   Размахивая окровавленным мечом, Сатур бросился на царевичей. Земля вздрогнула от всенародного вопля. Воины быстро загородили царевичей щитами.
   - Спаси-и-и-и-ите! Закричала с крыши царица, - храбрые сыны Палланта, спасите ваше будущее царство! Спасите ваших невест! Вашего тестя! Спасите тещу!
   Голос царицы, высокий и пронзительный, достиг окраин города. Горожане хватали мечи, копья, кинжалы, пращи, палки, камни, кремневые серпы и спешили ко дворцу. Спасать мать-царицу.
   - Му-у-у-у-у-у!!! - священным быком заревел Сатур.
   - Му-у-у-у-у!!!- не рассуждая, заревели его верные мужи.
   Ибо таков был боевой клич критян.
   Паллантиды мигом спрятали кудрявые головы в шлемы, И, подняв мечи, зарычали львами. Ахейские мужи, закрывшись щитами, наставили копья.
   А коварные иосцы натянули луки и выстрелили критянам в спину. Стреляли с земли, из окон, с крыш.
   Неистовый рев Сатура перешел в стон. Могучий Бык Миноса повалился на теплые, пыльные, разбитые землетрясением, плиты с полудюжиной стрел в спине.
   Критяне, плотно окружив раненого вождя, сражались, как безумные. Никто не просил пощады. Цель была у всех одна - убить побольше предателей-иосцев и ненавистных ахейцев и гордо
  покинуть мир живых. Будет что порассказать отцам и дедам в царстве мертвых.
   Царь, еще в начале битвы укрывшийся во дворце, наблюдал из окна. Когда критян осталось не больше двух десятков, он высунулся и закричал:
   - Довольно! Пощадите их! Пуст отвезут Миносу тело его сына!
   Мечтательный царек во время победоносной битвы думал о грядущей счастливой жизни: гавани Иоса полны купеческих кораблей, кладовые отстроенного дворца ломятся от золота и зерна, счастливые дочери нянчат здоровых младенцев, зятья вернулись из удачного похода... А по ночам по Иосу бродит тень неупокоенного полубога и губит людей! Даже если похоронить Сатура в царской усыпальнице, он, неотмщенный, не улежит! Что будет с внуками? Мертвецы первым делом нападают на младенцев.
   А в молодости вместе пировали, устраивали пышную рыбалку... Сатур, безумный Сатур!
   Царь отошел вглубь комнаты, присел на ложе и всплакнул над былой дружбой.
   Критяне уже слышали радостные голоса предков, и не хотели жить. Но Минос должен оплакать своего любимого сына, и критские мужи покорились милосердным врагам и злой судьбе.
   Иосцы помогли им похоронить убитых в заброшенной пещере-гробнице, старательно замуровали вход - авось не выберутся.
   Четверо верных воинов отнесли тело Сатура на берег, подальше от проклятого дворца. Они огрызались, как псы, когда иосцы пытались приблизиться к их повелителю.
   Из пяти капитанов в живых остался один, и всем уцелевшим хватило одного корабля. Иосцы дали им воды и пищи, ровно столько, чтобы продержаться до Крита. Руки, нсоы и уши оставили. Обошлись лучше, чем с разбойниками.
   Случилось это несчастье накануне горько-радостного праздника смерти Ахду -Повелителя, супруга Матери Гор, растерзанного чудищами преисподней.
   Прекрасного юношу в золотом венце, белоснежного златорогого быка, златорогого юношу, белоснежного быка в золотом венце, ( в каждом святилище бога понимали по-разному) разорвали адские демоны и иссохла от горя Мать-Земля. Стоял конец лета, высохшие травы ломались со звоном, а море было чуть ли не горячее, как пролитая кровь Повелителя.
   Жрецы и горожане с плачем 'Ай-ай, Ахду!' выдергивали из горшков и кадушек специально выращенные за священными оградками маленькие деревца и утешали Богиню жертвенной кровью.. Народ был недоволен: на Юкте опять зарезали бычка, а не юношу, как подобает. Во всех приличных святилищах режут отроков!
   Каждый день в Кноссе устраивались пляски с быками. Каждый проткнутый рогом или затоптанный плясун считался воплощением Ахду, сладостной жертвой Матери Гор.
   По утрам Сапи просыпалась взволнованная - вдруг Сатур вернется сегодня? Что он станет делать? Отпразднует возвращение - и что дальше? Пойдет к батюшке проситься в зятья? Вот страх-то! Конец медовому девичеству!
   - У иосского царя есть дочери-невесты! Как бы Сатур не приплыл женатый! - поддразнивали Сапи девушки. Они дразнились, только если рядом не было Канеи. У Канеюшки язык был острый, о рука тяжелая, барышни ее побаивались. Без Канеюшки Сапи не знала, как ответить. Она краснела, в глазах щипало.
   - Плохо тебя воспитывают, - качала головой Акакалла, - если тебя дразнят, смотри на обидчика ласково, но не как на человека, а как на смешную обезьянку. И улыбайся, как улыбаются обезьянке. Я тебя научу.
   Во время такого урока к Акакалле прибежал вестник от мужа.
   В Амниссе причалили купцы с Пароса, побывавшие на Иосе. Они остановились там, чтобы набрать воды (Иос - место гиблое, ни продать, ни купить). Уже готовились к отплытию, когда народ на берегу закричал, что в царском дворце - битва! Купцы заторопились - незачем встревать в чужие драки. Но все же, отплывая, успели увидеть жалкую кучку израненных критян, бережно несших на большом прямоугольном щите мертвого. Покойник был высокого роста, густые волосы свисали до земли. Иосцы кричали: 'Великий Сатур убит! Наш царь победил Миносова сына!', но к скорбной процессии подходить боялись.
   - Иди домой, Сапи, - яркая, оживленная Акакалла в мгновение ока превратилась в худосочную невзрачную женщину, - вот беда, так беда...
   И заплакала. Тихо и горько, без красивого заламывания рук и пышных причитаний.
   Во дворце никто не мог понять, чт именно произошло на Иосе, зато в конце дня сметливый народ 'знал' все. В гости у царю Иоса прибыли Писистрат с Ароей. Несчастный Сатур решил отбить жену, и был растерзан, как Ахду. Что поделаешь, горька судьба сына жрицы.
   Вместо 'Ай-ай, Ахду!' народ заплакал 'Ай-ай, Сатур!'
   Смерть дедушки Сути Сапи перенесла молча, нахохлившись, с сухими глазами. А сейчас домашние дивились, откуда в таком маленьком, худеньком теле столько крика. Охрипнув, Сапи лежала в своей спальне и беззвучно всхлипывала.
   - Видите, что случается, когда барышню не держат в строгости! - вещала внизу Цальпа, - барышня должна сидеть дома, и никаких мужчин, кроме отца и братьев не видеть и не слышать! Влюбляться могут зрелые мужи, вдовы и блудницы! А влюбленная девушка - все равно, что младенец, правящий колесницей! Вот даст отец мужа - люби его!
   Минос в это время жил в особых подземных покоях, символизировавших подземное царство. Ночью, когда дворец стихал, вблизи священного подвала были слышны его рыдания. И это было не так страшно, пока Ахду считался мертвым. Когда Ахду 'воскрес', вслед за ним должен был
  'ожить' и Минос, и торжественно покинуть подвал со словами: 'Вот я! Богиня вновь родила меня!' Но когда царица, одетая Матерью Гор, в сопровождении жриц и жрецов приблизилась к бронзовым дверям подземных покоев, Минос отказался выходить.
   - Нет у нас бога! Сатур мертв! - прокричал обезумевший царь из-за бронзовых дверей.
   Дворец испуганно перешептывался, народ скулил от ужаса. Царь восстал против богов! Чего ожидать? Взойдет ли завтра солнце?
   Но наступивший рассвет был обычным ясным и жарким рассветом конца лета.
   И очень шумным. Сапи проснулась от криков. Кричали во дворце, перекликались в садах:
   - Хвала Ахду! Ахду вывел Сатура из царства мертвых!
   - Госпожа, такая радость, - вид у няни был грустный, - корабль вернулся! Один-единственный! Сатур тяжело ранен, но жив. Если до сих пор не умер - значит, выживет.
   В голосе Мари было мало уверенности.
   Сердце Сапи чуть не разбилось о ребра. Если бы она не лежала, а стояла - непременно упала бы.
   Сатура привезли на крепкой, запряженной мулами повозке. За ней следовала телега с прочими ранеными. Дальше шли уцелевшие.
   Смотреть на героев сбежался весь Кносс. Но крики 'Хвала Ахду!' и 'Сатур жив!' смолкли, едва горожане увидели неподвижного, как труп, Сатура., и жалкие остатки его воинства, пощаженные 'милосердным' предателем. Заголосили женщины, следом - мужчины. Огромна волна плача хлынула ко дворцу.
   Когда мулы вкатили повозку с Сатуром во двор, царь закричал пронзительно и хрипло, как чайка, и бросился к сыну. Царица выдернула из прически нити жемчуга, и собралась метнуть их подальше, но Акакалла, ловко перехватив руку сестры, вынула из нее драгоценности, и шепнула царине на ухо:
   - Акарея, не дури. Выздоровеет он.
   Итана и Никулея заботливо поддерживали Сапи под локотки. Бесчувственный Сатур, укрытый до подбородка, был столь же неподвижен, как изломанный Эримант и высушенный и заключенный в футляр дедушка Сути.
   - Как мертвый, - прошептала Сапи.
   - Эримант, - вздохнула Итана.
   Богини, опекающие женщин, невероятно жестоки. С детства Сапи была счастлива тем, что во дворце живет прекрасный Сатур, и иногда скользит свои божественным взором по толпе девушек, среди которых затерялась Сапи. Мечтала ли Сапи, что этот взгляд когда-нибудь остановится на
  ней? Не думала, потому что не смела думать. Такие дары обычным барышням не полагаются. Богини иногда дают их подержать, и тут же отнимают! Сатур не выживет. В нем совсем нет жизни!
   Никулея перегнулась через кипарисовые перила.
   - Вовсе Сатур не похож на мертвого. Лицо вон какое красное! Жар у него.
   - Господии-и-и-и-н! - к повозке мчалась Везуна.
   На ней было лучшее из оставленных Ароей платьев. (Одежду бывшей жены Сатур разделил между служанками). Ожидая господина, Везуна набелилась и насурьмилась, нарумянила щеки, уши и пятки!
   - Господин! Богоравный Сатур! - задыхаясь, Везуна остановилась у повозки, - открой глаза! Взгляни! Здесь твой отец, мать, братья! Открой глаза!
   Сатур лежал по-прежнему неподвижно. Челядинцы принесли ложе, осторожно переложили на него господина, и понесли в покои, сопровождаемые вопящей без стеснения домоправительницей.
   Сапи хотелось поскорее уйти домой. Слишком уж настырно на нее глазели.
   - Госпожа Сапия! Царица зовет тебя!
   Сапи вздрогнула от сочного грудного голоса. К ней шла Белянка, домоправительница царицы. Она была немолода, примерно ровесница своей повелительницы, но прекрасна. Как луна в зените. Казалось, от нее исходит белое сияние. У высокой, ростом с Миноса, пышнотелой Белянки кожа была молочно-белая, а глаза - бледно-голубые. Ее привезли с севера, из янтарных стран, видимо, совсем маленькой : родного языка Белянка не помнила.
   Небесные глаза Белянки были заплаканы.
   - Ой, Сатур, Сатур... - вздохнула она, - лежит, как неживой, в себя не приходит. Хапиджефаи и лучшие жрицы-врачевательницы хлопочут, а он как неживой... Царица говорит мне: позовем маленькую Сапи. Сатур услышит ее голос и очнется. Пойдем, госпожа.
   'В покои Сатура! Прямо в спальню!... А если Сатур не очнется... никогда!? Я буду вроде как ... виновница?... Как на меня все смотрят!...'
   Трепещущая Сапи пошла за Белянкой, точно за божественной вестницей, в обитель богов. Няня Мари хотела последовать за барышней, но Белянка кивнула - не надо.
   Много раз Сапи слышала, что роскошнее Сатура не живет даже царь Египта. Но сейчас разглядывать стенные росписи и мебель было непросто - везде люди. Тяжелый жаркий воздух напитан запахами распаренных тел и благовоний.
   В спальню посторонних не пускали. Сапи вошла туда, как в прохладную ванну. Прохладнее
  всего было глазам, потому что окна затеняли темно-голубые занавески, и спальню заливал сумрачный и холодный свет. Трещало в руках служанок разрываемое полотно.
   Большую часть тесноватой комнаты занимало великолепное ложе черного дерева, инкрустированное золотом и слоновой костью. У ложа в кресле сидел Минос и по-бабьи подвывал, схватившись за щеки. Царица, обняв мужа за плечи, плакала в голос. Стройные долговязые нубийцы прилежно махали опахалами, стараясь не задеть расхаживающую из угла в угол Акакаллу.
   - Выживет он! У него сердце, как у быка, а раны не такие уж страшные, - твердила Акакалла, - чем плакать, лучше подумайте: если бы мы заключили союз с Микенами, посмели бы жалкие Паллантиды поднять оружие на сына Миноса? Великие ахейские царства относятся к Аттике, как могучие дядья к племяннику-сиротке! Если мы породнимся с царем Акрисием, Киклады будут дрожать, лишь заслышав твое имя, Теодамант!
   - Оставь меня в покое, Акакалла! - всхлипнул Минос.
   Большой, голый Сатур лежал на животе. Длинные волосы тщательно расчесаны и подвязаны. Лицо - одного с пурпурной подушкой цвета. Зад слегка прикрыт концом покрывала. Все повязки сняты. Хапиджефаи бронзовой лопаточкой вычищал из очередной раны зеленоватый гной. Страшная осунувшаяся Везуна топталась за спиной лекаря, что-то недовольно шепча.
   Сапи сделала шаг вперед и едва сдержалась, чтобы не зажать рукой нос. Свежо было только у двери. Вокруг ложа пахло разлагающейся плотью.
   - Сапи, - царь поднял залитое слезами лицо, поди сюда, бедняжка. Погляди, что проклятые иосцы сделали с твоим женихом!
   - Ахейцы, - рыдая, поправила царица.
   - Замолчи, дура! - дернулся Минос, - погляди на раны - стреляли в спину! Это иосцы окаянные! Пусть вороны расклюют их трупы!
   Мелкими шажками Сапи приблизилась к безжалостно праздничному драгоценному ложу. Пышное ложе крепко стояло на прихотливо выточенных ножках. Оно не стало менее прекрасным, оттого, что на него положили страшного полумертвого Сатура, а рядом плакали и бранились царственные супруги.
   Ей пододвинули столь же неуместно радостное кресло, пестрое от узоров, как грудка куропатки.
   - Садись, садись, - дрожащей пухлой рукой царица взяла тоненькую ручку Сапи, и усадила барышню рядом с собой.
   - Возьми его за руку, - прорыдал Минос, - он почувствует..
   Царица, так и не выпустившая сапиной руки, тут же приложила ее к пылающей руке Сатура.
   - Ой-ой-ой! - завыл Минос, - мой теленочек, мой бык могучий!
   - О-о-о-о-о! - вдруг застонал Сатур, - гребите!
   Все вздрогнули, будто бездушный труп голос подал.
   - Гребите, гребите! - бредил Сатур, - вы плохо гребете! Всю ночь мы кружим вокруг проклятой Феры! Гребите... куда-нибудь! Они видят нас... а-а-а-а-а! - Сатуру мерещилось что-то ужасное.
   - Ему лучше! - обрадованный Минос погладил сына по голове.
   Так вот как выглядят вблизи раны от стрел! Небольшие, кровоточащие. Кожа вокруг них красная и распухшая. Хапиджефаи вычистил гной и мазал раны пряно пахнущей мазью. Одна рана... две.... семь... Еще на бедре и на ягодице... Это не смешно, а страшно!
   Налетели огненные мухи и залепили Сапи глаза. Обмякнув в кресле, Сапи поплыла вслед за Сатуром. Во тьме, вокруг безжизненной, населенной ужасными мертвыми созданиями, Феры...
   - Она его любит! - плакал царь, - если б я знал! Зачем только взяли эту Арою!
   - Ароюшка.... Отзовись! - простонал Сатур.
   - Сапи, скажи что-нибудь! - крикнула царица бесчувственной Сапи.
   В спальне было шумно. Минос громко поносил мерзопакостных правителей Милоса, Иоса и Аттики, царица громко жалела мужа, Сатура и Сапи, Везуна брызгала на сомлевшую Сапи водой, Хапиджефаи просил не беспокоить раненого, опахала шелестели. Никто не расслышал ароюшкиного имени. Всем показалось, что Сатур зовет Сапи.
   Очнулся Сатур вечером. Везуна, радостно завывая, обцеловала господина с ног до головы.
   - Отправь гонцов к отцу, матушке и прекрасной Сапии - сказать, что мне полегчало! - велел Сатур.
   - Хвала благим богам, - вежливо ответил вестнику Вадуними.
   - С чего это Сатур вестника прислал? - недобрым голосом поинтересовалась Цальпа, - и без вестника ясно: во дворце тихо - значит, Сатур жив, а поднимется плач - значит, помер.
   - Скоро наша Сапи станет супругой царевича, - вздохнула няня.
   Цальпа выпрямилась в своем темном покрывале, встала посреди двора важная-преважная, и, презрительно наморщив свой хеттский нос, произнесла:
   - У нас, в царств Хатти, сватают невест, когда возвращаются с победой. У вас, я вижу, наоборот.
   - Выпорю, - вяло пригрозил ей господин, - Сатур не виноват в том, что боги отвернулись от
  Крита. Но милость богов может вернуться... Конечно, я мечтал о другом зяте...
   Вадуними кручинился. Зато на следующий день несколько должников явились к нему с долгами и льстивыми речами.
   * * *
   Лето кончилось. Люди радовались плодам своих трудов. На бойнях резали скотину. Дворец пропах копченым мясом и молодым вином. Сотни царских прях и ткачих пряли и ткали доставленную из деревень шерсть, состриженную еще в начале лета и лен нового урожая. У Вадуними было много работы. Он проверял отчеты за прошедший год и планы на будущий(17) от четырех десятков дворцовых контор, ведающих виноградниками, давильнями, доставкой меда, фруктовыми садами, ловлей пурпурниц, красильнями, пастухами, кожевниками, сыроделами... Только вечером, когда писцы откладывали таблички, у Вадуними появлялось время для печали. .Грядущая свадьба сулила Сапи много почета и мало счастья.
   Каждый день Сатур посылал в дом начальника писцов вино и лакомства. Он быстро выздоравливал. Вскоре на своих ногах пришел к Вадуними на ужин и долго беседовал с ним о том, насколько аккуратно вожди деревень выплачивают Миносу подати. Сатур явился нарядный. Но выглядел скверно - исхудал, лицо серое, глаза красные. Даже тщательно расчесанные и умащенные волосы были не те, что прежде - поредели, потускнели. Но Сатур был весел, любезен и даже суровую Цальпу рассмешил рассказами о кисломордом царьке.
   Каждый день Вадуними обреченно ждал сатуровых сватов. И злился на себя: надо было взять в дом Гупану, его родители ждали, что Вадуними первым предложит заключить брак. Юноша вполне созрел для женитьбы. Скромный, милый... А придется отдать единственную дочь сыну жрицы, от которого отступились боги.
   Сапи не смела спорить с расстроенным батюшкой, но думала иначе. Похищение Арои и одно-единственное проигранное сражение не означают, что Сатур стал ненавистен богам. Да и никакого сражения не было - коварное разбойничье нападение! Переменчивые боги иногда испытывают великих мужей, чтобы позже осыпать их дарами.
   Сапи каждый день ходила к гробнице. Может, дедушка Сути посоветует что-нибудь полезное? Сапи раскладывала на жертвенном столе особые хлебцы, наливала дедушке свежее пиво. При этом следовало сказать:
   - Тысячи хлебов и кружек пива, быки и птицы, масло и терпентин, лен и веревки, превосходные и чистые вещи, которые дарит земля и которыми живет бог - все это для Ка(18) Сути правогласного!
   Няне все это не нравилось.
   - Старик тебя приманивает. А для чего - неведомо, - беспокоилась она.
   Сапи хотелось поразмышлять у гробницы в одиночестве, но няня не желала покидать госпожу. Ей виделись страшные картины: осыпается, как при землетрясении, каменная кладка, медленно раскрываются двери гробницы, и, обмотанный развевающимися на ветру бинтами, выходит дедушка, и утаскивает барышню во тьму! Разумеется, Мари не оскорбляла память покойного вслух, но очень опасалась.
   Однажды она все же отлучилась. Живот прихватило, и Мари побежала в кипарисовые заросли, густые, не просматривающиеся, очень удобные. А когда вернулась, госпожа выглядела странно. Сидя на каменной скамье, Сапи остановившимися глазами смотрела куда-то вдаль, и улыбалась безумной, восторженной улыбкой, точно увидела божество.
   - Он явился!? - запаниковала няня, - какой он был из себя!? В бинтах!?
   - Нет... он был прекрасен... - еле слышно ответила оцепеневшая Сапи.
   Не будь няня так оглушена страхом, она бы услышала невдалеке шаги могучего мужа. И. оглянувшись, разглядела бы среди кустов яркую желто-синюю юбку Сатура. Но няня видела только обмирающую от счастья барышню.
   ... Сатур возник перед Сапи мгновенно, как призрак. Наверняка следил, ждал, вдруг няня отлучится? Сатур нежно взял Сапи за подбородок, заглянул в глаза своими божественными очами, точно двумя огненными копьями пронзил до самых пяток! Склонившись, поцеловал в губы. И легко, как юноша, убежал. Сапи застыла на скамье. Оказывается, окаменеть можно не только от горя, но и от счастья.
   В счастливой сапиной голове оглушительно пели сладкоголосые сирены. Дедушка одобряет Сатура! Иначе не позволил бы ему поцеловать родную правнучку у дверей собственной гробницы. Вышел бы и напугал своим бинтами, это точно!
   Дома Сапи по-дурацки хихикала, уединившись в спальне. Над собой смелась. Над своими трясущимися руками, над пылающим телом, над поглупевшей головой.
   О телесной любви Сапи знала все. Виноваты в этом была не только охальница Канея и запретные дедушкины свитки, но и дворцовые дамы. Собираясь без мужчин, замужние женщины не стеснялись присутствия девчонок - пусть учатся. В покоях царицы или Акакаллы было что послушать. Да и дома. В отсутствие батюшки няня и служанки такие беседы вели! Цальпа иногда покрикивала: 'Тише, барышня услышит!' И тут же начинала рассказывать свое, еще похлеще.
   Но, слушая соблазнительные разговоры, Сапи не могла представить, что все эти поцелуи, объятия и бесстыдные игры настолько лишают разума! В голове поют сирены, а тело сладостно
  плавится.
   Несколько дней спустя, усталая, умиротворенная Сапи возвращалась из девичьего хоровода.
   - Что у вас случилось? - вдруг встревожилась идущая рядом Итана, - слышишь, кричат?
   Крик не крик, а громкий разговор действительно доносился из дома начальника писцов..
   Сапи бросилась к калитке. Во дворе толкались, громко переговариваясь, батюшкины писцы. 'Не случилось ли чего с батюшкой!?' - испугалась Сапи, но тут ж успокоилась: служанки весело разносили вино.
   В зале метался из угла в угол до предела взволнованный батюшка.
   - Сатур был здесь!... Разодетый, вокруг расфуфыренные капитаны... Он попросил тебя в жены!... Вот подарки ...! А писцы мои прибежали поздравлять! Наверное, им сказали сатуровы челядинцы... Я теперь - Миносов сват!
   Батюшка выругался, как непомерно нагруженный носильщик, упал в кресло, и заплакал.
   Сапи никогда не видела батюшку плачущим. Ей захотелось поскорее убежать в бывшую дедушкину спальню, взять свиток с мудрыми поучениями, почитать и подумать: как быть, если ты счастлива, как богиня, а батюшка ругается и плачет?
   Но сначала следовало взглянуть на подарки. Рядом с кипарисовым сундуком, где хранилось недавно приобретенное сапино приданое, стоял другой сундук, сияющий. Он был весь покрыт яркой медью, и закатное солнце, проникающее в распахнутые двери, заставляло его сиять.
   - Гляди, барышня! - Цальпа распахнула сундук, и с нежным звоном, расправила перед потрясенной Сапи золотую юбку. Плотная желтая ткань была густо расшита большими и малыми золотыми бляхами.
   - У самой царицы такой нет! - восторгалась Цальпа, - воистину, Сатур - Миносов Бык!
   Золотая юбка примирила ее со 'злосчастьем' Сатура.
   И тут Сапи осознала- кончилось медовое девичество! Только что водила хороводы и вот...
   Сапи села напротив батюшки и заревела.
   - Сама виновата! - всхлипнул батюшка - зачем улыбалась Сатуру?
   Свадьбу решили сыграть будущим летом. За год Сатур окончательно выздоровеет, приведет в порядок свои дворцовые покои и усадьбу. Сапи повзрослеет, окрепнет и научится вести хозяйство.
   - Зачем я медлил!? - сокрушался Вадуними, - когда тебе исполнилось двенадцать, я должен был взять в дом Гупану!
   ...Боги, как Сапи испугалась! Нянина постель была пуста. Едва барышня засыпала, Мари перебиралась в спальню господина. Сапи была разумная барышня, ее не пугали ночные демоны с птичьими головами.
   Сапи проснулась, поглядела в окно. Судя по звездам, полночь миновала. Было славно лежать, безмятежно глядя в черную темноту комнаты и лучезарную, звездную черноту ночного неба в окне. Сапи прислушалась к обыденным, отгоняющим страхи, ночным звукам. Залаяли собаки, заревел в далеком хлеву бык, протопала стража, ветер, промчавшись по садам, ворвался в окно. Сапи поплотнее закуталась в пушистое покрывало. Ночи становились все прохладнее.
   И вдруг в окне появилась черная косматая голова! Сапи заорала. Она уже понимала, что это Сатур, вымоленный, вымечтанный жених - и продолжала кричать!
   Голова исчезла. Вбежала няня.
   - Дурной сон приснился, - сказала Сапи.
   Няня дала барышне медового напитка, повесила на шею оберег от злых духов и опять ушла к батюшке. Сапи рассердилась на себя - зачем кричала? Окно сапиной спальни выходило на плоскую крышу дворца - надежнейшее, охраняемое место. Не то что злоумышленнику, не всякому жителю дворца стража позволит разгуливать ночью по крыше. И никто не осудит невесту, принимающую ночью влюбленного жениха. Главное, сыграть свадьбу, пока не виден живот.
   Какая досада! Сама прогнала возлюбленного!
   Расстроеная Сапи лежала без сна, и дождалась.
   - Куропаточка моя! Я испугал тебя? - зашептал Сатур под окном, не показываясь.
   - Я со сна, - радостно оправдывалась Сапи.
   - Могу я войти?
   И Сапи прошептала себе приговор:
   - Входи. Няня у батюшки.
   В окне снова возникла так испугавшая Сапи пышнокудрявая голова, затем Сатур ловко протащил свое немалое тело сквозь небольшое окошко. Сапи тряслась под козьим покрывалом от волнения и сильнейшего, помрачающего ум, восторга. Могучий Царский Бык надвигался, как девятый вал! Он легко и бесшумно опустился на пол у постели, безошибочно нашел в темноте сапины губы и нежно поцеловал! Губы Сатура вкусно пахли дорогим вином. Прикосновения губ - такая малость! -обездвижило Сапи, точно египетский яд! Не пошевелиться никак!
   Мгновенным движением, Сатур сдернул с неподвижной, пылающей Сапи покрывало и осторожно укусил худенький живот чуть пониже пупка. Сапи только охнула, задыхаясь.
   - Ах, ты, египтяночка! - дыхание Сатура казалось огненным, - какая стройная!
   Старшие женщины любили порассуждать о пылких глупых юношах, которые ласкают девушек так, как надобно ласкать зрелых жен, и барышни пугаются. Гупану нисколько не напоминал этих наглецов. Единственное, на что он решался - несколько раз брал Сапи за руку. Ну, еще высмеивал египетские письмена...
   Изощренный в любви Сатур не отрывал губ от тела невесты. Сапи насмотрелась подобных ласк, сидя с Канеей в 'гнезде'. И не догадывалась глупая Сапи, хихикая и отплевываясь, что не гадкие это игры, а прикосновение божества! Временное бессмертие! Теплые, чистые, пахнущие лавром и миртом, волосы Сатура окутывали Сапи божественным облаком. Сапи не чувствовала ни верха, ни низа, не видела ни света, ни тьмы, боялась только закричать в голос, как кричат узревшие бога менады. Если бы Сапи в этот миг ужалил комар, он бы улетел, мотаясь из стороны в сторону, пьяный от сапиной крови.
   Весь следующий день Сапи продремала. Тело сладко ныло, как после долгой священной пляски, и весь мир был Сапи не нужен. Укрывшись с головой, Сапи вспоминала ночное потрясение.
   Конечно, благородный Сатур позволил себе лишь поцелуи. Воистину, маленькая Сапи слаще всех вин! Сатур вернулся домой пьяный от желания, которое удовлетворил с Везуной. Любовь господина потрясла ее не меньше, чем Сапи.
   'Назло всем немилостивым богам Сатур будет счастлив и родит могучее потомство!' - глядя на умиротворенного, спящего повелителя, Везуна заливалась счастливыми слезами и благословляла прекрасную девушку, исцелившую Миносова Быка.
   Но назавтра исцеленный любовью Сатур, вернулся из отцовских покоев злой, как зимний шторм. Страшным взглядом разогнав челядь, он заперся в спальне с большим кувшином вина и напился до бесчувствия. Вездесущие купцы привезли Миносу весть - весь Иос пляшет на свадьбе перезрелых царевен с Паллантидами! Паллант прислал сыновьям еще десяток кораблей. Все окрестные правители, ахейские и кикладские, шлют новобрачным богатые дары. Кисломордого царька не узнать - целыми днями поет! Никто теперь не посмеет воровать иосских дев!
   - Пропади он пропадом, этот Иос! Ахейцы спасли нас от расходов! - решили сердитые кносские мужи.
   А спустя малое время прилетела такая весть, что все дворцовые жены побросали рукоделие, оставили детей няням, собирались кучками, ахали, махали руками, смеялись, ругались...
   Ароя сына родила! Здоровенького! А Писистрат.... Думаете, приказал его утопить? Ни за что! Он взял его из рук повитухи, торжественно вынес в зал, где волновались тесть, теща и вся милосская знать, и провозгласил:
   - Это мой сын Нестор!
   - Нестор, сын Писистрата! - прослезились дед с бабкой.
   - Писистрат - муж добросердечный, - обрадовалась Сапи, услышав новость от Итаны.
   - Он хитрый - возразила подруга, - царь Иоса и его супруга за то, что чужого сына признал, на него молиться будут. Ароя тем более... А Сатур опозорен! Милосцы смеются - три года вспахивал поле и никакого урожая! Называют Сатура - Вол Миноса!
   'Пусть называют! - думала Сапи, - я ему рожу шесть... нет, двенадцать детей, шесть мальчиков и шесть девочек. И все поймут, что Сатур - воистину Бык Миноса!'
   Спозаранку Сатур вышел на галерею, а под галереей жарко беседовали женщины.
   - Нестор, сын Писистрата! - это сказали не женщины внизу, а чудовищные упырицы с оленьими головами, каждая - о семи грудях.
   Обступив Сатура, они взмахнули когтистыми лапами. Сатур повалился на расписной пол.
   На грохот упавшего тела с горестными завываниями прибежала Везуна. Двое могучих челядинцев отнесли Сатура в спальню.
   Очнувшись, Сатур потребовал кувшин вина покрепче, и макового зелья. Везуна велела служанкам подать требуемое, и ушла в кладовую плакать.
   Проснулся Сатур на следующий день. У постели всхлипывала домоправительница.
   - Господин, Минос желает тебя видеть. Вчера вечером прибегал вестник из Диктейского святилища. Я не знаю, с какой вестью, но, говорят, Минос опечален.
   Сатур сел на кровати, потряс одурелой головой.
   Везуна поднесла чарку пива. Сатур выпил, ожил слегка - и задохнулся от боли. Сын Ароюшки, его собственный долгожданный сын назван Нестором! Сын царевича из дома Миноса станет величаться Писистратидом! Нестор Писистратид из дома... Кто у них родоначальник? Тоже Нестор? Вот мерзость! Бесчестного Писистрата все называют отцом Нестора! А Сатур - Вол Миноса! Вол!
   - Во-о-о-о-ол! - заревел Сатур на несчастную Везуну, - я - Вол Царя! Вол! Поняла? Волу не место среди мужей совета! У Миноса два законных сына, пусть они и разбираются с Диктейским святилищем! Принеси вина! И маковой настойки!
   Плача, Везуна сказала миносову вестнику, что царевичу нездоровится. А Сатур, хорошенько залив горе, почему-то не погрузился в блаженную дремоту, а задумался. Что если похищение Арои, иосский позор, 'великодушие' Писистрата - вовсе не гнев богов, а наведенная порча?
   Благочестивый Сатур чтил всех богов, и жертвы приносил вовремя. Особенно Сатурии, материнской богине. Сатурия-Властительница имела полное право преследовать дитя своей
  неверной жрицы, но до недавнего времени богиня благоволила Сатуру. Чудовищные оленеглавицы - не из ее свиты. Сатурии служат благородные гении с крыльями бабочек. В своих лягушачьих лапах они держат священные сосуды.
   Не может быть, чтобы все боги, ласкавшие и лелеявшие Сатура с самого рождения, вдруг разом отступились. Подобного единодушия не бывает ни у людей, ни у богов. Несчастья Сатура - работа могучего волшебника, либо волшебницы. Где водятся самые искусные волшебники? В Египте! Откуда все снадобья и заклинания? Из Египта! Зачем египтяне солят своих мертвецов? Чтобы те помогали им своим загробным могуществом!
   Египтянку Тамит, мать Сапи, Сатур помнил хорошо. Тамит была красивая, как из бронзы литая. Вадуними - худородный, но красавец и отменный писец, мог бы жениться на прелестной внучатой племяннице самой Венисазеры, но предпочел внучку беглого египтянина. Приворожила беднягу египетская колдунья!
   Волшебница Тамит умерла самой обычной смертью. Благополучно родив дочь, она вскоре простыла, зима выдалась холодная. Сатур зимовал тогда на Сардинии, на похоронах не был, и после никого не спросил: засолили Тамит или погребли по критскому обычаю? Что, если засолили?
   Сатур ясно видел, как дремлет в просмоленных бинтах красавица Тамит. То есть не дремлет. Она беседует со своими богами. Среди живых она оставила дочь. На кого оставила? На легкомысленного отца и его глупую наложницу, на странную, прячущуюся под покрывалом, домоправительницу. Да какая мать в гробнице улежит! Сапи заневестилась, ей нужен муж. Лучший муж Крита. Он женат? Пусть жену похитят! У него есть возлюбленная? Поссорим! А для вящей покорности опозорим на все море! Чтобы одна радость в жизни осталась - девчонка! Она очень хорошо попросила египетских богов... Хеттские жены тоже знатные колдуньи, им подчиняются тысячи демонов! Домоправительница наверняка в сговоре со своей мертвой госпожой. Сатур представил, как безлунной ночью Цальпа, в свое хлопающем на ветру покрывале, пробирается к гробнице и шепчется с невысокой стройной фигуркой, туго обмотанной бинтами.... Брр-р-р-рр! Может, и Сапи с ней ходит, подносит матери чашу жертвенной крови, и пожимает холодную, в шершавых бинтах, руку: 'Матушка, скоро Сатур будет готов?'
   Вот почему великий Сатур, глядя на маленькую, тощенькую Сапи слепнет от страсти! Вот почему у ее тела вкус фиников! Прочь, морок!
   Вскочив с постели, Сатур бросился в домашнее святилище. Оно находилось тут же, за занавеской - маленькая комната, где на драгоценном столе были расставлены фаянсовые и костяные идольцы.
   - Молю тебя, Владыка Ахду, спаси меня! Сатурия, Идайя, Диктинна, Дедал многознающий, Разайя Плодоносящая - спасите!
   И ничего не почувствовал в ответ. Боги куда-то ушли. Только расписные изваяния смотрели на Сатура нарисованными глазами. Душно!
   Из святилища узкая лесенка вела на крышу, на священную площадку, с которой Ароюшка, бывало, славила Всесветящую.
   Кто теперь помолится за Сатура?
   Дул холодный ветер. Солнце закатилось. Над холмами сияла убывающая луна. Какие острые рога у Всесветящей! Того и гляди, зарежет! Молиться-то за Сатура некому!
   От дома начальника писцов косо неслась по ветру струйка дыма. Готовят ужин или варят чародейское снадобье?
   Сапи оказалась совсем близко! В обнимку с Итаной она прогуливалась по крыше над покоями Акакаллы. Сапи куталась в ярко-желтую шаль и светилась в сумерках, как месяц. Увидев Сатура, смутилась и прижалась к подруге. Сатур помахал ей рукой, чтобы не заподозрила, что ему все известно. Сапи выпростала из-под шали тоненькую руку, и неловко махнула в ответ.
   Сатур внезапно умилился. Таких милых тоненьких ручек у колдуний, водящихся с мертвецами, не бывает.А что до вкуса фиников - это нельзя наколдовать. Это - природный вкус Сапи, маленькой египетской царицы!
   Умиротворенный Сатур спустился в спальню и потребовал еще вина.
   Сапи под одеялом сражалась с дремотой. Приученная ложиться рано, теперь она заставляла себя не спать до страшного часа колдуний, когда они, обернувшись совами, кружат и кувыркаются в небе... Сапи ждала Сатура. Сатур не приходил. Утром няня удивлялась, почему барышня такая сонная. Сапи беспокоилась, да что там беспокоилась - паниковала: вдруг Сатур разлюбил ее?! По сравнению с пышнобедрой, лилейной Ароей, Сапи- бсперый птенец. А Сатур - не наивный Гупану. Он познал прекраснейших женщин Крита, Киклад, Ханаана, Италии и янтарноволосых красавиц Севера.
   - Говорят, Сатур болен. Продуло его, а он раненый, - принес весть батюшка.
   И проворчал:
   - Раненый, а жениться полез!
   Сапи обрадовалась. Не разлюбил, а всего лишь приболел. Выздоровеет.
   - Я думал, у меня будет молодой зять. Писец! Вместе бы работали! - тужил начальник писцов.
   Отцовские слова не огорчили Сапи. Умненькая Итана недавно объяснила ей, что будущих зятьев полагается хулить. Прежде Акакалла сравнивала Эриманта с бараном, а теперь называет Ликаона микенским дурнем, хотя сватовства еще не было.
   * * *
   Итана и Никулея ждали Сапи в саду, в беседке. Вечера стояли холодные, но выбранная подругами беседка была окружен густым кустарником, спасавшим от ветра. Барышни собирались зажечь светильники, и поплотнее закутавшись в козьи покрывала, дотемна рассказывать
  друг дружке сказки.
   Солнце садилось, весь сад был будто коралловый.
   - А вот и господин царевич, - безмятежно сказала няня.
   Навстречу спешил Сатур. В длинном, розовом от закатного солнц, плаще. Блестящие волосы отливали алым.
   'Нет, это не Сатур, - подумала Сапи, когда величественная фигура приблизилась, - Сатур ходит царственно, а этот... Трусит, как больной пес! Но почему он так похож на Сатура?'
   'Не-Сатур' подлетел с разбойничьим подскоком.
   -Куда идешь, колдунья? - зарычал он на няню, - засушенных египтян проведать?
   Это не мог быть Сатур. Это был злой демон в образе Сатура.
   Мари не стала размышлять, Сатур это или чудовище. Она обхватила госпожу руками и заорала на весь Кносс.
   - Спасите!
   Стражники, наученные горьким опытом разбойничьего вторжения, примчались сразу. И застыли на месте. Тоже, видимо, засомневались, Сатур это или не Сатур.
   - Господин царевич, великий Бык Миноса, - нерешительно произнес офицер, - здесь женщина кричала, мы думали - разбойники...
   Сатур улыбнулся как хитрый ребенок:
   - Нет, это не разбойники. Это я. Колдуний пугаю. Все женщины в Кноссе - ведьмы, вам известно?
   От безумного Сатура попятились все - няня, крепко обнимающая Сапи, и могучие воины в рогатых шлемах.
   Сатур странно, тонко захихикал и повернулся спиной. Солнце ушло. Сад из кораллового стал мглисто-синим, и мглистый, потухший Сатур пошел прочь.
   - Царевич сошел с ума, - прошептал стражник.
   Офицер зажал ему рот.
   'Это не Сатур! - в отчаянии мысленно кричала себе Сапи, - это - злой дух, из тех, что являются на закате'.
   'Злой дух' не ушел с ветром и не просочился под землю. Он вернулся во дворец, и так напугал своими речами домоправительницу, что она поспешно подала господину успокоительную
  маковую настойку и послала за Хапиджефаи.
   Сатур вел себя не как благородный муж. Запершись в спальне, он кричал Хапиджефаи из-за двери:
   - Убирайся в свою гробницу, египтянин копченый!
   Гордый лекарь, царицын любимец, процедил:
   - Сломайте дверь, свяжите больного, я его осмотрю.
   Но челядинцы не двинулись с места. Обиженный Хапиджефаи ушел.
   Испуганным челядинкам во главе с льющей слезы Везуной, оставалось только воскурить отгоняющие злых духов травы и бормотать:
   Я - служанка великой Идайи,
   Я - служанка великой Диктинны,
   Я - провозвестница бога Ахду,
   Чтобы вернуть болящего к жизни,
   Ахду великий меня послал,
   Свою чистую чару дал мне чарой,
   Свое чистое слово дал мне словом,
   Свою чистую влагу дал мне влагой...
   Влага имелась в избытке. Везуна, рыдая, отнесла господину очередной кувшин вина. Сатур принял кувшин, зверским взглядом 'поблагодарил' домоправительницу, и с грохотом захлопнул за ней тяжелую дверь. И задвинул медный засов.
   На рассвете Сатур отодвинул засов и вышел из спальни. Молча, как призрак, прокрался мимо спящих челядинок и застывших от незнания что делать, стражей. Сатур направился в святилище Госпожи Лабиринта, что во дворе.
   Маленькая изящная постройка содрогнулась от сатурова рева:
   - Му-у-у-у-у!!! Я - Вол Миноса! Во-о-о-оол!
   Сапи в это время спала тяжелым горьким сном у себя в доме, и вряд ли слышала крик, что поднялся во дворце. Может, ей пригрезилось нечто шумное - гроза или всенародная казнь.
   Вокруг нарядного, как фигурное печенье, святилища ревела толпа. Сначала стражники и челядь, а потом и знать начала покидать спальни.
   - Я - вол! Вол! Зачем волу ятра? - голосил Сатур, - сейчас отрежу во славу Владычицы! Буду воистину вол! Если моего сына зовут Нестор - это не мой сын! Ха-ха-ха!
   Спотыкаясь от ужаса, прибежал Минос, за Миносом - рыдающая царица и недовольные царевичи
   Умная Акакалла к святилищу не побежала, и мужа, ночевавшего во дворце, не пустила.
   Отогнув занавеску, Акакалла наблюдала из окна, как унижается Минос перед буйствующим сыном, умоляя его не калечить себя.
   - Все равно отрежу! Прими, Владычица, жертву! - безумствовал Сатур.
   И, помолчав немного, издал такой страшный, безнадежный, режущий сердце, вопль, что все поверили: великий Сатур принес богине в жертву свою мужественность.
   Минос потерял сознание, царевичи еле успели его подхватить. Царица запричитала- одновременно над Сатуром и над мужем.
   - Лекаря! - закричали собравшиеся. Сатур истечет кровью!
   Но никто не смел войти в святилище.
   Наконец прибежали жрицы. В святилище они обнаружии целехонького Сатура. При нем и ножа-то не оказалось! Свернувшись по-детски, калачиком, он дремал между священными сосудами.
   - Доброе утро, девушки! - сказал он служительницам богини. И, довольный, изобразил громкий храп.
   Вскоре он действительно громко спал, утомленный вином и буйством.
   Рабы принесли бычью сеть, опутали ею неподвижного Сатура и отнесли в покои.
   - Плохо, - Акакалла задернула занавеску, - Сатура любит народ. Пойдут слухи, что его сгубили коварные братья, злая мачеха, и, понятное дело - я.
   - Хапиджефаи, говорят, умеет изгонять злых духов, - попытался утешить жену Дакуна.
   - Это не злой дух, - вздохнула Акакалла, - это его собственная слабая, обидчивая душа. Бабушка Венисазера нас в детстве учила: не смей жалеть себя и обижаться на богов. Сатур подлый. Плохо ему, так он над родным отцом издевается.
   К вечеру Сатур проснулся. После чарки пива спросил Везуну, отчего она плачет. В ответ услышал рассказ о своих непотребствах. И - не пожалел о содеянном. Наоборот, Сатур был доволен, что проучил виновных. Сапи, ее отец и нянька должны знать: Сатур никогда не полюбит Сапи так, как любил Ароюшку. Батюшка-Минос тоже виноват. Он мог приказать Арое остаться дома, а самого Сатура отговорить от посещения Иоса. Где знаменитые критские лазутчики? Почему не донесли,
  что Паллантиды посватались к иосским царевнам-перестаркам? Когда-то в Кноссе узнавали, откуда царь Вилусы собирается взять очередную наложницу прежде самого царя-многоженца! Скряга Минос не захотел содержать лазутчиков и погубил сына! Старшего, самого могучего и прекрасного! Так им всем и надо! А завтра спозаранку - в имение, отдыхать!
   Сатур уехал очень рано и очень тихо.
   - Точно исчез! - удивилась Итана.
   Сапи не удивилась. Ей стало все понято.
   Неведомо каким божеством созданный призрак безумного Сатура действительно исчез. А настоящий Сатур покинул дворец несколько дней назад. Он простудился, ему нужен покой, а во дворце слишком шумно.
   Сапи заказала дворцовым жрицам жертвоприношение всем богам. Пусть те, что преследуют Сатура, смилостивятся.
   Сапи немало дивилась своей мудрости и прозорливости, когда Минос пригласил Вадуними на обед и своими царскими устами в точности повторил сапины догадки. Не было Сатура в тот бедственный вечер и ужасный день во дворце! Был призрак. В юности Сатур отверг любовь некоей богини, и это ее запоздалая месть.
   - Призрак в Кноссе? - пожимал плечами удрученный батюшка, - в наше время? Не верится.
  После Тьмы Кносс просто осаждали разные призраки, чудовища и прочие ужасы. А теперь нечисть гнездится далеко в горах, там, где не ступала нога воинов и чиновников Миноса.
   Не верилось начальнику писцов, разумеется, дома. За миносовым столом - верилось.
   Сапи понимала батюшку. На то он и начальник архива, чтобы верить только написанному на глине или папирусе и засвидетельствованному печатями.
   Вскоре Сатур вернулся и сразу же явился в дом Вадуними. Няня не позволил Сапи выйти к гостю, но разрешила послушать, стоя наверху лестницы. Капитанский голос Сатура гремел по всему дому:
   - Клянусь Матерью Идайей, я спал колдовским сном, а по дворцу разгуливал уподобившийся мне демон! Везуна подтвердит! Она видела, как призрак исчез у дверей моей спальни, и тут же из спальни вышел я!... Стою, ничего не понимаю, служанки кричат от страха... - Сатур заплакал, - боги прогневались на меня, но они сжалятся ради твое беспорочной дочери! Я буду ей хорошим мужем! Вот, возьми этот ларец - в нем украшения для прекрасной Мари, плата за обиду. Мой призрак, говорят, напугал ее...
   - Я верю тебе, царевич, - ответил Вадуними почтительным тоном, которым можно было обмануть Сатура и даже самого Миноса. Но не Сапи.
   В ларце няня обнаружила золотые серьги, сердоликовое ожерелье и широкий серебряный браслет.
   - Какой тяжелый! - восхищалась Мари, украсившись браслетом, - толстый какой! И чеканка преискусная, дельфины прямо живые!
   И покачала головой:
   - Египтяне сушеные!
   Ночью Сатур посетил Сапи. Не призрак - живой, любящий.
   Днем Сапи увидела жениха во дворце и расстроилась. Выглядел Миносов Бык плохо. Когда зажили раны, казалось, расцвел, а теперь опять лицо землистое, спина сутулая. Но, увидев Сапи, поблекший Сатур просиял. Сапи, как подобает, смутилась, а няня радостно приветствовала царевича. Серебряный браслет она носила, не снимая.
   Жители дворца больше не обсуждали 'раздвоение' Сатура. Громом прогремела новость!
   Иосский позор и увещевания Акакаллы все же сломили гордость Миноса. И он велел написать царю грозных Микен!
   Письмо писал Вадуними.
   'Акрисию, сыну Прета из рода Персеидов, ванакту(19) Микен так говорит могучий бык Теодамант, Минос Крита, повелитель народов. У меня все благополучно. Да будет превеликое благополучие твоему дому, твоей жене, твоим детям, твоей стране, твоим воинам, твоим кораблям, твоим колесницам. Если ты желаешь прислать этого юношу, сына твоей сестры, чтобы он стал мужем моей племянницы, то я готов встретить его доброжелательно, обнять, возвысить и окружить заботами, дабы оказать тебе уважение. Испокон веку не принимали мы в зятья ахейских царевичей, но я царь, и могу поступать по своей воле. И да будет над тобой благословение могучей и непорочной Матери Богов'
   Осеннее море становилось опасным, поэтому царь крепкостенных Микен Акрисий прислал ответ весьма быстро. Весной сын Главки прибудет смотреть невесту - Итану. Затем начнутся долгие переговоры о приданом жениха и невесты, а когда договорятся, сыграют свадьбу.
   Сапи радовалась за Итану и беспокоилась за нее. Сама-то она выходила за могучего, прекрасного и любящего Сатура, а Итана - за незнакомого ахеца, будь он хоть трижды сын Главки. Итана оживилась, повеселела. Вряд ли она радовалась ни разу не виданному жениху. Зато в покоях Акакаллы день-деньской толпились купцы, предлагали обновки - утешение для девиц.
   Акакалла лучилась от гордости, хотя вид у нее был измученный. Всей тяжестью навалил на нее грядущий Итанин брак. Помощников-то нет! Супруг целыми днями играет с друзьями в шашки,
  потому что в гавани делать нечего. Минос постоянно нюнится из-за дуростей Сатура. Был бы царь разумным отцом, велел бы связать великого (прости, Владычица!) Сатура и хорошенько выпороть. Все злые духи из него бы выскочили!
   Еще до того, как было написано письмо царю Акрисию, Акакалла успела обменяться с царевной Главкой подарками. Послала драгоценное изваяние Матери Богов, в ответ получила золотой таз для жертвенной крови. Надежный купец, доставивший драгоценный груз, передал несчетные благословения царевны Главки 'любезной сватье', которая станет доброй матерью юному Ликаону. Передавая подарок для Акакаллы, царевна даже всплакнула, жаль с сыном расставаться!
   У сына царевны целых два имени, и ни одно не годится для критских уст. Микенские жены зовут его Главк, по матери, а мужи - Ликаон, чтобы волком терзал врагов (20). Критянин, не искусный в языке ахейцев, ни одно из этих имен не произнесет правильно. Вместо 'Ликаон' скажет 'Рикао', вместо 'Главк' - 'Карауко'. Что ж, Рикао так Рикао. Распугает пиратов, приструнит всяких Паллантидов, и народ полюбит его с каким угодно именем.
   Купец также передал, что микенский царь готов прислать вместе с племянником триста воинов на пятнадцати кораблях. Ахейские воины - звери. Куда критским.
   Верховная жрица Диктейского святилища, божественна Диктинна, прислала Акакалле священного вестника с благословением и великой благодарностью. За то, что уговорила Миноса совершить первый в его жизни разумный поступок.
   Акакалла поклонилась Диктинне стадом коров, чтобы все прошло благополучно.
   Ликаон белокож, у его зеленые глаза и волосы цвета древесного лыка. Он будет очень хорош рядом с черноволосой Итаной. Итана - девушка норовистая, но неглупая, она должна ужиться с молодым супругом. А вздорные, как отец, царевичи уживутся с храбрецом и красавцем Ликаоном? Уживутся, как миленькие. Триста свирепых ахейских щитоносцев как-то не располагают к ссорам.
   За Итаной семья даст обширную усадьбу, скот, корабли. Скупой Минос подарит свойственнику разве что пристойную оливковую рощу.
   Акакалла созвала писцов и велела подсчитать, сколько всего потребуется для свадьбы и после нее.
   Сестра-царица вдруг начала чудить. Веселым солнечным утром она пришла к сестре бледная, опухшая, закутанная в толстое покрывало, и плаксивым голосом завела:
   - Белянка плохой сон видела. Снилось ей, что царевна Главка прислала тебе огромный сундук с дарами. Носильщики его выронили, сундук упал, раскрылся, и посыпались из него горящие уголья! Запылал дворец! Погубит нас сын Главки!
   Акакалла, вместе с Дельфинихой занятая взвешиванием купленной шерсти, сбросила шаль. От злости ей стало жарко.
   - Что стряслось, Акарея? Мои служанки тоже видят самые разнообразные сны. Даже страшные. Я часто вижу во сне Ферский Ужас. Но ни я, ни мои служанки не сновидицы. Чем Белянка лучше?
   - Белянка видит вещие сны! - вскричала царица, - когда несчастный Сатур погибал на Иосе, ей привиделось, что наши бычьи плясуны зарезали Пеструшку.
   Пеструшка был самым большим и самым норовистым священным быком. Когда кносийцы шли смотреть бычьи пляски, все спрашивали, выпустят ли Пеструшку. Многие плясуны нашли смерть на пеструшкиных рогах.
   - Что общего между Пеструшкой и Сатуром? То, что Сатура тоже величают Быком? А меня до сих пор зовут Пчелой Диктинны. И если кому-то приснится, что он раздавил пчелу - это предвещает мою смерть?
   В девичестве Акакалла служила Диктинне в ипостаси Матери Пчел. Но Акакаллу звали Пчелой не за давнее служение, а за жалящий язык.
   - Ой, сестричка, - заныла царица, - сон - это судьба! Даже боги бессильны против всесильной Участи.
   - С судьбой, конечно, бороться бессмысленно, а с человеческой глупостью - можно и должно. На твоем месте я бы приказала высечь Белянку. Наглая какая! Рабыня, а лезет в царские дела!
   Царица повздыхала немного, и ушла. Белянку она, естественно, не наказала.
   А через несколько дней, утром, во дворец пришел начальник миносовой овчарни. За ним двое рабов несли на носилках, наспех изготовленных из веревок и жердей, крупного матерого волка с торчащим в боку дротиком.
   Странную историю поведал начальник овчарни. Перед рассветом было тихо, все спали. Вдруг овцы застонали, заблеяли- все разом! Работники зажгли факелы, бросились к загону. Снаружи загон был заперт на засов. Овчары распахнули ворота и увидели бесчинствующего среди овец волка. Самый ловкий пастух метнул дротик - и попал!
   Когда пастухи приблизились к убитому волку, они испугались больше, чем если бы он вдруг оказался невредим. На косматой волчьей шее блистало золотое ожерелье старинной микенской работы.
   Царица от волнения занемогла.
   - Это знамение! - стонала она, лежа в постели, - волк - это сын Главки, Ликаон! Он всех нас перережет, как овец!
   - Хотела бы я знать, кто повесил на шею волка ожерелье, привез его, впустил в овчарню, и
  запер за ним ворота! - сердито заметила Акакалла.
   - Неужели тебе не ясно? Божество!- благоговейно шептала царица, выпучив покрасневшие глаза, - мы погибли!
   В Кноссе заговорили о зловещем предзнаменовании, скоро молва охватила весь Крит. Весной, с началом плавания, она перекинется на острова, дойдет до Микен, царь Акрисий разгневается, свадьбы не будет.
   Царь Теодамант впал в тоску и тосковал, пока с Дикты не прибыла посланница Диктинны и попросила вернуть волчье ожерелье. Убитый волк был священным зверем Матери Дикты, недавно сбежавшим из святилища. Странно, что во дворце забыли древний обычай надевать на священных животных золотые украшения. Немало гуляет в священных местах волков в ожерельях, оленей с золотыми подвесками на рогах, в озерах плавают лебеди с браслетами на шеях. Даже голуби щеголяют золотой проволокой на лапках. Почему ожерелье микенское? Мало ли привозных сокровищ в Диктейской пещере! Как волк очутился в запертом загоне? Через забор перескочил. Прыгучий зверь.. Знамение? Только к добру! Диктинна сулит дому Миноса процветание.
   Дворцовые жрицы были несколько удивлены. Диктинна не была волколюбивой богиней. Но божественной посланнице не посмели возразить. Ожерелье вернули, погибшего волка с почетом зарыли вблизи могил священных быков. Принесли Диктинне искупительные жертвы. Воспрянувшая духом Акакалла все расходы по жертвоприношению взяла на себя.
  
   Глава 4 ХРАБРЫЙ ПИСЕЦ
  
   Злобный зимний дождь колотил в закрытые ставни. Царевна велела раздуть угли в большой каменной жаровне и зажечь светильники. Посреди приемной, на выстланных слоновой костью столиках сияли золотой и хрустальный светильники, как солнце и луна, а по углам разгоняли сумрак медные и глиняные лампы. И это в полдень! В расписных царевниных покоях было душновато, зато тепло. И пахло благовониями, а не сыростью.
   Закутанная в бахромчатую шаль, царевна Главка сидела в покрытом медвежьей шкурой кресле и диктовала молодому писцу:
   - В святилище Дикты: золотых сосудов дл возлияний - три. Кресло из черного дерева, выложенное фигурками людей и львов - одно. Подставка для ног, выложенная фигурками дельфинов и раковин из слоновой кости - одна. Стол из пальмового дерева со столешницей из слоновой кости, выложенной золотом и синей смальтой.
   Кладовые Диктейского святилища наверняка ломятся от золотых сосудов и драгоценной мебели... Вот несто более полезное:
   - Бронзовых мечей, узких - пятьдесят. Мечей широких - тридцать. Наконечников для стрел,
  бронзовых - три тысячи.
   Оружие предназначалось для куретов - священных воинов. Прежде, до Тьмы, богато вооруженные прекрасные девственники лишь тем и занимались, что, гремя оружием, плясали перед богиней. А сейчас они гибнут в боях с разбойниками, бандами оголодавших селян и дружинниками разорившихся князьков. Да что святилища - недавно Кносский дворец чуть не ограбили!
   - Надеюсь, Минос не узнает, что мы вооружаем Диктинну, - заметила любимая царевнина советчица Ифимедея, жрица богини Ифимедеи, - у Миноса давняя неприязнь к Диктинне. Кажется, он ей должен...
   - И не хочет возвращать долг! - засмеялась царевна, - воистину, Минос - муж неразумный! Диктинну нужно беречь и ублажать! Она единственна на Крите здравомыслящая жрица!
   - Хвала богам - Идейского святилища больше нет! Если бы оно уцелело, Минос никогда бы не отважился пригласить твоего сына... Идейские жрицы были ужасные изуверки!
   - Знаю. Детей пожирали живьем, в старину неугодных царей замуровывали в пещерах, - поморщилась царевна.
   - Дело не в растерзанных младенцах, - усмехнулась Ифимедея, - Идайя хотела править Критом вместо Миноса и превратить остров в одно большое святилище, где нет места 'нечистым' иноземцам. Она требовала от Миноса прекратить ввоз железа, неугодного Идейской Матери, запрещала царю показываться народу... Смех, да и только! Хвала богам, нет больше Идейской пещеры!
   - Но остались святилища поменьше - понурилась царевна, - жрицы в них еще безумнее идейских, и при этом - искуснейшие колдуньи. Они не потерпят чужаков рядом с божественным Миносом. А народ им верит.
   - Ничего страшного! - Ифимедея сжала руками плечи царевны, - не так уж и верит им народ, люди их боятся. Твой сын - храбрец, у него верная дружина. Будущая теща - умнейшая женщина Крита, любимица народа. На первых порах ему поможет великий Сфенел. Кто посмеет навредить Ликаону?
   Царевна приосанилась. Сама ж с собой договорилась - не горевать! Сын женится на племяннице самого Миноса! На дочери прославленной Акакаллы! Надо плясать от радости, а не печалиться!
   И все же, с какой радостью царевна Главка, вместо того, чтобы отправлять сына на далекий, чужой, опасный Крит, в зятья Миносу, дед которого наводил ужас на ахейские города, в роскошный зловещий дворец, о котором до сих пор рассказывают страшные сказки, взяла бы в дом невестку. Дочь какого-нибудь захолустного ахейского вождя, не блистательную, как племянница Миноса, но добрую и послушную! Научила бы ее вести хозяйство, повелевать
  слугами, плести интриги и возглавлять в отсутствие мужа оборону крепости. Невестка рожала бы внуков - прямо царевне Главке на руки!
   Все, довольно! Договорилась с собой - соблюдай договор.
   - И еще пиши,- царевна вспомнила о письме, - один талант золота.
   Закончив диктовать, царевна приложила к табличке свою печать. На жирной сырой глине отпечаталась картинка в овальной рамке: богиня Потния(21) на троне, а перед ней шествуют демоны с кувшинами.
   Со дня на день наступят тихие 'зимородковые дни'(22), и поплывет корабль с дарами для мудрой Диктинны.
   Наверху о чем-то запорила с няней царевнина падчерица, одиннадцатилетняя Эрита. Счастливая! Еще год-два может не думать о женихах!
   Царевна распахнула жаркую шаль - заблистали золотые розетки ожерелья, и бодро улыбнулась писцу:
   - Ну, что , Пандок, не боишся Крита?
   - Не боюсь, царевна.
   - Возьмешь себе в жены дочь критского писца!
   - Возьму, царевна, - смутился Пандок.
   - Счастливого праздника!
   Улыбаясь, царевна поднялась.. Старая Ифимедея заботливо подхватила ее под локотки, как будто у стройной, тридцатишестилетней царевны болела спина. Пандок положил готовую табличку в плетеный короб для просушки и пристроил короб подальше от жаровни, чтобы табличка не растрескалась. Несколько мгновений царевна с задумчивой улыбкой смотрела на Пандока и на короб, затем пошла к лестнице, ведущей в верхние покои. К счастливой пока Эрите.
   Разглядывая эритины вышивки, и болтая с оживленной, несмотря на тоскливую погоду, падчерицей, царевна думала о Пандоке. Этот сын десятника -воистину дар Эрмия - бога-вестника и мастера речей. Письмо Диктинне Пандок написал не на теперешнем критском, а на старом священном языке, забытыми древними знаками, которые помнят только высокомудрые жрецы. Если письмо по несчастливой случайности попадет в руки людей Миноса, они вряд ли прочтут его и, следовательно, вряд ли узнают, что за подарки царевна Главка шлет Диктинне.
   Диктинна, конечно, посмеется над ошбками Пандока. Но ей будет приятно, что у царевны писец не какой-нибудь, а по-настоящему искусный.
   * * *
   Когда Пандоку было восемь лет, его мать решила отдать сына в писцовую школу. Решение пришло к ней поздним вечером, когда Микены оглашались радостными песнями и душераздирающим плачем, а над домом десятника Кастора, размахивая черными крыльями, кружили демоны смерти.
   Это был страшный вечер. Первый по-настоящему ужасный вечер в жизни Пандока. До этого ничего особо пугающего не случалось. Нападение горцев, когда пришлось среди ночи бежать под защиту могучих стен акрополя, Пандок вспоминал как приключение. Ему было четыре года, он помнил, как мать, задыхаясь, тащила его в темноте за руку в гору, все кричали, но страха Пандок не чувствовал. Он не понял, что это страшно, а когда объяснили, микенские воины уже прогнали немногочисленных и трусливых горцев. Враги все же успели сжечь весь урожай ячменя и попытались угнать скотину, но храбрые отцы, брать и дяди отбили микенские стада!
   Отец Пандока Кастор в том бою отличился и из простого воина стал десятником, вместо убитого. Лавагет(23) пожаловал его немалым наделом земли, и все было хорошо до рокового похода на Гла(24). Гла была богатым городом и грозила войной Фивам, союзнику Микен.
   Пророчица из дворцового святилища предсказала победу, оружия и припасов было вдоволь. Теплой, счастливой раннеосенней ночью на вершинах холмов к северу от Микен загорелись костры. Так, огнем, из далекой Глы передали весть о победе. Богатая Гла пала.
   С утра к супруге десятника Кастора Элате пришли ее невестка Макария с престарелой матерью, пятидесятилетней Электрой. Войско должно было возвратиться сегодня, женщины готовились пышно встретить своих мужей.
   Войско ожидали к полудню, но солнце уже клонилось к закату, а притихший в ожидании город молчал. Женщин это не беспокоило. Множество людей, телег и скота не могут двигаться слажено и быстро. Не вернутся сегодня - прибудут завтра утром. Войско вернется. Вернутся ли мужья живые и целые?
   Прилежно работать и даже шутить, в душе умирая от беспокойства, Элата и Макария научились от матерей и бабок.
   Богатый пир для победителей был почти готов. В дорогом медном котле дожидалась тушеная с луком говядина. Благоухала горка гороховых оладий в глиняной миске. Хлеб - ячменный и немного пшеничного, испекли еще вчера. Связки чеснока. Головка козьего сыра. Полная корзина яблок и гранатов. Горшок фруктового взвару с медом. Глиняное ведро с простоквашей. Вино и пиво в кувшинах.
   Медной и бронзовой посуды в доме десятника Кастора было немного, зато глиняная - самая лучшая, расписная.
   - Когда в последний раз был вестник? - спросила Макария, кидая в кипящее на каменной сковороде масло пирожки из медового теста.
   - Третьего дня. Докладывал ванакту, что раненых много - Элата вздохнула.
   Нелегко узнать об участи простого воина, пока войско не вернулось. Вот если знатный муж, великий герой погиб - молва домчится без помощи вестника.
   Элата и Макария понимали, что готовятся, возможно, к поминкам. Если мужья погибли, их погребли недалеко от места битвы. Не рыдать женам на груди мертвецов!
   - Бедная Ифиноя, не перенесла родов! - Элата решила отвлечься на чужое горе, - ждет мужа мертвая. Великий Сфенел не заслужил такого горя. Он так бережет своих воинов!
   - Все любят Сфенела, вот боги и позавидовали, - сурово сказала старуха Электра, - в битвах он всегда побеждает, богат. Царевна Главка до сих пор его любит. Ифиноя - жена, каких поискать. Двое сыновей, дочь вот родилась. Богам такое неумеренное счастье не пришлось по вкусу, и они забрали у Сфенела жену.
   - Не боги - судьба, - поправила Элата, - Ифиное было на роду написано умереть вчера..
   - Бедный, бедный Сфенел! - покачала полуседой головой Электра, и без всякого перехода, - нарядные платья приготовили? И мальчишек бы следовало выкупать... Кто-то идет!
   По наружной лестнице застучали быстрые шаги. В многих микенских домах входная дверь находилась на втором этаже, куда вела деревянная лестница. В случае вражеского набега лестницу разрушали, и дом становился неприступен.
   - Хозяйка! - мелко топоча, сбежала вниз единственная элатина рабыня Фтия, посланная к маслоторговцу обменять зерно на масло для светильников, - новость какая!
   Родители подарили Фтию Элате к свадьбе. Дали за нее торговцу корову и бычка - сказочно дешево. Соседи посмеивались, дескать, купили рабыню пострашнее, чтобы Кастор на нее не заглядывался. Фтия была крошечного росточка, грязно-смуглая, похожая на коренастого кудрявого мальчика. Зато шустрая и неутомимая. Тяжелый кувшин с маслом она несла без видимых усилий, чуть не приплясывая от возбуждения.
   - Что случилось? - готовая ко всему Элата побледнела, - какая такая новость?
   - Вы знаете, где сейчас царевна Главка? - черные глаза рабыни горели, как у вдохновенной жрицы, - она в доме Сфенела! Оплакивает Ифиною, готовится к похоронам, ждет бедного вдовца! Новорожденную носит на руках, Мекестий и Пандар ходят за ней, как пришитые!
   - Вот и хорошо! - обрадовалась Элата, - вернется Сфенел, царевна его встретит, утешит.
   - А ванакт что? - нахмурилась Электра
   - А ничего! - улыбнулась Электра, - наверное, разрешит сестре взять Сфенела в мужья. Сфенел - любимец народа, знатен, в совете не слишком влиятелен - зять что надо.
   - Но каково!? Любовница явилась оплакивать законную супругу! - не успокаивалась Электра
   - Явилась спасительницей! - Элата насмешливо взглянула на строгую старуху, - вчера у колодца мне сказала поденщица из сфенелова дома, что у них творится ужасное! Госпожа лежит мертвая, домоправительница в растерянности, челядь не знает, что делать, дети плачут...Царевна пришла, порядок навела...
   - Наконец-то Сфенел будет счастлив! - воскликнула Фтия, - да поможет ему Гера!
   - Он любил Ифиною, - вздохнула Элата, - наверное, везет ей гору подарков - все в могилу уйдет!
   Женщина заспорили, принимала ли царевна Главка Сфенела тайно в своих покоях.
   - В нашем доме легче найти укромное место, чем во дворце! Там все на виду! - вещала Элата.
   Старая Электра прислушалась.
   - Довольно болтать! Вернулись! Слышите?
   Элата и Макария одновременно охнули. Не то радостно, не то обреченно.
   - Где мальчики?
   - Небось уже побежали!
   - Пойдем и мы.
   - Ой, боязно! - прошептала Макария.
   - И не говори!
   Дрожащей рукой Элата схватила бронзовое зеркало, стала поправлять волосы.
   - Встретим наших, переоденемся...
   Где-то неподалеку волчицей взвыла женщина. Спустя мгновение, заголосил целый женский хор. Чуть погодя завопили мужчины.
   - Это у Ферекла плачут, - враз пересохшими губами выговорила Элата.
   - Элата! Элата! Открой! - наверху заколотили в дверь.
   - Телефонт! - узнав голос мужа, Макария подпрыгнула от радости
   Телефонт был не один. Снаружи на лестнице слышались еще голоса.
   - Эх, прозевали, не встретили, как должно! - огорчилась Электра.
   - Кастор!?
   Элата в два прыжка преодолела лестницу, отодвинула крепкий дубовый засов (зачем глупая Фтия его задвинула?). В темный дом ворвался синий вечерний свет. Еще не стемнело.
   Телефонт - в грязном льняном панцире и рогатом кожаном шлеме, из-под которого виднелся край окровавленной повязки, вошел, громыхая мечом. За спиной у него висел огромный деревянный, обитый бычьей кожей, щит. В руках Телефонт держал окованный медью сундучок.
   За Телефонтом два воина, у одного пол-лица перевязано, осторожно внесли на носилках Кастора.
   - А-а-а-а-а-а-а!!!
   Элата вспоминала, как девочкой бегала к Кастору на свидание в заросли граната, как праздновали свадьбу, как сидела в постели с новорожденным Пандоком на руках, а муж вошел, неся на ладони золотые серьги... Элата вспоминала, и безумно кричала, рот н закрывался!
   Тихо! - рявкнул Телефонт.
   Макария висела у него на шее, а он не мог ее обнять - не знал, куда поставить сундучок.
   - Кастор живой! Зажги огонь в спальне! Горячая вода есть? Почтенная Электра! Макария! Приступайте! Элата, не стой!
   Робко, точно в чужой дом, вошли мальчики. Немой от ужаса Пандок и сыновья Макарии - старшенькие крепыши Керан и Кутер, ровесник Пандока, хорошенький кудрявый Дракий и пятилетний Мулий. Все быстроногие, загорелые, лохматые, с бронзовыми колечками в ушах, в выгоревших юбчонках. Мулий по малолетству голый.
   - Дядю Кастора хоронить будем? - громко поинтересовался голыш.
   - Мулий! - застонал Телефонт, - не серди меня! Дядя живой! Живой!
   - Отец живой! - Элата трясущимися руками прижала к себе сына, - раненый,но живой! Мы его вылечим! - бормотала она, изо всех сил загоняя внутрь рвущийся крик:' Сиротинушка ты мой несчастный!'
   В Элатину голову лезли ненужные мысли: 'Если Кастор не выживет, наш участок земли урежут вполовину... А может, не урежут. Ведь я ращу нового воина... Нового... Чтобы его тоже когда-нибудь...'
   Раненого Кастора осторожно переложили на постель Широкое ложе было гордостью супругов. Родители Кастора заказали его искусному плотнику в качестве подарка молодым (обычно мебель мастерили сами). Кровать была украшена резными узорами, набитый шерстью тюфяк покоился на упругих ремнях из лучшей бычьей кожи. Пандок спал тут же, за занавеской из коровьей шкуры, на узком ложе, на котором спал еще покойный дедушка, когда был парнем.
   Элата зажгла на сундуке у постели два ярких глиняных светильника, и Телефонт осторожно откинул покрывавший раненого плащ.
   - Он без сознания? - прошелестела охрипшая Элата.
   - Как видишь, - ответил мрачный Телефонт, - дышит, но не отзывается.
   Далеко не из всех походов Кастор возвращался невредим. То руку заденут, то бок. Но всегда входил в дом на своих ногах, веселый...
   - Мы окружили колесницу настоящего царевича! Колесница была вся изукрашена медью, царевич в медных доспехах, что твой котел, а на шлеме - пурпурный конский хвост! - Телефонт говорил нараспев, подражая певцам, - пробитый брошенным копьем возница свалился на землю и наши схватили коней под уздцы. Могучий царевич соскочил с колесницы, и сошелся в поединке с Кастором, сильнейшим из нас. Кастор бился, как полубог! Он отсек царевичу кисть руки, державшую меч. Кровь полилась, как вино из распоротого бурдюка! Мы ожидали, что царевич лишится чувств, но он, бросив щит, левой рукой выхватил кинжал и продолжал отбиваться. Он слабел, и Кастор утратил бдительность. Царевич вспорол зазевавшемуся Кастору живот и повалился на него всей тяжестью доспехов. Колено раздавил... Славно погиб, вражина! Мы хотели разрубить его на куски и кинуть воронам, да раздумали. Храбрец! Пусть родичи, если кто в живых остался, похоронят его, как подобает.
   Элату мало утешил рассказ о мужнином геройстве.
   - У него что, нога гнуться не будет? - спросила она, кивая на увязанную в лубки правую ногу мужа.
   И подумала: 'Я, как маленькая, играю, будто Кастор вне опасности... А золотые серьги придется продать. Золотые серьги, которые Кастор принес на раскрытой ладони...'
   Живот Кастора - крепкий, мускулистый, волосатый, наискось пересекал воспаленный шов.
   - Кастору повезло - кишки целы остались. Наш Гектор - великий лекарь! Видишь, как хорошо зашил! - Телефонт приосанился, точно Гектором был он сам.
   Светильники горели ярко. Элата ясно видела черные от крови льняные нити, торчащие из гноящейся плоти.
   - Нога... - Телефонт вздохнул, -верно, нога не будет сгибаться...
   И тут храбрый Кастор сделал все, что может сделать полумертвый муж для убитой горем жены. Он открыл глаза и страшно застонал.
   Душераздирающий стон заглушил вой демонов смерти, обступивших постель. Безумно-радостный крик Элаты разогнал их вовсе.
   - Ка-а-астор! - кинулась Элата к мужу, - бобреночек мой сладкий(25)!! Живо-о-о-ой!
   И руки десятника, покрытые пустяковыми, по сравнению в разрубленным животом, ранами, поднялись, чтобы обнять жену.
   - Брат! - метнулся к ложу Тлефонт.
   - Элата - волшебница, - благоговейно произнес воин с перевязанным лицом.
   - Дома помогают домашние боги, - проговорил другой.
   - Мама, нужно что-нибудь принести? - слабым от потрясение голосом спросил Пандок.
   Вчера он победил в кулачном бою лучшего среди ровесников бойца - Дракия, и не мог позволить себе плакать или бездействовать.
   Макария и Электра принесли уксус, масло, живицу фисташкового дерева - для ран, и болеутоляющую смесь из крепчайшего вина, пива и медовухи. И настойку из дикого мака - успокоить Элату.
   В мегароне - нижней 'большой' комнате, четыре деревянных столба подпирали потолок. Между столбами был устроен круглый очаг, на очаге стоял трехногий глиняный котел с водой. Семья десятника Кастора считалась зажиточной, но большого бронзового котла в доме не было,
  только малый. Пандок раздул под котлом огонь и подождал, пока вода нагреется. Наверху успокоительно трещало разрываемое полотно: Фтия рвала на бинты изношенную хозяйкину юбку.
   Когда Пандок с кувшином теплой воды поднялся в спальню, вокруг постели раненого выплясывала увешанная амулетами ворожея. К ее башмакам были пришиты пестрые совиные крылья. Когда она успела... прилететь?
   Старуха Электра взяла у Пандока кувшин, опустила в воду палец - не слишком ли горячо. Плеснула в воду кислого вина, бросила растертой живицы. Окунув в полученный раствор клок шерсти, принялась смывать гной. Кастор лежал тихо, опьяненный дурманящим питьем.
   - Прочь, прочь, злые! - бормотала ворожея, веткой дикой оливы отгоняя вредоносных духов.
   'Большие демоны сбежали, остались мелкие' - подумал Пандок и прищурился, стараясь разглядеть кружащихся над постелью злых духов, слетевшихся на смрад воспаленных ран, но увидел только лучи от светильников, точно безупречно прямые огненные нити, протянувшиеся к глазам.
   - Элата, ты так и не взглянула, - Телефонт коснулся руки свояченицы, не сводившей глаз с мужа.
   Принесенный им сундучок стоял тут же, на плетеном стульчике.
   - Это доля Кастора в добыче. Поход был удачный. Кастор - герой, победитель царевича. Жаль, с поврежденной ногой не ходить ему больше в походы, - у дяди вышло складно, как в песне.
   Элата с ненавистью покосилась на сундучок. Немного погодя, тяжело вздохнув, протянула руку и коснулась чеканной крышки. Эта узорчатая крышка не годилась для грубых рук жены десятника, только белоснежные умащенные пальцы дворцовой красавицы имели право приподнимать ее.
   Внутри лежали невиданные вещи.. Впрочем нет, виданные - издалека, на знатных мужах и женах, когда во время всенародных празднеств они слегка смешивались с прочими микенцами..
   Рулон пурпурной тесьмы. Кинжал невероятной, нечеловеческой работы - по бронзовому клинку распластались в величавом беге золотые львы. Серебряные браслеты, бронзовые булавки с резными хрустальными головками, нити бус - сердоликовых, аметистовых, агатовых. Увесистый холщовый узелок, а в нем - круглые, чеканные, блестящие... Золотые бляшки! Целая дюжина!
   - Мы спороли их с одежды убитого Кастором царевича, - объяснил деверь, - мне тоже досталось пять штук... Кинжал - для Пандока. Воин растет!
   - Воин... - безрадостно повторила Элата.
   - Мы пригнали много скота. Пандок уже загнал в овчарню полудюжину выделенных Кастору овец. Завтра мы получим нашу долю зерна. Зерна захвачено мого! И самое главное - в обозе едут доспехи и шлем царевича. Они принадлежат победителю!
   Элата заплакала. Женщины стали ее утешать и поить маковой настойкой.
  Кастор спал. Ворожея осталась присматривать за ним. Усталые родичи спустились вниз, в мегарон. Праздновать у очага победу.
   В зажиточном доме десятника Кастора имелась ванная комната с расписной глиняной ванной. Женщины наполнили ее теплой водой и выкупали сначала Телефонта, потом его товарищей, и всех умастили маслом.
   Омытый Телефонт зарезал на жертвеннике в саду барана - благодарственную жертву всем богам, и начался победный пир.
   Мальчики наскоро угостились мясом, полакомились льняным семенем в меду - хрисоколой, и убежали во двор пугать друг друга в темноте, и любоваться звездным небом и ярко освещенным акрополем. Дома Кастора и Телефонта находились на окраине Микен, и холм, увенчанный царской крепостью, издали был хорошо виден. За холмом грозно чернела на фоне ночного неба двуглавая гора, точно защищая обиталище богоравных царей.
   - Ух ты, сколько огней! - восхитился Дракий.
   - Поют! - прислушался Мулий.
   Порывы теплого ветра доносили с акрополя многоголосое пение, бряцание кифар и дудочный писк.
   - Завтра у нас тоже будет весело, - заверил брата Кутер, - пригласим слепого старика с кифарой, он нам споет о древних героях. Праздновать будем всем родом!
   Во всех окрестных домах, больших и малых, жили родичи. Все Микены состояли из таких родственных поселков.
   - Жалко дядюшку Ферекла, - вздохнул Дракий.
   Из уютного фереклова дома, окруженного яблонями, несся непрекращающийся плач.
   - Его убили стрелой, да? - спросил маленький Мулий.
   - Да. Прямо в грудь. Отец видел, - с гордостью за геройски погибшего родича отвечал Кутер.
   - А меня? - помолчав, спросил Мулий.
   - Что - тебя? - не поняли старшие.
   - Меня тоже убьют? Когда вырасту? - с безмятежным видом полюбопытствовал Мулий.
   - Убить могут каждого, даже славнейшего из героев. Сами боги не знают своей судьбы, - Пандок часто слышал эту фразу от матери, - но великого героя убить все-таки труднее. Если ты будешь ежедневно упражняться, станешь прославленным воином. Может быть, когда-нибудь победишь настоящее чудовище, и о тебе сложат песни.
   - Ну, ты, Пандок, речистый! - восхитился Кутер.
   - Обычные люди не сражаются с чудовищами, - возразил Керан, - чудовищ побеждают такие герои, как Сфенел. Знатные! У них оружие особое! В золоте!
   - У них предки - боги! - заметил Дракий, - а сами они - полубоги!
   - Одного такого полубога сразил мой отец! - сверкнул глазами Пандок, - ты не бойся, Мулий. Когда мы вырастем, мы будем вместе ходить в бой и защищать друг друга. Мы будем славные воины. Не какие-нибудь трусливые писцы!
   - А кто такие писцы? - поинтересовался Мулий.
   Пандок присел рядом с ним, и начал рассказывать:
   - На акрополе есть дом, где сидят писцы - скучные люди, умеющие только подсчитывать пифосы с зерном и маслом в царских кладовых. Они не владеют оружием, не дерутся на кулачках, даже бегать не умеют. Животы у них толстые, а ноги тонкие. Они слабые, как старики, потому что целыми днями сидят и лепят из глины.... Видел, как девчонки из грязи коржики лепят? Так вот, они лепят коржики, а потом царапают на них... - вроде, как мы на стенах битвы рисуем... - Пандок замолчал.
   Все-таки - что рисуют на своих 'коржиках' писцы и какое отношение это имеет к царским запасам?
   Мулий звонко рассмеялся.
   - Луна полная, светло, пойдем додеремся - встряхнул Дракий задумавшегося Пандока, - сейчас ремни принесу.
   Воистину, даже боги не ведают своей судьбы. Обматывая руки ремнями, Пандок и подумать не мог, что судьба его решена.
   Неустрашимый Телефонт и родичи-воины испуганно смотрели на 
Элату. Макария обнимала ее за плечи и успокаивала.
   - Элата, ты переволновалась и выпила много вина. Иди отдохни! - увещевала Макария.
   - У вдовы Ферекла тоже один сын. Но ей вряд ли придет в голову подобное, - хмурилась Электра.
   - У вдовы Ферекла еще две дочери! - вскричала Элата, а у меня Пандок - единственный! Он не будет воином! Он станет писцом!
   - Иди спать, Элата. Даст Пиавон(26), Кастор выздоровеет, и ты забудешь об этих глупостях, -
  - сказал Телефонт.
   - Это не глупости. У меня есть, чем платить!
   - Пожалей Пандока! Он в борьбе, в кулачном бою, в метании копья - не последний! Мечтает стать героем!
   - Героем! - всхлипнула Элата, - там, в спальне - герой лежит!
   - Знаешь, Элата, сколько всего должен знать писец?- спросил Телефонт, - мне один грамотный торговец сказал, что знаков около сотни.
   - Ты говорил, Пандок мечтает стать героем? Значит, выучит как герой!
   О своей геройской участи Пандок пока не догадывался. Элате было не до бесед с сыном. Кастор мог умереть каждый день. В доме перебывали все ворожеи и знахари Микен. Захаживал и искусник Гектор, который учился у критянина, которого учил египтянин.
   Страшная рана на животе все-таки зажила. Нога срослась, но перестала сгибаться в колене. Зимой Кастор уже ходил, опираясь на палку. А Элата узнала все про писцовую школу.
   Находится она на акрополе, при дворцовом святилище. Учит там критянин - беглый жрец. Увечный. Есть на Крите святилище Великой Матери, называется 'Пчельник'. Служат там жрицы, именуемые 'пчелами' и увечные жрецы - 'трутни'. Элате не больно нравилось, что учитель - беглый жрец. Хорошие жрецы из святилищ не бегут. Не иначе, святотатец. Но учит, говорят, хорошо, и плата посильная. А что увечный - хвала богам. Критяне - известные развратники, мальчиколюбцы.
   Больше всего Элата боялась, что муж не согласится. Уговорить Кастора и вправду оказалось нелегко.
   - Я с легким сердцем отпущу Пандока на войну вместе с родичами. Родичи - это защита. А кто защитит моего сына там, на акрополе? Писцы - подлецы... И сколько у них знаков, говоришь?
   - Восемьдесят восемь, - Элата уже знала и это.
   - Пандок никогда их не выучит!
   - Почему?
   - Потому что он не писец!
   - Значит, будет писцом!
   - Воину писцом не быть.
   - Пандок сможет служить писцом при войске! - нашлась Элата, - служба почетная, опасности меньше. И родичи в случае чего заступятся!
   Неожиданно Кастор просветлел лицом:
   - Если ноги лишится - останется при деле! Славно! Вели Пандока на акрополь!
   Услышав о писцовой школе, Пандок убежал в сарай - плакать. Дважды он побил непобедимого Дракия, отлично метал дротик, метко стрелял из лука, резво бегал, а его решили оторвать от друзей и отослать к отвратительным хлипким писцам! Разве может писец быть героем и сразить настоящего меднодоспешного царевича?
   Отец, конечно, храбрейший воин в Микенах, равный великому Сфенелу, но... Внезапно Пандок осознал, что ему не хочется убивать меднодоспешных царевичей. Дракий не прав, царевич - обычный смертный, только в медных доспехах. А что такое медные доспехи? Что-то вроде котла. Если постучать, звук получается вполне котельный. Конечно, доспех, добытый отцом, был очень красивый, с золотой инкрустацией. Родители продали многоценный трофей знатному мужу и взяли за него виноградник и оливковую рощицу. Вино и масло можно обменять на что угодно... И все-таки, самый роскошный доспех - всего лишь кусок меди. Он не поможет победить настоящее чудовище.
   Чудовища встречаются вдали от городов и мощеных дорог. В горах водятся сфинксы-душительницы, в болотах - многоглавые змеи, в лесах живут медноперые птицы, львы с каменной шкурой и гигантские вепри. Чтобы сладить с подобными существами, нужен не драгоценны панцирь, а что-то другое!
   Как-то Пандок рискнул спросить Элату, может ли из него получиться герой. Мать засмеялась:
   - Герой с рождения сияет, как звезда. Ты похож на звезду?
   Пандок не был похож на звезду, он походил на своих двоюродных братьев и на всех мальчишек из воинских семей - тощих, загорелых, драчливых.
   - Сын Главки - наверняка будущий герой, - сказала Элата, - он светится!
   Во время больших праздников все мальчики Микен веселились и состязались вместе. Знатные, конечно, держались особняком. Сына Главки Пандок видел издали. На вид ровесник, долговязый, пышная светло-каштановая шевелюра, пурпурная юбка, на груди и на руках - золото. Блестит, но не светится. Если Дракия приодеть, он, пожалуй, будет более похож на юного героя.
   - Герой - это тот, кого любит Атана-Воительница(27), - любил говорить старый воин, обучавший мальчишек, - вы состязаетесь, а она, незримая, ходит среди вас и смотрит, выбирает себе любимца. Для любимца богиня все сделает - вдохнет в него мужество, в бою своим щитом прикроет, подарит чудесное оружие и женит на царевне.
   И, вдохновленные словами наставника, мальчишки яростно кидались друг на дружку с деревянными мечами.
   Должно быть, Атана действительно ходила и смотрела. И Пандок чем-то ей не глянулся.
   - Ошибаешься, - неслышно сказала богиня, - я выделила тебя из всех. Чтобы побеждать чудовищ, нужна не сила, а мудрость.
   Пандок представил себе сфинкса - огромное львиное тело, исполинские крылья, набеленое лицо дворцовой красавицы. Страшно! Но стоит разгадать загадку - и сфинкс погиб! Не нужен герою сверкающий панцирь!
   Пандок вскочил с вязанки хвороста, на которой плакал и засмеялся. Он не мог видеть себя со стороны, но он определенно сиял, не хуже сына Главки! Критянин, учитель в писцовой школе - бывший жрец! Он наверняка знает такие вещи, о которых даже великий Сфенел не догадывается! Расскажет ли Пандоку - другой вопрос, но он точно все знает!
   Назавтра, встав пораньше, Элата согрела воды, выкупала Пандока, подстригла его и умастила оливковым маслом, настоянным на листьях лавра. Из сундука извлекла ненадеванную длиннорукавную рубаху, которая была Пандоку велика, потому что благоразумная Элата сшила ее не на один год, овчинную накидку и утепленные войлоком просторные, тоже навырост, башмаки с пестрыми гетрами. Тщательно причесанную голову сына повязала новой синей лентой.
   Сама надела лучшее зимнее платье, коричневое с желтой каймой. Поверх - три бахромчатые юбки, на плечи - толстую шаль. Растерла мел с овечьим жиром и набелила лицо. Глаза подвела краской из жженой миндальной скорлупы. Тугую каштановую косу уложила вокруг головы и заколола шпильками с хрустальными головками. Пусть видит увечный критянин, что перед ним состоятельная женщина.
   Накануне Элата принесла жертву Эрмию. Из всех богов он казался ей самым 'писцовым' Эрмий - вестник, а письмена - это нарисованные вести.
   Элата вышла из дома. В правой руке - рука Пандока, в левой - узел с куском полотна, платой на первое время. Хорошо, что Макария и прочие родственницы их не заметили, не остановили, не заохали: 'Ой, Элата, не водила бы ты сыночка к увечному!' Еще отговорили бы, не приведи Эрмий!
   День был солнечный, и для зимы теплый. Последний дождь прошел давно, и Элата не боялась провалиться по колено в грязь. Все же приходилось до неприличия задирать нарядные юбки: узкие улочки, стиснутые каменными заборами, были завалены отбросами. Мать и сын осторожно обходили нагло развалившихся свиней.
   Под горой, увенчанной царской крепостью, жили богатые купцы, военачальники и важные чиновники. Дома здесь были большие, иные в три этажа, улицы пошире и почище. Элате и Пандоку часто приходилось прижиматься к стене, чтобы дать дорогу богатой колеснице или носилкам. На колесницах стояли осанистые, упитанные мужи с завитыми волосами и холеными бородами, и косились на принаряженную жену десятника весьма одобрительно! Элата покраснела, но приосанилась. Жаль, оставила дома Фтию. Красивой женщине нехорошо
  ходить без служанки. Элате всего двадцать четыре года, она тонколицая и сероглазая, крутобедрая и пышногрудая. Мало рожала. Родила Пандока, вскоре забеременела вторично, да скинула. Невзлюбила Элату Илифия.
   Жен богачей Элата не увидела. Летом они восседали на галереях, на крышах под навесами, пряли, вышивали, переставляли какие-то фигурки на пестрых досках, ели сладости, играли на кифарах и систрах, пели и болтали. Сейчас они, надо думать, занимались тем же за толстыми стенами, у очагов.
   Мощеная дорога, полого опоясывая гору, вела к воротам царской крепости.
   - Красиво-то как! - радостно вздохнула Элата.
   Как все микенские домохозяйки, она редко покидала свой двор.
   Под ногами ощетинился разновеликими домами нижний город. Колыхались призрачные стебельки дымов. За домами, подобные коричневой шерсти, курчавились облетевшие сады, серебрились оливковые рощи - правильные ряды крошечных серых клубков. Дальше стелились неровные лоскутки полей, а на горизонте волнисто изгибались горы, сизые, как шейка голубя.
   Подивилась Элата стенам акрополя - кто двигал эти глыбы? Поверху глыбчатую стену украшали на диво ровно выточенные зубцы, точно зубы дракона.
   Тяжеленные, каменные, обитые сверкающей на солнце медью, ворота были распахнуты.
   Элата испуганно провела Пандока мимо стражей - гигантов с огромными пятнистыми щитами. Пропустили!
   Миновав темное помещение внутри стены, вышли на широкую, гладко вымощенную дорогу, защищенную по бокам стенами из обычного камня. Здесь было весьма людно. Богато одетый торговец оружием демонстрировал свой товар столпившимся вокруг его повозки воинам. Вереница полуголых, дурно пахнущих рабов, сопровождаемых вооруженными надсмотрщиками, несла тяжелые мешки и ящики. В носилках пронесли женщину с прямо-таки разрисованным лицом. Пандок искал глазами хлипких писцов, но пока ни один не встретился.
   Левая стена внезапно кончилась, и Пандок увидел немыслимое, в четыре этажа, сооружение из светлого камня, с алыми, как кровь, колоннами, дверями и наличниками окон. Дворец окружала невысокая стена.
   По сторонам ведущей ко дворцу дороги установлены были каменные скамьи, чтобы отдыхать, и это удивило Элату больше, чем громада дворца.
   Воистину, Атана-Воительница избрала Пандока одного из всех! Оказалось, что школа находится прямо во дворце!
   Отныне Пандок каждый день будет видеть будущего героя, богоравного сына царевны - Ликаона-Главка! 'Выучу восемьдесят восемь знаков, и посмотрим, кто из нас богоравнее!' - Пандок сам испугался столь кощунственных мыслей.
   Школа действительно помещалась во дворце, но весьма далеко от царских покоев - в низкой пристройке на задворках святилища Потнии - Владычицы Микен.
   В тесном дворике играли около десятка мальчишек. Элата с беспокойством оглядела учеников. Пожалуй, Пандок одет не хуже многих. В узорчатой рубахе и золотых браслетах только один. Двое одеты в покупные ткани. А остальные - ребята как ребята, рубахи домотканные, сережки бронзовые. И на вид вовсе не заморыши вон как дерутся.
   Из дверей выглянул учитель, тот самый увечный жрец в длинной одежде. Под одеждой круглилось небольшое брюшко. Он твердо стоял на двух ногах, у него были две холеные руки с красивыми длинными пальцами. Густые умащенные локоны ниспадали до пояса. Критянин взирал на посетителей двумя подведенными, как у женщины, глазами , в обоих ушах болтались серьги. Почему его называют увечным? Вроде все на месте.
   - Здравствуй, госпожа, - поздоровался учитель высоким певучим голосом.
   - Здравствуй, почтенный учитель, - ответила Элата и неловко вытолкнула Пандока вперед, - вот... сына привела... Учиться!
   Учитель провел их в небольшую комнату. Вдоль стен тянулись беленые кирпичные скамьи для учеников. На скамьях - оставленные учениками глиняные таблички и палочки-писала. В корзине в углу - большой ком сырой глины. Посреди комнаты - стул учителя.
   В качестве платы учитель запросил зерно, шерсть и готовое полотно. Пока мать с ним торговалась, Пандок понял-таки, чего учителю не хватает. Ученому критянину не хватало щетины на щеках! Сколько ни брейся черноволосый муж, щеки останутся синеватыми. Учительские же щеки были розовые и нежные, как у женщины.
   Элата отдала учителю полотно, оставила сына и, волнуясь, пошла домой. Ученики - все дети купцов и разных начальников, Пандок им чужой. Одно хорошо - учитель увечный, не тронет.
   Очень скоро новые товарищи растолковали Пандоку, чего в действительности не хватает учителю и каким образом 'трогают' мальчиков.
   Кроме Пандока, в школе находилось еще восемь учеников. В основном - сыновья купцов. Писцы своих детей учили сами.
   Мать будила Пандока рано, вручала узелок с лепешкой, куском козьего сыра, сушеными фигами и фляжкой разбавленного вина, и он бежал на акрополь. Возвращался после полудня.
   Сначала учился лепить таблички. Это было нетрудно. Из сырой глины скатать колбаску и расплющить. Табличка готова.
   Труднее всего оказалось научиться подолгу сидеть на месте. Болели ноги, спина, зад, и клонило в сон. Дома Пандок не двигался, только когда спал. А все остальное время трудился вместе с отцом в поле и в саду, ухаживал за овцами, делал сыр, собирал фрукты, сбивал маслины, помогал давить масло, собирал хворост и кизяки, учился сражаться или играл с мальчишками в войну. Ел на ходу.
   За неусидчивость учеников били палкой.. Некоторые мальчики плакали и даже постыдно визжали. Пандок не плакал и не визжал, потому что удары помощника учителя - старого подслеповатого писца были куда слабее ударов могучего воина Кастора.
   Когда Пандок научился сидеть спокойно, писать и запоминать знаки оказалось несложно, выучить цифры - и вовсе просто. В школе, вдобавок, обучали языкам - критскому и хеттскому.
   Ученики решали задачи: подсчитать, сколько войску потребуется зерна в походе, если известно количество воинов, дневная норма зерна на человека и продолжительность похода. Или сколько камня потребуется для строительства, если указаны размеры дома. Сколько понадобится металла для изготовления известного количества мечей, если дан вес одного меча.
   Купеческие сынки оказались не слабаки, дрались они серьезно, ведь купец должен быть готов дать отпор разбойникам, подстерегающим купеческие караваны. В единоборстве Пандок когда побеждал, когда нет, а всем скопом нападать на него ученики боялись, ведь школа находилась рядом со святилищем, а за шумное поведение в священном месте помощник учители бил больнее обычного. Но никакой учитель не мог помешать ученикам тихо, не повышая голоса, но очень обидно высмеивать криво написанные Пандоком знаки, ошибки в счете, плохое произношение критских и хеттских слов.
   Когда-то Дракий посмеялся над неловкой стрельбой Пандока из лука. Пандок нарисовал углем на стене дома воина (вышел похожим на Дракия), и стрелял в него, пока не научился посылать стрелы 'в сердце' не глядя. И посмеялся над Дракием.
   Когда по вечерам семья рассаживалась вокруг очага, Пандок не ворошил палкой уголья, не просил мать рассказать сказку. Он брал принесенную из школы табличку, читал при свете огня снова и снова, лепил новую табличку, переписывал, стирал, снова переписывал, пока не получалось красиво, как у учителя. Мулий приходил 'учиться', что-то царапал на глине. Взрослые смеялись - пусть играет.
   Кончилось тем, что учитель стал ставить Пандока в пример другим ученикам. За это однокашники решили побить Пандока по дороге домой. Но на помощь прибежали двоюродные братья и другие юные родичи. Купеческие сынки бежали, не вступая в бой.
   В общем-то однокашники были не злые. Потерпев позорное поражение, они оставили Пандока в покое, потом подружились, стали угощать принесенными из дому лакомствами и рассказали, что учитель - не муж вовсе.
   Пандок приуныл. Не-муж - значит, ничего не знает о подвигах. Слушать его советы попросту опасно, он может присоветовать вовсе неподходящее, немужское.
   Но, как-то оставшись с учителем наедине, Пандок рискнул спросить:
   - Господин учитель, а на Крите в древние времена были писцы, которые совершили великие деяния?... Любимцы богов?
   Учитель не разгневался, что Пандок посмел заговорить первым, он как будто ждал вопроса:
   - Конечно, были. Великая Мать обучила людей письму, и она покровительствует искусным писцам. Особенно тем, кому ведомо древнее священное письмо. Нынче его помнят только в Идейском и Диктейском святилищах. И, кажется, на Юкте. Изучить древнее письмо - подвиг превыше подвига воина или мореплавателя. Когда-то священное письмо насчитывало две тысячи знаков, но сейчас даже наимудрейшие жрецы используют около пятисот. Я знаю более тысячи.(Пандоку показалось, что учитель стал выше ростом. И от него исходит божественное сияние).
   - Писец может стать доверенным лицом царя или верховной жрицы, - продолжал
  учитель, - среди писцов попадались и настоящие герои, которые погибали, не выдав священной тайны... - учитель внезапно умолк, понурился. Видимо, в бытность жрецом подвиг у него не получился.
   - Ты бы отважился выучить священное письмо? - внезапно спросил учитель.
   Позже Пандок не мог вспомнить - 'да!' он прокричал во весь голос, или беззвучно разинул рот. Учитель, во всяком случае, расслышал.
   - Выучишь - назову героем! - он тепло улыбнулся.
   Учитель никогда так не улыбался. Его обычная улыбка была какой-то церемонной, деланной.
   И принес нечто. Пандок сначала подумал - рулон тонкой ткани. Когда взял в руки, понял - это сухой лист, только огромный. Странный материал назывался папирус - редкость египетская. На нем были начертаны около тысячи древних знаков, и к ним объяснения, написанные по-нынешнему.
   Пандок приступил к совершению подвига. Он оставался после занятий, даже ночевал иногда на циновке в прихожей учителя - неслыханная честь! И писал, писал. В целом священное письмо не было сложным, оно кое в чем было проще современного. Большинство знаков обозначали не часть слова, как в новом письме, а целое слово или понятие. Знак 'хлеб' значил - хлеб, знак 'рот' - рот, а оба знака вместе - 'есть'. Глядя на исписанные Пандоком таблички, учитель улыбался не церемонной, а живой улыбкой.
   Пандок ежедневно молил Атану-Потнию явить ему знамение: одобряет ли она его труды, годится ли Пандок в герои? Молил, молил и вымолил. Учитель, прочитав очередной перевод с нынешнего критского на древний, сказал радостно:
   - Тебя опекает мудрая богиня!
   И тут Пандок устрашился. Он знал сказания обо всех микенских, тиринфских, аргосских и многих других героях. Ни один не умер в почтенной старости. Любящие богини всегда ведут героев к славной смерти. Славной-преславной, но смерти, а не жизни . А в царстве мертвых очень скучно, даже героям.
   К четырнадцати годам Пандок умел складывать, вычитать, умножать и делить целые и дробные числа, отлично писал новыми знаками по-ахейски и по-критски, и вполне пристойно- древними. Свободно говорил по-критски и мог поддержать беседу на священном старокритском. Учитель хвалил его произношение: 'настоящий кносский дворцовый выговор!' Вдобавок Пандок немного знал хеттский. Не так хорошо, как сын богатого торговца маслом, единственный в школе обладатель золотых браслетов, отец которого владел несколькими рабами-хеттами, но мог написать по-хеттски несложное письмо.
   Обитатели царских покоев давно не казались ему богами. Конечно, они были упитаннее и ухоженнее обычных микенцев. Цветная, покрытая золотыми нашивками одежда лучше скрывала недостатки, чем грубошерстная. Среди знати немало было красавцев и красавиц, но встречались и низкорослые, горбатые, слепые и даже слабоумные.
   Блистательный, подобный Диве(28) ванакт Акрисий был некрупный ладный муж с короткой ухоженной бородой и тщательно завитыми редеющими локонами. Его супруга Эгиала, если не смотреть на золотой венец и пурпурное платье, заметно уступала в красоте
  воинским женкам Элате и Макарии. У царской четы было пятеро детей - два царевича и три царевны. Все крепкие, миловидные, но нисколько не богоподобные.
   Больше всего Пандоку нравился великий Сфенел, супруг царевны Главки. Он тоже мало походил на легендарного героя. Ни огромного тела, ни вьющихся, как лепестки гиацинтов, кудрей. Сфенел был невысок и быстр в движениях, с умным, но далеко не чеканным лицом. Пандок однажды видел, как Сфенел взял из рук дворцового писца табличку, с трудом прочел несколько слов, и засмеялся над своим незнанием.
   На царевну Главку Пандок не мог смотреть без восторженной дрожи в коленях. Царевна слыла самой красивой женщиной Микен. Высокая, белокожая, голубоглазая. Светло-каштановые, как древесное лыко, волосы, на солнце сияли золотом. Дворцовые сплетницы кривили губы - тоща, дескать, царевна, долговяза и молодость ее давно прошла. Чего от злости не придумаешь!
   Царевич Ликаон, которого микенцы звали по матери Главком, строго говоря, был не царевич, а сын царевны. Но, согласно древнему обычаю, царицей должна была стать младшая царевна - Главка. В народе царевну звали повелительницей Микен, Потнией (нарочно путая с богиней) , а ее сына - царевичем.
   Главк- Ликаон очень походил на мать. Высокий, светловолосый, зеленоглазый, с такими же, как у царевны, длинными мягкими волосами цвета лыка, то же породистое овальное лицо с тонким длинноватым носом. Но, по мнению Пандока, Дракий, хоть и пониже ростом, был куда красивее царевича. Тело - мускулистее, лицо - тоньше, кудри - с бронзовым отливом.
   В шесть лет царевич правил колесницей, запряженной мулами, а с тринадцати разъезжал на паре гнедых жеребцов с заплетенными гривами. Его окружали регулярно наезжавшие из Тиринфа двоюродные братья и сыновья Сфенела - Пандар и Мекестий, все на колесницах! Эти юнцы важно, по-взрослому, именовались 'хекетаи' - приближенные царевича.
   Возмужавшие ученики писцовой школы провожали Ликаона и его свиту горящими от зависти глазами. Юные писцы не желали ни коней с колесницами, ни золота, ни пурпура. Но подумать только -у этих напыщенных юнцов уже есть наложницы! Дома у них полно служанок - юных, хорошеньких, белотелых, пышногрудых!
   Некоторые однокашники Пандока уже наведывались к разбитным дворцовым служанкам и работницам мастерских. В случае рождения ребенка, особенно мальчика, этим женщинам выдавали больше зерна и позволяли меньше работать.
   Часть учеников после трех-четырех лет обучения отцы забрали из школы - пусть учатся торговать. Учитель помог Пандоку устроиться помощником писца при дворцовой мастерской фальшивых локонов и шиньонов, столь ценимых богатыми женщинами. Пандок должен был отмечать количество отпущенного мастерам волоса, человеческого и конского, и число готовых изделий. Платили зерном, шерстяной тканью, вином, сушеными фигами и мясом. Немного, но достаточно, чтобы пристойно кормиться, не ходить оборванцем и копить на постройку собственного дома, стадо овец и выкуп за невесту. Но на дом и невесту Пандок не копил. Половину своего довольствия он отдавал учителю. Пандок продолжал учиться, чтобы стать по-настоящему ученым писцом, не глупее тех, что служат Миносу.
   И вовсе не стал Пандок от учения слабосильным. Когда приходил домой, все время, свободное от трудов по хозяйству - родители держали нескольких поденщиков, но работы
  хватало, состязался с двоюродными братьями в беге и бился на кулаках. И мечом владел. Похуже, чем Дракий, обещавший стать великим воином, но защитить себя мог.
   Элата попросила сына научить ее цифрам и простым словам: зерно, масло, мука, вино. Таблички она лепила ловко, как коржики. Теперь, не заходя в амбар, и не спускаясь в погреб, Элата знала, сколько у нее припасов, что продано, что куплено, что отдано поденщикам. Просто чудо, как удобно! Кастор на писцовые упражнения жены смотрел с молчаливой ревностью, точно Элата не таблички палочкой царапает, а зазывно улыбается разодетому колесничему.
   В шестнадцать лет Пандок вынул из ушей детские сережки и повесил на ремне через плечо драгоценный кинжал - последний отцовский трофей. Отец думал продать кинжал царевича - Пандок обойдется простым, без украшений, но мать уговорила оставить сокровище.
   Как большинство молодых обитателей акрополя, Пандок на критский манер брил бороду. Красавец Дракий взял с него пример. Дядя Телефонт сначала сердился, потом привык. (Знатные мужи постарше отращивали длинные пышные бороды и холили их, как девицы косы).
   При виде повзрослевшего сына Главки все Микены восторженно закатывали глаза - такой красавец! Почти четырех локтей роста!
   Царевну, по слухам, часто видели заплаканной. Царь Акрисий вроде бы собирается отдать Ликаона в зятья. В Микенах нет места для всех царственных отпрысков, а что такое междоусобица, народу известно.
   Почти у всех соседних царей имелись дочери-невесты. Царевна размышляла, где сыну будет лучше - в Навплии, в Аргосе, или в Спарте? Чтоб и невеста милая, и семья дружная, и в гости к матери ездить недалеко.
   Говорят, царь Акрисий довел сестру до обморока, запретив даже думать о соседях. На Крите, у Миноса есть две красавицы племянницы. Минос не хочет принимать сына Главки, зато критская знать во главе с премудрой Акакаллой - хочет. Пропадет Крит без союза Микенами, и Минос вот-вот это поймет.
   Царевна Главка надеялась, что Минос будет вечно упрямиться. Но через три года Минос, согласился. Потому что на Крите случилась беда - великий Сатур, Бык Миноса, которого боялись все народы от соленого моря на востоке до западного Океана, жестоко израненный Паллантидами, повредился в уме. На людей бросается. Простым людям очень нравились рассказы о том, как Минос запер Сатура в хитро построенном дворцовом подвале и кормит преступниками. В этих историях не было ничего нового. В старину, когда Микены платили Криту дань, легенды о чудовище, обитающем в Кносском дворце, были куда затейливее и страшнее.
   Все микенцы жалели царевну и ее сына. Осуждали ванакта. Сына родной сестры хочет отослать на Крит, точно дань Миносу! Критянки - неверные, непослушные жены. Они толпами бегут из своих домов в горы, где вершат ужасные обряды в честь жестоких богинь.
  Мужи на Крите находятся в пренебрежении. Все знают, что правит там не Минос, а кознодейка Акакалла, настоящая колдунья. И в такое место, к такой теще жестокий Акрисий хочет отправить прекрасного юного царевича? Сыну Главки никогда не стать Миносом - у повелителя критян два законных наследника. Ой, бедный, бедный красавец Главк, несчастная жертва!
   Но Ликаон вовсе не считал себя жертвой и изгнанником, и с удовольствием мечтал о прекрасной Итане, тело которой белее, чем лепестки лилий, а волосы, как вороново крыло.(Видевшие Итану купцы восторгались ее красотой). В Микенах действительно тесно. А на опустошенном бедствием Крите места много. Друзья Главка тоже размечтались о критской роскоши, о кораблях, построенных лучшими в мире критскими мастерами, о непокорных, зато искусных в любви критянках.
   Тиринфские кузены жаловались, что в Тиринфе все лучшие места заняты, и тоже хотели на Крит.
  
   * * *
   Учитель с резвостью малолетнего ученика влетел в крошечную канцелярию при мастерской фальшивых локонов.
   - Пойдем! Скорее! Прибыли критские послы с письмом от Миноса! Будешь переводить!
   - Что переводить? - Пандок оторвался от списка мастеров, получивших свою долю инжира и пшеницы.
   - Переводить письмо Миноса ванакту! Минос не просто на словах выразил согласие, он прислал письмо! Минос берет сына Главки в зятья! Надевай парадную рубаху и пойдем!
   - Куда? - Пандок понимал, куда, но боялся поверить своему счастью.
   - В царский мегарон! К царю и царевне. У них неважный толмач, не знающий священного наречия. Я упросил взять тебя, распорядитель только сейчас согласился...
   Наскоро умытый и причесанный Пандок, в новой суконной рубахе, последовал за учителем.
   Гул толпы у входа в царский мегарон сливался с гулом холодного ветра, но никто не уходил. Степенные знатные мужи в теплых длинных плащах стояли, окруженные слугами. Пробегали вестники, с кувшинами и корзинами сновали служанки.
   Учитель довел Пандока до портика, поддерживаемого двумя алыми колоннами из великолепных кедровых стволов и поспешил прочь - не хотел встречаться с соплеменниками.
   - Толмач? - пробасил пышнобородый муж в ярко-синей рубахе, - следуй за мной!
   В мегароне было тепло и светло. Посредине, окруженный четырьмя высокими, в разноцветных зигзагах, колоннами, пылал огромный круглый очаг, по углам горели золотые светильники.
   У стены, осененной распростертыми крыльями двух нарисованных белоснежных грифонов, на гипсовом троне восседал, сверкая золотом, царь Акрисий. Рядом на каменной скамье расположились воеводы - брат ванакта и великий Сфенел.
   В углу, скромно, но очень удобно, в резных креслах, обложенные подушками, устроились царица Эгиала и царевна Главка, окруженные женской свитой.
   Перед ванактом стояли пятеро критян. Все невысокие, смуглые, длинноволосые, судя по сложению - не воины. Видимо, купцы.
   Пандок помнил наставления учителя: на царя не смотреть, на женщин -упаси Потния, ни единого взгляда! Когда читаешь - смотри на письмо, когда говоришь - на красные полусапожки Сфенела.
   Пандок громко и внятно перевел учтивую речь закутанного в многослойную накидку предводителя посольства и взял из нежных рук благоухающего критянина свиток папируса.
  Развернул. Ничего трудного, все знаки известны.
   'Акрисию, сыну Прета из рода Персеидов, ванакту Микен так говорит могучий бык Теодамант, Минос Крита...'
   В письме иногда встречались сложные фразы на священном наречии, которые Пандок переводил не совсем уверенно, но, похоже, ничего не напутал - судя по спокойным лицам послов.
   - Дозрел-таки Минос! - весело сказал ванакт, когда Пандок закончил перевод письма, - как будто есть более подходящие женихи для его племянниц!
   Забыв наставления учителя, Пандок поднял глаза и увидел улыбающееся лицо царя Акрисия.
   Но ванакт не разгневался. Он обратился прямо к Пандоку!
   - Скажи послам, что я счастлив был выслушать исполненные мудрости слова божественного Миноса.
   Дальше было просто и даже скучно. Царь и его сестра обсуждали с послами количество требуемых Миносом кораблей и воинов, а также приданое прекрасной Итаны..
   Потом рабы принесли стул и табурет, украшенные слоновой костью. Пандоку было велено сесть и под диктовку самого ванакта писать ответ. По счастью, на глине, а не на папирусе. Пандок умел писать красками на холсте и на сушеных пальмовых листьях, но когда диктует сам царь, рука может дрогнуть, и вместо изящного знака получится пятно.
   Наконец знатные мужи почтительно вывели купцов из мегарона.
   Пандок уже радовался, что скоро отпустят.
   - Эй, писец, тебя царевна зовет! - разодетая служанка бесцеремонно потянула Пандока за рубаху.
   Царевна улыбалась. Как богиня!
   - Тебя зовут Пандок? Твой отец - храбрый Кастор? По-критски ты говоришь лучше критян.
   Царь, его брат-воевода и даже великий Сфенел благосклонно заулыбались. Неслабые ноги потрясенного Пандока точно лишились костей. На всякий случай он схватился за колонну.
   - Подойди сюда.
   Пандоку пришлось отпустить надежную опору и на подгибающейся ногах прошествовать к царевнину креслу.
   -Ты знаешь древний священный язык, древние знаки?
   - Немного знаю, царевна.
   - Пока послужишь у меня, - сказала Главка, - я должна убедиться, что ты действительно искусен.. Моему сыну на Крите понадобится писец и переводчик.
   - Иначе бедняжечка Ликаон не сможет договориться с женой в постели! - хохотнул ванакт.
   - Пандок, собери свои вещи и иди в мои покои. Скажешь домоправительнице, что ты - мой новый писец, - царевна Главка сделала вид, что не слышала шутки царственного братца.
   У пожилой, с вычерненными волосами домоправительницы взгляд был цепкий, как у царских телохранителей.
   - Новый писец? Хм...
   Домоправительница зачем-то обыскала короб с вещами Пандока, развернув, вытряхнула
  войлочную накидку, но ничего подозрительного не обнаружила.
   Покои царевны были меньше царских, но гораздо красивее и уютнее. Все стены расписаны узорами, цветами и прекрасными женщинами - танцующими, беседующими и подносящими дары столь же прекрасным богиням. Оштукатуренные полы тоже были ярко разрисованы. Все двери сияли медью. Но обширные покои с трудом вмещали огромное число женщин. По лабиринту комнат и коридоров бродили, сидели, стояли, рукодельничали и бездельничали бесчисленные родственницы, наемные служанки и купленные рабыни. Двери то и дело приоткрывались, из них выглядывали юные девы, густо накрашенные жены, морщинистые старухи.
   - Молодой писец, хи-хи!
   - Ничего, стройный...
   - Увечный?
   - 'Увечный'! вон какая щетина на щеках!
   - Случайно, не сфенелов незаконный сын? На Мекестия похож.
   - Нет, на Пандара.
   - Похож на обоих... Точно сфенелов!
   - А ну, живо за пряжу! - прикрикнула на любопытных домоправительница, и обратилась к Пандоку.
   - Все царевнины писцы - женщины. Сам понимаешь, поселить тебя с ними я не могу. А вестник царевны живет один. Молоденький. Тебе с ним весело будет. Он здесь недавно, из Тиринфа взят. Его отец - брат Мегапента, покойного мужа царевны, мать - рабыня, умерла недавно. Бедный мальчик...
   Домоправительница распахнула очередную дверь, и показала обитель вестника - небольшую комнату с узорами на беленых стенах и маленьким окошком. В углу - крепкое ложе, застланное толстым шерстяным покрывалом и покрытое овчинным одеялом. От каменной жаровни исходило тепло.
   Тут же два раба внесли вторую кровать - для Пандока, а служанка - тюфяк, подушку, шерстяное покрывало и одеяло из козьего меха. Пандокку было странно, что из-за него трудится столько людей. Пока рабыня стелила постель, домоправительница принесла Пандоку одежду - шерстяную рубаху, короткие штаны и плащ из крашеного войлока, обшитый бахромой.
   - Это на будни. Праздничную одежду получишь к рождеству Дримия(29).
   Одежда была ношенная, с чужого, но очень знатного плеча. Синяя рубаха из нежной пушистой шерсти, обшитая по боковым швам желтой тесьмой, и короткие красные штаны со свисающими по бокам пышными цветными кистями.
   Одежда оказалась очень теплой и легкой, она мягко облегала тело, а не торчала, как домотканина. Глядя в бронзовое зеркальце, Пандок видел не себя, а какого-то богоравного...
   Пока Пандок переодевался, домоправительница послала за флаконом масла и новенькой бронзовой бритвой.
   - Это тебе умащаться. Мыться будешь каждое утро. На рассвете служанки греют воду. Вон та дверь - выглянь - дверь ванной комнаты. Царевна грязных не терпит. Бриться ты не
  умеешь, я тебе покажу, как надо.
   Пандок промолчал. У него дома летом тоже мылись каждый день. Зимой, конечно, реже. Но зима не так уж длинна...
   - Что это за звук? - Пандок покрутил головой, - будто ветер стонет.
   - Ой! - цепкие глаза домоправительницы налились слезами и стали обычными, женскими, жалостливыми, - это несчастная царевна плачет! А с ней ее женщины! - и тоже залилась слезами, - ай-ай, наш царевич! Волченочек пушистый, злыми охотниками у матери отобранный! Продали царевича за море! Ради союза с Миносом, будь он неладен!
   'Однако же преданные у царевны Главки служанки! - подумал Пандок, - и свободного времени у них полно.'
   Элата могла всплакнуть, беспокоясь о муже или сыне. Но Фтия не голосила вместе с хозяйкой - работы много. И сама Элата плакала, не прекращая прясть или стряпать. Когда следишь за веретеном или помешиваешь ячменную кашу, разве получится роскошный, долгий, напевный плач?
   - А великий Сфенел царевича Ликаона высек, - тихо сказал незаметно вошедший долговязый и кудрявый юноша.
   В ушах его качались золотые сережки. Выражение по-детски пухлощекого лица было такое, точно он узрел битву богов, - наш царевич разгневался на своего учителя... ну, этого, критского скопца, и швырнул в него табличку. Могучий Сфенел взял уздечку, задрал царевичу рубаху и высек... при мне!
   Пандок тихо порадовался, что учитель не остался неотмщенным.
   - Царевич сидит в своем мегароне, плачет. Мекестий и Пандар его утешают.
   - Вот тебе товарищ, - прервала его домоправительница, - будет с тобой жить. Это новый писец. Сейчас он состоит при царевнином оружейном складе. Придет время, с вами на Крит поплвыет.
   -Я - Пандок, сын Кастора, - представился Пандок.
   - Я - Фесей, сын великого Гикетаона, - приосанился юнец, - твой отец - Кастор, начальник колесничей сотни?
   - Нет - мой отец отставной десятник. Прежде воевал под началом великого Сфенела, - ответил Пандок, и тоже приосанился.
   - Десятник? - юное личико Фесея приобрело почти обиженное выражение, - если так, почему тебя поселили со мной? Я - сын Гикетаона Тиринфского... Ты знаешь, чей он праправнук? Самого Зевса!
   Пандоку очень захотелось вызвать 'богоравного' парнишку на кулачный бой, но домоправительница была мудрее воинственного писца.
   - Так желает царевна, - сказала она, - потому что Пандок - знает священный старокритский язык и две тысячи знаков священного письма!
   Розовые щеки Фесея побледнели. Наверняка он слишком долго прожил на женской половине среди служанок, и они задурили ему голову сказками о губительных критских знаках.
   Но наивный Фесей не был ни злым, ни высокомерным.
   - Если ты запомнил две тысячи знаков, значит, и у тебя в роду были боги! - радостно воскликнул Фесей, - на Крите ты будешь словами укрощать чудовищ!
   - Буду! - уверенно сказал Пандок. Ему не хотелось разочаровывать рабьего сына..
   - Славно! - сказал Фесей, - на Крите без друга-вещуна опасно... Если Ликаон женится на племяннице Миноса, мы навсегда останемся на Крите. Тоже возьмем в жены критянок. Критянки - коварные... - голос вестника дрогнул.
   - Почему навсегда? Мы станем приплывать в гости. Ликаон обязательно будет навещать царевну Главку, а мы - своих родных, - принялся утешать Фесея Пандок.
   - Раз в несколько лет... - горевал Фесей, - я, конечно, буду не один, а с братом Ифитом, но как мы без отца...
   'Сказать ли отцу с матерью? - невесело думал Пандок, - или молчать до самого отплытия? Как защитить их, отсутствуя? Если Ликаон понравится Миносу и все будет хорошо, заберу отца с матерью на Крит' - решил Пандок.
   Ему очень хотелось на Крит. Там чудеса! Говорят, дворец Миноса занимает столько же места, сколько все Микены с выселками. Крит кишмя кишит иноземцами - черными эфиопами, высокими северянами с волосами цвета соломы, татуированными ливийцами с перьями в волосах, а египтян-колдунов там толпы.( В Микенах иноземцы, конечно, встречались, но редко и понемногу).
   Женщины Крита сведущи в колдовстве, а в горах чародейки-полубогини превращают людей в животных, камни, деревья. В заповедных местах водятся грифоны, быкоглавы, оленеглавы, а также сфинксы с крыльями бабочек и девичьими личиками, мастерицы загадывать загадки.
   - Фесей, ты хотел бы побеседовать со сфинксом? - Пандок внезапно развеселился.
   Вместо того, чтобы рассмеяться, вестник вздрогнул:
   - Не приведи Потния! Я дал обет Артемиде! Мне до совершеннолетия нельзя... с женщинами!
   Фесей смущенно замолчал, а потом сказал глупость:
   - А если Минос пригласил нас, чтобы скормить безумному Сатуру?
   - Не повторяй бабьих сказок, не позорься! - прикрикнул Пандок на отпрыска великого Гикетаона, и сам в душе вздрогнул. Скормить не скормит, но если и впрямь коварные критские ведуньи превратили свирепого Сатура в настоящее чудовище? В Микенах ничего подобного не случалось, а на Крите все может быть.
   Успокоенный Фесей повесил на шею сердоликовое ожерелье, унизал руки золотыми браслетами.
   - Пошли ужинать! Ликаон ждет нас.
   Вот как! Богоравный сын Главки ждет к ужину... Пандока!
   Пандок надел медные браслеты, не забыл свой драгоценный кинжал, и скромно пошел позади глупенького высокородного Фесея.
   Мегарон царевича был освещен так ярко, что можно было в мельчайших деталях рассмотреть фрески - все битвы да охоты. В круглом очаге пылали огромные поленья, но воздух был чист, и в глазах не щипало, потому что высоко-высоко в потолке имелось прямоугольное отверстие - дымогон. За небольшими низкими столами сидели мужи и юноши . Фесей посадил Пандока радом с собой. За соседним столом восседал сам великий Сфенел! С ним - пасынок Главк-Ликаон и родные сыновья Пандар и Мекестий. Сын Главки сидел на свежепоротом заду мужественно, даже улыбался.
   Правы оказались царевнины служанки - сыновья великого Сфенела вблизи оказались довольно похожи на Пандока и его двоюродных братьев. Среднего для ахейцев роста,
  
  стройные, крепкие, с темно-каштановыми волосами. Сам богоравный Сфенел напоминал Кастора. Разве что борода холенее и манеры поизящнее.
   Красавицы челядинки в роскошных платьях разносили еду. Перед Пандоком поставили миску гороховой каши с изрядным куском вареной телятины, чашу вина и ячменный хлебец. Белоснежного свеженарезанного лука на столах было сколько душе угодно. Пандок не привык в будни есть мясо, но поел с удовольствием.
   Наутро царевна ожидала умытого Пандока в своем мегароне. Веселая и оживленная, никаких следов вчерашнего плача.
   - Как спалось на новом месте. Пандок? - ласково и просто, как родная тетушка, спросила царевна.
   - Благодарю, повелительница, хорошо, - ответил Пандок.
   Хотя спал он плохо. Ему снился гулкий, бесконечный дворец Миноса, плачущий Ликаон, визжащие критские колдуньи и хохочущие сфинксы. Наверное, потому, что всю ночь под окном перекликалась стража, и мычали в огромном царевнином коровнике многочисленные коровы. Служанки, проснувшись слишком рано, раздували огонь, переговариваясь пронзительными голосами. Прежняя спальня, где ночевал Пандок, находилась за амбаром, недалеко от заключенного в круглую ограду царского кладбища. По ночам там было пугающе тихо, несмотря на то, что каждую ночь в спальню набивалось около дюжины молодых писцов.
   Вошла невысокая, пышная и румяная, богато одетая пожилая женщина лет сорока пяти.
   - Вот тебе, Полидамна, писец для оружейного склада, - сказала царевна. - ты просила помощника.
   - Благодарствую, царевна, - Полидамна окинула Пандока взглядом покупательницы, - он искусен в счете? Одно плохо - через чур... здоровенький. Мне бы такого, как учитель. Чтобы к девушкам не лез...
   Царевна засмеялась.
   - Прикажи ему не лезть - не полезет. Пандок разумный, не как мои сыновья.
   Пухленькой Полидамны боялись иные знатные мужи. Она гордо именовалась ключницей царевны и ведала всеми ее складами, мастерскими и скотным двором. Читала и писала, как искусный писец. Иногда, уступив мольбам знатных родителей, за хорошую плату обучала заневестившуюся дочку письму, счету и ведению хозяйства.
   Оружейный склад царевны размещался в нескольких обширных подвалах. Здесь хранилось оружие великого Сфенела и его дружины, его родных сыновей и блистательного пасынка, оружие царевниной стражи, оружие про запас и на продажу. Просторная подвальная комната была заполнена только колесами от колесниц. В другой до потолка громоздились огромные сундуки и корзины с наконечниками для стрел и копий. Огромные вязанки древков были свалены в соседней комнате. На полках, как горшки на кухне, теснились шлемы - медные и кожаные, обшитые кабаньими клыками. Особенно ценное (в том числе погребальное) оружие скрывалось в тщательно запираемой сокровищнице.
   Первым делом Полидамна велела Пандоку составить акт о продаже владельцу кузницы в нижнем городе пары десятков сломанных колес и заказ на мечи ему же.
   В свой первый день на новой службе Пандок впервые в жизни увидел баснословный металл - железо. Купец принес небольшой, но тяжелый брусок, похожий на почернев-
  шее серебро со странным рыжим налетом. Посоветовавшись с царевной, Полидамна купила слиток за равный по весу кусок золота, а Пандок сделал соответствующую запись.
   Работы хватало. Оружие то выдавалось воинам, то продавалось купцам, обменивалось отдавалось в починку и переплавку.
   Канцелярия оружейного склада находилась на первом этаже. Широкое окно, выходящее на просторный двор, позволяло даже в пасмурный день писать, не зажигая светильника. Каждый день Пандок мог видеть, как ванакт выезжает на охоту или в имение, как прогуливается ярко и тепло одетая царица, а за ней тянется 'хвост' столь же ярких женщин. Но главным зрелищем были военные упражнения сыновей ванакта, сына Главки и его сводных братьев.
   Сфенел был строгим отцом. Сыновей и пасынка будил на рассвете и гнал во двор в одних коротких полотняных штанах, даже если шел снег. Старые воины учили юношей фехтованию на узких и широких мечах, учили бить ножом и рубить двуострой секирой, стрелять из лука и метать камни из пращи. Знатные молодые люди (включая наивного Фесея) бегали взапуски, дрались на кулаках и боролись. Каждый день по нескольку раз объезжали вокруг города на колесницах. Главк-Ликаон лучше всех правил колесницей, Мекестий был сильнейшим кулачным бойцом, а Фесей всех побеждал в беге.
   Народ восхищался юными героями, а Пандок царапал глину в обществе старухи. Когда осознал, что завидует царевичам, удивился сам. Не пристало смертному завидовать богам!
   Зато ни сын Главки, ни великий Сфенел, ни даже сам ванакт не могли написать письмо богине. А Пандок написал! Диктинна - даже если она не настоящая богиня, а ее наместница - все равно не из смертных. Может быть, она возьмет письмо в свои божественные руки...
   - Царевна тобой довольна. Вот тебе подарки к празднику, - с плетеной укладкой вошла домоправительница.
   Скоро, после зимородковых дней родится бог-младенец Дримий.
   Царевна одарила Пандока к празднику по-царски: ненадеванная рубаха с пестротканой каймой, тонкие кожаные сапоги, немалый отрез льняного полотна и серебряное кольцо-печать. Писец не может без печати. На щитке перстня были вычеканены три богини, поднявшие в благословении руки. Воистину, слава мужей в руках богинь и царевен!
   Царевна Главка отпускала Пандока домой до конца праздников. В праздничные дни не покупают, не продают и не куют оружие. Зато у писцов при скотных дворах, амбарах и кухнях работы будет невпроворот.
   Пандок закутался в плащ, взял короб с подарками и пожелал домоправительнице счастливых праздников. Он предвкушал веселый домашний пир, семейное жертвоприношение и кулачные бои. Наконец-то можно будет подраться, как царевич!
   Когда вышел из дворца, уже стемнело. Дождь прекратился, небо очистилось. Дул холодный ветер, светила луна. Пандок не боялся. На акрополе бояться нечего. На дороге, ведущей с горы в город, горят костры и бдят стражники. Затем - недолгий путь по оживленному предпраздничноу городу.
   Влажная мощенная дорога между двух стен от лунного света казалась ледяной. Левая стена кончилась, открылось царское кладбище. За кольцеобразной, из искусно пригнанных каменных плит оградой - круглая площадка с торчащими посредине надгробными стелами, тоже будто обледенелая. Дворцовые служанки рассказывали, что в безлунные ночи по акрополю гуляют ужасные фигуры в золотых масках и погребальных одеждах. Движутся
  неслышно, только золотые бляшки шелестят... Бр-р-р-р! Бабьи сказки!
   Вдруг все исчезло - дорога, стены, кладбище, близкие ворота... Через мгновение Пандок понял - ничего не исчезло, даже появилось много лишнего: толстый войлочный плащ, внезапно наброшенный на голову и крепко спеленавший руки, и люди, которые, обернув Пандока душной тканью, куда-то его несут . Они выскочили из-за левой стены, когда Пандок повернул голову к кладбищу! Мгновение назад он слышал шепот! Слева! Но на акрополе, как известно, бояться нечего!
   Куда его несут, Пандок не смог определить. Похоже, похитители нарочно кружили.
   Когда его раскутали и поставили на ноги, Пандок обнаружил себя в небольшой комнате с окном, достаточно широким, чтобы увидеть сияющий в лунном свете могильный круг.
   Пандок знал эту комнату. Она располагалась над амбаром и служила архивом. Стены ее были скрыты за стеллажами, уставленными коробами, полными табличек. Кроме Пандока, в помещении находились шестеро.. Двое высоких, один маленький, трое остальных ростом примерно с Пандока. У всех - шлемы с нащечниками, нижняя часть лица замотана плащом. Только глаза поблескивали - на столе посреди комнаты горел светильник. Рядом со светильником поставили короб с подарками царевны, и один из похитителей, достав дареный сапог, что-то в нем искал. На ищущей руке выше локтя блестел золотой браслет с большой чеканной розеткой.
   Недомерок, подскочив к Пандоку, стащил с него накидку и быстро сорвал с плеча перевязь с драгоценным кинжалом.
   - Слушай нас, писец царевны, - забубнил сквозь толстую ткань тот, кто искал в сапоге, - мы не причиним тебе зла. Расскажи, кому и о чем ты писал письмо и спокойно иди домой. Садись, рассказывай! Крепкая рука надавила на плечо Пандока так, что тот поневоле присел. Под ним оказался плетеный стульчик.
   Все это было куда страшнее ночной встречи с фигурой в золотой маске. Но фигуру можно отогнать заклинаниями (если не умрешь от страха), а этих словами не прогонишь. Эти люди обладают властью - безвластные не носят такие толстые браслеты. Они могут знать о письме все, а могут ничего не знать. 'Умру, но не дам навредить царевне!'- решил Пандок.
   - Письмо, что я написал, предназначено супруге Гикетаона Тиринфского, Теодоре. Царевна передает ей свои благословения. Еще список подарков...
   - Лжешь! - закричал малорослый, - благородная Теодора получила царевнины подарки еще позавчера! Царевна Главка писала во враждебное царство! Тайно! Это заговор! Ты знаешь, как казнят заговорщиков?
   - Расскажешь - отпустим. Ты ни в чем не виноват, ты всего лишь писец, - пробубнил рослый браслетовладелец.
   'Если бы было светло, я бы его узнал, - подумал Пандок, - таких длинных даже на акрополе немного... Впрочем, зачем узнавать? Все равно живым отсюда не выйду.'
   Ни под какими пытками Пандок не приззнается, что царевна послала Диктинне оружие. Царь Акрисий сочтет, что вооружая Дикту, царевна Главка вооружает Крит. Ванакту только подай повод расправиться с любимой народом царевной!
   Скоро все кончится. Немного боли, и Пандок отправится скучать в царство мертвых. О родителях - не думать. О неотпразднованных праздниках - не думать! О Крите - не
  думать! Думать о прекрасной смерти!
   - Будешь запираться - оскопим, - прогудел долговязый, - станешь, как твой учитель.
   Но не оскопил. Просто подошел и ударил в ухо так, что Пандок полетел со стульчика на пол. И тут ему пришла на помощь мудрая Атана-Воительница. Сказала неслышно: лежи молча, и не дыши.
   - Ты его убил! - сказал низкорослый.
   - Слабак! Одно слово - писец! - с досадой ответил рослый, - я ударил вполсилы, а он повалился, как бурдюк.
   Знакомый голос. Очень знакомый... Утренний свет в окне, таблички - и этот голос...
   Низкорослый склонился над Пандоком, не выпуская из руки удобного, короткого под стать владельцу, меча. И заорал от боли: Пандок резко выкрутил ему запястье, подхватил выпавший меч, и через мгновение был на ногах. Трусливые писцовые мысли испарились, как вода с раскаленной сковородки. Осталась одна ярость.
   - У-у-у-у-у-у-у! - завыл Пандок.
   Боевым кличем воинов великого Сфенела был волчий вой.
   Похитители подняли мечи и взвыли в ответ.
   - А-а-а-а-а-а! - вдруг заорал до этого молчавший муж среднего роста, - он - колдун! Он знает губительные слова! Он сейчас волком обернется!
   'По крайней мере, один из них - глупец' - Пандок стал размышлять холодно, - а с глупцами мы по-нашему, по-писцовому...'
   Глубоко вдохнув, Пандок проорал во всю мощь на старокритском:
   - Да пожрет тебя мать морских чудовищ!!!
   Если бы враги поняли эти страшные слова, они бы испугались меньше. От ужаса никто из них не мог даже призвать бога-защитника. Они, как новорожденные младенцы, могли только кричать 'А-а-а-а-а-а!' Лишь низкорослый совершил нечто разумное - смахнул со стола светильник.
   Тьма и топот удаляющихся ног. Не выпуская меча, Пандок трясущейся левой пытался нащупать стул, не нашел, и опустился прямо на холодный пол. Может, никаких врагов и не было? Наверное, призраки с кладбища решили поморочить его?
   - Кто здесь? - в дверном проеме возник старый смотритель амбара со светильником в руке.
   - Я, - икнул Пандок.
   - Ты? - удивился смотритель, - почему ты здесь? Ты же царевнин... Я подхожу - из амбара выбегают какие-то парни, в шлемах, орут, будто мертвеца увидели. Я было подумал - воры, но лоры не поднимают шума. Да и зерно красть несподручно. Год урожайный был, дорого не продашь... Когда я был маленький, случился ужасный недород. Знаешь, сколько давали за меру ячменя?
   - Это не воры, - Пандок поднес к огоньку светильника трофейный меч.
   Меч был дорогой, с черненым узором на лезвии, рукоятка украшена золотом. Выходит, знатные мужи не пожелали времени и сил на возню с писцом, и даже били его собственными божественными руками? Из-за царевнина письма Диктинне?
   - Светильник разбили, безобразники, - проворчал смотритель, ставя на стол свой.
   Пандок спрятал отвоеванный меч в коробе, нашел на полу свой кинжал, повесил на плечо. И пошел не домой, а к царевне.
   В царевнины покои Пандок вошел с черного хода, разыскал домоправительницу и потребовал немедленно отвести его к царевне.
   - Что за дело у тебя к повелительнице? - под суровым взглядом домоправительницы Пандок почувствовал себя голым.
   - Я опасаюсь, что богоравная царевна в опасности.
   Домоправительница недоверчиво поджала губы.
   - Хорошо. Я доложу царевне. Но она сейчас занята.. Госпожа такая заботливая - Ифит растянул запястье, она, не доверяя служанкам, делает ему перевязку. Ифит племянник царевны, сын Гикетаона, брата покойного Мегапента... Вон он сидит, - домоправительница отогнула край тяжелого шерстяного занавеса.
   Мегарон царевны был ярко освещен. Царевна ужинала в окружении родственниц и подруг. За отдельным столом сидели богоравный Ликаон, Пандар, Мекестий, Фесей, низкорослый кудрявый юноша с перевязанным правым запястьем (Пандок видел его несколько раз мельком) и незнакомый молодой человек с длинной, не по моде, бородой. Сын Главки был в короткорукавной рубахе. Выше локтя блестел массивный браслет с крупной розеткой!
   Выходит, сам богоподобный Главк-Ликаон, своей божественной рукой искал в сапогах Пандока! А как он великолепно бубнил!
   Все шестеро 'похитителей' - двое рослых, трое средних, один мелкий, ели жареные бараньи потроха.
   Из груди рвался нервный смех. Пандок прикрыл рот рукой.
   - Чему смеешься? - сердито спросила домоправительница.
   Услышав за занавеской разговор, царица обернулась и поманила домоправительницу рукой.
   Домоправительница поспешила к царевне. Пандок - следом.
   - Пандок? - удивилась царевна, - ты не ушел домой?
   - Я не хотела его впускать, но он утверждает, что ты в опасности, - сказала домоправительница.
   - Прости, царевна, мою глупость. Я принял шутку за... нечто серьезное. И должен вернуть доблестному Ифиту его меч.
   Достав из короба черненый меч, Пандок направилс к столу знатных юношей.
   Ликаон смущенно хихикнул, как мальчишка. Бородатый побледнел и опустил глаза.
   - Возьми свой меч назад, благородный Ифит.
   Ифит поднял на Пандока карие глаза, круглые от удивления.
   - Как ты догадался?
   - Весь дом знает, что ты повредил руку!
   - Ифит, ты подрался с Пандоком? - всплеснула руками царевна, - что произошло?
   - Мы хотели испытать храбрость Пандока На Крите может случиться всякое.. Среди нас не должно быть трусов...
   И смущенный Ифит рассказал все, как было, не щадя ни себя, ни товарищей.
   - Ну, какой из Пандока чародей! - развеселилась царевна, - он сын десятника Кастора, известного храбреца! У нас в Микенах нет ни ведьм, ни ведьмаков. Даже на Лернейских болотах всех колдуний повывели. Может быть, на Крите, где-нибудь в горах, они сохранились.
   - Значит, нам ничего не грозит.... Из-за этих слов... на странном языке? - тихо спросил бородатый.
   - Уймись, Эргин! - Ликаон крепко хлопнул друга по плечу, - Пандок, может, и колдун, но он наш колдун!
   ' А сам улепетывал от меня, точно от сфинкса! - подумал Пандок, - прекрасный, доблестный, и - глупый'
   Премудрая Атана тут же наказала Пандока за самонадеянность.
   - Тебя никто не учил: если похитители прячут лица, значит, не убьют? - спросил Ифит.
   - Пандок вел себя вполне разумно. И храбро, - вступился за нового товарища сам Ликаон, - когда мы поселимся на Крите, я поставлю тебя над своими писцами! - пообежал Пандоку сын Главки, - принесите сыну Кастора кресло!
   Царевна и ее свита умиленно созерцали, как служанки несут Пандоку кресло и миску жареных потрохов..
  
   Глава 5 ЗАКЛАНИЕ ЦАРСКОГО БЫКА
  
   Зима выдалась злая. По вечерам, когда ледяной дождь свирепо омывал дворец, дворцовые мужи слушали певцов. Сын Главки требовал песен о победах ахейских героев над критскими храбрецами и чудовищами.
   'Ликаон наивен, боги, как наивен! - вздыхал Пандок, сидя рядом с божественными сыном Главки, - воображает, что будет там сражаться с чудовищами! Конечно, с чудовищами проще, чем с людьми. Можно, не думая, размахивать мечом. Но чудовища далеко - в морской пучине, в горных пещерах, а иметь дело придется с простыми смертными - умными, коварными критянами'.
   Богоравный Ликаон жил в сказке. Разве это не сказка: едва встал на ноги - взошел на колесницу, чуть окрепли руки - вот тебе меч с золотой рукояткой. Приятные 'подвиги' на охоте, чуть не ежедневные пиры с певцами и жареным мясом. Это не жизнь, это сказка'.
   Конечно, Пандок знал о борьбе за власть, о жестоких убийствах, об истреблении целых знатных родов. Но пока что во дворце было спокойно, уютно, тепло, сытно. В общем, как в сказке.
   А богоравный сын Главки радовался, взирая на свою свиту. Плавание на Крит, на обыкновеннейшие смотрины, представлялось ему сказочным походом на край света за чудом чудесным. В таком походе каждый должен быть богатырем на свой покрой. Великий Сфенел казался мечтательному пасынку мудрым полубогом. Сводный брат Мекестий - могучим победителем чудовищ. Малорослый, но хорошо владеющий оружием и очень неглупый Ифит виделся сказочным хитрецом. Фесей - быстрым, как ветер, вестником. Еще один тиринфский кузен, бородатый Эргин мерещился легендарным силачом, раздвигающим скалы. Пандок - прорицателем, понимающим язык зверей и птиц.
   Пандар очень хотел сопровождать братьев, но Сфенел брать сына отказался - мал еще.
   ... Кончилась унылая мокрая зима, наступил месяц Пловистос (30), когда спускают на воду корабли. Дни стояли солнечные, море не слишком волновалось. Время плыть.
   - В Кносском дворце нет чудовищ, - улыбнулся Сфенел, обнимая царевну, - не беспокойся, думай о будущих внуках.
   Царевна улыбнулась в ответ. Если не улыбаться, лицо самой собой сложится в плаксивую гримасу. Сейчас Главка разлучается с мужем на месяц. После, если все сложится благополучно, и Ликаон женится на Итане, Сфенелу придется жить на Крите, пока пасынок не привыкнет к роди супруга и военачальника. Сколько продлится разлука? Неведомо, что могут учинить непредсказуемые критяне... Ничего, подбадривала себя царевна, жила ведь вдовой с маленьким сыном. И не пропала!
   Ликаон взошел на свою пышноукрашеную колесницу. Царевна пошла рядом, наставляя сына. За ней толпой валили знатные жены и челядь, ахали, охали, в общем, вовсю развлекались.
   Царь Акрисий и царевичи провожать не пошли, простились с племянником и кузеном во дворце.
   Имя Главк останется в Микенах, у микенских жен. Сын царевны больше не принадлежит своей матери. Он - повелитель мужей, Ликаон - волк, вожак! Когда женится на критянке, наверное, получит новое, критское имя.
   За воротами гудел народ. Едва тяжелые каменные створки распахнулись, все зашумели, замахали руками, заспорили. Некоторые женщины заплакали. Царевна сына провожает! На ужасный Крит! К злобному Миносу! У чудовищам Кносского дворца! Как интересно!
   - Смотри, волченочек, не забудь вручить Писистрату подарки для новорожденного, - говорила царевна, - не перепутай с подарками невесте. Проверь, прежде вем вручить.
   - Пандок проверит, -отмахивался Ликаон.
   - О Миносе и его семье говори почтительно, если Писистрат станет насмехаться над несчастным Сатуром - промолчи. Молва крылата!
   Сын кивнул, глядя вдаль.
   За медноблещущей колесницей сына царевны топали шестьдесят дружинников, лично отобранных Сфенелом. Не все молодые, не все красавцы. Но поголовно храбрые и преданные. У всех новехонькие полотняные доспехи,клыковые шлемы, поножи из войлока с медными накладками, большие пятнистые щиты. Царевна приказала выдать со склада самое лучшее.
   Еще шестьдесят воинов и и грузовые корабли с жениховым приданым прибудут на Крит перед самой свадьбой.
   Царевна сжала напоследок руку сына и замедлила шаг. Колесница Ликаона проехала вперед. Прошагали воины. Приблизилась колесница Сфенела. Сфенел, склонившись, в последний раз поцеловал жену ( женщины в толпе страстно ахнули, точно поцелуй достался им). Сватовство, конечно, не война, это радостное и вполне безопасное событие... Царевна привычно подавила горький всхлип и улыбнулась проехавшим Мекестию и Ифиту. Следом на колеснице, запряженной мулами, катили Фесей и Пандок.
   - Пандок, когда Ликаон будет вручать подарки, проверь, чтобы не перепутал. Ты записал, что кому вручать?
   Подарки, подарки, дались царевне эти подарки! Надо что-то важное сказать, а что? Все уже сказано.
   - Не беспокойся, царевна, я все записал, - почтительно сказал Пандок, едва глянув на госпожу.
   Он тоже смотрел вдаль!
   - Если мой сын скажет глу... что-то неподобающее, подай ему знак.
   - Божественный Ликаон знает, что говорить..
   Пандок не собирался льстить. Ему хотелось успокоить царевну. Такая прекрасная, в желтом и голубом, в сиянии золота - и чуть не плачет!
   - Знаю я, как он знает!... И еще: если его женщины станут заманивать -останови его!. Жених должен вести себя скромно. И чтобы без охраны не ходил, это Крит!
   Элата храбро отделилась от толпы горожанок. Подумать только - Пандок в цветной одежде на колеснице! Пусть колесница не своя, пусть запряжена мулами...
   Ее не отогнали. Элата пошла почти рядом с царевной, и божественная царевна взирала на нее вполне благожелательно!
   - Критянкам не улыбайся, - сказала Элата сыну, - критянки коварные. Один по Миносову дворцу не гуляй, критские мужи славятся вероломством. От сына царевны не отходи. Критяне - опасный народ.
   'Какое голубое у царевны платье - будто небо. Желтые полосы - как солнечные лучи! - заметила про себя Элата, - откуда только такие краски привозят... А узор несложный, я бы выткала...'
   Элата сунула Пандоку узелок с еще теплыми ячменными пирожками и кинулась в толпу - плакать.
   Царевна проводила ее глазами, вздохнула. Помахала рукой сыну - отразив солнце, звездами запылали на фоне густо-голубого неба, золотые браслеты. Натянуто улыбнулась народу.
   На берегу возвышался неведомо когда сложенный из камней жертвенник. Жрецы зарезали белого быка - Посейдону, супруге его Посидее, а также Царице Ветров.
   Пять прекрасных чернобоких кораблей ожидали пловцов. Ликаон и его товарищи не раз плавали по морю - в гости, за данью, для рыболовной потехи. Пандок же взошел на корабль впервые. Когда подняли каменный якорь, и ветер мощно рванул парус, Пандоку сделалось - чего скрывать? - очень не по себе. Но морские боги пощадили его, а вот Фесея тошнило за всех.
   Море - царство капризных богов, сверкало зеленью, голубизной и золотом, а ночью ужасало смертной чернотой. Из изменчивых вод поднимались надежные шершавые камни островов.
   И Милос издали казался шершавым камнем.
   Гавань выглядела легкомысленно-нарядной. Разноцветные паруса многочисленных кораблей, ярко расписанные стены домов. Смотреть на микенцев сбежалась большая толпа. Все мелкие, смуглые, в пестрых одеждах.
   - Ишь, веселые, - скривился Эргин, - обнимут, зацелуют, зарежут...
   В богатых колесницах к причалу подлетели Тано и Писистрат Пилосский со свитой.
   Первым на берег сошел Сфенел, за ним остальные. Начались объятия, поцелуи, пожимание рук и расспросы о родне.
   - Знаменитый Писистрат совсем не высокий, - с довольным видом шепнул Пандоку Ифит.
   Дворец милосского царя по микенским меркам был невелик, но изящен. 'Наверное, дворец Миноса построен похоже, но попросторнее' - предположил Пандок.
   Во дворе гостей поджидал царь с женой, дочерью и домочадцами.
   - Которая Ароя? - Фесей толкнул Пандока локтем.
   - Наверное, та, что рядом с царицей. У нее самые богатые украшения, а за ней - служанка с младенцем на руках.
   -Эта? - не поверил Фесей, - бывшая супруга Сатура?
   - А какова, по-твоему, Ароя? - улыбнулая брату Ифит.
   - Как... как богиня!
   - Что значит- как богиня?
   Фесей вздохнул, не найдя ответа.
   Честно говоря, Пандок тоже ожидал большего.
   Ароя, конечно, была красива. Кожа белая, глаза большие, грудь упругая. Но... 'Если бы я был великим Сатуром, я бы выбрал другую' - думал Пандок.
   Все же молодые люди сомневались до тех пор, пока Писистрат, соскочив с колесницы, не обнял миловидную женщину, стоявшую рядом с царицей, и не взял у челядинки ребенка.
   - Сглазят! - недовольно загалдели женщины.
   - Мужи не глазливы! - засмеялся Писистрат.
   С малышом на руках Писистрат подошел к гостям.
   - Мой сын Нестор! Красавчик, тьфу-тьфу.тьфу!
   Смугленький младенец таращил огромные темные глазищи.
   Маленький дворец внутри оказался красивее и уютнее микенского. Мало золота, зато много света. Изумительные росписи, непохожие на строгие микенские, переливались яркими красками моря и неба.
   Царица с гордостью показывала недавно отстроенные покои, что со времен Тьмы стояли полуразрушенные. В этих свежерасписаных комнатах гостей и разместили. Служанки грели воду.
   Не успели гости омыться, прибежал гонец: в гавани причалили зятья иосского царя!
   - Паллантиды из Аттики! - снисходительно улыбнулся Ликаон.
   - Зря смеешься! - сказал Сфенел, - они разбили наголову великого Сатура. Обломали Миносову Быку рога.
   -Невеликий подвиг! - важно сказал Ифит, - они побили критян не на море, а на суше, вдобавок критян было мало.
   - Но это были воины Миноса! - возвысил голос Сфенел, - совсем недавно жители Аттики приходили в ужас при виде одного-единственного критского торгового корабля. А Паллантиды победили миносова сына!
   От вездесущих купцов Бут и Эвмолп узнали, что сын Главки плывет к Милосу, и приплыли сами - завести дружбу и пожелать удачного сватовства. Хвала Царице Ветров, прибыли в один день с микенцами.
   Паллантиды вовсе не походили на неотесанных жителей аттического захолустья. Они брили бороды, носили длинные умащенные локоны и одевались как знатные кикладцы. Но белая кожа и крепкое сложение выдавали ахейцев.
   Когда уселись за столы, от братьев первым делом потребовали рассказать о великом подвиге, и они поведали, как отправились на далекий Иос играть свадьбу, приплыли - а на Иосе бесчинствует Сатур, и им пришлось спасать будущих жен, тестя и тещу от свирепых критян.
   Слушая их, Ароя несколько раз прослезилась. Ей было жалко Сатура. Но кончился рассказ, и супруга Писистрата вновь стала оживленной и радостной. На пирах островитянки вели себя вольно. Знатные жены наливали вино чужим мужчинам, пили и пели с ними вместе.
   Пришел искусный ахейский певец в длинных одеждах, с кифарой, и запел о подвигах повелителя народов Писистрата, сына богоравного Эхефрона. О том, как могучий Писистрат хитростью похитил с Крита нежную, лилейнорукую, пышностопную царевну Арою, и сжег погнавшиеся за ним бесчисленные корабли ужасного божественного Сатура.
   - А в Аттике поют о нашем сватовстве и о битве на иосском берегу, - похвалились слегка уязвленные сыновья Палланта.
   -Не только в Аттике, благородные мужи, - сказал певец, и спел о том, как два брата, подобные звездам, бились с чудовищным быкорогим Сатуром. За что получили от Паллантидов золотое кольцо.
   После заговорили об ужасной судьбе Сатура. Вспомнили его мать-жрицу и гнев богов. Обсудили новую невесту несчастливца, какую-то полуегиптянку из худородных.
   - О! Египтянки страстные! - оживились уже немало выпившие мужи.
   Микенцы молча слушали.
   Разговор перекинулся на достоинства и пороки критянок. Мужи хохотали, жены хихикали. Юный Фесей чуть не полез от смущения под стол, слушая, как знатные критянки заманивают юношей в спальни, и что они там с ними делают.
   Подумаешь, новости! Пандока в возрасте пятнадцати лет вовсе не критянка, а высокородная обитательница микенского акрополя пригласила прочесть отчет, присланный из имения, поскольку муж а отъезде, а челядь неграмотная. Пандок думал, что табличку с отчетом ему вручат в приемной, но госпожа ожидала его в спальне. ' А ну, писец, доставай свое писало!' - приказала госпожа и хихикнула. Растерянный Пандок послушно достал из-за уха писало. Госпожа и ее служанка покатились со смеху. Но закончилось все попросту божественно! Одуревший Пандок потом весь день делал ошибки в простейших словах и разучился считать в уме.
   После ужина молодые служанки отвели гостей в спальни. Каждому гостю досталось по девушке. У спален не было дверей, только легкие занавеси, и все слышали, как Фесей (на днях ему исполнилось шестнадцать) слабо вскрикнул: 'Ой, не надо!' Потом затих. Возмужал.
   Утром в гостевые покои с многочисленной свитой явилась Ароя. Лицо серьезное. Пожелала видеть сына божественной Главки. Заспанный Ликаон, наскоро оделся и предстал перед повелительницей Милоса.
   - Доблестный сын царевны, - важно начала Ароя на приличном ахейском, - ты согла сишься выполнить мою маленькую просьбу?
   - Все, что пожелаешь, гостеприимица!
   Ароя взяла из рук служанки небольшую шкатулку слоновой кости, раскрыла. Внутри, как огромные капли, мерцали бусины ожерелья из горного хрусталя, с крупной золотой подвеской в виде каракатицы.
   - Это подарок! К свадьбе, - звучный, грудной голос Арои дрогнул, - это... для невесты Сатура. Ее зовут Сапи... Сапия. Дочь Вадуними, начальника дворцовых писцов. Передай ей дар от меня. Никто не должен знать...
   - С радостью, госпожа, - Ликаон принял шкатулку, - Пандок! Запомни! Са-пи-я! Дочь начальника писцов Ва-ду-ни-ми! Отнесешь тайно!
  
   * * *
   Расцвели дикие ирисы. Из зеленой травы пестрые цветы перебирались в черные кудри девушек. Увенчанные цветами барышни плясали вокруг жертвенника в священной фиговой роще. Заливались смехом там, где рыдал несчастливец Сатур.
   И Сапи резвилась и смеялась. Еще дули холодные ветры, но солнце пригревало по-весеннему. В такую погоду верилось, что все будет хорошо, и строгие боги вот-вот простят великого Сатура.
   Взглянуть на благочестивые девичьи пляски приходила царица. Она подозвала Сапи и поцеловала ее.
   - Какая ты красивая, - умилилась царица, - вот увидишь, скоро Сатур выздоровеет!
   Прошлым вечером Сатур приходил к батюшке. Трезвый. Но с одного кубка захмелел, весь вечер лез к батюшке обниматься, и рыдал, воображая, как лет через двадцать столкнется в битве с собственным сыном и убьет его, неузнанного. Или сын убьет неузнанного отца.
   - Говорят, сын Главки уже снарядил корабли, - шепнула царица, - скоро здесь будет! Полно Итане печалиться!
   Ранним утром в ворота дворца постучал вестник. И зашумел дворец, как лес в бурю. Сын Главки высадился в Амнисае и едет в Кносс!
   Строго насупив насурьмленные брови, Акакалла носилась по своим покоям, как грозная богиня над полем битвы. Служанки мели пол, вешали нарядные занавеси, расставляли расписные горшки с заморскими растениями. Пахучий дым из множества курильниц забирался в горло. Все кашляли.
   Наверху, в спальне, наряжали Итану. Искусные служанки, завив барышне нагретым металлическим стержнем кудри, разрисовывали белым, черным и красным лицо. Чтобы невесте не было скучно, подружки танцевали перед ней, играли на флейтах и кифарах. Канеюшка мощно выводила:
   Прекрасный юноша с горы спускается,
   Клянусь Дедалом, то идет любимый мой!
   Горит на солнце пояс золотой его,
   С ума меня сведет бесценный пояс тот!
   Сидя рядом с Итаной, Сапи гладила подругу по жирной от притираний руке. Серые, как грозовые тучи, глаза Итаны тревожно посверкивали, накрашенные губы натянуто улыбались. Сапи любовалась подругой. Не о чем беспокоиться. Сын Главки, едва увидев невесту, от любви лишится чувств.
   - Пятки, пятки забыли! - ахнула няня, - нарумяньте госпоже пятки!
   Служанка тут же села на пол и принялась натирать пурпурной краской итанины пятки. Итана нервно засмеялась. Служанка надела ей на щиколотки браслеты из лазуритовых бусин.
   В довершение всего, Итане было велено встать, ухватиться за спинку кресла и изо всех сил втянуть живот. Няня обернула тонкую девичью талию мягким кушаком, а сверху укрепила тесный пояс из листового золота. Одетая в бледно-фиалковое с голубой вышивкой платье, Итана была чудо как хороша. Служанки любовались делом рук своих. Девушки восторженно шептались.
   Даже придирчивая Акакалла была почти довольна.
   - У нас на Крите со времен Тьмы не было такой красивой невесты! Пора встречать жениха!
   Царица Акарея, Акакалла, Итана между Никулеей и Сапи, и знатнейшие из женщин удобно расселись на галерее второго этажа слева от парадного крыльца, где гостей встретят царевичи и знатные мужи.
   -Ну, когда уже приедет этот Главкин сын! - Акакалла волновалась не меньше дочери, ох, так и умереть недолго!
   Сапи сочувствовала. Очень неловко, когда тебя весь дворец пожирает глазами.
   Смотрели, задрав головы, снизу, глазели с крыш, высовывались из окон.
   Далеко в городе зародился шум и покатился, приближаясь. Едут!
   Вбежавший во двор долговязый вестник сына Главки громогласно, с ужасным произношением возвестил о прибытии 'богоравного Ликаона'. (Эту речь Пандок начал репетировать с Фесеем еще зимой).
   Во двор медленно, горделиво въехали колесницы.
   В передней колеснице, за спиной коренастого пожилого возницы стоял высокий, плечистый, белокожий юноша с длинными светло-каштановыми волосами. По стенам дворца заплясали крошечные солнечные зайчики - так сияли золотые бляшки на его одежде!
   - Сын Главки! Как он прекрасен! - зашептались женщины.
   Итана, вздрогнув, приосанилась.
   - Во второй колеснице - великий Сфенел, супруг царевны Главки, - объяснила Акакалла.
   -Великий разбойник, - вздохнула царица, - мало он наших поселений в Италии пожег!
   - Кто этот от горшка два вершка? - засмеялись жены, - одет богато!
   - Это Ифит, двоюродный брат царевича, - сказала всезнающа Акакалла, - а вон сын Сфенела с колесницы спрыгнул...
   - Похож на отца...
   - А тот, кто подошел к сыну Главки?
   - Наверное, второй сын Сфенела, - подумав, ответила Акакалла, - тоже похож на отца... А вот и мой супруг!
   Во двор вкатилась повозка начальника гавани. За Дакуной повалили ахейские воины. Двор запестрел пятнистыми щитами.
   Женщины, как одна, притихли. Царица съежилась, точно от холода:
   - Союзники, а все-таки - бывшие враги... Насильники...
   -Ну тебя! - сердито шепнула сестре Акакалла, и обняла за плечи Итану, - не
  волнуйся, Сын Главки - обычный парень, такой же глупый, как бедняжка Эримант.
   На балконе, предназначенном для царских явлений, возник сам Минос, окруженный нубийцами-опахальщиками и телохранителями-северянами.
   Высокий, статный царь Теодамант смотрелся повелителем морей. Длинные кудри, смазанные маслом и посыпанные лазурным порошком, венчала корона из золотых ирисов с высоким султаном из павлиньих перьев на макушке. Большое золотое ожерелье украшало широкую, жирноватую царскую грудь. Заметное брюшко скрывалось под пышной, расшитой осьминогами, юбкой с золотым поясом. Ярко-синяя многослойная накидка колыхалась морскими волнами. Воистину - хозяин вечно-шумящего моря!
   Под балконом, на ступенях парадного крыльца гостей встречали царевичи и лучшие дворцовые мужи. Великий Сатур стоял рядом с братьями. Радамант и Видамант церемонно улыбались, Сатур кривил рот, точно видел не будущих союзников, а гниющую падаль. Был он трезв, но страшен видом. Исхудал, точно египтянин засушенный, лицо потемнело, плечи сгорбились. Везуна немало потрудилась над господином: причесала, насурьмила и нарумянила, выбрала великолепную пеструю юбку из тонкой волнистой ткани и столь же тонкую широкую накидку. Легкие одежды развевались по ветру, превращая исхудавшего Сатура в колышущийся призрак.
   - Радуйся, великий Минос-Бык! - звонко начал сын Главки.
   Чтобы не смешить критян своим выговором, Ликаон говорил по-ахейски. Пандок, скромно полупрячась за левым плечом сына царевны, переводил.
   Минос ответил. Ничего трудного. Речи увечного учителя, пожалуй, были изысканнее.
   Ликаон учтиво ответил Миносу. Пока Пандок переводил, Ликаон успел бросить взгляд на галерею, где сидела будущая невеста.
   Подруги Итаны одеты были по-девичьи, в легкие светлые платья без пышной отделки, чтобы Итана казалась сказочным цветком среди полевых цветочков.
   Внезапно Ликаон метнулся к приемному отцу:
   - Кто эта.. золотая- прошептал он, - лилейнорукая, в шафрановом платье?
   Сфенел с удивлением взглянул на покрасневшего пасынка. Сроду Ликаон не произносил таких слов.
   - Рыжеволосая? -покосился на галерею Сфенел, - наверное, сестра Итаны, Никулея. Известно, что она рыжая.
   Никулея сидела, задумчиво опершись локтями о перила. Ее руки были действительно белее прочих.
   - Это моя дочь, Никулея, - шагнув к царевичу, по-ахейски подтвердил Дакуна.
   - Ни-ку-ле-я! - странным голосом пропел Ликаон, - сестра Итаны... Хвала Потнии!
   Завитки волос прилипли к его взмокшему от волнения лбу.
   Гости принесли жертву Владычице Лабиринта и вошли во дворец.
   Во время пира к Акакалле подошла служанка царицы и шепнула, что сын Главки просил Миноса отдать ему в жены Никулею. И Минос согласился. В самом деле, не все ли равно!
   'Как я не подумала, - сердилась на себя Акакалла, - ахейцам нравятся девушки тихие, послушные, скажем прямо - глуповатые. Умная, пылкая, острая на язык Итана - не для
  ахейца.... Как бы не задушила сестру с досады... Отныне Никулея ночует в моей
  
  спальне!'
   Но Итана, похоже, не слишком огорчилась.
   - Хвала богам, что сын Главки выбрал Никулею! Он мне не по нраву - плечи могучие, а лицо - глупого мальчишки! Я в мужья возьму только критянина!
   И очень грустно добавила:
   - Если бы можно было вернуть Эриманта!
   Утром все семейство Акакаллы, сын Главки со свитой, Радамант и Видамант, спозаранку отправились на Юкту приносить жертвы Великой Матери и ее Сыну. Вадуними уехал с инспекцией в одно из миносовых имений.
   Некому было отвлекать Сапи от тканья.
   ' Бедная Итана, - горестно размышляла Сапи за работой, - достоинствами она превосходит всех девушек Крита, а с женихами беда. Эримант разбился, сын Главки отверг. Никулея, конечно, хороша и умная, но она слишком вялая... Сейчас все смотрят только на Никулею, и восторгаются, и вопрошают о ней..'
   Под вечер дворец оживился, зашумел - вернулись знатные богомольцы. Сапи наделась, что Акакалла пришлет за ней, но в этот вечер Никулее, очевидно, не требовалась свита.
   Оставалось развлекаться самой. Сапи взяла из дедушкиного сундука много раз читанный, но не надоевший свиток с историями о египетских волшебниках и уселась в столовой у окна.
   - Госпожа? Какая еще госпожа тебе нужна? - строго вопрошала во дворе Цальпа, - дочь Вадуними?... Какой такой подарок? От какой гостеприимицы?
   Отложив свиток, Сапи самым неподобающим для скромной знатной барышни образом, высунулась в окно.
   Своим статным, в развевающихся одеждах, телом, Цальпа преграждала путь толмачу сына Главки (говорили, что он - побочный сын великого Сфенела).
   - Почтенная домоправительница, меня прислал Ликаон, сын прославленной Главки, - негромко уговаривал Цальпу толмач, - я должен отдать госпоже...
   По-критски он говорил очень чисто.
   Сапи с важным видом появилась в дверях:
   -Цальпа, впусти сына великого Сфенела!
   Воистину смешно! Ликаонова сводного брата, вхожего в царские покои, самовольно не впускает в дом домоправительница худородного начальника писцов!
   - Впущу, госпожа, - обернулась Цальпа, если скажет, от кого подарок. Вдруг - от кого не надо?
   - Мне он скажет. Впусти! - приказала Сапи.
   Сердитая Цальпа отконвоировала посетителя в столовую. И сказала госпоже по-хеттски:
   - У нас в Хатти, если в дом приходит мужчина, девушки убегают со всех ног на женскую половину!
   - Мы на Крите, Цальпа, - отчеканила госпожа, - вели подать гостю вина и
  маринованной дичи.
   И изящным жестом указала толмачу на кресло у стола.
   Сапи волновалась. Впервые в жизни она самостоятельно принимала гостя. Не родственника, не подчиненного батюшки, не Гупану, а сына великого ахейского мужа! Хвала богам, батюшка в отъезде!
   Побочный сын Сфенела походил на своего отца. Те же светлые глаза, подстриженные на ахейский манер каштановые волосы, телом гораздо крепче Гупану. Одежда простая: рубаха хорошего льна, но без единой золотой нашивки, из украшений только серебряное кольцо и медные браслеты. Бедновато...
   Прежде чем сесть, толмач протянул матерчатый сверток:
   - Прекрасная дочь Вадуними! Благородная супруга Писистрата Пилосского, царевна Ароя, велела моему господину Ликаону передать тебе подарок к свадьбе!
   - Ароя! - радостно закричала Сапи и потянулась к свертку.
   Но бдительная Цальпа темной молнией метнулась между госпожой и свертком, и сама схватила подарок.
   - Арое верить нельзя! Вдруг там ядовитая змея? А еще ядовитый порошок бывает!
   - Цальпа, прекрати!
   -Ты, госпожа, не знаешь женского коварства! Иная бросит мужа, но следит, чтобы никому не достался!
   - Ароя не такая!
   - Все жены таковы!
   - Разверни!
   - Ладно... Да спасет нас Ахду от всякого зла...
   В свертке оказалась редкой красоты костяная шкатулка. Цальпа осторожно поставила ее на сундук в углу. Быстро подняла крышку, и отскочила.
   Ни змеи, ни порошка. Под испуганные цальпины крики, Сапи взяла в руки ожерелье и тоненько взвизгнула от счастья. Ароя! Ароюшка! Не зря тебя так любил божественный Сатур!
   Немедленно украсилась ожерельем и схватила зеркало. Поймав в зеркале взгляд толмача, немного смутилась. Улыбнулась в ответ - вовсе не кокетливо, скорее рассеянно. Как влажно переливаются бусины!
   - Сними немедленно! - металась вокруг Цальпа, - там, наверное, ядовитая игла! Дай осмотреть толком!
   Но стащить силком ожерелье с госпожи не решалась ( или не слишком верила в ужасную иглу).
   Привлеченная криками, в столовую спустилась няня. Яда она не опасалась, но подарку не обрадовалась.
   - Нехорошо выходит, барышня. Подарок от Арои - все равно, что от Писистрата. А он - враг нам.
   - Минос не должен считать Писистрата врагом, - вмешался толмач, -Писистрат - друг и гостеприимец Ликаона, который скоро станет Миносу зятем.
   - Ты еще не сказал, как тебя зовут, - прервала посланца Сапи.
   - Пандок, сын Кастора.
   'Ну, хорошо, называйся сыном Кастора, если нужно скрывать, что ты сын Сфенела' -
  подумала Сапи.
   Внезапный гость не мог не быть сыном великого героя. Только от героев родятся такие... Сапи хотела подумать, что значит 'такой', но чтобы думать, нужны одиночество и молчание, а в столовой людно и шумно.
   Служанки принесли угощение для сфенелова сына.
   Пандок принялся за еду, а Сапи уселась на свое место у окна. И, поигрывая свитком,
   (пусть видит, ученый!) завела беседу:
   - Как прошло жертвоприношение Великой Матери?
   - Хорошо, госпожа. Ни одного недоброго знамения. Богоравный Ликаон пожертвовал богине Юкты большую золотую вазу и прядь своих волос.
   - А что Итана? Она была грустна? Гневалась? Пойми, я спрашиваю не из любопытства. Итана - моя лучшая подруга, я думаю, как ее утешить.
   - Прекрасная Итана была весела. Похоже, она радовалась, что избежала брака... Она принесла в дар богине свои серьги.
   - Она что-то сказала жрицам?
   - Итана наклонилась над столом для жертвоприношений, чтобы поправить цветы, и у нее выпала из уха серьга. Итана со смехом сказала:'Богиня требует подарка!', вынула вторую серьгу и положила на жертвенный стол. Жрицы благословили ее, пожелав счастливого замужества.
   - Да сбудется! - воскликнула Сапи, - а как поживает Ароюшка... то есть благородная Ароя? Младенец красивый? Писистрат любит его?
   - Конечно, любит, - Пандок, кажется, удивился такому вопросу, - все время на руках держит... Это же его сын!
   Ни с того ни с сего, Пандок попытался представить себя с собственным сыном на руках. Как-то не представилось. Видимо, молод еще.
   Барышня была настолько миниатюрная, что резное кресло казалось больше, когда она в нем сидела! В крошечных, как из золота отчеканенных руках с немыслимо тонкими пальцами - Пандок не верил глазам - дочь начальника писцов держала папирус! А на папирусе - знаки! Не критские. Египетские!(Учитель как-то показал ему египетский свиток). Выходит, барышня читает эти странные рисунки? Воистину, Крит полон чудес!
   Прелестная Сапия заметила, что Пандок разглядывает свиток, и тоненьким, снисходительным голоском, объяснила:
   - Это - папирус. Его изготавливают в Египте.
   - У моего учителя в Микенах есть египетский свиток. Но по-египетски я не читаю. Зато обучен вашему старинному священному письму. Знаю больше тысячи знаков.
   Бархатные брови удивительной барышни уважительно приподнялись..
   - Батюшка не учил меня старинному письму. Зато прадедушка научил египетскому. Он оставил после себя целый сундук свитков!
   - О чем этот свиток, что в твоих руках? - спросил Пандок и разозлился на себя.
   Вдруг вопрос бестактный, или, еще хуже - запретный? Пандок впервые в этом изысканно роскошном доме. Барышня, похожа на драгоценное изваяние - невеста великого Сатура.
   Статная домоправительница и красивая няня сделали сердитые лица. Но пре-
  красная Сапия и не думала гневаться! Крупные полные губы сложились в божественную улыбку. Смуглые щечки приподнялись холмиками.
   Многие видели Сапи читающей дедушкины свитки. И никто, кроме Итаны и Никулеи не интересовался, что в них написано! Глупый Гупану смеялся! Няня вздыхала: одни подземные боги знают, что пишут эти египтяне! Цальпа опасалась, вдруг там колдовские слова или непристойности, вредные для девушек. Батюшка велел оставить Сапи в покое: это всего лишь сказки, вроде тех, что они сами рассказывают. Но женщины все равно были недовольны. Зачем барышне египетские сказки, если полно родных?
   Сфенелова сына требовалось срочно наградить за столь приятное сердцу любопытство. Сапи развернула свиток и громко прочла, как волшебник Деди оживил зарезанных гуся, утку и даже быка.
   Потом Сапи долго расспрашивала Пандока о царевне Главке, о микенском дворце, о том, как знатные ахеянки празднуют праздники.
   Когда стемнело, Мари решительно посоветовала Пандоку возвращаться к сыну Главки. Наверняка он заждался своего писца.
   - Вот уж вечерок - не пряла, не ткала - языком чесала, - выговаривала Цальпа, пока Сапи готовили ко сну.
   Вечера Сапи всегда проводила в забавах. Кто вечером рукодельничает?
   Лежа в постели, Сапи слышала, как няня сказала Цальпе:
   - Все-таки хорошо, что пришел этот ахеец. Видела, как барышня разрумянилась? Молодого ей нужно жениха, молодого! Чтобы смешил!
   - Нужно... -невесело отвечала Цальпа, - а что делать с Сатуром? Он царевич, его не выгонишь. Барышня сама с ним заигрывала. Вы, критяне, превращаете девушек в блудниц, наши обычаи куда лучше!
   'Интересно, кто мать Пандока, - думала Сапи, - наверное, жена некоего микенского писца Кастора, который воспитал его, как родного. Знал он, или нет?'
   Едва Пандок вошел в отведенные микенцам покои, навстречу ему бросился взволнованный Фесей.
   - Ликаон уже беспокоится! Хотел меня послать за тобой! Ты чуть не полдня вручал подарок!
   - Фесей, критяне тоже чтут законы гостеприимства. Гостя, пришедшего с подарком, следует угостить, побеседовать. А гость не смеет отказаться.
   - Угостили? Чем? Вкусно?
   - Вкусно, - вздохнул Пандок.
   Еда в доме начальника писцов была слишком вкусная, а сам дом - слишком красив. И царила в нем живая драгоценность - крошечная барышня со свитком в тонюсенькой руке..
   -Видел невесту Сатура? Какова она собой? - весело спросил вошедший Ликаон.
   - Красива, хорошо воспитана, - как можно суше проговорил Пандок.
   - Смуглая такая, маленькая, - услышав разговор, в приемную вошел сам Сфенел, - вы все ее видели. Она всегда рядом с Итаной.
   - Я на Итану не смотрю! - хохотнул сын Главки, - я с ней один раз встретился глазами... Ну и глаза - как два гвоздя! Сразу понял - не моя невеста!
   - А Никулея - твоя? -улыбнулся отчим.
   - Моя! Мы уже говорили. На Юкте. Когда на жертвеннике загорелся огонь, мы оба увидели в дыму Великую Мать с Дитятей на руках. Богиня улыбалась! Я спросил Никулею по-критски: 'Видишь?' А она мне по-нашему: 'Вижу!'. И улыбнулась, как... - Ликаон поспешно умолк, чтобы не сравнить Никулею с богиней.
   'Воистину, критянки - чаровницы, - размышлял Пандок, - в Микенах Ликаон смотрел на девушек, как на сладкие пирожки, и говорил о них, точно о пирожках. Немудрено - наложницы у него появились раньше, чем это ему понадобилось. А здесь - едва вступил в пределы дворца, увидел Никулею, и сразу: 'Золотая!' Пандоку же девушки казались прелестными, соблазнительными существами, часто - недоступными, редко - доступными, но и те и другие были безнадежно чужие, с непонятными мыслями. Странно, что хрупкая, благоухающая, непохожая на смертную, знающая немыслимые вещи, Сапи, не казалась чужой! 'А может, просто пришло время выбирать жену?' - шепнул Пандоку какой-то умный бог.
   - Слушай, Пандок! А давай мы тебя женим на этой... на невесте Сатура! Писцовая дочка, как раз для тебя! - резвился влюбленный сын царевны.
   - Не нужно глупо шутить! - одернул его Сфенел, - здесь везде чужие уши. Эта девушка - невеста Миносова сына!
   - Первую жену у него Писистрат похитил, а мы уведем вторую! - расшалился Ликаон, голос, правда, понизил.
   - Уводите кого угодно, только не Сапию, - насупился великий Сфенел, - наши слуги, те, что знают язык критян, поболтали с дворцовой челядью. По миносову дворцу бродят странные слухи. Истинно критские слухи...
   - Лживые, значит! - понял незаметно появившийся Эргин, - критяне - известные лгуны!
   - Видишь ли, Эргин, то, что у нас считается ложью, здесь может оказаться правдой. Мы на чужой земле. И многого здесь не знаем. Вот что рассказывают во дворце. Около года назад скончался престарелый прадед прекрасной Сапии. Он был египтянин. ('Я знаю,' - пробормотал Пандок.) Погребли его в семейной гробнице. Но не так, как хоронят у нас и на Крите. Его похоронили по-египетски!
   - Сушеного, как рыбу! - уверенно сказал Ликаон.
   - Дворцовые служанки убеждают, что он охраняет барышню. Его тело готовили к погребению египтяне, а они - великие волшебники!
   'Если египтяне оживляют гусей и быков, то и человека могут...' - думал Пандок.
   - Мертвеца выпотрошили, пропитали волшебным бальзамами, начинили колдовскими свитками, забинтовали с ног до головы, а в бинтах спрятали амулеты. Мы не знаем, что это за свитки и амулеты. Возможно, он дают мертвецу силу сотни живых. Я полагаю, нам следует быть осторожными, - закончил Сфенел.
   Фесей вздрогнул. Эргин сплюнул:
   - Вот погань!
   - Бабьи сказки! - храбрился Ликаон.
   - Зря ты так говоришь, - сказал Сфенел, - женщины понимают в волшебстве гораздо больше мужчин. Так одарила их Всесветящая, сама женщина и великая чародейка. А мы, мужи, умеем бороться с обычными врагами - зверями и людьми. И должны осте-
  регаться того, что не по нашей части.
   - А великие герои... - хотел возразить Ликаон.
   - Сумей для начала стать просто храбрым воином, - строго сказал Сфенел.
   - Так что, египтянин из гробницы выходит? - беспокоился Фесей, - по ночам? В бинтах?
   - Этого мы не знаем. И знать не хотим. Но, - Сфенел навел на Пандока взгляд, способный обратить в бегство отряд воинов, - тебе не следует искать встреч с дочерью начальника писцов!
   'Великий Сфенел решил, что я влюблен? - запаниковал Пандок, - как Ликаон? 'Золотая!' Сапия не золотая... Она дороже золота! У нее в роду был бог! Египетский! Несчастный больной Сатур ее недостоин. Ее вообще никто из смертных недостоин!'
   Пандок еще долго уверял себя, что не влюблен. Просто Сапия - такая блистательная, такая божественная... Ведь никто же не влюбляется в богинь?
   Ночью Пандок видел страшный сон. Он искал дом начальника писцов, почему-то никак не мог найти и очень боялся встречи с покойным Сути. Пандок не знал, в каком виде явится ему мертвый египтянин, и это пугало его больше всего.
   Во время завтрака в покоях Миноса, Пандок сообразил, как выглядит восставший из гробницы прадед Сапии. Он очень похож на Сатура! Ибо великий Сатур казался выпотрошенным и прокопченным. Пандок плохо представлял, что египтяне делают с мертвецами, но как заготавливают впрок мясо и рыбу, знал отлично.
   О. могучие сыны Палланта! Зачем вы дали ему уйти!
   * * *
   Сапи разбудили голоса, батюшкин и нянин. Батюшка вернулся! Няня взволнованно рассказывала об ароюшкином подарке, а батюшка смеялся над няниными страхами.
   - А если Сатур узнает ожерелье бывшей жены? - не унималась няня.
   - Мужья обычно не помнят украшения своих жен. И скорее всего, ожерелье это из новых, подаренных Писистратом.
   Ой, надо срочно примерить подарок! Вчера примеряла, но так заболталась с сыном Сфенела, что начисто забыла виденное в зеркале!
   Сапи резво соскочила с кровати, сама оделась, сама причесалась. Солнце, уже жаркое, так и ломилось в окно. Сапи не позвала няню, чтобы та не спросила, отчего госпожа такая радостная. А Сапи радовалась, потому что поверила, что будет счастлива! Подарок Арои, беседа с сыном Сфенела, солнечное утро - чудесные знаки! Скоро кончится гнев неведомых богов, и злосчастный Сатур станет прежним богоравным счастливцем!
   Внизу послышались незнакомые женские голоса. Батюшка почтительно отвечал.
   - Проснулась, милая госпожа! - в спальню, наконец, заглянула няня, - знаешь, кого отец привез? Он привез трех жриц из святилища Матери Пучины, Великой Каракатицы, твоей заступницы! Знаешь, зачем? Чтобы подготовить тебя к посвящению в таинства!
   'Таинства - это хорошо, но невовремя,- подумала Сапи, - сейчас во дворце столько интересного!'
   Вошел батюшка. Лицо - горестно-торжественное.
   - Сапи, - начал он, - осенью твоя свадьба. Твой нареченный Сатур - великий муж. Великому мужу подобает великая жена, - Вадуними тяжело вздохнул, - жрицы
  Пучины научат тебя тайнам, а богиня защитит... в случае чего... - выражение батюшкиного лица стало совсем похоронным, но счастливой Сапи недоставало грусти, чтобы пожалеть отца.
   Сатур спасен! Вооруженная божественной мудростью, Сапи мгновенно исцелит его!
   Жрицы оказались тремя немолодыми красавицами, пышногрудыми и широкобедрыми. Их длинные густые волосы, смазанные маслом, были завиты в восемь локонов, напоминающих щупальца каракатицы. У каждой - ожерелье из золотых каракатиц. Все как одна, оказались сапиными тезками. Каждую звали Сапия - каракатица.
   Жрицы велели оставить Сапи с ними наедине. Раздели догола, спрашивали, регулярно ли приходят месячные, не тошнит ли от какой пищи или запаха, часто ли простужается, что болит, что во сне видит. Посовещавшись, решили, что барышня перенесет обряд посвящения без ущерба для здоровья.
   Сапи было велено три дня не есть мяса и рыбы, не пить вина, не посещать гробниц и не думать о мужчинах.
   'Что ж, буду поменьше думать о Сатуре' - решила Сапи.
   И с удовольствием принялась вспоминать подробности вчерашнего вечера.
   С Итаной увидеться не удалось. Подруга, встав спозаранку, упросила отпустить ее в гавань к отцу и бабушке. Вскоре прислала гонца, сообщить, что пока поживет в доме почтенной Венисазеры. Акаклла не разгневалась. Никулея спешно учила ахейский, женщины шили ей приданое, Акакалле было не до Итаны. В самом деле, праздной и сердитой Итане лучше у бабушки.
   Няня Мари откровенно боялась отдавать госпожу на растерзание 'этим ламиям'(31), как она шепотом называла жриц, растопырив при этом пальцы подобием рогов священного быка - знак, отвращающий нечисть.
   Цальпа, наоборот, радовалась.
   - Таинства - это хорошо. Когда я была маленькая, соседка рассказала матушке о чуде: дочь ее дальнего родственника была посвящена в таинства Иштар. Однажды на безлюдной улице на деву напал разбойник. Рванул с нее ожерелье, тут же захрипел, и упал замертво.
   Этот 'бабий' рассказ очень воодушевил начальника писцов.
   Сапи не хотелось уезжать. Она боялась пропустить пышную церемонию вручения свадебных подарков. Но ей и в голову не приходило капризничать. В доме - три грозные жрицы!
   Три дня Сапи постилась, на четвертый, рано утром, вместе с няней, батюшкой и 'каракатицами', она села в повозку, и огромные волы под охраной копейщиков потянули экипаж в сторону моря. Не мощеной дорогой в гавань, а полузаросшей тропой - на северо-запад. Ехали весь день.
   На скале стоял небольшой дом, где жили восемь жриц Матери Пучины. Внизу, под скалой, в искусственной пещере хранился древний каменный идол. В нескольких шагах, вернее, прыжках по ноздреватым валунам от пещеры, начинались бурлящие владения богини.
   Обитательницы дворца редко видели настоящее море. В гавань за покупками ездили часто, но море там грязное, смотреть не на что. В прежние времена, несколько раз в году, дворцовые жены и девицы большими компаниями, с многочисленной челядью отправлялись славить Мать Пучину в прибрежные святилища, плясали на берегу и купались в ее честь. После Ферского Ужаса было опасно покидать город, а нынче на свидание с Повелительницей Моря дворцовые женщины выбирались не чаще раза в год.
   Пока жрицы готовились к обряду посвящения, Сапи успела хорошенько понырять в холодноватой воде. Няня стояла на валуне, и при каждом погружении госпожи с головой, испуганно вскрикивала, боялась, что Сапи не вынырнет. Плавала Сапи хорошо. В детстве ее учила профессиональная ныряльщица. Батюшка решил, что знатной девице следует уметь плавать. Отправится на корабле в паломничество, и вдруг - кораблекрушение?
   Батюшку и стражников на берег не пустили, велели ждать в доме.
   Когда стемнело, у священной пещеры собрались все восемь жриц, все в голубых платьях, с золотыми каракатицами на шеях, каждая о восьми локонах. С песнями развели костер, укрепили над ним древний медный котелок, который величали 'пречистым котлом'. Сапи не смотрела, что кинули в тот котел. Одна из жриц осталась у котла помешивать варево веткой священного дерева.
   Для Матери Пучины зарезали молодого черного козла и собрали кровь в золотую чашу. Обнаженную Сапи поставили в пещере перед богиней и, обмакнув в жертвенную кровь пальцы, расписали ее тело крестами и спиралями. В пещере было холодно, по берегу шумно гулял ледяной ветер, но приходилось терпеть.
   Содержимое котелка перелили в помятый золотой кубок, остудили на гудящем ветру, и велели Сапи девять раз отхлебнуть. Варево было невкусное, но приятно горячее. Сапи быстро согрелась и повеселела.
   Какая тьма кругом! Черным-черно! Среди черноты - огромная рыжая луна и рыжая дорожка на черной воде. И смех! Море хохочет.
   Море смеялось очень заразительно. Истерически хохочущую Сапи жрицы подхватили подмышки и уложили на расстеленное на плоском камне оделяо, сшитое из черных козьих шкур. Таким же одеялом укрыли. Сами расселись вокруг и тихо запели.
   Сапи распахнула глаза и увидела над..., нет не над, а под собой - луну. Уже не рыжую, а горящую белым огнем. Где земля? Еще не родилась! 'А я кто?' - подумала Сапи. И поняла: она пока не дворцовая барышня, а Мать Пучина в облике Великой Каракатицы. Где море? Вот оно! Мир до полвины заполнился морем, и Сапи нырнула...
   Чудовищные волны-горы величаво неслись под низкими черными тучами. Сапи плясала на их пенных головах, перескакивая с волны на волну. Вокруг порхали летучие рыбы, увесистыми слитками темного серебра шлепались в воду дельфины, а мудрые осьминоги щупальцами сгребали под водой песок и камни. И вырастали из воды острова. А от островов отталкивались веслами корабли и таранили друг дружку медными носами. Меднотелые, чернокудрявые, прекрасные, как Сатур, герои бросались со смертельно раненых кораблей и, побарахтавшись, устремлялись ко дну. Могучими щупальцами Сапи выхватывала храбрецов из воды, и им подставляли спины благородные дельфины.
   В небе кружили, вычерчивали зигзаги, порхали и парили всевозможные священные птицы - голуби, лебеди, журавли, утки, и почему-то один ибис. Что делает над морем покровитель египетских писцов?
   Сапи засмотрелась на птицу Тота, но тут какой-то могучий муж схватил ее за щупальца и вытащил на сушу. Сапи засмеялась, и от смеха превратилась в воду. Муж пытался черпать ее горстями - лови-лови! Сапи вытянулась в длинную струю и стала змеей, а муж - мышью, и Сапи преследовала его, пока муж не обернулся зайцем, а Сапи - лисой. Потом муж стал лисом, а Сапи - собакой... Сапи не помнила, сколько обличий она поменяла. Ведь Мать Пучина многолика.
   Очнулась незадолго до рассвета, окутанная теми же кисло пахнущими черными шкурами. Восемь священных каракатиц, рассевшись неподалеку на камнях, мирно ели хлеб, запивая его простоквашей. Все тело болело, голова гудела, тошнило. После стольких-то приключений! Этот одинокий ибис... Не дедушка Сути ли его прислал? Наконец-то весточка от дедушки! Сапи хотела радостно вскочить, но едва шевельнулась, ее вырвало. Жрицы омыли ее в море. Одели, и под руки повели наверх.
   Увидев едва стоящую на ногах дочь, батюшка собрался разгневаться, но жрицы поклялись, что все сапины обидчики погибнут в мучениях, а сама она станет вещей. Вадуними подобрел, щедро наградил жриц, и повез хворую, но вкусившую тайн, дочь, домой.
   Церемонию вручения даров Сапи не пропустила. У нее оказался даже целый свободный день, чтобы отлежаться.
  
   * * *
   В пиршественном зале Акакаллы были расстелены заморские ковры, а на коврах громоздились дары. Огромные золотые вазы, ларцы с тяжелыми ожерельями, диадемами и браслетами, распахнутые сундуки с тканями и готовой одеждой. Вокруг ходили нарядные жены и мужи, и громко восхищались:
   - Смотрите, какая ваза! Тончайшей чеканки!
   - Огромная! Как... теленок!
   - А этот кубок нашей, критской работы, древний!
   - Вернули награбленное! Ха-ха!
   Акакалла сидела в кресле, царственнее всех цариц. В сине-оранжевом платье, набеленная и расписная, она казалась одной из нарисованных на стене боговидных красавиц прошлого.
   Разодетая во все новешенькое, Никулея сидела рядом с матерью. Увидев Сапи, обрадовалась.
   - Сапи! Садись рядом!
   Белая рука Никулеи похлопала по воздуху, и точно из воздуха возник складной стульчик.
   - Как ты себя чувствуешь? Не страшно было? Жрицы умеют пугать! - зашептала Никулея.
   - Совсем не страшно, а очень интересно! Я пока еще не все поняла. Думать надо, - шепотом ответила Сапи, - а тебе кто-нибудь гадал?
   - Нет...- опустила глаза Никулея, - я никого не просила... Боязно!
   - Сын Главки тебе по нраву? - осмелела Сапи.
   - Кажется... - пролепетала Никулея, - он, похоже, добрый... Не такой благодушный, как отец, но совсем не злой... И ему нравится на меня смотреть.
   Легок на помине, вошел Дакуна и смирно уселся подле жены.
   Следом за внуком, окруженная принаряженными старухами, явилась почтенная Венисазера. Великолепная, как всегда. Лицо - точно алебастровое (морщины искусно законопачены рыбьем клеем). На угольно-черный парик насажена пурпурно-желтая конусовидная шапка. Не по возрасту стройную талию, стиснутую золотым поясом до невероятной тонкости, подчеркивала необъятная юбка из нескольких десятков слоев яркой полосатой материи. Дряблую старческую грудь, набеленую, с нарумяненными сосками, подпирала хитроумная костяная подпорка. Таким образом, грудь, покрытая белой вуалью, не восхищала, конечно, но и не ужасала.
   - Где Итана? - спросила Акакалла.
   - Осталась дома, - громко сказала бабушка, глядя на внучатую невестку сверху вниз, - когда Теодамант вручал дары Акарее, ты сильно радовалась? Ты и твоя дочь - обе дурехи, нашли из-за кого горевать... Я Итану учу-учу: радуйся, что не досталась ахейцу! Итана понимает, но все равно дуется...
   Свита Акакаллы заволновалась. Всем известно, что бабушка Венисазера не любит ахейцев, но сейчас не время говорить об этом вслух.
   Бабушка Венисазера и ее старухи побродили среди подарков, поскребли накрашенными хной ногтями блестящие бока золотых ваз, пощупали ткани, позвенели самоцветными бусами.
   - Вещи добротные, - сказали, -но мало.
   - Почему мало? - оскорбилась Акакалла,- сын Главки привез много.
   - Много, - поджав губы, согласилась бабушка Венисазера, - для одного жениха - да, много. Но чтобы у племянницы самого Миноса был один-единственный жених - это смешно! В прежние времена к менее знатным невестам женихи сватались десятками! Даже спесивые египетские фараоны присылали побочных царевичей! И все хвастались один перед другим драгоценными дарами!. Сейчас отвергнутые женихи, точно бедняки, забирают подарки назад. А раньше дарили безвозвратно, и часто сватались не ради женитьбы, а чтобы заключить союз со знатным родом! Я три раза выходила замуж, и каждый раз женихов было не меньше пятидесяти! Чтобы приглянуться мне, женихи устроили настоящую морскую битву! Весь Крит собрался смотреть! Я чуть не стала царицей хеттов. Но отказала хеттскому царю. Хетты - скучный народ. А царевич из Вилусы так обезумел от страсти, что хотел меня похитить! Если бы похитил, пришлось бы моему покойному отцу воевать Вилусу: царевну украли! Хоть и не наследную!... - бабушка слегка помрачнела.
   В свое время ей, как и Акакалле, не удалось стать царицей.
   За дверью послышался топот - явился нарядный Фесей с жезлом вестника в руке, глаза от волнения круглые. На пристойном критском, но черезчур громко, он объявил, обращаясь к Дакуне, что благородный сын царевны Главки просит его выслушать.
   - Юноша! - тоже очень звучно сказала бабушка Венисазера, - я не знаю, какие у вас, ахейцев, обычаи, но у нас, если хотят в зятья, обращаются к старшей женщине в роду.
  Глава рода - я, а не мой внук!
   Фесей покраснел и послушно повторил просьбу почтенной Венисазере.
   Бабушка приосанилась и царственно кивнула шапкой.
   - Пусть войдет сын прославленной Главки!
   Вошел, звякая золотом, Ликаон. За ним Сфенел в торжественной длинной одежде, Мекестий, Ифит, Эргин и прочие мужи.
   Ликаон вел себя правильно. Он встал перед бабушкой, смиренно опустив глаза (ее неестественно гладкое лицо, прямо сказать, испугало отважного жениха). Пандок, в парадной белой, с красной оторочкой, рубахе, встал за плечом Ликаона, чтобы подсказывать нужные слова.
   - Почтенная госпожа, подобная Идейской Матери! Пришлись ли тебе по нраву дары?
   - Мне случалось видеть куда более богатые дары, - скучным голосом ответила богоравная бабушка, - но в наше время не приходится выбирать.
   Сын Главки удивленно взглянул на Пандока. Пандок кивнул - все верно, бабушке не понравились подарки!
   - Благородный сын Главки, храбрый Ликаон! - Никулея встала с места, хотя ей никто не приказал, - я выбираю тебя своим мужем! Если бы ко мне сваталась тысяча женихов, а бы выбрала тебя из тысячи! - Никулея потупилась и добавила заранее отрепетированное:
   - Для нас большая честь породниться с потомками Персея!
   Никулее подали копье с красным древком, которое она вручила сыну Главки. После чего Ликаон расцеловался с Дакуной, а Акакалла произнесла длинную речь о достоинствах царя Акрисия, царевны Главки, великого Сфенела, самого жениха и его храбрых мужей.
   Бабушка Венисазера, слушая невесткины разглагольствования, презрительно улыбалась, набеленные лица ее старух молча кричали :'Позор!'.
   Никулея села на свое место и расплакалась. Кончилось медовое девичество!
   - До свадьбы далеко! - утешали подруги.
   Тут музыканты заиграли, певцы запели, а девушкам было велено плясать.
   Вечером был устроен пышнейший пир. Никулея всех восхитила своей скромностью. Съела кусочек мяса и пирожок, выпила воды, едва розовой от нескольких капель вина, отпустила подруг и шла к себе.
   Няня должна была зайти за Сапи много позже, и Сапи оказалась предоставленной самой себе.
   Канея, сбежавшая с пира в самом начале, обещала ждать Сапи в саду. 'Уж набегаемся!' - предвкушала Сапи.
   Скупо освещенные переходы вздрагивали от басистых криков и жеребячьего хохота - в зале напротив пировали мужи. Казалось, ревут изображенные на стене быки.
   Сапи едва успела спрятаться за нетолстой колонной. Дверь мужского зала приоткрылась, и несколько молодых людей - критян и ахейцев, сдержанно смеясь, пробежали мимо.
   Сапи прильнула к колонне, ожидая, пока затихнет молодецкий топот.
   Но один внезапно остановился и двинулся обратно: Сапи было трудно не заметить. Белое платье светилось в полумраке на фоне черной колонны.
   - Благородная Сапия?
   - Доблестный сын Сфе... Кастора? - церемонно произнесла Сапи.
   Полутьма не могла скрыть ее неподобающе радостную улыбку.
   - Вы куда бежали? - спросила Сапи, потому что стоять молча было уж совсем неловко.
   - Царевичи Видамант и Радамант захотели покатать нас на колесницах по древней дороге с факелами. Ликаону и его друзьям хватит тех слов, что они знают... Они славно выпили, и не заметят... потери меня, - Пандок засмеялся собственной неловкой фразе.
   - Я в сад собиралась. К подругам...
   - А я хотел посмотреть на росписи. Днем времени нет...
   - Самые красивые росписи не здесь. Я покажу, где.
   Сапи взяла в нише горящий светильник и пошла впереди Пандока.
   - Никто из ваших еще не заблудился в нашем дворце? - начала беседу Сапи.
   - У нас в Микенах тоже большой дворец, мы привычные... Но я вчера узнал, что Кносский дворец не совсем критский. Некоторые постройки сделаны по чертежам искусного египтянина Сути, твоего прадеда. Он был очень ученый...
   - Конечно, ученый! - Сапи точно обожгло счастливым огнем. О дедушке с ней говорили только Итана и Никулея, - он строил дворцы и святилища для египетских царей. Ты знаешь, какие в Египте святилища? Если на наш дворец взгромоздить такой же, и третьим накрыть - получится египетское святилище!
   Сапи рассказала о нашествии кочевников на Египет, о бегстве дедушкиной семьи на Крит(32). Лестницы, коридоры и световые дворики, где ночью можно было любоваться звездами, были пусты. Жители дворца, те, что не пировали у Акакаллы, трапезничали у себя. Челядь либо прислуживала господам, либо ужинала сама. Один раз на пути попались двое равнодушных северян, патрулировавших дворец. Прошли, не взглянув. Сапи показывала Пандоку самые красивые росписи, объясняла, старые они или новые, вспоминала смешные истории, связанные с ними, и время от времени возвращалась к деяниям дедушки Сути.
   - Глупым сплетням не верь! - говорила Сапи, - это все дворцовые рабыни выдумали! Они в жизни не видели ничего, кроме своей прялки, где им знать, что есть другие народы и другие обычаи! Вам, наверное, рассказывали, что дедушка по ночам... Чудовищная чепуха!
   Пандок поспешил заверить Сапи, что он, конечно же, не верит нелепым байкам. Дедушка Сути был достойнейший муж, и похоронили его, как подобает.
   Незаметно дошли до выхода в сад. Двери были распахнуты, снаружи тянуло прохладным ветром, цветами, травами, и доносился визг подруг Канеи, резвящихся в темноте.
   - У-у-у-у-у! Я старый Су-у-ути! - провыла под счастливо-испуганные девичьи крики какая-то мерзавка.
   Сапи подошла к раскрытым дверям.
   - Меня ждут... Пандок, ты знаешь, что у египтян есть бог писцов? Его имя - Тот, священный ибис. У нас в Кноссе на египетском подворье есть святилище Тота. Попроси его... о чем хочешь! Многие наши писцы молятся ему, он им помогает, и тебе поможет!
   - Я обязательно...
   Невдалеке послышались мягкие и частые женские шаги.
   - Если тебе потребуется помощь по писцовой части, спроси совета у моего отца, ты найдешь его в архиве... или у нас дома!
   Мимо быстрым шагом прошла Везуна. Когда она приблизилась к горящему в стенной нише большому глиняному светильнику, ее глаза полыхнули отраженным светом злобно, точно у ламии.
   - До свидания... - шепнула Сапи и выскочила в сад.
   Но к девушкам, бесстыдно вращающим в устах дедушкино имя, не пошла. Пошла туда, где было тихо, крадучись, чтобы не услышали и не набежали...Луна светила ярко, идти было легко и не страшно
   Не страшно впервые со дня смерти дедушки Сути!
   Когда дедушка был жив, Сапи любила уединиться поздним вечером в саду (так, чтобы видеть свой безопасный, ярко освещенный дом), и размышлять в темноте. Няня сердилась. Когда дедушка умер, появилось ощущение пустоты в сердце. С пустым сердцем Сапи не могла долго оставаться в одиночестве, уютная прежде темнота наводила ужас.
   А сейчас сердце опять было наполнено. Чем-то новым, радостным, умным. Может, от щедрот Морской Владычицы?
   Сапи заплясала под огромной грушей, чувствуя себя всемогущей, точно Мать Пучина. Сатур будет спасен! Сапи потрясла низко склонившуюся ветку, посыпались белоснежные лепестки, точно крохотные комочки лунного света. Всесветящая, что царит в небесах - поможет! И Древесная Богиня - поможет! А Морская Царица и ее супруг Ямму - уже помогают!
   Маленькая легкая Сапи в ночной тишине производила все-таки многовато шума. Канея и ее подруги нашли ее, но радовались недолго - девушек обнаружили рассерженные няни.
   Ночью пришел Сатур. Ласковый, веселый, молодой: худобу, морщины и седину скрыла ночь. Кажется, подлая рабыня ничего ему не сказала, а если сказала, в чем Сапи виновата? Разве запрещено беседовать с гостями? Сапи любит одного Сатура, но не должна от всех прятаться!
   Из бывшей дедушкиной спальни Сапи принесла маленького бронзового Тота, и поставила на столик у постели. Тот, Тотушка, помоги! Прежде чем заснуть, Сапи немного помечтала, как будет счастливо жить с Сатуром, а Пандок сделается начальником канцелярии сына Главки, женится на хорошей, разумной девушке из числа сапиных подруг. 'Вместе будем праздники праздновать', - подумала Сапи,
  погружаясь в счастливый сон.
   * * *
   'Приди ко мне, Тот, священный ибис, главный писец священной Девятки богов. Приди ко мне, направь меня, сделай меня умелым в твоем искусстве, ибо твое искусство - самое прекрасное. Ведомо каждому, тот, кто владеет им в совершенстве, становится вельможей'...
   Египетский бритоголовый жрец открыл специальный шкафчик, скрывающий бронзовое изваяние со стройным человеческим телом и птичьей головой, и объяснил, что следует сказать клювастому богу, чтобы он явил милость. В благодарность Пандок отдал жрецу кусок полотна. Жрец спросил, откуда он родом. Услышав ответ, сказал уважительно: 'О, Мукана - великий город на севере!'
   Жрец был немолод, смугл и жилист. Старик Сути, наверное, выглядел похоже. На египетском подворье трудилось и надзирало за работами множество египтян. Встречались и женщины - жены купцов и служанки. Египтянки были смуглые, стройные, чуть скуластые. Вот почему Сапи не похожа на критских дев! Но она слишком хрупка даже для египтянки. Хрупких девушек считают болезненными, но Сапи казалась сильной, как молодая змейка с блестящей на солнце чешуей. Обнимешь такую - как будто ничего нет в объятиях! Точно ветерок обнимаешь! Великий Сатур знал, кого выбрать, чтоб его гарпии унесли!
   * * *
   ... Милая Сапи прошлой ночью была так счастлива! Нужно посещать ее чаще, иначе в самом деле ее увлечет какой-нибудь глупый, но горячий юнец... Какая она душистая! Запах ее тела радует сердце больше, чем вино, сильнее даже, чем маковая настойка...
   Умиленный Сатур гулял по саду ( вдруг выйдет Сапи?), сердясь на свою верную Везуну. Ее болтовня еще нелепее, чем россказни о блуждающем по ночам копченом трупе почтенного Сути... Якобы Сапи в темном углу миловалась в толмачом сына Главки! Сатур спросил, как именно миловались. Везуна надулась.
   - Ну... стояли рядышком. Темное такое местечко, светильник далеко... А рыльца счастливые-счастливые!
   - Дура! - сказал великий Сатур, - как ты в темноте лица разглядела?
   Утонченной барышне Сапи никак не мог понравиться неотесанный ахейским юнец! Ей было всего лишь интересно поболтать с заморским гостем. Так почему бы не поболтать? В хорошо защищенных дворцах женщин не прячут. Их прячут, когда не могут защитить.
   Сапи не вышла в сад этим вечером, но Сатур не расстроился. Умиротворенный, он вернулся во
  дворец, поднялся на галерею второго этажа, и не торопясь, направился в свои покои. Бдительную Везуну он решил простить, и даже поцеловать за преданность.
   - Маленький Нестор - счастливец, - сказали за дверью, мимо которой проходил Сатур.
   Сатур остановился. За дверью беседовали женщины.
   - ... Счастливец, потому что будет называть отцом доброго, веселого, и удачливого Писистрата. А не Сатура.
   - Ты уверена, что Нестор - сын Сатура?
   - Конечно. Брат увез Арою беременной. Она скрывала, но ее служанка проболталась моей. От таких отцов, как Сатур, детей нужно спасать!. Он проклят!
   - Верно. Сын жрицы! И эта дикая история в Маллии! Оскорбил главную жрицу!
   - А вы знаете, что случилось после Тьмы, когда Сатур был еще юношей?
   - Что, что?
   - Времена были страшные. Поговаривают, Сатур ограбил святилище!
   - Страсти какие! И влиятельное святилище?
   - Вроде знаменитейшее!
   - Ой, горе нам! Год года хуже, мы вопрошаем провидцев, какого бога прогневали... А это давнее злодейство Сатура! В старину святотатцев сбрасывали со скалы, будь ты хоть царевич!
   - Знаете, на что я надеюсь? Безумный Сатур рано или поздно жесточайше обидит бедняжку...
   - Что бедняжка, то бедняжка... И чем нам это поможет?
   - Как, чем? Думаете, старый Сути стерпит? Поверьте мне, Сатур скоро повстречает усопшего чародея ночью, в тихом месте!
   - Спаси и сохрани, Великая Мать! К чему такие страсти на ночь глядя рассказывать!
   Тихо ступая воздушными стопами, окруженная чудовищами, подкралась Дева Безумие. Встала за спиной Сатура, положила на плечо ласковую руку, и зашептала ядовитыми устами...
   Бешенным быком Сатур ринулся на дверь. Дверь распахнулась. Завизжали женщины.
   - Ведьмы! Кровопийцы! - взревел Сатур, занося над мечущимися женщинами длинный кинжал.
   А самая хладнокровная дунула на светильник. 'Ослепший' Сатур забился о стены темной комнатки. Сплетницы куда-то ускользнули. Это были жены военачальников, и вскоре мужья, во главе своих воинов ворвались с факелами в комнату-ловушку, и повисли на буйном Сатуре,
  как собаки, вцепившиеся в оленя. Опять пригодилась сеть для ловли диких быков.
   - А-а-а-а-а-а! Сатурия, мать, спаси сына! Разайя, Разайя, погибаю! Пощады, Диктинна! - голосил опутанный сетью Миносов Бык, в то время, как его несли домой, чтобы передать слугам.
   Челядинки приводили в чувство Везуну. Узнав о новом приступе безумия у обожаемого господина, она упала в обморок, словно знатная дама.
   Разбуженного криками Миноса чуть удар не хватил. О рыдал и бил себя по голове. Распоряжался вместо него царевич Радамант. Он приказал запереть Сатура в спальне, а на страже поставить безразличных к любимцу критян нубийцев.
   Некоторое время Сатур бушевал в запертой спальне, как бык в горящем хлеву, потом успокоился и кротким голосом попросил жареного мяса, хлеба и воды. Везуна, счастливая донельзя, исполнила его повеления. Верная домоправительница не знала, что вчера господин спрятал под кроватью несколько кувшинов с крепчайшей смесью вина и меда, и немаленький сосуд с дурманящим маковым зельем.
   * * *
   Пандок вернулся во дворец счастливый. Божественный писец Тот благословил его устами своего жреца.
   Дворец ужинал. Ликаон пировал у Миноса. Пандок принарядился, причесал и смочил благовониями волосы, взглянул в зеркальце - пожалуй, в таком виде не грех показаться не только лучшим критским мужам, но и Сапи. Рассказать ей, как молился Тоту...
   По дороге в царские покои повстречал начальника писцов. Разодетый и благоухающий, Вадуними тоже шел ужинать к Миносу. И Пандок храбро решил пойти к Сапи. Она ведь обещала показать ему египетские свитки. Ликаон отпустил Пандока на весь вечер, а Минос уж точно о нем не спросит..
   Пандок, уже хорошо знакомый с дворцом, быстро нашел выход, и по освещенному луной саду уверенно направился к дому начальника писцов. Сапи скорее всего дома - у Никулеи сегодня не запланировано никаких увеселений. Но обрадуется ли ему прихотливая дворцовая барышня, позволит ли войти до носа закутанная домоправительница? 'Да поможет мне Тот!' - отгонял Пандок нерешительность.
   - Писистрат... - гнусаво раздалось во мраке.
   Зашевелились заросли белоснежных лилий, и над нежно светящимися в сумраке цветами поднялась внушительная темная фигура, опутанная длинными всклокоченными волосами.
   'Робкий человек умер бы от страха' - подумал Пандок, и только додумав мысль до конца, испугался.
   Не за себя - рука сама легла н рукоятку кинжала. Пандок испугался за Сапи, за ее великолепный дом, за красивую няню, за неприветливую домоправительницу, за элегантного начальника писцов. Ведь косматое гнусавое чудовище было ни кто иной, как богоравный царевич Сатур!
   Все знали, что после обрушившихся на него горестей, Сатур сильно нездоров. Но даже нездоровому царевичу надлежит важно выступать впереди многочисленной свиты.
   А если это вовсе не Сатур? Мало ли какой ужас могли вызвать из преисподней могущественные критские колдуны!
   - Молчишь, Писистрат? - прогудело чудовище и пьяно пошатнулось.
   Если у чудовища облик Сатура, то и говорит с ним нужно, как с Сатуром, решил Пандок. Или молча сбежать?
   - Доброго тебе вечера, благородный сын Миноса! - недрогнувшим голосом почтительно поздоровался Пандок.
   - Здороваешься... ты еще смеешь здороваться, Писистрат! - чудовище-Сатур, топча нежные цветы, полез из зарослей.
   Пандок заспешил обратно ко дворцу, стараясь ступать потише.
   - Эй, Писистрат! - с пьяной быстротой Сатур метнулся следом, чуть с ног не сбил. Пандок вовремя отпрыгнул. Пятясь, ответил:
   - Не гневайся, царевич. Я не Писистрат Пилосский...
   - Ну, не Писистрат, и не надо! Ты этот, как его... писец!.. Мучители мои!! - надрывный крик Сатура был страшен, - да я вас обоих...!
   Истерически всхлипнув, Сатур занес могучую руку. В свете месяца блеснул ярко начищенный двуострый топор.
   Пандок 'успокоился'. Перед ним стоял не призрак, не демон, а Сатур собственной персоной. Безумный и пьяный великий воин, сильный и опасный, как дикий бык.
   Пандок рывком извлек из ножен любимый кинжал, но волчий вой застрял в горле. Поднявший оружие на гостеприимца - проклят! И прокляты все, кто с ним. Как же сватовство...!
   Вокруг не были ни души. Дворец ужинал.
   Оставалось бежать. Позорно, но лучше опозориться одному, чем обесчестить великого Сфенела и благородного Ликаона.
   - Эй, Писистрат, куда же ты? - гулко сопел за спиной Сатур, - верни Арою!... Козью бороду прицепил...
   Сатур бежал, тяжело переваливаясь. Чтобы было легче, он бросил - хвала Тоту! - тяжелый топор, но бег его не стал быстрее... Легконогий Сатур, что в морском бою соколом перелетал с корабля на корабль, и устрашенные враги, как лягушки, сыпались в воду!
   Пандок легко взбежал по лестнице. Здесь где-то стража, нужно звать на помощь. В Микенах стража на каждом шагу!.. Критяне - на диво безалаберный народ!
   - Помогите! - закричал Пандок, - царевичу Сатуру плохо!
   - Верни Арою! - задыхался Сатур, - окаянный!
   У 'окаянного Писистрата' на боку подпрыгивал кинжал в ножнах. Сатур вспомнил - он ведь тоже запасся кинжалом! Вырвал из ножен, метнул в убегающего труса. Но не увидел, попал или нет- на пути вырос старик Сути. Весь в бинтах, а за плечами его маячили могучий зеленый Осирис, и птицеголовый Тот - ужасный писец!
   Дедушка протянул иссохшую, со свисающими бинтами руку, и толкнул Сатура...
   Вскрикнула женщина на крыше. С ужасом она узнала в растрепанном безумце великого Сатура. Сатур, шатаясь, преследовал ахейца. Почти одолев лестницу, Миносов Бык потерял равновесие, и с бычьим ревом покатился вниз.
   Женщина перегнулась через балюстраду, ограждавшую священную площадку, увидела лежащего неподвижно Сатура и заголосила:
   - Убили! Сатура убили! Миносова быка зарезали!
   А Сатуру казалось, что на крыше ликует забинтованный Сути.
   Стражники все не шли. Женщина на крыше возмущалась:
   - Разве это стража? Вот у ахейцев - стража!
   Пандок вбежал в покои царевича. Сын Главки еще не вернулся с ужина. В спальне горел светильник, на ложе, прикрыв глаза локтем, дремал Фесей (за обедом он съел что-то не то, и у него болел живот).
   - Долго же ты пропадал у египтян! - сказал вестник, не меняя позы, - ну, и как у них?
   И, убрав руку от глаз, приподнялся. Славное юное лицо исказилось от ужаса.
   - Атана Потния! Спаси и сохрани! Кто тебя ранил? Ты попался неистовым жрицам?
   - Кому попался? - не понял Пандок.
   Женщины из свиты царевны Главки рассказывали, что самое ужасное на Крите - это безумные служительницы Бритомартис Кровавой. Они оскопляют мужчин, при этом так отводят им глаза, что те не замечают ужасной раны, и умирают от потери крови.
   Пандок охнул от внезапной боли в правом бедре. Подол чистой белой рубахи был ал и влажен. А что это торчит сбоку? Рукоятка небольшого красивого кинжала. Золотая!
   Золотые ослепительные мухи залепили Пандоку глаза, но он, уже не чувствуя под ногами твердь, сумел добросить себя до ближайшей постели
   Подскочил перепуганный Фесей, дрожащей рукой приподнял окровавленный подол и радостно воскликнул:
   - Хвала богам! Не оскопили!
   Подхваченный неосторожной рукой вестника пробитый подол потянул из раны кинжал.
   - Не трожь! - взвыл Пандок, - это Сатур прокля-а-а...
   - Гектор! Гектор! - еще громче заорал Фесей и, обнаружив, что Пандок в сознании, поинтересовался:
   - А за что тебя... Сатур?
   - Принял за Писистрата. Он безумен...
   - Сатур? Хорош гостеприимец! - возмутился прибежавший на фесеевы вопли лекарь.
   Оставив Пандока на попечение Гектора, Фесей помчался сообщать ужасную весть беззаботно пирующему Ликаону.
   Ужин был уже сьеден, и Минос угощал гостей зрелищем - плясками искусных акробатов и акробаток
   Какая-то шустрая девушка, оттолкнув Фесея, первая ворвалась в зал и тонко заверещала:
   - Великого Сатура убили! Моя госпожа видела своими глазами!
   - Сатур ранил Пандока! - крикнул в свою очередь Фесей, - он в наших покоях лежит... умирает! - Фесей всхлипнул, уверенный, что рана, нанесенная ужасным Сатуром, не может не быть смертельной.
   Фесею показалось, что воздух в зале, теплый и веселый, стал холодным и мертвым, как в гробнице. Веселье вмиг покинуло покои Миноса.
   Акробаты, те, что стояли на руках, встали на ноги. Стоявшие на ногах, стряхнули с плеч своих товарищей
   - Уберите сумасшедшую девку! - завизжал Минос, - Сатур у себя, под надежной охраной!
   Несчастный царь далеко не был в этом уверен.
   - Великий Сатур лежит под лестницей, ведущей в сад! - крикнула служанка, и умчалась под защиту своей госпожи.
   - Убежал-таки, вот хитрец! - усмехнулся царевич Радамант, - а лежит, потому что пьяный!
   Минос набросился на сына с кулаками. Сильный Радамант, с почтением на лице, взял отцовские руки в свои, и несильно сжал. Миносу пришлось успокоиться.
   Глаза Ликаона горели. Борьба Радаманта с царем его не интересовала.
   - Не зря Пандок к египтянам пошел! Его там научили... египетскому слову! Он слово сказал - и Сатур повержен! Рана тяжелая?
   - В бедро, - простонал Фесей, как будто ранили его самого, - у Сатура, наверное, кинжал ядовитый...
   - Сатур не пользуется ядами. Яды - женское дело, - с гордым видом успокоил Ликаона царевич Радамант.
   - Если что, Пандок справится и с ядом! - наивно похвастался Ликаон, - его учил бывший жрец! Он знает волшебные слова!
   - Я скажу твоему Пандоку много слов! - грозно пообещал Сфенел.
   - Побеждать врагов следует оружием, а не словами, - пробормотал Эргин.
   На критян он, впрочем, поглядывал победительно.
   - Если Пандок действительно напал на Сатура, мы заплатив Сатуру выкуп! - громко сказал Сфенел по-критски Не слишком правильно, но понятно.
   'Пандок напал на Сатура?' - смеялись ахейцы.
   'Своего сына Сфенел в обиду не даст!' - кривились критяне.
   Минос не слушал ни своих, ни чужих, он надрывно рыдал, пока не воротились воины, посланные за мертвым или живым Сатуром. Они доложили, что Сатур у лестницы не обнаружен.
   - Живой! Живой! - горестный миносов плач перешел в радостные всхлипывания, столь же надрывные, - мой несчастный сын...бедняжка... Жив!
   Держась за сердце, царь откинулся на спинку кресла. Критские мужи засуетились вокруг Миноса, послали за Хапиджефаи. Ахейцы поспешили в свои покои.
   - Жив! - Ликаон бросился к Пандоку, обнял, как равного, - ты сбил с ног великого Сатура! Победитель Миносова Быка!
   Вскоре из гостевых покоев по враждебно притихшему дворцу разносился громовый хохот. Пандок с перевязанной ногой полулежал на постели, и в который раз описывал свою встречу с Сатуром(о том, что шел к Сапи, Пандок промолчал). Товарищи усердно отпаивали его вином и гоготали.
   - Ничего, главное-то не пострадало!
   - Ты вовремя повернулся боком. Иначе кинжал вонзился бы тебе прямо в зад! - серьезно вещал Эргин, - а так рана вышла красивая, геройская.
   Подошел хмурый Сфенел, осмотрел повязку, спросил Гектора, глубока ли рана и много ли крови вылилось.
   - Тебя опекает некий могущественный бог, - сказал он Пандоку, - уйти живым и почти целым от безумного Сатура - настоящее чудо. Но чудеса редко повторяются. Не смей приближаться к этой... писцовой дочке! Не твоя она невеста! А ты, Ликаон, не радуйся
  злосчастью великого Сатура - он твой свойственник! Он - не чужак, он свой!
   Строгую речь Сфенела перекрыл многоголосый, штормовыми волнами затопивший дворец, крик:
   - Сатур схватил несчастную Сапию!
   Пандок чуть не вскочил на ноги.
   - Лежи спокойно! - Гектор положил ему на плечо легкую, но очень решительную руку.
   Рыча сквозь зубы Пандок представил, как он подбегает к упавшему Сатуру, и вонзает в него кинжал. Можно в горло, можно между ребрами, а можно и кишки выпустить! Лишь бы не тронул хрупкую, драгоценную Сапию!
   Оставалось лежать и молиться: 'Почтенный Сути, выйди из своей гробницы, сверни шею нечестивцу!'
   ... Этот вечер в доме начальника писцов обещал быть мирным и веселым. Цальпа учила Сапи жарить масляные лепешки, и общими усилиями большая расписная миска наполнилась восхитительными ароматными лепешками (те, что жарила Цальпа, были все-таки потоньше). Отведать лепешек Сапи позвала Канею.
   Вечера еще были прохладные, и девушки ужинали не во дворе и не на крыше, а в зале. Батюшка пировал у Миноса. Сапи велела зажечь все светильники в столовой, и стало светло и жарко, как днем. Барышни весло уплетали лепешки, макая их в мед, и запивая простоквашей.
   Вдруг во дворе вскрикнула служанка. Споткнулась, наверное, в темноте.
   А потом... Девушки не сразу поняли, что произошло. С грохотом распахнулась тяжелая кедровая дверь, ворвавшийся ветер погасил половину светильников. Воцарился полумрак.
   На пороге стояло чудовище, очевидно, принесенное ночным ветром. Лицо пришельца, а точнее, выходца из ужасного подземного мира скрывалось в тени спутанных волос, только поблескивали безумные глаза. Могучее тело тяжело сутулилось. Исчадие преисподней, неудачно прикинувшееся Сатуром!
   - А-а-а-а-а-а-а-а-а! - низким голосом перепуганной медведицы заревела Канея.
   - Это Сатур, - неуверенно пролепетал Сапи.
   Тварь на пороге никак не могла быть ее женихом.
   Сатур, раскорячив полусогнутые ноги, приковылял к столу. Тонкая пестрая юбка порвана и перепачкана землей. На ремне через плечо болтались пустые драгоценные ножны.
   - Барышни... лепешки... - глухо прогудел Сатур.
   Неповинующимися пальцами кое-как зацепил лепешку, забросил в рот. Безумным взглядом окинул полутемную столовую. Прохрипел:
   -Эй, рабы, рабыни! Огня! И кресло царевичу!
   Наверху всхлипывали перепуганные служанки. Точно огромная летучая мышь, перелетая через ступеньки, примчалась отважная Цальпа.
   - Как ты смеешь, сын Миноса, являться без приглашения, да еще когда в доме одни женщины!? Вон!
   Не слушая ее, Сатур неловко пододвинул табурет, и, чуть не усевшись мимо, пристроился около Сапи.
   - Бежим! - окаменевшая было от ужаса Канея вскочила и, мощно рассекая воздух пышными бедрами, рванула к дверям.
   Сапи хотела броситься следом, но далеко не убежала. Длинным и точным прыжком, каким прежде перелетал с корабля на корабль, Сатур настиг ее. Ухватив твердыми, как медь, пальцами, за локоть, потащил обратно за стол.
   - Сиди! Ты - моя невеста!
   - Сапи! Держись! - прокричала во дворе Канея, - я позову на помощь! Помогите! Насилуют!
   - Выпьем! - левой рукой Сатур налил воды в кубок с простоквашей (вина на столе не было). Правой он продолжал сживать невестин локоть.
   - Ты знаешь, что я отрезал твоему Писистрату? Думаешь, надо мной можно безнаказанно насмехаться? Когда наша свадьба, я спрашиваю!? - зарычал Сатур, и тут же всхлипнул, - моя любимая, моя куропаточка, моя священная каракатица... Ты помнишь, как я впервые забрался к тебе?
   Жалость была, как раскаленный нож. Сапи, против воли потянулась к богоравному возлюбленному, но, взглянув в мутные, страшные глаза, отпрянула.
   Прошевелила губами:
   - День свадьбы назначат наши отцы, - от страха у Сапи пропал голос.
   - Пойдем в спальню! - страшным (несчастному казалось - страстным) шепотом прохрипел Сатур, приблизив свое распухшее, с нечеловеческими глазами лицо - не лицо, а харю! - к перепуганному личику Сапи.
   Наверное. Ароя сумела бы успокоит безумца., а Сапи, дурочка, не может!
   Сатур слышал - щебечет что-то маленькая Сапи. Пусть щебечет, медовенькая птичка!
  Склонившись, он прильнул к ее маленькой груди, он захватил ее целиком, он натянул на нее рот, как змея натягивает пасть на яйцо.
   - Царевич, пощади барышню! - метались вокруг няня и Цальпа.
   В ответ Сатур только крепче присасывался.
   Наконец, пришли стражники-сардинцы, и затоптались на пороге - разве можно скрутить Миносова Быка, точно обыкновенного вора?
   Сатур схватил полуобморочную Сапи на руки, хотел нести к лестнице, но перед лестницей метались Мари и Цальпа, а наверху голосили служанки. Зачем пугать женщин? Сатур развернулся и понес легчайшую ношу к дверям, прямо на сардинцев.
   - Никто тебя у меня не отнимет, - гнусавил Сатур Сапи на ушко, - я всех писистратов убил!
   Сатуру мерещилось: его богатые покои украшены зеленью и цветами. Служанки поют и пляшут в честь новой госпожи. Сатур несет сладкую, ароматную Сапи на брачное ложе. Нежно-нежно он опустит ее на постель, и, едва он овладеет ею, гневные богини вернут ему силу и славу. Ради молодой, благочестивой жены!
   Сапи не боялась насилия, она страшилась, что Сатур просто-напросто уронит ее, и она расшибется до смерти.
   - Прочь с дороги! - рявкнул Сатур топчущимся у двери сардинцам.
   И трусливые сардинцы. Пряча глаза, расступились.
   Навстречу бежал, тяжело дыша, Вадуними, за ним пыхтели писцы и... оторва Канея! Вот уж где не место девам!
   - Стой! - крупная пышнотелая Канея храбро заступила дорогу великому Сатуру.
   - Слушай меня, царевич! Старый Сути уже вышел из гробницы! Идет, бинты развеваются! Сама видела!
   - Отойди от него! Убьет! - закричали Канее женщины.
   Двор был полон народу. Пришли полюбоваться, точно на бычьи пляски!
   - Думал, Сапи некому защитить!? - наступала бесстрашная Канея, - сейчас явится старый Сути, а с ним египетские боги!
   И Сатур остановился, попятился, съежился. Почтенный Сути шел к нему, с ним Осирис, Тот и чудовища, чьи имена критянам неведомы.
   Налетел Вадуними, как куклу, вырвал Сапи из рук Сатура. Сатур сел на землю, закрыл голову руками. Черными тенями встали перед ним царские нубийцы, накинули сеть для ловли диких
  быков, и понесли...
   Женщины славили храбрую Канею, многие беспокойно вглядывались в темноту сада - высматривали почтенного Сути.
   Батюшка молча отнес Сапи в спальню. Сапи, у которой от пережитого ужаса кружилась голова, молча вытянулась на ложе. Произошедшее было настолько страшно, позорно и отвратительно, что ни в критском языке, ни в египетском, ни в ахейском не было достойных этого кошмара слов.
   По дворцовой крыше, на которую выходило окно спальни, прохаживались воины, переговариваясь:
   - А сын Сфенела раненый лежит.
   - Который?
   -Толмач.
   Сапи не помнила, как очутилась у окна.
   - Его ранил Сатур?
   - Сатур, понятное дело.
   - Небось искромсал, как начинку для пирога! Могуч великий Сатур!
   Няня Мари обнаружила госпожу под окном в обмороке.
   Приведенная в чувство, Сапи заверила няню, что ей хорошо, дождалась, пока няня с домоправительницей уйдут в ванную мыться, и послала молоденькую служанку во дворец, узнать у всезнающей акакаллиной челяди, что с Пандоком. Служанки Акакаллы, как всегда, знали все: куда именно угодил сатуров кинжал, что сказал по этому поводу Сфенел, и даже то, что Пандок побывал в святилище египетского бога.
   Ночью Сапи нежно шептала стоявшему у постели бронзовому Тоту:
   -' Сотворил ты павианов - да поют они тебе! Да пляшут они перед тобою! Да восклицают они восхваления тебе!'
   ...Навстречу Итане из калитки выбежала юная служанка с корзиной. Итана проводила девчонку глазами. Куда это Сапи послала нагруженную челядинку? Наверное, в одно из дворцовых или садовых святилищ. Просить у богов пощады в обмен на медовые пироги - что еще может быть в корзине? Но богам не нужны мертвые пироги, им нужна жизнь, юная, прекрасная человеческая жизнь!
   Итану встретила Цальпа, сегодня особенно суровая и носатая. Глядела, точно упрекая: что же ты, Итана, у бабушки отсиживалась, когда Сапи мучил злодей?
   Сапи сидела под деревом за вышиванием. Платье пестрое, в ушах большие золотые кольца, черные кудри блестят. Такая же, как всегда. Вот только улыбнулась подруге одним ртом. Глаза... нет, не мрачные, просто серьезные.
   - Когда приехала?
   - Только что. А как у вас? - Итана потупилась.
   Поздно ночью в Амнисс примчался на колеснице сын одного богатого купца, и растрезвонил, что вконец обезумевший Сатур ворвался в дом своей невесты, изнасиловал ее при всех, а почтенного Вадуними убил, метнув ему в голову полный кувшин вина.
   Итана хотела ночью ехать в Кносс, чтобы позаботиться о безутешной Сапи, но бабушка не пустила, пришлось отправиться утром. Итана рыдала от счастья, узнав, что Сапи и ее отец невредимы... но все равно все очень плохо!
   - Сатур был нездоров, но он не причинил мне зла. Он жаловался, но я ничем не могла ему помочь, - Сапи говорила тихо, тщательно подбирая слова, точно докладывала царице.
   - Знаю! - точеное итанино личико исказила гадливая гримаса, - так жаловался, что чуть тебя из дому не вынес. Негодяй, опозоривший знатную девушку, заслуживает смерти! Не будь Сатур царевич...!
   - Он ужасно страдал, - твердила Сапи, - я не понимаю, как слуги его выпустили в таком состоянии!
   Итана объяснила. Крепкие двери, ведущие в спальню Сатура, закрыли на большой медный засов. Но домоправительница, очевидно, с горя, забыла о другой двери, ведущей из домашнего святилища на крышу. А с крыши сколько угодно ходов вниз. Дверь на крышу не имела засова. Нынче ночью, спешно, при факелах, снаружи приладили отменный засов. Теперь если Сатур захочет выбраться на крышу, ему придется рубить дверь топором. Но знаменитые боевые топоры Сатура спрятаны в охраняемой кладовой. А на крыше, сменяясь, караулят нубийцы и северяне. На случай, если неведомый враг вздумает отодвинуть засов и выпустить несчастного.
   - Так что не бывать твоей свадьбе с безумцем! - впервые за этот день улыбнулась Итана, - мама сказала, что дядюшка Теодамант уже почти согласен с царевичами - Сатура нужно отправить в отдаленное имение, иначе все соседние народы узнают, что Крит лишился главного защитника!
   Вместо того, чтобы обрадоваться, Сапи отчаянно разрыдалась:
   - Почему - свадьбе не бывать!? - всхлипывала Сапи, уклоняясь от итаниных объятий, - я же посвященная! Может, я смогу... Сатур - великий герой! Боги таких не оставляют...
   - Не оставляют, - сурово согласилась Итана, - Сатура боги не оставят в покое до самой смерти! Он же святотатец! Святилище ограбил! В Маллии жрицу оскорбил, тебя, посвященную, осрамить хотел! Лучше бы он прибил свою домоправительницу за глупые сплетни!
   Итана немного отдохнула от пылкой речи, и спросила куда более беззаботно: - Ты прогуливалась вместе с писцом сына Главки? С этим... как его...
   - С Пандоком, - четко произнесла Сапи ахейское имя, - я показывала ему росписи. Мы одновременно сбежали с пира!
   Глаза Сапи заблестели - не от слез. На губах появилась слабая, зато настоящая улыбка.
   - Ароюшка через сына Главки передала мне подарок к свадьбе. Пандок принес его, мы поболтали... Ой, ты не видела... Это сокровище!
   Барышни побежали в спальню любоваться даром Арои.
   - Ты представляешь. Пандок знает наше старое священное наречие! - делилась Сапи, вертясь перед подругой в хрустальном ожерелье, - спроси-ка наших писцов, кто знает иероглифы? Никто! А Пандок выучил их больше тысячи! Я посоветовала ему посетить святилище Тота. Он посетил - и Тот спас его от Сатура!
   Итана заметила статуэтку ибисоголового бога на столике у кровати. Кажется, раньше она стоял в спальне покойного Сути. 'Ой, Сапи, не надо нам ахейцев!' - встревожилась Итана.
   Спросила прямо:
   - Этот ахеец тебе нравится?
   Сапи задумалась.
   - Я люблю Сатура, - жалобно сказала она, - а с Пандоком просто... радостно! Как с дедушкой Сути!
   Озадаченная Итана не знала, что сказать.
   - О чем ты молила Рею-Мать на Юкте.? - поинтересовалась Сапи, чтобы сменить тему.
   - На Юкте?
   - Ну, когда подарила богине серьги. Об этом все говорят.
   - А! - вспомнила Итана, - я нечаянно уронила серьгу на алтарь. А то, что на алтаре, принадлежит богине. Зачем богине одна серьга? Я отдала вторую. Чтобы мы никогда не расставались, и всегда были вместе. Как пара серег.
   Девушки обнялись, и Сапи немного поплакала о горемычном Сатуре.
   - Дары писцу сына Главки от писцов Миноса, - хихикнула молоденькая служанка, вручая ахейцам-стражникам увесистую корзину.
   Стражники, по счастью, попались простодушные, без лишних вопросов они передали корзину Пандоку. Мудрый Сфенел обязательно заподозрил бы 'писцов Миноса' в намерении отравить сатурова обидчика, а знатные молодые люди замучили бы Пандока вопросами. Но Пандок был в покоях один - все завтракали с Миносом.
   В корзине он обнаружил кувшин дорогого вина, жареных фазанов, завернутых в фиговые листья, деревянную миску улиток, вареных с розмарином, и другую - с телятиной, тушеной с плодами рожкового дерева, незнакомые коричневые плоды, более нежные и сладкие, чем сушеные фиги и глиняную баночку, расписанную египетскими иероглифами. Баночка была завернута в сушеный пальмовый лист, на котором было выведено по-критски: 'Египетское средство от ран'. Внутри находилась необычно, но приятно пахнущая мазь.
   От счастья исчезла боль в ноге. Исчез озноб! Так бы вскочил и заплясал! Хвала, хвала божественному ибису! Прекрасная, недоступная, необыкновенная дворцовая дева Сапия, читающая немыслимые египетские письмена, хранимая чутко спящим в гробнице прадедом - взяла, да и прислала ему гостинцев!
   Вошел Ифит. Взглянул на гостинцы. Спросил:
   - Ты уверен?
   - В чем?
   - В том, что корзину прислала эта самая барышня? Критяне - коварный народ. Ты для них - враг. Великий Сатур опозорился из-за тебя.
   - Живот пока что не болит! - улыбнулся Пандок и налил Ифиту сапиного вина. Тот не отказался. Взял ножку фазана:
   - Вкусно!
   Простое слово 'вкусно' никак не соотносилось с этими яствами. Вкусными были испеченные матерью лепешки, свинина из котла царевны Главки. Кушанья, присланные Сапи - это было другое. Съел - и, кажется, никогда не умрешь!
   - Кричат, - Ифит прислушался, - где-то далеко...
   Пандок тоже напряг слух.
   - Кажется кричат в городе. Что, не разобрать.
   Жители дворца пребывали под впечатлением прошедшей ночи. Спорили, как выглядел восставший из гробницы дедушка Сути. Своими глазами его не видел никто, но многие называли имена видевших. Говорили, что остановила безумного Сатура не девчонка Канея, а богиня Сатурия, притворившаяся Канеей. Горевали над несчастной судьбой Сатура и беспокоились, как бы горькая участь не распространилась на все царство. Минос плакал в своих покоях, царица мучилась головной болью.
   И только глазастые стражники на крыше, наблюдавшие за городом, приметили: утром на базарную площадь, отделенную от дворца неширокой речкой, через которую был перекинут великолепный каменный мост, пришло слишком мало продавцов и покупателей.
   Позже стали собираться тощие молодые люди в рваных юбках. В прежние времена, до Тьмы, на Крите лишних парней не водилось. Шли в матросы, в воины. Охраняли купцов, учились ремеслу. А не стало кораблей, одна дорога юношам - в разбойники.
   Появились старухи в ветхих меховых фартуках поверх лохмотьев - жрицы из забытых богами и людьми святилищ. Толкались в толпе, что-то вещали.
   И вознесся над толпой первый крик:
   - Ахейцы навели на великого Сатура порчу!
   - Какую такую порчу? - возразили в той же толпе, - это пресветлая Мать Идайя наказывает Миноса за то, что вступил в союз с нечистыми ахейцами!
   - Пусть покажут нам Сатура - разумного или безумного!
   - Нет во дворце Сатура - Сатурия-Владычица забрала его на небеса, а нам оставила призрак!
   - Врешь! Царевичи Радамант и Видамант заточили Сатура в подвале! Ахейцам продались!
   Оборванные молодые люди грозили дворцу кулаками, и даже кинули через речку несколько камней, из которых ни один не долетел. Едва на мосту показался отряд северян, молодые оборванцы и старые ведьмы исчезли, точно тени умерших.
   Это нельзя было называть бунтом и даже подобием бунта. Всего лишь крики смутьянов. Однако Минос, и без того бесконечно удрученный болезнью любимого сына, запаниковал настолько, что призвал не мужей совета, не царевичей, а свою строптивую невестку.
   - Любезная Акакалла, - царь моргал заплаканными глазами, - сын Главки принесет нам неисчислимые бедствия. Безумие Сатура, бунтовщики - все это не случайно. Наши боги, и главная среди них - Великая Мать, не желают терпеть ахейцев на нашей священной земле.. Старухи, натравившие смутьянов, делали это не ради себя. Их послали могучие древние богини, которых мы бесстыдно предали... Акакалла, верни сыну Главки подарки, и отпусти его!
   Минос разрыдался.
   'Какой могучий с виду муж, и какие у него крупные слезы! - Акакалла кипела от ярости, -не Минос-Бык, а овца, засранная овца!'
   - Хорошо, Теодамант, - спокойно, даже с улыбкой сказала Акакалла, - все сделаем по твоем слову. Ахейцы уплывут в свои Микены, и Микены станут нашим злейшим врагом! А мы останемся без союзников, без военного флота, бунтовщикам и сумасшедшим жрицам на растерзание!
   - Не оскорбляй жриц! - всхлипнул Минос, - они - служанки великих богинь! Святые жены!
   - Великолепно! Святые старухи построят нам новый флот и будут сражаться с пиратами! Представляю себе! - зло рассмеялась Акакалла.
   - Нам нужен сын Главки..., - лил слезы Минос, - пусть женится на Никулее... Мне просто страшно стало... Сатур нездоров, и я...
   'И ты тоже' - скрипнула зубами Акакалла.
   Ей хотелось нахлестать царя по гладким мокрым щекам. Вовсе он не собирался расторгать союз! Вызвал Акакаллу, чтобы поиздеваться, и этим утешиться!
   'Несчастная Акарея! Лучше быть последней блудницей в худшем портовом кабаке, чем супругой такого царя!' - думала Акакалла, покидая царские покои.
   Зато разумные царевичи Радамант и Видамант утешили и знать, и народ. Они послали в город глашатаев, которые объявили, что Сатур вовсе не безумен, а всего лишь напился до изумления и стал задирать мужей сына Главки. Кносийцы знали, что Сатур буен во хмелю и гордились этим. Бык Миноса должен быть буйным. Народ поверил и возрадовался.
   Дальше царевичи совершили такое, что сама Акаклла позавидовала их уму. Они уговорили Сатура показаться народу! Хапиджефаи хорошенько напоил его успокоительными снадобьями, и Сатур сделался тих, послушен и вполне разумен. Везуна нарумянила желтое, как у трупа, лицо господина, причесала его и нарядила.
   В богатых носилках, окруженных опахальщиками, Сатура вынесли на площадь, и он сказал вполне связную речь. Объявил, что боги действительно прогневались на него за давний грех, совершенный на войне, но Сатур принесет всем богам обильные жертвы и заслужит прощение. А что вчера буйствовал, так на то он и великий муж.
   Народ пел и плакал от радости.
   Акакалла, не желая оставаться в стороне, велела выставить народу пива и закусок. День, начавшийся с попытки бунта, завершился народным гулянием.
   ... На славном румяном лице Фесея застыла гримаса бесконечного, бурного, неистового удивления.
   - Там Сатур... - голос у вестника был совсем не вестнический, а такой, точно он не верил самому себе, и Пандоку верить не советовал.
   Из зала доносились вежливые голоса Сфенела и Ликаона. Им по-ахейски, с критским выговором отвечал слабый, хрипловатый, но тоже очень вежливый голос.
   Сначала два чернокожих карлика внесли объемистый сундук.(К необычному цвету кожи красавцев нубийцев Пандок привык быстро, но, взглянув на этих носильщиков, невольно вздрогнул). Следом вошел высокий, широкоплечий критянин с великолепной гривой блестящих, черных, чуть с сединой, волос.
   - Ну, здравствуй, отважный Пандок! - лучезарно улыбнулся с трудом узнаваемый Сатур.
   Окна спальни выходили на затененную часть двора, вдобавок были занавешены плотной тканью. В полумраке Пандок не мог разглядеть многочисленные шрамы на теле Сатура, желтое, в преждевременных морщинах, лицо, налитые кровью глаза.. Он видел могучее тело, длинные кудри, сверкающие зубы.
   - Велика мощь Похитительницы Разума, - сказал Сатур, - клянусь Триединой, я видел
  не тебя, а другого...Врага. Прости меня и прими выкуп за увечье.
   Пандок никогда прежде так не терялся. Он долго, витиевато и весьма униженно благодарил 'сияющего звездным светом Миносова Быка' и даже попытался встать.
   - Лежи, лежи, - великодушно позволил милосердный жених Сапии.
   Один на один с безумным Сатуром, опасаясь смертельного удара, Пандок говорил свободно, точно знатный, а сейчас заробел, как и полагается робеть сыну десятника перед божественным царевичем. Хорошо, Ликаон не видел!
   - Многие великие мужи древности, сойдясь в битве, как враги, становились потом верными друзьями, - продолжал Сатур, - и мы подружимся. Сын Главки- мой будущий зять. И для тебя найдется во дворце невеста.
   Сатуру было искренне жаль испуганного ахейского юнца. 'Клянусь Дедалом, - думал Сатур, - я преследовал не его, а могучего героя, который хитростью заманил меня в опасное место, где поджидали египетские чудовища!' Вместо могучего героя Сатур едва не убил мальчишку... Как могло прийти в голову глупой Везуне, что Сапи с ним кокетничает? С кем тут кокетничать! Тут смотреть не на что!
   Почтительно проводив Сатура, Ликаон и его товарищи набились в спальню - смотреть сатуров выкуп.
   Пандок не верил, что эти вещи, судя по виду и аромату, предназначенные для богов - его собственность. Выкуп состоял из нескольких рулонов драгоценных тканей, пропитанных благовониями одежд, большого золотого ожерелья и отделанного золотом меча.
   - Ничего этого носить не буду, - решил Пандок, - отдам отцу с матерью, пусть купят стадо коров или овец!'
   Визит Сатура расстроил Пандока так, что его снова залихорадило. Нестерпимо разболелась нога. Вот каков, оказывается, Сатур когда в разуме! Наверное, злой дух навсегда покинул его, он скоро женится. Вот уж будет свадьба, на весь Крит!
   Пандок ошибался. Хапиджефаи побоялся дать Сатуру еще успокоительного, и ночью Миносовым Быком вновь овладел демон. Сатуру мерещился могучий ахеец, увозящий на медноносом быстроходном корабле отчаянно вопящую Сапи. Сатур метался по опустевшей гавани, не понимая, куда делись все люди и все корабли.
   Над притихшим дворцом, к огненным хороводам звезд, к серебряному престолу Всесветящей, неслось:
   - Моя Сапи! Прекрасная, нежноглазая Сапи! Конец нашему царству! Пляшут жены безумные, костры горят высокие, точат ножи медные, хотят Быка зарезать! А-а-а-а-а!
   -Пророчествует, - шептались дворцовые дамы и служанки, - свадьба Никулеи - не к добру!
   Сапи проснулась счастливая: Сатур здоров! И тут же услышала болтовню служанок, обсуждавших сатурово ночное буйство.
   И с юной, резвой Сапи случилось то же, что случалось от большой печали с квелой царицей. Сильно заболела голова, и Сапи весь день пролежала в постели.
   Няня и Цальпа горевали, и ругали Сатура.
   Но на следующий день Сапи встала бодрая.
   - Нянюшка, - сказала она Мари, - мы забыли отблагодарить дедушку Сути за мое спасение. Он, наверное, обиделся на нас! Нужно принести ему хлеба и пива!
   Сапи и Мари нарядились в белое. Служанки, тоже в белом, понесли корзины с приношениями и музыкальные инструменты.
   Возле гробницы было тихо-тихо. В разросшихся травах гудели насекомые. Теплый душный воздух пах цветами.
   Служанки вымыли губкой каменный стол, и Сапи разложила на нем жертвенные хлебы, расставила кувшины с пивом. Девушки заиграли на кифаре, флейте и систре, няня, хлопая в ладоши, отбивала ритм.
   Сапи обратилась к умершему по-египетски, величала дедушку 'Осирис-Сути правогласный и благодарила за спасение от гнева неведомого бога.
   Сапи напряженно следила за каменной кладкой, скрывающей дверь. Вдруг камни зашевелятся, рассыплются, двери распахнутся - и выйдет дедушка Сути, да не в бинтах, а в белых, как лепестки лилий, одеждах, молодой и красивый?
   Чуткой няне предались мысли госпожи.
   - Странно здесь нынче. Обычно полно гуляющих. Служанки с любовниками встречаются. А сегодня - ни души.
   Накормив мертвого, приступили к поминальной трапезе. Легкомысленные служанки любовались порхающими бабочками, кидали крошки птицам. Мари тревожно озиралась.
   - Чего ты боишься, стражники следят за округой! - пожимала плечиками Сапи.
   Невдалеке возвышалась деревянная сторожевая вышка.
   - Никакие стражники не спасут от ужасов подземного царства, - няня побледнела от собственных слов, - выскочит весь в бинтах - не обрадуешься!
   Служанки тонко взвизгнули.
   Он вышел из высокой, нагретой солнцем, звенящей травы. В бинтах. Не дедушка - Пандок, с повязкой на правой ноге. Ногу он приволакивал.
   - Это ты, писец! - обрадовалась няня, - как хорошо, что ты пришел! Солнце вот-вот сядет!(До заката было далеко.) Так страшно среди гробниц, а ты все-таки при мече! Ты такой красивый с этим богатым мечом! Нога-то зажила?
   Пандок дал себе слово не надевать вещи, дареные Сатуром. Но сын Главки приказал не дурить.
   - Нога зажила, спасибо за... - Пандок осекся.
   Порозовевшая Сапи беспокойно покосилась на няню.
   - Благородная госпожа Сапия! Я принес жертву премудрому Тоту!
   - Я знаю! - Сапи, точно невоспитанная селянка, вскочила с места, няня даже отшатнулась, - Тот тебя спас! Случилось чудо! Сатур ужасен в бою!
   - Египетские боги - сильные, - согласилась няня и опасливо оглянулась на замурованный вход в гробницу.
   - Садись, откушай во славу дедушки, - Сапи указала на замшелое каменное сиденье. Пандок осторожно сел.
   Сапи сама поднесла ему кубок пива и кусок хлеба с мясом.
   Дедушку чествовали дотемна. Обеспокоенный Вадуними послал вестника, проверить, все ли благополучно.
   - Эх, молодого бы тебе жениха! - вздыхала няня по пути домой.
   - Я люблю Сатура, - пробормотала Сапи.
   У нее больше не оставалось сил любить Миносова Быка.
   А раньше любила? Сатур вызывал ощущение сладкого ужаса, как надвигающаяся буря, если ожидать ее на пороге каменного дома. Но если останешься с бурей один на один? Сапи все время боялась сказать что-то не то, не так улыбнуться, не так пошевелиться... Выходит, никакой любви не было, была детская игра перед бурей.
   Но буря не налетит. Буйный Сатур заперт в своих покоях на крепкие засовы.
   Жертвенный хлеб быстро высыхал на солнце, его клевали птицы. Жертвенное пиво прокисало. Погребальное угощение следовало часто менять.
   Дедушка Сути на полях Иару нарадоваться не мог на правнучкино благочестие. Когда Сапи приходила к Итане, Акакалла принималась шутить:
   - Видела тебя с няней у гробницы. А кто еще был с вами, в бинтах? Призрак почтенного Сути?
   - Любезничай, - вздыхал батюшка, - все красивые барышни с кем-то любезничают. Только от няни - ни на шаг! Морская царица избавила тебя от Сатура. Погуляешь годик-другой, найдем тебе жениха. Молодого, добропорядочного писца. Нашего, не ахейца. Если Гупану посватается, я не откажу.
   Радовался Вадуними недолго. Чудесным ранним вечером, Сапи только-только вернулась от дедушкиной гробницы ( после обряда она объясняла Пандоку, как носить богатые одежды, и как правильно из сочетать), из кухонного дворика пахло жареным мясом, домашние готовились к ужину. Цальпа, мимоходом выглянув в окно, вдруг ахнула и темной птицей вылетела из дома с криком:
   - Добро пожаловать, подобная Всесветящей!
   И все обитатели дома, во главе с хозяином, выбежали навстречу царице.
   Медленно, тяжелой походкой приближалась немолодая женщина в невзрачном темном платье, с серым отечным лицом - ненакрашеная царица Акарея. Позади кучковались дворцовые дамы во главе с невеселой Акакаллой. По примеру повелительницы, все нарядились, как на похороны.
   Няня ничего не поняла, но на всякий случай обняла барышню.
   Вадуними спустился с крыльца поприветствовать царицу. И тут стало совсем страшно: царица, охнув, опустилась перед начальником писцов на колени.
   - Благородный муж Вадуними! Внемли мольбам царицы, пожалей моего приемного сына! Его родная мать не может просить тебя - я прошу! Прости его! Прости несчастного Сатура!
   Женщины бросились поднимать царицу.. Бледный Вадуними стоял в жалкой позе, втянув голову в плечи, и беспомощно разводя руками. Кажется, ничего страшного, успокаивал о себя. Царица всего лишь просит прощения за сатуровы безобразия, но зачем на коленях?
   - Мать-царица! - воззвал Вадуними, - я не держу зла на великого Сатура!
   Царица отталкивала женщин, не желая вставать с колен.
   - Сатур болен, но он поправится! - плакала она, - он великий герой! Как только женится, познает любовь молодой жены, - царица остановила залитый слезами взгляд на испуганной Сапи, - он сразу исцелится! Минос умоляет тебя, благородный Вадуними! Не расстраивай свадьбу!
   -Я всем сердцем желаю видеть Сатура своим зятем, - с великолепно разыгранной
  теплотой в голосе сказал поблекший от отчаяния начальник писцов.
   Царицына свита поспешно подняла с колен воплощение Всесветящей.
   Плача от счастья, царица сняла с шеи ожерелье из золотых птичек, и украсила им тонкую сапину шейку.
   Вадуними несколько раз мысленно задушил Миноса и оскопил Сатура. Но, как подобает дворцовому мужу, он покорно улыбался, глядя, как царица вешает на Сапи проклятую побрякушку.
   Ай да царица! Не так уж она проста! Отказать Миносу - поступок безрассудный. Но мужественный. Отказать коленопреклоненной царице - все равно, что плюнуть на изображение богини. И никто не скажет, что царь Теодамант - жестокий и глупый самодур. Все восторгаются милосердной царицей!
   Царицына свита проливала умильные слезы. Одна Акакалла послала Вадуними печальный понимающий взгляд.
   'Я спасу Сатура! Я посвященная!' - Сапи отчаянно искала в сердце надежду.
   Ночью Сатур кричал ужасные вещи.
   - Погибаю! - ревел несчастный на весь дворец, - тону! Днище корабля пробито! Коварная царевна Главка, блудница ахейская, приказала пробить днище!
   Сатур начал выбрасывать из окна различные вещи, хорошо, что небольшие - окно было маленькое. Безумец таким образом пытался облегчить вес воображаемого корабля.
   Узнав об этом, Мари и Цальпа долго плакали. Сапи пыталась утешать их, но они не хотели утешаться.
   Утешить себя было проще: сегодня жертвоприношение дедушке!
   Минос ежедневно приглашал Вадуними к обеду и ужину, сажал рядом с собой, сам накладывал ему яства и говорил разные приятности. Минос не был самодур и не был жесток. Он настолько любил сына, что был уверен - Вадуними жаждет заполучить больного и безумного Сатура в зятья! Но если царь способен так любить сына, невестку он, скорее всего, быстро возненавидит! Царица Акарея - добрейшая женщина, но она вряд ли поможет Сапи.... Да спасет нас Морская Владычица!
   Подперев гладкую щеку мясистой рукой, Минос мечтал:
   - После свадьбы Сатур с молодой женой отправится в имение. Там тихо, хорошо. Пусть отдохнет. Вернется здоровый, счастливый. Твоя дочь к тому времени будет непустая, верно?
   - Верно, - произнесли губы начальника писцов.
   * * *
   Флагманский корабль, наполняясь водой через обширную пробоину, медленно шел ко дну. Прекрасный корабль из ливанского кедра, тщательно просмоленный, новехонький. Гребцы - один к одному... Где они, куда исчезли? Сатур метался по опустевшей палубе, звал товарищей, проклинал богов, судьбу, Ароюшку, Сапи... Кого не проклянешь, утопая?!
   Корабль погибал, а с ним и Сатур, как младенец в утробе тонущей матери. Вот уже и великолепный парус плещется в воде гигантским скатом...
   Но Сатура подхватила на свои скользкие упругие спины стайка дельфинов и понесла
  вверх, к свету.
   Солнце стояло в зените. Море было золотое. Радостно кричали чайки. Весело порхали над водой летучие рыбы.
   Прямо по курсу величаво поднимались зеленые горы огромного острова. На острове темнели сады и ослепительно белели дворцы. Жители острова ждали Сатура. Навстречу ему послали корабль под пурпурным парусом.
   Дельфины, несущие Сатура, крикнули морякам чудесного корабля:
   - Принесли! Вот он!
   Корабль приблизился. С него тянулись могучие загорелые руки в шрамах и золотых браслетах. Все любимые друзья, боевые товарищи!
   Ничего не было! Не было позорного возвращения с Иоса, мучительного выздоровления, не менее мучительных попыток полюбить прелестную, но нелюбимую Сапи. Демоны безумия никогда не приближались к Сатуру. Он был убит Паллантидами в морской битве у берегов Иоса, и вот дельфины принесли его к Острову Мертвых. Погибшие прежде товарищи плывут ему навстречу. Сейчас спустят веревочную лестницу...
   Сатур проснулся. Он лежал не на дельфиньих спинах, а на своем ложе. Где чудесный корабль? Где зеленый, залитый солнцем, Остров Мертвых?
   Лязгнул отодвигаемый засов.
   - Господин! Пришел Хапиджефаи! - боязливо приоткрыв дверь, дрожащим голосом доложила зареванная Везуна.
   - Зови его! - Сатур улыбаясь, сел на постели, - когда закончит, угости его обедом! И меня накормить не забудь!
   - Ой, господин! - в слезах засмеялась домоправительница.
   Хапиджефаи поил Сатура своими настойками, бормоча заклинания: 'Исцелило Исиду, исцелило Гора, исцели и меня, папарука, папарака, папарура...'
   Сатур лучше премудрого египтянина знал, как исцелиться. Надо во что бы то ни стало перебраться на чудесный корабль к верным друзьям. И полетит Сатур над золотым от солнца морем, и пурпурный парус будет хлопать над головой, и затрепещут алые перья на рогатом шлеме, и черными змеями запляшут на ветру сатуровы кудри... Впереди - веселые пиры в великолепных дворцах, Ароюшка... Через сто лет, через тысячу, она вернется к Сатуру, и никакой Писистрат ее не удержит!
   Что держит Сатура в этом постылом дворце? Предусмотрительность Везуны, которая собственноручно вынесла из спальни все оружие и даже приказала выдернуть из стен медные гвозди, на которых видели мечи и кинжалы.
   Можно свить из разорванных покрывал веревку и удавиться, привязав конец веревки к деревянному столбику, разделяющему окно. Но подобная смерть - для женщин. Выброситься из окна? Окно маленькое. Но в сапиной спальне окно, пожалуй, поуже. Отощавший Сатур протиснется без труда. Упав с третьего этажа он, конечно, сломает хребет, но смерть может оказаться медленной, хуже самой лютой казни. Нет, погибнуть следует по-воински, от меча. Нужно притвориться здоровым, тогда лекарь разрешит покидать спальню.(Каково? Ничтожный лекаришка повелевает божественным Сатуром!). Во всех комнатах на стенах висит оружие. Похитить самый маленький кинжал - и ты на корабле с друзьями!
   Сатур стал спокоен и весел, шутил через дверь со служанками, и ел все, что приносила Везуна. К нему вернулся спокойный сон, но это была заслуга не его, а Хапиджефаи, купившего у египетских торговцев замечательное снотворное. Хапиджефаи велел пить сонное зелье понемногу, но оно так понравилось Сатуру, что он в несколько дней уничтожил весь запас, пребывая на чудесном корабле не только ночью, но и днем. А когда снотворное кончилось, послал Везуну на египетское подворье, и она купила целый короб. Хапиджефаи требовал, чтобы Сатур днем бодрствовал. Сатур приветливо встречал его по утрам, а расставшись, радостно отправлялся к погибшим товарищам. О самоубийстве забыл. Зачем смерть, если можно наслаждаться красотами Острова Мертвых, оставаясь живым?
   * * *
   Последний день своего гостевания на Крите сын Главки решил отпраздновать пышным жертвоприношением всем критским богам.
   Рано утром в дом начальника писцов пришла служанка Акакаллы, предупредить, что барышне на жертвоприношение следует явиться чисто вымытой, но не накрашенной и не умащенной, в красно-сине-белом платье с фартуком из белой козьей шкуры. И весело шепнула Мари: вчера царевич Ликаон умудрился поцеловать Никулею! А уж как ее стерегут!
   Фиговая роща, куда Сатур хаживал плакать, была заполнена народом так, что казалось, вековые смоковницы вот-вот сбегут от тесноты куда подальше. Собрались все жители дворца, из города пришли лучшие люди, все нарядные, в венках.
   Минос, в длинной желто-голубой юбке стоял впереди мужей, рослый, статный, улыбающийся. Оживленная Акакалла поддерживала под локоть царственную сестру, тоже довольно веселую.
   Но люди мало обращали внимание на Миноса и царицу, все глазели на пунцовую от всеобщего внимания Никулею. Весь дворец уже знал о поцелуе. Жены и девы тихо-тихо, чтобы боги не слышали неблагочестивых пересудов, шептались:
   - А что Никулея?
   - Обхватила сына Главки за шею! Обеими руками!
   - Никулея? Не может быть! Вот Итана - девица смелая, а Никулея - трусишка...
   Царевич Ликаон, в длинной жреческой одежде, священнодействовал у жертвенника. Привели белоснежную телку из миносовых стад, выкупленную сыном Главки за талант золота. Дворцовый златоискусник, пришедший со своими инструментами и наковальней, оковал ей рога листовым золотом. Сфенел, Мекестий, Эргин, и возничий Сфенела, предварительно омыв руки в обложенном цветами золотом тазу, умело свалили телицу и связали ей ноги пурпурными веревками. Ликаон, также омыв руки, осыпал телку ячменным зерном, срезал с ее головы клочок шерсти, и с молитвой бросил в разожженный на жертвеннике огонь. После чего царевич ловко перерубил шею телицы медным лабрисом. Сфенел собрал кровь в золотую чашу, и совершил возлияние всем богам Крита.
   Тушу разделали, лучшие куски мяса с бедер сожгли для богов, прочее мясо тут же мелко нарубили, нанизали на вертела, и зажарили на кострах. Первой от жертвы, по обычаю, вкусила царица, за ней Минос, царевичи, Сфенел... Пандоку Ликаон вручил кусок мяса после Эргина, но перед Фесеем (Фесей слегка надулся).
   Сапи и Канее тоже досталось по маленькому кусочку.
   - Смотри! - Канея толкнула Сапи пышным бедром, - твой писец уже почти не хромает! Как он хорош в новой одежде! Вылитый великий Сфенел! Давай побьемся об заклад, что он похитит тебя у Сатура! Ведь от безумного Сатура отступились боги!
   Сапи отшатнулась.
   - Да, да! - не унималась Канеюшка, - Пандок сбил Сатура с ног, это знамение!
   - Пандок не сбивал Сатура с ног! - сердито прошептала Сапи, - Сатур сам упал! Он плохо себя чувствовал.
   - Ха! - Все знают, что безоружный Пандок пинком спустил размахивающего топором Сатура с лестницы! И в этом нет его вины, потому что Сатур напал первый! На гостя! Мама ездила в Диктейское святилище. Там все жрицы знают!
   - Про... пинок?
   - Да! И еще говорят, что сын Главки - полубог, и все его мужи - герои!
   - Так говорят диктейские жрицы? - фыркнула подошедшая Итана, - не мешало бы Миносу послать на Дикту отряд наемников! Как они смеют оскорблять великого Сатура! Впрочем, Сатур скоро выздоровеет, и сам разберется с ними!
   Канея надулась и отошла.
   - У Сатура что-то... новое? - Сапи страшилась спросить.
   Итана обняла подругу.
   - Все отлично! Сатур уже несколько дней не буянил! Он спокоен, ест в охоту, беседует с челядинцами. Хапиджефаи посещает его ежедневно, и очень доволен! Скоро мы породнимся, ты станешь носить золотой венец и зваться 'супруга царевича'. Или 'царевна' - так короче!
   - Зачем так громко! - Сапи с неудовольствием оглянулась. Все близстоящие девушки жадно слушали Итану.
   - Пусть завидуют! - засмеялась Итана, - я хочу, чтобы тебя называли божественной Сапией! Будешь настоящая Морская Владычица!
   'Какая Итана сегодня глупая!- подумала растерянная Сапи, - наверное, из-за того, что все смотрят только на Никулею! Итана не завидует браку сестры, но она привыкла быть первой...'
   Мясо доели, огонь погасили. Сапи направилась было вслед за няней домой, но женщины радостно зашумели - оказывается, во дворце дожидается купец с драгоценным товаром.
   - Пойдем, госпожа, посмотрим, - сказала Мари, - купишь себе что-нибудь к свадьбе.
   И беззвучно, одними губами, обругала Сатура.
   Все повалили во дворец. Сапи была довольна. Сейчас она обязана быть во дворце! Может, удастся еще разочек поговорить с Пандоком.
   Сапи завидовала Итане, шагающей под руку с сестрой. Почти рядом с Никулеей шел сын Главки, а с ним - Пандок, который помогал повелителю мило беседовать с невестой. Сапи хотела было взять Итану под незанятую руку, но няня буквально потащила ее вперед.
   Купец был из самых первостатейных. Свой товар он разложил на целых шести столах, покрытых чистым полотном. А столы поставил прямо напротив входа в царские покои. Товар был редкостный: старинные, пережившие Ферский Ужас золотые, каменные и
  фаянсовые сосуды, золотые и костяные статуэтки богинь и священных животных, вороха украшений, оружие, оправленное в золото.
   Знатные мужи и жены толпились вокруг, ахали.
   - Воистину, работа не смертных рук!
   - Да, нынче мастера не те!
   Сам купец был тоже как из прошлых времен - толстомордый, нарумяненный, насурьмленный, сытое брюхо свисало поверх ярко-пестрой юбки, на тщательно выбритой груди - около дюжины золотых ожерелий. Помогал купцу молодой татуированный раб-ливиец, покрытый плащом из коровьей шкуры, со страусовыми перьями в подстриженных кружком волосах.
   - Ни у кого такого товара нет! - хвалился купец, - мне сказали - миносову племянницу просватали, я сразу в Кносс поехал! Еще ходят слухи, что великий Сатур собирается жениться!
   - Собирается, - безрадостно подтвердили покупатели, - Сатур нездоров.
   Купец жалостливо поцокал языком.
   Сын Главки искал старинный золотой венец - матери в подарок. Он слышал о великолепных критских венцах из золотых цветов и птиц, с лунным диском надо лбом. Но у купца имелся только легкий начельник из золотых бусин вилусийской работы, который Ликаону не приглянулся.
   В пышных носилках принесли из священной рощи Миноса и царицу.
   Минос велел опустить носилки перед столом с оружием, и долго разглядывал дивной работы старинные узкие мечи и листовидные кинжалы. Прослезился:
   - Сатур так любил доброе оружие! Если работа хороша, покупал, не торгуясь! А нынче - горе! Осенью свадьба, а он даже подарка невесте не может купить!
   - Пошли к нему гонца, лучезарный Минос-Бык! А вдруг божественному Сатуру полегчало? - воскликнул простодушный купец, видимо, уверенный, что могучий Сатур то ли простудился, то ли что-то съел.
   - Вдруг... - вздохнул царь.
   И послушался купца - послал вестника. Вестник вернулся печальный: Везуна сказала, что Сатур крепко спит, запершись в спальне изнутри. Стучать в дверь сатурова челядь не смела.
   - Эх, горе нам! - пригорюнился купец, - бедный Миносов Бык!
   - Мы сами выберем подарки для Сатура и Сапи, - вмешалась царица, - не будем горевать! Сатуру лучше, даст Ахду - выздоровеет!
   - Верно! - слегка приободрился Минос.
   И выбрал для несчастливца сына узкий меч, золотой эфес которого украшала тонко отчеканенная фигурка изогнувшегося колесом акробата, три дорогих железных кинжала, тяжелые браслеты, обруч для волос.
   Царица взяла в руки вилусийский начельник, не купленный сыном Главки, полюбовалась блеском золотых бусин и колыханием подвесок и... протянула сокровище Сапи:
   - Это тебе, Сапи! Клянусь, у вас с Сатуром будет счастливый брак!
   Няня, растерянная не меньше госпожи, зачем-то попыталась заслонить барышню собой, но подоспевшая Белянка белой пухлой рукой деликатно отстранила Мари,
  сдернула с сапиной головы миртовый венок, ловко возложила начельник Сапи на темя, завязала на затылке крепкие льняные шнуры, двумя шпильками пришпилила украшение на висках, чтобы не скользило.
   - Красота! - заулыбались жены.
   - Рановато ей такую красоту! - проворчала Акакалла тоном, каким говорят: 'Рановато ей умирать!'
   - Ну, почему же! - всплеснула руками царица, - наша Сапи - будущая супруга царевича, а не... ахейская писариха!
   От этой 'ахейской писарихи' Сапи стало плохо. В искрящемся тумане исчезло улыбающееся лицо царицы. Сапи прислонилась к няне и все завертелось...
   - Спасите барышню! - кричала няня откуда-то издали, - она умирает! Зовите Хапиджефаи!
   -Немедленно приведите Хапиджефаи! - встрепенулась царица, - Сапи должна быть здорова ради Сатура!
   - Уймись, Акарея! - Акакалла наклонилась к сидящей в носилках сестре, - ничего страшного. Сапи просто разволновалась. Шутка ли - сама царица обласкала ее при всем народе! И нечего дразнить девчонку ахейской писарихой. Когда ты была барышней, в тебя разве мальчишки не влюблялись?
   - Нет, - чистосердечно призналась царица, - а зачем ей мальчишки? Она невеста самого Сатура!
   Шустрые царицыны служанки принесли Сапи кресло, усадили, стали обмахивать веерами. Постепенно дворец перестал крутиться, точно гигантский жернов, грозящий растереть Сапи в муку.
   Молодчина Канея подбежала и принялась мощно дуть Сапи в лицо. Сапи открыла глаза.
   - Живая! - обрадовались женщины.
   - А где Итана? - слабым голосом спросила Сапи.
   - Выбрала серьги и пошла примерять! Такая вся важная! - Канея скорчила рожу.
   Явился Хапиджефаи. Нашел, что барышня слишком долго пробыла на солнце, что-то испугало ее или расстроило. Барышне следует отдохнуть в затемненном помещении и не волноваться.
   Царица велела подать носилки, и Сапи с почестями, точно она уже являлась супругой царевича, отнесли домой.
   - Что он понимает, этот египтянин! - повела широкими плечами Цальпа, - барышня, видите ли, переволновалась! Порча это! И я знаю, кто навел! Поганая Везуна! Она влюблена Сатура! Небось увидела, как царица тебя одарила, и сыпанула из окна волшебной травы! Чтобы Сатур никому не достался!
   Цальпа осыпала госпожу своими травами. Поила настоями, бормотала. От заботы Сапи полегчало. Ей дали поесть и уложили в постель.
   Сапи не лежалось.
   - После полудня сын Главки уезжает. Все провожать пойдут!
   - Хапиджефаи велел лежать - лежи! - насупила бархатные брови няня.
   Няню мучила тревога. Как только сын Главки уедет, Минос - в том нет сомнения -
  велит освободить Сатура. Царь стесняется только ахейцев, а скоро стесняться станет некого.. Входная дверь в доме крепкая, а засов слабоват. 'Надо бы сказать господину, чтобы велел сменить засов. Дверь же, что ведет в канцелярию, неплохо бы заложить камнем. Лишние двери - уязвимое место в доме'.'
   После обеда опечаленные няня и домоправительница по примеру госпожи, легли вздремнуть. Служанки болтали на кухонном дворике. Батюшка ушел во дворец - на проводы сына Главки.
   Сапи отодвинула нетяжелый засов канцелярской двери, и сбежала. Конечно, Сапи не будет стоять в толпе девиц, бросающих цветы под копыта ахейских коней - батюшка увидит. Есть во дворце укромный уголок, с окном, выходящим прямо на гостевые покои. Окно широкое, забранное крупной деревянной решеткой. Очень удобно. За решеткой Сапи будет невидима со двора.
   Сапи не опоздала. Ахейцы еще не выходили. Во дворе дожидались колесницы и повозки. У дверей толпилась знать, чуть подальше - челядь. Вон батюшка в окружении писцов... Толпа девушек, у всех в руках цветы. Итана, Канеюшка!... Сапи стало обидно. Все девушки - там, с цветами, смеются, а она -за решеткой, прячется, как воровка!
   Сын Главки все не появлялся. Сапи занервничала. Проснутся няня с Цальпой, не найдут ее, рассердятся, скажут батюшке.
   За спиной послышались шаги. Сапи с перепугу совершила прыжок с поворотом. Перед ней стоял Пандок.
   - Ты... Ты... здесь? - страх мгновенно прошел, заикалась Сапи от счастья. Увидеть Пандока перед разлукой не из толпы, а вот так, она и не мечтала.
   - А ты почему здесь? Почему не со всеми?
   - Няня не пустила, - прошептала Сапи, - думает, я заболела. И я сбежала...
   - Я тебя в окне увидел, удивился.
   Сапи метнулась прочь от окна. Думала, ее за решеткой не видно, а оказалось - видно!
   - Почему няня решила, что ты больна?
   - Я в обморок упала. Прямо перед царицей. То есть не в обморок. Просто голова закружилась. Потому что царица сказала... - Сапи не хотелось омрачать прощание плачем, но слезы полились самочинно, - царица сказала:' Наша Сапи - будущая супруга царевича, а не ахейская писариха'!
   - Ахейская писариха? Так и сказала?
   - Да...
   - Да сбудется! - голос Пандока дрогнул.
   Он шагнул к Сапи.
   Расстояния между ним теперь вообще не существовало. Руки Пандока сомкнулись за сапиной спиной.
   - Сапи, мы скоро вернемся! Ликаон сегодня сказал мне, что он сделает все, чтобы отобрать тебя у Сатура!
   Легкомысленный сын Главки за это несвоевременное обещание получил от отчима крепкий подзатыльник.
   - Не верь ни царю, ни царице! Сатур - чудовище! Скажись больной... На два-три месяца! Потом мы вернемся... По вашим законам, если муж безумен, жена имеет
  право его оставить! Ликаон попросит за тебя перед Миносом!... Все, я должен идти! Жди!
   Последний бешенный поцелуй, и Пандок скрылся за полосатой портьерой.
   Сапи тихо смеялась от счастья. Случилось! Это случилось! Хвала, хвала Морской Владычице! Хвала царице Акарее с ее 'ахейской писарихой'! Не упади Сапи в обморок, она любовалась бы Пандоком из толпы глупых девиц с их дурацкими цветами! И не объятий, не поцелуев, одна тоска!
   Внезапно Сапи стало стыдно до слез. Стыдно перед доброй царицей, перед, в общем, незлым Миносом, перед несчастным Сатуром. Зачем только негодяй Тано увез Ароюшку? Ароюшка излечила бы Сатура от ран и безумия. Потому что Ароюшка умеет любить, а Сапи - только читать по-египетски!
   Во дворе зашумели. Наконец, распахнулись двери гостевых покоев, вышли сын Главки, Сфенел и свита. В сопровождении черных опахальщиков явились царь с царицей и царевичами, следом - Акакалла с супругом и Никулеей.
   Проводы были сердечные. Сын Главки со всеми по-родственному расцеловался, даже с печальным по обыкновению Миносом.
   Ахейцы взошли на колесницы. Все, благословляя отъезжающих гостей, замахали руками. Девы кинули под ноги лошадей цветы и плеснули пахучим маслом. И сияющие медью в лучах предзакатного солнца, колесницы покатили прочь со двора. Дальше путь жениха царской племянницы отмечали удаляющиеся крики народа.
   Сапи повезло. Ее возвращения не заметили. Няня и Цальпа все еще отдыхали.
   Ночью Сапи спала плохо, в голову лезли странные мысли. Если Пандок в самом деле станет ее мужем, сможет ли Сапи помочь, если и на него разгневаются боги? Ведь от посвящения Сапи ничуть не поумнела!
   - Вставай, госпожа, поздно уже, - у постели ожидала няня с гребнем и флаконом ирисового масла.
   Поздно? Значит, микенские корабли давно отплыли. А если не вернутся?
   Сапи села на стул и покорно подставила голову под гребень.
   Акакалла проснулась на рассвете. Поглядела в еще сумрачное окно. 'Наверное, уже уплыли, - подумала она, - или отчаливают'. Акакалла была довольна. Минос больше не разглагольствует о дурных знамениях, с Ликаоном простился тепло. Сын Главки влюблен в Никулею, и с нетерпением ждет свадьбы.
   Вчера весь день Акакалла волновалась - как бы напоследок чего не вышло. Ничего плохого не случилось, разве что глупышку Сапи видели в объятиях Пандока. Парочка вообразила, что если отойти подальше от окна, а в комнате никого нет, их никто не увидит. Акакалла, еще малышкой, понимала: во дворце нельзя остаться незамеченным. Опасаться надо даже нарисованных на стенах жриц, плясунов, царевен и царевичей. Их глаза - зрят, уши - слышат, уста - шепчут!
   Сатуру наверняка донесли. Странно, что не буянил... Теодамант все-таки плохой отец. Шумный дворец вреден больному, ему нужна тишина...
   Акакалла потянулась на широком ложе. Муж должен был вернуться к полудню из гавани, рассказать, благополучно ли отплыли ахейцы. 'Конечно, благополучно',- не сомневалась Акакалла. Перевернулась на другой бок и заснула. Проснулась поздним утром.
   'Неужто землетрясение?!' В полусне Акакалле мерещилось, будто все вокруг дрожит мелкой дрожью. Что за крики?
   -Бы-ы-ы-ык! Миносов Бык! Зарезан! А-а-а-а-а-а!
   Сонная Акакалла вскочила с поспешностью молодого воина. У ложа стояла Дельфиниха. Лицо домоправительницы из темно-коричневого стало темно серым. Полные серые губы вздрагивали.
   - Госпожа, убит великий Сатур!
   - Убит? - Акакалла не была уверена, проснулась она, иди еще спит, - как, убит? Кем убит? А что стража?
   Акакалла поняла - не земля трясется, это воздух дрожит от многоголосого крика.
   Потрясенная Акакалла чуть не выскочила на галерею нагишом (подобная неловкость случилась в то утро примерно с полудюжиной знатных жен).
   Под окнами покоев Сатура штормовым морем колыхалась и ревела плотная толпа. На крышах и галереях было тесно. Мужчины и женщины голосили и рвали на себе одежду и волосы.
   На галерею вышел Хапиджефаи.
   - Говори! - кричали внизу, сверху и с боков.
   Лекарь поднял руку, призывая к молчанию. Крики замолкли, рыдания слегка поутихли. Но все равно, чтобы быть услышанным, Хапиджефаи приходилось кричать во весь голос.
   Когда господин не проснулся, как обычно, на закате, сатурова челядь немного забеспокоилась. Везуна осторожно постучала в дверь спальни, Сатур не ответил. Везуна знала нрав господина. Не отвечает- значит, не желает отвечать. А докучать ему нельзя - разъярится. Ничего плохого преданная Везуна не предчувствовала.
   Утром пришел Хапиджефаи с лекарством. Везуна постучала, позвала господина. Не дождавшись ответа, попыталась открыть дверь, но та оказалась заперта изнутри. Пришлось Везуне вести лекаря на крышу, откуда был ход в спальню.
   В спальне густо пахло кровью. Великий Сатур с перерезанным горлом, лежал, раскинувшись, на залитой кровью широкой постели. По всей комнате были разбросаны драгоценные привозные бананы и финики. Расписная миска, упав на мягкую медвежью шкуру, не разбилась.
   Чтобы осмотреть убитого, Хапиджефаи пришлось буквально отодрать от груди господина орущую Везуну. Ворвались служанки, стали кататься по полу.
   Рана была всего одна - от уха до уха. Нанесена, скорее всего, очень острым кинжалом. Но в спальне не нашли ничего, напоминающего оружие.
   Правая рука Сатура была сжата в некрепкий кулак. Внимательный Хапиджефаи заметил между пальцами длинный волос, и это не был волос Сатура. Лекарь хладнокровно разогнул мертвые пальцы. Волос, не принадлежащий Сатуру, был не одинок. В ладони Сатура, как змейка, угнездилась прядь светло-каштановых волос, более тонких и мягких, чем упругие, великолепные волосы Сатура,
   Никаких сомнений не было. Убийца - сын Главки. Хапиджефаи мысленно обозвал Миноса глупым, капризным мальчишкой: едва Сатур перестал буянить и рваться прочь из покоев, царь велел убрать с крыши стражника - чтобы не позорить сына ( у дверей спальни караулил на всякий случай один нубиец).
   Изверг, презревший закон гостеприимства, мерзкий Ликаон, без труда отодвинув дивно сработанный засов, вошел в спальню, и зарезал сонного Сатура. Прежний Сатур с таким щенком, как сын Главки, справился бы и без оружия. Спросонья Сатур пытался обороняться, но вместо того, чтобы схватить врага за горло или выдавить глаза, по-бабьи вцепился ему в волосы.
   На галерею влетел царский вестник.
   - Минос лишился чувств!
   И Хапиджефаи побежал вслед за вестником, спасать несчастного царя.
   - Проклятье сыну Главки! Смерть ахейцам! - ревел дворец.
   -Сын Главки!? Ложь!!! - во весь голос закричала Акакалла, - я хочу видеть эти волосы! Пусть Хапиджефаи принесет... Дельфиниха, подай траурное платье!
   Хапиджефаи принес волосы. Акакалла взглянув, зарыдала:
   -Не верю! Ликаон не мог это сделать! Какая ему выгода? И почему челядь у дверей спальни ничего не услышала!? Они же дрались!
   - Минос велел пытать служанок Сатура и того нубийца, что караулил у двери. Они клянутся - никаких необычных звуков не доносилось, - сказал лекарь, - а насчет выгоды... Я помню, как-то в бреду покойный назвал царевну Главку блудницей...
   - Дикари! Варвары! Мальчишка, дурак! - безумно закричала Акакалла и упала на постель.
   Кричала, хохотала, рвала тонкие покрывала. Ах ты, злобный волчонок, глупый щенок!
  Разбойник сопливый! Не простил умалишенному! Беззащитного убил! От такой невесты отрекся!
   Если бы вчера вечером кто-то решился бы войти в спальню Сатура, всех ахейцев бы поубивали! Ахейцы - храбрые воины, они стольких бы зарубили перед смертью... Хвала Триединой, что они уплыли, ограничившись одной жертвой!... Горе, горе!
   - Госпожа, - Дельфиниха осторожно коснулась вздрагивающего плеча Акакаллы, - сын Главки, возможно, не виноват. Это все старый Сути! Его дух вселился в Ликаона. Он, наверное, и в Миноса вселялся, когда тот приказал удалить стражника с крыши. Мне мать про наших, нубийских колдунов рассказывала. Они и не такое творят!
   - Отстань со своими сказками! Виноват тот, чья рука нанесла удар! Духа к суду не притянешь!
   Акакалла еще немного повыла и встала. Все к лучшему. Зачем Никулее глупый и жестокий муж, вдобавок одержимый покойным Сути?
   Няня уже успела нарядить Итану и Никулею в траурные платья из небеленого, но весьма тонкого холста. Девушки сидели в спальне, прижавшись друг к другу. Никулея не плакала, она не верила.
   - Он был спокойный и веселый, вы все видели! Ликаон не был похож на человека, совершившего тайное убийство! На страже гостевых покоев стояли и ахейцы, и наши. И никто не видел, чтобы сын Главки выходил после жертвоприношения, один или с кем-то!
   - Из гостевых покоев целых два хода на крышу! Они сроду никем не охранялись! -горько покачала головой Акакалла, - время было послеобеденное, Сфенел, должно быть, улегся спать... Боги, какой злобный юнец! Настоящий волчонок!
   - Сын Главки вряд ли знал, как устроены покои Сатура, - не сдавалась Никулея.
   - Он прожил у нас целый месяц! Подкупил кого-нибудь, и все разузнал.
   - Почему вы так уверены, что если в руке Сатура - волосы Ликаона, то Ликаон там был? - вскричала упрямая Никулея, - на Юкте жрицы срезали с его головы весьма пышный локон!
   - И сожгли! - сказала Итана.
   - А если немного волос припрятали? - упорствовала Никулея.
   - Может, и припрятали, - согласилась сестра, - в старину преступных или безумных царей и царевичей приносили в жертву Великой Матери. Вероятно, жрицы Юкты решили подобным образом поступить с Сатуром. А вину свалить на сына Главки!
   - Рея запретила человеческие жертвоприношения! - напомнила Акакалла.
   - Рея запретила, но сколько на Юкте несогласных! Они и заклали Царского Быка. У них во дворце полно своих людей. Провели убийцу, и волосы подложили...
   - Бедный Ликаон! Все считают его злодеем! - Никулея не выдержала и по-детски разревелась.
   - Нет никакой нужды плакать, - ласково сказала мать, - спросите бабушку Венисазеру, с которой по счету попытки ее выдали замуж? И вы без мужей не останетесь. У царя Хатти - Хаттусили, не счесть царевичей . Он будет рад породниться с Миносом. Союз с хеттами - это куда серьезнее, чем союз с ахейцами.
   - Мама, - Никулея подняла на мать мокрые глаза, - какие сейчас женихи? Убит великий Сатур. Мы должны оплакать его.
   - Верно, - Акакалла с удивленным уважением взглянула на дочь.
   - Отец приехал! - воскликнула Итана.
   Снизу доносился голос начальника гавани. Акакалла побежала встречать мужа.
   Румянощекий обычно Дакуна пугал серо-белым лицом и бегающими глазами. Голос у него дрожал. Дакуна часто прерывался, чтобы судорожно вздохнуть.
   - В гавани... в Амниссе убили всех ахейских купцов! Как только вестник из Кносса прибежал, все как с ума посходили... Такое творили - хуже разбойников! Ахейское подворье сожгли! Они бы и дом наш сожгли... если бы я попытался их остановить... Моряки, их жены, торговцы, мирные люди! Своих соседей!
   - Столько бед натворил мерзкий сопляк! - Акакалла яростно ударила кулаком в расписную стену, - среди убитых - влиятельные люди, верно?
   - Верно, - вздохнул Дакуна, - начали с самых богатых купцов, вхожих в микенский дворец.
   - Как бы войны не было, - сжалась отважная Акакалла.
   - Говорят, царь Акрисий прислал племянника не жениться, а убить Сатура.
   - Кто говорит!? Ты повторяешь слова смутьянов! - прикрикнула на мужа Акакалла
   - Это сказала бабушка, - развел руками Дакуна, - вроде бы оракул есть: если Миносов Бык падет от меча, падет и наше царство!
   - Какой-такой оракул? - заметалась Акакалла.
   - Из некоего горного святилища.
   - О, боги! Оракулов нам только не хватало!
   * * *
   Сапи не плакала. Она, как в день смерти дедушки Сути, сидела, нахохлившись, и думала. Она была неправа, полагая, что не умеет спасать любимых. Пандока она
  спасла. Научила молиться Тоту, и сама просила за него священного ибиса. Благодаря сапиным молитвам, Пандок почти целым ушел от бешенного Сатура. Несомненно, Тот поразил легкомыслием сатурову челядь, и она чуть не до полудня следующего дня не интересовалась, что с господином.
   Сатура не вернуть. Пандока не вернуть. Дедушка Сути даже в снах не хочет являться. Никогда Сапи не было так одиноко.
   Мари и Цальпа говорили с госпожой издевательски-бодро. Дескать, добрые боги избавили от беды, и можно снова насладиться медовым девичеством. А потом батюшка приведет в дом славного молодого писца... Как будто сулят новую обезьянку взамен околевшей! Кстати, полюбить новую обезьянку тоже нелегко.
   Пришла Итана. Строгая, в холщовом платье, волосы пеплом посыпаны. Удивленно посмотрела на Сапи.
   - Ты что, горюешь? Тебе бы радоваться!
   - Чему радоваться? Смерти великого Сатура?
   - Радуйся смерти чудовища! Сатур убил бы тебя! Зачем ты обнималась с ахейцем на виду у всего дворца?
   - Мы не на виду... - смутилась Сапи.
   - Если во дворце - значит, у всех на виду!
   - Хоть обняться успели... - Сапи неожиданно улыбнулась.
   Итана сердито засопела носом.
   - Безумная ты. Как покойный Сатур.
   - А где... он?
   - Его уже положили в царской приемной, все жены и девицы плачут над ним. Ты... не боишься?
   - Я пойду, - сказала Сапи обреченно.
   Няня нарядила ее в то же платье, в котором Сапи оплакивала дедушку Сути, посыпала волосы пеплом и посоветовала плакать погромче.
   - Смотреть будут не на покойника, не на царя с царицей - на тебя, глупую!
   Сапи очень боялась увидеть мертвого Сатура. Наверное, он важно лежит на богатом ложе, спокойный, разумный, как прежде. Он выздоровел, но не для земной жизни.
   Дворец рыдал. По мере приближения к покоям Миноса плач становился оглушительным.
   На стенах приемной Миноса застыли в прыжке-полете священные быки. На их могучих спинах и огромных рогах прихотливо изгибались изящные акробаты. На ложе из черного дерева, пестро украшенном золотом, слоновой костью и голубой смальтой, под пурпурным покрывалом лежал Миносов Бык, божественный Сатур, великий флотоводец, увенчанный венком из золотых цветов. Рана зашита и спрятана под ожерельями, в ушах - тяжелые серьги. Щедро умащенные миртовым маслом, волосы
  свисали до полу.
   На полу вокруг ложа сидели, лежали и ползали знатные женщины и служанки. Все старались друг дружку переголосить, все рвали на себе волосы. У стен быками, почуявшими волков, ревели мужчины.
   Минос, к счастью, отсутствовал. У смертного ложа слабым голосом стонала, полулежа в кресле, царица. У ее ног билась головой о пол Акакалла.
   Сапи приблизилась к ложу. Взглянула. И не упала в обморок. Перед ней лежал рослый мертвый мужчина, при жизни, несомненно, красивый, увешанный золотом и облитый благовониями. Лицо тщательно подкрашено. Не возлюбленный, не обидчик - совсем чужой.
   - Сапи, - всхлипнула царица,- голубка... Не успела насладиться мужем... Не слушай, что болтают завистницы. Они и сейчас не могут успокоиться, как же так - величайший герой Крита любил не их!
   Милая, добрая царица! Как настоящей вдове, Сапи пододвинули кресло. Сапи послушно уселась в пугающей близости от мертвого, юбкой ощущая прикосновение роскошного погребального покрова.
   Пришла Канея со своей матерью Векасой. Обе заголосили звонко и равнодушно, как голосят по чужим, нелюбимым усопшим.
   Спотыкаясь, вошел Вадуними, завитые кудри пеплом посыпаны, по лицу зеленые слезы текут ( начальник писцов подводил глаза египетской краской на малахитовом порошке).
   - Мой желанный зять! На кого ты нас покинул!?
   Схватил себя за волосы, грохнулся на пол, зарыдал! Сапи стало жалко батюшку. Он никогда не любил Сатура, он боится Миноса.
   От жалости к батюшке Сапи заплакала. Дальше пошло, как по маслу - заголосила, стала дергать себя за волосы... В общем, как подобает.
   Солнце с каждым днем грело сильнее, и царь опасался, что тление обезобразит прекрасного Сатура. К тому же запах... Великий герой, подобный сияющему богу - вдруг засмердит? С египетского подворья вызвали бальзамировщиков. Что они сделали с Сатуром, неведомо. Но Миносов Бык продолжал благоухать, как подобает царевичу. Хотя лицо осунулось.
   Со всего Крита прибывали знатные мужи, чтобы оказать честь великому Сатуру. Минос не покидал спальни, Хапиджефаи не отходил от Миноса. Царица тоже слегла. Гостей принимали царевичи и Акакалла с супругом. Наскоро похвалив усопшего, Радамант и Видамант рассказывали, как укрепилась в последнее время власть Миноса, насколько безопасны дороги вокруг Кносса и сколько построили новых кораблей. Акакалла, после положенных славословий покойному и горестного рассказа о том, как сонмище ахейцев, перебив целый отряд стражи, ворвалось в покои Сатура, и Миносов Бык пал, окруженный трупами врагов, интересовалась, что гости думают о союзе с Хатти. Дакуна немногословно выражал надежду, что иноземных купцов этим летом будет больше обычного (о погроме ахейцев умалчивал). Гости говорили о видах н урожай. Им нравилось обращение, угощение, укрепление порядка и рост торговли.
   Благодаря египетским кудесникам, Сатур благополучно проблагоухал положенные двенадцать дней.
   Казалось, никто не ложился спать в эту ночь. Из всех домов, больших и малых, доносился плач: 'Завтра хоронят Миносова Быка!'
   Таких похорон не помнила даже бабушка Венисазера. На рассвете к гробницам потянулась неиссякающая толпа.
   Впереди музыканты и музыкантши оглушительно свистели на флейтах, бряцали на кифарах, дули в раковины и громыхали систрами.
   Следом дворцовые жрицы размахивали ветвями дикой оливы, а девушки несли на коромыслах тяжелые сосуды с вином, медом, молоком и водой для возлияний. Юноши гнали жертвенный скот.
   Царевич Радамант нес модель ладьи, что доставит покойного на счастливый Остров Мертвых. За царевичем следовали сатуровы челядинцы, нагруженные погребальными дарами - богатой одеждой, оружием, посудой, яствами и напитками.
   Усопший в разукрашенных носилках важно плыл над толпой на плечах огромных, черных, как мрак смерти, нубийцев. В нарумяненной руке Сатур 'держал' серебряное зеркало, чтобы узнать себя в царстве мертвых.
   Вокруг носилок завывали уцелевшие служанки. Около дюжины челядинок Сатура Минос приказал удавить, за то, что не услышали, как убивали господина. Невнимательного нубийца забили палками до смерти.
   Среди растерзанных, серых от пепла, рабынь, улыбаясь, шествовала Везуна, помахивая небольшой корзинкой. Она нарядилась в платье Арои, соорудила высокую прическу. И выглядела, как дворцовая дама, собравшаяся в приятное путешествие. Из корзинки торчали рукоятки зеркала и кинжала.
   Следом в носилках ехали царь и царица, полумертвые от горя. Люди отводили глаза, чтобы даже взглядом не потревожить скорбящую чету. За носилками брели плачущие жители дворца и почтенные кносийцы, окруженные плачущими слугами. Нескончаемый орущий поток горожан попроще наводил ужас. О, великий Сатур, защитник Крита! Почто дал себя убить злодеям-ахейцам! Восстань! Отомсти за себя! Отомсти за нас!
   Медные двери усыпальницы Миносов были распахнуты. Нубийцы вступили в темноту, немедленно слившись с ней. Так, что носилки с мертвым показались парящими в воздухе. Столпившиеся у входа скорбящие почти испуганно расступились перед нарядной Везуной.
   Няня крепко взяла Сапи за руку, как будто опасаясь, что барышня захочет последовать чудовищному примеру. А может, Мари просто не хотела, чтобы госпожа, горя недостойным любопытством, побежала смотреть, как несчастная зарежется.
   Но не было нужды протискиваться сквозь густую неподатливую толпу и своими глазами глядеть на жуткое дело, творящееся в жутком месте. Сгрудившиеся у входа во весь голос проговаривали каждое движение отважной домоправительницы:
   - Зажигает светильник. Золотой!
   - Целует Сатура. Берет из корзины зеркало и кинжал...
   - Ложится рядом с носилками...
   - Зеркало - в левой руке... В правой - кинжал!
   - Кинжалом - по горлу! Твердой рукой!
   - Вот - любящая жена! - народ вздрогнул от истерического крика Миноса, до этого понуро сидевшего в поставленных на землю носилках.
   - Вот - истинная супруга царевича!
   Царица схватила вопящего супруга за плечо, точно боясь, что он убьет себя криком.
   - Принесите диадему! Везуна - супруга царевича! Невестка моя милая!
   Из дворца незамедлительно доставили великолепную диадему и пурпурный погребальный покров.
   В толпе уважительно перешептывались. Везуна происходила из семьи италийского вождя. Мелкого, но вождя. Жаль, что Сатур не женился на ней при жизни. Он всегда выбирал не тех женщин. С Милоса привез коварную Арою, потом возжелал девчонку Сапи. Блудливую, худородную, да еще и тощую.
   - Пойдем, госпожа. Довольно,- шепнула няня.
   Сапи зачарованно смотрела в черный прямоугольник распахнутых дверей и размышляла, как легко умирают люди. Дедушка Сути прилег отдохнуть - и исчез, только тело осталось. Сатур отдыхал в спальне, пускай не здоровый, но целый. Некто вошел, ударил ножом - и Сатура не стало. И Везуна - вошла на своих ногах, улыбалась даже. Что-то сделала кинжалом - и нет Везуны!
   - Пойдем домой, госпожа, - повторила няня.
   - Рано еще, - Сапи не отрывала глаз от черного зева, - сейчас двери закроют, потом жертвоприношения...
   - Уйдем, - няня потянула Сапи за руку, - Минос нехорошо глядит!
   Взгляд у переменчивого, но незлобного Миноса обычно был спокойный, даже сонный. А сейчас он смотрел на Сапи не своими глазами, как недавно кричал не своим голосом. Такого злобного взгляда Мари не видела даже у самого грозного Танато, начальника кносского гарнизона, известного своей жестокостью. Так глядят трехглазые людоеды в горах!
   Испуганна Сапи понеслась домой, обгоняя няню.
   Несколько дней в городе не стихал плач. Выплакавшись, вспомнили, что не всех врагов уничтожили. Ахейцы убиты, но остались богатые купцы, водившие с ахейцами дружбу. Свирепый Танато велел убивать погромщиков на месте, а изрубленные тела бросать собакам. Грабежи прекратились. Но тела преступников в первую же ночь исчезли с городской свалки. Народ стал звать Танато изувером и святотатцем.
   Явившийся в дом начальника писцов миносов гонец вежливо сообщил, что царь очень гневается на деву Сапию, и запрещает ей появляться во дворце и дворцовых садах. Вадуними поступит разумно, если отправит дочь в имение, а еще лучше - выдаст замуж подальше.
   Потом пришла зареванная Итана. Она хотела умолять Миноса сжалиться над ни в чем не повинной Сапи, но мать строго запретила ей.
   - Не гневи дядюшку! Если когда-нибудь боги отнимут у тебя любимое дитя (не приведи Триединая!) - поймешь!
   Не покинула Сапи и Канея. Нахалка Канеюшка гордилась перед девушками дружбой с с опальной Сапи. Это же надо - юная барышня попала в настоящую миносову немилость!
   Однажды ночью Сапи проснулась от тихого, и от этого еще более страшного движения за окном. Подумала самое страшное - Сатур пришел за ней. Но в окне, слабо подсвеченная горящим под окном светильником, возникла физиономия Гупану.
   - Я позову... дедушку Сути! - пригрозил Сапи страшным шепотом, и швырнула в окно подушкой.
   Гупану исчез. Сапи заплакала.
   Жаркими вечерами юные девы весело плясали в садах, не слишком горюя о скучающей дома Сапи. Танцы всегда кончались уже набившей оскомину шуткой.
  Невидимый проказник выл из сгустившейся темноты:
   - Старый Сути восстал из гробницы!
   И девы кидались к спасительному дворцу, визжа в счастливом страхе. Но немало взрослых всерьез боялись египетского чародея.
   По вечерам у гробниц видели туманно светящуюся в синем сумраке белую фигуру. К загадочному призраку никто не смел приближаться, поэтому очень немногие знали, что это Минос горюет у замурованных дверей царской усыпальницы. Знали, и никому не говорили, а то повадятся любопытные смотреть на царское горе. Пусть уж лучше боятся.
   Тела Сатура и Везуны еще не истлели, а это значило, что их души живут в гробнице, едят оставленную им пищу, умащаются благовониями и наряжаются в любимые одежды.
   Минос надеялся, что в один поистине прекрасный вечер, Сатур услышит плач отца, выйдет из гробницы, возьмет царя за руку и поведет за собой. Минос умрет, его положат рядом с сыном и невесткой, а потом они все трое доплывут до Острова Мертвых, и будут там пировать в золотом дворце. Радамант и Видамант - царевичи разумные, на них не страшно оставить царство. Жаль, не удалось отыскать божественную Сатурию. Женщину, данную богами, а не сосватанную родственниками. Если ее нет в живых, она блистает в свите своей богини. Рано или поздно, она посетит Остров Мертвых, и найдет там мужа, сына и невестку!
   Белянка заботливо следила за страдающим Миносом. По примеру покойной Везуны, понемногу вынесла из царских покоев все оружие, и похитила из сундуков длинные и крепкие кушаки, чтобы Минос не вздумал удавиться. Но царь не собирался лишать себя жизни. Он знал, что скоро умрет. Жить без Сатура - все равно, что жить с отрезанной головой.
   ... Вначале все было решено разумно. Сатура стерегут северяне и нубийцы , не знающие языка, чтобы Сатур не подкупил их посулами. Два отборных воина караулят у дверей спальни, двое - на крыше, часто сменяясь, чтобы не терять бдительности.
   И день за днем, выглядывая из окон своих покоев, несчастный Минос видел на крыше напротив длинных и черных, как кипарисы, нубийцев, либо здоровенных красномордых от критского солнца северян с пышными соломенными гривами, и связками высушенных вражеских языков у пояса. Дикари! И этим дикарям дано право стеречь, хватать и вязать лучшего мужа Крита! Ахейцы смеялись, видя на крыше этих черных и белобрысых варваров!
   Даже сквозь стену Миносу мерещились наглые черные и розовые хари. Они вернутся в свои жаркие пустыни и темные леса, и расскажут соплеменникам, как унижали самого великого в мире воина! Нет, не вернутся! Скоро Сатур выздоровеет, и Минос прикажет всех стражей тихо зарезать.
   Едва Сатур перестал буйствовать. Минос велел убрать наемников с крыши, а у дверей спальни оставит одного, на всякий случай.
   Все боялись, что безумный Сатур вырвется из заботливого заточения, но никто не опасался, что кто-то к нему войдет. Никто не думал, что 'хороший юноша' Ликаон - мерзкое чудовище!
   В прежние времена жители Лерны убили критского царевича, приплывшего за данью. Ох, и наплакались ахейцы! Тогдашний Минос послал несколько десятков
  боевых кораблей и запылали Лерна, Навплион и без числа мелких гаваней и прибрежных городков. Корабли вернулись, полные пленников, и многих из них зарезали перед гробницей убиенного царевича.
   А царю Теодаманту остается одно - плакать у сыновней гробницы, да трястись над остатками флота. Умереть бы тихим вечером среди гробниц, не видя кислого лица жены, не слыша белянкиной болтовни. Чтобы явился Сатур и подал руку...
   Нынче царь собирался к гробнице с бОльшим нетерпением, чем обычно. Ведь сегодня он запретил беспутной Сапи появляться во дворце. Вдруг Сатур явится просить за нее? Он запрещал дурно говорить о коварной Арое. И мерзавку Сапи наверняка простил. Он был добрый, добрее всех!
   Явись, Сатур, явись! Минос охотно простит глупую девчонку и счастливо умрет!
   Сумеречные сады полны были девичьего визга. Девушки на выданье и маленькие бритоголовые девочки плясали с факелами вокруг священных деревьев, играли в догонялки и прятки. В полумраке светились их светлые платья. Почтенные женщины сидели под деревьями на покрывалах и тростниковых циновках, ели, пили, обсуждали своих и чужих детей, мужей и подруг, и смеялись, как будто Сатур жив и здоров. Все же, завидев царские носилки, женщины замолкали, а барышни прятались.
   Нубийцы, как обычно, поставили носилки на землю у замурованных дверей гробницы, зажгли объемистый глиняный светильник и, удалившись на почтительное расстояние, сели под миртовым кустом, готовые в любой мир явиться на зов Миноса. Простодушным нубийцам было неуютно. В гробницах жили ужасной, непостижимой жизнью мертвые! Когда стихал ветер и замолкали ночные птицы, можно было услышать, как они ходят по своим подземным жилищам.
   Прижавшись лбом к прохладной каменной кладке, Минос тихо стонал.
   - Сатур! Отзовись!
   Внутри было тихо. Сатур не отзывался.
   - Старый Сути идет! - завизжали вдалеке девчонки, и началась веселая, невсамделишняя паника.
   Напряженно прислушивавшийся к тишине внутри гробницы, Минос вздрогнул от неожиданности, и хотел позвать нубийцев, чтобы те прогнали глупых девиц, но не издал ни звука. От ужаса у него пропал голос.
   Подул ветерок. Что-то светлое шевельнулось у ног царя. Минос отдернул ногу. Нет, не змея. Похоже, лента. Минос не поленился нагнуться, поднял полоску льняной ткани. Точно - лента! Должно быть, обронила какая-нибудь осиротевшая служанка Сатура. Приходила плакать по господину, бедняжка!... Нет, это не лента - это бинт! Такими полотняными полосками египтяне обматывают своих мертвецов! Едва Минос подумал о египтянах, сильный порыв ветра задул светильник.
   Точно ужаленный, Минос отшвырнул жуткий обрывок ткани. Старый Сути... Он действительно поднимается из саркофага! А с ним - могучие египетские боги! Хитроумный египтянин правнучку в обиду не даст!
   Минос прижался лицом к камню, чтобы не видеть, что творится за спиной. Почувствовал, что задыхается, и понял, почему: горло сдавили тонкие, сухие, обмотанные шершавыми бинтами, пальцы. Запах египетских смол... Сатур, впусти отца, спаси!
   - Не воюй, царь, с девушками, с пиратами воюй!
   Глухой, как сквозь бинты, шепот, прозвучал ни сзади, ни спереди, ни сверху, ни снизу - а прямо у царя в голове.
   Сочный шлепок упитанного царского тела о землю был слышен далеко. Примчались нубийцы. Минос лежал без сознания, но живой. Носильщики дрожащими руками кое-как устроили повелителя в носилки, и бегом унесли во дворец.
   Утром в дом начальника писцов явился вестник царицы, красивый, воспитанный мальчик. Весть оказалась добрая: Минос прощает барышню. Сапи может свободно посещать дворец.
   Вестник еще не ушел, когда от дворцового водопровода вернулись служанки, нагруженные кувшинами и потрясающей новостью: вчера вечером Миноса принесли от гробницы в обмороке! Всю ночь царь плакал и оправдывался перед дедушкой Сути, Осирисом и Тотом! Дворцовые служанки и их повелительницы не скрывали удовлетворения - приструнил-таки мертвец вздорного Миноса!
   - К дедушке! Прямо сейчас! Немедленно! - в восторге закричала Сапи.
   Торжествуя, Сапи вкушала поминальную трапезу. Смеялась до упаду, когда глупый мальчишка завыл за кустами: 'Это я, твой Сату-у-у-ур!' Пока служанки, вооружившись хворостинами, гонялись за безобразником среди высохшей травы, Сапи успела погрустнеть. Ведь точно так же шелестели сухие стебли, когда появился Пандок с перевязанной ногой...
   Встреча с усопшим Сути, как толковали во дворце, пошла Миносу на пользу. Он перестал ежевечерне посещать гробницу, хорошо ел, плакал редко. Стал ездить по работам и в гавань, принимал послов, вершил суд, а на ужин приглашал знатных мужей, в том числе Вадуними.
   Посоветовавшись с царицей, Белянка вновь развесила в царских покоях искусно выкованное оружие.
   ПРИМЕЧАНИЯ
  От этеокритского 'мини' - царь, царский титул у древних критян.
  Ахду - древнекритское божество плодородия, дословно 'господин'. Ср. Адонис, Адонай.
  Эйлетейя (у греков - Илифия) - критская богиня-покровительница рожениц.
  Юкта и Дикта - священные горы с прославленными пещерными святилищами.
  Бритомартис - критская богиня, покровительница охотников, рыбаков, моряков.
  Подлинный текст 13 в. до н.э. Молитва хеттской царицы.
  Всесветящая - по-гречески - Пасифайя, критская богиня луны.
  Вилуса - малоазийский город, отождествлялся с Троей. Славился конями.
  Кидония - город на западе Крита.
  Сериф - один из Кикладских островов.
  Маллия - город на востоке Крита.
  В Британию.
  Джеди - персонаж древнеегипетский сказки.
  Повесть времен Нового царства (1550 - 1069 гг. до н.э.)
  Иос - один из Кикладских островов.
  Посидейя - в микенскую эпоху - богиня моря, супруга Посейдона.
  Подобные документы найдены при раскопках минойских дворцов.
  Ка - в древнеегипетской мифологии - олицетворение жизненной силы.
  Ванакт - титул царя в Микенской Греции.
  Имя Ликаон образовано от древнегреческого 'ликос' - волк.
  Потния, дословно - владычица, богиня-покровительница Микен.
  Зимородковые дни - неделя до и неделя после зимнего солнцестояния.
  Лавагет - в Микенской Греции - воевода.
  Гла - город в центральной Греции, недалеко от Фив.
  Кастор - по-гречески - бобр.
  Пиавон - в микенскую эпоху - бог-врачеватель, близкий Аполлону.
  Атана - в классическую эпоху - Афина.
  Диве - ипостась Зевса.
  Дримий - микенское божество, сын Зевса.
   Пловистос - соответствовал примерно апрелю - маю.
  Ламия - в греческой мифологии - ночной демон-кровопийца.
  Вторжение кочевников-гиксосов (ок.1675 г. до н.э.)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"