Аннотация: (c) CEPГEЙ BИKTOPOBИЧ MOCKAЛEHKO
*** "...пить им молочко Господне из одного блюдечка" ***
За грамоткой
В конторке писаря было все как-то сжато и вытянуто и казалось, что
губы и щеки тянутся вперед, как рыло у кабана - к маленькому пыльному
окошку, сквозь которое бил солнечный день, по-барски подчиняя себе и эту
вытянутость и скукоженность.
Иван стоял у двери, переминаясь с ноги на ногу. Чудно здесь все,
чудно и важно. Почти как у барина. Писарская. Маленький, похожий на
бритую крысу, писарь, с каким-то присущим только писарям ухарством водил
по листу большим пышным пером. Перо скрипело, и казалось, этот скрип, и
выходящие из-под него чертики наполняют писаря таким блаженством, что
если прищурится - можно увидать маленького склоненного серафима,
простирающего над ним египетскую ветвь. А еще представилось Ивану, как
сидит писарь в своих черных налокотниках и сладко смотрит на чистый
лист, мягко водя в воздухе несмоченным пером. Бритое лицо -
бледно-синюшное - почему-то напомнило Ивану давешнего покойника и он
скоро, как бы украдкой перекрестился. Писарь, заметив быстрое движение,
вскинул усталые глаза за блесткими очками и вновь уткнулся, нырнул в
волшебный скрип своего пера. Черные локти его особенно прилежно лежали
на столе, но Ивану почему-то пришла в голову мысль о нечистых на руку, о
липких пальцах и он вспомнил Степана, которого секли на прошлой неделе.
И поделом - пошто хватать-то барское добро... А барин важно и скорбно
ходил вокруг, поглядывал на люд и говорил как поп - читал по памяти
заповеди из Слова Божьего, а когда замолкал, многозначительно выпячивал
нижнюю губу. Чудно. И слова вроде русские, но какие-то крученые, витые,
с завитушками-крючками - как в цветной книжке, что лежит на полице под
образом. Чудно. Ивану подумалось, что в душе есть петли, за которые эти
слова цепляются своими чудными крючками, и хочется молчать и слушать.
Писарь же кончил писать, быстро и ловко посеял сушильным песком и с
нескрываемой гордостью оглядел свое детище. О чем думал писарь - о том
ли, что когда и кости его истлеют, грамотка сия будет здравствовать и
надпись внизу "Писано писарем... лета... " буден напоминать о том, что
некогда был и он? - Или думал о своей худосочной жонке да чахоточной
дочке? - Эх, ма! - дела Господни...
Писарь поднял глаза на Ивана и тот протянул ему новенькую
ассигнацию. Писарь оглядел ее со всех сторон, глянуч через нее на
оконце, вздохнул, положил в ящик стола и начал отсчитывать сдачу. Он
выкладывал монеты на стол низенькими столбиками. Одна покатилась
наискось через стол. Быстрым махом - как блестящую муху - прихлопнул ее,
но не поднял, а еще какое-то время неловко сидел с вытянутой поперек
стола рукой. Посмотрел наверх. На стене напротив висел портрет
Царя-Батюшки. Будто бы о чем-то договорившись с ним, писарь вздохнул - и
смёл беглянку в ящик стола. Иван усмехнулся - ясное дело, казна-казной,
семья-семьёй... Он принял из обхваченных налокотниками рук драгоценную
грамотку и поклонившись, сказал "Благодарствуйте!" - Быстро и ясно
попрощался, пожелав жонушке и дочурке его здравия и благоденствия - и
вышел.
На пороге жарко и пекуче ждало Лето. Вёдро - подумал он, благодать,
только бы не задержались дожди, а то опять хлебушек-то истает... Как в
песне старой: "Снежком истаял хлебушек и детушки голодные..." Он
осмотрел лист, сладко глазами поглаживая ровные округлые коготки буковок
и яркие белые звездочки прилипших песчинок. Почему-то именно они сильней
всего задели за душу, будто напомнив что-то такое, что было еще в малых
годах, а то и того раньше... - Сам себя оборвал - как это раньше? А
коготочки-то эти птичьи говорили, что... и он в который раз легко
пожалел, что не учен грамоте... Шебушные воробьи купались в пыли посреди
двора, хозяйский пес тоскливо выглядывал из конуры. Косматая, густая ива
печально глядела на Ивана двумя клубами чёрной, ядрёной, забористой
тени, приклонив свои косы к колодцу. Тропинка тянулась мимо нее, уводя к
родимому дому. Иван бережно свернул грамоту в трубку и потопал в тень
своими твердыми мужицкими шагами.
Светло было на сердце. Он все вспоминал Дарью и деток своих. Ладно
Господь распорядился, ишь какая баба-то ему досталась - ладная,
быстрая... А еще жарка и бела... Он перекрестился и тихонько
поблагодарил Богородицу за заступничество. А детки-то каковы у них - как
яблочки налитые - все озорны и быстры. Иван вспомнил зеленые глаза Дарьи
и как они молчали, забросав сено, и Солнце-Ясный-Свет уже укатилось и
становилось тихо. Дарья глубоко и сладко вздохнула и сказала, что пить
им молочко Господне из одного блюдечка. Пошто? -Смеялся Иван, не
котята-чай... А это как - посмотреть! - и звонкий смех ее разлился в
сумерках. Долго и протяжно взвыла-взлаяла собака. Ох горяча же и
светла! - Иван знал, что не гоже, не по-божески так любить белое тело
ее, но что-то внутри перечило, и задохнувшись в ее круглых руках, утонув
в ее пазухе, горячо и сладко изливался в нее, а она изогнувшись,
выдыхала: Ох, Иван! - Он всегда отстранялся и смотрел на нее -
бесстыдную, открытую, только его... И такая радость окутывала его, что
он опять обнимал ее, а она опять смеялась, шутя отбиваясь, и
приговаривая: что, хороша, сладка жонка-то? - И звонкий голос и смех ее
и глаза зеленые так что-то стискивали внутри, такой она была родной,
будто еще до Сотворения Мира они были вместе... Он как-то сказал ей об
этом. - Так, в шутку. - А она долго и серьёзно посмотрела в его глаза и
спросила: А ты не помнишь? - Што помнить-то - удивился Иван. -
Конешно! - засмеялась она и перевернулась на живот, глядя на кузнечиков.
Расскажу-ка я тебе сказку. Была царица одна и звали ее... ладно. Жила
она у большой реки в далекой стране... Што за намек в сказке-то? -
прервал ее Иван? - Не слушаешь. - притворно обиделась Дарья.- Я была той
царицей-то. Катькой што ли? - засмеялся Иван? - Да ну, тебя - ударила
кулаком в его плече - не на Руси это было... А где? - Да пустое.
Главное, что и ты там был и любила я тебя... Вдруг что-то мелькнуло
перед глазами Ивана: факела, терпкий запах и что-то холодит руку -
копьё, что ли? - Мелькнуло ясно так. - От лукавого! - отмахнулся от
видения. Дарья внимательно заглянула: Вспомнил, никак? - Да ну, от
лукавого все это! - От лукавОГО, От лукавОГО... - передразнила его
Дарья. Просто скрыто от тебя. Ладно. Пустое. Вот што скажу тебе: свиты
мы с тобой - как ветки плюща - предназначены. Видно богом так велено. И
так хорошо стало Ивану от этих слов, так покойно... И больше не слышал
он бормочущей Дарьи. Спал.
Прошел чрез сени и вошел в горницу. Чисто и славно. Солнце льёт
через оконце. Лампадка под образом. Ладно всё, хорошо. Подошла, окатила
его горячим - от печи телом и поцеловала горячо. Сладкая волна прошла от
ног до макушки. - Отстранился мягко. - Постный день, Дарья! - А мы
прилежней помолимся Богородице - и простит нас... - приняла бережно
грамоту из Ивановых рук, внимательно пробежала глазами, смахнула
песчинки и спрятала за икону. Вернулась к стоящему Ивану, вновь опалила
его...