Квадрат лунного света лежит на полу моей комнаты серебряным кафелем. Все замерло, слышится только ход напольных часов, похожий на шаги привидения. Волосы на голове щекочут лоб, и я чувствую, как мое осязание становится острее с каждой минутой.
Предметы в комнате похожи на черные плащи. Их размытые контуры, утратив перспективу, словно скрывают за собой сгорбленные человеческие фигуры.
В такие ночные часы меня одолевает мучительное беспокойство. Моя мать умерла несколько лет назад, смерть ее была столь трагична, что мне оставалось только вычеркнуть из памяти эти леденящие душу обстоятельства. И я никогда не мог вообразить, что воспоминания о прошлом посетят меня снова с пугающей внезапностью - вот уже десять дней меня преследует странный сон, в котором я вижу могилу своей матери. Сон настолько реален, что я помню его во всех подробностях, и мысли о нем даже во время бодрствования не дают мне покоя, - могильная плита, темные деревья, сизый туман, стелющийся по земле - все как наяву, и только одна деталь не совпадает с реальностью - на темно-красном могильном камне сидит сгорбленный, околевший и высохший ворон; птица размера не большого, но и не маленького, среднего, голова ворона наклонена так низко, что ее положение выдает переломившуюся от разложения трахею, слипшиеся перья покрыты землей и дождевой влагой, омертвелые темно-желтые когти вцепились в надгробный камень в последней отчаянной хватке, и ничто, кажется, не в силах разжать их; даже ветер, гуляющий по кладбищу в долгие осенние ночи не может, справиться с мертвым вороном, смахнуть его с камня и навсегда придать земле.
Я не в силах определить значение этого сна, однако некие странные рассуждения начинают занимать мой ум. Я словно бы вижу желтые остановившиеся глаза ворона, спрятанные под сомкнутыми веками, и волнуют они меня неимоверно, не дают покоя подвижному воображению. И кажется мне, будто ворон вовсе не умер, но спит и уже готов проснуться. Тогда округлый участок плиты, в который он с такой настойчивостью вцепился, превратится в некий сапфировый шар, связанный со своим черным хозяином таинственными психосознательными узами. И тогда ворон оторвет одним взмахом туловища свою плохо функционирующую голову и поставит вместо нее странно сияющий цветом индиго шар, достигнув еще и физической слитности с камнем. Теперь ему останется только выковырять из своей старой головы пару желтых глаз и установить их на новую, после чего сапфиры всей моей жизни - бесконечный поток ее событийных следствий и связей - обступят меня, лишая покоя; я не выдержу, не смогу в одночасье прожить заново все свое прошлое...
Мое воображение достигает своего великого предела, я словно воочию вижу и ощущаю страшное, безумное явление и тогда... слышится уверенный стук в дверь моей комнаты.
II
Я удивлен, кто бы это мог прийти ко мне среди ночи, но уверенно произношу:
-Войдите!
Сейчас же дверь отворяется и в комнату входят два человека в милицейской форме, один очень высокого роста и худой, другой пониже и потолще, нос его похож на картофелину.
-Что вам нужно? - удивленно спрашиваю я и встаю с кровати.
-Вы арестованы, - одновременно произносят милиционеры.
Напряженная тишина. Длится она довольно долго, примерно полминуты, и за это время я мучительно соображаю, что же такое могло произойти и как поступить дальше, как повести разговор. Наконец, я решаю принять невозмутимый вид.
-Так-так! Арестован? И в чем же, позвольте узнать, меня обвиняют?
Все-таки я еще не в полной мере понял смысла того, что мне говорят, - это совершенно неожиданное ночное вторжение кажется мне нереальным. И тут я слышу ответ, который моментально приводит меня к мысли, что положение действительно серьезное.
-В убийстве, - опять произносят они хором.
Мое сознание покидает прошлое и окончательно возвращается к настоящему.
-Что? И кого же я убил, по-вашему? - я подхожу к ним чуть ближе. Вид мой выражает полное недоумение.
-Вашу жертву звали Сергей Вайлиус.
-Как вы сказали?
-Сергей Вайлиус.
Я удивленно таращу на них глаза.
-Так ведь это я - Сергей Вайлиус.
Хор (с готовностью):
-Думаем, будет лучше, если вы объясните это старшему следователю, - высокий полицейский хлопает меня по плечу.
-Хорошо, но где же он?
-В отделении. Туда вы с нами и поедете, - теперь второй хлопает меня по плечу. На сей раз это выглядит как знак, чтобы я поторапливался.
-Это какое-то недоразумение! Быть такого не может! - так продолжая удивленно восклицать, подхожу к железному ящику, стоящему у изголовья моей кровати и достаю из него свою одежду, - да-да, я знаю...
-Что знаете?
-Что нужно говорить не с вами, а с вашим начальником, однако положение смехотворно! - между тем, все-таки начинаю одеваться...
Уже в машине я заранее прошу милиционеров сделать остановку у городского кладбища.
-А зачем вам туда? - теперь они говорят по отдельности, этот вопрос задает высокий милиционер, оборачиваясь с водительского места. Другой сел рядом со мной на задние сиденья и теперь пристально смотрит на меня.
-Я хочу навестить могилу своей матери.
-Ну хорошо, будь по-вашему, - отвечает высокий и заводит машину...
...Через минуту город уже скользит по ветровому стеклу разноцветными пятнистыми бликами, неоновые огни вывесок слились в длинные горизонтальные линии и виртуальными шерстяными нитями убегают в плоскую потустороннюю бесконечность; резина колес тихо посвистывает, шуршит в неровностях асфальтового полотна, и звук этот сливается с общим гулом таинственной ночной жизни. Затем огни улиц постепенно редеют и, теряя цвета, проникаются лишь однотонным серебром - мы уже за городом, еще минут пять и окажемся на кладбище. Высокие сильные деревья сгущаются над пустынной дорогой гигантскими фантастическими тенями.
Вдруг... лес расступается, снова давая волю городским огням, но уже далеким, застывшим гирляндами точек на зеленоватой линии горизонта. По обе стороны дороги раскинулось обширное кладбище с толстыми новенькими крестами и массивными надгробными камнями.
Милиционер тут же останавливает машину и, хихикнув, оборачивается ко мне:
-Приехали, - серые глаза его весело поблескивают.
Второй милиционер заснул, пока мы ехали, и я осторожно толкаю его в плечо. Он тут же просыпается, однако грудь его продолжает вздыматься так же ровно и спокойно, будто все еще обуянная сном. Человек уже проснулся, а дыхание среагировать не успело, сохранив свой медленный нерушимый ритм странного забытья.
Мы выходим из машины. Я сворачиваю налево и по узкой, обросшей темно-зеленым мхом тропинке иду в глубину кладбища. Милиционеры неотступно следуют за мной, второй так и сохранил в себе ровное дыхание сновидца, однако все остальные проявления его свидетельствуют о бодрствовании.
Я несколько раз вытягиваю шею и оглядываюсь по сторонам, чтобы определить, долго ли еще идти до могилы, - в темноте я вижу, как кошка; наконец, я различаю могилу среди прочих и, подойдя к темно-красному надгробному камню, прошу высокого милиционера поймать черного ворона.
И добавляю:
-Обязательно ворона, птицу мужского пола.
-Конечно, но где его достать?
Я указываю на большие ели, похожие на черных всадников, - деревья плотными вереницами растут неподалеку. (Могила моей матери располагается у самого леса).
-Поищите где-нибудь там.
-Хорошо, - он поворачивается к своему напарнику, - а ты пока присмотри за ним, - и скрывается за деревьями.
Полчаса мы проводим в безмолвии, после чего милиционер возвращается из леса с кричащей и трепещущей в руках черной птицей.
-Вот он! Попался... Черный ворон, как вы и просили. Мне пришлось залезть аж на самую верхушку ели! - милиционер начинает восторженно хихикать.
-Вы уверены, что это он, а не она?
-Ну еще бы!
-Отлично, - отвечаю я и удовлетворенно потираю руки, - убейте его.
Милиционер делает короткий и резкий удар ребром ладони по шее отчаянно сопротивляющейся птицы, мгновение назад ворон пытался дотянуться клювом до запястья своего обидчика, а теперь... поздно. Еще пара коротких взмахов крыльями, предсмертный крик, более похожий на хрип, и все, конец...
-Что теперь? - спрашивает милиционер. По оттенку его голоса можно сделать вывод, что он в меру удовлетворен.
Его напарник достает зубную щетку и начинает чистить ею свои ботинки.
Я говорю:
-Надо посадить его на могильную плиту, но сначала - забальзамировать, чтобы он не проснулся.
-Таксидермия? - спрашивает второй милиционер и поспешно прячет зубную щетку в правый карман брюк.
-Ну да.
-Я сбегаю в машину и принесу все необходимое, - с готовностью объявляет он и удаляется.
Я кричу ему вслед:
-У входа на кладбище я видел кучу соломы, захватите немного!
-Хорошо! - наши голоса эхом распространяются по всему кладбищу и теряются где-то среди деревьев.
Я поворачиваюсь к высокому милиционеру.
-Будет чем птицу набить!
Он подмигивает мне и опять хихикает. Мертвый ворон уже обмяк в его сильных, налившихся кровью руках.
Сиреневая луна выплывает из-за верхушек деревьев. На кладбище становится чуть светлее. В лесу стоит мертвая тишина, даже ни одна ветка не зашелестит и не колыхнется - ветер словно умер.
Милиционер возвращается через две минуты, в правой руке он несет железный чемоданчик, похожий на те, в которых хранят столярные инструменты. Но я уже догадался, что в чемоданчике совершенно иное - приспособления, необходимые для таксидермии - бальзамы, масла, специальные ножницы и ножи; в левой руке милиционера зажата кипа соломы. Он открывает чемоданчик и процедура начинается: высокий надрезает тонкую кожу и потрошит птицу, другой бальзамирует перья, набивает чучело соломой - все быстро, четко, без единой запинки. Я говорю им, чтобы удалили ему глаза и опустили веки, а затем принимаюсь старательно разглядывать надгробный камень. Золотая надпись гласит:
МАРГАРИТА ВАЙЛИУС
1933 - 1991
Я достаю платок и начинаю аккуратно протирать надпись.
Наконец, чучело готово. Я сажаю ворона на надгробный камень и аккуратно сцепляю его когти, чтобы он не упал. Тут же милиционеры говорят мне, что пора ехать в отделение.
Я киваю...
IV
...Двумя головами - одной внешней, другой внутренней.
Комната инспектора. Мебель выглядит так, будто уехала из нее на игрушечных детских автомобилях и паровозиках - ничего нет, кроме пустого стола и двух очеловеченных человеческим присутствием стульев. Люстра сидит на потолке.
Старший следователь - пузатый, лысый мужчина лет пятидесяти пяти, кареглазый, с козлиной бородкой, к правой щеке его скотчем прилеплен циркуль, чтобы подчеркнуть округлость лица, некоторое время смотрит на меня, потом объявляет, что я убил человека, и тут же двое милиционеров, которые теперь стоят за моей спиной, подталкивают меня к стулу напротив следователя.
Я послушно сажусь и говорю:
-Извините, я, конечно же, в полной мере осознаю ваш высокий чин, однако позвольте мне вам все объяснить. Я постараюсь быть краток, так что долго вас не задержу. Вы обвиняете меня в убийстве, которого я никогда бы не мог позволить себе совершить, ибо объектом сего преступления был бы я сам, а я никогда склонным к самоубийству не являлся. Самоубийство - это очень большой грех... извините, что обещал быть краток, а отвечаю развернуто и вообще заставляю обращать на себя ваше внимание, однако, насколько я знаю, с людьми вашего чина менее развернуто разговаривать не полагается. В общем, я краток в той мере, в какой позволяют мне обстоятельства... так вот, на чем я остановился? Самоубийство - это очень-очень большой грех, а я человек набожный, всю жизнь свою посвятил труду, спина моя не разгибалась. Но труд для меня - высшая ценность и благо, поэтому я никогда бы не пошел на самоубийство. Однако речь здесь, как я полагаю, все-таки не о самоубийстве, но о некоей ошибке, хотя и в случае самоубийства она бы присутствовала, ведь Сергей Вайлиус не совершал его. Дело в том, что Сергей Вайлиус - это я сам, я вполне здоров, проживаю на 19-й улице, дом Б. В вашем следствии произошла - если только вы позволите мне это заявить - двойная ошибка. Во-первых, самоубийства не было, во-вторых, милиционеры пришли в комнату самого Сергея Вайлиуса. Обстоятельства представились весьма абсурдными и неожиданными - получилось так, что мне предъявили обвинение в убийстве меня самого, но не обвинили в ложном самоубийстве. Доказательство такого положения вещей находится в моем кармане - это мой собственный паспорт, - при этих словах я роюсь в карманах достаю документы, протягиваю старшему следователю, - вы можете посмотреть сами, изучить факты. Сергей Вайлиус - это я сам.
Старший следователь пристально смотрит на фотографию в паспорте, затем на меня, затем опять на фотографию. Циркуль на его щеке чуть подрагивает - в ритм движения глаз. Наконец, наклоняется ко мне:
-Господин Вайлиус, в тех словах, которые вы говорили минуту назад, имелось много такого, что мне, как человеку, принадлежащему к высоким чинам, не могло не понравится. Ваш уважительный тон, вне всякого сомнения, требует ответного уважения, уже с моей стороны, так что я хотел бы порекомендовать вам не волноваться, будто вы можете задержать меня или что наша беседа продлится чуть дольше, чем требовалось бы - я готов сделать для вас исключение. В той работе, которой я посвятил 24 года своей жизни, - а это, можете мне поверить, срок долгий, - понятие времени должно находиться на втором месте, ибо главное - разобраться, в чем же, собственно, состоит дело, на которое это время потрачено. Сейчас, как вы можете понять, я говорю о качестве следствия. Высокий его показатель недостижим без взаимного уважения двух сторон. (Хочется дать им прилагательное "конфликтующие", однако я не стану этого делать, ибо следствие должно протекать в доброжелательности и взаимном уважении - никаких конфликтов. Они обязательно помешают выяснить правду). И сейчас, изучив ваш паспорт, я пришел к выводу, что в следствие действительно вкралась какая-то ошибка. В нашем деле подобное редкостью называть не имеет смысла - это значило бы обмануть самих себя, чего делать мы не любим. Ошибки и правда случаются, особенно теперь, когда наше управление ведет так много сложных и ответственных дел. Добрая половина из них гораздо важнее этого, хотя вас и обвинили в убийстве, что очень серьезно.
Однако я не ошибусь, если скажу, что за время выполнения приказа, который я отдал своим подчиненным, - привести вас в отделение, обстоятельства сего дела приняли несколько неожиданный поворот. Вы попросили милиционеров заехать на кладбище, где похоронена ваша мать. Но вы не просто хотели почтить память умершей, вы сделали нечто другое - и я знаю что, уж не спрашиваете, кто мне сообщил все эти подробности. Вопрос был бы глупым и неуместным, ибо полминуты назад я уведомил вас о всей серьезности следственных процессов, которые протекают в стенах отделения. Неясны мне лишь причины вашего поступка. Их бы я попросил сообщить и как можно скорее.
Я подробно рассказал следователю о кошмарах, которые мучали меня последнее время.
-Если бы события моей жизни заставили меня прожить их снова за один или даже несколько часов - по сути дела это все равно срок очень короткий, - я, вне всякого сомнения, сошел бы с ума или умер. Я уже упомянал о своем трудолюбии и здесь бы хотел снова подчеркнуть его - лишь одна мысль, что я умру и более не смогу трудиться, приводила меня к паническому ужасу. Я принял решение действовать - закабалить ворона его же собственным чучелом, - и вот тут-то я и хотел бы подчеркнуть, что ваши подчиненные любезно согласились удалить глаза этой мерзкой птице, - подобная цель стояла на втором месте по своей важности. (На первом месте - умерщвление ворона, лишение его самого факта существования). Вне всякого сомнения это подтверждает все сказанное вами ранее о серьезности работы милиции, ведь исполнительность - главная составляющая успеха любого предприятия. Теперь же, когда дело сделано, я чувствую себя в полном смысле спокойным.
-Вы, вне всякого сомнения, человек очень умный и дальновидный - я на службе и не должен уходить от формального тона, однако на этот раз сделаю исключение. В то же время ни один поступок не может являться совершенным, не умеет он предугадать всех событий, которые могут за ним последовать - будь-то негативных или позитивных - это все равно. И сейчас я хотел бы констатировать тот факт, что ворон, которого вы так опасаетесь, еще мог бы вам навредить. Видимых подтверждений такому повороту событий я не нахожу, однако это только увеличивает мои подозрения в их существовании. И поскольку я должен гарантировать безопасность любому, кто живет в этом городе, в том числе и вам, мне придется оставить вас здесь, в отделении. Можете мне поверить, что мои подчиненные настолько прозорливы, что не дадут вам пострадать от возможного безумия, оттого, что ворон завладеет вами всецело. Реально этот арест будет длиться недолго, однако формально я выпишу вам справку об осуждении на двадцать лет и обвиню вас в убийстве Сергея Вайлиуса. Этот своеобразный финт будет нести в себе лишь одну цель - создать вам необходимую психологическую охрану и наблюдение с помощью специальных приборов, которые имеются в нашей тюрьме. Только осужденные на двадцать лет и более могут, по существующим правилам, (отступать от коих категорически воспрещается), пользоваться этими приборами. Именно поэтому для вашего же блага я вынужден обвинить вас в убийстве. Такому решению вам, конечно же, следует радоваться - выйдя из-под ареста, вы сможете в будущем посвятить свою жизнь труду, от которого, в самом худшем случае, вам пришлось бы отказатьсяв в силу психологической порабощенности. И как только я пойму, что опасность миновала, - тут же освобожу вас.
Я удивлен своему новому положению, но потом смиряюсь и киваю. Следователь выписывает справку: "Обвинен в убийстве Сергея Вайлиуса. Срок - 20 лет". Ему приходится писать убористым почерком, чтобы все уместилось - слова "Обвинен в убийстве... Срок - ... лет" заранее напечатаны на справке тонкими зелеными буквами, а на месте имени жертвы и количества лет стоят такого же цвета квадратики - их-то и надо заполнить. Следователь приклеивает справку к моей левой руке, с тыльной стороны, чуть повыше запястья, (срабатывает ассоциативное мышление, и я тут же вспоминаю ворона, который перед смертью старался клюнуть милиционера в запястье - видимо, действительно прав следователь, и опасность нападения на мою психику сохраняется!), и тогда меня уводят.