Самолет делал широкие круги, и казалось, медленно снижался над Шереметьевым. Вера обычно плохо переносила посадку - закладывало уши и тянуло под ложечкой - и поэтому никогда не смотрела вниз на стремительно приближающуюся посадочную полосу. Но сейчас она не могла оторвать взгляд от иллюминатора.

        Была середина апреля, и городок под Вашингтоном, из которого она летела, был окутан нежной зеленью. Цветы азалии на солнечных местах уже начали открывать свои бутоны, готовясь украсить город тропическим буйством - яркими, почти неестественными красками - сиреневыми, розовыми, малиновыми, белыми, красными и тысячью других цветов и оттенков, которым даже и названия придумать трудно. Дома, опоясанные кустами азалии, как-бы хвастались друг перед другом своими нарядами, и на каждом повороте дороги нужно было крепко держаться за руль, чтобы не выпустить его, поразившись какой-нибудь почти гогеновской палитрой.

        В Вашингтоне наступила пора цветения японской вишни, и город покрыла белая воздушная пелена нежных лепестков, и даже стволы и ветки деревьев стали невидимыми под кружевными шапками цветов. И тысячи людей приезжали полюбоваться этим чудом.

        А здесь через стекло иллюминатора не было видно ни единого зеленого листочка. Черная, хмурая земля, еще твердая, промерзшая, местами была покрыта черно-белым снегом, ожидающим своего неминуемого весеннего конца, и потому тоже угрюмого. Мелькали какие-то домишки, развалившиеся сараи. У Веры комок подступил к горлу. "А все равно прекрасная! Вот что значит родная земля!" - думала она.

        Выйдя из самолета, Вера закружилась в суете таможни. Кое-как, торопясь, заполнила декларацию. Протянула ее служащей и приготовилась ждать, когда та начнет проверять багаж, но служащая устало махнула рукой - дескать, проходи! Вера, не понимая, продолжала топтаться у стойки.

        - Проходите, гражданочка! - недовольно и громко проговорила служащая.

        Услышав такое знакомое обращение, Вера подхватила вещи и вышла в зал ожидания. Она глазами искала родных. Шесть лет прошло с того дня, когда она в последний раз видела свою сестру Люду.

        Вдруг сбоку кто-то бросился к Вере и стал обнимать и целовать ее.

        - Вера! Верочка! Здравствуй! Наконец-то!

        Это была Люда. Вера отстранилась и долго смотрела на сестру, разглядывая ее похудевшее лицо и морщинки, появившиеся в уголках глаз. Но рот ее улыбался радостно всеми тридцатью тремя белоснежными зубами, а глаза счастливо сияли.

        И тут же, из-за чьих-то чужих спин возникла огромная фигура Андрея - мужа Люды. Он выхватил Веру из рук сестры, поднял над полом и стал трясти так, что у нее зубы застучали друг о друга.

        - Верка! Американка наша приехала! - вопил он.

        Люда останавливала его:

        - Тише ты, Андрей! Ты же из нее всю душу вытрясешь! Человек только что перелетел через океан, устал! Отпусти ее! Андрей бережно поставил Веру обратно на пол и подхватил огромными ручищами все ее вещи и даже ручную сумку - засунув ее подмышку.

        - А то ты в растрепанных чувствах растеряешь все! - объяснял он.

        В обнимку с сестрой Вера покинула здание аэропорта и подошла к машине, крошечной, похожей на маленькую зеленую божью коровку.

        - Пожалуйте в наш "Мерседес"! - сказал Андрей, галантно распахнув перед Верой дверцу зеленого жучка.

        Они ехали по Ленинградскому шоссе и Люда, не переставая, расспрашивала Веру о жизни в Америке, о муже и сыне. Вера говорила ей что-то в ответ, особо не вдумываясь в свои слова. Все мысли ее были не там, а здесь. Она посматривала на сестру, как бы заново узнавая ее, и почти также часто - в окно.

        За машинным стеклом мелькало еще не обустроенное шоссе, мусор на дороге и по обочинам. Невдалеке сиротливо стояла заброшенная стройка.

         От щемящей любви к этому городу, который в душе она не покидала никогда, у нее снова сжало горло. Но, видя, как грязные машины ловко и весело, не обращая ни на что внимание, бегут по шоссе, обгоняя друг друга, виляя немытыми задами, проталкиваясь в свободное пространство, почти подталкивая друг друга - совсем, как люди, спешащие утром в метро - Вера успокоилась. Она стала постепенно вспоминать свою прежнюю жизнь здесь и привыкать к этой новой, изменившейся жизни, но, все такой же суетной и неустроенной.

        На следующий день Люда с мужем отправились по магазинам пополнять изрядно оскудевшие после вчерашнего застолья запасы продовольствия.

        Вера осталась дома с племянником Максимкой. Она с интересом наблюдала, как Максимка увлеченно играл на полу с привезенным ему в подарок солдатом-роботом. Внушительных размеров робот со страшным грохотом и скрежетом шагал по комнате, высоко поднимая металлические колени, стрелял из автомата, рубил саблей, врезанной в рукав его блестящего скафандра. Кроме того, грубым голосом хрипло выкрикивал на английском языке: "Руки вверх! Бросай оружие! Сейчас стрелять буду!" - И при этом у него на лбу угрожающе вспыхивали разноцветные лампочки. Вообщем, вел себя довольно бесцеремонно, как и полагается, наверное, солдату могучей "сверхдержавы".

        Вера достала из сумки еще до отъезда подготовленную записку - расписание того, что ей предстояло сделать, с кем встретиться, кому позвонить. Под номером один было начертано жирными буквами и даже подчеркнуто красным карандашем: "Кладбища". И перечислены - целых пять!

        "Да! "Любовь к родительским гробам" нас до добра не доведет! - подумала Вера. - За десять дней - пять кладбищ! Многовато!"

        Она вздохнула.

        "Ну, что поделаешь - святое дело!"

        Жизнь Веры как бы вернулась в свое прежнее русло, какой она была шесть лет тому назад. Вера прыгала из троллейбуса - в метро, из метро - в автобус. Проталкивалась через толпу, задевала кого-то локтем, плечом и при этом не извинялась, как это принято в Америке, а в спешке продолжала свой путь. Передавая водителю деньги за билеты, потом - обратно - билеты, соприкасалась с чьими-то руками. Ей хватило и дня, чтобы снова привыкнуть к живым людям вокруг, к их нечаянным прикосновениям.

        Она с тайной радостью ловила взгляды, скрытые в Америке за стеклами машин. Взгляды любопытные, равнодушные, усталые, раздраженные, задумчивые. Некоторые недовольно поглядывали на нее, дескать, что это она пялится на них. Вера в смущении отводила глаза. Но невольно она любовалась людьми. Как много красивых, одухотворенных лиц! Пусть даже утомленных, погруженных в свои заботы, но все равно - таких близких! Только сейчас Вера поняла, как она соскучилась по ним! По Москве - конечно! Но больше всего - по лицам людей - молодых и старых, простых и интеллигентных, детей и подростков.

        Ее дни были заполнены до предела встречами - с родными, сослуживцами, школьными и институтскими друзьями.

        Постепенно список необходимых дел укорачивался, и вот уже осталось два дня и одна строчка в записке - Елена Ивановна. Знакомая старушка - Фаина Марковна, попросила Веру передать в Москве письмо своей близкой подруге, Елене Ивановне. Вера позвонила ей и хотела договориться о встрече - где-нибудь на станции метро. Но Елена Ивановна оказалась нездорова и попросила Веру привезти письмо к ней домой. Она жила далеко - на противоположном конце Москвы - на Рязанском проспекте, и Вера было подумала оставить письмо сестре, чтобы та передала его позже, после ее отъезда в Америку. Но Елена Ивановна сказала, что очень хотела бы встретиться с Верой и пораспросить ее о Фаине Марковне. И Вера, пожалев старушку и отложив намеченный поход за сувенирами, согласилась приехать.

        Путь был далекий, со множеством пересадок, и она решила для экономии времени подхватить какую-нибудь частную машину. Положив в сумку приятно похрустывающий толстый конверт, Вера вышла к остановке автобуса и подняла руку. К ней тут же подъехала машина неизвестной марки и из-за толстого слоя грязи, покрывавшей ее от колес до крыши - непонятно какого цвета. Открылась дверца. Седовласый мужчина, взглянув на нее поверх очков, спросил:

        - Вам куда?

        - Рязанский проспект, - ответила Вера.

        - Садитесь, - пригласил водитель.

        - Сколько? - спросили Вера.

        - Сто рублей, - ответил он.

        - Сто долларов? - машинально повторила Вера.

        - Нет, мадам! Не сто долларов. Всего лишь сто рублей, - улыбаясь, сказал седовласый.

        - Ой! Что это я говорю! - смутилась Вера. - Конечно - рублей! Я оговорилась! У всех сейчас доллары на уме! - казала она, садясь рядом с водителем.

        Вера почему-то испугалась, что он догадается, откуда она приехала, и продолжала объяснять свою оговорку, кляня себя в душе за глупость.

        Мужчина молчал и, улыбаясь, ждал, когда она успокоится. Наконец, Вера выдохлась и сосредоточилась на дороге. И тут одно беспокойство сразу же сменилось у нее другим. У Веры появилось реальное чувство, что машина, в которой она едет, сейчас развалиться на мелкие кусочки!

        Привыкшая к бесшумному ходу своей "Тойоты", она со страхом прислушивалась к заунывному гулу мотора, подозрительному зловещему скрежетанию, и даже побулькиванию. Ей казалось, что все части машины собраны с какими-то зазорами, и при движении они лихо трутся друг друга, издавая самые немыслимые звуки. Вера в панике ухватилась руками за сиденье, как-бы стараясь удержать машину от неминуемого распада на отдельные составляющие.

        Но водитель беззаботно насвисвистывал веселую мелодию. Машина бесстрашно подпрыгивала на колдобинах и даже умудрялась обгонять каких-то, наверное, еще больших калек, тащившихся по шоссе. И все эти замызганные средства передвижения катились по дороге в странной гармонии, каждую минуту на грани аварии, наскакивая друг на друга, по-хулигански подрезая перед самым носом и неожиданно тормозя или прибавляя ход.

        Мужчина за рулем заметил ее волнение, и с удивлением покосившись на Веру, завел разговор о погоде, что, дескать, только что был собачий холод, а теперь вот почти жара, даже без куртки ходить можно.

        Вера, разлепила пересохшие губы и постаралась кое-как поддержать разговор, не отрывая тревожных глаз от дороги и отмечая про себя, что, хотя в самой Москве снега уже нет, но листва все еще не распустилась, и только на пригретых солнцем бугорках, у торчащих колючими вениками кустов уже набухли весенние почки.

        Вера стеснялась расспрашивать мужчину и боялась показать свою неосведомленность о московской жизни, поэтому продолжила неистощимый разговор о погоде, стараясь избегать других тем.

        Не торопясь, они доехали до нужной улицы. Седовласый повернулся к ней и, улыбаясь, смотрел, как она отсчитывает деньги. Протянув купюры, Вера сказала:

        - Вот сто рублей. Спасибо. До свидания.

        Мужчина взял деньги и, задумчиво пошлепывая ими о колено, спросил:

        - Вера, а ты давно в Америке живешь?

        Вера, собравшаяся было выйти из машины, плюхнулась обратно на сиденье и, открыв рот от изумления, уставилась на водителя.

        - А я тебя почти сразу узнал, - продолжал седовласый, - Особенно, когда ты струхнула, разволновалась и губу прикусила. Я тогда подумал: "Это точно Верочка Ильина!" Ну, что ты меня все еще не узнаешь? - рассмеялся он, разглядывая Верину растерянную физиономию, - Здорово же меня жизнь, видно, разукрасила!

        Вера вглядывалась в его лицо и, постепенно, как-бы невидимым ластиком стиралось все привнесенное временем - седые волосы потемнели, глубокие продольные морщины на щеках превратились в задорные ямочки, вишневые круглые глаза заискрились.

        - Мишка! Соснов! - радостно вскрикнула она. - Это ты! Вот так встреча!

        - Я! Я! Ну, здравствуй, однокласница!

        Он схватил ее руки и крепко сжал в своих ладонях. Вера, смеясь, высвободилась:

        - Ну и силища у тебя! - сказала она, встряхивая кисти рук.

        - Ой, извини, не рассчитал! Это я от избытка чувств! - А ты совсем не изменилась! - говорил он, слегка отдалившись и склонив голову на бок. Все такая же симпатяга!

        - Ну, конечно! - с сомнением протянула Вера, покачав головой. - Да и как же я могла измениться? Ведь всего каких-то двадцать лет прошло с нашей последней встречи. Шутник ты, Мишка!

        - А ты все такая же - фома неверующий! - вздохнул он.

        Посерьезнел, и спросил, внимательно посмотрев на Веру:

        - Так, когда же ты, пташка, через океан перелетела? И какими ветрами тебя занесло так далеко?

        - Да уже больше шести лет. Муж попался выездной. И, главное, как это не звучит фатально - волею судеб.

        - Ну и как, нравится... - начал было Миша.

        - Только прошу, не спрашивай, нравится ли мне Америка! - прервала его Вера.

        - А я как раз собрался... - признался Миша.

        - Америка - не девушка. Страна неограниченных возможностей. Слыхал о такой?

        - Краем уха. Ну и как там с этими самыми возможностями?

        - Используем по мере сил. Вот только нужна молодость и азарт. Сын один из лучших университетов закончил. Работает. Дальше учиться собирается. Ну а мы - его успехам радуемся. И сами стараемся Америку, которая нас приняла, не подводить и Россию не забывать. Ты лучше расскажи, как ты эту битву за демократию пережил? - спросила Вера.

        - Без шрамов не обошлось, - отвечал Миша. - Работал инженером на заводе. Хороший завод был, нужную продукцию выпускал. Тут грянула гласность, а там - и перестройка с демократией. Все вдруг стали суверенными. Расселись по своим горшкам. И у нас поставщики в одном государстве оказались, а потребители - в другом. Связи порвались. Завод развалился. Теперь рынок на месте завода. Вот тогда меня инфарктом и тряхнуло. Ну, ничего, выкарабкался. Собрались мы небольшой группой - инженеры, конструкторы, рабочие. Что-то вроде кооператива. Стали работать и постепенно на ноги встали. Трудно было, конечно. Не привыкли мы к рыночной системе, которая с советским воровством скрестилась. Но делать нечего. Осваеваемся потихоньку.

        - А как дети? - спросила Вера.

        - Дети нормально. Правильную дорогу выбрали - по финансовой части пошли - в банках работают. Зарабатывают хорошо. Не жалуются. Семьями обзавелись. Совсем самостоятельные стали. А ты помнишь, Вер? - Миша улыбнулся и таким знакомым жестом провел рукой по седой шевелюре. - Как я тебе записочки на уроках подбрасывал? Ух, меня тогда Александра Ивановна песочила! К директору школы водила! Родителей вызывала! Дескать, не имееешь право влюбляться, пока аттестат зрелости не получил!

        - Да, нравы были строгие! - Вера вздохнула. - Как давно все это было! В прошлом веке!

        - Эй! А ведь действительно - в прошлом! А помнишь, мы в поход ходили? И к вам в палатку ночью мышь забежала? Ты выскочила вон и всю ночь на пеньке просидела, а я вокруг пня ходил, как стражник, чтобы ни одна мышь, ни какая другая зверюга к тебе не подкралась.

        - Вот это точно с прошлого века совершенно не изменилось! - сказала Вера. - Я бы и сейчас, увидев мышь, на пень забралась!

        Они рассмеялись.

        - А ты что, здесь, на Рязанском проспекте остановилась? - спросил Миша.

        - Да нет. Понимаешь, одна старушка другой через океан руку помощи протянула. Вот я эту помощь и доставляю.

        - Молодец твоя старушка! - заочно похвалил Миша Фаину Марковну. - Тоже, наверное, пенсионерка - не лишние отдает.

        Они замолчали.

        - Хорошо бы встретиться где-нибудь в подходящей обстановке - не на колесах, поговорить, - сказал Миша, вопросительно взглянув на Веру.

        - Ты знаешь, Миша, я ведь послезавтра улетаю. С родными надо попрощаться, с сестрой.

        - Все ясно. Я понял. Жаль, конечно!

        И вдруг он оживился:

        - Вера, ведь в будущем году будет круглый юбилей нашего выпуска! Помнишь? Может быть, приедешь? Опять соберемся в хорошем ресторане, как в прошлый раз. Двадцать лет тому назад. А? Приедешь?

        - Я постараюсь, Миша. Здесь обещать легко! А перелетишь через океан, так оттуда выполнять обещанное будет намного труднее! Я знаю! Но я очень хочу приехать!

        Вера достала из сумочки маленькую карточку.

        - Вот мой адрес и телефон.

        Миша вырвал из блокнота листок, написал на нем и отдал его Вере.

        - Пора прощаться, Миша! - сказала Вера.

        Он повернулся к ней, обнял Веру обеими руками и дружески похлопал по спине.

        - Э-эх! В машине и обнимаешься как-то криво, наискосок! - посетовал он.

        Вера потрепала его шевелюру и, открыв дверцу, вышла из машины.

        - Ну, бывай! - Не забывай! - крикнул ей вслед Миша.

        Он газанул - и машина, громыхая, как консервная банка, лихо встроилась в движение. А Вера еще долго стояла на тротуаре и смотрела, как Миша издалека прощально подмигивает ей фарами.

        Прошло больше полугода после возвращения Веры в Америку. Наступил Новый год, а за ним - и Старый. На Старый Новый год Вера всегда доставала потрепанную записную книжку и обзванивала своих друзей, большинство которых были там - в Москве.

        Первой она позвонила своей школьной подруге Наташе. Та сообщила ей, что в канун Нового года опять стала бабушкой.

        - Поздравляю, Наташа! Ты ведь уже трижды бабушка! Можно сказать, бабушка-героиня нашего класса!

        - Спасибо, Вера! - ответила Наташа совсем близко, как будто за стеной. И, помедлив, неожиданно серьезным голосом добавила: - Ты знаешь, Вера, что случилось?

        - Нет, а что? Говори, не тяни!

        - У Миши Соснова второй инфаркт случился неделю назад. В тяжелом состоянии в реанимации лежит.

        В трубке была тишина.

        - Вера, ты слышишь меня? - кричала Наташа. - Алло, алло! Вера, Верочка! Скажи что-нибудь!

Рассказ опубликован 16 января 2004 года в Нью-Йорке.