|
4
Ужинали в замке по обыкновению поздно. Так было заведено у праздных людей, которым не нужно чуть свет вставать и бежать горбатиться в поле, к тому же, рассеянный свет свечей приятно смягчал лица, что особо ценилось дамами не первой свежести, а также кавалерами любившими заложить за воротник.
Свечи горели в многоярусной хрустальной люстре, оплывали в кованных, бронзовых канделябрах, отражались в зеркалах, столовых приборах, масляно лакировали белоснежные фарфоровые супницы и соусницы, которыми был уставлен стол. Соусов было много, даже на взыскательный вкус "гурманки-француженки". Чесночные, луковые, грибные, на сметане, с хреном, с брусникой. В одной из соусниц, я с удивлением обнаружила, так называемый "серый польский соус". По части соусов, повар в замке обладал отменным вкусом. Во всем же остальном - нет. Замковая кухня была сытная, но тяжёлая и жирная. Подали жареного гуся с капустой, густой суп-пюре на сливках, жареный свиной шницель, паштет из гусиной печёнки. В глубоких блюдах плавали какие-то варёные шарики из теста, щедро политые свиным салом, либо маслом - эти местные изыски я попробовать не рискнула. Не потому, конечно, что была так уж привередлива, в моём трущобном детстве доводилось и гнилую селёдку есть.
Но вот теперь, когда я "маркизой" восседала за столом с накрахмаленной скатертью, "трущобная девчонка" взглянув на всё это изобилие, завопила мне в ухо моим же голосом:
"Господи боже, да тут еды на целую ораву, а они и не едят ничего! Ох, какой чудный сыр, как славно пахнет и совсем недалеко, только руку протяни..."
Я поспешно загнала нахалку обратно, в тёмный уголок моего подсознания. Сыр на столе аристократов стоит не для того, чтобы его гости ели. А только изобилия ради. Откусить даже кусочек - значит, продемонстрировать дурной вкус, хорошо воспитанная девушка позволить себе этого не могла.
Дервард воспитывал меня так: усаживал голодную за накрытый стол, а рядом своего котяру, и как только я делала что-то не так, Рубака ударял мне по пальцам своим хвостом. Хвост у него только с виду пушистый и мягкий, на самом деле, что плётка кручёная.
Не знаю, с чьей помощью воспитывали Аделу, но ела она отменно плохо. Молодая графиня с такой грациозной тоской опускала ложку в суп, что хотелось её в этом супе утопить. Я бы ещё поняла, если бы Адела с таким видом смотрела на своего мужа, ему-то как раз не возбранялось есть нормально, что он и делал с аппетитом присущему здоровому мужчине, впрочем, без жадности. Или на свою мать, хотя нет, на Фриду, когда она ела, стоило взирать с удивлением, граничащим со страхом. Фрида так увлеченно обгладывала гусиные ножки, что казалось, как только они закончатся, она тотчас примется за присутствующих. Чувствовалось, что это одно из её любимых занятий. Это стало понятно ещё и потому, что когда у одного из двоих юных лакеев, наливавших графу вино, дрогнула рука, и он уронил крошечную рубиновую каплю на скатерть, Фрида и глазом не моргнула.
Зато Збишека неловкость лакея вывела из себя:
- Мадам, в конце концов, можно же нанять более опытную прислугу, в другой раз он мне камзол жиром заляпает, - выпалил он, в раздражении комкая и бросая салфетку. - Эти вечные крестьянские дети мелькают, как в калейдоскопе... - он вдруг осёкся и искоса глянул на жену, которая продолжала уныло полоскать ложку в супе, за последние полчаса там не убавилось ни на каплю.
А и в самом деле, как это я не отметила, отчего это вся прислуга в замке состоит исключительно из подростков и детей?
- Мальчик будет строго наказан, - не глядя на зятя, сухо обронила Фрида и ласково улыбнувшись шницелю сменившему гуся, быстро насадила на вилку кусок мяса.
- Я совсем не к этому стремился, - пошёл на попятную Збишек и слегка развернувшись ко мне пояснил: - Причина моего раздражения, маркиза, кроется в том, что я приказал доставить к сегодняшнему ужину очень дорогое вино, урожай 1621г. Мы подаём его крайне редко, остались считанные бутылки. Но слуги у нас столь небрежны, что кто-то из них ухитрился не так давно разбить бутылку, стоившую целое состояние.
- Право, граф, очень любезно с вашей стороны угостить меня таким изысканным вином. Но, возможно, стоило приберечь его для более торжественного случая, к примеру, императрица Мария-Тереза пожалует с неожиданным визитом.
Я намеренно села слева от графа, так как когда я улыбалась, на правой щеке у меня появляется ямочка, против которой мужчинам всегда было трудно устоять. И Збишек не устоял:
- Императрица в силу своего преклонного возраста вряд ли решится на такое путешествие. Кроме того, даже в молодости у неё никогда не было столь очаровательной улыбки, как у вас маркиза.
- Она мать нашей королевы и прекрасная женщина, но это правда, уже немолода. А вот фрейлины при её дворе, я слышала, есть настоящие красавицы.
- Против вас сплошные уродины.
- Быть того не может, вы лукавите, граф!
- Уверяю вас, маркиза, всё так и есть.
- Я была фрейлиной императрицы, до того как вышла замуж, - спокойно произнесла Адела, наконец-то отодвигая от себя тарелку cо злосчастным супом.
- Конечно, дорогая, я помню, ты и была единственной лилией в этом саду, заросшем чертополохом. Один из твоих поклонников всерьёз считал, что ты питаешься исключительно амброзией и оттого у тебя такой несравненно нежный цвет лица, тебя так и называли Лилия-Адела. Впрочем, только не сегодня, ты что-то бледна, тебе нездоровиться?
Сказано было самым любезным и заботливым тоном, но у меня создалось впечатление некого скрытого намёка, издёвки, от которой граф не смог отказаться даже в присутствии посторонних.
После его слов я внимательней посмотрела на Аделу. В самом деле, выглядела она неважно. Пудра, которой Адела обычно не злоупотребляла, так как по праву гордилась своей хорошей кожей, сегодня была наложена толстым слоем, но как-то небрежно и не смогла замаскировать тёмные круги под глазами. Взгляд безучастный, потухший. При всем том, наиболее странными выглядели руки Аделы, вероятно это стоявшая неподалёку от неё позолоченная сахарница давала такое отблеск, но только изящные кисти рук молодой женщины казались пергаментно жёлтыми, как у старухи. Я не успела укрепиться в своих подозрениях, так как Адела внезапно поднялась и, процедив сквозь зубы:
- Жуткая мигрень, пойду прилягу, - быстро удалилась.
Её ближайшие родственники ничуть не обеспокоенные её уходом продолжали заниматься каждый своим делом: мать насыщаться, куда только в неё всё это входило, а муж смаковать своё драгоценное вино.
- Приступы мигрени в самом деле бывают мучительны, особенно для столь хрупкой женщины, - прервала я затянувшиеся молчание.
- У Аделы превосходное здоровье, - заявила Фрида, задумчиво рассматривая десерт, - она самая младшая из моих шести дочерей и никогда ничем не болела.
- О, у Аделы есть сёстры! Полагаю такие же красавицы?
- Нет. Они все умерли одна за другой, не перешагнув порог совершеннолетия,- и заметив, что я собираюсь выразить ей сочувствие, продолжила, - не стоит маркиза, детская смертность обычное дело в наших краях, я давно уже смирилась.
Я не стала дожидаться окончания ужина и, отговорившись усталостью, ушла к себе. Мне нужно было подготовиться к ночной прогулке, а так же кое о чём подумать.
Дело в том, что я узнала редкостное вино Збишека. Вопрос - кто крадёт его из замкового винного погреба и поставляет Саваушу?
5
Ох, не знали хозяева, кого они пригрели под своей черепичной крышей! Глухой ночью, когда все в замке давно спали, "злокозненная маркиза" выскользнув из отведённой ей башенной комнаты, змейкой прокралась на второй этаж и проникла в картинную галерею...
Картинная галерея - непременная принадлежность всякого уважающего себя замка Замок без картинной галереи также немыслим, как порядочная собака без блох или как прекрасная дама на балу без веера. Сравнение это не должно удивлять, ведь такая пара всё ещё не редкость. Часто дама, не утруждающая себя мытьём, прячет под своими широкими юбками маленькую собачку, дабы та служила ей живой блохоловкой. Я встречала подобное в просвещённом Лондоне и в галантном Париже. Впрочем, в Версале по прихоти королевы "австриячки", всё реже. Мария- Антуанета сама каждый день принимает ванну, в которую добавляют смесь из очищенного сладкого миндаля, сосновых орехов, льняных семян, корня алтея и луковиц лилий, и от своих придворных требует безукоризненной чистоты. В снежной России так же приняты частые омовения, что удивительно, даже среди простого люда. Дервард сейчас в Санкт-Петербурге, под именем графа Салтыкова. Мысль о Дерварде как всегда заставила меня поморщиться от сознания вины и усмехнутся. Что бы он сказал, обнаружив меня здесь посреди ночи? Верно, что-нибудь забавное, наподобие: "Элфин, а давай ты не будешь воровать эти картины. Они слишком уродливы"
Уворовывать семейные портреты Альдринген я точно не собиралась. Хотя один портрет был мне определённо нужен. Нашла я его довольно быстро, так как Савауш подробно рассказал о его местоположении. Располагался он напротив окна и довольно высоко от пола. Хорошо, что я ведьма и для меня последнее обстоятельство не проблема, а то пришлось бы ещё лестницу искать. Зависнув наподобие несоразмерно огромной моли прямо около картины (на ночную прогулку снарядилась по-мужски, только накинула на плечи шаль, и теперь концы её сиротливо болтались у меня за спиной) я подсветила её огарком свечи.
Это был парадный портрет дворянина в полный рост. Молодой человек, облачённый в одежды начала 17 века: гофрированный воротник, короткая, бархатная куртка с разрезами по рукавам, так чтобы была видна сорочка, широкие бриджи, стоит вполоборота, сжимая одной рукой хлыст, а на другой, затянутой в перчатку и полусогнутой в локте, сидит, расправив крылья, большая птица. Парень, как видно, собрался на соколиную охоту. Поза художнику не удалась - слишком уж картонная. Но у него было открытое, чуть длинноватое юношеское лицо, обрамлённое по моде того времени тщательно подкрученными тёмными волосами, и это искупало погрешности работы.
Портрет был вставлен в раму - тяжелую, резную, с позолотой и причудливым узором из побегов и мясистых листьев, оканчивающих по углам розетками. Дотянувшись до верхней розетки, я слегка нажала, а потом повернула её против часовой стрелки, тем самым, приведя в действие некий рычаг, который, толкнув картину изнутри, заставил её повернуться. В образовавшуюся при этом вращение щель мне и предлагалось пролезть.
Так я попала в каменный коридор, достаточно широкий, чтобы могла пройти даже дама в кринолине, либо очень тучный человек, но он был довольно низок для высокого. Коридор шёл непрерывной извилистой лентой, лишь кое-где попадались неглубокие ниши. Входить в них я не пыталась, так как для этого нужно было хорошо знать их назначение, наверняка там были и ловушки, после которых костей не соберёшь. Оно мне надо - быть нанизанной на острую пику, как бабочка на булавку или валяться в подземелье, придавленной тяжеленной плитой? Тем не менее, я внимательно отмечала каждую нишу, так как эти единственные ориентиры мне положено было считать, так же как и шаги между ними, всё для того, чтобы найти ту единственную, правильную для меня.
Отчитав от восемнадцатой сорок шагов и развернувшись на месте влево, упираюсь носом в каменную кладку. Не сразу, но нахожу камешек-замочек, который поддаётся под моей рукой, после чего с ужасным скрипом и грохотом часть стены откидывается вперёд. Осторожно прохожу по образовавшемуся мостику к началу винтовой лестницы уходящей во тьму...
Лестница окончилась, когда мой свечной огарок почти догорел, и я рисковала очутиться в кромешной темноте. Вот где бы пригодилось "кошачье зрение", Дервард это умеет, он принимает для того жутко вонючие препараты, после которых его потом неделю рвёт. Обещает, впрочем, что со временем найдёт другое решение.
Толкнув последнюю преграду - деревянную панель, наконец, попадаю в вожделённое место.
Панель, скрывающая потайной ход, находилась за спинкой стариной кровати. Сотворенная ещё во времена царя Гороха, кровать обладала всеми необходимыми достоинствами того времени. Средневековая кровать, это вам не изнеженные перины 18 века, а персональная мини крепость. Громоздкая и массивная, разве что всемирный потоп мог сдвинуть её, хотя и тогда она пришлась бы к месту, так как там были ступени и высокие бортики как у лодки, а крепкие подпорки балдахина вполне могли послужить мачтами. Кровать была достаточно вместительна для того, чтобы за своими плотными занавесками укрыть парочку свиней, бочонок рома или вооружённый до зубов отряд, как кому больше приходиться по вкусу
Вот только мне кровать не понравилась. Ведь это была не моя крепость, я как враг находилась снаружи.
А внутри кто-то был.
Как-то неуютно мне от этого стало и в животе холодно, словно его уже шпагой проткнули. Я с тоской огляделась в поисках чего-то, напоминающего дрын (меч, топор, алебарду). Но это была очень скромно обставленная комната, не убого, а именно скромно, ничего сверх необходимого. Всё добротное, тяжёлое и старомодное. Помимо кровати: кресло, стол и ещё "комод господина Буля", модный в начале века - чёрного дерева, с золочением и черепашьими вставками. И вот на комоде-то и отыскалось подходящее средство индивидуальной ведьменской защиты - тяжёленький бронзовый канделябр с витой ножкой. Где-то я такой уже видела?
Покрепче перехватив канделябр обеими руками и плавно воспарив, как ангел мести, я легонько носком откинула занавесь.
Ну и нечего такого страшного... не свинья, не мужчина. Девушка. Правда, мёртвая, но с кем не бывает. И не так что бы и очень мёртвая... наверно совсем недавно умерла. Нет отвратительных признаков разложения. Я старательно принюхалась - пожалуй, и запаха тлена нет.
Последнее было немаловажно, так как я встречалась с мертвецами, которые отлично выглядели и даже приобрели цветущий румянец после похорон, но тошнотворно пахли. И потому механически переходили в разряд "тех, кого мы выслеживаем, догоняем, а затем отрубаем и сжигаем мерзкую башку" - в этом собственно и заключалась работа Дерварда, к которой он меня старательно готовил, выучивал и приваживал. Учитель был хороший, а вот ученица так себе. Поскольку не отвечала главному требованию: "все вопросы к нежити - после кремирования".
- И почему мы должны убивать эту несчастную девочку-русалку, а не негодяя графа Орлова, который довёл её до такой "жизни" - соблазнил, а потом бросил?
- Потому что приехали мы в Петербург по приглашению графа Орлова. Под именем графа Салтыкова и его сестры Лизы, живём в его доме и оказываем ему любезность, устраняя беспокойную нежить. Элфин, ты не должна её жалеть, она уже не человек.
- А мы с тобой люди? Чем мы-то лучше?! Разве не такая же нежить?! Сколько раз ты УЖЕ был мёртв?
- Может и не совсем люди, но мы с тобой всё ещё хорошие, Элфин. А она уже нет. И будет убивать тех, кто этого не заслужил. Поэтому ты должна сделать своё дело - выманить и отвлечь русалку, она знает, что ты ведьма, не боится и доверяет, раз всё тебе рассказала. А мы с Рубакой - своё.
Я не послушалась Дерварда. Пожалела русалку.
Через неделю, неподалёку от мужского монастыря, из реки вытащили мальчишку-послушника. Монахи рассказали, что видели русалку, совсем ещё девочку.
Дервард оказался прав. Самое плохое было не то, что я отпустила нежить. А то, что я не перестала её жалеть.
Мысли мои вернулись от событий недавнего прошлого к таинственной незнакомке на кровати. Да, у меня, хм, сложные моральные проблемы в отношениях с нежитью, но, при всём при том, становиться чьим-то сюрпризным поздним ужином я не собираюсь. Как известно, упыри совершенно безмозглые, неприятные и хитрые создания. Но, если правильно применить эффект неожиданности... примерившись, изо всех своих дамских сил весьма чувствительно пинаю незнакомку в бок. Она НЕ открыла налитые кровью глаза, НЕ оскалила белые зубки и НЕ вытянула хищно заострённые когти, вообще ничем не выразила своего неодобрения моими действиями, а продолжала достойно возлежать как обычная упокоившаяся покойница.
Тогда и я, успокоившись, присела на краешек кровати, внимательно разглядывая и задавая себе вопрос: кто она и почему лежит тут забытая, как ненужная вещь?
Была она, верно, чудо как хороша при жизни, оставаясь прекрасной и после. Тяжёлые каштановые косы, перевитые жемчугом, венцом обрамляют высокий лоб. Нежный овал лица, правильный нос, редкость в этой части Европы, где всё больше щеголяют немецкими шнобелями и тяжёлыми подбородками. Тонкие брови вразлёт, длиннющие ресницы, губы чуть великоваты, но то неправильность бутона розы. С таких мадонн пишут, обожают, поклоняются как святыни или ненавидят. Красота вызывает сильные чувства, вот только не у всех они добрые. Страсть вообще доброй не бывает, могут и убить... А вот оно что! От моего пинка шёлковая косыночка, повязанная на шее девушки, сместилась, под ней скрывался глубокий порез, который шёл вдоль сонной артерии. Рана смертельная и быстрая, мучаются при этом недолго.
Была там ещё странность, всякая рана оставляет кровоподтеки, а тут чисто, даже крохотного синяка нет, а ведь бедняжка должна была буквально истечь кровью.
Необычная покойница вызывала у меня сильные подозрения - похоже, я нашла предыдущую хозяйку замка. Но, судя по словам Аделы и Савауша, она умерла полгода назад. Меня ввели в заблуждение? Распутать этот клубок будет непросто, а мне пора было выбираться - скоро рассвет.
Пришлось возвращаться тем же путём, что и пришла, хотя и был соблазн открыть окно и пролететь по воздуху. Но закрыть с обратной стороны тяжеленную, дубовую раму я бы точно не смогла, а было важно оставить всё как есть.
|