Да уж, вот и попал я на суд. Ну что, куда деваться, надо идти. Блин, ведь знаю, что ничего уж очень плохого в жизни не совершал, а страшно безумно. Ну, бреду я потихонечку к престолу, времени теперь на всех хватит, а сам свои грехи и прегрешения в уме перебираю. На ад вроде не тянет, но кто его знает, может у них там,
в раю, и мест то давно нет.
-Преклони колени, сын мой! Ибо будешь судим по делам и по думам своим!
У черт! Блин, черта ведь нельзя даже в мыслях. Прости господи, одумался. Как это я про мысли то не вспомнил? Гадостей за жизнь наверно столько передумал, что придется мне на самом адском дне гореть.
И пошло поехало, как стали меня по костям разбирать, с самого рождения и до последнего дня. Такое рассказывали, ужас. В общем, выходило, что большего грешника на земле и не было, за редким исключением. Потом, правда, типа адвоката кто-то глаголить начал, и вроде как я все лучше и лучше становился, словно помои под душем смывал. Ну и под конец приговор.
-Прими же, сын мой, участь свою! Не достоин ты рая, но и в ад тебя свергать нельзя! Будет дарован тебе второй шанс. Было в твоей жизни прегрешение не прикрытое. Закроешь его и впущен будешь в райские кущи.
Тут меня в сторонку отводят, и объясняют, дескать в молодости попросила меня бабуля перевести ее через дорогу, а я ее матерным словом и приложил. Вернут они меня в тот день, и если уважу я старушку, то мимо ада и проскачу. И ведь вернули.
Стою я у перекрестка. Лето. Жара. Мне лет двадцать. Сразу вспомнилось, что бегу я на свидание, и опаздываю уже. Тут и бабуля подскочить не замедлила. В обоих руках авоськи набитые. Сгорбленная и страшная. Понятно чего я ее в первый раз обложил, меня красавица ждет, волнуется, а тут такое.
-Милок, будь добр, через дорогу помоги перейти, а то мне боязно.
-Конечно бабушка. И сумки свои давайте.
Это я себе место в раю начал отрабатывать. Перешли мы. Попытался я ей обратно авоськи всучить, а то с ними в рай особо не воспаришь, а она.
-Милок, а не донесешь ли ты их до дому, до моего. Больно они тяжелые.
Взлет откладывался. Ну что, пара минут мне погоды не сделают, побрели до дома. Из обшарпанной квартиры на меня с лаем бросились четыре мелкие шавки. Теперь понятно для кого такие сумари пер. Бабуля засуетилась, вырвала у меня катомки, забегала, закудахтала, а я стал принюхиваться к запахам райских кущ. Запахло селедкой.
-Милок, а не вынес бы ты мусор, а то мусоропровода в доме нет, а до бачков далеко.
Да, не думалось мне, что путь в рай лежит через загаженный подъезд и пустынный мрачный дворик. Бачки и правда оказались далеко, пока я брел туда обратно, я представлял, что еще может потребовать неугомонная старуха.
-Милок, вывел бы ты собачек погулять.
-Милок, а не починишь мне кран, а то течет.
-Милок, найди на антресолях старый патефон.
Почини, прибери, достань, убери. Собаки, заразы, в туфли нагадили, всей стаей наверно. Привлекательность рая стала неумолимо меркнуть.
-Милок, слушай (тон бабули как-то подозрительно изменился) ты такой добрый, учтивый, а не мог бы ты...
Наверно это сдали нервы. Мне, почему-то, представилась бабка, в кружевном нижнем белье, призывно облизывающая языком дряблые губы, и тянущая ко мне руки. Мат вырвался непроизвольно, зато потек бурной очищающей рекой. Наплевать было на рай, на ад и вообще на все! Единственным желанием было поскорее убраться подальше от этой проклятой старухи! Когда же я иссяк, и явственно начал ощущать, как нагревается подо мной пол, бабка закончила.