Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Агнец на гербовом щите

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:

Герб несвижских Радзивиллов [Такой, по фантазии автора, был изображен на щите вместе с агнцем. ]

   АГНЕЦ НА ГЕРБОВОМ ЩИТЕ
  
  

Из россказней Михася Папени, домотканого археолога. 1.

"Мужество - в том, чтобы стремиться к трудностям".

Девиз рода князей Радзивиллов

  

   Я помешал палкой в костерке. Нужды в этом не было - огонь горел ровно, потрескивая как нельзя более уютным образом. В самом костерке - тоже: ночь была июльская, теплая. Просто наша археологическая компания разыгралась на радостях в отсутствие главного раскопочного начальства, которое отправилось в город, чтобы доложиться начальству еще главнейшему.
   А я сам...
   Ну, во-первых, я культуролог, а на работу в поле стараются брать историков, причем сильный мышцей студент-второкурсник всегда даст фору хилому дипломнику и уже тем его предпочтительней. Очевидно, оттого наша дружная гомельская компания слегка меня и сторонилась, особенно во время пирушек.
   Во-вторых, сам повод для радости был какой-то... амбивалентный, что ли. Вчера посреди руин бывшего монастыря иезуитов, где мы сотворили раскоп, один из нас обнаружил остатки двух знаменитых слуцких поясов. Перемешанные с мелкими фрагментами скелетов и тряпьем, в которое обратилась одежда, почти неотличимые от земли, кое-где спутанные в комок, они всё же блестели чистой золотой нитью, едва на них падал луч света. Мне не привыкать, что археологи по своей природе нищекрадцы, помоечники и гробозоры, тем более что тут не было никаких следов захоронения. Будто эти двое обнялись напоследок, да так и застыли в последнем сне. Ничего удивительного, кстати, - всякие там рокоши, нашествия завоевателей и национально-освободительные войны сотрясали этот край с периодичностью нильских наводнений. Одна из них в конце восемнадцатого века наполовину разрушила старинный замок несвижской ветви Радзивиллов, что стоял на этом месте чертову уйму столетий: Орден Иисуса обосновался уже в порядком изношенных стенах и вынужден был возводить над ними свинцовую крышу.
   А третье...
   Ведь всегда бывает третье, правда? На сладкое, на горькое и просто оттого, что Бог Троицу любит?
   Третье состоит в том, что самый воздух в таких местах дышит старыми преданиями, как сказал бы Иозеф Игнацы Крашевский. И отчетливей всего я чувствую это вот в такое время, как сейчас - когда вечер потихоньку сгущается в ночь, и пламя от сушняка видно за версту, и так и кажется, что вот-вот из чащи выйдет странник и заговорит со мной.
  
   ... На нем была простая рубаха с тонкой полоской вышивки у ворота и штаны, которые он заправил в грубые сапоги. Ничего особенного не было ни в лице, ни в одежде. Обыкновенная физиономия средней жизненной потрепанности - ни усов, ни стрижки "под горшок", ни соломенного капелюха с лаптями или чем там еще, что могло бы определить его как крестьянина или интеллигента. Вот только пояс. Широкий серебристо-зеленый пояс с роскошными кистями. Уж никак не шляхетский и кунтушовый - кунтуша на плечах этого гражданина явно не водилось даже в суровую зимнюю пору.
   Мы молча кивнули друг другу - кто я, чтобы разговаривать с ожившими отзвуками моих мыслей?
   - Ты разрешишь? - он кивнул мне, точно в ответ моему беззвучному позволению, и уселся на корточки точно против меня.
   - С чем явился, пане Тадеуш? - спросил я после недолгого молчания.
   - Почему ты так меня назвал - как Костюшко?
   - Кушак у тебя самого свободомыслящего цвета. Противного Империи Российской.
   - Или просто будничного, - он усмехнулся.
   - Догадался о сегодняшней находке? Или заранее знал?
   - Просто ждал.
   - Чего?
   - Сказочку тебе рассказать.
   - Ну так расскажи.
   По давнишним встречам я знал, что мой собеседник так просто не является. Имя у него может оказаться другим, внешность и костюм - совершенно не похожими на прежние. Всё зависит от настроя.
   - Тогда слушай и врать не мешай. Про старую крепость вы, я так понял, догадались. Юровичский замок. Жил тут одно время - ну не то что прямо уж побочный потомок Пане-Коханку, но, говорят, от какого-то не шибко почетного брака. Из одного того, что князь со своей молодой женой развелся - семь лет и семь месяцев Папу Римского уламывал, - ясно, что она была за сокровище. Однако сынок получился храбрый, каким шляхтичу быть достойно, не в отца красивый, не в мамашу добродетельный, а уж богатый и владетельный! Звали его... Ну, положим, князь Жигимонт. Только вот захотел юный князь, как исполнилось ему ровно восемнадцать лет, жениться на простой местной шляхтянке из тех, у кого если собака на дворе врастяжку ляжет, так зараз и хвост за воротами. Однако хороша собой была панна эта необыкновенно - как говорил один литвин, нет на свете царицы краше ляшской девицы.
   - Не так вовсе он говорил. И вообще неохота мне слушать, как Жигимонтовы родичи браку противились и кровь обоим молодым людям портили
   - Не перебивай. И вовсе никто ему, пану Жигимонту этому, слова поперек не сказал. Он хоть и добр так добр, мягок так мягок, однако же от семени самого Пане-Коханку. А тот, когда сам король Станислав Август Понятовский попросил у него парочку ткачей, чтобы свое поясное дело открыть, заявил: "Король в Кракове, а Кароль в Несвиже. Секреты здешние не для даренья и не на продажу". Так и пропали зазря эти секреты, между прочим.
   Так вот, идем дальше. Богатства в замке Радзивиллы собрали немеряно, земель было вдоль и поперек нехожено, а Басина краса, как говорится, белый день затмевала.
   - Барбарой ее звали, значит. Как королеву.
   - А она никем иным отроду и не была. Водворил, значит, наш юный магнат свою хозяюшку в замок и осыпал златом-серебром, окружил дорогим узорочьем и мягкой рухлядью, портретами и раритетами. Было в том замке, по слухам, столько комнат, сколько дней в году, и средь них три больших залы - Золотая, Серебряная и Бриллиантовая. Стены зал и в самом деле сплошь были одеты золотом, серебром и небольшими алмазами. В Золотой Зале стояли также двенадцать апостолов из чистого золота, каждый в рост человека; вывезены они были в свое время из града Константинова еще меченосцами. Обои для стен других комнат вытканы были из такого плотного шелка, что не всякой корабелей порежешь. А сабли эти польские, да прямые итальянские спады, да - в ладонь шириной - итальянские чинкуэды и шотландские клейморы, да арабские скимитары и янычарские ятаганы были во множестве по стенам развешаны, потому что прежние хозяева любили кичиться редкостным оружием. Мебель местные мастера выточили из заморского дерева - красного и черного, розового и желтого - и даже такого, что за сугубую крепость свою именуется железным. В клетках и вольерах сидели редкостные заморские птицы и пели; иные из них могли говорить на человечьем языке. Но самым большим сокровищем замка были мужские кунтушовые пояса - привозные и работы местных слуцких и несвижских "персиярен". На один такой "литой" пояс тянутого и крученого золота и серебра шло аж до полуфунта, а ведь еще переливчатый узор на них выводили. "Полулитые" кушаки, где с золотом и серебром соединялись разноцветные шелка, были не так дороги, однако еще красивей. Но гордостью хозяйской были два одинаковых пояса, прозванных Близнецами: один из Стамбула, в него были вотканы изображения цветов из знаменитого сада Эзбекие, а другой - из здешней несвижской мануфактуры. Головы последнего, то есть самая красивые части на поясных концах, были сделаны самим Пасхалием Якубовичем, которого за редкостное умение и усердие сам король сделал шляхтичем. Некогда один из Радзивиллов приказал мастерам соткать точную копию драгоценного константинопольского пояса, но они не удержались - присовокупили богатую золотную бахрому, отчего пояс стал еще краше. На стамбульском кушаке махры ведь первородные, из основы. Ну а чтобы уж совсем не спутать близнецов, мастер Пасхалий вплел в орнамент каждой головы пояса свой фамильный герб.
   - Мастер? Я бы уж скорее думал - мастерица, ведь их ткали, эти пояса.
   - Из волоченого и крученого золота? Ну да, как же. Семь лет учиться, а потом как под замком тайну хранить - ни одна девушка это не выдержит. Уж не говоря о том, что женкам подобная работа была не по силам - там еще катать надо эти пояса, - люди свято верили, что от нежных ручек всё золото враз потускнеет. Даже помочь надеть такой пояс - а он широкий был и длинный - звали другого мужчину.
  
   - Представляю, каково было Басе в царстве рукотворных чудес.
   - Именно. В любви да в холе, как былинка в поле. Королевой она, конечно, таки смотрелась в роскошных платьях, кунтушах да шубках, однако... Попробуй пересадить лесную незабудку или степной василёк в тучную землю да еще на яркое солнце.
   - Увяла?
   - В полгода сгорела. То ли скоротечная чахотка, то ли, поговаривают, завистники отравили. Люди так всегда полагают, коли смерть нежданная приключится. Спасибо, колдовством не посчитали - охота на ведьм уже перестала быть в моде. Барбару-то одна старая знахарка из последних сил из могилы тянула: Зося не Зося, Беата не Беата, что разницы.
   Да, Жигимонт точно каменный стоял, когда его молодую жену в фамильный склеп опускали - на ярус ниже, чем самые тайные подвалы сокровищницы, и в свинцовом гробу с таким окошком. Натянул на себя траурный жупан и кунтуш - и пояс свой драгоценный на черную сторону повернул.
   С тем и жил дальше. Жил и помаленьку с глузду съезжал. Там ведь, под землей, сухо, прохладно, тело и без свинцового футляра нетленным остается - вот князь и решил, что Бася его не умерла насовсем и еще ожить может.
   А тем временем оказался в Юровичах проездом из Санкт-Петербурга в Париж известный граф Феникс. Не иначе жирный кус почуял.
   - Ну как же в хорошей сказочке без Калиостро? Никак.
   - Послушай. У Екатерины Второй, той самой, что и с самим Каролем Пане-Коханку зналась, этот шарлатан бывал? Бывал. Напаскудил там? Напаскудил. Через город Смоленск его на курьерских обратно во Францию прогнали? Прогнали.
   - Ладно, допустим, поверил я. Что дальше?
   - А дальше - подкатывается наш граф к Жигимонту и говорит:
   - Оживлю я, ваць-пане, любимую супругу вашу, только дорого это будет вам стоить.
   А тот, понятное дело, согласен. Без ума же совсем - и что не о сокровищах его, не о дукатах звонких речь, не додумался. Может, сам и попросил того шарлатана итальянско-французского об услуге.
   Ну, как уж там дело обернулось, не знаю. В чернокижии я, натурально, не силен. Договорились, что поднимет граф Басю из гроба - но не телесно, а пока только душу одну. Ибо закаменела плоть. Только, говорит, не думайте, пан Жигимонт, сразу обнимать - целовать ее: растает как сахарная. Погодите самую малость.
   Что уж наш молодой вдовец посулил колдуну иноземному - Бог один ведал. Но, я так думаю, знахарка тоже кое-что услыхала, а более того догадалась: потому что улучила кое-как она минуту, подобралась к Жигимонту и говорит:
   - Чует мое сердце, кое по нашей ласточке покойной болит, хоть и куда поменее твоего. Вызвать ее душу из рая твой клятый граф вызовет, не стану спорить, да только здесь и оставит. Такую, что навечно будет к замковому камню прикована, если послушаешь его.
   Привидение, то есть. Дух бесплотный и неприкаянный. Тень души бессмысленную.
   - А с нею и тебя к камню прикует, и замок с его чудесами в полное владение получит, - говорит знахарка далее.
   - Не нужен мне замок, - отвечает Жигимонт, - а богатства уж, можно сказать, я графу Фениксу и так пообещал.
   - Ну а душа твоя бессмертная тебе нужна ли? - говорит эта то ли Беатриса, то ли Зофья. - Не веришь мне или веришь наполовину - но что тебе стоит меня в мелочи послушаться?
   - В какой мелочи? - отвечает молодой князь. А он уж насторожился: не на плохом счету эта старуха была в замке.
   - Рукой ты своей женки и впрямь не касайся, - говорит она. - Возьми Близнецов и одним кушаком, персиянским, сам подпояшься, а другой сразу же, как увидишь светлое облачко или иное что, на княгиню похожее, набрось на нее и обверни покрепче вокруг стана. А там посмотришь, что будет.
   Ну, в назначенный срок, в полнолуние, отослал князь всю прислугу из стен; а птиц еще раньше кого на волю выпустил, кого подарил.
   Вот взошли молодой князь и чародей Феникс на самый верх толстенной стены, и стал граф говорить басурманские слова. У князя один кушак вокруг кунтуша повязан, другой за пазухой спрятан. Бормочет граф свои словеса, курит снадобьями своими чародейскими, дурманными...
   И тут луна взошла - большая и вся как дорогое серебряное блюдо. Отразился ее свет в одном из зубцов крепостных, будто в зеркале - и видит князь, что движется навстречу ему светлая тень, обличьем точь-в-точь покойница. И улыбается тихо да легко.
   Выхватил тут Жигимонт из-за пазухи пояс с заморскими травками и цветами, набросил на тень и еще закрутил как аркан. А потом притянул к себе серебристую дымку и поцеловал прямо в губы. И вознеслись оба кверху, к луне.
   Завизжал тут страшно чародей, рванулся к супругам - ан тут ушла у него из-под ног земля. Вместе с замком и его сокровищами.
   Говорят, невредимы они остались, все как есть - только колдун пропал неведомо куда. И сам замок, и брильянты на стенах целы, и оружие бесценное, и дерево, и картины живописные, о которых я не успел много сказать, и даже дорогие книги. А сторожат это богатство двенадцать золотых апостолов, чтобы никто недостойный на них не покусился.
   Сверху же только ворота замковые остались, с такой аркой, а на щит с двойным гербом: Радзивилловы трубы, меж двух верхних - агнец со стягом, что он копытцем придерживает, и на стяге косой крест.
   Тут увидели те, кому рядом быть случилось, как вышли, обнявшись, из порушенных врат двое: Жигимонт и Барбара. Только не обыкновенные люди они были, а будто два кубка алебастровых, два сосуда из матового хрусталя, светящегося изнутри, и ни былинки под их стопой не пригибалось. Оба в одинаковых мужских поясах, только у нее посреди узора горит ясным пламенем точно такой же ягненок с пасхальной хоругвью, как и на гербе.
   И поняли тогда те, кто видел, что оборонил их добрых господ Христос, а с ним и апостолы, и дал им единую плоть на две светлые души.
   Но так как не берут в Божий Рай во плоти никого, то бродили супруги круглый год по окрестным лесам и полянам, то цветущим, то заснеженным, но мало кому удавалось их видеть. А от того, что любила Бася дикие цветы, луговые, полевые и лесные, куда более пышных заморских, - так что даже жить без них не умела, - то и на Басином поясе вволю расцвели гвоздики, шиповник, маки, колокольчики и ромашки. Целые их букеты вырастали не из ваз, а из простых лесных пней и коряг, будто весну носила она с собой, куда бы ни пошла.
   Говорят, что ходили-бродили супруги, не старея нисколько, лишь половину долгого человеческого века. А как пришло время им помирать, укрылись от людских взоров в укромном месте и крепко обнялись - так крепко, как однажды обнял Жигимонт свою Басю, чтобы душу ее и свою не потерять.
  
   Он вздохнул и замолчал.
   - Лихо закручено, - сказал я, - совсем как та золотная пряжа. Ну, почти все твои события подверстаны к концу галантного столетия, кроме истории королевы Барбары и короля Сигизмунда-Августа, которую ты из шестнадцатого века стянул. Однако перетасовал ты эти картинки, будто шулер колоду, да еще Алексеем Николаичем Толстым сверху присыпал. Я так думаю, если начать высчитывать по годам и рисовать схемы... Эй, а у Кароля Радзивилла разве были потомки - при его буйном образе жизни? И он чего - с урожденной Якубович, выходит, породнился? Ну ты даешь, земляк.
   - Я ж говорил - не мешай враки сочинять.
   - А я и не мешал... Постой. Ты что, хочешь мне внушить, будто те двое в кушаках из раскопа - они и есть?
   - Я только говорю, что о разрытой могиле тебе волноваться не стоит. Ладно будет, если вы позовете местного ксендза и за упокой душ помолитесь да кости в освященную землю опустите. Жигимонт с Барбарой ведь в такую и легли когда-то. Или поверх нее. А пояса эти... что ваши главные с собой увезли. Они моим милым детям больше и не нужны, а вам польза. И слава. И память. Вот, кстати, держи: из них - одному тебе. Глядишь, и найдешь себе пригожую белявочку. Да ты погадай на имя, на палец накрути, дипломант этакий!
   Уходя, он прилепил к моему рукаву тончайшую извитую нить бледно-золотого оттенка, и я машинально обмотал ее вокруг пальца. Странное дело - длинная по виду волосинка после второго же оборота четко соскальзывала.
   - Бася, - громко сказал я. - Ну и что такого, пускай будет Барбарой или Варенькой, я не против. И против короткой стрижки тоже слова не скажу. Спасибо тебе, Тадзь, хоть и выдумщик ты прямо несусветный!
  
Шляхтич с попугаем. 1859. Прототип ГГ. Пояс, по-видимому, имеет 4 стороны. [Йозеф Зиммлер]
  
  
© Мудрая Татьяна Алексеевна
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"