С каким наслаждением я вывожу на бумаге ваше имя, подобного коему в нынешние серьёзные времена уж не встретишь. Как сам ты повествовал мне, тогда ещё сущему младенцу, отец твой и просто батюшка, имевший приход в городе Саратове, пообещал супруге своей Зинаиде, Зине - назвать их первенца собственным её именем. И когда появился на свет мальчик, перерыл все святцы, дабы получить искомое. Не Зиновий, не Зинаид (такого куриозного имечка, по правде, и не отыскать на всём священнокнижном просторе), но Зина. Прямо и непреложно. И крестную мать отыскал неординарную - Зинаиду, прямую суфражистку в душе, химичку, ученицу самого Менделеева.
(Ipse. Суфражистку - если только в том смысле, что стекло, всеконечно же, билось, только не оконное: исключительно лишь лабораторное, в процессе опытов. )
Я так думаю, это имя, как бы застывшее в своей неизбывной уменьшительности, и определило на вечные времена твою судьбу - недаром все дети видели в тебе своего. И те, кого ты учил, и отпрыски тех, кого учил, и просто " уличные", как тогда говорили. Дружить с которыми впоследствии запрещала мне бабушка.
Нет, не то чтобы они признавали твоё лидерство. И не то чтобы они тебя как-то особенно любили: наоборот, сначала их пугала или, наоборот, смешила твоя вечная хмурость и брезгливо поджатые губы. Это потом они привыкали и начинали ожидать от тебя игрушек. А делал ты их из таких пустяков, на которые любой взрослый попросту плюнет и разотрёт. Прыгучие "блошки" из старых пуговиц, "чёртик в бутылке" из куска пластилина и обрывка от воздушного шарика, брызгалка для краски из двух трубочек, скреплённых под углом. Подвижные картинки, что ты нарисовал на корешке отрывного календаря: пачка листиков была плотно зажата в П-образную железку, и для получения эффекта нужно было очень быстро проводить по торцу подушечкой большого пальца. Самодельный диаскоп, который работал, будучи приставлен к ало-рыжему абажуру с кистями.
Ах, какие ты мне шил костюмы для кукол, да и самих кукол тоже! Сначала всех с начала до конца - для ремесла нужны были только тряпочки телесного цвета, нитки и вата. Потом ты брал целлулоидную головку с плечиками - рядами стояли в магазине, совсем одинаковые. Остальное снова делал ты. И мебель для комнаты размером с обувную коробку и бывшую ею... и крошечную копию нашего телевизора "Т2-Ленинград"... и плетёный из штопки половичок шириной в мою ладонь... В те скудные годы всё ненужное для существования было дорого и попадалось редко.
Именно тогда, когда мы с тобой возились над пошивом очередного крошечного пальтишка или костюмчика, я заметила на твоём мизинце это кольцо, буквально вросшее в мякоть. Вроде как обручальное: дрянное золотце, что-то в выемке на той стороне, которая обращена к ладони...
Гранёный камешек. Крохотный и поставленный почти вровень с поверхностью кольца.
- Дед. А что это внутри? Чудной какой. Красный и слегка с синевой. Рубин такой, да?
- Нет. Это очень дорогой и редкий самоцвет. По шкале твёрдости стоит после алмаза и перед изумрудом и яхонтами. А зовут его александрит. Он ещё должен двумя цветами играть: в темноте - густо-алым, на свету - зелёным.
- Здорово. Покажи!
Но фокус тогда не вышел: день был пасмурный, зимний, да и жили мы в тени чердачной лестницы, что выросла прямо за единственным нашим окном.
Зато после всего я услышала от тебя историю, которой ты больше никогда не повторял. О том, как твой отец подарил матери эту драгоценность - и как хватило у небогатого многодетного священника денег на такую безделку! Как после революции умер в тюрьме, не желая признать "живоцерковников".
- Матушка после того ещё долго жила. Всех нас, детей, вывела в люди. А когда я отыскал твою бабу Шуру, подарила ей на свадьбу.
- Почему не она, а ты носишь?
- Не модно было тогда всё церковное. Кольцо ведь в точности как обручальное: модны были такие, с глазком. А ещё говорят... Только ты не принимай всерьёз, это уж вообще глупости и суеверие. Что тяжелый это камень - александрит. Для сильных душой. А остальным только беду приносит. Вы в школе проходили про царя Александра Второго? Много этого камня нашли на Урале в год его рождения, вот и подарили ему весь его сразу. Или камню - его самого. А как он погиб, слыхала?
- Бомбу бросили. Народовольцы, - кивнула я.
- Вот видишь.
Я так поняла, что и примерить ты мне колечко не дашь, не то что поносить. Вросло в плоть.
И до поры до времени забыла.
Поэтому - помнишь? Когда ты однажды в начале августа собрался уезжать и каким-то непостижимым образом снял с пальца свой александрит...
- Знаешь, мы с твоей бабой Шурой из моря почти выходить не будем, наверное. Уж очень она купаньям привержена. Бархатный сезон... Боюсь, смоет в воде памятку. Сохрани для меня... В общем, считай, я тебе подарил. В честь поступления в институт.
- А почему маме не отдашь? - спросила я удивленно. - Это же она твоя дочка, не я.
- Не принято у них, послевоенных, обручаться. И не любит она украшений. Что-нибудь такое рациональное, нужное в хозяйстве - вот это да.
- Точно. На каждый мой день рождения - пенал с ластиками и стопку общих тетрадок. На каждый свой - двенадцать пар шерстяных чулок.
Мы посмеялись: мои слова были преувеличением, но били в точку.
А через месяц я узнала, что ты не вернёшься. Вообще.
Другой путь тебе выпал и иная планида, как говорили в старину.
Осталось только всё писать и писать это письмо.
Знаешь, дедусь, я ведь тоже замуж вышла. Александритовым колечком придавила толстенный, с фигурной насечкой, золотой обруч. Алым камешком кверху. Я твоё кольцо имею в виду, ты понял. Ну а что мой дорогой Юрко, мало того что с норовом, как и твоя жена, так ещё и болен был неизлечимо, я узнала лишь накануне свадьбы. Ну да чего уж волосы на голове рвать: живем с Людкой-Людишкой теперь одни. На второе дитя ему гонора уже не хватило.
Зато Людмила получилась такая здоровенькая - патронажная сестра только и делает, что восторгается. А всё оттого, что я её грудью кормлю. Одной рукой пишу диссер, другой наше с тобой детище к соскам подношу. И так ровно два года.
Параллель. Обычная картинка родом из моего детства: ты перед работой завтракаешь бутербродами с маргарином, с одной стороны тарелки лежит тетрадь, впереди - книга на немецком и словарик. Урывками переводишь для жены ее любимое чтение: роман модной дамской писательницы Марлитт. "Вторую жену", наверное, или "Имперскую графиню Гизелу". Эти тетрадки, плотно исписанные твоим мелким угловатым почерком, ещё долго кочевали с нами из дома в дом.
Защитилась с блеском. Мама с отцом по этому случаю вынули из серванта неприкосновенные хрустальные бокалы и такой же "ломоносовский" чайный сервиз с ало-красными цветами в окружении зелено-золотой листвы. Те, что подарили тебе ученики вечерней школы в честь ухода на пенсию.
Сказать тебе, какая была тема? На стыке точных и неточных наук. Примерно так, значит: "Омар Хайям как выдающийся астроном и математик и отражение его научных и философских воззрений в стихосложении и образах "Робайат"". Нет, не думай, я в аспирантуру по своей любимой восточной филологии поступала, но математикой и физикой это ты меня в детстве заразил. Пришлось, конечно, взять официального консультанта. Веяние времени, однако!
Людмила тоже в какой-то мере побывала замужем. Или обручённой? В старину был такой обряд, типа сговора, когда жили вместе, а кюре обещали вот-вот пожениться. Кольцо, по крайней мере, у них в семье погостило. Лёня умел оживлять александритик, так что камень прямо радугой сверкал. Все мыслимые цвета, кроме разве что густо-зеленого. Он ещё смеялся над нами обеими, говорил, что дорогие самоцветы позолоченным серебром не оправляют. И что это всего-навсего корунд с такой особенной игрой.
Будто вечные снега на вершинах Гималаев.
Гималаи его и взяли к себе. Вот.
Александрит - камень вдов. Чтобы он таким не был, необходимо отыскать ему пару, да неужели это возможно в наше время? И вовсе не в деньгах дело. Мы никогда насчёт них особо не заморачивались.
Теперь я вернула твой подарок обратно и нацепила на безымянный палец левой руки. Наверное, следовало мне тогда, с Людой, проявить большую твердость духа.
А ведь у мамы сердце оказалось куда менее прочным, чем у твоего зятя. А ведь доктор, демобилизуя папу, сокрушался: "Молодой человек, профессиональный военный, а сердце как у старика". Ревмокардит. Начальная стадия туберкулеза. Операбельный рак. И всё на нас, женщин семьи... Ничего, как ни на то подлечивали своего мужчину. До девяноста с лишним лет.
О заботе. Помнишь, дед, как мы с тобой по ВСХВ гуляли? Ты еще никак не давал мне напиться у местных газировщиц с их сатураторами: то сироп у них "котехинский", на коровьих котехах настоянный, то написано правильно - "катехинский" - да ребенку нельзя вино пить... так ты шутил с непроницаемым выражением на физиономии. Самое забавное, я вовсю тебе подыгрывала, хотя пить хотелось страшно. Наконец, мы пришвартовались к знаменитому кафе-мороженому, в виде огромного бетонного айсберга, и там, выстояв неописуемую очередь, ты захватил добычу: в запотевшей от внутреннего холода креманке - двести грамм, четыре с довеском шарика мороженого, два клубничных и два черносмородинных, и стакан лимонада.
- А тебе? - спрашиваю я, когда мне уже наверчивают заказ таким круглым половничком на длинной рукояти.
- Я не хочу.
- Ерунда. Чтобы ты - да мороженого не хотел?
Я, не сходя с места, добавляю к заказу ещё двести сливочного и с огромным чувством удовлетворения смотрю, как ты, сидя напротив меня за столиком, деликатно поедаешь свой заветный приз.
Что ещё вспомнилось - вроде как снова по аналогии.
Четырёхлетняя Людка вечером высматривает из окна своего папашу. Из музея тот уже ползёт на двух палках, регулярные гемодиализы сказались, а всё норовит в тамошнем буфете фруктов прихватить или чего-нибудь не менее полезного. Так она, едва завидев Юрка, бежит навстречу, перенимает у него из руки авоську и с надсадой волочит на пятый этаж.
Да, вот ещё. Тут к нам как-то приезжали дети твоей сестры Елизаветы Васильевны. И знаешь, о чем вспомнили? Что баба Зинаида была в левоэсерском заговоре замешана. Точно не скажу. Это при четверых-то детях и муже-лишенце. Так он, этот лишенец, её собой прикрыл. "Живая церковь", выходит, как и ни при чем была...
Леонид в ту последнюю индийскую поездку хотел Людмилу с собой взять, показать ей рериховский дом-музей, да что-то не склеилось со льготными билетами - один на другое имя оказался. Говорили потом, что когда двое - ничего плохого не случается. Дурных людей, возможно, такое и остановило бы, но вот лавину?
Очередное лыко в строку. Я ведь себя с полутора лет помню, хотя какими-то бессмысленными клочками.
Мы едем в поезде, возвращаемся с Дальнего Востока. Дверь в тамбуре открыта, в широкую щель задувает вольный майский ветер, я, лёжа у тебя на плече, протягиваю ему пальцы - и в этот самый момент какой-то обкуренный слепой идиот решает захлопнуть тамбур наглухо. Меня спасло то, что ты просунул поверх моей нежной лапки - свою руку.
И никто из домашних, кроме меня, не замечает никакой странности, даже когда ты бинтуешь покорёженные пальцы с содранной плотью и надеваешь поверх всего этого толстую варежку.
А ведь я поняла, дед. Оно и в самом деле для сильных духом, это кольцо - так его заворожил твой отец и мой прадед. Сотворил талисман сперва для тех, кто готов защитить своих женщин, - и не так важно вроде, у кого из двоих супругов оно пребывает: у воина или колдуньи. Так же, как неважен стал, в конце концов, пол супруга. Важна только решимость. И вдобавок - совсем немного детства в душе...
Говорят, самые мощные охранные талисманы получаются именно у детей. И вернее всего им служат. Но не внутрь, а вовне, так сказать. Для других и ради других.
Но если ты притягиваешь, принимаешь чужие беды на себя - разве не справедливо, что и тебе где-то и когда-то отплатят сторицей? Деда Зина, почему ты не хочешь мне ответить?
Нет, послушай, это почти смешно. Или - не смешно вообще... Так...
Я тебе писала, что сполагоря, как говаривала наша баба Шура, стала - в подражание тебе - низать бусики изо всякой ерунды? Небрежно продырявленной поделочной галтовки, разнизанных бус, мягкого дерева, латунных шариков от винтажной кровати... Ключей от старых почтовых ящиков, гаечек с нестандартной резьбой, пустых флакончиков, иных не совсем опознанных, но интересных объектов...
И теперь я веду кружок, точнее (или, наоборот, приблизительней) - мастер-класс. Причём очень гламурный - такого словца в твоё время и не слыхивали. Это значит примерно то, что "модный", "стильный" - в общем, сплошная дурость. А винтаж, кстати, - это всё, что мы с тобой хотели выбросить, да рука не поднялась. Помнишь, как мы печку старой обувью топили и подольскую швейную машинку сдавали в металлолом? Неработающую? Самое оно.
И теперь вокруг нас с Людмилой тусуются чужие ребята всех возрастов и обоего пола - кто из новорусских, кто из проблемных, кто так, член семьи отпетых трудоголиков, которым по указанной причине стало вовсе не до деток. Только не проси меня объяснять эту навороченную терминологию - сама толком не понимаю. Деньги мне платят, нехилая прибавка к пенсии, общения навалом, хоть вовсе в Интернет не заходи. Уважения выше крыши - вылупилось первое поколение свободных художников неопределённого жанра. Востребованы, как горячие пончики...
Но главное - один из наших взрослых и моя малость перезрелая дочка...
Нет, не слушай. Это ведь всё нусутх, как говорится в моей любимой книжке. Хавэл. Пепел. Суета сует. Такие слова ты уж точно поймёшь - попович ведь. Библеист.
Главное - наш с тобой александрит чётко позеленел. Как первая весенняя трава.
Как та ядовитая южная змейка, труп которой, свёрнутый в клубок, после твоей смерти нашли под общим изголовьем.
Последняя твоя победа.
Твоё золото на поверку оказалось очень высокой пробы.
; ![Зина-крестная []](/img/m/mudrowa_t_a/dedoc/krestnajaziny.jpg)
![Мой любимый старый дед... []](/img/m/mudrowa_t_a/dedoc/dedl1940.jpg)
![Дед-гимназист []](/img/m/mudrowa_t_a/dedoc/ded-gimnazist.jpg)
![Лида 4 года []](/img/m/mudrowa_t_a/dedoc/lida4goda.jpg)