Повесть, в которую включены восемь рассказов, в какой-то мере, иногда большой, иногда не очень, соприкасающихся с темами братьев Стругацких, сплетающихся друг с другом и с основной темой.
Фантош(m)
Широкая кровать, на которой каждое утро просыпается Алек, Алексей, у друзей Алехан, повёрнута изножьем к окну. Всякий раз иные пейзажи, оправленные в широкую стальную раму, изысканную в своей лаконичности. На сей раз там поздняя осень: нагие мокрые ветки, покрытые зеленовато-серым лишайником, тусклая охра павшей листвы, озябшая трава под одеялом из растаявших снежных хлопьев. Необычно крупных. Это красиво - до дрожи. Он сам не знал, что способен так остро отзываться на красоту.
- Чистый Левитан, правда? - негромко отзывается жена. Она, как всегда по утрам, входит в его спальню почти бесшумно, боясь потревожить сон, если вдруг он спит, а не лежит, как бывает нередко, с полузакрытыми веками.
- Сразу видно дочку знаменитого художника, - мигом отзывается Алехан и даже поворачивает на голос большую седую голову.
Полное девичье имя жены - Эрденэ Зориктовна Дондурова, о нём вспоминают, лишь когда приходится предъявлять паспорт на границе, а это редко. Даже по социальной карте она Эльвира Зиновьевна, такой был официальный договор. Фамилия мужа, остальное адаптировано для удобства в обороте. Зафиксировано не как-нибудь - официально. Даже год рождения впору бы поменять: мать взрослых детей, можно сказать, скоро внуки пойдут, а сама как девочка, такие уж они все, моголы. Нежная золотисто-смуглая кожа без единого волоска на теле (кому, как не супругу, знать это), только волосы на голове плотные, непроницаемо чёрные, с металлическим блеском. Широкие скулы, небольшой нос и рот, припухшие веки (как его - эпикантус?), узкие глаза, в тёмной глубине которых не видно белка. Ничего не видно, кроме ночи.
Буддийская богиня.
Сегодня Эрдэ не заплела кос и не скрепила их плоские изгибы широкими серебряными заколками: не захотела, не снизошла? Первое время после того, как отделились младшие, переплетала на радостях каждый божий день. Или просто не успела?
Зато синий парчовый халат с широкой бархатной оторочкой и поясом несёт на себе все цвета летнего вечера. Овальные медальоны расшиты заревым золотом, вздёрнутые кверху головки рукавов простёганы яркой багряной нитью, по чёрному поясу сплошь легли серебряные хвостатые звёзды. И вся эта роскошь - чтобы поднести занедужившему супругу...
- Тебе один кофе с корицей, как всегда, или, может быть, печенья захочешь? Боорцоги не очень сладкие, аппетита не перебьют.
- А знаешь, давай.
... не одни привычные лакомства - саму себя. Драгоценный футляр, жёсткий и почти не расширяющийся книзу, чуть сплющивает грудь, скрадывает излишне пышные бёдра и делает ноги чуть более длинными и прямыми. Эталон древней степной красоты: женщина должна выглядеть хорошей всадницей. Но в то же время - недоступной богиней.
Недоступной для мужа.
Алексей приподнимается в подушках, опираясь локтями, садится. Поправляет узорную тафью, в которой даже спит с не очень давних пор. На низкий лакированный столик хорошей китайской работы - императорские драконы, трёхногие фениксы - водружён такой же чёрный керамический кофейник и две чашечки с иероглифами. Подрумяненные печеньица сложены горкой на белом блюде. Жена присаживается сбоку, наливает обе чашечки, берёт одну под донце, как пиалу: пальцы длинные, тоже словно покрытые лаком, как столик и коротко стриженные ногти. Работа такая - требует ухоженных рук и постоянного массирования пальцев с дорогим питательным кремом.
- Как, вроде удалось сегодня?
- У тебя всё удаётся, за что ни возьмись.
- Странный оборот. За что ни возьмусь? За что ни возьмёшься? Русский язык такой... ну, такой...
- Неважно. Ты знаешь его очень хорошо, Эрдэ.
Алек прихлёбывает из чашки, слегка обжигаясь. Истинный кофе - крепок, словно супружеская любовь, сладок, как отроческий поцелуй, горяч и пылок, подобно зрелой страсти.
- Кстати, как там дети: пишут тебе?
- Кстати? (Следует лёгкая улыбка.) Нет. Не пишут. Говорят по скайпу. Каждый вечер, когда ты уже спишь. Прости.
- Да нет, ничего, - мужчина слегка вздыхает. - Так у них всё идёт по плану?
Привычка - вторая натура. Хочешь добиться точного ответа - спрашивай точно и дословно. Хотя можно схитрить, выдав действительное за желаемое.
Не очень желаемое.
- Не вполне по плану. Земля тянет книзу. Но ведь так всегда - чего уж ожидать от этого создания Мары. Девочке трудно на суше, во время прогулок ноги начали отекать. Мой сын о ней беспокоится. Говорит, как бы не пришлось с нею в море уходить, на приливную полосу. В восьмидесятых годах прошлого века такое рекламировали даже врачи, говорит.
- Я бы на вашем месте о таком даже и думать не смел.
Тихая вспышка характера. На самом деле - что ему до них? Его сын никогда не станет рисковать своей милой. Во всяком случае - в здравом уме.
- Иногда мне кажется, что моя Гаянэ собирается родить дельфина.
- Не шути так. Хотя отчего же такому не сбыться? Жизнь вышла из моря. Богиня родилась из морской пены.
- Теперь ты шутишь, верно?
Боорцоги кончаются чуть раньше кофе. Жена убирает столик вместе с посудой - от ножек на простыне остались вмятины, всё-таки он мало приспособлен к такому делу. Уносит прочь - споласкивать тарелку, мыть пустые кратеры из-под кофе, некогда кипевшего тяжёлой вулканической лавой.
Теперь, набравшись заёмной бодрости, можно одному похромылять в ванную - эвфемизм санузла. Неплохо получается, однако. Эрденэ успокаивает, что скоро восстановятся все до одной нарушенные функции. А как насчёт благоприобретённой агорафобии - с ней-то что будет?
Стены спальни-кабинета - граница личного государства. Кровать - укреплённый замок на холме. Клозет (очень уместное словцо) - место сугубой приватности. Даже если и есть прослушники (а их таки нет, Эрдэ бы точно знала) - журчание воды заслоняет шум мыслей. Шум в мыслях.
Здесь Алексей может упереться руками в специальные боковые поручни по краям - и всласть предаться воспоминаниям.
Вся история началась в разгар лета - июнь, август, может быть, самый конец мая, если погода была необычайно жаркой? Бог мой, как часто в последние годы случается необычное, аномальное.
Переходной мост, неровно покрашенный в извечный голубенький железнодорожный цвет поверх облупленной ржавчины. Перила, оковки бетонных ступеней, какие-то невнятные сетки на самом верху, над головой. Александр Беляев, "Властелин разума", там герой тоже ходил обряженным в похожую стальную паранджу. Экранировался от биотоков.
И молодая женщина, как ныне говорят, среднеазиатской внешности. Тоже вся в ярко-голубом: платье до колен, лента в гладких смоляных волосах.
Алексей бы и внимания на неё не обратил, но поймал затылком вопрос:
- Не знаете, электричка на Москву скоро пойдёт?
Голос был низкий, звонкий, удивительного какого-то тембра... позже Алек всё пытался воспроизвести его в голове, но не мог. Вот при ней самой - ещё как-то, а без неё - ну никак. А сейчас улыбнулся, ещё не разглядев хорошенько лица. Поймав уголком глаза.
- Через полчаса обыкновенный, а экспресс - на пять минут раньше, - ответил он. - Считайте, что вам повезло.
- Мне уже повезло без счёта, - отозвалась женщина.
Тут он, наконец, обернулся.
Азиаточка сжимала в охапке портфель, прижав к груди. Пухлый, старомодный и похожий на грудного младенца в конверте.
- Книги?
- Ну да. Учебники. Экзамен с плеч свалила.
И как-то, слово за слово, оба разговорились. Алеку было нелегко сдвинуть себя с тормозов: все мысли были о Ляльке, Елене, которая так внезапно, так подло бросила его одного с малым ребенком. Затверженный лейтмотив всей его жизни. Но сегодня был его час - и Алексей, недавний доктор физико-математических наук, который в поте лица зарабатывал лекциями на нянек и усиленное молочное питание, с неподдельным интересом выслушивал рассказ о том, как для сдачи кандидатского минимума пришлось прикрепиться к Боровицкому мединституту.
- В других местах за деньги, а здесь так согласились. Говорят, даже рады будем, городок захолустный, так хоть прозвучит. Все пятерки получила, - женщина похлопала портфель по выпяченному нутру. - Сегодня был последний экзамен, по специальности.
- Какая? - спросил из вежливости.
- Общая нейрохирургия.
Это не говорило ему практически ничего - разве что приходилось в надежде на приработок оформлять патенты: приборы с волоконными световодами и прочее. Там всегда присутствовала строка или другая насчёт использования в медицине - надо же предусмотреть все возможности.
Они спускались по переходному мосту - женщина спереди. От того, что она судорожно обнимала свою ношу, подол приподнялся до подколенок. Алек мимоходом отметил кривоватые ноги, слишком короткие для туловища. Словно у японки.
- Теперь дело за диссертацией, - из чистой вежливости заметил он.
- О, она уже, собственно, есть. Проблемы нейрохирургии детей дошкольного возраста. Делалась как монография, только чуть переоформить нужно.
- Поезд из Брянска. Прибывает ко второму пути, - лязгнул из репродуктора безличный железный голос.
Серое рыло экспресса выскочило рядом с перроном, многоглазая гусеница притормозила, распахнулись двери, выпуская наружу верхние половинки проводниц, срезанные железом наискосок.
- Прямо до Москвы? У вас нужный билет куплен?
Собеседница Алексея кивнула, смеясь. Оказалось, что предусмотрительны были оба. Впрочем, билет на поезд, идущий без остановок, был лишь чуть дороже обычного.
И вот под жёсткий ритм колёс, стучащих по шпалам, под выклики бродячих торговцев мороженым и пирожками, в душноватом уюте вагона - попутчики разговорились.
Она - "вообще-то я Эрденэ, Драгоценная Жемчужина, но все зовут Эля и вы так можете", - рассказывала о городке, откуда ехала. Захолустный, но милый. Когда-то давно там боярынь старой веры сажали в поруб, а теперь сплошные раскольничьи церкви. И заново подмазанные православные храмы, и каплица рядом с фонтаном, и полуразрушенные арки ворот. В окнах - занавесочки с розанами и петухами, на стенах - забавные панно и надписи: "На этой улице останавливался Козьма Прутков и прошёл мимо". А местные жительницы летом могут пойти в магазин в трикотажном халатике и шлёпках, совсем попросту. Иногда хочется поселиться там с сыном.
- А много сынишке лет?
- Пять, вот-вот, глядишь, и в школу идти. Умненький. Сейчас гостит у родных, и если бы вы знали, как грустно ходить мимо двери в его комнату. Пустая квартира, понимаете.
Алек посчитал неприличным спросить, замужем ли она: по умолчанию решил, что в разводе.
И внезапно поделился самым больным. Рассказал, что его собственная половина умерла сразу после родов: сердце и почки отказали одновременно. Абсолютный шок для всех - ничто не предвещало. Нельзя сказать, что совсем, недержание, отвращение, жутко опухали ноги, препараты пила, так это почти всегда бывает. И кровотечение было несильное, и температура в норме.
- Будто утомилась и заснула, - кивнула Эля. - А потом не захотела просыпаться. Я такое знаю по опыту.
Но зато вот Гаечка, птенец...
- Синица? Как же она вписана в метрику?
Необычное слово. Ну да, в свидетельство о рождении, так?
- Гаянэ. Так мама захотела.
Чья мама - он специально не уточнил. Их в семье три: одна мёртвая и две живых и далёких. Самая далёкая, мамина мать, заграничный литературовед, хотела внучкой Гаяну. Гаяна, дочка матери Марии, которую выманил в Союз "красный граф" и писатель Толстой. Но Алексей внёс небольшую армянскую поправку в честь знаменитого поэта.
Гаянэ ты моя, Гаянэ...
Дочка. Награда, какой ему хватит на целую жизнь вперёд. Алексею никогда не приходило в голову, что на такую жизнь не достанет его самого - даже с учётом больших денег за патенты - и хорошей гувернантки. А тут вдруг возникло в уме.
- Хорошо мы тут с вами разговариваем, - улыбнулась Эля. Зубы крупноваты, но чистые, и запах изо рта свежий. Аромат прохладной ухоженности от тела даже в летнюю жару.
- Сам удивляюсь. Я вообще-то интроверт.
- Неужели? - снова улыбка. Дуновение покоя и чистоты.
- Я имею в виду, что вы необычный интроверт: такой открытый. Светлый, а не тёмный, если вы понимаете.
- В нормальных условиях я жутко замкнутый, если вы об этом.
Но какие милые ножки у этой Перл... откуда еврейское имя? У этой смуглой жемчужины. Туфельки на низком каблуке, тонкие колготки, несмотря на летнюю жару, - ах, это, наверное, из-за экзамена. Задним числом мужчина соображает, что не предложил свою помощь по доставке сумки с учебниками на место. Но её бы, пожалуй, и не приняли, эту помощь. Своя ноша не тянет, а незнакомец вряд ли заслуживает доверия.
Поезд разгоняется между остановками. Механический голос предупреждает на каждом торможении, сообщает станции. С азартным гвалтом предлагают товар продавцы. Не купить ли роскошное детское издание сказок у книгоноши? Или горячие пирожки, обжаренные в железнодорожном масле? Двое переглядываются, пробуют объясниться без слов: как бы не получить расстройство либо от того, либо от этого.
Мысли Алекса по аналогии перепархивают на другое: нянюшка из родственников последнее время не внушает доверия. Пожилая: и готовит лишь бы посытнее, и кутает только что не в свивальник, а уж сюсюкает над младенцем. Не родная мать Эрденэ, ну так чего уж...
И впервые вместо высокой, худощавой, русоволосой Елены ему представляется на этом священном поприще совершенно иной - как, впрочем, говорила сама Лиля, - иной этнический тип.
Дорога длится около двух часов. Когда Алекс впоследствии пробует вспомнить обстановку, ему представляются не полумягкие кресла с подголовниками, а почему-то скамейки, обшитые по каркасу деревянными рейками, крашенными жёлтым лаком. Как в прошлые времена, когда он был сущим мальчишкой, которого будоражило зрелище многочисленных девичьих коленок.
Они садятся лицом к лицу - он против движения поезда, уступив лучшее место по движению даме. И снова разговор о детях. О мальчике. Его имя, оказывается, Зорик: до чего мило! Бойко читает, не боится даже взрослых книг, запоминает все начертания (Эля так и говорит - начертания) с первого раза. Стихи - тоже. Любит декламировать, но не когда много людей вокруг. Впрочем, общительный на редкость: играет в какие-то мудрёные игры собственного сочинения и вовлекает в них детей постарше. Да, он в садике - приходится отдавать, что поделаешь. Нет, не обижают даже во дворе, такая нам удача. Разве что иногда...
Снова никакого упоминания о противоположном поле - будто малыш Зорикто отпочковался от матери и теперь переходит с одних женских рук на другие. Ну да, Алекс уже час назад всё решил насчёт этого.
А его светлая дочурка совсем ещё кроха, сообщает он. Даже улыбается неохотно. Даже не гулит почти. И рассказать о ней почти нечего.
- Но и то, и другое ведь положено ей по возрасту? - мягко удивляется Эрденэ. - Нет, вы не правы. Дети становятся интересными очень, очень рано.
Алекс чувствует в этой реплике укор, но не очень обидный. Скорее намёк на возможное сотрудничество, чем нечто такое, что может оттолкнуть говорящую от неумелого родителя.
На вокзале они выгружаются в гулкую, пахнущую ржавым железом, креозотом, буфетом и рынком разжиревших георгин полутьму старинных сводов. Закопчённая поверху почти столетием народовластия, она всё-таки умудрилась сохранить в вышине туманный клубок симфонических мелодий прошлого века. В начальные времена самые лучшие оркестры соблазнялись отменной акустикой этих мест, круглыми фонарями, похожими на буфы дамских рукавов, и страстным, смрадным дымом толп. Соблазняются по временам и сейчас - и копоть, и толпы одинаковы во все времена.
Мужчина спохватывается - что-то гораздо более умное и изощрённое говорит теперь через него. Из-под бровей глядит на спутницу.
- Спасибо вам за беседу, - Эля наклоняет головку, так что не видно, улыбается ли она, как почти всегда, или нет.
- И вам тоже.
- За что?
Просто за то, что вы есть на свете, хочет ответить мужчина, однако сдерживает себя.
Нужно ли удивляться, что под конец пара обменивается адресами?
И что Алексей долго провожает глазами тонкую ладную фигуру, сверху всю в чёрном глянце волос, посередине обтянутую синевой?
Они долго не могут созвониться. Вернее, это он не решается, не проявляет инициативы. Женщины по определению терпеливее.
Наконец, мужчина проявляет инициативу. В ответ Эля тотчас предлагает встретиться в ресторанчике "Ливан" рядом с её метро - там еда вкусная и как раз половинные рекламные скидки.
- Почему бы не отправиться сразу в японский или китайский ресторан, если вы так любите всё восточное? - спрашивает Алекс.
- Там от настоящего востока лишь мои соплеменницы, да и те по-японски не говорят, - смеётся женщина. - Насчёт мандаринского я уж и вообще не говорю.
На первое свидание он является с поднятым кверху презентом - плотные тёмно-зеленые листья, из середины торчит великолепный густо-алый фаллический символ неясного названия. Мужчина, ничего не понимающий ни в биологии, ни во флористике, интуитивно выбрал мужской же букет. Его женщина, тем не менее, довольна: это её стиль, собранных в плоскую подушку роз она не понимает. Так что Алексей угодил в середину мишени...
Если не считать, что Эля не очень любит срезанные цветы. Слишком грубый намёк на смерть.
Удивительный какой-то ресторанный зал: вместо ожидаемого восточного колорита книжные полки по стенам, нагруженные переплетёнными в кожу кодексами и футлярами из кости, развесистые диваны и низкие столики, как в курительной комнате или мужском клубе. Очаг с полукруглым сводом из дикого камня и далеко выступающей вперёд латунной решёткой - среднее между камином и костром, разожжённым посреди пустыни. Люстры - богатые бисерные подвески свисают по краям медных колпачков. Похоже на головной убор скромной восточной девушки, смеясь, говорит Эля.
Уголком глаза Алексей вроде бы видит нечто иное, однако фокусировка нечёткая, всё плывёт и изменяется, потом будто вздрагивает, попадая в фокус. Дым из курильниц? Но дымовая завеса исчезает, ловится только боковым зрением, остаются только декоративные махины из латуни, похожие на кальян. Дама Алекса с видом знатока выбирает жаркое, соусы, говорит: вам стоит взять машави или кафту на шампурах, фалафель и такие пирожки, называются самбусики. Их можно заказать и вегетарианские, если угодно. Вам угодно, спрашивает кавалер? Да, но вы не стесняйтесь, я не запрещаю другим есть при мне мясо или рыбу. Вот ещё. Хомус - это вроде соуса из тертого белого гороха. Фуль - снова бобы и помидоры. Кофе выпить надо непременно: с корицей, кардамоном, мускатным орехом. Пива? Как вульгарно, нет, правда. Вина? Можно попробовать немного красного, здесь водятся исключительно местные сорта. Но сама Эля не охотница до градусов, её спутник признаётся, что тоже. Впрочем, берут флягу, обтянутую по стеклу тиснёной кожей, разливают и чокаются. Что должно, по всей видимости, придать духу обоим: после приступа говорливости она подозрительно отмалчивается, а после того афронта, который нанесла жизнь ему, нелегко почувствовать себя снова любимцем прекрасного пола. Это при том, что полный стан, светлые редковатые волосы и нос, свисающий вниз унылой грушей, по-прежнему никуда не делись. И неровные, заходящие один за другой зубы за оградой пухлых губ.
Однако здесь и сейчас Алексей неожиданно для себя оказывается в ударе. Накрывает узкую смуглую ладошку дамы небольшой белой рукой с аккуратно подстриженными ногтями. Перешучивается с красавцем-официантом, он же повар, вовсю интересуется рецептами. Отпускает милые пошлости в адрес своей дамы. Её не очень тщательно скрываемого пристрастия к вегетарианству. Её вечнозелёной молодости - Зорик на поверку оказывается довольно-таки поздним ребёнком. Её феминизма, впрочем, не очень навязчивого, - счёт оплачивает он, но скидки раздобыла и предъявляет она, так что баш на баш.
Под самый конец, когда пара расплатилась и выходит на улицу, в знакомую до слёз и припухших желёз, насквозь пробензиненную московскую атмосферу, Алексей слышит фразу, произнесенную чуть глуховатым голосом и словно бы не предназначенную для него:
- Можно ли слепить счастье из двух половинок беды - кто знает?
И сразу же принимает это за согласие на союз.
С тех пор они проводят время как сговоренные жених и невеста прежних лет. Накатанная дорожка отношений. Без ханжества, но и без большого азарта.
До тех самых пор, когда не решают, наконец, узаконить свои отношения вполне гражданским образом. Скромно, без большого народу и дорогих застолий наподобие того, что их свело.
- Ты ведь православный, а моголы традиционно буддисты, - мягко объясняет Эрденэ. - Вот если бы ты был католиком - у них есть особые виды ритуалов для всех вер.
Съехаться решили на квартире мужа: московская, в бывшем зелёном пригороде, и к тому же улучшенной сталинской планировки. Коридор, кухня, гостиная и три небольших комнатки с выходом в главную залу.
Старая нянька осталась, при двух-то работающих родителях, но вот готовить, убираться и следить за воспитанием с этого дня стала молодая жена. Новобрачный подсмеивался - так бережёт руки от любой домашней работы, весь день ходит в латексных перчатках вроде медицинских или этого...хозяина шоколадной фабрики. Хирург? Нервный? Да ещё и детский? Он обнаружил, что многое пропустил мимо мозга. Хотя не всё ли равно, если работа жены почти не требует командировок, в отличие от его собственной. Конечно, Зорик приехал с матерью. Оказалось, кстати, что ему на год меньше, чем говорилось, если считать по-европейски, а не на азиатский манер. И не очень-то хорош собой: будто в переносицу кулаком стукнули. Недаром Великий Дед Зорикто, в честь которого назвали мальца, не любит изображать лица, всё больше со спины своих героев показывает, про себя иронизировал Алек. Впрочем, в первый класс мальчика прочили с шести лет - редкий умница, спокойный, дашь книжку в руки - не слышно и не видно. Новобрачный из-за одного этого почти в него влюбился и не терпел, когда другие называли Алексея Зориковым отчимом. Из-за мальчика года через два решился на замену старухи женщиной нового поколения - побоялся умственной деградации малыша. Юный гений. Индиго, как ни избито такое звучит.
Но вот родная дочь, Гаечка, Гайка...
- Алек, ты устал, я прекрасно это вижу, - в голосе жены звучит мягкая категоричность. - Тебе нельзя долго стоять, особенно пригнувшись. Сидеть тоже. Иди ложись - я сделаю позавтракать.
Это означает, что все сосуды для практически лежачего больного вымыты и вытерты до блеска: что на тумбочке, что в ней. Впрочем, какой же он лежачий, и вообще никакой не больной, а выздоравливающий, хочется возразить Алексею. Но какой прок в названиях? Время оттого резвей с места не стронется.
Кроватная... кроватная могила. Нет, матрасная, никакой памяти на филологию. Так говорил один поэт. Хайне... Генрих Гейне.
С кряхтеньем Алекс подбивает подушки повыше и укладывается назад в мягкое.
Гая казалась беспроблемным ребёнком, хотя в ином роде, чем её сводный брат. Пухленькая, розовая - недурно прикормленное дитя, - лежала в кроватке на полозьях, улыбалась и корчила иные гримаски. Никогда не капризничала, не плакала, даже когда оказывалась по уши в ребячьих делишках.
Первое, что сделала новая мама, - смеясь, протянула к младенцу обе руки и дождалась, пока девочка ухватится за большие пальцы. И резко посадила на матрасик. Потом опустила назад и слегка нахмурилась.
- Что такое? - с тревогой отозвалась Ирина, та самая молодая няня. Студентка-заочница из большой Алексовой епархии, которая прирабатывала на платное обучение, единственная из многих, которая прошла через строгий контроль "мамы Эрденэ". Худощавая чернавка с умнейшими глазами.
- Ничего - нормальная искусственница, - отозвалась Эля. - Слегка перекормлена. Хват слабенький, но явственный. Мы верно поняли насчёт кесарева?
- Я разве не говорил тебе?
Обе женщины переглянулись. Отцу и мужу показалось, что они кое-что слегка недоговаривают, но додумать это не успел. И так опаздывал в свой поднадзорный НИИ.
Когда вернулся - обнаружил, что новомодная кроватка оперативно сменилась старорежимной зыбкой на пружине, прикреплённой к самому потолку, а Ирина, с учебником в одной руке и плеером в другой, ритмично толкает в борт сего кораблика коленкой.
- Что такое? - спросил Алексей как мог миролюбивей.
В этот самый момент ритм резко сменился на какие-то хаотичные скачки вверх-вниз и в стороны. Девочка хныкнула было, но потом начала тихонько петь на свой лад.
- Эльвира Зинна велела, - отозвалась Ира. - Под специальную психо-аудио-запись. Для развития.
- Гайка у меня неполноценная, что ли?
Куда больше его, говоря по правде, взволновало отсутствие аппетитных запахов из кухни.
- Гаина мама не хочет, чтобы вы так думали. Но родовая травма, сами понимаете. Маленький мозг плотно отгородился от внешних потрясений.
Сказав это, Ирина подняла на него свои большие, невинно карие глаза почти без зрачка:
- Гае надо всё время показывать, что снаружи что-то есть и, мало того, всё время меняется. Так её мама сказала.
- Мозг маленький и, наверное, травма небольшая?
- Ну...- замялась, - Эльвира Зинна врач, они, сами понимаете, люди ответственные.
Так и закончилось всё яичницей-глазуньей на две персоны. С сыром, луком и свежими помидорами.
Больше таких неурядиц не повторялось. Прибегая со своих не очень понятных занятий прямо в одноразовой бумажной униформе, Эля поспешно выныривала из наполовину расстёгнутого пальто, куртки и брюк, стаскивала тугие латексные перчатки, "размывалась" и накидывала поверх нижнего белья простой хлопчатый дэл. А когда обед из трёх блюд уже булькал на плите, затевала игры с малышкой. Раскладывала на низком столике яркие мелочи - но стоило ребёнку попытаться схватить какую-либо, прихлопывала ладонью либо игрушку, либо протянутую ручку, а если удавалось ухватить что поближе - мигом сдёргивала вниз всю скатерть с заманчивым содержимым. Особенной логики в этом Алек не видел, но Ирина с Зориком любили присоединяться, разыгрывать сложные партии на четверых. Так продолжалось до тех пор, пока Гая не начала опережать любого игрока в ста случаях из ста.
Иногда Эля сажала дочь на ковёр и катила на неё огромный, в два Гаечкиных роста, тряпочный мяч, который поначалу сбивал девочку с ног, но чуть позже отскакивал от вовремя выставленных ручек и вприпрыжку двигался назад к матери.
Когда девочке исполнилось два года и она уже начала разговаривать длинными фразами, был куплен дорогой тренажёр, подобных которому Алек не видел и в зарубежных поездках. Дети буквально жили на нём, как обезьянки на баобабе.
Кроме того времени, когда Зорик проводил в подготовительном классе и школе (даже иные домашние задания ухитрялся зубрить в подвешенном виде), а Гайка занималась ещё более странными упражнениями, чем раньше. Мать или Ирина прикрепляли к её лицу кусок плотной бумаги и заставляли так ходить по всей квартире, всякий раз переставляя мелкие вещи с места на место. Или вообще поворачивали бедняжку "тыловой частью вперёд". Как ни удивительно, сама жертва очень радовалась такому обороту дел - без разницы, удавалось ей пройти дистанцию невредимо или нет. Первое, впрочем, случалось всё чаще.
Возможно, для того, чтобы как-то компенсировать ушибы, которые девочка получала благодаря обучению, обе женщины массажировали пухлое детское тельце довольно странным образом: пощипывая кожу едва ли не до синяков, прокатывая по мышцам литой резиновый валик - и всё-таки не переходя какой-то известной всем троим грани. Отец бы вмешался в непонятную женскую кухню с самого начала, если бы дочке так не нравились эти манипуляции - ничуть не меньше игр.
К тому времени, когда документы младшенькой были поданы в не так чтобы очень дорогую, но сильно "продвинутую" школу, она представляла собой буквально сплетение жил, заменивших собой вяловатые детские мускулы: жил, мгновенно и тонко реагирующих на любое прикосновение и похожих на живой панцирь. Походка была легка, будто у индейского воина, сердце неутомимо, обводы фигуры выглядели зрелыми не по возрасту. Затылком девочка видела, кажется, почти так же просто, как глазами, а из двух десятков мелких предметов, разложенных перед ней на поверхности стола, могла вспомнить в худшем случае восемнадцать. Имелось в виду - вместе с расположением.
- Гаянэ в школьных науках особенно выдаваться не будет, - говорила прямодушная Ирина (Эля благоразумно отмалчивалась). - Не те возможности. Чтобы учителя охотно вытягивали на тройки, ей надо быть по меньшей мере физкультурным светилом.
Ну, разумеется. В интеллектуалы прочили Зорика: худощавого, чересчур рослого и уже в очочках по причине лёгкой близорукости. Перечитал все книги в доме, кроме математических и физических справочников отца (в них лишь переворачивал страницы) и даже в интернете интересовался не "стрелялками" и квестами, а более или менее серьёзным материалом. Больше всего - искусством и литературой вполне элитарного свойства.
Однако Гаянка ни на крупицу не выглядела существом с ограниченными возможностями. Разве что с неординарными. Счёт до ста и далее дался ей без труда благодаря играм на развитие смекалки. Читать и выводить буквы, печатные и рукописные, выучилась как бы сама собой. Да и на её самоё - вся в отца, почти ничего от злосчастной матери - было приятно поглядеть: белокурые от рождения пряди потемнели и стали пепельными, губки сочные, глаза яркие, носик задорно вздёрнут, походка с припрыжкой. Такая не даст себя в обиду, решил Алекс. Вдобавок Зорик незадолго до торжественного первого звонка обучил сестрёнку, как следует держать себя, отвечать на вопросы, даже подворачивать форменные белые носочки и подкалывать юбку, чтобы старшие ребята приняли как свою. Учителей он в расчёт попросту не брал: дело взрослых.
Алек по поводу всех этих хлопот слегка недоумевал, но, как все внутрисемейные проблемы и заботы, считал делом женским.
До одного необычного - нет, необычайного! происшествия.
Вспомнив это, Алексей ворочается на вмиг пропотевшей подушке. Нет, где жена? Где Ирка? Потом вспоминает, что Эля в эти часы работает в приёмном кабинете - тут же, при особняке, но беспокоить её можно лишь в крайнем случае. Практикующий нейропсихолог. Ирина же, бессменная домоправительница, после увольнения, удачного замужества и непрерывной работы на стыке обеих хозяйских епархий в очередной раз подалась на курсы. Готовиться в сиделки при ребёнке, представьте себе. И это когда использование лазерных трепанов в хирургии мозга, её прямая специальность так востребована...
Умственное размышление оказывается для мужчины непосильным, он резко обрывает фразу.
И начинает вспоминать почти без слов.
Тогда в окрестностях новостроек и школы появились бродячие стаи собак - не городская дворянская классика, а диковинного вида бастарды, выброшенные на улицу разочарованными хозяевами. В основном сторожевые или бойцовые породы. "Зона рискованного собаководства, - грустно шутила супруга. - Самозваные заводчики наплодили мелких клубов, штампуют родословные, продают щенков за высокородных, а отвечать за последствия не хотят".
Надеяться, что последствия рассосутся сами собой, как бывало раньше, не приходилось. В отличие от изнеженных карликов, чей век на улице был недолог, новое поколение прошло суровую школу. Кобелей внутри неё стравливали зачастую с такими же свирепыми помесями, сук вязали с кобелями, агрессивность которых передавалась по наследству. Подводили и тех, и других в известной части не чистота кровей, а старость и неспособность иметь годное потомство.
Как всегда, зачисткой занялось государство в лице частных фирмочек по отлову бродячих псов. А поскольку последние не затруднялись в выборе исполнителей (сиречь палачей с наганами, невпопад возмущался начитанный Зорик), однажды свидетелями расстрельной акции стала половина школы. Именно та, чьи окна выходили в неухоженный парк.
Самое подлое, как говорили потом Алеку его возмущённые дети, - жертвами стали пожилые и беременные самки, которые не поспели вовремя уйти.
И кем почти по-человечески умный и циничный вожак стаи пожертвовал ради молодого поколения.
...Возможно, это отлилось тем, кто вовсе не был причастен. Может быть, повлияло на поведение в будущем самого Алексея, в мозгу которого навечно поселился вялотекущий, как сезонная зараза, испуг. О таких вещах он стал задумываться лишь в последнее время. Тогда же ему запомнился лишь злобный рык, ощеренная пасть с частоколом драконьих зубов, зловонная мохнатая туша, что рванула из-за кустов на него и детей.
И торжествующий крик девочки Гаянэ, которая вывернулась из отцовых рук, метнулась навстречу разъярённому псу и схватила его загорбок так крепко, что тот не мог ни вывернуться, ни шагнуть вперёд.
- Тише, бедный мой, тише, - приговаривала кроха, едва ли не вдвое меньшая своего противника. - Мы не виноваты, мы только смотрели, как твою жену убивают, и ничего не могли поделать.
Расставленные циркулем ножки, тем не менее, врылись в землю едва не по щиколотку, а руки смыкались вокруг мощной шеи всё крепче. Отец по наитию чувствовал, что это тонкое ожерелье почти придушило смутьяна, не давая ему подать голос. Не говоря о прочем.
Потом пса отпустили, и он пристыженно скользнул назад в свой тайник.
- И на чужих мамах и детках больше сердца не отводи, - сказала Гая на прощанье совсем по-взрослому.
- Ты ничего не сказала ему про пап, - заметил Зорик, когда все трое отошли на приличное расстояние и отдышались.
- Не надо никого делать беззащитным, - ответила ему сестра. - Папы должны воевать.
Притащив малявок домой, Алексей не мог смотреть на жену без возмущения:
- Твоё воспитание. Надо же было привить им хоть какое-то представление о том, что опасно. Хоть какой-то страх.
- Моё воспитание, ну да, - сказала Эрденэ так твёрдо, что он не сообразил повысить голос ещё больше. - Зорик от рождения умеет бояться. А твоя девочка - наоборот. Тебе Ирина ни на что не намекала? Ничего не выдала? Верная подруга, слишком верная, я бы сказала.
- Ты о чём? - спросил муж, по-прежнему возмущённый, но уже поддавшись на разговор.
- Её врождённый недостаток. Тот самый, о котором мы тебе говорили. Во внутриутробный период Гаянэ пережила нечто вроде липидного протеиноза или болезни Урбаха-Вите. И родилась с одной мозжечковой миндалиной, и то недоразвитой.
- Не понял.
- У неё совсем нет чувства страха, Алек. Почти так же бывает у самых маленьких детей, которые не знают, чего следует бояться. Только вот у Гаи это врождённое и навсегда. Ей можно дать понять, чего следует опасаться, но первой и главной реакцией всё равно будет любопытство. И если ей не дать максимально совершенную защиту, развив тело, разум и интуицию, она погибнет очень быстро. Даже в нашем цивилизованном обществе. Вот чем мы четверо и занимались все эти годы.
- В отсутствие меня, - проговорил он тупо.
- Да. Неизвестно, как ты бы себя повёл.
Наоборот - известно и очень предсказуемо, подумал Алек. Запаниковал. Стал бы таскать драгоценную свою Гаю по неврологам и психиатрам. Будто у самого дома нет наилучшего. С докторской степенью по совокупности трудов или как там ещё.
Некстати подвернулась мысль, что диссертацию Элька защитила без большого шума и праздника. Он даже не знал, как точно формулируется заглавие: споры были, уточнения всякие.
- Погоди. Но Гайка ведь всё нормально переживает. Весёлая, бойкая, к подружкам легко привязывается.
- Эмоциональная сфера в общем и целом не нарушена. Может быть, тот центр удовольствия, который находится в оставшейся миндалине, не так подавлен, как у обыкновенных детей. Гормональный фон обычный. Кажется, тестостерона чуть больше, чем у остальных девочек.
...Мышцы, способные удержать на месте разъярённого зверя. Чёрт, эта псина девчонку даже по земле толком не проволокла.
- Тебе не кажется, что вы немного превысили необходимую меру? В смысле - переусердствовали с защитой?
Вопрос к жене оказался чисто риторическим. Слово "немного" по отношению к самому их любимому и оберегаемому существу на земле оба посчитали кощунственным.
Для того же, чтобы подсчитать, кто входит в числительное "четверо", вскользь упомянутое Элей, не потребовалось ни математики, ни знания уголовного права. Все три женщины плюс его сын.
Немного позже Алексей укорял себя: отчего не противился экспериментам сразу. Привык, что здоровье и воспитание детей - дело сугубо женское. А муж должен содержать семью - вот он и содержал. В день того знаменательного разговора и то спешил на самолёт, в зарубежную командировку - его институт мог заключить выгодные контракты, упускать возможность не стоило.
"Я не только моих домочадцев, я и весь наш коллектив сотрудников накормить должен", - любил он говорить.
Родительские собрания Алексей тоже первое время пропускал мимо себя: ходила Ирина. Слегка подварчивала после этого за ужином:
- Мне вовсе не интересно, как перемывают косточки посторонним детям. А наши вполне умеют постоять за себя сами.
Кажется, тотальное бесстрашие Гаянэ уже тогда было вполне зримым - и заразным, думает Алексей, уже почти засыпая на своём просторном ложе. Стоило чуть о нём забыть - и как раз тогда оказалось, что оно практически всеобъемлюще.
Да, вот именно. Всё бытие кардинально меняется, когда вырастают дети. Когда внезапно оказываются отчуждены от родителей и их влияния.
Я виноват. Я слишком старался обеспечивать жизнь семейных, прежде чем понял, что именно я обеспечиваю...
Всё тает в бессвязности картин. Куклы...
Готические - или готские? - игрушки - по всей комнате, общей для обоих детей. Откуда - Алек сначала не спрашивал: женское увлечение, значит, Гая. Явно от хорошего мастера. Не ряженые барби и катюши, хотя и похожи слегка. Тело, возможно, из стандартных заготовок, которых полно на здешнем рынке художеств, но головка и руки - авторской лепки. Наряды и обувь сделаны с невероятным тщанием. Крой одежды - прихотлив, точен и элегантен, как в цветущем средневековье, когда дорогие ткани раскраивали по индивидуальным лекалам и почти без лоскутов.
Да, думал Алексей, чуть отходя от сна измученным сознанием. Невероятно - ведь мне сейчас снилось как раз это. Гаянка и Зорик, растягивающие четырёхугольный кусок золотной парчи, шагреневой парчи, так, что сложные арабески на ней множатся до бесконечности. И говорят отцу:
- Вот видишь, а ты боялся, что на покров не хватит. Всего у нас в достатке: и материи, и площади, и души.
Площадь. Поскольку квартира была не очень велика, а ребятишки - они и есть ребятишки, спали оба тогда в два яруса: Зорикто вверху, Гаянэ - внизу. Подросши - норовили поменяться.
И, кажется, оба затаскивали своих кумиров в постель.
Как теперь Эрдэ - его самого.
Года через четыре, когда дочь заканчивала начальную школу, а сын подступался к девятому выпускному, их роли окончательно переменились. Гая выровнялась, похорошела, стала удивительной умницей. Одни пятёрки, редко - четвёрки, и то за нестандартность мысли. И за умственные выступления не к месту - перед учителями и старшеклассниками. Ни командного крика, ни увесистых кулаков по жизни не боялась - тоже следствие врождённой травмы? Ну и, конечно, малое спортивное светило: бег, плаванье, гимнастика. Не то чтобы очень блистала - соревноваться в тай-цзи и боевых искусствах отец запретил. Она выслушала спокойно, лишь потеребила кончик пепельной косы.
Но вот Зорикто решительно отказался переходить из школы в элитную гимназию.
- Там учат, папа. Совершенно чётким вещам. По чёткому плану, - объяснял он, потирая переносицу.
- А что тебе надо, как не это?
- Самому искать. Понимаешь, пап, основные культурные схемы я знаю. А когда теперь роюсь в художественном беспорядке, скажем так, удаётся подцепить неожиданные вещи, установить необычные связи. Так как-то.
В школьной математике с информатикой и прочих точных науках он по-прежнему шёл твёрдо, но звёзды с неба добывать отказывался.
Отец подозревал, что мальчишка попросту не хотел расставаться с сестрой даже на переменках, но когда поднимал вопрос перед своей женщиной, Эля только улыбалась, отводя глаза:
- Он упрям - это фамильное. Его деду тоже пришлось переламывать стереотипы: пастушонок в улусе - должность, конечно ответственная, но всё же...
Дочка не выступала в соревнованиях, но это не значило, что не ходила на тренировки. Приходилось давать деньги на костюмы из белоснежной парусины - росла неудержимо, руки-ноги мигом начинали торчать сверху и снизу. На инвентарь Алек не раскошеливался, настоял, чтобы брала напрокат, но откуда-то Гайка получила деньги на покупку двух бокэнов, дорогих, из крепкого дуба. Ими усердно обучалась владеть - похоже это было на грациозный танец, завораживало. Но когда по нечаянности, слегка бахвалясь, зацепила за коридорный светильник и разбила его вдребезги, Алек прямо остервенел:
- Голову бы тебе разбить этой шашкой, - крикнул.
Ну да. Как японский городовой - наследнику престола.
В гневе выхватил бокэн - и через подставленное колено. Не получилось, хрупкость и гибкость не как у стали.
От ушиба опомнился, охолонул немного. Даже извинения зачем-то попросил.
Но на всю жизнь запомнил, каким жёстким и светлым, будто выцветшим, стал на мгновение взгляд родной кровинушки...
После того случая квартира стала конкретно тесна Алексею в плечах. Некое напряжение пространства, которое всё увеличивалось.
В гостиной - авторские реплики деда Зорикто выступают изо всех стен. Возможно, и оригиналы. Полотна и картонки с мутными названиями: сухая бестравная степь поименована морем, овечье стадо - прятками, ненормальная ухмылка длиннолицей бурятки - Моной Лизой. Действующие модели холодного оружия на коврах детской комнаты почти касаются кукольных голов. Как выяснилось в ходе расследования, бокэны и прочее обеспечивал сестре Зорик: это он сам "строил" готических барышень, лепил им выражение лиц, шил платьица и башмачки на миниатюрной и мощной швейной машинке - подарке матери. А потом продавал большую часть через виртуальные лавочки. Говорил, встречались с покупателями по пути в школу или из неё - другого времени не находилось.
- Не годится парню в куклы играть, - возмутился отец
- Это для Зорика не игра, - возразила Эля.
- Тогда что - скажете, призвание?
Вежливая форма глагола означала лишь то, что Ирина тоже присутствовала при беседе.
- Отчего же нет, - ответила она вместо Эли. - Старший Зорикто ведь рисовал костюмы для фильма о Чингисхане.
- Наш ведь хотел идти по технологиям, - удивился Алек.
- Так, как Зорикто владеет компьютером, мало кто может, - проговорила жена. - Тебе этого мало для чести?
Странно, как она меня в своё время очаровала, думал потом Алексей. Атака феромонов, что ли? Говорят, через три года оба партнёра получают команду: погуляли, мол, родили ребят, теперь меняйтесь парами, как в танце. Природа требует разнообразия плодов. А у Эльки и детей-то больше не нарождалось, иссякла. Эти, что уже были, слушали её открыв рот. Прежнего влияния на мужа давно не имела: погрязла, как выражался, в посторонних занятиях, чуть постарела. Стала носить небольшие очочки, что придавало лицу уютный вид: почти старушка. Единственно, что оправдывало Элины учёные потуги - через неё в мужнин поднадзорный НИИ прошёл крупный заказ на волоконную оптику, лазерную аппаратуру и универсальные чипы.
Еду по-прежнему готовила верная Ириша.
С ней тоже получилось непонятное.
Однажды, застав её дома одну и весело потребовав кормёжки, Алексей тихонько подобрался к подруге дома и чуть приобнял за спину. Спина тотчас окаменела. Ну и с чего это? Он же почти родственник. И вообще - тоже мне недотрога, чего там ласкать? Ни стати, ни масти, ни под седло, ни в упряжку. Только глаза что блюдца с черничным сиропом.
Однако в тот же вечер Ирина заявила Эле:
- Дети уже самостоятельные, а я мало гожусь в кухарки. Следить за учением тоже смысла нет. И вообще меня давно приглашают в дочерний офис. Пожалуйста, дайте расчёт, Эрденэ Зориктовна.
Не "Алексей", однако.
- Что же, - сказал он спокойно. - Вы нам много времени отдали, Ирина...
- Владимировна, - добавила.
- Ирина Владимировна. Ту наполовину мифическую защиту мы и сами сумеем теперь обеспечить.
Ирина глянула не него прямо как на дауна:
- Вы ведь не знаете, Алексей Игоревич, кого и от чего понадобится оберегать. Хотя... Ладно.
- Не беспокойтесь, ма Ирэн, - добавил Зорик, когда подавал той пальто в коридоре. - Я помогу маме, не напрасно рядом с вами у плиты торчал и лазил в инет за кулинарными рецептами.
Отцу послышался в этом вызов - правда, очень тихий. Умеешь ты, как же. То-то я однажды дивился твоему фирменному супцу из чая на молоке, с маслом, мукой, солью, перцем, гвоздикой и мускатными орешками.
Разместились после всего не без удобства: комнату домработницы по настоянию отца отдали Гаянке, не годится ей спать рядом с парнем, хоть и родня, ближе которой нету. Двенадцатый год, главная перемена не за горами. Сам Алексей чётко помнил, как их, пятиклассников, развели на две группы и предупредили: мальчишек - о поллюциях, девочек... сам бы не догадался, товарищи просветили.
Из бывшей детской Алексей затащил к себе софу с подушкой - ту самую, где были куклы, - и ковёр: собирался отныне спать в кабинете отдельно от благоверной. Артритным коленом в стенку - а чтобы не холодило его, так не совсем в пустую и голую. Вот ещё бы пару дуэльных пистолетов на ковёр повесить, - холостых, разумеется. Главный советский шик. Старомодная основательность коренной обстановки и без того вписывалась в любовную реставрацию атмосферы детства: огромный письменный стол с многоящичными тумбами, полными всякой интересной чепухой, неповоротливое мягкое кресло, лампа под зелёным абажуром "как у Льва Толстого". Тёмное книжное единообразие на стенах: полки укомплектованы по цвету и ранжиру.
Через некоторое время он понял, что теперь квартира окончательно поделилась на зоны. Насчёт кабинета - ясное дело. По поводу главного "зала", где обосновалась супруга, чтобы печатать и экспериментировать на коленке в отсутствие всякого присутствия, - тоже. Картины, сервант, овальный стол со стульями, в глухом углу за высокой ширмой - ортопедический матрас, брошенный прямо на пол, парта с горизонтальной крышкой, захламленная письменными принадлежностями, разнообразным инструментарием и зачем-то снабжённая вытяжным шкафом, электрочайник, китайская чашка из фиолетовой глины. Четыре двери в трёх разных углах: одна в коридор, одна в кабинет, две - к молодёжи. Всё.
Комната детей, нынче - одного Зорика особых изменений не претерпела. За вычетом ковра, трёх дубовых мечей и двух сабелек посерьёзнее, железных, полированных и в красивых ножнах, и большого комода. Платяной шкаф, швейная машинка, шкаф со множеством отделений - для лоскута, тесьмы, пластика и проволоки, компьютер, компьютерное кресло. Ну и постель сплошняком заняли инфернальные красотки.
Зато соседняя с парнем каморка...
Нет, сначала сама Гаянэ...
В двенадцать с половиной лет началось то самое, по представлениям Алексея, чисто женское, оттого стыдное и тайное. Но нисколько не удивившее саму девочку.
- Эта кровяная гадость теперь каждый месяц будет? - спросила она старшую женщину почти что при своём отце.
- Вот именно. Ты, если упустишь или через прокладки пробьёт, сначала в холодной воде замачивай, - ответила Эрдэ. - Ох, как сразу много-то.
- Наверное, ребёнок будет хорошо питаться. Или я что-то не так сказала?
Тут Алек не выдержал, выглянул из кухни, где ужинал, в ванную:
- Девочке о таком не полагается рассуждать.
- Новости какие, - Гая фыркнула. - Тогда мальчику, что ли, можно?
Никто ей не ответил.
Дело было зимой, в феврале. А поздней весной поднялись острые девичьи грудки, раздвинулись плечи, ноги стали обретать прелестную округлость. Формы не поспевали за ростом, по-прежнему невеликим. Одежда не поспевала за формами - приходилось тратиться куда больше, чем рассчитывали. Скороспелка, думал Алексей. В кого только такая выкуклилась. Не в мать, не в отца - в проезжего молодца.
Хотя, разумеется, ныне здравствующая тёща, мама покойной Елены, возмутилась бы такому утверждению, не живи она в другом городе и даже временами - в другой стране. И Ирина, что заходила в простые гости, практически от него, Алека, не таясь. Поучала деток, небось, как домашние дела обустраивать.
Так вот, комната. Когда детей развели, различия между их бытом проявились во всей красе. Зорик, как говорилось, остался при своих, зато Гаянэ устроилась на свой лад: стол, стул, кровать и ноутбук с вай-фаем. Все школьные юбки и платьишки, уличные джинсы и бермуды, водолазки и тишорты, пальто и куртки, всё бельё и обувь запихнуты в комод от глаз подальше. Дорогие моющиеся обои и экологичный линолеум. Декоративное и спортивное оружие по всем четырём стенам - Гая клянётся, что это бесплатно, ну, почти что. Зорик самовыражается, получает и тратит плату, а старшие члены клуба иногда просто делают подарки. За редкий талант.
- Я ведь тебе говорил, чтобы не выступала.
- Так я и не рвусь на арену. А дружеские клубные состязания - тоже часть науки. Чёрный пояс можно и не получать, но без соперников никуда.
Как уже и чёрный? Интересное дело, подумал Алексей, как представишь. Допустим, это какая-то низшая, предварительная категория. Всё равно не срастается. Против нахальной девчонки могут выставлять одних юниоров. В том же весе. Но все равно остаются вопросы: неужели одного с ней низшего пола? И вообще - почему подарки? Откуда подарки?
Слишком много тревожащих вопросов. Слишком уверена в себе эта девица. Самоуверенна.
Не то что брат. Та разница в четыре с небольшим года, что была между детьми, снивелировалась: горделиво выступающая девушка и неуверенный в себе подросток, на коже которого язвы буквально горели пурпуром, казались ровесниками. Кажется, Зорь выдавливал содержимое прыщей с каким-то брезгливым удовлетворением, несмотря на все запреты старших.