Мудрая Татьяна Алексеевна. Легенда о Гусмане

ЛЕГЕНДА О ГУСМАНЕ

Женщина умнее мужчины, но свой ум она расходует

прежде всего на то, чтобы мужчина этого не заметил.

Мэри Маккарти (слегка видоизменено)

Поздно вечером Динара лежит поперек шикарной двуспальной кровати гостиничного номера, простершись в полной прострации и едва дыша. С тех пор, как мы с ней прибыли в столицу мирового видсерфинга и заодно - всеевропейского дайвинга, мне постоянно кажется, что я взял в жены рыбу или амфибию: длинные черные волосы, что в свободном состоянии струятся до подколенок наподобие водорослей, томная и ленивая грация телодвижений - и полнейшая безмозглость в круглых зеленоватых глазах. Даже сейчас она кажется не сонной, а снулой.

- Слушай, Лешк, ты ведь точно знаешь: что за название такое дурацкое - Тарифа? На железнодорожные тарифы смахивает.

- В точности наоборот, - объясняю терпеливо. - В этом городе впервые додумались брать пошлины за швартовку купеческих кораблей в гавани и ввоз ими товаров для торговли по всему континенту. Сначала мавры, а потом и правоверные христиане за ними потянулись. Крепость-то сама - мусульманской постройки. Оттого и названа в честь некоего берберского пирата Тарифа-аль-Малика, что в семьсот десятом году высадился на иберийское побережье с войском и начал наводить свои порядки. А потом уже и другие белые африканцы за ним потянулись. Место было уж больно привлекательное: в ясную погоду отсюда Марокко видно, а оттуда, соответственно, Испанию. Четырнадцать километров по прямой.

- А-а. Погода тут ветреная, хороша для прогулок под парусом. Хотя и для нырков неплоха.

- Симплегады, Сцилла и Харибда древности. Гибралтар и Трафальгар.

Я слегка подтасовываю мифы, чтобы вызвать у Динки хоть какую реакцию.

- А, это где адмирала Нельсона убили? Который любил леди Гамильтон?

Надо сказать, что в русалочьих мозгах моей богоданной мировая история преломляется слегка необычно.

- Это место, откуда началось завоевание Испании арабами и берберами. Те, кто пришёл после Тарифа аль-Малика, были очарованы богатейшей землей, зеленой, плодородной, таящей в недрах неисчислимые богатства, и приложили все усилия, чтобы извлечь ее из-под власти готских королей. Взяли - и сделались куда лучшими хозяевами, чем прежние завоеватели: веротерпимыми, рачительными, образованными. Готский король облагал налогом без счёта - мавры знали меру. Готы бахвалились наложницами, сиречь конкубинами - у мусульманина, даже и халифа, - не больше четырех законных жен. У последнего владыки, Боабдила, вообще была одна-единственная...Да что там - сам архиепископ Севильи был на стороне мусульман против готских варваров, которые уже надоели всему мирному населению. Конечно, мавританская конкиста, завоевание то есть, сразу же вызвала ответную реконкисту, но страну это не разоряло и всеобщей религиозной терпимости не мешало ни капли.

Идиллия на фоне рокировок продолжалась до самого последнего времени, когда власть захватили фанатики - Альмохады и Альморавиды. Последним уже сама судьба предрешила пасть от испанского оружия.

- Похоже на мужчин - только и умеют, что из рук в руки тянуть, пока сами руки не отвалятся или не порвут чего-нибудь. Кстати, кто тот мрачный мужик, который стоит с ножом рядом с крепостью? Сам мраморный, а ножик бронзовый, с прозеленью? Пропустила экскурсовода мимо ушей, пока мы с тобой осматривали все эти бастионы и восьмиугольную башню. Того, что снаружи сидит, я знаю. Храбрый и отважный король Санчо. Так и хочется добавить "Панса".

Ага. Санчо, Панчо, Мачо и еще тортиком от Палыча закусить. В этом вся она. И то сказать: ежедневная таскотня на огромной лыже поверх солёной воды или с кислородным баллоном посередине этой самой воды доканает еще и не такую умницу, как моя супруга. Что до моих спортивных потуг, то я ограничил их просмотром культовых фильмов "На гребне волны", иначе "Точка разрыва", и "Голубая бездна". С меня оказалось довольно.

- Это, милая, сам градоначальник и комендант замка, или кастильо. Castillo de GuzmАn el Bueno. Знаешь, такая восьмиугольная башня в центре. Знаменитый Алонсо Перес Гусман по прозванию Добрый.

- Добрый? Вот уж чего никак про него не скажешь.

- Доброта эта носила весьма своеобразный характер.

- В самом деле? Ты меня заинтриговал.

Она повернулась в постели на другой галс - изящно, словно яхта, - показав мне изгиб кормы, рангоут и значительную часть форштевня.

- Так и быть, можешь мне объяснить. Только, пожалуйста, без ученых подробностей, ладно? Например, в духе этих самых, как они называются... Романсеро, ну да. Если, конечно, не хочешь меня насовсем убаюкать.

По некоторым причинам интимного свойства я этого и в самом деле не хотел. Иногда сам себе удивлялся: что меня притянуло к этой безмозглой особи, которая только и... Ну понятно, что только и умеет. Однако впервые за много дней мне удалось хоть чем-то ее заинтересовать, поэтому я чуть откашлялся, собрал хилые крупицы своего вдохновения в горстку и начал:

- Эта история срывается со струн всех севильских гитар, страстные хрипловатые голоса певцов фламенко возрождают ее так же часто, как легенду о злополучной донье Каве, страсть к которой подняла вассала против сюзерена: последнего готского короля. И по всей Андалузии, бывшей земле Ал-Андалус, да что там - по всей Испании перелагают ее в стихи, испещряют ее знаками страницы книг, изображают в лицах и красках.

Стоит недалеко от Кадикса крепость Тарифа, очертаниями своими похожая на бородку огромного ключа. И воистину это ключ ко всем испанским землям: в ворота, которые он открывает, глядят Пиренеи. Двенадцать тысяч воинов понадобилось в свое время берберам, чтобы вырвать памятный для них город Тарифу из христианских рук. Ибо Тарифа - это был первый их шаг по земле страны, которую они покорили и красота которой покорила их самих. Вот что писал халифу, ступив на землю Андалузии, один из его генералов:

"По красоте неба и земли страна эта подобна Сирии, по мягкости и благодатности климата - Йемену, по своим цветам и запахам - Индии, по плодородности земель - Египту, по количеству ценных металлов - Китаю".

В считанные месяцы открыла себя арабам и берберам страна Аль-Андалус, уставшая от распутства и кровожадности задиристых готских владык.

- Вот как? Считай, ты меня заинтриговал.

- Готы ведь сами были завоевателями. Так обычно и бывает: родиной для тебя становится то последнее место, откуда тебя не вышибли силой.

Кордова, Гранада, Малага, Толедо сдались арабским войскам почти без боя...

Вовсе не худшими владыками были мавры по сравнению с готскими королями. Хватало им в те времена и разума, и расчёта, и милосердия, и благородства. Но поднялась против них испанская гордость - та самая, которую лишь отточили века, не могущие сломить. Непокорённой осталась Астурия - крошечный клочок горной земли. Сама Тарифа не так долго оставалась под маврами. Осадил ее король Санчо, выморил прежних хозяев голодом во время осады и поставил над ней и всеми ее окрестностями верного слугу своего Алонсо, который сразу же возлюбил прекрасную Тарифу пуще самой жизни.

Был дон Алонсо из тех, о ком доныне говорят: "Этот из готов", имея в виду наилучшее в последних: душевную стойкость, несгибаемую гордость, отвагу на грани безумия, понятие о чести, что ценится дороже самой жизни.

- И что, неужели одна Тарифа была его возлюбленной?

- Тебе лишь одно требуется. Разумеется, была у него жена, выбранная родителями и достойная его сердца и ума. Тоже из готов.

- Жена - это скучно. Стой, дай-ка мне продолжить историю.

Боже мой, я досадовал, я истекал зелёной жёлчью от этой бабской бесцеремонности и в то же время был рад, что хоть как-то всколыхнул подводную гладь этой души.

И хотя выглядело такое вмешательство в мою историю наглым и бесцеремонным, однако я стерпел.

- Ладно, давай, что там у тебя.

Динара приподнялась на локтях:

- Ну, примерно так... Вот едет дон Алонсо по своему уделу без свиты и охраны, с одним только верным мечом у бедра - а чего ему было страшиться! И видит у малого озерца кобылицу в полном воинском уборе: чепрак кольчужный до пят, на груди забрало с рогом посередине. И драгоценное оружие приторочено к седлу, сложено на траве тоже воинское и притом не христианского дела: шишак с обмотом вокруг него, длинная кольчуга хитрого плетения, круглый щит с шипом посередине, тугой лук из рогов горного козла да кривая сабля вместо прямого меча.

Не убоялся врага и лазутчика дон Алонсо, пришпорил жеребца и погнал по крутому склону к воде.

Что же видит он?

Погружена в чистую воду по пояс совсем юная женщина в тонкой сорочке, омывает чистой водой грудь и косы. Лицо - что луна четырнадцатого дня, тёмные, как ночь, волосы распустились, плывут их концы по поверхности воды, губы что кармин из драгоценной раковины, брови изогнуты, словно двойной лук, а о глазах, подобных этим, мог бы сказать поэт, что влюбленный видит в них свой портрет как бы отражённым в спокойной и чистой воде, ибо сами они суть подобие незамутненного зеркала. Ибо, как сказал другой великий, Саади Ширази,

В зерцале отражён прекрасный облик твой.
Зерцало чисто, дивный лик пленяет красотой.

Едва завидела дева дона Алонсо - быстрее молнии и проворней соколицы выбралась на берег, как на крыльях пролетела мимо его жеребца и уже одетой и вооруженной встретилась взглядом с его очами.... Ибо, говорят, лишь тогда осмелился рыцарь взглянуть на нее, когда стан, подобный кипарису, был скрыт кольчугой, доходящей вверху до самых запястий, внизу - до голенищ сафьянных сапог, а голова - шлемом, низ же лица был надёжно скрыт концом тюрбана.

Я подумал, что, судя по всему, юная воительница ополаскивалась в шароварах и сапогах, но не стал перебивать.

- И говорит девица гневно:

- Видел ты меня с открытым лицом и нагую - многие сыны неверия платили за меньшее бесчестье своей жизнью, ибо путешествую я по захваченной ими земле, дабы карать гяуров. Скажи мне своё прозвание, чтобы не убить мне безвестного и безымянного.

- Зовусь я Алонсо Гусман, - говорит он, - и отвечаю я перед Господом моим за всю Тарифу и всех людей в Тарифе без различия в вере. Тяжело будет мне умирать с такой ношей за плечами. Но никогда не поднял я руки и не обидел ни безоружного, ни старца, ни ребенка, ни женщины; не хочу такого и впредь. Скажи и ты своё имя, дабы мне принести его к престолу Господа моего.
- Зовусь я Амина дочь Затт аль-Химми, воительница и дочь богатырши из рода богатырей. Много христиан пало от моей руки, но ни один не был безоружен, и ни одному не наносила я предательского удара. Хочешь биться - бейся во всю силу!

Потупил голову Алонсо и говорит:

- Не смею...

- Постой, - воспротивился я. - Не хватай через край и не путай жизнь со сказкой.

- Это не сказка вовсе, а наше родовое татарское предание, - чуть обиделась она. - Даже книга о том написана.

- Мусульманки ведь в древности не воевали, не то что сейчас. Подруги крестоносцев - куда ни шло.

- В битве при Табуке, когда воины Пророка переломили хребет Византии, наравне с мужами воевали женщины. Когда арабы хотели показать, что будут сражаться до последнего, они ставили в центр своего построения женщину на верблюде, и уж будь уверен, она была не из робких. А один эмир, современник великого курда Салах-ад-Дина ибн Юсуфа, которого больше знали под именем Саладин, всю книгу свою наполнил достоверными историями о девах, которые сражались с врагом, целомудренно закутав голову покрывалом.

- И, держу пари, оставив перед глазами небольшую щёлочку.

- Такое ислам допускает. Ладно, теперь можешь продолжать сам.

- А что там было у них дальше?

- Ничего особенного. Обменялись учтивыми и достойными речами и разъехались по своим делам.

Я понял, что больше не выдавлю из нее ни словечка.

- Через некое время события повернулись для Тарифы неблагоприятно. Дело в том, что сюзерен дона Алонсо, в свое время сев на престол вопреки завещанию отца, опрометчиво разделившего Испанию на уделы, внаглую перебежал дорогу другим наследникам, братьям и племянникам, сам себя, можно сказать, помазал на испанское царство и пошел войной сразу на всех, кто возмутился его политикой. За что и был еще при жизни отца проклят.

- Что-то ты немного сбился с былинного слога.

- Оставляю его тебе. Так вот, Санчо перебил и попросту казнил кучу народа...

- Ну да. Его ведь не только Храбрым прозвали, но и Кровавым.

Я посмотрел на нее с удивлением: выходит, она знала? Тогда почему...

- Дальше говори.

- Его родной брат Хуан, которому по прижизненному отцовскому завещанию достались Севилья и Бадахос, поднял свой личный мятеж, был Санчо прощён, но не примирился и позвал на помощь "своих мавров": обычная практика в те времена, сам великий Сид Кампеадор успешно работал на тех и этих.

И вот в тысяча двести девяносто четвертом году мавры пришли отобрать у короля Тарифу и вернуть себе. Было их немного - семь тысяч, потому что Хуан обещал открыть ворота кастильо одним хорошо известным ему способом.

Дело в том, что ему удалось захватить сына и наследника самого Алонсо...

По слухам, тот был еще совсем младенец. Сомневаюсь: как можно похитить или выманить ребенка из стен, где его хорошо охраняли и где, кстати, пребывала его мать? Или даже из иного укрепленного места? Нет: другая версия куда более вероятна. Безрассудный подросток по доброй воле и против воли отцовской принял сторону мятежного принца.

Не было это нарушением вассальной присяги и делом бесчестным, оттого и не порушило ни в малой мере отцовской любви.

Вот стал Хуан в виду стен Тарифы и кричит дону Алонсо:

- Не откроешь ворота моим соратникам и моему честному королевскому имени - прямо у тебя на глазах перережу горло мальчишке,

Вот, значит, какой был у него план...

Но крепко помнил дон Алонсо: кто владеет кастильо, владеет и городом Тарифой. Кто владеет Тарифой, владеет судьбой всей Испании, Да, пожалуй, весь город и собрался ныне в крепости - защитить ее, потому что думал так же. И, почти не раздумывая, так ответил Алонсо Хуану:

"Я растил сына для блага страны и на страх ее врагам, а не для того, чтобы он сделался игрушкой в их руках. Убей его, Хуан, это будет для меня честью, для моего сына - вратами вечной жизни, а для тебя самого - вечным позором на земле и вечной мукой на том свете!"

А когда увидел, что смутился злодей, прибавил:

"Что же ты медлишь? Или нож твой не остёр? На, возьми мой!"

Снял с пояса кинжал и метнул вниз - с такой силой, что тот вонзился в землю у самых ног Хуана. А потом, как говорит предание, удалился в башню завтракать со своей супругой. Когда же поспешили к нему люди с вестью, что Хуан зарезал-таки мальчика, ответил:

- И только? Я уж подумал, что враг ворвался.

- Жуткая повесть, - Динара села на постели, потянув на себя роскошный атласный халат и закутывая плечи.

- По логике предательства, юнец и так и так был обречен. Я даже думаю, что своей резкой речью и картинным жестом Алонсо пытался дать ему хоть малый шанс выжить вопреки сложившейся ситуации. И ушел с поста лишь ради того, чтобы не видеть почти неизбежной гибели своего единственного дитяти.

- Но хотя бы Тарифу он защитил?

- Разумеется - иначе бы о том рассказывали совсем в других выражениях. Мавры ушли от стен, принц Хуан - из истории. Больше никто никогда о нем не слышал. Собственно, надежды на хороший исход у них не было: Тарифу таким малым числом народа не взять, да и жестокость союзника потрясла всех мавров до единого. Кое-кто из них заколебался, я думаю, уже тогда, когда Хуан пошёл на явное предательство и насилие. Живо представили себя на месте Гусмана-младшего...

Когда дон Алонсо предстал перед королем Санчо, уже знавшим о событиях в Тарифе, тот наградил его, подарил его имя башне, а самого приказал с тех пор именовать еще и Добрым. Ну, знаешь, как говорят: "доброе оружие", "добрый день". В надежде, что в дальнейшем не подведет.

- И только-то?

- Если у тебя есть чем продолжить...

- Всё же открыла Тарифа свои ворота маврам. Было их всего семь всадников: шесть мощных воинов и один по виду совсем юноша, тонкий станом и узкий в плечах. Покрыты они были по голове, лицу и плечам синими обмотами, как принято в племени туарегов, и желали говорить с благородным Гусманом о мире. Также привезли они с собой в парчовом мешке голову Хуана, переложенную для пущей сохранности душистыми бальзамическими травами. Поглядел на нее Алонсо и говорит:

- Не приму такого жуткого подарка. Ибо не к лицу христианину радоваться позорной гибели кого бы то ни было, и не вернет мне эта смерть моего милого сына.

- Ты прав. Но погляди: вот Амина бинт Зат аль-Химми, и от девственной плоти ее, от твоего семени родятся храбрые сыновья и прекрасные дочери для колен твоей бесплодной супруги, дабы соединилось в них всё лучшее, чем славны оба наших народа: пылкость и отвага, гордость и нежность, красота душевная и телесная. И пребыло таким в веках.

Тут сдвинул седьмой всадник покрывало с лица - и глянули на дона Алонсо очи, что отразились в его душе, как в прекраснейшем зеркале текучего, как слёзы, хрусталя ...

Я хотел было заметить, что в устах Динары генеалогия знаменитого рода герцогов Медина-Сидония получила слегка неожиданный крен, но спросил только:

- Малыш, ты чего - беременна?

- Ну, не совсем... то есть совсем чуточку. Я тебе не хотела говорить: и боялась такого ученого зануду и педанта, что мне всё на свете запретил, даже быть его умнее, и надеялась, что еще соблазню его хоть разочек погрузиться с маской.

- Но для меня еще не поздно? В смысле - хоть немного поучиться?

- Нет. Такое никому и никогда не поздно, - сказала она своим обычным тоном капризной блондинки... Нет, простите, брюнетки.

Моей пери. Моей восточной красавицы.

No Мудрая Татьяна Алексеевна

Комментарии: 9, последний от 06/03/2012. © Copyright Мудрая Татьяна Алексеевна (Cardinena@yandex.ru) Размещен: 22/02/2012, изменен: 10/03/2022. 21k. Статистика. Рассказ: Проза Мемуары, рассказы и всякий реал Иллюстрации/приложения: 1 шт.		Ваша оценка:
Аннотация: Было на ВК-3 под псевдонимом "Медина-Сидония". Прибавлен эпиграф.

Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Легенда о Гусмане