Аннотация: В городе Лэн-Дархан. Кот Ирусан понуждает Кардинену выдумать миф о Тергах.
КОСТРЫ СЕНТЕГИРА
X
Усталые всадники подъехали к самым стенам с высокими голубыми арками ворот - и тут Сорди застыл на месте - от восхищения или чувства, ему прямо противоположного: то, что он издали принимал за щербины в регулярной кладке, оказалось богатейшей резьбой, если не по стилю, куда менее округлому, то по тематике подражающие незабвенном храму Каджурахо.
Изысканные костюмы и украшения, самое лучшее из которых - нагота. Цепи любовных историй, вереницы соитий, караваны преклонений мужчины перед женщиной, женщины перед мужчинами, мужчин и женщин по отдельности - друг перед другом, тех и других - перед коровами и лошадьми. Кишение бесстыдства - слов не подберешь. И в то же время.... он боялся понять и принять...
Некая сакральная чистота. Для тех, кто вырезал в камне эти горельефы, в сексе не было ничего грязного и постыдного, запятнанного первородным грехом. И самого греха не было в этом мире...
А Кардинена уже со смехом тянула его за рукав, Сардера - за повод:
- Теперь понял, отчего здесь нет охотников Лэн-Дархан штурмовать? Подойдут войска к стенам, поднимут очи горе, дабы напоследок помолиться, - и застынут, хоть голыми руками их бери. В точности как ты. В те времена, о которых я тебе рассказывала, натурально, не было на стенах ничего похожего. Это женщины свои порядки завели.
Сорди с натугой отвернул голову:
- Да, ты о них говорила. Заперлись от мужчин в резных стенах, как Лизистрата?
- Ничего подобного. Скорее здесь город Вечного Карнавала. Не античного, скорей венецианского или бразильского, но длящегося без перерыва добрые два десятка лет. Убежище от войны - в каком-то роде ты прав. Оазис вечного мира, своего рода запретное место.
- Харам, - вспомнил он.
- Но вовсе не гарем, ни боже мой. У тебя, часом, не прострел - больно туго башкой ворочаешь? Натуральные мужчины тут тоже водятся: по специальному допуску. И гости всех возможных в природе полов. Однако по замыслу именно жёны отдыхают от мужей во имя дальнейшей крепости брака. Отрываются по полной, как говорили в твою архицеломудренную эпоху. Оттого и накладывают отпечаток на быт.
Тем временем кони подвезли обоих к лазурной арке - по всей видимости, самой главной, ибо стреловидный, устремленный к небу обвод портала был очень широким и испещренным по изразцу кудреватыми знаками, в которых Сорди кое-как признал арабские. Он спросил об этом Карди.
- Любовная поэзия. Бессмертные строки. О той родинке, за одно лицезрение которой не жаль отдать Бухару вместе с Самаркандом. Но ты не думай, прочности опускной решётки это ни в малой мере не мешает.
Двое стражников в круглых шлемах, обмотанных кисеей по самую верхнюю шишечку, неторопливо шевельнулись навстречу, выставив копья крест-накрест.
- Мужской пол допускаем только в сопровождении или при особом документе, - басом провещал низенький и толстый.
- Вот именно, - шёлковым голоском ответила Кардинена. - Вам какой документ показать - верхний или нижний? А то у меня оба в порядке, по закону выправлены и даже печатями девства снабжены.
Дернула тесьму на вороте и пренагло полезла рукой за пазуху.
- Езжайте, - второй стражник, тощий, как выпотрошенная сельдь, махнул рукой и первым поднял копьё, освобождая проход. - Можно подумать, прямым ходом из Орлеана, такая девка забористая.
Путники нырнули в арку - Сорди мимоходом увидел вверху заточенные стержни толщиной в мужское запястье и вроде как из молибденовой стали - и оказались в густой тени туннеля: стена была, по прикидке, метров в двадцать толщиной.
- Я не понял. Тут что - шутовство вместо закона? И как только ты не боишься уронить свой авторитет.
- Перед кем? Уверяю тебя, они оба далеко не персонажи шекспировских комедий и родом вовсе не из Ламанчи. Ты не чувствуешь, как у тебя под черепом чужие мысли копошатся, нет? А я очень даже. Хороши были бы здешние стрекозы и стрекозлы, если бы себя со всех сторон охраной не обеспечили.
Впереди замаячила вторая преграда, уже в виде железного занавеса из цепей. Цепи с подобием остро отточенных якорьков понизу были намотаны вверху на барабан, но это не мешало им угрожающе раскачиваться прямо над головой приезжих.
А сразу за цепями раскинулось волнующееся море: всадники рассекали его, как форштевень - крутую, бьющую в борт волну. Торговые ряды под открытым небом, люди в нарядах, похожих на радугу, изрезанную в клочки и истолчённую у ступе, ковры, прикрывающие вход в лавку или харчевню, выдолбленный прямо в стене, помост с ширмой, на котором вовсю буянили актеры и их куклы, воздетые на тростях над толпой. Сорди никак не мог отличить один пол от другого, пока не вспомнил сказанное однажды Кардиненой: у мужчин - род, у женщин - город. Женщины укладывают волосы по личной прихоти, как им вздумается, мужчины отмечают свой ранг. Немало бород и шевелюр, тщательно заплетенных в косицы и перевитых золотной тесьмой или шнуром, рейтуз с довольно скромными или весьма нагло выпяченными гульфиками, накладок на и без того широкие плечи. Но куда больше длинных, чуть подвитых на концах прядей, развеваемых ветерком вместе с полупрозрачной одеждой, двурогих чепцов, с которых на жёсткую парчу или извилистый муар струится тонкая вуаль, зубчатых, как забороло, корун, из-под которых на уши спускаются как бы два повернутых друг к другу серпа: волосы смазаны смолой и расплющены, коны их плотно унизаны кольцами или вделаны в серебряную трубку. Яркие в то же время нежные цвета, свободные манеры, резкие и свежие голоса, шум, который переливается и играет точно опал или ... императорский самоцвет.
- Карди, у нас еще много осталось этих самых чешуек? - тихо спросил Сорди.
- В чём нужда-то?
- Неловко, что тебя за мужчину приняли и, я так думаю, принимают. Я так понял, что женщинам входить не препятствуют, а к тому же они могут взять с собой спутника?
- Верно. Только не мужа.
- Переодеться бы соответственно. И вообще в не такое..мм... походное. Модные лавочки тут кругом, прямо все из себя изворачиваются ради покупателя.
-Слушай, как по-твоему, нам с тобой прямо на площади заночевать или под местными липами? Там и сумы переметные раскроем - никто, блин, не видал, как Бог напитал...
- Я о том и забыл, прости. Отвык от шумной жизни. Ищем гостиницу или трактир?
- Именно. В таких местах не только кровать и еда - все нужное как-то само собой на тебя набегает.
А едва они свернули с толпища и торжища в переулок, более или менее тихий, набежала на них сама вывеска.
Отель "Бродячая Собака",
- беззвучно произнесла она, болтаясь на еле заметном сквознячке, будто висельник.
Надпись освещалась чадной масляной лампой в пергаментном футляре, вопиюще неуместной в свете оставшейся за спинами площади, и была готически вырезана кухонным тесаком на подобии морёной дубовой шкуры, снятой с вышеупомянутого зверя - с хвостом, острозубой головой и всеми четырьмя конечностями. Мёртвой шкура отнюдь не выглядела, напротив: стеклянными глазками подмигивала весьма выразительно.
- Надо же - и это проявилось, - с нежностью произнесла Карди. - И самая первая в мире реклама тоже имеется.
"Еда без отравы,
Сон без блох,
Обслуга без недомолвок,
Всё - за интересную цену".
- Мне не столько цена интересна, - сказал Сорди в пустоту, - сколько удельный вес той копейки, что завалялась у нас в карманах.
- Конец цитаты, - оборвала его Кардинена. - Здешние реалии имеют препаскудные манеры повторяться.
Проговорив сию грамматически небезупречную фразу, она сошла с седла и пихнула вперёд ворота, двустворчатые и тоже из дуба, что были слегка зажаты меж оконных ставен по причине широты, явно рассчитанной на двух драгунов верхами, причем драгунов, поддатых вдребезину. Надпись, выведенная поперек створок -
"Вход без лошадей категорически воспрещен!"
- неожиданно разъехалась пополам, и путешественники ввалились внутрь, по инерции затягивая туда же своих скакунов.
- Везде пропуски, - ворчливо заметила Кардинена, заново утверждаясь на ногах. - Раньше в Лэне такой бюрократии не заводилось на дух. И таких вопиющих клаузул.
- Ты о чем? - с легкой рассеянностью проговорил Сорди. Более всего он опасался, что их кони добавят в здешний интерьер кое-что непредусмотренное правилами. Впрочем, интерьер, на первый взгляд, позволял и не такое: пол устилали тростниковые маты, из неструганых стен выпирали факелы абсолютно дикарского вида - подобие дырявого ведра на длинной швабре. Окна то ли были, то ли нет, ибо с обратной стороны каждого ставня висели плотные занавески из мешковины, отороченные рюшками. Сверху, с не по делу высокого потолка, свисал обруч, а с обруча - подобие рыболовной сети. В очаге, чей зев открывался по правую руку и был сложен из дикого камня, гудело буйное пламя, чьи рыжие языки лизали обширное чумазое днище артельного котла. Налево шевелилась густая тьма цвета лучшей в мире сажи, из неё кое-как проглядывал коренастый стол в окружении таких же стульев. Он был дик, округл и огромен, и водружённые на нём миски, плошки и поварёшки, служившие столовым прибором, это лишь подчёркивали.
- В точности то, что надо! - проговорила Карди, озираясь. - Сразу видно, что кормят сытно и без затей. Эй, а хозяина или хозяйку что - Эблис к себе забрал?
- Вот чего не нужно, - донеслось из самого тёмного угла, - это самого поминать.
Кусок темноты выполз и сконцентрировался в небольшого ростом человечка, одетого не с пример изящнее наших знакомых: под дымчатый сюртук тончайшего сукна цвета поддета жилетка с роскошным павлиньим узором, серые панталоны доходят до носков сапог, отчищенных до зеркального блеска, густые усы любовно нафабрены, серые волосы расчёсаны на пробор.
- Ирусан, ты никак за хозяйку остался?
- Почему не за хозяина? Я муж почтенный, боевитый, - начал было тот, но пригляделся - и всплеснул пухлыми лапками:
- Госпожа, так это вы сами! Вот не ожидал, что так скоро появитесь в наших пенатах. Хотя город ведь поистине ваше любезное детище.
- И харчевня в каком-то смысле тоже. Эй, тут что - снова мела не имеется?
Ирусан вытащил откуда-то грифельную доску с привязанным к ней не веревочке школьным мелком и потряс ею:
- Для избранных - всегда.
- А прочие, кому отказал в кредите, зубы тебе заговаривают всякими занимательными побасенками? Всё как при мне?
- Беру далеко не всякое, ох, не всякое! - в круглых глазах человечка вспыхнуло нечто вроде пламени, да и слова казались каким-то огнедышащими, будто у ветхозаветного пророка. - Испохабились чтецы: спят в сугубом поддатии, что видят - упомнить не умеют, спутывают, как клубок грязной пряжи, а если из головы пытаются выдумать - оказывается, во всемирной паутине отловили вольно или невольно.
- Строго у тебя. И что - злостных неплательщиков ты огнём жжешь или на закуску другим пускаешь?
- Обижаете: вегетарианец я.
- В том смысле, что вся наша плоть - трава?
- Ох, госпожа Аруана, и охота вам смеяться над вашим преданным поклонником.
- Что поделаешь: было отвратно, прошло нескладно, зато вспомнить приятно. Не люблю оседлой жизни. Погостим здесь с учеником, а потом снова в путь отправимся.
- Так вам нумер требуется, - деловым тоном без капли прежней мечтательности проговорил он. - Одна кровать или две?
- Да как хочешь, лишь бы пошире. Кормёжка в номер или здесь что ни на то сообразишь?
- Погодите, лошадей еще обиходить нужно.
- Прежде у вас собаки были.
- Ах, да в стенах же мусульман полным-полно! Мы, положим, неплохо к собакам относимся, даже свои породы завели - аиди или салуки, как Идрис, - да вы же помните слепца? Но кони главнее. Так что конюшню держим на семь денников.
Он трижды хлопнул в ладоши. Явился слуга в странной курточке - пегой в черных, белых и рыжеватых пятнах, расседлал притихших жеребцов, взял за повод и увёл.
- А теперь пожалуйте в комнату.
Ирусан ловко подхватил сумки и прочее имущество и с небывалой легкостью понес впереди путешественников.
Комнаты были расположены на втором этаже. Ключ Ирусана открыл одну из дверей - на смирнском ковре возвышалась огромная, с балдахином, кровать. Столбики были покрыты потускневшей позолотой, полог и подушки - сплошь золотые лилии и пчёлы по пурпурному фону, простыня и покрывала - цвета сливок. По бокам курчаво дымились бронзовые курильницы на длинных ногах, источая знойный аромат.
- Это убери, - скомандовала Карди, кивая на курильницы. - В духовной поддержке мы не нуждаемся. И еду тащи поскорее. Что там в меню?
- Предоплата.
- Это пусть волки да вороны сами едят.
Отчего-то он слегка заробел:
- Прошу вас снова...
- Значит, так. Два раза по две мерки овса, запаренного со столовой ложкой красного вина. Это не сюда, а в конюшню. Отварной картошечки с кинзой, укропом, зеленым базиликом и редиской - две больших порции. К ней, так уж и быть, грибков домашних, белых. Бульона из рогов и копыт с гороховым пирожком - две порции, подашь, как и полагается, в двуручных чашках с блюдцами. Жбан выдержанного сидра из памплимуса с грецкими орехами. Никаких палочек и круглых ложек: две вилки, два ножа, два хрустальных бокала. И на загладку - четыре пирожных "Нельсон при Трафальгаре". Натрафишь?
Ирусан почесал затылок, отчего у него между пальцами возникли неопрятного вида клочья.
- Уж придётся побегать.
- Ох, Ирусик. Не хитри со мной - быстрее плату получишь.
Он поспешно удалился, в сердцах захлопнув за собой дверь.
Ужин прибыл через полчаса, когда путники уже вымылись в обширном серебряном тазу, поливая друг на друга из такого же кувшина, вытерлись мягким полотенцем и переоделись в ночное. Сорочки, халаты и туфли были под стать обстановке, поэтому оглядели они друг друга с иронией.
- Снова друг от друга не отличишь, - заметил Сорди, - даже запах одинаковый, на левую сторону.
- Бабы, - ответила Карди туманно. - Сплошные.
Затем они принялись убирать в себя то, что Ирусан вкатил в номер на сервировочном столике. Еда показалась Сорди вкусной, хотя и слишком пряной, вдобавок он так и не понял, что там был за сидр, хотя в грибах неохотно признал шампиньоны. Пирожные содержали в себе клюквенное варенье, в нём свободно плавал хрусткий шарик из кокосовой стружки с ромом и миндалем внутри - вкусно, подумал он, но как-то уж слишком цинично. Намёк на ядро, поразившее адмирала в живот.
Ирусан, который в почтительной позе стоял подле, собрал грязную посуду, выкатил тележку за дверь, закрыл ее и проговорил:
- Время расплаты, инэни.
- Вот именно, - ответила Кардинена, позёвывая.
Сбросила одежду, оставшись в одной сорочке, повалилась навзничь рядом с Сорди и поманила:
- Ирусь, давай сюда, под бочок. Ученик, ты с другой стороны пристраивайся и слушай - тебе еще нечего от себя дать.
Что- то непонятное висело в воздухе прямо перед его глазами, меняя очертания: Кардинена показалась ему много старше, хотя красивой по-прежнему, Ирусан свернулся в клубок и оброс мехом, похожим по цвету на прежнюю одежду, а рассказ - рассказ возник без слов в нём самом.
"Земля была безвидна и пуста, и лишь свет висел над бездной наподобие звезды или фонаря. То было тело женщины, золотистое и смуглое. Как любой свет, оно отбрасывало от себя тень: тень оплотнилась - это был мужчина с тёмной кожей.
- Теперь мне есть с кем поговорить, - обрадовалась женщина. Имя ей стало Терга, мужчине - Терг, и назвались они еще Руками Бога, ибо когда настало время им спуститься на землю, смертную плоть мужчины вылепил Он из глины правой рукой, а женщины - левой, что ближе к сердцу. Хотя и вовсе нет у Него ни рук, ни ног, ни прочего...
И сказал Он Тергу и Терге:
- Посмотрите друг на друга. Красивы ли вы?
- Да, - ответили оба. Ибо вложил Он в них чувство прекрасного еще до рождения женщины.
- А теперь посмотрите на то, что вокруг. Нравится ли вам ваш удел? Хорош ли?
- Нет, - ответил Мужчина.
- Но ведь это Ты дал нам его, - прибавила Женщина.
- Хороший ответ, - похвалил Он. - А теперь подумайте, что вы должны сделать во имя украсы мира.
Когда Он отвернулся, чтобы не мешать созданной паре, положила Терга руку на плечо своему мужчине, чтобы проверить, так ли гладка его кожа на ощупь, как на глаз, а Терг поднёс ладонь к одной из ее грудей, ибо видел в том различие между ними обоими. Шевельнулась грудь, стала тугой и легла ему в ладонь мягкой тяжестью. Притянула Терга своего мужчину свободной рукой за пояс, а он повёл пальцами по ягодицам женщины, дивясь, до чего же они пышны и округлы, а глазами - по тому раздвоению, что обнаружилось внизу ее круглого, как луна, живота.
Тут воспрянуло в нём то, чьего названия Терг также пока не знал, и сказало:
- Есть напротив тебя вместилище, где я вырасту.
Слова эти оказалось легко прочесть в глазах, что и сделала Терга. Тогда ее безымянная до тех пор расщелина пролила из себя влагу и тоже произнесла:
- Возрастает напротив меня то, что заставит пролить нас обеих еще больше слёз, но они будут сладостны.
Терг увидел, как стали эти слова против зрачка его милой супруги, и подхватил ее на руки, она же уперлась ему руками в сильные плечи, обхватила его бедра ногами и нанизала себя на его стрелу. Он порвал пелену и поразил цель, но и сам тотчас изнемог. Влаги обоих смешались в лоне Терги и истекли наружу изобильной струёй.
И вот диво: на том месте, где произошло это, появился крошечный зеленый росток! Он быстро увеличивался и тянулся к месту своего зачатия, так что Тергам пришлось отступить.
То было первое дерево на Земле, и оно немедленно принялось расти, выкидывать гроздья цветов и ронять семена.
- Как оно прекрасно! - воскликнула женщина. - Поистине это стоит той малой боли, которую я испытала.
- И той судороги, что прошла меня насквозь, - улыбнулся мужчина, видя ее радость.
Так поняли они, в чём смысл и цель их пребывания, и оттого соитие между ними становилось всё более долгим, цельным и радостным. Терг и Терга ходили по всему миру, взлетали к облакам - не следует забывать, что они были родом из неба - и низвергались в океан с радостным шумом и смехом. Всякий раз, когда смешивались их соки и ниспадали на землю или в воду, появлялось нечто новое и еще более прекрасное, чем прежде. Но если растения возникали из земли, а холодные твари - из воды, то мягкие голокожие и поросшие пухом детёныши выходили из лона Терги вместе с плодоносной жидкостью, и это причиняло ей куда большее наслаждение, чем все прочие вещи.
Когда они наполнили собой, своими играми и своими детьми всё сущее и когда сплелось всё созданное ими в изумительной красоты зрелище, ежечасно обновляющее само себя, вдруг сказал Терг:
- Приелось мне всё это. Наши отпрыски сами роняют плод, отделяют от себя сходную с ними частицу, сплетаются и зачинают, множат сами себя так или иначе, а мы того не можем. Почему бы тебе в следующий раз не удержать моё семя в себе?
- Но это не будет игрой, - ответила она. - Если наши дети от плоти будут так же безудержны, как мы, земля переполнится суетой, и не будут иметь эта суета и кишение ни смысла, ни лада. А если дети наши будут такими, как все прочие твари, - это будет нисхождением для нас. Ибо ныне рождаем мы несходное по виду с Руками Божьими и Творцами Тварности, а оттого и не лежит на нём клеймо долга. А тогда по слову твоему наплодим мы хищников и властекрадцев, которые ничем не сумеют восполнить мир, но лишь будут наносить ему ущерб. И замкнёмся мы в себе, как в оболочке гнилого ореха.
- Сотворят наши собственные дети, свой мир, - ответил Терг властно. И обхватил жену сильными руками, и поверг ее наземь так, чтобы бёдра ее лежали высоко и не выронила она из себя его семени. И проник, и вспахал эту пашню как мог глубоко.
Так в позоре и муках зачала и родила Терга первого человека, а от него произошёл весь людской род. А вот в добру или худу - кто может сказать?
Кардинена вздохнула и прбормотала:
- Что за странная сказочка. Тебе понравилось, Ирусь?
- Не сказка - миф, - отозвался он изнутри клубка, в который превратились их тела. - Древний космогонический миф, как говорят нынче. Теперь ты понимаешь, что значили для наших предков те статуи в пещерном храме?
- Значили, Ирусан? Их что - нет там больше?
Впервые Сорди услышал в ее голосе нечто подобное страху.
- Они есть - но нет самой пещеры. Я так думаю, проросли собой наружу.
- И где?
- Ты помнишь, наверное, что в люкарне на самом верху Купола Тергов всегда показывалось нездешнее небо? Вот они в него и вошли однажды... У нас они. В Кремнике. Не больше же они микеланджелова Давида, в самом деле.
- Да, мы в расчете? Ты оказался мне полезен.
- Но ты мне - еще больше, милая моя инэни Аруана. Воистину кормлюсь я такими историями...
Что было потом - Сорди не слышал: предание о Тергах удивило его, но не более, показавшись неким особенным вариантом Книги Бытия, а рассуждения Ирусика и вообще усыпили.
Проснулся на следующее утро он, к еще большему своему удивлению, в светлой комнате с зеркалом во всю стену, двумя толстенными матрасами на полу - и в обществе одной Кардинены, которая потряхивала перед его ухом приятно звякающим кошельком.
- Умывайся, снаряжайся - и пойдем денежки на обновы растрясать, как тебе и хотелось. А потом колокола слушать. Это, кстати, они тебе сон навеяли: два трезвона проспал, вечерний и утренний. Типа "Молитва лучше сна, но сон куда приманчивей молитвы".
- Что за чепуха, - ночевали в одном месте, проснулись в другом, - проговорил он. Сознание между тем неохотно подтверждало ему, что вчера они сняли именно это - чистенькую комнатушку в гостинице для паломников.
- Карди, я же своими глазами видел Ирусана...
- А я - деньги, что у этого хитрого котяры выцыганила.
- Котяры?
- Кот он, разве не признал? Ученый вельми. Морочит людей своими штучками, травит снадобьями, да хоть не забесплатно. От этих прозрений, на которые он народ вынуждает, большая польза обеим сторонам: кому байка, а кому и ясное понимание своей сути. Мы с ним вместе заведение держали, пока не надоело мне. Только что было оно вовсе не в Лэн-Дархане, как теперь, по его словам, и Терги, а немного поближе к центру Земли.
- А эти деньги - сдача с повестушки, что ли?
- Скорее процент с прибыли. Я ведь всегда числилась в хозяйках сей богоспасаемой конторы.
Сорди уголком глаза покосился в зеркало. Багряные с золотом занавеси мелькнули там, высокие бронзовые треножники, комок перепутанных простыней... И более ничего и никого.
И всё исчезло.
- Карди, что это за мираж такой - он есть и нет его? Вот сейчас показался: или я брежу?
- Немудрено. Намешал Ирусик нам всякого, ухитрился, несмотря на мои выверты и причуды. А насчет сути дела - этот мирок, где мы оба были окружены кошками, вправлен в мир Великого Динана, как самоцвет в оправу перстня. И едино с ним, и наособицу. Так что смекай, ученик!