Аннотация: Кардинена заказывает для ученика дубовый меч.
КОСТРЫ СЕНТЕГИРА
VI
Сорди привык к лошадям из прокатных конюшен и теперь чувствовал себя незнамо как: земля низко и вся какая-то вздыбленная, приподниматься над седлом, чтобы пустить конька в галоп, нет смысла. Сидишь как в люльке, верней, как на слишком мягком гамаке, и раскачиваешься из стороны в сторону.
- Чего размечтался, ученичок? - донеслось сзади. Кардинена держалась в двух шагах от него, чтобы направлять и оберегать тылы.
- Это истинный вопрос или укорот? Я всё думаю - в горах ведь тоже люди живут, отчего они нам по пути не встречаются.
- Оттого, что для нашего пути это запретно. Жилые крепостцы, агры, мы за фарсанг обходим. Издалека их башенки легко за ту же скалу принять, но я-то вижу. Поля и нивы по виду как альпийский луг, но не совсем. А здешним эремитам в их пещерах докучать незачем.
Они уже попробовали докучать: разок попросились на ночлег, другой - заселились в нору, еще пахнущую отшельником: грязь, плесень и специфические людские благовония, несмотря на то, что родничок со сладкой ледяной водой бил неподалёку из земли.
- Они люди неплохие, - в утешение сказала тогда его спутница. - Вон Бен Мирддин у себя и старинные книги держит, и медикаменты, и дорогую утварь. Даже парадную мантию в сундук упаковал на случай знатных гостей. А натуральное зеркало и вообще во всю стену.
- Расколотое? - с ехидцей спросил Сорди. В последние дни он как-то резко въехал в курс дела, поняв, что такого рода предметы работают опознавательным знаком тайного общества со смутной, однако неограниченной властью.
- Из цельного кристалла, как тот покойный столик, - усмехнулась Кардинена.
- Вот бы поглядеться.
- Может быть, и доживём, если Тэйнрелл до того не накроет. Ох, lupus in fabula.
- Прости, я не понял. Он что, по пятам шествует?
- Ага, именно. Ему надо меня прилюдно вызвать, при своих и моих людях сразу. Что еще волнует?
Сорди подумал: вроде бы всё понятно, да жаль терять аванс.
- У них ведь иные кони: толстомордые, тупоногие и чуть выше в холке.
- Острый у тебя глаз, однако. Это степняки, их еще "двоедышащими" называют. В глиняной пустыне им цены нет: летят, как пуля из ружья. А в горах на ногу слабоваты - подков не любят. Люди Тэйна, видишь ли, хотел было тех перенять, из Мертвого Леса, - не дались. Ну, теперь-то, даст Бог, к нему прибьются, а то отстал от нас дня на два.
- Не понял. Ты этому радуешься?
- Можно и так сказать, - Кардинена придержала своего Шерла, глянула ученику в глаза:
- Помни: то, что улучшает Игру, всегда нам на руку. И не завидуй.
- У них кони на все четыре ноги кованы, у нас...
Он не хотел жаловаться, само выскочило. Карди поняла - пригнулась к тропе, будто высматривая в пыли золотые самородки.
- А что, резонное замечание. Опять же приметлив ты, повторю. Тропы в горах жёсткие да каменистые. Положим, наши болотные жители копыта себе отрастили едва не по колено всаднику, пускай теперь обтачивают. Но вдруг еще и через ледовые перевалы пойдем - там лёд скользкий, камень ветром что леденец выглажен. Как, по-твоему, предлог весомый, чтобы нам конского коваля отыскать?
- Имеем право, - кивнул Сорди, прекрасно понявший подоплеку беседы: ученик трусит, учитель в лице Карди оказывает снисхождение.
- А эремиты и Мирддин - это кто?
- Отцами-пустынниками их называть неохота, какая уж здесь пустыня, горниками - глупо, горняками - не в тему. Больше по сельскому хозяйству и лекарственному сырью ударяют.
Сорди спрашивал совсем не о том. Ему жутко хотелось услышать имена одиночных поселенцев, отщепенцев - вернее, совсем не их, а тех, кто кучкуется.
Природа тем временем становилась по виду совсем ручной: пропасти раздавались вширь, как рыбацкая лодка, из глубин прорастал и раскидывался по склонам лес, кудрявый и густой. Резкие складки здешней земли пропадали за ним, сглаживались, точно кошачья шкура. Изредка в гущину ныряли крутые узкие тропы - невозможно было подумать, что туда можно спуститься верхом.
Теперь Кардинена, похоже, не только вглядывалась, но и внюхивалась. Сорди не ощущал ничего - впрочем, он и лесной пожар не ощутил.
- Ага, - вдруг сказала она, - Смолу курят, древесный уголь выжигают. Стало быть, имеется надобность. Грубку можно и обыкновенными дровами заправить.
Сорди смутно припомнил, что так называли на его родном диалекте кухонную печь под открытым небом. Удивительно: до их пор он не чувствовал языка, на котором с ним говорят, будто живое слово передавалось из мозга в мозг.
- Ученик, говори. Тебе же охота.
- Карди, мы так ищем мастера по железу?
- Кузницу. Место, где разжигают сильное пламя. Смотри!
В глубине леса, далеко под их ногами, клубился сизо-чёрный дым, расстилался над кронами.
- Что самое любопытное, ничего похожего в прошлый раз тут не наблюдалось, а ведь здешние ковали привязаны к месту. Это вообще династия. Сорди, тропу видишь?
Отвесная складка, сверху затенённая ветвями.
- Хочешь - сходи с седла, веди в поводу. Я задержусь внизу ненадолго, подожду тебя.
Это выглядело приказом, ибо сама женщина припала к конской гриве и погнала своего Шерла вниз, казалось, чудом не скатившись под обрыв вместе с лошадью. Сорди не осмелился так поступить и почти о том сожалел: его гнедой приседал на задние ноги, как кошка, и двигался с необычайной ловкостью. Да и крутизна показалась вблизи не такой уж роковой.
Внизу тропа была почти что широка, почти ровна и производила впечатление грунтового большака. Копыта мягко ударяли в дернину.
- Самое главное - направления на дым не потерять, а то будем блукать, как вши за теплой пазухой, - пробормотала Карди. - Тропа петляет, однако. И узка. Мало к кузнецу ходят.
- Отчего так? Ремесло обычно имеет спрос.
- Добредём - увидим. Чего напрасно рассусоливать?
На узкой проплешине посреди дубов стоял не один дом, а целых два. Кузница, небольшое строеньице со стенами, кое-как выведенными из грязно-белого известняка, и черепичной крышей, открылась их взглядам после доброго получаса пути. Жилая пристройка из саманного кирпича была пришлёпана к камню, точно коровья лепешка: крошечное оконце смотрелось бельмом, дверь, пристёгнутая ременными петлями, висела на косяке. Зато кровля, кое-как нахлобученная на оконные брови, была из доброго прокатного листа, как показалось Сорди.
Хозяин, видимо, заслышал всадников издалека и ждал: кряжистый, тёмный, заросший волосом, как средних размеров медведь. Кардинена поклонилась, не сходя наземь, поздоровалась:
- Здравствуй долго, дядюшка Орхат.
- Здравствуй и ты, госпожа Та-Эль. Узнала?
- Отчего ж не узнать? Вместе гуляли по здешним горкам и перевалам.
- Ты, я да Волчий Пастырь. Помню.
- И не забывай.
- Ради одних этих слов явилась или дело у тебя ко мне есть какое?
- Кузнец мне нужен - обоих коней на лёд и камень подковать.
- Это бы и не так хитро, но вот железа нужного мне не оставили, когда сюда выдворяли.
- У меня тоже такого нет - одно золото из Пастыревых сундуков.
- Значит, уцелело. Исхитрилась захватить, когда дом горел?
- До того, дядя Орхат.
- И сбруя, вижу, оттуда.
- И кони, дядюшка.
- Добро, отыщу им подковы, коли расщедришься. Не из железа, не из стали, но тверже здешнего камня. Раз в три месяца только и надо менять, а может статься, и реже. Морёный дуб из лэнских тайных озер.
- Карий или чёрный?
- Карий, всего четыреста лет ему. С вас станет довольно. Ухнали и шипы - чёрные, без мала тысячелетние. Ну что - ставьте к станку и вяжите узлы. Кони у вас привычны, я так думаю? Воинские?
Сорди читал в учебниках, что в первый раз, да и в последующие, лошадь сопротивляется, так что приходится даже ковать сначала одну пару ног, а на следующий день - другую. Однако здесь вышло иное.
Когда слегка нервничающего Шерла завели в необычного вида коновязь и растянули на узде, чтобы хоть головой не мотал, Орхат буркнул:
- Танцует, вишь. Глазом косит - аж насквозь прожигает. Похоже, без моей девки дело не пойдет. Леэлу, эй, гони сюда. Они оба не мужчины, тебе не опасны.
Из перекошенной двери вышла девушка: низенькая, черноволосая, большеглазая. Туника наподобие мужской обтягивала стан, делая Леэлу уменьшенной копией Орхата - правда, куда более привлекательной.
- Стоялой воды принеси и иди помогай.
Вода у них была не в жестяном - в кожаном ведре с дубовой ручкой, в ней плавал деревянный же ковш. Девушка поставила ведро наземь, затем подошла к самым ноздрям жеребца и тихо запела. Шерл вначале косил горячим оком, потом пригнулся к рукам, будто слизывая с них нечто сладкое.
- Ведьма, - холодно заметил Орхат. - это еще и из-за нее меня погнали здешние праведники.
- Приёмная дочка-то?
- Видишь, значит, что не родная. Оба родителя у нее померли.
Во время разговора он вынул из положенного наземь свертка узкую подкову, примерил. Пока он подрезал копыта, расчищал особым крючком стрелки - Шерл послушно подавал ту или другую ногу - продолжал:
- Мыслимое ли дело, чтобы сирота в Лэне бесхозной оставалась? А всё эти... Правые словом, тверезые главой. Не дело, говорят, чтобы поганые муслимы девчонку себе в родню забирали. Оба померших родителя из наших были, пускай и Еленка хоть на мирских харчах, да в нашей вере воспитается.
- Всехнее дитя - в Лэне, да и во всём Динане доля неплохая.
- Одно в Динане, иное - в их деревянной деревне. С боку припёка. Греется у чужого тепла, а своего как не было, так и нету.
Кончил обихаживать копыта, стал прилаживать к месту первую подкову.
- Я и взял в кухарки и подмастерья - печь топить, за горном следить, мехи раздувать. Жара кузнечного и иного с младых ногтей не боялась.
Весь этот речитатив наслаивался на протяжную мелодию.
- Подросла, округлилась, первые крови пролились - непонятная сделалась. Я думал на ней ожениться, и она хотела вроде - говорят, не положено. И молоденька, и вроде дочери мне.
- Дядюшка, а с какого рожна ты сам у них оказался?
Он тяжело поднялся:
- Земля это моя. Вот с какого. Раньше здесь жил и теперь захотелось. Потом работы они мне первое время обеспечивали много, и хорошей.
- А позже?
Он снова согнулся в три погибели.
- Прознали, что я боевые клинки отковывал. Для бурых и красных, черных и белых едино. Что, подзабыла разве?
Кардинена коснулась пальцами навершия своей кархи гран.
- Помню. И своей работы у тебя сабли были отменные, и из чужих обломков целое составлял. Неладно отпущенное закалял снова: в жиру, солёной воде и солёной крови.
- Вот насчет последнего они и возмутились особо, - Орхат распрямился. - Палач, говорят, и палачам потакаешь. Но сначала всю поковку забрали вместе с доброй рудой и в расщелину сбросили. Рядом с кузней мы, считай, по своей воле место выбрали. Там и раньше малая лачужка стояла - переночевать бывает способно, коли не желаешь горн поутру заново распалять.
- Что же, правоглавы голой сохой теперь землю ковыряют? Без наконечников?
- Я их по гроб жизни орудием обеспечил. Подмастерьем, опять-таки, не одна Лени у меня работала.
- Это после тех событий она себе мусульманское прозвище вернула?
Леэлу перестала петь: ее и кузнецово колдовство над Шерлом подошло к концу.
- Вовсе нет. Тогда еще было хорошо. Нам приказали гибельной остроты не творить даже в шутку, но других запретов не наложили. Лемехи, резцы да кухонные ножики...
- Полно говорить, - перебила его девушка. - Забирай своего, ина Та-Эль, и ведите другого.
Однако гнедой, едва Сорди подошёл к нему, задрал голову и отпрянул.
- Имя ему какое? - спросила девушка. - "Ни тпру, ни ну"? Или Гнедком кличешь в душевной простоте?
- Не успел придумать. Говорят, Гнедком звали самого лучшего коня в наилучшей книге.
- Всё равно не годится. Он ведь прежнюю кличку помнит, а ты не знаешь. Тебя как величают?
- Сергеем... Нет.
Это сочетание звуков стало мёртвым, плотью без души.
- Сорди.
- Сардар... - позвала девушка. - Так тебя звал хозяин?
Конь замер, повернул голову, но с места не сдвинулся. Угадала девушка или нет - для него это имя тоже не имело никакого него смысла. Как и для Сорди.
- Не годится. Сорди. Сардар. Сардер, вот как. Шерл и Сардер, живые самоцветы. Драгоценные камни в оправе своей сбруи.
Гнедой прислушался. Леэлу черпнула воды из ведра, полушутя брызнула ему в морду, плеснула наземь, потом поднесла ковш к тёмным, мягким губам:
- Пей, Сардер. А напьёшься вдоволь, наденем на тебя добрую обувку: по горам ходить, ввек не сносить.
- Благодарю вас обоих, - говорила Та-Эль, доставая из заплечной сумы кошель и отсчитывая по золотому за каждую деревяшку: такая цена была назначена. - Дядюшка, ты вот что прикинь: тебе одни орудия изо всех оружий оставили, а моему Сорди нельзя сталь за поясом носить, ибо ученик.
- Я тебе еще не всё рассказал, - ответил Орхат, глядя себе под ноги. - Стали правоглавы мою дочку хаять, что истая ведьма на свет уродилась. Почему - сама видишь. Стройно и гордо себя держит, припевки смутные во время дела распевает, всякая живность и любое ремесло к рукам льнут. Слушаются, значит.
- Ведьма - та, кто ведает,
- тихо проговорила Карди,
- Знахарка - кто знает,
Жрец - тот жрёт, а лаечка
Без помехи лает.
- И ещё. Когда я ото всех отделился и высокую цену стерпел...
- Решили, что нечестно с дочкой живёшь. А как же иначе!
- Клевета это.
- А хотя бы и нет - мне-то что в вас, а вам во мне. Твоё мастерство от этого хуже не станет.
Сорди во время этого разговора вываживал рядом обоих жеребцов, стараясь поуспокоить: девушка ушла внутрь хижины, унеся с собой золото и свои заговоры.
- Им тоже в этом ничего, пока мы смирно здесь сидим и с хлеба на воду перебиваемся. Вернуться теперь нельзя: обещали камнями отогнать. Камень в оружиях не числится.
- Угм. Поварёшкой тоже убить можно, если как следует в висок нацелить, - согласилась Кардинена. - И что - так и будете с дочкой смиренников из себя разыгрывать? В том только и бунт, выходит - имя сменить.
- Чего ты от меня хочешь, ина командир?
А она в самом деле командир, подумал Сорди. Водительница Людей, такое имя эхом отдаётся мне ото всех здешних гор.
- Твоего прежнего и настоящего. Нет прокованной стали - сделай мне меч из дуба тысячелетней выдержки. Чёрного дуба. Или у тебя нет резцов: ведь они - запретное железо. Только не ради ли них ты в кузне пламя поддерживаешь? Ах, да тебе даже простым ножом пользоваться запрещено... Вот, от нас возьми. Сорди!
Он понял еще до того, как его позвали по имени. Бросил поводья, достал своего "волчонка" из потайной прятки, протянул Орхату. Не показывать, не отдавать в простоте душевной, подумал мельком. А сколько раз я это уже делал! Только теперь самое истинное для того время. Уж никак не простое и не простодушное.
Кузнец, однако, лишь покачал головой:
- Не возьмёт мой матерьял. И единой стружки не снимет - кусок лезвия враз отщепится.
- Нет. Мы его на кремнях Шерры точили. Всем стал хорош. Так, говоришь, ты вчерне работу уже сделал?
Орхат воззрился на нее, как на безумную. Потом расхохотался:
- Узнал. Только и узнал сейчас тебя - не глазами, нутром. Помнишь, значит, как такие мечи творятся? Семижды семь резцов нужно сменить, прежде чем малый ножик в дело пойдет. Он для самого тонкой резьбы пригоден.
- Скоро докончишь?
- Смотря как дело пойдет. Рисунок под владельца подбирается, под особую песню кладётся. Пока мы с дочкой его выводим, придется вам с учеником помогать по хозяйству. Да и возьму дорого. В прежние времена за добрый клинок брали столько цехинов, сколько на нём уложить можно.
- А нынче главная наша плата - мы с Сорди промедлим идти по своему пути. Остальное уж как-нибудь одолеем - не нищие.
Переночевали все четверо под железной крышей: лошадей не стреноживали, сами от чужих людей отобьются, только бросили им для интереса по охапке из Орхатовых запасов. Тот буркнул: "Сено - это мы корову хотели завести". После этого Сорди ожидал было, что там и грязно будет, как в хлеву, но приятно обманулся: пучки духовитых трав под низкой притолокой, чистое тряпье на широких лавках, стол, выскобленный и вылощенный до блеска. Печь была странного вида: не с высоким челом, но низкая, плоская, крытая поверх внутренних труб серым мрамором. Когда такую в зимнее время протопят, на ней можно, чуть поостерегшись, всю ночь спать в тепле.
На самом восходе кузнец с дочерью заперлись в кузнице - а потом только и выскакивали, чтобы справить нужду. Должно быть, тратили подкожные запасы, готовили на горне, а посуду ставили на наковальню, заметила Карди. Воду в ведрах они с Сорди приносили им с родника и ставили у дверей, себе готовили сами.
Строго говоря, кухарил один он: Карди относилась к еде весьма прагматически. Не отравились - и слава вышним силам, что еще требуется? Соль вредна - так и ну ее, сахара нет, один мед из борти, полученный ценой пчелиных жизней, - обойдемся, манная крупа - просто дикий манник, и вообще в травках девушкиных лучше не копаться, как бы хорошо ни пахли.
Сорди мигом навёл свой порядок. Перенюхал и попробовал на зуб все корешки - отцы-основатели заставили его заново пройти суровую школу путешественника. Обнаружил бочата с крепко пахнущими маринадами, мешочки с бурым рисом, в который только ягоду по сезону добавь - и получится отменный фруктовый плов. Даже настоящий, мясной, имеем из чего соорудить. Мясо, правда, сушёное, чёрное, как грех, сутки отмачивать приходится, зато чеснок и в уксусе замаринован, и под ногами произрастает в изобилии. Видом на алтайскую черемшу смахивает, но сочнее. Кофе в зернах был у них пока свой.
- Эроский, - пояснила Карди, махнув рукой куда-то за горы. - Такое питьё можно и без помола готовить, если огонь жаркий, а пар острый. Я тебя научу.
Сие было единственным ее вкладом в дело обоюдного выживания - колдовать над напитком невиданной крепости, который по капле стекал в подставленный сосуд. Сушняк для печи-лежанки, воду для мытья, стирки и запаривания овса обеспечивал снова Сорди. Кипятить грязное белье в буковой лохани, бросая туда раскалённые в печи булыжники, "его женщина" согласилась лишь в первый раз.
Хозяйствовать оказалось не таким уж и трудным делом: хотя и не лёгким - зато весёлым. Истинное учение происходило уже под вечер.
- Вот ты об Оддисене и Братьях Зеркала не так мало понял, - говорила Кардинена, лежа на лавке кверху лицом и задумчиво разглядывая потолок. - Что это их я выгородила тогда, догадался, наверное?
- Да.
Сорди сидел на краешке - не след казалось выдать свою усталость перед женщиной.
- Мое тогдашнее руководство с ними напропалую кокетничало, хотя кто у нас с ними не считался! Но это вроде как к Богу в храм. Пристойно и ни к чему такому не обязывает. Помощью заручиться, уверить в благонадежности, самим во имя предпринять нечто не весьма обременительное. Попользоваться информацией. Но вот я... почти случайно.
- Ты сделала куда больше, чем хотели другие.
- К тому же мне удалось понять суть дела, связав многие нити. Те люди приходили на встречу с закрытыми лицами - ну, это отчасти у нас принято, как у туарегов или в Венеции. Маски на все лицо, обмоты, мусульманские вуали. Полиция не обращала своего внимания: проверит разок другой паспорта, сличит фото - в порядке. Выучка там чувствовалась не моя - те мои шпионские курсы были слегка недоношенные. Хотя вот наш сэнсей - это, по-японски только называлось, какая тут Япония. Скорей всего, тюрок-эмигрант с сильной эроской роднёй. Со всеми слушателями разведшколы ладил - одну меня обучал безо всякого снисхождения.
После офицерского училища - это, как ты понимаешь, много позже - мне, лейтенанту, придали отряд верховых в две сотни сабель: снова тюрки местного розлива, между собой говорят на каком-то диком наречии. Их старший, Керт, меня вмиг узнал, хотя после замка Ларго на мне порядком мяса наросло.
- Из хороших парней, как ты говорила?
- Из них самых. Вроде комиссара, если ты в детстве Фурманова читал. Но не совсем. Даже вовсе нет. Мои подчинённые были не идейными бойцами - за монету нанялись и десятину добычи. Воинскую хоругвь, правда, целовали, зажав конец в кулак. Двойного смысла не пугайся - они сами тем втихомолку похвалялись на все мыслимые лады.
- Сухопутные каперы. Кондотьеры.
- Точно. Насчет самого Керта до сих пор сомневаюсь, что из зеркальщиков был, но вот ходил при нем, а потом и при мне в ординарцах такой Дэйн. Не по чину интеллигентный, не по месту фехтовальный виртуоз, хотя у нас в Динане попадалось и кое-что похлеще. Исконные дворяне, понимаешь, под красно-зеленым знаменем. Знакомо?
- Военспецы и перебежчики от батьки Махно.
- Угм. Так вот, когда Керт ввёл меня во власть, а сам отодвинулся на второй план, попросился этот Дэйн со мной поговорить. А о чем, я тебе сейчас доложу в тех же самых подробностях. Ты поменьше моего знаешь, так что заплата в самый раз к месту придётся.
Карди повернулась к нему лицом:
- Да не жмись к краю, расслабься поудобнее. Тебе с одного раза всю информацию вызубрить положено. Эта история началась в веке примерно одиннадцатом-двенадцатом. Тогда Динан распался на четыре части, каждая со своей особой культурой, мировоззрением и экономикой, а те - на мелкие и мельчайшие княжества. Вот тебе примерная диспозиция на тот момент. Лэн - горы, гордость, чистое христианство и ислам. Эрк - леса, вольные лесники, католичество смутного облика, ближе к старинному ирландскому, вольные портовые города и торговля со всем светом. Эдин - это вроде как частичная анаграмма Динана или наоборот, не знаю, - влажные степи, живописные озера, как в Карелии, портовые города пониже сортом, чем эркские, и знаменитые на всю страну лошади. Крупнотелые, вальяжные - хороши для парадов и парадных упряжек. Да нет, я не совсем справедлива: неплохая порода, если ее с натуральными степнячками смешать. Ну, эдинские живописная и архитектурные школы задавали тон всей стране. Города мастеров, однако. Эро...Сие на особицу. Керт был как раз из тамошнего приграничья. Глиняная степь, почти пустыня, только вместо верблюдов кони. Такие, как у Тэйнрелла. И сугубый ислам. Первоначальный.
Вообще-то здесь у нас все по чину пришельцы, хотя даже самая первая волна не застала пустой земли. А о некоей "древней вере" и древнем божестве с двумя ипостасями, мужской и женской, Тергом и Тергой, - как тогда говорили, так и по сей день говорят. Из варяжской земли, от склавов, от англов, саракины, побочная ветвь Джучиевичей на саракинского дела кораблях... Все, кто умел хоть деревяшку оседлать, по пословице. И у каждого была своя наболевшая, своя выстраданная вера. Вот какой расклад получился - хоть веками воюй, особенно после того, как государи страну и власть меж собой поделили.
И вот тогда наиболее умные и дальновидные решили соединить свою мощь в попытке обуздать хаос, силу низведения. "Наш Динан - расколотое зеркало", - это именно с той поры началось. И опознавательные знаки: стеклышки, кольца, наручи. О них потом. Исходная цель - объединить всех древней верой, которая просвечивала-таки из-под всех чужеземных одёжек, - быстро показала свою несостоятельность. Нельзя сплавить осколки хрусталя без швов. Да и не нужно: то, что происходит, - должно произойти. Важно следить, чтобы всё это протекло с минимальным ущербом. В сплоченном монолите нет ничего помимо бедности. По сравнению с этим даже война - благо, если она соблюдает некие правила.
- Прости, это так ни с чем не сообразно...
- Планета Земля слишком надышалась христианского воздуха. Который нисколько не мешал вести игру вообще без правил. Всё для фронта, всё для победы. Мы за ценой не постоим. Кто не с нами, тот против нас. Заменить смертную казнь кнутобойством, по сути еще более немилосердным, - знак безусловного прогресса. Узнаёшь исторические прецеденты?
- Ну, допустим. По крайней мере, я запомню. Карди, я читал о необходимости агрессии для выживания человечества. Экстремальная ситуация, ради которой это всё упорно сохраняется, невзирая на усилия по ее искоренению.
- Не будь слишком умён. Оддисена над этим не задумывалась: просто внедрилась во все поры общества. Сражалась на всех сторонах, не особо щадя и своих членов. Стремилась облагородить поступки, привить даже и крестьянам зачатки кодекса чести. У купцов и вообще горожан они возникали сами: ремесленно-торговое дело поневоле должно вестись порядочно, иначе на потомков его не хватит. В правительстве братьев было немного и не на самых высоких постах, в дипломатах - постольку-поскольку, зато среди монашествующих - добрая половина. Оттого и ереси более поощрялись и приводились к общему знаменателю, чем искоренялись. Братья - мастера соглашательства.
- А теперь главное, - Кардинена поднялась, села рядом с учеником. - Дай-ка мне вон тот лоскут свежей коры и уголёк.
Он послушался.
- Смотри.
Она провела на бересте, положенной между ними на лавку, почти идеальную окружность.
- Вот вся Оддисена. Я рисую внутри еще один круг. В нем те, кто помогает своим друзьям, выполняет их просьбы, не особо вникая в их смысл и только чувствуя, что работают во имя человечности, добра и блага. Их много, их очень много, это ими живо наше общее дело. Нелегко сделать добро престижным, однако если работать над менталитетом веками...
- Провожу внутри круг поменьше. Те, кто знает. Большой соблазн для иных - помочь добру, мало чем рискуя и не обременяя себя особенными клятвами. Игра подростков в рыцари. Или в рекруты Оддисены. Это оно и есть, но не больше. Лишь одному из тысячи новобранцев дано стать солдатом по призванию. Даже не воином по своей сути - просто хорошим профессионалом. Ловишь разницу понятий?
- Малый круг. Его именуют страта.СтратЕны - воины Зеркала. Их обучают, подвергают инициации, с них берут строжайшую клятву. Это не постоянная армия. Они могут жить обычной жизнью, пока их не позовут, но всякое их дело посвящено Братству. Ну, как ты понимаешь, среди воинов должны быть свои рядовые и свои офицеры. Тут получилась некая оригинальность. Круг военачальников, домАнов, как принято их называть, - непременно люди, связанные с армией, разведкой и спецподразделениями. Если они не при официальном деле, то лишь по требованию светского, так сказать, начальства. У них закалено тело и изощрен ум, особенность их - они умеют управлять людьми, причем на самый различный манер. Есть доманы различных уровней и подуровней: так называемые "высокие" и "низшие". Не высшие и низкие, запомни тонкость. В жизни пригодится.... Так вот. Вся достаточно сложная иерархия доманов, стратенов и помощников, гораздо более сложная, чем следует из моих слов, подчинена легЕнам. Духовным вождям своего рода. Их мало: девять, реже двенадцать. Эти управляют не собственно людьми, как доманы, но сферами их деятельности: науками, обороной, прикладной медициной, свободными искусствами. Курируют, направляют. И судят. Девять или Двенадцать объединены в Совет, во главе которого стоит старший леген, но они могут поставить над собой еще и магистра- в тех редких случаях, когда Братству необходимо совершить нечто выходящее за рамки. Когда меняется не одна тактика, но и стратегия. Запомнишь, мой ученик?
- Запомню. Хотя вряд ли мне придется здесь столкнуться с магистром, хотя бы и бывшим.
- С бывшим? Никогда. Скорее уж с бессмертным. А вот теперь пойдет самое главное. Братство Зеркала всегда подчинялось трем законам. Не смейся - это далеко не роботехника. Первый. Для того чтобы подняться на высший круг, нужно пройти через низший и основательно проявить себя на нем. Второй. Ни один пост не дает никаких привилегий, кроме одной: чем больше твоя власть, тем выше и ответственность за то, что совершено силой и авторитетом этой власти. Третий. Братству клянутся в верности навсегда. Пребывание в нем кончается вместе с жизнью - и этот закон обратим.
- Теперь я понимаю. Что же даёт... давало Братство тем, кто вступал в его круг? Сознание того, что ты творишь благо?
- Вовсе нет. То, что сделано из самых лучших побуждений, легко оборачивается темной своей стороной. Никто из людей не знает, чем обернутся его дела, более того: отделить лицо от изнанки бывает невозможно в принципе. Нет-нет, самое опасное обаяние Братства - в нем самом. Быть в кольце сплетенных рук и чувствовать, что ими многократно возрастает твоя сила. И находиться в круге Суда. Не того, что по ошибке именуют Страшным. Доманского или даже легенского, если повезёт такой ступени достигнуть. Как-то получалось, что соблазн ответить на некий вызов с полной ответственностью и достоинством перевешивал все прочие неудобства.
Сорди поднял с пола упавшую туда схему и рассеянно повертел в руках.
- Что молчишь, ученик? Задавай вопросы, пока можно.
- Ты говорила о здешних аборигенах так, будто бы они жили здесь от Адама и даже до него. И в то же время - все вы пришельцы. - Да кто же из земли выродился, кроме самого Первочеловека? Любой из нас откуда-то приплыл. Все мы странники на земле - это и есть главная вера и предназначение.
- Тогда вот еще. Ты все время сбиваешься, переходя с настоящего времени на прошлое и наоборот. Отчего?
- Хитрец. Сочти сие риторическим приемом.
Она вытащила бересту из его рук и бросила в открытую печь, прямо на тлеющие угли.
- Спать ложись. А трубу, так и быть, закрывать не станем. Не будет у нас в доме сегодня гостей - все вокруг кузницы роятся.
С этими загадочными словами она задула светец и ушла на свою постель, оставив ученика в полнейшей темноте и недоумении.
Дни шли за днями, а из кузни так ничего и не появлялось: будто обитатели померли над своим тайным занятием. Сорди и его учительница не говорили больше ни о каких тайностях, только ели, спали, прогуливались по ближним окрестностям верхами, чтобы лошади не застаивались, и чистили последним шкуру до блеска.
Через неделю дверь отворилась.
Орхат бережно, как младенца, вынес на протянутых руках нечто узкое, истемна блестящее, выложенное поверх такой же длинной тряпицы.
Чёрный меч, слегка изогнутый. Бокэн. Без гарды и обмотанной шнуром рукояти - ну да здесь в самом деле не Япония. Рукоять, странно неровная, мягко переходит в плоскую часть с необычно широким долом. С одной стороны клинок сходит на нет - лезвие кажется тонкой нитью. Зато с другой...
Что это такое?
Неровности слагаются в осмысленный рельеф. Длинное туловище кольцами обвивает рукоять, кожистые крылья пригнулись книзу и защищают дол с обеих сторон, трапециевидная головка плотно прильнула к обуху.
Крылатый змей.
Не знаешь - не увидишь. Стоит угадать намёк - оберег являет себя во всех деталях, даже чешуйки видны, даже перепонки на крыльях, а тонкий язык, кажется, готов затрепетать, выпуская на волю пламя.
Высочайшее мастерство. Неужели это сотворено простым ножом?
- Вот ваш меч, - сказал кузнец. - Дочери понадобилось четыре дня, чтобы увидеть его знак, и три - чтобы проявить. Теперь сила ее вконец оставила. Берите клинок, забирайте работу, а насчет платы сторгуемся.
Сорди подошел, принял и то и другое. По кивку Кардинены убрал нож за пазуху в его обычное поместилище, меч хотел заткнуть за кушак...
Надо же - забыл, что всё время ходит неподпоясанный. Да и то - куртка больно жёсткая, в складки не берётся.
- В придачу к такому мечу нужно влагалище, - сказал Орхат. - Бери, чего уж там.
Это оказался футляр будто бы из гладкой кожи, с застёжкой вверху. По всей длине шел ремень - перекидывать через плечо или за спину.
- Шёлк, - пояснила Карди. - Знаменитая лэнская парча с вотканной в нее воронёной сталью. Нитью и узором внутрь повернута. Внутри такой оболочки меч еще больше выглаживается. Моему, по счастью, такого не нужно - сам себя, можно сказать, держит.
Забрала клинок у Сорди, спрятала внутрь и подвесила на ученика:
- Вот, теперь хотя бы вид у тебя достойный. Владеть сумеешь?
- Не уверен. В университете было спортивное, на эспадронах.
- Мигом вспомнишь, как только прижмёт. Ухватки тут, по правде, иные требуются.
- Платить-то чем собираетесь, всадники? - спросил кузнец добродушно.
- Ради тебя с пути сошли, - ответила Карди с некоей философской интонацией. - Говорила в прошлый раз. А плату не с меня - с тебя взять нынче приноравливаются.
Она подняла взор к небу, виднеющемуся в ветвях деревьев, и продолжила:
- От греческого огня уксус весьма хорош, куда сильней песка. Только мы с учеником все твои маринады от безделья потравили. Вон это что - снова не оружие, скажешь?
И тут все четверо увидели воткнутую в толстенные бревна хижины стрелу с рыжим трепещущим флажком на конце.