Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Мириада островов. Эпилог

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

МИРИАДА ОСТРОВОВ. ЭПИЛОГ. ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ

   Кажется, после соития Барбе снял с неё всё до последней нитки, обтёр влажным полотенцем и вымылся сам. А вот где - Галина снова была в сомнениях. Потому что когда её разбудили, вокруг не оказалось ни ковров, ни кожаной покрышки на ложе, ни Барбе. Зато было яркое солнце прямо в глаза и Орихалхо.
   - Ох, это ты меня сюда перенесла - на руках? Как вырубило. Я... я не опоздала снова?
   "Глупая мысль. Всю жизнь учись - полной дурой помрёшь".
   - Не беда, - ответила подруга. - Кому надо, тот всегда дождётся. Позвать других женщин?
   ...Снова вода, которая с головы до ног оплёскивает тебя тугим полукружьем. Прохладная - иной не надо, томность сегодня не придётся ко двору. Девушки из младших учениц обтёрли ещё влажное тело раствором душистого перца, щёки - горным снегом из ледника. Натуральная косметика - кровь сразу так в лицо и бросилась.
   Потом стали облачать в шелка, аксамит и парчу. Благодарение богам, хоть клистира до того не вставили, чтобы наряда не испортила. Тоже бывало в обычае.
   Бандье и кюлот - длинные, что твоё трико, ткань податливая, упругая, почти эластик. Тугой шёлк нижних юбок, довольно узких, чуть вяжет ноги, заставляет выступать горделивой павой. Туфельки, в которые уже сейчас вставляют ноги, похожи на бальные, каблук рюмкой, материя фиолетовая в мелкую розочку.
   Наконец, на голову и плечи с шелестом падает само Платье. Ткань двойная шёлковая, похожая на грогрон или гроденапль, но гибкая, где надо - обрисовывает контуры, где не надо - низвергается водопадом лиловых складок. Сшито настолько искусно, что ни шнуровки, ни крючков почти не требуется.
   - Орри, кто пожертвовал такое чудо? В отцовых каталогах местных товаров такого не числится.
   - В них много чего не числится. Мифрила, к примеру. Или маринованных сильмарилей.
   Юмор, однако. Откуда что берётся.
   Кружева на головку, о которых поётся в старинном русском романсе, решили не надевать. Равно как и косынки в декольте.
   - Вот смушковую накидку с куколем возьми - осень хоть и тёплая, да ветер часто с севера налетает. Не годится, чтобы тебя на людях дрожь пробивала. Позже людям на руки сбросишь.
   Орихалхо уже стояла в своём лучшем платье: не том, ярко-синем, но простом, белом с алой строчкой вышивки по подолу и рукавам, с туго заплетенной косой и во всех экзотических боевых регалиях. Но более ни в чём.
   - А ты?
   - Я холода не боюсь.
   - Где это? Ну, всё.
   - Морские окрестности замка, рядом с нохрийской часовней. Тебе есть о чём просить своего бога?
   - Я ни разу с ним не говорила, пока была в Верте. Разве вот гимн чужой пропела. Боюсь, он меня теперь и лицом к лицу не узнает.
   - Тогда говори, пока нас ведут. Он услышит.
   В самую последнюю минуту, когда девы-наряжальщицы с поклоном удалились, Орихалхо вспоминает совет главного исполнителя и, как была в ожерельях, заваривает горстку сухих листьев в особом каменном чайничке и, немного подумав, кладёт на такое же блюдце два овсяных коржика.
   - Только дурмана не надо, Орри. Хватит с меня вчерашних снов наяву.
   - Нет его там.
   - И обезболивающего.
   - Как скажешь.
   Впрочем, никуда они отвар не выплеснули - зачем добру пропадать.
  
   Явились за ними, как только из пиал вытряхнули последние чаинки, с блюдца - крошки. Распахнули дверь, окружили и повели вниз. Четверо алых с руками на эфесах сзади, четверо серых алебардщиков - спереди: народ раздвигать. "Таки моей старшей была комната, - подумала Галина. - Без засова и охраны - лишь со свитой перед дверьми.".
   Глаза её тем временем искали среди толпы знакомые лица. Тхеадатхи - вполне цел и здрав. Рауф. Ба, даже сын Моисеев притащился - тризну по всем правилам организовать. Ей до безумия хотелось встретиться глазами с Барбе или хотя бы с Рауди, но она понимала, что это сущий вздор.
   - Тебе страшно, - проговорила Орихалхо.
   - Было бы удивительно, если нет. Все умные люди боятся. А я, знаешь, всю жизнь хотела с ними сравняться.
   - Стоило бы тебе погуще питья заварить. Да как рассчитаешь - вон на меня почти не действует.
   - Вчера с того получилась беда, и сегодня, пожалуй, было бы не лучше. Ты большую лепёшку на какой воде замесила?
   Та с удивлением обернулась, даже замедлила шаг.
   - Орри, ведь ты и мне понемногу всё время подмешивала, так? Прошлый раз на эти твои дрожжи вино попало. С того я и замешкалась. А ближе к ночи, без тебя, Барбе...
   - Знаю.
   - Мы с ним сошлись. Он ведь тоже ребёнка от меня пожелал.
   - Знаю.
   - Орри. Это ведь ты его подучила. Ты моё душевное устройство как никто понимаешь.
   - Барбе - куда лучше моего. И что? Твоя спина оттого чешется?
   - Я поняла. Это в него я была влюблена. Он мне и тебя подставил в качестве замены, и братца своего, лишь бы в самой себе не копалась. Оттого мне без него и мёд был не сладок, и соль не солона.
   - Ты всегда хотела невозможного, - вздохнула Орри. - И не мне тебя укорять.
   Вокруг следили за их разборкой вполголоса почти благоговейно.
   - Достойные иньи, - сказал один из амирских гвардейцев. - Грешно вас поторапливать, но впереди ждут.
   Они зашагали дальше. По мере продвижения сами стены, как показалось Галине, начали содрогаться и рождать в себе гулкий ритм.
   - Барабаны смерти, - пробормотала Орихалхо. - Они извлекли из тайников барабаны смерти. Их делают из ствола вековых синих кедров, когда те рушатся в бурю, обтягивают кожей павших в бою коней или мулагров и бьют в них поочерёдно обеими ладонями, пока те не сотрутся в кровь.
  
   А ритм словно выталкивал их обеих из пределов замка.
   Из тяжёлых, гнетущих стен - на простор.
   Где сладко пела морская окарина.
   И там барабаны, прогремев последний раз, смолкли.
  
...То был небольшой амфитеатр наподобие тех, что Галина видела в Италии, только половина, обращённая к замку-горе, была куда более крутой, а выходящая на морской берег - плоской. Процессия появилась из низких, широких ворот, похожих на те, из которых выпускали на арену зверей и гладиаторов.
   И круг из песка, на окраине которого её ожидали судья, палач и его подручные, был ослепительно белым.
   Галина отделилась от остальных, сбросила меха на руки одного из "красных" и пошла вперёд.
   - Игниа Гали, - сказал Салахэддин, - мы дали тебе время и возможность выбора. Ты ею не воспользовалась. В последний раз тебе предлагается покинуть нашу землю и быть счастливой вне её. Мы с тобой лукавили: в Рутене ты не останешься нищей сиротой. Конечно, чем дальше ты думаешь, тем больше рискуешь, что всё сорвётся. Твое решение?
   - Такое же, как у моего отца. Теперь я его знаю.
   - Тогда я передаю тебя в руки мейстера Трискеля и тех, что составляет с ним триаду - Ахмеда и Ольгерда.
   И отступил в сторону.
   Ахми дотронулся до плеча женщины, подтолкнул к центру:
   - Свечкой опускайся. Как в чинном поклоне. Типа риверданс... реверанс.
   Другой парень, чуть постарше, тем временем на вытянутых руках подал Трису широкий скимитар.
   - Как тебе - не надо плаху под грудь подставить для упора? Или блестяшку какую впереди в землю воткнуть, чтобы на одну её смотрела? - спросил Ахми.
   "Я-то думала, что они хором преклонят колени, как в фильмах, и начнут прощения просить".
   - А то повязки наложить. На глаза и руки-ноги. С ними легче, если в голове не закружится и равновесие...
   - Спасибо за заботу, уж как-нибудь справлюсь. Муж войны всё-таки, - чуть более звонко, чем требовалось, проговорила женщина.
   - Постойте, - вдруг твёрдо вступила Орихалхо. - Кади Салахэддин! Все забыли древний обычай, но я и ты сам - мы-то помним. Заместитель преступника, если хочет, может пойти до конца. Я хочу.
   - Дать себя в обмен или в придачу ты можешь, подарить супруге свободу - нет, - с некой печалью проговорил судья.
   - Я понимаю. Такая возможность истекла ещё вчера.
   - Орри, судья, но я-то не согласна! - вскричала Галина.- Мне ведь как раз нужна свобода.
   - Гали, я хочу подарить тебе хоть немного времени.
   "Если уж ты моей любви не разделяешь".
   - И мне без тебя придётся куда хуже, чем наоборот.
   "Как открылось только что".
   - Вот уйду - все равно не смогу тебе помешать, - обречённо сказала Галина. - Твори тогда что знаешь. Но не прежде.
   А Орихалхо, не торопясь, снимала с себя бесчисленные низанья и подвески, вешала на руку, согнутую в локте.
   - Что же, - Салахэддин возвысил голос, - это странно и печально, однако право есть право. Господин Трис, ты сможешь с равной чистотой сработать дважды?
   Тот поклонился:
   - Мы говорим так. Первому достаётся большая острота, второму - лучшая меткость. Пускай бросают жребий.
   - Орри, да не могу я так, - простонала Галина. - Ахми, мы с тобой ведь начали уже.
   - Вот ведь задница, - пробормотал Трис до того явственно, что первые ряды услышали более короткий вариант. - Предупредил ведь насчёт стрижки и бритья. Теперь вон держи, Ах, одну бабу за локти, Оль - другую за косу. Мэс, учти, тебе двойной удар будет: один по волосу, скользящий вроде бритвы, другой поперёк шеи.
   На трибунах тем временем происходила странная возня. Кади прислушался - и вдруг сделал рукой непонятный жест:
   - Все остались на своих местах. Это же...
   Со стороны замка по крутым ступеням двигался мужчина, держа на одной руке нечто увлечённо вопящее, другой - время от времени производя отмашку белой тряпкой. Отчего-то люди буквально шарахались, когда он проходил поблизости. Вот он подошёл так близко, что Галина смогла его разглядеть.
  
   Вчерашний лихой курьер. Наездник Белуши.
   И на руках у него - дочка её самой.
  
   Подошёл, утвердился в центре, чуть отодвинув декорации в сторону - и судью, и палача с его оружием, и мальчишек-подмастерьев, и супругов, готовых мужественно проследовать на тот свет.
   - Вот какое дело, мои любимые граждане, - заговорил он. - Насколько я в него вник. Закон и справедливость - оно, разумеется, прекрасно. Вообще замечательно. Однако обратим внимание вот на это.
   Поднял девочку за подмышки над своей головой и хорошенько встряхнул, отчего покрывальце окончательно свалилось на песок. Похоже, малая дико образовалась всему этому, потому что заболтала в воздухе ножками и заверещала куда громче прежнего, бодая мужчину пятками в нос и глаза.
   - Вот эта юная особа, по решению суда, угодила непосредственно в первое семейство Верта. Ну, самую малость с левой стороны. И главные тяготы попечения о сироте лягут вовсе не на моего брата Рауди. Не на мою милую Зигрид, которая так уж это самое дело любит, что приспособить к основному королевскому занятию её удаётся от силы раз в году. А непосредственно на меня.
   Раздались нестройные смешки.
   - Ибо все усилия моей жены уходят на вынашивание, вскармливание, тетёшканье и сюсюканье. Вот я и спрашиваю: за какие грехи мне всё это?
   Смех возрастал - и вдруг, словно по мановению волшебного жезла, оборвался.
   - Я не собираюсь оспаривать приговор и тем более снимать вину с дам Галины и Орихалхо, - продолжил король куда суше. Но у владыки есть право помилования, столь же неотъемлемое от его природы, как право реки - течь в море, а молнии - бить в рудную жилу. И я ныне им пользуюсь. Нет, разумеется, это не означает того, что всё произошедшее стёрто, предано забвению и стало небывшим. Ничто не может возвратиться на круги своя. Поэтому слушайте мое слово!
   Я заменяю смерть высылкой на один из островов приграничной цепи. Кажется, вы все в своём патриотическом восторге забыли, что игнья Гали и давно к этому приговорена. Поскольку мэса Орихалхо пожелала разделить участь супруги, она также отправится с игньей Гали. На так называемой казни она уже вдоволь поприсутствовала. Мой братец Рауди уже обосновался на упомянутом островке и весьма тревожится, как бы не остаться одному. Даже без дочери. А теперь...
   Он почти не глядя сунул девочку вместе с белым одеяльцем Орри - кроха немедленно потянула в рот одну из наиболее устрашающих бусин - и поманил рукой собравшихся.
   - Теперь просьба не толпиться, аки стадо баранов, а разойтись. С каждым, кто замешан, я поговорю в своё время, коего у меня мало до крайности. Но обеих дам хочу здесь и немедленно. Простите, так утомлён событиями, что вроде как неточно выразился. В общем, разрешите пригласить обеих вас в королевские покои для приватной беседы.
  
   Эти покои отличались от их собственных куда большими размерами и полным отсутствием дорогой обстановки. Правда, импортный письменный стол в поздневикторианском стиле впечатлял. И матрас вышиной под самое колено, куда они трое уселись. Прислуги вокруг не толклось никакой. Кьяртан выволок из-под стола жёсткий табурет, из ящика - бутылку и стаканчики. Поставил второе на первое и разлил вино.
   - Вот, для покоя душе и сердцу. Мне-то хорошо, мне всё здесь на память приводит былое и юности бурной разгульные дни. Тут ведь был наш дортуар для светских новичков. Тех, кого не собирались глубоко обучать: лишь для почёта и отметки в послужном списке. Что до вас - круто, по-моему, прямиком из римского Колизея попасть в древнегреческий театр. Deus ex machina, вот. Или там базилевс из крутого байка.
   А теперь самое интересное.
   Перенял дитя из объятий Орихалхо, снова развернул пелёнку. Девочка загулила, протянула к нему руки.
   - Крепенькая, холод ей нипочём. Смуглая кожа, бойкий нрав, брюнеточка. И только восемь месяцев вынашивания. Я в детишках туго разбираюсь, целых полдюжины своих, не считая неопознанных субъектов, что всё время карабкаются на колени, когда занимаюсь государственными делами. А перед отъездом сюда ещё и с акушерками посоветовался. Рауди, когда примчался в тревоге, так примерно её и описал. Уж никак не Хельмутово семя, оно себя даёт знать чётко: рыжее, долгоносое и с веснушками... Нет, где были его глаза! Где были глаза всех вас, включая почтенного Салахэддина, а ведь он обременён двенадцатью потомками от четырех разнопородных жён!
   Словом, у тебя, игнья, морянка родилась. Полукровка. Вполне законная.
   - Но как же? - ахнула Орри.
   - Я тоже спрашивал. Тебе сделали операцию, которая уничтожила всё истинно женское. Вместе с женскими гормонами. Такие соки, если понимаешь. Вся твоя порождающая сила сосредоточилась на мужской стороне и получилась очень мощной.
   - Но Гали же рутенка. Такого не бывало. С рутенами не бывало вообще, помимо неё. Между женой ба-нэсхин и мужем из землян - да. У жены-землянки и мужа ба-нэсхин, меж двумя морянами - такое случается. Но и между жёнами морян такого не бывало, что говорить о разных кровях!
   - Любое чудо случается впервые. Вы обе до того рискнули своей жизнью и плотью в битве, обе были удручены положением моего брата.
   - Это он сам рассказал? - спросила Галина. - Или пославший...
   Тут подруга резко наступила ей на ногу.
   - Те, кто его послал, - продолжила Орри. - Семейным развлечением в парилке любовалась уйма народу.
   - В Вирте все сплетни как поветрие разносятся, - кивнул король. - Весь воздух ими дышит. Только вот одной из них дать ход никак невозможно, потому что это правда.
   Он глубоко вздохнул.
   - Мой брат бесплоден и всегда был бесплоден. Но ныне уверился, что может стать отцом. И пока это одно даёт ему силы жить. Поэтому никак нельзя пересматривать ваше дело, милые игньи. А теперь давайте говорить друг другу комплименты. Вы отважно держались - держитесь и впредь. Будет много возни с обустройством, да и сейчас - с отправкой вас на необитаемый остров, снаряжением ладьи, которая, предвижу, будет размером с небольшой бриг. Так что выпьем на посох, как говорится, и расстанемся.
  
   В богатой готийской усадьбе прекрасная Марион осматривает свои девичьи платья: что расставить в талии, что в боках, где убрать тугую опояску, а какие можно с чистой совестью прислуге подарить. И повивальной бабке.
   - Не в обиду тебе будь сказано, - говорит благородный сьёр Энгерран Мариньи да-Ромалин, коему теперь есть кому передать своё наследное прозвище. - До сих пор не верится, что этот хитрущий мальчишка - мой. Надо же - улыбается, хоть и семи недель от роду.
   - Твой, - так же точно смеётся Марион, - магия живого и крепкого клинка. В далёкой заморской стране Катай родилась. А что улыбается - так это пока нечаянно.
   - Прямо страх берёт, на какие ухищрения способны вы, женщины, чтобы переломить судьбу. Живые люди для вас - точно рисованные на картах дамы, короли и валеты.
   - Карты? О да, модная рутенская игра. О нет, не людьми я играла и не их символами. Просто разложила на столе перед Великой Матерью веер изображений и позволила распорядиться ими, как ей угодно.
  
   Лодку, непохожую на здешние, вырубленную из целого ствола с наращенными доской бортами, собирали целых три недели. Уже и зима настала, но море по-прежнему даже у берегов не затягивалось льдом. Наполняли лари зерном, посеребрённые внутри цистерны - водой, бочки солониной, коробья из плотной бумаги - сухими травами для заварки снадобий: боялись цинги, гнилой лихорадки и прочих напастей. Будто собирались на другой конец света - пожалуй, так и было.
   В последние дни занесли в каюту большие сундуки с одеждой, слесарным и столярным инструментом, малые шкатулки с деньгами, вырученными за продажу части имущества Галины. Буквально за несколько часов до отплытия загнали небольшое стадо молочных верблюдиц - кормить малышку. Та по-прежнему оставалась безымянной, хотя Галина перебирала имя за именем.
   Перед самым отплытием появился, наконец, Барбе. Радостный, слегка задумчивый и нимало не смущенный. Поднёс богатые подарки: отменный хирургический набор с запасом безвредных, по его словам, опийных таблеток, ребек для Орихалхо, отделанный перламутром, и - самое главное - Сардера в новой сбруе.
   Верхом на Сардере она и выехала на продуваемый ветрами берег: наблюдать за погрузкой. Смирный мул клирика выступал рядом.
   - А теперь, когда нас слышат, признайся: это ведь ты Рауди сподобил брату в ноги пасть? Не ради одной безопасности его отправил?
   - Положим, он и сам порывался искать правду. Я ему только быстрый путь организовал. И снабдил кое-какими аргументами. Видишь ли, Кьяртану множество таких, как твоё, дел на стол кладут. И половина - рутенских. И добрая треть - о бастардах его приятелей и бастардах бастардов его приятелей. Пока бы поразгрёб. Его женщины о тебе и думать забыли - не их вина, жизнь такая. А Орден Езу умеет подобрать аргументы, за что, собственно, его так не любят.
   - Не совсем поняла. Ты сам не мог явиться со своими убойными аргументами? Понадобилось больного гонять?
   - Гали моя, - он положил руку на отросшие, словно после тифа, кудряшки. - Я попросту боюсь. Ты ведь видела воочию, каков он? Если узнает обо мне, если хоть кто-нибудь проговорится, что вот есть такой я - позовёт, не удержится. И я тоже - не удержусь. И ладно бы - одному мне на том костре гореть.
   - Вот значит, как, - медленно проговорила она, - тогда и я тебе скажу начистоту. Люблю я тебя, такого неладного. С самого начала полюбила и до самой смерти. Что уж ты там об этом помыслил - не столь важно. Холить и лелеять мечту можно и без того. А скоро и ещё кое-кого лелеять и холить. Твою дочь. Бабки говорят, и верно девочка будет.
   Кажется, он попробовал удержать слёзы - оттого финальная улыбка вышла кривоватой.
   - Знаешь, я непременно вырвусь. Приеду повидаться.
   - Не торопись, Я думаю, вокруг острова снова кордон поставят. Уже из-за меня.
   - Что, снова Белая Хворь?
   Галина кивнула:
   - Разгулялась. Опять жиром смазывать, снова растирать от онемения. Надеяться на лучшее. Как говорится, праздник, который всегда с тобой.
   - Хоть весточку пришли. Я распоряжусь дать тебе обученных почтарей в клетке.
   - Если хочешь. Полагаю, твой Рауди и твой ... твой король уже о голубях раньше подумали.
   - Только не о таких.
   Оба посмотрели друг на друга и, наконец, рассмеялись.
  
   После долгой качки и скуки, которые донимали всех, за исключением младенца, рулевой, наконец, крикнул:
   - Лево по борту остров, Явно тот самый - белые турманы как вылетели из клетки, так и не вернулись.
   Вдали сияло нечто золотое на белом - снегу или тумане. Сверху опускался купол чистейшей голубизны, заключённый в оправу радуги, по сторонам летели подгоняемые верхним ветром облака.
   Причалили, выставили сходни. Первой спустили с них Галину, для чего понадобились усилия двух крепких гребцов, мужа и большая плетёная корзина. Расстелили на большом камне плащ, усадили беременную. Было тепло, несмотря на зиму, - южный ветер тянул долгими влажными порывами, колыхал длинные сухие стебли.
   Свели Орихалхо с девочкой. Та для уюта сидела в особом заспинном мешке и вертела головкой во все стороны. На море девица заметно подросла и стала куда озорнее, что доказывало правильный метод воспитания.
   Потом стали спускать грузы.
   - Сразу тент натягивайте, как бы дождь не налетел, - командовала Орри.
   - Без надобности, - возразил рулевой. - Вон там грот сухой. Здесь единственная бухта, куда можно пристать, вот хозяин и озаботился о складе.
   - Загон для мулагриц он тоже оборудовал?
   - Орри, не беспокойся, моряки всё уладят, - Галина подвинулась на сиденье, показала - сядь рядом. - Это ковыль, пырей или рожь вокруг?
   - Одичавшая пшеница.
   - Почти по Шишкину - был такой рутенский художник. Там ещё посерёдке дуб выписан.
   - Будет тебе и дуб, и целая дубовая роща вокруг тихой воды. Внутри острова, где ещё остались не пепелища, а несколько заброшенных домов. Лучший собирались окурить серой и проветрить к нашему приезду. Ты понимаешь, что/b> именно здесь?
   - Твоя почти-родина. Чумной атолл.
   - Да. Не боишься той, что дремлет столетиями?
   Галина обняла подругу:
   - Только не с тобой.
   - И не с Рауди, верно?
   Они дружно встали, замахали руками. Потому что к ним уже скакал Аль-Кхураб со всадником на спине.
   Рауди соскочил с седла, щёлкнул дитя по носику, обхватил юный живот обеими руками - сильными, горячими. Сказал вместо "здравствуйте":
   - Ух какой. Долго тебе ещё его таскать, Гали?
   - Да месяцев пять, наверное. А там, глядишь, и сама ножками пойдёт, - рассмеялась женщина.
   - Уж я ждал-дожидался. И на море во все глаза смотрел. Ну а когда эта парочка в небе закувыркалась - понял: близко.
   - Ну что ж, показывай жильё. Погоди только - Сардера на берег сведут, - сказала Орри. - Я-то, может быть, за твоей спиной и помещусь, но вот живот твоей любимой - вряд ли.
   - Любимая у нас с тобой одна. Я не ревнивый. Я, может быть, тебя покрепче её самой обожаю.
  
   Дом стоял на особицу, не так далеко от деревни, чтобы трудно было навещать довольно ещё крепкие службы, но и не настолько, чтобы лицезреть давнюю беду. Некрашеные брёвна были соединены лианой, которая от возраста закаменела, внутри было чисто, вдоль стен стояла мебель: лавки и сундуки.
   - Своя обстановка, родная, - объяснил Рауди. - Починять только пришлось. В тех избах и столы имеются, и кровати, но я пока не рискнул. Здесь-то поветрие факт не гуляло.
   - Точно знаешь? Откуда? - спросила Орихалхо.
   - Не ты, что ли, уходя, запись оставила? - ответил он. - После тебя и передо мной тут разве братья Езу гостили - они отчаянные. По смыслу темновата, надо отметить. И размер никакой, и рифмы самые обыкновенные. Но на слух звучит красиво. Я по ней ещё в чистописании тренировался.
   Он открыл сундук и вынул лист пергамена с щедрыми завитками и росчерками, потом клочок сероватой бумаги величиной с мужскую ладонь.
   - Вот, полюбуйся. Рука у меня, пожалуй, не так тверда, как раньше.
   - Хорошо весьма, - нетерпеливо ответила Орихалхо. - Да ты оригинал нам подай!
   На клочке изящным, почти женским почерком были выведены строки:
  
Здесь оазис тёплой земли посреди навсегда опустевших морей,
Непочатая воля, рай для зверья, радужный путь во дворец.
Я лишь гость одинокий с ключом от запретных дверей,
От дрожащих в смятении струн, от хрустальных сердец.

Ухожу весь в слезах - не сыскать для себя мне прощающих рук.
Девству и чистоте не причастен, к себе неспособен на жалость.
Хоть не мир, но война и мятеж утвердились во мне и вокруг,
Хоть не ищут меня, не зовут - только здесь я останусь.

   "Почему же Орихалхо не возражает? - думала про себя Галина, скользя глазами по удивительным строкам. - Морянские пленники, да ещё и дети, скорей всего были неграмотны. И бумага особенная - отец научил меня разбираться в здешних сортах. Каменное волокно вроде асбеста, однако не ядовитое. На вид неказиста, но не подвержена гнили и сухости, в огне не горит, разве что тлеет. На такой секретные агенты пишут".
   - Галина, ты что застыла так надолго? Очнись, - позвал её добродушный голос мужчины. - Орри вон говорит - на твёрдую землю стали, домом обзавелись, пора девчонку нарекать. Чистой водицей на темечко капать. Как ты хочешь?
   - Олавирхо, - нисколько не задумываясь, ответила она. - А ту, что родится в начале осени, - Варенькой. Барбариской. Барбари.
  

"ЗДЕСЬ Я ОСТАНУСЬ".

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"