"Что я не договорила, да и не очень им интересно: перстень Братства был совсем как я - платина трудна в работе, в изделиях её приходится сплавлять с золотом. Однако и при таком условии мастерство ювелира казалось выше человеческих возможностей. В глубине души я понимала, что это может значить, до ума допустить не смела. Старинные фальшивомонетчики таким образом подделывали монету, за что полагался котёл с кипящим маслом. Само же "серебришко" топили в ближайшем водоёме под вопли грядущих потомков.
А дальше пошло по накатанной колее. Лэн-Дархан - гвоздик в ножницах, меж двумя острейшими половинками, каждая из коих способна резать. Око птицы с двумя широко размахнутыми крыльями: Южный Лэн - мусульманский, в Северном заправляют протестанты, которым показалось неуютно при дворе Карла Второго Весёлого. И первые, и вторые верят в предопределение; и у тех, и у этих рай обретает пышные телесные формы; обе стороны не дураки подраться, если не друг с другом (тут они как раз нередко союзничают), то со всеми прочими, кого найдут поблизости.
Я ощущала себя чиновником и бухгалтером сражений. Рассылала отряды своих верных во все стороны, собирала изрядно поредевших под крыло, восполняла потери в людях, конях и орудиях - нередко за счёт тех, кого они усмирили, выбив с насиженного места. Кавалерия города и веси-то берёт, да не особо удерживает: приходилось ставить власть, брать с назначенцев клятву, договариваться с Оддисеной по поводу легитимности и надзора. Сама ина генерал-полковник, этакая баронесса Унгерн по виду, смертельной опасности при этом не подвергалась. Пробовали иной раз покуситься в частном порядке, но я была неистребима, как дурная привычка. На мой нарядный силт косились, но, похоже, понимали насчёт него куда больше, чем я сама.
В горах "Оддисена" значит почти то же, что "Дженгиль". Бесспорный и бессменный союзник и всеобщая кость в горле. С ним у меня наладились сугубо деловые отношения с примесью издевательства: звёздный час страсти не повторялся. Мы с побратимом иной раз полагали, что это из-за некоего представления на высокотрагедийной сцене. Тогда он сыграл при мне роль некоей героини Хаггарда, что решила умереть с мужем на одном жертвеннике. Даму звали Отоми, дочь Моктесумы, моего платонического супруга - Бессмертник или Белоснежка, по цвету волос и непобедимо юному виду. Впрочем, мы были в то время так молоды, что самим не верилось.
А поскольку героическое и весьма удачное выступление нас с Ноем Ланки не обручило и обручить в принципе не могло, к Волчьему Пастырю он элементарно, лапидарно и логично ревновал.
Керм смотрел-смотрел на нас и однажды выдал сентенцию:
- Ты, ина, гениальная ученица, высасываешь содержание книг, да и событий тоже. Но для того, чтобы править, тебе нужна респектабельность.
В Рутене бы сказали - "вузовский ромбик в петлицу".
- Править я не собираюсь, - ответила я.
- А вечно воевать намерена? - спросил аньда. - Посмотри на Ноя - ему хотя бы штаны к лицу пришлись. И то откладывает жалованье и кое-какие трофейные прибытки на мирный день.
У меня же только и было имущества, что парадная форма, несколько выходных платьев и английский костюм. Конечно, оружие, на которое было честь по чести выправлено разрешение. И книги, которые я, собственно, ни своим, и настоящим имуществом вообще не считала. Страницы - те же крылья: вспорхнут и улетят. Про особняк не говорю, моим он считался лишь для чести.
- Ты бы могла соединить то и это, - продолжал мой Керм. - Академия Военных Искусств берёт вольнослушателей. На крайний конец будешь ездить в Эдинер сдавать экзамены. Лекции начитывают нынче и в Лэн-Дархане - там открылся филиал. А заваруха что? Всякая заваруха рано или поздно кончается. Даже сейчас не война идёт - россыпь мелких войнушек.
Отчего тогда не навестить, подумала я. Заодно присмотрю за порядком и паритетом.
Снова была весна - казалось, она здесь и не переставала. Горная столица плыла в облаке невидимых ароматов, и платье моё было похоже на куст тёмно-лиловой сирени пышностью, цветом и запахом. Ноги танцорки в пурпурных туфельках на высоком каблуке выступали ладно и стройно, как у породистой кобылки. Меня бы и вовсе не узнали, если бы не вёл меня под руку Шегельд, полномочный представитель Лона Эгра, разделивший власть с непотопляемым Каореном. Тому, похоже, так и не дали скрыться в Лин-Авларе.
Мы оба держались как старые знакомцы. Cмеясь, перебрасывались розовыми лепестками, покупали у торговца хмельную, игристую воду из ключа, налитую из бочонка в хрупкое стекло, ловили губами инжир, опущенный ради аромата в бокал с тонкой ножкой, приценивались ко всякой нарядной чепухе, которую осанистые мусульманские старухи выкладывали на платке рядом со своей скамьёй: не расторговаться, так похвастаться.
"Тогда я ходила по городам и весям широко и небрежно, не опасаясь того, что улицы и дома наперебой желают меня изловить. Лэн-Дархан, кстати, и не пробовал; но Эдинер и Ано-А..."
Шегельд был фигурой не менее удивительной, чем Каорен, только что в сугубо штатском духе: первый занимался чем-то вроде внутренней безопасности, второй курировал образование, понимае5мое до предела широко. И то, и другое занятие трактовались в широчайшем духе. Именно Шегельд выбрал мне дальнейшую стезю:
- Я по совместительству держу кафедру лингвистики и религиоведения, - поведал мне он.
- Что тут общего?
- Очень многое. Религия - тот язык, на котором человек общается с Богом, - пояснил он с тонкой усмешкой в глазах и на губах. Лет ему казалось шестьдесят пять, а то и больше, но мимика сильно его молодила. - Так вот. Советую вам получить диплом военного переводчика с историческим разведуклоном. На отделении я царь и бог, оно моё любимое. Официальное название там слегка покороче, но разбор великих сражений древности и изучение биографий полководцев на языках оригинала вам обеспечен. Примем вас без вступительных экзаменов - как весьма успешного практика.
Так я начала образовываться в нечто кардинально иное, чем прежде. Забавно: считала своей едва ли не обязанностью - ходить на лекции в штатском. Так же вести себя и в главном городе Динана.
Лэн-Дархан цвёл не только весной и летом - по сравнению с ним ни Эдинер, где огонь войны, до того как отхлынуть, иссушил стены и почву, ни Эрк-Тамир, устоявший без помощи того железа, которое примешалось к названию, не выглядели столицами: скорей, напыщенной провинцией.
Но мой Нойи восхищался ими беспредельно: оказывается, в больших городах он бывал лишь ребёнком. Я неизменно его брала - чтобы приобщить к своей цветущей образованности.
Кстати, оба мы в конце концов поселились в Эдинере - я поближе к очному отделению моего университета, он ближе к милой посестре. Особнячки наши находились в Эркском Квартале, тыл против тыла, забор общий. Нахальные мои одноземельцы мало того что построились под боком у парадных кварталов с их парками и променадами, так ещё завезли для домов отборную лиственницу и ель с дальнего севера. Эдинерцы выучили их пропитывать дерево от жука и огня, да и без того приземистые, серебристо-серые строения могли выдержать не один век. Моего скопленного на крови капитала хватило не на одну покупку - но и на то, чтобы вложить в старую скорлупу новое ядро. Часть его я перетащила за собой в Рутен: шерстяной палас-лежник грубого плетения, какие делают в моих трёх деревнях и на Карпатах, резной абажур, покрывала".
Та-Циан прислушалась. В квартире было тихо. Вчера Рене заключил:
- Вы ведь не создаёте случай, а отслеживаете. Приспосабливаетесь к обстоятельствам и выплываете на их гребне. Импровизируете, а не ведёте свою тему.
- Ты можешь в одиночку проложить русло реки? - спросила она. - Или предоставишь потоку нести тебя по своей воле и приложишь усилие лишь тогда, когда он станет проносить тебя мимо обетованной земли?
И ушла отдыхать. Мальчишки же, на радостях, что приключение завершилось на пять с плюсом, ещё долго носились по коридору, щёлкали задниками туфель, хлопали дверью своей комнаты - выпарывались там к обоюдному удовольствию: долго, шумно и со вкусом.
А потом, ближе к утру, азартные кошачьи визги затихли. Судя по глухому молчанию стен, смутьяны вообще ушли из дому.
"Стоило бы и мне пройтись, - подумала Та-Циан. - Я ведь себя под замок не сажала".
Те несколько дней, которые она провела наподобие Шехерезады, свели запасы съестного в доме к нулевой отметке. По счастью, кровопотеря, как ни была обильна, нисколько не повлияла ни на силу, ни на быстроту хождения по магазинам шагового доступа.
"Кстати о великой сказительнице. Дочь визиря нее только раз за разом избегала смерти, но как-то умудрилась несколько раз зачать и даже родить. Должно быть, производство шахзадят приходилось строго на дневное время суток: иначе бы как она управилась незаметно от мужа", - подумала Та-Циан. Ей пришлось разве что еду готовить, и то для одной себя и без больших затей.
"Никогда этих дел не любила, - неторопливо размышляла Та-Циан, проталкиваясь через толпище супермаркета. - Для них была тётушка Глакия, которую Нойи неясно где раздобыл и привёз: из Эдинера она съехала более года назад и была рада со мной увидеться. И, всеконечно, сам Нойи. Вернее, молодая жена, он только с судками через забор перелезал".
Ибо побратим некстати заделался верным супругом: ночует в двуспальной постели с пуховиками, ест за кухонным столом, никаких тебе совместных бесед об амантах и метрессах. Подхватила его дочь Марэма-ини, по имени Рейна, "Королева": Отец был русоволос, вооружён толстым шнобелем, нависшим над чувственными губами, зеленоватые глаза с крапинами походили на яблочную падалицу. Дочь явно пошла в неизвестную истории матушку: гладкие чёрные волосы до плеч, агатово-серые глаза, чеканный профиль цвета старинного золота. Из тех, что удерживают около себя мужчину одним фактом своего бытия. Хороший брак: из тех, что способствуют продвижению в верха власти.
Сумка, увесистая, как хорошее динанское проклятие, оттягивала руку и била по голенищу сапога.
"В конце концов я этим типам Великих Хартий и Хабеас Корпус Актов не подписывала, - решила женщина. - Не возникнут - толкнусь в их дверь для приличия и войду".
Взламывать, однако, не пришлось. Когда она повернула ключ во входной двери, Дезире выпрямился у вешалки с одним башмаком в руке: таким застиг его приход старшей.
- Явились, никак, - проговорила Та-Циан, скрывая беспокойство и рефлекторно протягивая свою ношу в сторону свободной конечности.
- Я один, - Дези ловко перенял пластиковый пакет и потащил на кухню.
- Думала, вы парой на промысел ходите.
- Вовсе нет: мы ж не сиамские близнецы. Точней, не всегда. Я сегодня у Рене отпросился, - сообщил юнец, ловко распределяя припасы по местам: что в холодильник, что на полки, что на скатерть.
"Спросить, отчего да почему? Незачем. Сам скажет".
Наконец, Дезире повернулся к хозяйке, которая неподвижно стояла в коридоре.
"Говори, - мысленно скомандовала Та-Циан. - Тебе ведь и надо, и хочется, только страшновато начать, правда?"
Глаза напротив её глаз пыхнули красным и погасли. Клокочущее пламя, священный гнев в оболочке кротости. Ехидный - от "ехидна" голубок. Умнейший из двоих.
Будьте кротки, как сытые змеи, и коварны, словно голубь, который исподтишка долбит голову соперника.
- Вы вчера превзошли сама себя, а мы вели себя недостойно выслушанному, - проговорил Дезире медленно, по временам покусывая нижнюю губу. - Особенно я, говорит Рене, и, думаю, он прав. Мне остаётся одно: просить госпожу, чтобы она преподала урок.
- Я на вас вовсе не гневаюсь. Самое большее - на одного Рене: за то, что некому было покупки принять.
- То не наказание, - мальчик покачал головой из стороны в сторону. - Я объяснял.
- Я ведь вряд ли сумею. Разумеется, некоторую ловкость приобрела - в схватке случалось противника с огнестрелом плетью обезоруживать или делать что ... хм... похлеще. Там, знаешь, умственное превосходство не катит.
- Пойдёмте покажу, что и как, - с готовностью проговорил Дезире.
Открыл вожделенную дверь и пустил та-Циан вперёд.
Похоже, благодаря щедрости "госпожи" ребята спали в камере пыток. По всем стенам были сплошь развешаны авторские девайсы, похожие на стройных селёдок или поджарую ведьминскую метлу. В одном из углов возвышались козлы, обтянутые натуральной гладкой кожей. Из обоев повсюду торчали рожны, дрючки и кольца. Но самым интригующим было то, что второй ярус орудий, что почти дословно повторял первый, состоял из миниатюрных копий всех этих плёток, хлыстов, кнутов, стеков и крепёжной арматуры.
"Смешно. Через фортку весь антураж протаскивали, пока я ночами спала? Или так меня чаровали, что и щелчка замков в двери не слышала?"
- Вот это арсенал, - напоказ удивилась Та-Циан. - Я ведь не совладаю. Если всё-таки дождаться Рене?
- О нет, этот день мой со всем, что в нём есть. Пегасик, чего доброго, будет ревновать, что я не для него самого ору.
"Пегас? Откуда прозвище - а, волос у парня ведь пегий".
- Ладно-ладно, уговорил, - произнесла она. - Попытаюсь оправдать доверие. Только не думай, что от моей лозы ты сразу улетишь в астрал.
Дезире улыбнулся:
- Не лозы. Розга - товар сезонный, купить нельзя, готовить надо весной или летом.
- Ох, Ну иди, выбери себе плеть.
"Я нисколько не злюсь на него, И всё же, если верить Керму, он мог подсознательно почуять мой гнев на расстоянии. Гневы не на самого Дезире, плута, Локи, носителя огня. На неверного клятве побратима: присяга лицевой стороне власти во имя карьеры - куда хуже, чем завести семью, которая всё же предусмотрена побратимством. Но какая связь между Бессмертником и реально бессмертным?"
Мальчик мигом снял со стены нечто особенно узкое, гибкое и заострённое к концу. Подал ей, чуть поклонившись, и стал расстёгиваться:
- Если разрешите мне чуточку посвоевольничать. Лучше мне пойти на горбатую скамью - и растяжка, и защита...м-м... того, что внизу.
Лёг, поёрзал, завозился, лучше умащиваясь:
- Сейчас я ухвачусь покрепче, а вы делайте "нагон". Понимаете, что это? Ровно и часто, чтобы кожа не успевала остыть в промежутках. Я буду показывать кулаком, сжать-разжать. Раз!
Та-Циан размахнулась и хлестнула.
- Ой. Да, вот так. Ах, разве можно? Пожалейте! Мяу-у! Теперь сильнее, ещё, ещё... отбить не бойтесь. Почек-печёнок у нас нет... А-ай! Бабы стервы, бабы стервы, Бога в мать первая! Ядрёна богородица-а!
- До чего красиво ты мне кричишь, малыш.
- Вы никак садистка, инэни?
- Да нет, просто люблю умных. Дурак бы рвал себе голосовые связки. Гордец надувался бы лягушкой и терпел, пока можно. А мудрец во всём соблюдает меру.
- Я не меру... Ай! Да привяжите меня, наконец! Жгутом из волос, как ночь смоляных, руки в гробу свяжите! А то на сыру землю выпаду-у!
Он, однако, почти не двигался, только с каждым ударом всё плотней вжимался в упругую поверхность лежанки и вопил уже на пределе удовольствия. Нежная кожа ягодиц и спины вспыхивала алыми полосами, рубцы растекались, бледнели, одевая тело всеми переливами пурпура и розы.
Как раз в тот оттенок, каким отливала её любимая муаровая юбка "в пол".
Женщина вздохнула - и пока руки поочерёдно совершали положенный обряд, провалилась в собственную память.
"Я демонстративно ходила не просто в штатском, но в самом нарядном из репертуара: подбирала под дарёное кольцо, которое словно прикипело к пальцу. Вокруг хватало жаждущих вояк, на которых наводили глянец старые профессора, соратники моего - ныне покойного - деда. Впрочем, на моём отделении военщиной почти не пахло. Переводчиков обучали не одним языкам: из них ковали дипломатов нового поколения, структурных лингвистов, практических этнологов, социальных антропологов прикладного профиля... В общем, продвинутых коллег сэра Редьярда Киплинга. Женщины там тоже водились, но я забивала всех, ибо задалась такой целью. Всё шло, как ему и быть надлежит. Вести из Лэна обнадёживали - и без нас с побратимом всё шло своим порядком. Керм заключил временный союз с главным здешним Волком, и хотя оба иногда порыкивали друг на друга, эту землю любили с одинаковой пылкостью. Мой нимб, хоть слегка поблёк и покрылся патиной, однако в пределах региона вполне себе работал. Чахотка после встряски, какую я себе задала, напоминала о себе лишь повышенной тягой к кумысу и молоку, приготовленному по рецепту масаев или древних монголов: с добавлением свежей крови. Мужское население Академии реагировало на меня ожидаемым образом: хотя тет-а-тет их прогрессивные ожидания мало оправдывались. Не в плане садо-мазо - это наука древняя и вечная: в смысле доминирования и (или) равноправия полов. Словом, мне всегда удавалось выскальзывать из слишком крепких объятий, грозивших скороспелым браком. Только вот всё назойливей свербил шип, который засадили в моё самолюбие молодожёны.
Особенно старалась Рейна. Она была, пожалуй, вправе возмущаться, что львиная доля её готовки перепадает сомнительной родственнице. Когда Нойи свёл нас впервые, то сочувственно отнеслась к моему холостому состоянию, дескать, что попишешь, такое время. Но узнав о том, что я не зачинаю и не вынашиваю не столько оттого, что не могу, сколько оттого, что не хочу, - прямо-таки возмутилась. Как я смею избегать логических последствий! В бесплодном трахе всегда видят что-то подозрительное и нереспектабельное. Но что "не хочу" означает лишь некое усилие воли, а "не вынашиваю" - бесследное исчезновение плодного яйца во тьме ложесен, - о том я, по счастью, не издала при ней ни единой фонемы. Иначе гореть бы мне на костре неугасимом её порицаний.
Да, с того я и взъелась сейчас на неповинного Дези - хоть ему вроде одного того и нужно было".
Сама Рейна, как узнала Та-Циан, затяжелела с полпинка, едва ли не в первую брачную ночь. Что было удивительно: сам новобрачный, твёрдо помня о вреде пьяных зачатий, воздержался. Хотя выплывал на уличную стремнину всё равно птицей-гоголем, задравши клюв выше лба.
- А ведь мальчик-то родится нездоровый, - обронил как-то наедине с Та-Циан врач, который вёл королевскую беременность. - Дурная наследственность. Вряд ли продолжит род, если прямо сейчас не вмешаться.
- Почему вы мне об этом сообщаете? - спросила она, прекрасно зная главный аспект: в очистительное пламя загодя подбросили пару щепок. Сказанное в той же м ере относится к самой Та-Циан - типа гори, ведьма, гори, а я с моей стороны посочувствую. От самой Рейны исходило душноватое колдовство женственности, но это было всем привычно. - Поговорили бы с будущими папой-мамой.
Ответ был неожидан:
- Вам следует знать, что Ной-ини под этим предлогом - проблемная беременность, трудности будущего выхаживания - выпросил у тестя хлебную должность. Начальника охраны Дворца Правительств, где заседают и живут представители обеих палат.
Через её голову. Впрочем, патент кардинальского (верней, королевского) гвардейца неизбежно дадут на утверждение ближнему начальству. То бишь ей, Кардинене. Невольный каламбур, однако.
- Так и узнаю вскорости, - улыбнулась она Хорту прямо в худощавое лицо. - Что делать: нашего полковничье-генеральского жалованья не хватает для подобающего сану образа жизни. Меня вон тоже сватают под этим соус... предлогом.
Отчим предложил ей попрактиковаться в переводах с иностранного на эдинский и обратно. Референты не справляются, читай - не заслуживают особого доверия, а ей будет отличная практика на будущее.
"Если сформулировать на манер пословицы: Пентесилее захотелось мира и обыкновенности. Теперь ей надлежит слушать тех, кого презирала. Обучаться не священному - заурядному бабскому ремеслу: плыть в нём и его преодолевать.
А бедный Дези расплачивается за то, что на него опрокинулись те мои прошлые чувства".
Она рывком - и полностью - вернулась к себе. Мальчишка уже не кричал несусветицу, лежал пластом, но кулак по-прежнему ритмично сжимался и разжимался.
Остановилась было.
- Нет-нет, - прошептал Дезире. - Теперь наоборот разгоняйтесь, без жёсткого ритма и чуть тише. Снова форте, снова... Фортиссимо! Ап! Всё...
Он поник на скамье и как бы увял всем телом.
- Сейчас. Не тревожьтесь. Я рад, что вынес. Такие роскошные эмоции! Такая победа!
- Ну да, ну да. Сам-то с одра слезешь?
- Слезу, - чуть задыхаясь, сообщил он. - По всем правилам.
Однако Та-Циан пришлось поддержать его, чтобы не грянулся оземь.
Тотчас Дезире выпрямился, церемонно поцеловал сначала хлыст, потом руку, которая его держала. И опять сник - надломленным стеблем тюльпана.
Тут уж оба в едином порыве пали на матрас.
- Дать тебе попить?
- Если можно. А не то Рене принесёт. Он...
- Охотится. Для того и задержался. Но если ты не дождёшься?
- Мы ведь живучие. Вернее, бессмертни... бессмертные.
Любопытная заминочка.
- От лишней капли крови никто ещё не умирал. Держи.
Та-Циан притянула голову юнца к своей груди, высвободила левый сосок:
- Только не кусай. И не дивись: это после одной операции из него начало помалу сочиться.
Говорят, никакой оргазм не сравнится по красоте с наслаждением от кормления. Вот только кормить-поить можно по-разному. Да и считают так отнюдь не все.
...Хорт вполне соответствовал своему имени: поджарый, лёгкий, щёки и глаза впалые, волос серый, жёсткий. Не то волчья борзая, не то сам "лютый". Слыл первейшим в Динане гинекологом и акушером. Может быть, его натравил на Та-Циан побратим, но скорее всего - сам заинтересовался. Предложил:
- Если позволите, ина, мне не понадобится осматривать вас детальней, чем обыкновенный терапевт. Но примерный вывод о себе вы получите.
Когда всё закончилось - аппаратура и анализы играли при этом пустячную роль кофейной гущи для гадалки и расположения планет для астролога, - Хорт сказал:
- Сейчас я буду нести околонаучную ахинею, но всё же прислушайтесь. Вы не можете иметь детей от того мужчины, кого не захотите сделать отцом. От того, кто пробудит подобное желание лишь в вашем уме и душе - то же самое. Но если всё нутро, вся кровь и плоть ваши захотят - парадоксально, гибельно, без малейших сомнений, - дерзайте. То будет настоящее.
"Рейна говорила с гордостью, поглаживая растущий живот: "Теперь я не принадлежу себе, только ребёночку". Мне хотелось её ударить, крикнуть: "А по мне - если хоть в чём-то и когда-либо я над собой не властна, зачем я вообще и к чему годен мой ублюдок? Впору с кручи броситься".
- Рене, - смутным голосом проговорил Дезире как бы в ответ на ту давнюю реплику, - учит брать от таких младенцев, которые внутри тёмные. Как сгусток гнили или плесени - это видно на просвет. У нас зрение не человеческое, а вроде как рентген. Но их мы не убиваем, лишь укорачиваем им срок - это снова говорит Рене. Большинство взрослых - такие же, они просто для нас опасны из-за своей тьмы. Но есть дети с ярким светом внутри: от них пьёшь как из колодца, соединённого с огромным озером, и свет тот не нисколько не убывает. Эти - истинные.
(- Не всякая жизнь имеет право длить себя, - говорил Хорт. - Тот мальчик, если я не помогу всем своим умением, уйдёт сам и лишь чудом не потянет за собой мать. Из-за него в конечном счёте погибнет отец, повалятся, словно кегли, иные люди. Я нисколько не провидец и не колдун - но исходя из того, что проявлено, могу сделать долгосрочный прогноз с большой вероятностью осуществления. Как бы вы решили на моём месте?
Я давно заметила его силт. По сравнению с моим невзрачный, это не говорило ни за, ни против: вообще ни о чём не говорило. Но сослагательное наклонение в его устах казалось повелительным.
Никак не доктор Кукоцкий со Спасо-Кукоцкой улицы - тот был, по сути, всего-навсего литературным персонажем.
- Я на своём собственном месте, - помню, ответила я, - и мне было сказано брать всё, что станет на пути, нимало не хитря и не уворачиваясь.)
- Спасибо, - говорил в это время Дези. - А можно спросить, какие там судки с пищей? Непревзойдённая тётушка Глафира разве на вас не готовила?
- Так аби Глакия почти сразу перебралась в Ано-А, - Та-Циан переложила его жаркое, почти как у человека, тельце на постель и села рядом. - И я предложила, и ей самой показалось ловчее. Дай уж распущу хвост по этому поводу.
И начала, баюкая рыжекудрую голову в ладонях:
- Это побратим в Ано-А нашу мирскую монашку привёз. В мамину усадьбу. Отчим ведь отдал ей в махр, то есть в качестве выкупа женской свободы, усадьбу, которая принадлежала роду Стуре задолго до переворота. Красные генералы не настолько испортились, чтобы не признавать частной и личной собственности.
- А кстати, чем они различаются? - позёвывая, спросил Дезире. - Никогда не понимал.
- В двух словах. Первая изначально создана для эксплуатации, а чтобы приспособить для такого вторую, надо ещё исхитриться, - пояснила Та-Циан. - В общем, славная была дачка. За двухметровой стеной из дикого камня, окружена то ли парком, то ли яблоневым садом потрясающей красоты и дикости. Сам дом - низкий, одноэтажный, с пилястрами, облицован желтоватым мрамором. Крыша односкатная, но с таким выверенным наклоном, что снег легко соскальзывает вниз, люди же - не так чтобы очень. Ранней весной мама Ида ставила там теплицу из поликарбоната - устраивала модный розарий со скамейками, там люди чаёвничали вплоть до первых морозов. Веранда у парадного входа повита плющом, с противоположной стороны - эркер, такое окно от пола до самого потолка. Между ними тянется нечто среднее между коридором и анфиладой: цепь комнат с широкими арками вместо дверных проемов, каждая - своего цвета и отделки, и из любого такого отсека по обе стороны двери вели уже в настоящую келью. Мне предложили самую лучшую: как бы аркаду в аркаде. Три смежных комнаты. В кабинете - огромное, во всю стену, окно, привозной эроский ковёр на полу - нога вязнет. Кругом набросаны кожаные подушки. На одной стороне письменный стол, на другой - альков с пышной кроватью. Из учёного угла дверь ведёт прямо в библиотеку. А там кругом всех четырёх стен необъятный диван травяного бархата, получается этакая квадратура круга. Чтобы подобраться к книгам, по боковой лесенке или прямо с упругого сиденья забираешься на широкую спинку, такой променад без перил, что идёт вдоль рядов обшитой деревом тропкой. А самое интересное, там и питьевой фонтан был посередине. Бил из напольной вазы с драконами и фениксами.
Ну, а рядом с альковом - своя ванная. Джакузи - тогда это было такое новаторство! Плюс унитаз и биде за скромного вида ширмочкой.
Словом, я даже существовать там попробовала. Честно. Народу там кишело многовато, так я и не интроверт никак. Зато конюшня отборная.
В один из таких дней мой Нойи говорит:
- Тебе, думаю, домоправительница нужна. Такая, чтобы на оба дома: и кухарка, и лекарка, и псарь. Вот я и привёз.
Открывает дверцу казённого кабриолета на бензине - и вот она: чёрная кружевная наколка, тёмная блуза с такой же юбкой. Вылезает и торжественно влечёт за собою большущую корзину с парусиновой обтяжкой. А там нечто вовсю трепыхается.
И тявкает на неокрепших басах, пока мы со всей дурной силы обнимаемся.
- Ну, здравствуй, дева! - говорит тётушка. - Красивая какая да статная выросла. Не прежний заморыш.
- Зато ты давешняя и при давешних делах, как посмотрю, - отвечаю. - Щенки?
- Вот ведь глаз-алмаз! - смеётся. - Хоть ты его на шуйцу вздень и так носи. Они самые. Китмиров приплод в тридесятом поколении. Умные - только что говорить пока не выучились.
Мигом отодрала покрышку - и полезли оттуда пушные звери. Головастые, толстолапые, ушки-тряпочки, глазки-незабудки и на каждой морде чёрная масочка.
- Как меня присобачили к этим собакам - ну ровным счётом никакого покоя не стало! - вздыхает. - Только и знают, что молоко тянуть и свежениной закусывать. Чуть что - вякают. Иной раз так и хочется к своим грудям приложить, но вот беда - иссохли давным-давно.
Вроде как обычный разговор у нас вышел, да не совсем понятный. И на силт намёк, и собачата не лесные, как тот прежний, а скорее горские. Последнее - намёк ещё более зыбкий, чем первый. Не один Каорен знает, что в моём силте, не у одного Джена редкая голубоглазая порода водится.
Но я подумала, сначала пригласила тётушку погостить, мельком свела с Хортом - оба оказались сведущи в народном "бабичстве".
А где-то через месяц мы с ней расстались. Не навсегда, ясное дело. И не то чтобы совсем разбежались в разные стороны. Только вот, как бы она ни была терпима, а терпеть непрерывное шествие временщиков через подвластную жилплощадь было тётушке нестерпимо.
Но то было не удовольствие вкупе с наслаждением. То была моя личная война на территории, принадлежащей мне по праву.
Мы разделились. В усадьбе было мамино пространство, туда часто и по-свойски наезжали мои нынешние работодатели. Там любовались потомством - от ины Идены уже ничего не могло произойти, но Королева Красоты выносила и выродила благополучно. С помощью Хорта, кесарева сечения и молочной бутылочки. Мальчик - назвали его Кахин - рос хрупким, желтушным, но ничего рокового в нём не просматривалось. Разве что уж слишком трепетно к нему относился отец, но ведь родительская любовь - это святое!
На этих словах Дези чуть шевельнулся и пробормотал несколько слов на ничейном языке. Нечто древнее, изначальное проступило сквозь кость, пробежало по лицу облаком, затем исчезло, как от порыва ветра. Та-Циан подняла голову - и обнаружила, что Рене просочился в спальню (видать, дело для их народа житейское) и теперь рассматривает трогательную мизансцену.
- Явился, как нарочно подгадал.
- Что он? - коротко кивнул Рене.
- Твоими молитвами. Насладился сперва трёпкой, затем рассказами, под конец попил молочка от моей бешеной коровки. Теперь вроде как уснул. Однако за сохранность хрупкого здоровья не ручаюсь. Ты бы проверил.
"В том смысле, что подсыл твой, так что я вволю потешилась, не особо отвечая за последствия. Это внутренний слой, до коего ты с приятностью для себя докопаешься. Но слой потайной - совсем другого рода. Ты хотел сотворить для меня невинную ловушку - я взяла из ситуации максимум для себя. Ещё немного - и я разгадаю, кто ты есть. А через тебя - и самого Дезире".
- Всё с ним отлично, - отрывисто заключил юноша, нагнувшись над своим напарником. - Я привык за него отвечать.
- Отвечать? - повторила Та-Циан со своей особенной интонацией. - Тогда ответь и мне. Что ты ему такого сделал?
- Моё второе "я" его убило, - ответил Рене словно в забытьи.
"Знаешь? - растроганно сообщил однажды Ной, вместе с посестрой наблюдая за неловкими передвижениями сына по паласу. - Ничего нет на свете дороже вот этого мальца. Век бы на руках за собой носил, как вон сейчас. Оберегал от любых бурь".