Ранняя весна в Рутене похожа на позднюю осень. Прошлогодняя подмокшая трава, не набухло ни одной почки, хотя сирень на солнцепёке уже начинает приоткрывать сонные веки бутонов. Сонный старый пёс рядом с нею похож на груду прошлогодней листвы, которую дворники забыли сгрести в чёрный пластиковый мешок. Всю зиму - и, как говорила Татьяна, несчётное множество прошлых сезонов - его пытались обиходить, пригреть, но так и не смогли, как не захотели мучиться, состригать войлочные косицы, что остались от прошлых линек. Кобель-растафарианец огрызался и хватал за руки и инструмент: моё, не трожь. Теперь на его шкуру падал мокрый снег пополам с дождём. Рутен не знает истинных времён года, кругом знаки скучной смерти и разрухи...
Поздняя осень в Эро ударяет по степи и человеку со всей искренностью. Однажды ветер резко меняет направление - от моря начинает дуть к морю, а поскольку солёная вода здесь охватывает три стороны света, пролетает Сухую Степь насквозь - должно быть, закручиваясь в воронку где-то посредине. Малоснежный, оснащённый жёсткими иглами или крупой, несётся почти вровень с землёй, загоняет людей в шатры, овец - в тесные зимние кошары, забивает крупицами льда выгоревшую степную шевелюру. Волосы Джена были родом из здешней зимы, глаза тоже. Вспоминалось его лицо давно уже без боли и горечи: в тот миг, когда, уже на пределе нездешней красоты, выпрямился и кивнул своей смерти, танцующей на стальном острие.
Так думала Та-Циан, встав очень ранним утром, когда солнце не разыгралось во всю силу, но уже будоражило кровь. В конуру к мальчишкам заходила уже по-свойски: неформальное общение, когда оно там происходило, без труда улавливалось на слух.
Парочка разметалась поперёк матраса, разбросала руки-ноги, сбив в сторону одеяло: оба длинноволосые, рослые, с гладкой кожей, от прежних зверят - малая капля. Сыновья и любовники, словно в книге этого британца, Лоуренса. Те, другие или обе вещи сразу? Она вообще-то слыхала, что в Рутене водятся мужчины, годные к пристойному употреблению на что-либо иное, кроме пушечного мяса и траха. В основном геи. Только вот пушистая парочка, которую она приголубила, ни с какой стороны не напоминала здешних уроженцев. Но кого именно?
Та-Циан не знала и не задумывалась. Думала она совсем иное:
"Моя предшественница писала, что любит смотреть на юных мусульманских мамаш: именно так, необходимы все три составляющих компонента. Головка туго обтянута платком поверх шапочки, не выбивается ни волоска, лицо словно в иконописном окладе; длинное платье струится до самой земли, а вокруг дети. И муж, который чуть позади смиренно катит коляску с самым меньшим членом семьи. В средневековом исламском государстве любили униформу (если выразиться по-современному). Особое платье для врачей, отдельное - для военных, совсем иначе одевались торговцы. Ну и для благородных дам был свой мундир, как же иначе? Оно ведь тоже профессия. Нежную европеянку, которая горазда и у плиты стоять, и в лаборатории за двоих вкалывать, и бегать на родительские собрания, при том что обязанности рожать у неё никто не отнимал, никто бы в моей милой Степи в упор не понял. Как мог бы сказать товарищ Сухов, подпавший под влияние своей второй жены: "Одна жена любит, одна одежду шьёт, одна пищу варит, одна детей кормит... Гюльчатай! Ты ещё в чадре или уже переоделась мужчиной?"
Та-Циан усмехнулась - странно, скулы по ощущению будто подёрнуло инеем. Кажется, надо бы заново учиться изображать улыбку.
Она кое-как сумела втолковать мужу, что мальчики у неё получаются неправильные. "Это не причина передо мной оправдываться. Девочки, такие как твоя, куда лучше любого сына", - удивился он. Но они двое в какой-то мере договорились, что Таригат никакого дитяти больше не хочет. Оттого её не особо прятали от жаждущих глаз: не покрывало, круглая тафья поверх обеих кос, не рубаха, но тугой корсет на груди и талии, сапоги до колена. Всадница.
Валиулла отвечал на все желания супруги - судя по всему, даже не пытаясь внедрить свои под видом её собственных. Это ни в коей мере не означало безделья: многие из степных искусств пришлись ей по нраву. В точности как просватанные невесты, Таригат начала с мытья чумазых котлов, вытряхивания войлочных подстилок и увязки шестов вовремя нечастых переездов. Это было обязанностью девочек, не вошедших в настоящий возраст, но ведь в чужом дому и ложку ко рту принято иначе подносить.
Разумеется, та белая палатка оказалась её собственной - ради свадьбы на грубый войлок натянули парадный чехол из простёганного шёлка, что казалось тогда сущим расточительством. Внутренность выглядела куда проще: по низу стен как бы лакированная решётка из краснотала, прямо под отверстием в куполе - очаг, накрытый керамическим колпаком, на полу сундуки с одеждой, посудой и прочим скарбом да ковры без ворса - те же подстилки, что у всех, хоть и поновее. Со временем к ним прибавилась парочка собственного авторства Тари: раскладывала на полотне серую некрашеную и цветную шерсть она сама в ведомом ей порядке, поливала кипятком вместе с ловкой на руку Дзерен, чтобы не ошпариться, а катали свёрнутую трубу всей семьёй, кроме отсутствующего Валиуллы: чуть подросшая Раима тоже подключилась. Как никому не посчастливилось обвариться в творческом азарте или наглотаться горячего пара, оставалось загадкой. Впрочем, здешняя земля при всём своём пылком норове была к людям ласкова.
Да, мельком подумала Та-Циан, недурной получился результат, самого Божьего Друга не стыдно было принять на том коврике - первенце личного производства. Плотность и гладкость изделия ладно, тут прилагали усилия все. Но за рисунок несла ответственность лишь младшая жена, а ей чудом удалось угадать и передать тайную силу традиционных племенных знаков. Словно кто извне подсказал.
Семейные шатры теснились малым кольцом внутри большого кочевого круга, и Валиулла обходил их дозором: каждой женщине полагался свой день. Старшие дамы, похоже, давно не покушались на самую суть: вкусно кормили, занимали учтивой беседой и вовсю хвастались главе семьи новоприобретённой дочкой или, исходя из возраста, внучкой. Раима и в самом деле оказалась на диво переимчива... ("Красиво звучит по-рутенски, не правда ли?" - спросила себя Та-Циан с неким излишним пафосом.) Дзерен была, если правду сказать, так себе кулинарка: типа не отравился её стряпнёй - и слава Аллаху. К пламени её очага обычно приникал сам хозяин, оправдывая чужеземное присловье о кухарке за повара. В том смысле, что первая по определению в подмётки не годится второму. Насытив самый главный плотский голод и плечом к плечу вымыв посуду, супруги неторопливо и искусно предавались утехам.
А к Таригат муж являлся ради одних глубокомысленных разговоров. Вернее - терпеливо давать умные ответы на глупые вопросы, которые после такого оказывались не такими уж и простодушными.
Трудно было не заметить освещения - то были не масляные лампы, не жирники с фитилями, а нечто вроде развешанных по стенам светлячков, куда более ярких, чем в лэнском убежище. Никакого иного подобия, помимо натурального, им не находилось, да и искусственного тоже. Не ксенон или светодиоды. Тем более не грибы и не гнилушки: лампадки холодны, окраска пламени розовата, тепла и чуть мерцает, придавая атмосфере шатра уют и объёмность.
- Это электричество? - спросила она. - Природное?
Валиулла понял и кивнул:
- Конечно. Откуда же ещё? Весь ближний мир, дуньату, - настоящий океан энергий, которые пропадают зазря, но обычно не даются в руки человеку. Обуздать буйство и напор воды трудно. Накопить солнечную щедрость кажется невозможным. Стать на пути воздушных потоков, обуздать ветер - рискованная затея: у воздуха, как и у воды и солнечных лучей, имеются свои пути. Но если заручишься согласием мира - в Динане считают его неразумным, - многое становится лёгким для совершения.
...Зеркала размером в крыло тропической бабочки и сходного вида, которые понатыканы везде, но так, чтобы отражённое солнце не слепило глаза прохожим. Джен показывал ей сходные, напоказ удивлялся мощи накопителей. Уж далеко не дачный фонарик на пути к туалету.
... Отхожие места в виде неглубоких открытых канав, устланных соломой: она немного стеснялась таким пользоваться, пока ей не показали готовые брикеты. Кизяки - отличное топливо, в известной мере даже строительный материал, а когда заровняешь траншею, на месте её вырастает густейшее многотравье.
...Колодцы, вода в которых дышит в унисон с невидимыми приливами - оттуда слышен гул подземной реки или ей показалось?
- Удивительно: мы здесь не испытываем нужды в воде, а святим её, словно древние монголы.
- Ты верно подметила, моя Таригат: святим. Не льём понапрасну. В ней записано скрытое знание - ты же не станешь топить очаг рукописями.
...Состязания на грани погибельного риска и оттого невероятно красивые. Зима - время не для труда, а для потехи, часто говорилось в присутствии Таригат.
Взрослые юноши и девицы на выданье уходили за пределы жилого круга, становились один против другого, одна против другой, реже - наперекрест. Затевали рискованную игру, схватывались в рукопашном или сабельном бою. Кархи у них были преострые и непривычно тяжелы для Таригат: на своей свадьбе она получила иное оружие, парадное, так с ней и осталось потом: карха от прославленного мастера и револьвер совершенно прадедовского вида, с резными накладками из кости. C ним на поясе она приходила любоваться: исподволь выбирала приданое. Валиулла уже начал слегка её понуждать: без зримого воплощения и никах не никах, а незаконное сожительство. Почти прелюбодеяние. Может быть, оттого и не настаивал на своём мужском праве.
Кое-кто из бойцов изнемогал и отходил в сторону - вовсе не обязательно девушка. Некоторые дрались все израненные. Раз-другой пришлось уносить неудачника, который "неверно стал" - Таригат было возмутилась, и даже не тем, что обучение принесло смерть. Пешие марши рутенских новобранцев в полной выкладке почти всегда кончались гибелью одного или двух: она читала кое-какие воспоминания очевидцев. Но тем лишь, что хоронили в тот же день и не особо причитали над могилой. Да и сама могила, поскольку время стояло зимнее, суровое, не отличалась особой затейливостью: снимали дёрн, накрывали им тело, завёрнутое в ряднину, и возводили небольшой курган из скальных обломков. Земля Степи была жестка и камениста, нехитрое ритуальное действо не однажды смягчало её характер - невидимые черви рыхлили почву и пропускали сквозь себя чужую плоть, весенние злаки пробивались наружу с невиданной по меркам Динана щедростью.
- Я понимаю, вы соблюдаете ислам, который не любит трупы на лице земли и велит сразу их прятать, - сказала она. - Но не выказывать скорби и малодушия - это скорей по-японски. Будто вы из гранита, право.
Простая мысль - но и в более сложном ей было неловко делать скидку на необразованность слушателя.
- Все состязатели знают, что так Великая Степь берёт плату, - пояснил муж. - C тем и выходят на поле. Когда в Динане садишься в авто или поднимаешься на борт самолёта, ты знаешь, что риск покалечиться или погибнуть не меньше, но не думаешь о значении такого. Мы в Эро думаем и бросаем жребий. Это наша щедрость и наша добрая воля.
- Техника мёртвая и воли не имеет, - возразила она. - Оружие тоже, мы ведь не в сказке существуем.
- Земля, которая всех нас держит, - живая и мыслит знойное марево. Мыслит дождь. Мыслит мираж, который завладевает чувствами и разумом. . Играет в собственную тяжесть и лёгкость, - сказал Валиулла. - Она может легко помочь, если захочет.
Да уж. Надо было суметь изловчиться, чтобы закрыть небо надо всей Степью. Но каковы аллюзии! Здесь тоже перевели рутенских культовых фантастов, как в Эдинере? Отчего же нет...
- В такую землю грех забивать межевые столбы, - громко подумала наугад.
- Да, - он кивнул. - Есть обширные территории для кочевья, как у американских индианос, но размечают их яркой кровью. Так достойней. Пастыри стад у нас раньше круглый год носили тяжёлый посох и копьё, латный доспех и шапку со стальным подбоем, едва ли не всякий день ввязывались в пограничные стычки. Убитые с честью поят и кормят собой землю, и она продолжит благоволить её народу. А в Динане, похоже, думают - это задаром? Или им безразлично?
- Они не знают, - ответила Таригат. - И, похоже, не догадываются.
("Кроме, полагаю, Братства Зеркала, - сказала она себе. - Но упоминать об этом рано".)
- То, что ты сказал, касается страны и народа, - говорила она тем временем. - А как насчёт отдельного человека? Каждого из тех, кто погиб?
- Есть неизбежные вещи: со смертью борются не ради победы - но ради той же борьбы и радости, которую она приносит. Любые споры лучше решать так, чтобы сохранить достоинство... и уж никак не в Министерстве Волокиты.
Он знал по крайней мере один роман Диккенса? Да боги со всеми нами! Помни, что прежние мерки здесь неприменимы. Мало того - иная вся система социальных знаков. Сплошной когнитивный диссонанс: архаический быт и высокие технологии... Или лучше сказать - биотехнологии, подсмотренные у природы?
Поначалу Таригат смущалась тем, что юные бойцы перед ней выхваляются. И добрая половина тяжких ран получалась именно с того, что она была рядом, наблюдала и восхищалась. Соревнователи вольно или невольно заманивали её к себе в ряды - а она почти робела этого: искусность молодёжи была много выше её разумения, где только все обучались!
Где? Иногда ей казалось, что с момента своего рождения. Таригат не раз доводилось присутствовать на родах - ритуал, их сопровождавший, был несколько более торжествен, чем похоронный. Роженицы трудились гораздо тяжелей её самой, этапы процесса были вполне рутинными - эти схватки, потуги, прорезывание головки и плечиков, - однако сильной боли и родового шока явно никто не испытывал: ни мать, ни дитя. Ни криков, ни стонов, ни слёз. И не было никого желающего полакомиться свежей плацентой и кровяными сгустками: правда, этот момент её собственной жизни и кое-какие последующие так и оставались загадочными. Делала это её Сидна или загадочно возникшая наряду с ней новая сущность? Та-Циан поспешно перебила сама себя. Вот уж это - на корм воронам. И пелеситам.
Подтверждения своим догадкам неловко было искать у Валиуллы - хотя Дзерен забеременела своим первенцем. Но старшие жёны по этому поводу развязали языки, а Таригат выглядела натуральной соучастницей.
- В Динане и вообще в большом мире родовая боль считается данной от Бога, - задала она риторический вопрос. - Но если верить старым акушерским пособиям, при нормальном течении родов ей неоткуда взяться. Там же не рвётся - только изгибаются хрящи, сокращаются и расслабляются мышцы.
- У ваших женщин узко внутри, - пояснила Хулан. - Раньше такие гибли, отдавая себя в жертву земле, и негодное потомство не появлялось. А те, кто уцелел или с самого начала знал за собой неладное, - те принимали меры, чтобы не тяжелеть более или хотя бы скинуть до срока.
- У нас и ещё более в таинственном Рутене таких рисковых рожениц числят в героинях, - усмехнулась Таригат.
- И это позор и выход из дозволенных границ, и обыкновенное рождение между мочой и калом - грех и позор, хотя куда меньшие, - покачала головой Гюзель. - Если Всемилосердый так наказывает человеческий род, надо принять, а не упорствовать. Почти все женщины за границей Эро или едва не умирают, выталкивая дитя чуть ли не через все кишки, либо вынужденно соглашаются на извлечение. Дети кесаря, кстати, хотя бы нрав имеют бесстрашный. Так говорят. Ведь в мире по ту сторону утробы Бог добр, а удушение и мука перехода в посюстороннее означают для плода Божий гнев и суровость. Но ведь эти два атрибуты - не главные и щедро покрываются милосердием.
- По ту сторону Эро считают, что поступая по своей воле, а не по Божьей, они могут помешать родиться таланту или даже гению, - добавила Таригат с лёгким оттенком - "они, но не я, считать - не знать точно".
- Можно подумать, их попы волю Аллаха из первых рук получили, - фыркнула Гюзель. - Почём им-то знать?
- Талант может легко погубить и расточить сама жизнь, - солидно проговорила Хулан. - Начиная с первого мига и каждого следующего за ним. А вот гении - те появляются особым образом, и если, иншалла, насчёт них будет твердо решено, никто и ничто им не помеха. Придут когда надо и пройдут путь, какой надо.
Несколько позже мысли Таригат приняли другое направление. Младенцы младенцами, но отсутствие подростков было вопиющим. Настолько, что даже не замечалось на фоне иных странностей быта. Некая лакуна: каждый ребёнок, едва отлепившись от полы материнского шатра, исчезал и появлялся уже готовым начать отдельную от родных жизнь. И пускай она состояла лишь в выпасании стад и охране границ, тренировке и поединках, за ней явственно виделось куда большее.
Можно было искать подтверждений у кого угодно - у Валиуллы, Дзерен, первого встречного или встречной, - но отчего-то не хотелось. Вопрос из категории "Отчего ослиный хвост растёт книзу". И так ясно - их, как было принято в старину, отправляют учиться серьёзным вещам. Премудрости начальной и даже средней ступени - если судить по привычным меркам - здесь проникают в их головы как бы сами собой. Раиме достаточно было глянуть в тафсир, чтобы кое-как разобраться в чужой грамоте и начать продвигаться далее - она, разумеется, необыкновенное дитя, да только никто из взрослых не удивился факту. Или здесь все поголовно стоики с железной выдержкой и ледяной кровью в жилах.
Чем взрослее делалась Раима, тем чаще и дольше её главная родительница пропадала в степи. Одной никто бы ей не позволил - любая женщина, тем более наделённый душой талисман, была охраняемым сокровищем племени. А те, кто вызывался охранять, по умолчанию вызывались на роль её махра. Число их, постоянно сменяющихся, давно превысило двадцатник: так Иаков отбирал пёстрых овец в приданое Ракели: хитроумно создавая редкий и желанный приплод.
Иудейский хитроумец не торопился. Таригат тоже медлила: двигайся по течению потока, в своё время он принесёт тебя куда нужно. Собирай крупицы: до известного времени так ты можешь узнать куда больше, а когда наступит этот час, спросить веско и исчерпывающе. Размышляй над аналогиями: это сеть, которую ты набрасываешь на добро и зло, на всё знание, что есть в мире.
Во времена рыцарства война считалась неизбежным и необходимым условием бытия: благородного мальчика отдавали в пажи соседнему сеньору. В древней Ирландии ученики знаменитых учителей составляли братства на всю жизнь. Ну и, аналогично, сестринства - девочек шлифовали тоже и почти так же, в смысле владеть пером, клинком и арфой. Обучение любой профессии начиналось с того, что ученики поселялись у мастера в доме и дышали воздухом ремесла. Примерно так следует изучать чужой язык - отбрасывая свой, сжигая мосты и погружаясь с головой в иную жизнь. Спасаясь от немоты.
От слепоты и полного бесчувствия - тоже. Люди, как правило, немы, слепы и тотально бесчувственны к тому, что их окружает, но им не с кем себя сравнить.
Семья в привычном нам мире - первоэлемент, из которого строится социум. Здесь плод молочной спелости вырывают из пелён, словно кукурузный початок, прививают к иному стволу, взращивают в отдалении и возвращают членом совершенно иной группы.
Элитарные колледжи и университеты Британии. Кузница правителей.
Та-Циан в своё время много ездила - ни к чему было упоминать об этом при её пелеситах, им неинтересно. Командировки, посольства, стажировки, всякое прочее - недели или месяца хватало, чтобы вчерне во всём разобраться. Уловить самую суть. И всякий раз ей было удивительно - хотя ведь наяву не знала ничего иного, а историю руками не пощупаешь.
А здесь Таригат буквально вросла в почву... Ха. Страна Степей хоть и закрыта для вторжений сверху и со стороны, но не настоящими облаками. Никто не отрицал здесь самобытной и сложной культуры, даже развитой цивилизации. И никто за всю историю не именовал её Страной Городов.
- Валиулла, наши дети уезжают в Вард-ад-Дуньа, и что дальше?
Он усмехнулся быстроте и точности постижения (спустя целых полгода). Ответил кратко:
- Учатся. Больше там делать нечего. Ты ведь поняла, когда вспоминала Оксфорд, Кембридж и Лигу Плюща.
- Там университеты?
- Там всё: привычные Динану башни из камня и стекла, непригодные для жизни истинного человека, уютные краснокирпичные городки, от фундамента до самой крыши затканные вьюном и хмелем, общежития по интересам, резиденции правительства, в смысле всякая мебель вроде диванов и кабинетов, гостиницы для приезжих. Это город почти без постоянных жителей, город - вывеска для туристов, корпорация вольных искусств.
- Управлять наши дети обучаются тоже?
Муж удовлетворённо кивнул:
- Конечно. Те, кто к этому способен и желает такого.
- А иностранные зеваки им вроде наглядного пособия по нескольким предметам сразу?
- Угадала, - на сей раз он ответил ей без обычной прыти.
Ошиблась ли, а ему было неловко солгать? Или подцепила на крючок своего вопроса неожиданно крупную добычу?
Сезоны незаметно подменяли друг друга с поворотом годового колеса, которое по мере привычки словно убыстряло ход. В фразах, которыми Таригат пыталась описать явление, то же происходило со звуками и словами - ни мысли, ни языку не было за что зацепиться.
Возможно, здешнее пространство-время скручивалось в своего рода свиток вокруг малых детей, - полагала Таригат, исходя неизвестно из какой логики. И Раима в таком явно главенствовала. Она была иная, чем дети Рутена и Динана. Почти что такая, как здешние дети, - и всё же как бы крупнее, ярче. В самом своём рождении - беспримесная радость, во всём счастлива, любима людьми и удачей - как втайне полагала жена Божьего Друга, оттого, что появляясь на свет, вообще не причинила ни ран, ни страданий. Ведь материнская любовь дочерей Евы рождается из сплава боли и ненависти к чаду, оттого уникальна и неповторима: ничего похожего в природе нет и быть не может.
Лилит и дочь Лилит, как втайне именовала её родная мать, Раима вырастала вольным деревцем, которому суждено процвести в столетиях: вымахала по плечо взрослой женщине, была непонятно в кого хороша: смугловатая кожа, волосы цвета каштана, грозовые глаза. Из-за неё Таригат будто впервые заметила, что народ Валиуллы фатально сероглаз. В Благородном Коране изречение "Мы сделаем их всех светлоокими" означает кару: такие люди вскорости слепнут от ярости полудня из-за отсутствия в радужке пигмента.
Однако зрение членов её рода было таким острым, что по точке в дневном небе они определяли, что за птица летит, а в ночном видели вдвое больше звёзд, чем она сама. И до глубокой старости никто не страдал ни катарактой, ни глаукомой.
- Предки сделали нам прививку от хворей, - упомянул вскользь Валиулла. Прозвучало это со значением, но Таригат не могла бы объяснить, что именно всколыхнули в ней его слова.
Отчего муж выступал почти единственным толмачом в беседе, которую вели она сама и окружающий мир? Ради одного лишь удобства, отвечала себе Та-Циан рутенской поры. Для чего ещё и заводить супруга, как не для подобных удобств.
Год от года возрастала уверенность динанской пришелицы. Уже никто не задумывался, откуда она родом, - если это и было предметом размышлений, если и догадывались о том раньше. Уже без особой рефлексии стояла рядом с "подателями жертвенной крови и гнева", выбирала, нередко сама пробовала на вкус, цвет и остроту своей сабли. Не только махр. Личная гвардия. Ханские кешиктены. Что им придётся делать спустя несколько лет, когда ранний плод созреет вместе с более поздними, недавние выученики Вард-ад-Дуньа понимали без дальних слов. Вернуться обратно в город - на сей раз уже не одним. В почётной свите тех, кто избран к высшему обучению.
"Я узнавала, - думала Та-Циан. - Я в полной мере испытывала роскошь чистого ученичества. Жила, окружённая защитой. Я была счастлива - но это ощущалось как ненормальное, тягостное для меня состояние. И всё же как я ни желала перемен, но торопить их казалось ни к чему".
Она была счастлива - и Терги смилостивились: подарили ей врага.
Он и его младшие спутники явились в селение, когда Дзерен произвела на свет первенца - смуглую и кучерявую девочку с глазками словно из голубого льда: так сочетались в них исконная младенческая муть с родовым серебром. Стоял разгар весны, на росных лугах блеяли новорожденные ягнята, пастушьи собаки зло и тревожно гавкали на незнакомцев, главарь которых сидел в седле не по-здешнему прямо, глядя вперёд неподвижными, почти белыми глазами с червонным отблеском внутри.
Старший брат родильницы и, по древнему обычаю, самый близкий родич безымянной малышки. Главнее мужа, значительней всей мужниной родни. Идрис Снежный Барс.