Юноши приблизились почти незаметно для неё, стали по обеим сторонам кресла, облокотившись на высокую спинку. О Терги, они уже совсем закрепились во взрослых телах и не выглядят ни детьми, ни зверятами, ни ссохшейся губкой. Прекрасные эфебы, созревшие для любви.
- Как красиво звучит ваша повесть. Так вы взяли кинжал? - спросил Дезире. - Пустили в ход?
- Смотря в каком смысле. Я ведь здесь и живая.
- Мы тоже, но это почти ничего не значит, - улыбнулся Рене. - И прозвучал один намёк.
- Положим, не совсем на то самое, - Та-Циан подняла бровь. - Меня ведь признали госпожой - во всяком случае, своих действий. Клинок, большой или малый, - знак всеобщий, силт - только для трёх восточных провинций. К тому же в Эро не любят множить смыслы без надобности: острая сталь - знак власти и знак её конца, и довольно с них.
- Так Керм предложил вам стать магистром - со всеми вытекающими последствиями? - настаивал Дезире.
- Жест, который он сделал, и мой встречный - были амбивалентны, как очень многое в Эро. Я могла взять нож прямым хватом, словно домохозяйка, которой надо нарезать мясо. Обратным - чтобы ударить оппонента в полную силу. Могла направить остриё в сторону Керма или себе в грудную кость. Поцеловать навершие. Но какой иероглиф означает клятву и принятие высокого имени - я лишь догадывалась. Если он вообще был.
Та-Циан приподнялась с места:
- Заговорились мы с вами. Вернее, замыслились. Замылились, как кони на скачках. Если по кофейку, как раньше?
- Раньше это у вас было "по кофейку", а мы пили совсем другое, - ответил Рене. - Сейчас боимся, по правде говоря: и так подсели по-крупному, но хотя бы с возвратом.
- Правда-правда, - подхватил Дезире. - Спасибо ещё, что главы про степь вышли скучноватые. Не затянули в себя.
- А в наказание мне теперь турочку стеречь, чтобы кофе на плиту не удрал, - со слегка комическим недовольством ответила Та-Циан. - Ладно-хорошо, соблюду. Только вы и впрямь не лезьте мне на шею. К моей шее, точнее говоря.
Жаловалась она не совсем напрасно: у компаньонов с их абсолютным нюхом напиток получался отменный.
- Так что же именно вы сделали с тем клинком? - Рене прицепился к хозяйке, не успела она усесться на прежнее место, прихлёбывая кофеёк из пол-литровой фаянсовой купели.
- Вот ведь...! Да по сути ничего, - всё внимание Та-Циан сосредоточилось на том, чтобы не наглотаться гущи, даже глаза опустила в чашку. - Приняла и в тот же миг вложила обратно в ножны, слегка по ним похлопав: "Мне чужого легенства не надо, мне моё личное магистерство подавай". То есть я такого совсем не говорила. Даже не очень думала - человек я скромный, когда некому меня видеть. Но ради чего номинальный правитель одного тайного общества внедряется в другое, как не с целью связать оба? Как это предпринял Керм.
Похоже, в этой точке моих размышлений я глянула на аньду как-то особенно, потому что Идрис тотчас сказал:
- Отец считает, что ваше Братство лишь потому отнеслось терпимо к его преемнику, что за ним стояла Та-Циан Тергата. На свой лад, разумеется. Не вмешиваясь и даже не изображая присутствие.
- То есть потому, что она была заложницей Оддисены и даже не подозревала об этом? Оттого не смогла бы вовремя себя защитить? - сказала я спокойно.
- Драгоценные камни берут в счёт долга не для того, чтобы их разбить, - ответил Барс. - Вот переплавить оправу на современный лад - это возможно.
Иначе говоря, можно извлечь из меня конкретную пользу в возникшей не так давно ситуации.
"Но был ещё один оттенок - если вы, друзья, удостоились читать "Пера Гюнта". Там в конце возникал такой Пуговичник, который переплавлял души, не годные ни в рай, ни в пекло. Хотя вряд ли и то, и другое само годно для кого бы то ни было. "Какой надо быть непроходимой сволочью, чтобы хотя бы помыслить христианский ад, да и рай тоже, независимо от того, мыслят ли тебя сами они. Не говоря о том чтобы в него поверить и убедить паству соревноваться за место в раю", писала Татьяна. - И что уж такого фатального в переплавке?"
- Не надо источать такой сарказм, - попеняла мне Ани-Рена. - В тебе сошлись желания обоих сторон. Ты многолика. Оддисена метит на твои военные и политические таланты, ведь хороший полководец прежде всего политик. Хрустальному Братству нужна служительница Тергов, то есть в какой-то степени человек искусства, интеллектуал и снова политик, тонко чувствующий чужую ментальность. К этим двум стоило прибавить и третье.
Юноши насторожились, нутром предвкушая самое интересное.
- Именно - то, что предложили некоему графу Эдерланду, который шёл по земле с топором в руке, круша мещанские устои: "Готовы ли вы взойти на эшафот как убийца или предпочитаете сформировать новое правительство с целью восстановления спокойствия и порядка?"
- Что угодно, только не спокойствие, - ответила я тогда. - Я знала, в какой точке сходятся начерченные мною линии, и это было последним, что могло меня остановить.
"Если тебя объявляют злом во плоти и бесовкой за то, что ты творишь, а твои чувства спокойны и неколебимы, может быть, надо разобраться не в себе, исправить вовсе не себя, но тех, кто порицает?" - писала Татьяна, хотя не пойму, какие у неё-то были поводы считать себя такой жуткой особой. Разве что клыкастую гримасу скорчила особо впечатлительному ребёночку или, выбираясь из толпы, пнула по щиколотке вельми набожную старушку.
Керм рассмеялся:
- Вся закавыка в смысле того, что сказала старая госпожа: "можешь уйти на тот свет" - не разрешение сделать это, а способность. Твой отец, посестра, ещё когда тебя предупредил. Неужели ты не чувствовала всех явленных, но миновавших тебя смертей? Конечно, повзрослев, ты научилась осторожности.
Трясина. Ров. Роды. И всякий раз после такого я чувствовала себя по-настоящему живой.
- Кое в чём ты сходна с мужчиной, - продолжал побратим. - Но, уверяю тебя, нисколько не больше, чем следует женщине, задуманной Милосердным в начале времён. Ты берёшь или нет?
- Беру, - ответила я. - Но вот что конкретно - будем посмотреть.
В самые торжественные моменты меня неудержимо тянет чуточку позубоскалить.
- Ты вернёшься в горы и примешь обратно силт, карху и имя, - сухо произнесла госпожа Ани. - Они по-прежнему действенны, но тебя будут готовить к окончательной интронизации. Причём долго и дотошно. Собственно, власти и авторитета у тебя с такого не прибавится ни на йоту, куда уж выше восьмого неба взлетать. Но последнее испытание будет не ради других - для-ради одной тебя. Пройдёшь - поймёшь.
И чуть погодя добавила, не узрев на моём лице должных эмоций:
- Не думай, что трое в лодке, не считая собаки, - недостаточно представительное собрание. Мы могли бы пригласить хоть весь парламент, ничего это к делу не прибавит. Магистр в Динане обладает неприкосновенностью, верховная сакердотесс в Эро кладёт свой клинок поверх всех прочих, но если Триада от имени Рук Аллаха предложит тебе прибегнуть к выбору - тебе не останется ничего, кроме как подчиниться. В твоём конкретном случае - по доброй воле и со страстью.
А упоминание выбора и рук Бога (очевидно, имелась в виду левая) впритык отсылали нас к великой Урсуле ле Гуин. В который раз получилось, что меня плотно и очень заранее окружили. Точно простофилю какую-то.
Та-Циан, поднявшая голову во время монолога, уставилась на дно чашки, словно не понимая, куда делся напиток.
- И был триумф, да? - риторически спросил Рене.
- Частичный. Ни одно из Братств не любит шума, - ответила Та-Циан. - Они ведь давно пытались сойтись воедино, только вот самое трудное - вынуть из стены самый первый камень. А там дело должно пойти как по маслу.
В общем, на долю мне выпало лицезреть глубокое удовлетворение Двенадцати и ликование всех остальных. За то время, пока меня накрывало тёмной водой, в Совете Легенов мало что изменилось: я казалась себе самой старой изо всех. Недостающее до полной колоды число легенов пополнили за счёт моих эросцев. Я лишь попросила, чтобы Рахима-ини не тревожили. Снежный Барс и сам по себе великолепен.
Динан до союза со Степью представлял собой мягкую диктатуру под маской демократии. Что вполне потрафляло обывательскому сознанию: мещанин считает, что норма одна, всеми силами стремится к ней, а такими калиброванными людьми легко управлять. Очевидно, усреднённых личностей у нас всё же было ниже общемирового уровня - наши судебные поединки и дуэли процветали именно как реликт самоуправления.
Виноградный силт слегка обузили по моей исхудавшей руке. Тергата получила новую украсу. Я попросила выгравировать вдоль всего обуха надпись: "Агностик отдаётся разуму. Христианин - Богу. Я - великому Ветру, которому слепец отдаёт свои стрелы". По-лэнски это выглядит немного короче.
Иные перемены. Оддисена фактически внедрилась в правительство, когда Марэм исчез в закромах родины, а дядя Лон умер "от сердца", что нетрудно было, в общем, предвидеть. Матушка осталась властной вдовой, но царила исключительно в пределах каменной ограды Ано-А. Я свиделась с ними со всеми - чужие люди. Множество детишек разного калибра, кое-кто считался моим родным внуком или внучкой. Это обескураживало много больше, чем Сидна, которая приехала с северного побережья ради одной меня: ухоженная, безупречная дама средних лет с пышной фигурой. А все дети были какие-то по ощущениям неправильные, словно пустые внутри, и многие взрослые тоже. Разве что тётушка Глакия порадовала: ссутулилась, скрючилась в пояснице что та креветка, но глядела бодро и поспевала всюду с невиданной прытью. И Христос, пригвождённый к цветущей яблоне, сохранился - висел на стене угловой комнатки. Престижные мансарды уже давно были не про них двоих.
- Эк тебя носило по заграницам, - сказала тётушка вместо приветствия. - Видом будто коряга на солнцепёке. В тенёчек бы тебя посадить да поливать как следует.
И сладко расплакалась у меня на плече.
Должностной работы оказалось, вопреки опасениям, не так много: ведь магистр отвечает в основном за исключения и прецеденты. То, что может идти своим порядком, - идёт.
Кандидата в президенты, достойного человека плюс натурального оппонента соединённому Братству Хрустального Стекла, найти было непросто. Многих продиктованный нами выбор удивил: человек из ближайшего окружения сладкой парочки, вежливый оппонент, ничем особым себя не проявивший. Не заслуживший похвал даже за то, что при нём тайные правительственные службы работали как электронные часы. Не запятнанный даже предательством одного из своих шефов, которое по факту осуществили другие люди. Роналт Ди Райнеке - мы надеялись, что затык посередине полного прозвища и лисий хвост в конце уменьшат личную популярность. Главу правительства не принято звать "Ронни" или как-то в этом роде.
В устных анналах Рона обрисовали как старшего брата Майи-Рены, которую обозначили именем Майя или Майга Ди. Будто бы он лично втянул нас обеих в ту смертельную историю. На самом-то деле наш Лис Ренар был слишком умён для роли опереточного злодея - а ум мы всегда предпочитали сплошной порядочности. Скверное поведение приносит мало выгоды в Великом Динане.
А ещё меня постепенно готовили к Рутении. Согласие Татьяны было получено и скреплено моим собственным - другие кандидаты показались мне годными лишь в самом первом приближении. Здесь же не столь великое внешнее сходство на удивление хорошо подпитывалось внутренним. Сама она мечтала поездить по разным странам и континентам, только что не было ни славы, ни денег, ни здоровья. Теперь о ней хотя бы сняли документальный фильм, который я без устали крутила в свободное время, и положили на счёт неплохую сумму денег за право скопировать дневник. Там, кстати, не было особых тайностей и интима: сплошная философия.
Кое-что, всем на удивление, прямо-таки просилось на мой воображаемый щит в качестве девиза:
"Я никогда не любила Рутенский Союз. Я была совсем другое государство".
"Я готова поддержать любую соплю на ниточке, которая отделилась бы от Рутена и зажила самостоятельной жизнью".
Поэтому она сравнительно легко согласилась на махинацию, тем более что потомством обросла куда меньше моего. Она была рада вырваться из тех не в меру обширных пределов, которые считались её родиной. Я была приговорена к местному камерному аду, и изменять этот приговор было не в моих интересах.
Когда же юнцы не выдержат и начнут задавать встречные вопросы, текло под всеми разглагольствованиями Та-Циан. Или они уже - так подсели, что не рыпнутся? До того искусны, что получают всё, что хотят, и без дополнительных ходов? Как бы мы не пытаемся друг друга пересидеть.
- Здесь ад? - задумчиво проговорил Рене. - Или, может быть, чистилище? Вот бы не сказал - нам-то внутри него неплохо. Свой рай ты лепишь при жизни, хотя ближнему он может показаться адом. Ибо он видит в субъективности некую объективность и принимает её за чистую монету ... Или это как раз ад - по причине таких вот, как мы?
- Возможно, из-за таких, как я, - с облегчением ответила Та-Циан. - В Великом Динане женщины требовательны, а их специфическое искусство ценится куда больше умения плодиться. Последнее - не достоинство женщины и тем более не добродетель, а всего-навсего качество - полезное или вредное в зависимости от обстоятельств. В Рутене из чрева делают буквально фетиш: все сплошь помешаны на том, как бы не вымереть. Что до телесных женских умений, то мужчины-рутенцы оценивают их слишком дёшево, в большинстве случаев - вообще никак. Присваивают и требуют верности. Собственно, нет ни одной здешней дамочки, которая бы себя не дешевила. Это притом, что на самом деле они мало куда годятся. Напридумывали всякой техники-механики, но она ведь лежит вовне тела и его чаяний.
- Всё это мы читали, - прибавил Дезире. - Мы виноваты?
- Хм. Допустим, да. С другой стороны, вы экономите мне силы на более детальный разговор, а если я повторяюсь, то главное, чтобы слушали и не смели возразить.
Ещё беда. Мужчина и женщина совершенно разные - на том уровне, что делает его им, её - ею. Чтобы мало-мальски притереться друг к другу, нужна целая жизнь безуспешных попыток, хотя истинная страсть, явление крайне редкое, поражает как удар грома и сплавляет двоих воедино. Большая часть гетеросексуалов даже не пытается. А если в разнополом союзе упор делается на то, чтобы преодолеть разность природ и обогатиться, чем вот это не скотоложество? Телесный инцест, лежащий в корне адамова племени, духовная зоофилия и как венец - искусственное оплодотворение ветеринаром.
"Я постаралась оправдать игры моих сынков. На всякий случай: вот не думаю, что их это терзает и угрызает. Ни кровь, ни плоть, ни прочие забавы... Хотя и сама душой не покривила, рассыпая обиняки и намёки. Но теперь берём зверя за рога".
- Что делать - признаюсь, наконец. Иногда требуется сделать первый шаг, пускай и ложный. В Рутен меня заслали с конкретной побочной задачей - наподобие того, как духовное Великое Делание сопровождается физической метафорой получения золота из чёрной грязи. Мне надо было найти здесь неразлучную пару оборотившихся земляков, которая пережидает время от воплощения до воплощения. По идее любую. Я отыскала вас. Возможно, нас обоюдно притянуло друг к другу нечто, случившееся в прошлой жизни. Я сдала вам уйму карт - какой пасьянс вы сумеете разложить?
Молодые люди переглянулись, удивительно знакомое выражение сверкнуло через безупречные обличья. Нечто свыше простого сходства черт: такое было у неё с рутенкой, а теперь... У кого - с ними?
- Госпожа, - неторопливо сказал Рене, - прежде чем ответить, мы имеем право сначала спросить?
Она кивнула. ("Да не церемоньтесь же так, чудики!")
- Вот вы произвели на свет Сидну. И... извините покорно... ушёл ваш побратим. А позже возлюбленный. И каждый раз вы упоминали, что некто убрал то, что вытекло.
- Не одну кровь, а и плаценту, - добавил зачем-то Дезире.
- Вы это сказали нарочно, госпожа?
"О-о. А ведь это парочка меня удивила. Переняли мою тактику внезапности".
- Да. Но я, признаться, думала насчёт себя самой. Беспамятство, самогипноз или подобное.
- Полагаете, что вы скрытый вампир? Ну, это у вас головное, - с неким даже равнодушием ответил Рене. - Это ведь мы были.
"Предсказуемая неожиданность. А ещё был Рахим в собачьем образе, который явно подкреплял в себе человеческий".
- Тем более. Пелесит отделяясь от кровососа, тем самым свидетельствует о вампирической природе последнего, - Та-Циан словно цитировала несуществующий учебник по вампирологии.
- Мы, - терпеливо повторил Рене. - Не "он". Нас двое. А в честь малайских слуг-паразитов поименовали нас вы сами.
- Когда один из нас рождается, он слеп и жаден, как вообще все младенцы, - добавил Дезире. - И тянется к тому, что рядом. Но, надеюсь, не нападает на живое. Плацента - самый лучший корм, потому что содержит информацию. И серое вещество.
- И мудрое сердце, - прибавил Рене.
Такая вот перекличка.
- А тогда кто же вы? - Та-Циан повернулась к Рене.
- Наверное, оборотни, - он слегка улыбнулся. - В той части, в какой не были подобны двуногим. Но отчасти мы и народ сумерек. Мы не задумывались над ярлыками. Правда, питаться от животных нам с Дези было отвратно: возникало такое чувство, будто мы появились на свет их защищать.
- К тому же хомо вульгарис куда противней любого скота, - чуть жеманно пояснил Дезире. - Так что не вздыхайте о том, как нам было трудно жить и далее в том же роде.
Перекличка её позабавила, тем более что по ходу многое как бы раскрывалось само.
- Наверное, при вас обоих мне не стоит утверждать, что я человек, - сказала она.
- Хотите афоризм? - предложил Рене. - В пару тому, что выбит на вашей кархе-гран. - "Жизнь вампира бесценна, оборотня - стоит очень много, человека - ни гроша, ибо он неизбежно и однозначно смертен".
- Сам человек сказал бы, что именно в силу хрупкости его существование стоит превыше всего на свете, - усмехнулась Та-Циан. - Скажете, не так? Выкладывайте аргументы. Кстати, упоминая носферату, имеют в виду, что они не живут. - Жизнь - обмен веществ, - с умным видом пояснил Рене. - Мы обмениваемся - разве мы не растём? Не берём от пищи вид и форму и не укрепляемся в них день ото дня?
- То есть паразитируете. Пиявки на теле человечества, как говаривал Ким Ньюманыч. - Женщине стало смешно от своего остроумия, но она сдержалась.
- Не вампиры - паразиты на человеке, а человек - прихлебатель Вселенной, - с необычной для себя жёсткостью ответил Рене. - Если бы он не тянул одеяло на себя, вампирам было бы чем пропитаться. По-хорошему, они берут не кровь и не плоть. Но вдохновение, талант, страсть - и лишь в последнюю очередь чистую информацию. Причём этих чувств не убывает, если они настоящие. Да и сами люди...
- Вампир - перверт. Человек - застывшая форма перверта, - хихикнул Дезире, явно выкаблучиваясь под ницшеанца. - Красота вампира в том, что это по сути тип человека, очищенный от наслоений. Только условия ему попались немного не те, что надо.
И продолжил как бы вовсе не своим голосом:
- Быть человеком, каким он себя помыслил, - невеликая доблесть. Упорствовать в этом, настаивать, отвергая непривычные формы и модели социального поведения - идиотство и безнравственность. Все мы в юности читали впечатляющие, умные, добрые книги о том, что человек должен оставаться таким как он есть даже на пороге смерти. Не соблазняться образами зверя, вампира, дракона... Слова о том, что лишь человек - творение Божие, хорошая отмазка для того, чтобы не изменяться.
Но парадокс в том, что по-настоящему человек достоин своего имени лишь когда превосходит самого себя.
- Кавычки поставь, - заметила Та-Циан. - Хоть руками. Это ведь цитата, к тому же позапрошлогодняя. А вот тебе относительно свежее:
- "Человек - кичливая песчинка на просторах Космоса. А мнит себя великаном. Оттого ему необходим домашний божок под стать. Фатально обособленный от природы. Такой, чтобы утверждал хомо в его напыщенном ничтожестве".
Умная оказалась дама. Та-Циан не обещала ей уютной старости, скорее наоборот: до конца своих дней лепить глину да месить тину, как говорят в трёх лесных деревнях. И слегка (совсем слегка, для проформы) изображать постаревшую Тати.
- Может быть, я даже не буду проситься в ваши города, - ответила Татьяна Афанасьевна. - На экскурсию - это да, это можно. Подивиться дивам. Для меня главное знаете что? Умереть с достоинством. В Рутении ведь не позволят. Обставляют громоздкими церемониями, словно в неё не верят. Вечная жизнь и рай под памятником из искусственного мрамора. Эвтаназию конкретно запретили - во времена моей молодости хотя бы только не разрешали. Выдумали хорошее логическое объяснение запрету: жизнь священна и нам не принадлежит. До того привлекательно - хоть прямо на месте удавись. Но привлекательное не всегда бывает правильным, верно?
- Полагаю, что так и есть. Далеко не всегда, - согласилась Та-Циан.
- Эх, тёзка. Жизнь сама по себе довольно скверная штуковина, особенно в поздней дряхлости. А медики предлагают весьма неприятные вещи, чтобы она ещё продлилась.
- Единственное, что хорошо в жизни: она кончается, - поддакнула её собеседница. - Великий Фридрих говорил, что именно поэтому можно радоваться ей с лёгкой душой - или наподобие этого.
- Не совсем верно - но ведь вы нарочно преувеличиваете? Для смеха? Я бы сформулировала: жизнь ценна тем и потому, что в ней есть смерть. Если чётко знаешь, что она кончится, - и можешь, иншалла, положиться на способ.
Та-Циан тогда подумала:
"Я-то положиться не могу не очень. Абсурдно устраивать свои обстоятельства в стране, где нет ни эвтаназии, ни, на худой конец, смертных приговоров. Хотя в абсурде всегда есть нечто".
- Теперь мы можем объясниться, - прервал Рене затянувшиеся размышления. - Вернее, навести вас на объяснение. Каждый из нас родился дважды: когда нашему предшественнику грозила опасность, являлся на свет сосуд для души: эфирный или туманный, но похожий на человека. Когда он умирал, плотная материя перетекала в мир испытания и одухотворялась. А теперь задайте нам единственно необходимый вопрос.
Та-Циан помедлила. "Ну что, делаем ещё один шажок к бездне?".
- Кроме предчувствия гибели, нужно было что-то ещё. Связь... Нет. Пожалуй, так: возлежание с женщиной.
- Да, - кивнул Дезире. - Но не со всякой. Именно этот пасьянс мы сейчас сложили, только одной-двух карт не хватает, чтобы сошлось.
"Каков каламбур... Да знаем все трое и карту-джокера, и заветное слово, - подумала женщина. - Только рассудок боится признать. Не одним вампирам страшно оказаться лицом к лицу с зеркалом, даже если это зеркало им льстит. Обтанцовываем конечную истину, как три кота - чаплашку с молочными скопами".
Отчего ей на ум пришла поговорка родом из трёх деревень? Чаплашка - широкая миска, но и шапка вроде Кермовой, скопы - сметана, сыр и творог, но скопа - хищная птица-рыбоед. Вроде отсюда и до совы-мышееда недалеко. И до той особой охоты, которую наш дорогой "чаплашник" по имени Керм затеял. Плавающие ассоциации, тьма на тьме сидит и тьмой как плетью погоняет. Ну что - так и будем медлить?
Она поднялась с сиденья, обнаружив, что для этого ей пришлось разорвать прохладные кандалы на запястьях. Юноши зачем-то норовили удержать её на месте, хотя с некой робостью. Мы думаем параллельно или как?
Уселась назад покрепче.
- Друзья, - сказала чуть надтреснутым голосом, - как насчёт небольшой вивисекции? Операция по извлечению своего "я" без наркоза, вы понимаете.
Юноши не ответили.
- Не тревожьтесь, это не прямо, а наоборот. Помните, что я говорила про силовые тренинги в крепости Ларго?
Снова ни звука.
"Упрямцы. Как это у людей рутен? Молчат, как партизан на допросе?"
- Мальчишки. Можете меня выдрать со всем уважением?
- Как тогда: без пощады и на пределе всех сил? - спросил Дезире на удивление спокойно. - Вам не покажется, что это вас унизит? Слишком много в Рутене православия, которое такое утверждает.
- Флагелляция - вовсе не унижение. Но именно так я хотела бы унизиться. Не секс - но именно эту форму секса я бы от вас обоих приняла. Не настоящая боль, потому что она разрушает, а меня ничто не повергнет ниц.
- Мы слишком такого жаждем, - тихо проговорил Рене. - Кажется, в самом деле не обойдётся. Понимаете, тогда мы на вас подсядем окончательно и без возврата - даже подогревать чувства не понадобится. Сделаемся рабами.
- Не сделаетесь, если я сама не захочу. А я не захочу, - ответила Та-Циан самым звучным голосом.
- Вы достаточно умны и опытны, чтобы от нас не заразиться, - он поглядел прицельно и как бы с укоризной. - А вот нас можно привадить - как два пальца... хм... облить. Опыта почти никакого.
- Решайте. Гарантий я не даю и не собираюсь.
И тут её мальчики хором пали на колени, каждый - взяв и крепко держа её руку со своей стороны.
Пошёл контрапункт на две персоны: ху из ху, можно догадаться с закрытыми глазами.
- Госпожа, наше уважение к вам поистине безмерно. И повелевает нам вас слушаться. Более того, мы давно готовы с восторгом это сделать.
- Однако мы не ведаем ваших ресурсов и будем действовать ощупью. Единственное утешение, что вы не сумеете умереть, а остальное поправимо.
- Хотя вдруг от боли вам откажет выдержка? Однако минутный порыв ведь не так опасен, как длительное целеполагание?
- Ведь мы не знаем, какую силу надо приложить, чтобы вы себе не лгали.
- Чтобы перестали владеть своим рассудком и сбросили защитные оболочки, которыми обросли. Но ведь вы сами понимаете, что на самом деле они прозрачны.
- А если мы переусердствуем - заранее отдаём себя в ваши руки.
- Рень, может быть, сделать такое не на одних словах? В смысле заранее. А то как бы глобальной осечки не получилось.
- Что, господа хорошие, думаете, я разнежусь от сабспейса или чёрт-меня-побери какого там спейса, съеду с катушек - и под конец благородно прощу обоих? - гневно фыркнула Та-Циан.
- Нет, - простодушно отозвался Дезире. - Это мы о вашем окончательном уходе.
- Беру на себя все издержки. Когда?
- Мы ведь правда готовы, - прямодушно ответил Рене. - Играли, прикидывали. Устраивали репетиции. Вас это не шокирует?
- А что - надо?
- Через полчаса, - кивнул приятелю Дези. - Только косу заплести. Не как у людей: как на охоту ехать, так собак кормить. Ведь правда, Волчарик?
- Так, Барсик. Гаёр ты всё-таки. Да, кстати: госпожа, вы сейчас правильно не ели, ну а пустой кофе не повредит?
- Он имеет в виду - как бы не вырвало всем вчерашним, настоящим и будущим, - пояснил Дезире. - С нами такого не случается - разве что слегка кровью тошнит.
- Дезь, вот доиграешься - отстраню от дела.
Та-Циан сжала губы, чтоб не улыбнуться: площадной дух незримо витал над собранием. И это в такой торжественный момент... Момент, можно сказать, истины.
"Да. В этом мы все трое настоящие динанцы", - подумала она.
"Для Древнего Народа боль - не ужас, а преддверие победы", - сказал некто в её душе.
Тем временем оба её мужчины отлучились к себе. Удивительно: шума оттуда почти не доносилось. В самом деле были заранее готовы?
Минут через двадцать явился один Рене. Сказал:
- Если вы не передумали, я предупреждаю вот о чём. Когда ритуал начнётся, будет больнее, чем вы сейчас ожидаете. Только вы уже не сможете из него выйти, потому что переломаете всё и вся. Пойдёт что-то не по плану - мы, скорее всего, и сами почувствуем и исправимся. Прямо на ходу. Но так или иначе доведём до конца. Будем вынуждены. Стоп-сигнал, тем не менее, предусмотрен: вы скажете нам, кто вы есть. В двух словах. Нет, сейчас не надо: важен не звук, а внутреннее понимание.
- Это вроде как коан? - спросила Та-Циан. - То есть как ни обсосано тысячами адептов, а мастер без ошибки узнаёт верную интонацию новопросветлённого?
- Вроде, - согласился Рене. - Плюс чуточку психоанализа и умышленных оговорок с нашей стороны.
"Я недооценила ум обоих. Хотя наверняка он развился за это время".
За дверью в заветное место не так много изменилось: зеркало (зеркало? Не помню такого) было задёрнуто кисеёй, спальный матрас поставлен на ребро, гламурные козлы выдвинуты на середину, нижний, "взрослый" ряд орудий производства угрожающе поредел - правда, тех, что лежали на полу, из деликатности накрытые скатёркой, казалось тоже немного.
Мужчины закрыли за хозяйкой дверь и теперь поспешно раздевались по пояс. Ничего эфемерного в них и впрямь не осталось: гибкая, налитая плоть, сталь, что перекатывается под шёлком.
- Мне тоже так? - спросила она, стягивая с плеча халат. - Или изо всего?
- Нет, погодите, - ответил Рене. - Есть просьба. Только не пугайтесь. Дайте нам по удару поперёк плеч. Изо всех сил, чтобы разозлить.
- И освятить право, - еле слышно прибавил Дезире.
- Чудненько. Да с какой стати мне вас портить?
- Мы мигом отойдём от испуга и зарубцуемся, - успокоил он.- А потом получится как у того палача, который бьёт, держа Коран под мышкой: чтобы размах не получался таким уже большим.
И протянул ей короткий толстый кнут из их арсенала. Повернулся, лёг грудью на матрас, расставил пошире ноги:
- Ну, давай, аньда-кукен.
Кажется, её рука сама замахнулась и ударила. На молочной коже, чуть ниже лопаток, разверзлась как бы ножевая рана, но дно её тут же начало тускнеть, поднимаясь и смыкаясь с краями. Рене отлепил товарища, подвинул в сторону:
- Теперь я. Смелее, джан.
Он оказался поджар и неожиданно тёмен, будто не совсем человек, а некое загадочное лесное существо. Удар лишь резко высветлил его кожу.
Та-Циан подтянула орудие к себе, свернула вдвое:
- Хватит с вас?
И тут же едва не сронила наземь. Под кисеёй, что оказалась почти напротив её глаз, не блестело. Николько.
Стянула покрывало концом рукояти. И обмерла.
...Томный Христос, простертый на яблоне: глаза наполовину прикрыты веками, между кистей расцвели розоватые гроздья, ноги вросли в ствол, виноградная лоза подменила собой набедренную повязку.
Не икона тётушки Глакии - скорее тот оригинал, с которого сделан лубочный список.
- Бог Один тоже сам себя подвешивал к дереву, - сказали за спиной, - чтобы обрести прозрение. Но в жертву всей земле, а не Знанию и человечеству, приносил себя лишь динанский Бальдур. Повелевающая Ветрами - ипостась Лилит, утерянной и возвращённой. Даже Терги - согрешивший Адам и его чистая супруга.
Та-Циан всю жизнь обступали направляющие символы.
Чувствуя, что она застыла едва ли не намертво, сзади добавили:
- Вы не возражаете, если мы сами всё сделаем?
Косу скрутили в тугой жгут, одежду совлекли с плеч. Гибкая живая сталь намертво обхватила руки, оторвала от пола.
Потом было безбрежное чистилище, спрессованное в два часа ада.
Удерживают. На минуту опускают, поворачивают на оси и опять вздёргивают на дыбу - пламя обволакивает лоно, льнёт к соскам, обвивает коконом. Овевает.
И так без конца.
Боль вынести невозможно - если ты веришь в то, что о ней обычно говорят. Сигнал о кризисе, о смертельной опасности, о разрушении нежно любимого тела. Наконец, о самой смерти. Знак твоей греховности, из-за чего ты не умеешь обойтись без страданий в самых богоугодных делах типа физической работы и родов. Оголтелое деторождение.
- Что, никак не рожу? - сквозь стиснутые зубы. Это об истине.
Сходство есть. Но как ни ужасна такая боль и как ни терпимы родовые муки, те куда тяжелей и мерзее.
Татьяна писала, как досталось ей. По роддому ходили целые делегации практикантов - заглядывали между растопыренных ног. Во время схваток вдвойне подействовала касторка, а санитарки заставляли убирать за собой. "Вот я дрищу, сидя на судне, и блюю перед собой на пол - пришлось выбирать, что приятней подтирать", - смеялась Татьяна.
Шить полученные разрывы показалось куда болезненней самих родов: крупная девчонка, выбираясь наружу, разорвала внизу всё, что только можно. Уже дома, в отместку за касторовое масло, шов посередине половых губ (мешал от души мочиться) и кровопотерю настал грандиозный запор. Трещинки в прямой кишке и анусе то и дело расходились. И всё же в целом ребёнок обошлся даром, если сравнить с мучениями сопалатниц.
- Снежка, меняемся местами, я больше не могу. На, держи рукоять.
Настоящая боль всепроникающа и не имеет берегов. Никакие духовные практики и хитроумные техники не помогут её обогнуть. Но - погрузиться, как в море? Нырнуть с головой, не чая выбраться на иной берег? Отдаться ей. Стать ею самой. Плыть вместе со струями и каплями...
Девочка-подросток отпросилась у родных, что весь день стоят на ярмарке, и теперь стоит на берегу залива. Здесь мелко, вода как парная и вода обвивает щиколотки словно лентами. Мигом подбирает платьишко до колен - некого стесняться и, входя, прятаться под слоем зеленоватой влаги, да она и вообще светится насквозь - истинный аквамарин. На берегу песок рыхлый и уходит из-под ног, мелкие волнёшки шипят, облизывают, оставляя пену, чуть подальше он делается совсем плотным. Когда начинается галька, тело делается совсем без веса, ступни будто выталкивает кверху, и ты лежишь, чуть покачиваясь на волнах блаженства. В реке так не получается, там тебя прямо волочит по течению, заставляя с силой грести, но здесь её обучили держаться на воде раньше, чем плавать. Только нельзя задирать лицо и напрягать шею, а тогда как дышать? Голову поднимешь - утонешь, куда хуже захлебнёшься. Оттого легче плыть на спине.
Речная струя тянет, морская - обвивает и тянет в сторону и вглубь. В реке из воды торчал бы один кончик носа, здесь лицо стянуто как бы маской анорака: приятно. В очередной раз приподняв голову, Тати обнаруживает, что не видно ничего, кроме удивительно красивой, горько-солёной воды. И яро танцующего солнца, которое и пробудило девочку, разодрав облака в клочья.
- Она в шоке, Волк. Я бросаю.
- Нет. Не смей. Так и останется в этом киселе навсегда. Быстро высвободись и привяжи. Отойди. Готовь железо. Я подменю здесь нас обоих.
Посреди океана, безбрежного, как мироздание. Какой смысл говорить, что это всего лишь тёплая лужа, если, куда ни глянь, нигде не видно земли?
И есть ли смысл грести, уходя всё дальше от цели? Говорят, птицы летят к берегу, но небо так же пустынно, как и море...
Нет, неправда. Цель как раз имеется.
Непонятно, кто вырастил посреди колыхающейся пустыни остров. Нет, кусок скалы с длинно блестящими вкраплениями, на котором взрослый не поместится, а малышка не заползёт. Хотя нет - заползла, волны подтолкнули в спину. Вот только вся сплошь порезалась о кристаллы, а соль въедается в царапины просто жутко.
Раскалённый брусок солнца поднимается всё выше, сквозя в узких прогалах туч, поворачиваясь торцом. И становится в зенит, как парусник в доке - на вечный прикол.
Нет, он движется вертикально вниз, дыша нестерпимым жаром. Ударяет меж острых лопаток словно печать, исторгает из горла низкий, истошный вопль...
Веет прохладой. Птицы потому не летят к берегу, что сначала отдыхают на скале, на добрую половину сложенной из кварца.
Девочка поднимает голову, вздёргивает, словно лошадка, и - лицом к лицу, глаза в глаза. Крылатое существо с костяным крючковатым носом и огромными, сплошь чёрными глазами по обеим его сторонам клюва говорит:
- Мы трое остановили Первую посреди моря и пригрозили убить её потомство, если она не повернёт назад вместе с нами. Так решила её преемница, и это было неправедливо. Оттого Первая получила власть совершать то же над нашими детьми от второй жены, и её детьми от любого семени, и детьми её детей до скончания века, ибо дети Евы - мерзость перед Господом. А на месте стоянки со дня морского поднялся хрустальный столп, который всегда узнаёт кровь Владычицы. Хочешь улететь отсюда? Обними меня за шею, и вперёд!
Тело проснулось в покрове из ран, но внутри их нет. Оно молодеет, пьёт боль как воду, исцеляется ею. Мысль не убита, но стала острее. Те, кто на другой стороне, искусны: хотят причинить муку, но и оказать милосердие. Нимало не жестоки. Причащают таинству. Благие истязатели.
Только вот горло с чего-то перехватывает...
- Госпожа, почему вы нас не остановите?
- Она кричала, Волк. Связки набухли или порвались - не знаю, как у этих созданий происходит.
Татьяна припоминала. Когда ей в детстве вырезали гланды, то солгали, что больно не будет. Но и уколы шприца были болезненны, и резать напухшие миндалины щипцами, а потом отделять одним рывком было ужасно - особенно потому, что врач солгал. И приходилось, захлёбываясь, глотать кровь, и лежать в постели, сдавливая ранки хирургическим зажимом, чтобы не порвались. А немного позже по команде начать говорить, чтобы в горле не получилось спаек.
- Говорите, ну?
"Я - новая Лилит, - перебирала она ответа, дожидаясь, чтобы один засиял и отозвался в ней колокольным серебром и бронзой. - Чистая Кровь. Древняя Кровь. Первоначальное творение.
То было правдой, но затхлой и сейчас неуместной.
- Мать обоих моих сыновей, - внезапно вырвалось из её стиснутых губ. - Ной. Дженгиль.
Это было ожидаемой правдой. Потому что ведь от одних её плоти и крови отпочковались и под конец родились оба. Не похожие на себя прежних: лишь некие черты, подобные теням намёки обнаруживали суть. В побратиме появилось кое-что от Идриса, Волк с чего-то слегка напоминал Керма. "Перекрёстное наследование чего-то там", - мелькнуло в памяти.
Они бросили инструмент наземь, заулыбались и обхватили её талию, скользя кончиками пальцев по безупречно шелковистой коже - так деликатно, как грузинский жених ведёт в танце свою нареченную. Но ничего подобного уже не могло случиться в их совмстной жизни.
"Мои любимые прошли через все века и эпохи, все слои времени и вернулись ко мне моими же детьми.
О боги. Я безнадёжно влюблена в обоих: это даёт невиданное ощущение счастья.
Когда исполняется судьба - это ведь и так счастье, какой бы она ни была. Хромая, косая, кривая на один глаз или вообще слепая, как Фемида..."