Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Все лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.
Осип Мандельштам
Геворк очнулся, когда умелые руки Петровых "воинов-интернационалистов" заткнули ему рот, скрутили и теперь приматывали к подобию операционной каталки. Безымянные рабочие скоты, по правде говоря, с довольно хищными замашками. В отличие от него, испанца, немчуры, англичанки, дочки Ямато и вот теперь русской. Чёрноволосые и темнокожие твари, которых он за глаза именовал "турками" и "нехристями", хотя среди османов было куда больше блондинов и шатенов, чем внутри его собственной нации.
Непонятно, что "хозяин" надул в уши Марии перед тем, как вывести из машины и сопроводить в церковный подвал. Стоило бы потом спросить у чопорного испанского азата или его рыжей подружки: они, похоже, не спали так уж крепко и уловили суть дела. Ибо сильные - их обратили с долгой церемонией, в отличие от самого Геворка.
- Не робей, брюнетик, - шепнула Мария со своего лежачего места. - Простое переливание крови. Группа у нас с тобой одинаковая, четвёртая, как, по слухам, у Христа, а моя лучистая зараза на вашего брата не действует.
Ей ПэПэШа ввёл вакцину куда более аккуратно и бережно, чем самому Георгию, который отлично помнил свой расстрел. И, не дай Бог, сморщенную обезьянью физиономию на противоположной стороне одного из винтовочных стволов. Правда, в последнем "хозяин" так и не признался, как и в том, что стрелял шприцем с отравой вместо обычного заряда.
- Почему ты не спас всех армян? - кричал Геворк немного погодя.
- Ты это называешь спасением? - лыбился Пётр прямо ему в лицо. - И кого это всех? Ну, положим, твоя смазливая рожица понравилась лично мне. Другие птенчики тоже ухватили себе по человеку, слегка покусали для гарантии и уложили невдалеке штабелем - пока я не утвержу их выбора. Они-то сами рылом не вышли - превращать людей в себе подобных.
Вник в суть дела Геворк буквально "с полпинка", по выражению Петра. Ну да, их "шлёпнули", но упыри как раз успели дать им бессмертие. Не спросясь броду прямо - не вводу, во что похуже, ага.
- Вы прямо сточная канава для площадных выражений, - заметил армянин. - Где набираетесь-то.
- В недавнем будущем, - ответил Пётр.
А когда его обращённый поневоле птенец не выдержал словесных подколок и начал рваться из рук молчаливых и нагло ухмыляющихся тварей, они воткнули его лицом в ту же расстрельную стенку и мало не превратили в отбивную.
- Ты думаешь, серебряная вакцина и вампирская кровь - штука дешёвая? Типа фотохимикатов, проявитель-закрепитель? - приговаривал Пётр во время экзекуции. - Ах, говоришь, выбора тебе не дали. Так и я не ворон и не ангел, не Хугин с Мунином или там Мункир с Накиром, чтобы сидеть на плечах и спрашивать через твою же голову, в какую из сторон того света тебе охота податься.
После всего этого Георгий Петра возненавидел. Позже - научился холодно презирать. Даже признав необходимость "послеродовой закалки": ведь вампир новой формации рождается сильным, дерзким и неуправляемым, оттого его обычно сразу внедряют в ситуацию, которая должна усмирить и ввести в рамки, не ломая характера. Всякий раз по индивидуальному сценарию "отца всех птенцов". К тому же Пётр умело приготовлял соблазн и насаживал приманку для будущих неофитов.
И в дальнейшем дёргал их за ниточки, словно куклу-Карагёза.
Сегодня хозяину довелось обрабатывать двоих.
Чем он купил такую грубую особь, как Мария, Геворк не знал. Вряд ли та поддалась на угрозу непонятной смерти или была очарована видом своих спутников. Но когда она согласилась, получила дозу и возникла нужда в неких дополнительных процедурах, ПэПэШа заявил:
- Георгий виноват в задержке транспорта и во всём, что оттуда вытекло. Благодаря ослушанию плотно накормлен, теперь пускай делится. Типа попил кровушки сам - напои товарища.
И вот теперь их с Марией соединяет как бы пуповина, по которой медленно совершает круговорот пурпурная телесная жидкость.
С его стороны происходит скорее абсорбция, чем обычный кровоток. Нудно и мерзко - ноют, спадаясь, стенки сосудов, зудят кости, от природы полые внутри и сейчас будто наполненные одной болью, напряжена вся псевдоплоть. Англичанка однажды любезно пояснила, что в телах вурдов происходит медленная трансформация. По известной формуле: масса человека превращается в энергию и скорость вампира. Оттого Ночной Народ так лёгок и быстр. Когда делание завершается, все внутренние органы получают иное назначение: из лёгких чужая кровь по капиллярам заполняет все клетки тела, желудок не варит, но лишь накапливает её же, растягиваясь, словно бурдюк, сердце же вампиру нужно, чтобы проткнуть его осиной. Символически, посмеялась она, заметив его страх. "Интересно, - подумал тогда Геворк, - откуда этой Лидии знать, хоть и врач по образованию. Неужели и нас полосовала, как до того трупы в анатомичке? На разных стадиях превращения?"
- До чего извратилось в наше время само понятие женственности! - произнёс он вслух. - Врач, самурайка и теперь ещё вы - кадровый офицер от сохи.
- Наверное, ваш Пётр нарочно отыскивает, - отозвалась она. - Таких, как мы и как вы, наши мужчины. Которые своими разбойными действиями могут обрушить грозу на головы ваших матерей и деток. Оставить необстрелянных девушек моего батальона под артиллерийским огнём.
Он не мог понять, чем вызвано это внезапное нападение. Ничем не спровоцированное. Разглядела его тайные мысли?
- Можно подумать, вы снаружи учтивы, - Мария попыталась повернуться набок и снова упала назад. - Умеете... отличить крестьянку от дворянки.
Он рванулся, шипя от бешенства - и упал назад. Нет, мешали не руки чёрных птенцов. И не обвязки со шлангами...
- Ша! Утихомирьтесь оба, - прикрикнул на них Пётр, явившийся невесть откуда, и повёл рукой над головами. - Блещут оба красотою, оба сердцем горячи, что называется. Всё доступно моему мозгу: готов поверить, что Шекспира сочинил Френсис Бэкон или вообще лорд Эссекс. Что Ломоносов - сын Петра Великого, Жанна - королевы Изабо и герцога Орлеанского, а одновременно - короля Карла Безумного и его милой Одетты де Шамдивер. Недаром Дева упорно звала Карла дофином, то есть старшим братцем. Но что Мария Бочкарева кровно связана с наследником престола... Вы даже инглиша не умеете, мадам, а наш сероглазый принц вырос полиглотом. И никаких намёков на благородность. Допустим, бить по морде сослуживиц - это вроде посвящения в рыцари. Им тоже плюху отпускали в конце обряда, чтобы как следует запомнили, что можно и сто никак нельзя. Проткнуть потаскуху штыком вместе с её пользователем - такое сделал во имя Божие Финеес бен Элеазар, за что с ним и заключили сепаратный завет мира.
- У него было копьё судьбы, - слабо проговорил Геворк. - Так оно проникло в мир Божий.
- А, вот я и вовлёк тебя в дискуссию, - обрадовался Пётр. - Ты не заметил, кстати, одной моей оговорки? "Сын" вместо "дитя". Ась?
"И некая тёмная связь с наследником", - подумал, но не сказал Геворк. Пусть думают, что он не польстился на наживку.
Мария тем временем снова лежала неподвижно, словно уплывала на неких дальних волнах. Жизнь её была мятежной, но сейчас её спокойствие окутывало соседа словно тихое море.
Сон вампира - всё то, что происходит с ним во время дня. Иного не дано.
В этом забытьи Геворк не думает, что его реципиентка может угаснуть: следить за Марией - дело других. Только слышит где-то на окраине сознания приглушённый диалог.
- Не то грязно и мерзко, что ты, дворянин, цесаревич, сошёлся с поездной прислугой. Не то, что ты девственник, а у неё муж в деревне. И тем более не то, что красавец - с весьма неказистой особой. Такое случается и ещё тысячу раз будет случаться. Но извлечь её из-под обломков вагона, испуганную, раненую. Унести на руках - лишь ради того, чтобы...
- Батюшка, всё не так. Вы можете наказать меня, как вам будет угодно. До сих пор вы не проявляли ко мне особого снисхождения, за что я вам благодарен. Вы не научили меня лгать, за что я благодарен вам тоже. Иначе то, что я вам сегодня поведал, легло бы бременем на мою душу. Однако... Все так возмутившее вас - получилось именно потому, что она была ранена и испугана до безумия. И она узнала во мне просто мужчину-защитника, и я не видел ничего, кроме женщины, которая прижалась ко мне всем телом, желая укрыться от беды. Мы оба медленно сходили с ума и желали остановиться. Вы понимаете, батюшка?
- Для моего первенца - на редкость смелая и умная речь. Хорошо, оставим это. Надеюсь, ты не будешь против, если вас разлучат. Но если, как ты говоришь, она может быть беременна, мы устроим за ней наблюдение. Никакой помощи ей, покуда я жив. Никакого вмешательства в события. Ясно?
"Станция Борки, - отмечает некий голос внутри Георгия. - Сыну двадцать лет, он ещё не отправился в выпускной круиз по Юго-Восточной Азии".
Другая сцена, другой разговор:
- Папа, я сам спущусь по лестнице. По-моему, так надо. Мне же через две недели четырнадцать, я совсем взрослый, на меня смотрят.
- И ты очень сильно болен. А вниз ведут целых двадцать три ступеньки. Ничего, я тебя на руках отнесу - мне не тяжело.
- Обопрись о стену позади меня, сын, если тебе так хочется. Мы не знаем, для чего они нас собрали, но всё же я старший в семье. Впрочем, кажется, наши сторожа боятся, что город обстреляют. Или собираются прочесть очередной дисциплинарный документ - вот и всё.
.................
...Что?
Смутная, агоническая скороговорка:
- ...Это не просто так. Мне стало трудно стоять. Отец падает от выстрелов первым, мама и сёстры хотели нас с ним прикрыть, но не удалось, чья-то уже холодная ладонь закрывает, отворачивает мне голову, чтобы я не видел направленных в лицо чёрных зрачков без дна... И штыков, которыми... меня...добивают.
"Можешь считать, он её кровный брат, - с холодной усмешкой констатирует голос. - Совсем рядом с Тобольском было дело, в Екатеринбурге".
- Почему ты не спас ребёнка?
- Шутишь? Я тебе что - в любой дырке затычка? Не могу выдернуть всех, приходится бросать кости. И вообще - до совершеннолетия детей не обращают, а то ведь так и не вырастет. Бывал опыт - не мой, однако. И вообще - мальчишку убили дважды: первый раз, когда на свет произвели с такой болезнью.
А это уже зримый ответ. Снова ПэПэШа - видно, как губы шевелятся.
- Не бери в голову. Ссоры и разговоры - только чтобы вас расшевелить. Никак нельзя ей спать, да и тебе тоже опасно! Пока ещё не вечер.
- Это правда? Что мне приснилось. Мария знает?
- Как она может знать, коли на своём рождении не присутствовала? Ах, остальное... Никакая версия не хуже другой.
- Да знаю. Теперь, - отозвалась Мария, приподнимаясь на ложе. - Про высокое семейство и раньше всякие сплетни ходили. И вовсе я не спала. Что вы со мной сотворили?
- Бессмертие. Защиту от всех болезней мира и драное бессмертие, чтоб мне провалиться! - Пётр даже руки потёр от удовольствия.
- Ты стала одной из его ударного отряда, - Геворк попытался отцепиться сам, показал рукой Петру - сделайте что-нибудь с завязками, а то сорву, пожалуй, с мясом. - Теперь тебе придётся из людей кровь выцеживать - дважды в месяц, как штык. И так неопределённо долгое время. До самой кончины, коей не предвидится.
- Погоди, - Мария села на своей кровати, спустив ноги. - Как там сказал учитель? "Россия выступила из войны и вступила в революцию. То, что не завершилось, будет искать эпилога в баталиях, больших и не очень. Это теперь надолго". И напрасной крови будет через край.
- Зря ты согласилась. Не было для тебя такой большой опасности.
- Не всё ли равно? Тому, кто, почитай, уже умер, всё равно и всё одно.
- "Я скажу тебе с последней прямотой: всё лишь бредни, шерри-бренди, ангел мой, - промурлыкал Пётр за их спинами. - Да что - войнушки: в простых дорожных катастрофах, не говоря уж о локальных конфликтах, убивают куда больше, чем десяток в месяц. То ли ещё будет! Из убитого льва - пчёлы, из повергнутого Голиафа - карлики. А те, кто рождается и живёт по чистой оплошности? А умирающие, которые избегли эвтаназии? Ах, извините, последнее словцо пока не в большом ходу.
- Если мы заберём у человека мучительную агонию, то хорошо и нам, и ему, верно? - ответила О-Юко. Это она подошла к армянину со спины, чтобы освободить, расстегнув застёжки. - Человек мирно уснёт, мы же насладимся вволю.
- Ах, это ж не по-богови! - прокомментировал Пётр, словно пародируя ожидаемый ответ - либо Геворка, либо неофитки. - Перед смертью хорошо бы помучиться в назидание, как говаривал мой дружок Федя Сухов.
- Ох, да как же тебя, цыган, до сих пор в землю не вбили, - негромко ответила Мария.
- Да так и бьют, а я словно бурьян вырастаю из той земли, - он уклонился, будто в него попытались швырнуть кислородной подушкой.
- Ладно, не боись, не трону. Ты вот что мне объясни. Как это - убить нас невозможно? И если сожгут и в порох разотрут - тоже?
- Застопорят. Передышка тебе будет лет на сто-двести, - ухмыльнулся хозяин. - Пока не додумаются туда свежей кровушкой капнуть - ей же вся земля напоена. Или, на худой конец, сывороткой из-под простокваши.
- Разве Пётр не предупредил тебя, что для нас нет смерти? - спросил Геворк, машинально растирая плечи, запястья и поясницу вполне человеческим жестом.
- Как же, предупредил, ответила она. - Но, послушай, всё на свете имеет конец, разве не так? Уж на фронте такое чувствуешь кожей. Смерть рядом дышит. А теперь и в тылу ровно так же.
- Всё, что однажды родилось, возникло, разорвало кокон, уже по самому этому факту тяготеет к концу, - проговорила Юко. - Лишь на Западе тяготятся этим. Стань осенним листом, скользящим по нитям дождя в воды реки, и не печалься - пусть это сделают сам дождь и сама река.
- Красиво, как и ты сама, - Мария подошла к ней, провела пальцем по золотисто-смуглой щеке. - Или на тебе маска такая? Ну, ваша... наша знаменитая иллюзия, нарисованная прямо на костях?
- Ах, очарование? - рассмеялась Юко. - Конечно. Каждый из нас очаровывает себя сам и передаёт другому. Лишь зеркала неподвластны любовной магии.
- Но ведь люди поддаются? Никто не ловит на притворстве?
- О да. Вампир изменяет и себя, и своё зеркальное отражение в глазах смотрящего. В комнате с зеркалом поселяется его... Манфред, ты говорил мне. А, доппельгангер. Волшебный двойник.
- Неужели Манфред рядом? Тогда и мне стоит научиться им владеть, - Мария отстранилась, глянула в сторону дверного проёма, будто это было большое зеркало... или германец.
Сама она если изменилась, то в лучшую сторону: подтянулись и определились черты лица, фигура, вся в движении, стала подобна дротику в полёте. И ни тени похмельного синдрома - а ведь говорили, что крепко выпивала с тоски и безделья, когда её личной войне пришёл конец, подумал Геворк, для конспирации не проговаривая слов даже внутри себя. Хотя вряд ли стоит шифроваться - вурды-новички плохо читают старших.
- Ну, я ещё успею пообтесаться до здешней нормы, - кивнула Мария, усмехнулась и убрала руку. Поди разбери: продолжила свою мысль или поймала-таки мысленный иероглиф партнёра.
- Ты будешь самой лучшей, - пообещал ПэПэШа. - Самой талантливой. У нас раз от разу получается всё интереснее.
- Только зачем вам все мы, элитный отряд? - спросила Юко. - С остальными вурдами вы так не возитесь.
- Хочешь сказать - торгую ими без затей и денежки в мошонку прячу?
Нет, он был неисправим. Этот шпильман через фразу корчил из себя ещё большего колоброда: птенцыизощрялись над ним всяк на своём родном языке.Сыпал афоризмами сомнительного свойства и подводил под это базу:
- Я дурачусь с истиной, чтобы избежать аргументов ad hominem. То есть - не потому вы должны меня слушать, что я такой хороший-расхороший, умненький-разумненький, а потому что правду в своих речах прячу. Я вам не пророк в своём отечестве, не учитель, не хозяин - какие бы клички вы на меня ни лепили.
- А кто вы на самом деле? - спрашивала иногда Лидия, знавшая Петра если не лучше, то дольше прочих.
- Человек. Мужчина. Знаешь, почему мужчина несовместим со своей смертью? Или есть он, но нет смерти, или есть его смерть, а он куда-то улетучился. Так же обстоят дела с женщиной и войной: есть война - нет места женщине, где появляется истинная женщина - нет войны, - отвечал ПэПэШа. - Так вы и побеждаете. Для того я и пополняю отряд вашим полом.
Никто из вампиров не понимал последнего - тем более что приближал он к себе воительниц.
Эти семеро застряли в Уральских горах, будто нечто приковало их к месту. Навестили Кунгур - более того ради занимательности, залы там были непомерно огромные. Отыскали потайное место в старых горных выработках, укрепили своды, нашли и замаскировали все шурфы, ведущие наружу: особого комфорта давно никому не требовалось, книги, снаряжение и мебель для келий им сразу же завезли на вертолётах. Вырабатывали своего рода волапюк на основе русской речи и русской же ментальности. Умеренно охотились - источники крови часто появлялись в окрестностях больших городов, подвозили к заброшенным штольням самих себя, живой или - реже - погибший для их целей людской материал. Выжидали так месяц за месяцем, год за годом. Производили вылазки, пешие и вертолётные: жители по всей революционной России привыкали к лёгкому стрёкоту в небесах, связывая их с происками "недобитой контры" или противодействующей им "ночной чеки". Вампиры в этих мечтаниях особо не упоминались - знак того, что возникла стойкая привычка. Ранним, бессолнечным утром, устав от не совсем понятной деятельности, "младовурдская элита" слушала глубокомысленные рассуждения "шефа":
- Вот отчего мы тут томимся, как гусь в жаровне? Человек, сам того не понимая, не создан для мира, хоть и жаждет его. Он создан для противостояния и если не получает такого - возмущается и ищет предлога спустить пар. Стремится к миру, но жить в нём неспособен.
Осознание того, что ему позарез нужен Грааль, Гроб Господень, крестовый поход, покорение космоса по Циолковскому и Фламмариону, вообще грязь, пот и ужас, - может повергнуть его в шок.
- И оттого идёт резкое нарастание агрессивности, - наполовину спрашивала, наполовину утверждала Лидия. Несмотря на то, что зрение исправилось, с очками она не расставалась - или взрыв породил отслоение "бессмертной" сетчатки?
- Чепуха, душа моя. Процент жестокости на душу населения даже уменьшился. Градус терпимости по сравнению со средневековьем и восемнадцатым веком - тоже. Что было в порядке вещей - то нынче царапает нежную душу. Вырежешь один-другой нецивилизованный народ типа ацтеков, муисков, могиканцев - так тебе аллилуйю в храмах поют, не то что всякими именами обзываться.
- Ацтеки и майя приносили кровавые человеческие жертвы, - возразил Геворк. - У конквистадоров были чистые помыслы.
- Разумеется. Чистые, как Беркины штаны, - отбрил Пётр, и все, кроме армянина, захихикали, хоть и не поняли, в чём соль.
- А кто такой Берка? - спросил его Манфред.
- Легендарный херсонский золотарь, - с готовностью ответил тот. - Туалетный мастер. Почётный работник выгребных ям. Штанов на людях никогда не менял, и стояли они на нём под конец недели что колокол.
- Фу, - Юко фыркнула и завертела головой, отчего всеобщее веселье вскипело ещё пуще. - Я плохо знаю по-русски. Не ювелир. Совсем, выходит, иное золото, чем хотели люди Кортеса и Писарро?
- Совсем иное, чем ищу я сам, - ответил ПэПэШа так серьёзно, что смех как-то сам собой иссяк.
- Я мог бы присоединиться к Кортесу или Франсиско Васкесу де Коронадо, - вдруг ответил дон Симон. - Позднее, когда Анауак стал Мексикой. И тогда бы меня не достали бы ни инквизиция, ни все вы.
- Представляю тебя на каравелле или галеоне, - заметил германец. - Медленно поглощающим...нет, разумеется, выпивающим команду. Или ты подумывал изобрести скоростное воздухоплавание?
- Все равно даты не сходятся, Си, - улыбнулась Лидия. - Либо молод, либо уже в Британии на мёртвом якоре. А если тебя так пленили сокровища Моктесумы, так и сейчас не поздно пуститься в авантюру.
- Ещё и злато-серебро Кориканчи приплюсуем, - с важностью добавил хозяин. - То самое, не доехавший до места выкуп Атауальпы.
- Зачем нам серебро? - воспротивились все они хором.
- Да знаю, знаю, вы все в золото влюблены, а попутное серебро терпеть ненавидите, - отмахнулся ПэПэШа. - Зовёте его серебришком, иначе платиной. Отправляете в рудничные отвалы и топите в морских бухтах как сырье фальшивомонетчиков. Это я, собственно, о современниках нашего гранда.
- Откуда вы только знаете такие экстравагантные подробности? - поинтересовался Геворк.
- В приключенческих романах отыскал: Джек Лондон, Эмилио Сальгари, Густав Эмар и вся их команда. Своим типично маиянским носом разнюхал. Выстрелил наудачу - в белый свет как в копеечку. Вот вам всем на выбор. Неужели до сих пор трудно догадаться, где я честно вру, а где только путаю?
Позже они догадались, что разговоры хозяин затевал неспроста.
К концу июля 1920 года это начало проясняться - правда, только начало.
Всё лето хозяин долго шушукался с каждым из них по отдельности - какой цвет кому к лицу и глазам, какой фасон выгоднее всего подчёркивает фигуру или скорее то, что от неё осталось, какое освещение более выигрышно для бледной кожи. ("Да свечное, однозначно, причём свечи должны быть восковые, - отмахивался Пётр от сардонических комментариев, на которые особенно был горазд немец. - Но это ж огнеопасно, стало быть, поищем адекватной замены. Вопрос в том, какую дозу технического прогресса мы с вами можем выдержать".)
Зеркала во весь рост также погнали волну дискуссий: с ними же можно резко сэкономить на освещении. Положим, серебряная амальгама вообще не обязательна, говорил ПэПэШа, можно сделать стальные, никелированные. Если же вам неохота отражаться во всей неприкрашенности - сделаем благородно-матовую полировку.
- Да к чему нам много света! - громко удивилась японка. - Это западная манера: всё на виду, ничего недосказанного.
- Предпочитаете мою личную? - съязвил Пётр. - Типа манеру. А нетёсаный камень, что окажется на самом виду, вашими рисованными ширмами закроем или бархатным занавесом с большой примесью пыли и паутины? К слову, стоило бы экспроприировать у местных товарищей десяточек-другой бухарских ковров - грязные полы спрятать. Эх, вот у моего батюшки, который был зараз оседлый цыган из племени хирья-хай, большевик и главный полицеймейстер города Херсона по личному заданию партии, были ковры! Персидские, на роскошном синем фоне - прямо райский сад выведен. А ворс! Прямо нога тонула. Всё после революции скоммуниздили.
- Э, да тут, похоже, назревает бал, - догадался Манфред. - Или званый вечер. Угощение предусмотрено? В смысле гостей?
- Ай, как вы неделикатны, - отозвался ПэПэШа. - Поистине грубый северянин. Дон Симон, разъясните ему, а то сил никаких с вами со всеми не осталось.
- Будет всего лишь один гость, - откликнулся Симон. - Всё затеяно ради совершеннолетия юноши. По-русски это называется "тезоименитство" или я ошибаюсь?
- По крайней мере, ты близок к истине, - кивнула Лидия. - Пет Палыч говорит, что крестили его в августе, несколько дней спустя. Что до его взрослости, - не знаю, право.
- Вы двое подошли к истине куда ближе остальных, - заметил Геворк со странной миной. - Посвящены.
"И обоюдно влюблены, - почувствовали его мысль остальные. - Испытали, должно быть, радость совместной охоты, как водится у нашего народа, и замкнулись друг на друге".
А потом все они уже не думали насчёт подобных предметов, ибо с каждым рейсом грузовых вертолётов привозили сокровища. "Наверное, смертные ополоумели от горней суеты, - резюмировала ситуацию Мария. - Грохочем над слоем облаков почище Ильи-Пророка". "На него и спишем", - так же мысленно успокаивал её Манфред.
Пилотировал, однако, не он. Разгружали красный товар и, судя по всему, со всей деликатностью освобождали его от прежних владельцев также не шестеро аристократов, но простые чёрные младовурды. Они же прибирались в главном зале, где были настоящие колонны: не из сталактитов со сталагмитами, а вырубленные в том же зеленоватом камне одновременно со всем прочим. Продрали дикий камень стальными скребницами, так что иные прожилки заблестели чистым золотом и полированным малахитом. Установили на протяжении всего пути массивные шандалы со свечами, надушенными восточным благовонием. Коврами, действительно бухарскими, густо-красного цвета, застелили все подступы, а самый большой, непривычно восьмиугольный, внедрили в сам зал вместе с десятком кресел в стиле готического модерна и типично "думским" столом. Так назвала его Мария, вспомнив нечто из своей былой жизни: судя по тону, порядочно-таки по ней стосковалась - как, впрочем, и все. На столе загодя расположили - нет, пока не еду и напитки, что бы ими ни оказалось, но малые канделябры и посуду самого изысканного вида. Хрусталь с тончайшей ручной огранкой. Фарфор: изысканно тусклая подглазурная роспись или кобальтовая сетка, накинутая поверх костяной белизны. Камчатные салфетки с гербами. Единственно в чём была допущена погрешность, нечаянно или намеренно: столовые приборы из тяжёлой, остро заточенной по краю, резко пахнущей стали. Но очень хорошей работы, что понятно даже без клейма.
Костюмы для праздничного вечера ПэПэШа собственноручно расстелил прямо на крышках спальных гробов буквально перед закатом - чтобы как проснулись, так и наткнулись. Название "гроб" имело своим источником древнюю традицию: на самом деле то были дубовые ящики с высокими бортами и низким балдахином из того же дерева, где едва можно было сесть, и с боковыми створками. Естественно, все, едва отойдя от дремоты, обступили хозяина с восклицаниями и расспросами и заставили объясняться.
- Для Лидии - бежевое вечернее платье с кружевами и жемчужная нить, - представлял он своему изголодавшемуся по роскоши народу. - По-моему, изысканно, да вроде вы, сударыня, такое любили в прошлом. Идёт как к огненно-рыжим волосам, так и к очкам с диоптрией.
- Сниму ради такого случая, - улыбнулась она.
- Благородный дон получает расшитую золотом броню из тёмно-коричневого бархата, пышный воротник-фрезу, плащ до середины локтя и сапоги, обтягивающие ногу, как чулок. Чулки прилагаются само собой. Не обессудьте, шпаги того же времени не раздобыл: и так уйма звонкой монеты потрачена.
- Если понадобится - отыщу, - коротко ответил Симон.
- Госпожа самурайка у нас облачится в кимоно со всеми причиндалами. В посольских коллекциях и музейных запасниках их водится немало, современные владыки пока не раскусили всей прелести. К сожалению, оно одинарное, стиль "кокуфу", когда на женщину наверчивают с десяток вот таких, показался нам трудоёмок. Зато лазурное в мелкую хризантему, а пояс оби - почти белый, царский. Носочки будут самые простые, тонкие, так что по возможности с ковра не сходите. Нет, никаких сабель, хватит и типично женского кинжала в рукаве.
- Причёска, - Юко чуть нахмурилась. - Нужна торжественная.
- Увы. Соображайте сами на подручных шпильках или распустите по-девичьи. Бантики, шмантики... Поверьте, веду сюда никакого не эксперта.
- Геворку шапик, шалвар, архалух с сотней крючков, чуху и опояску. Что там есть что - вам виднее. Шапик - это, я понял, вовсе не шапка, а сорочка. Настоящую шапку бухарского каракуля, пожалуй, нет нужды надевать - как бы ломать не пришлось. Да, газыри на чухе серебряные - не заменить на что попроще? Костяные там или золотые.
- Ничего, вытерплю через столько-то слоёв. Было бы для чего.
- Будет, Гоша, не сомневайтесь.
А нам с Манфредом что-то удивительное отыскали, - с лёгкой обидой сказала Мария. - Вроде военного кроя, да непонятно, каких частей и даже какого цвета.
- Зато сукно что надо и сапоги до пупа, - ответил он. - Видишь ли, свет мой, у барона истинная форма неопределённо европейская или вообще вражеская, а тебя неохота рядить что в кургузую гимнастёрку, что в рюшечки с оборочками. И, глядите, на погонах мёртвые головы вытиснены. С бриллиантовыми глазами и звёздами, пущенными по кругу. В смысле что-то слышится родное, ась?
Едва все шестеро облачились, пригладились и выстроились поближе к тяжело нагруженному пищей столу, как невдалеке, километрах в десяти, послышался знакомый рокот. ПэПэШа встрепенулся, пригладил кудри, одёрнул пиджачок - рядиться он не посчитал нужным или попросту забыл - и рысью поспешал по коридору.
- И ведь не меня послал, - огорчённо заметил Манфред. - Морица.
- Как это? За руль дал подержаться? - хмыкнул Геворк, но тут же понял - неуместно. И затих.
По коридору торопливо прошли две пары ног, сопровождаемые мягкой четырехлапой пробежкой. Люди. И с ними собака.
Пётр Павлович совсем неторжественно появился в дверях, слегка поддерживая под локоть - мальчика? Подростка? Худощавый, почти бесплотный, очень приятное лицо, светлые волосы, мягкий нежный рот, лучистые голубовато-серые глаза. Высокий - ему пришлось лишь немного согнуть руку в локте, касаясь Морицевой головы. Видно, что немного хромает на левую ногу, но стоило поторопиться, как это неким чудом сглаживалось. И, что интересно, - наряжен в стиле Марии и Манфреда.
- Это Алексей, - с какой-то совсем не вычурной интонацией сказал Пётр. - Самое тёмное место - под светильником, там мы его и прятали где-то около двух лет. Теперь ему шестнадцать. Стоило бы дотянуть до настоящего совершеннолетия, только это риск. Не того, что обнаружат среди живых.
- В тот раз вы сказали, что воруете у войны и крадёте у смерти, а вот как ухитряетесь перебегать обеим дорогу, - это, наверное, тайна, - сказал Алексей на довольно сносном вампирском эсперанто, переводя взгляд с одного вампира на другую и так по кругу. Голос у него был высокий, но явно не из тех, которым ещё предстоит ломаться. И весёлый - никакого, даже подспудного страха. - Мне пожелать вам здоровья или только сказать "Привет"? Пётр Павлович говорил - вы по сути не болеете.
- Наверное, потому что не живём, mi prМncipe, - Симон поклонился с великолепной учтивостью.
Остальные вампиры еле заметно переглянулись. Он знает то, о чём прочие еле догадываются?
- Почему это вы неживые? - ответил вместо принца ПэПЭШа. - Мыслите - значит существуете. Хотя обмен с окрестной средой отсутствует начисто - не писаете, не какаете и не выделяете кожей.
- Ой, - Юко закрыла рот ладонью - вместе с улыбкой. - Алекси-сан, не слушайте хозяина: начнёт со здравия - кончит на упокой, так, кажется, говорят русские?
- Я особо и не слушаю - привык, - ответил юноша.
- Точно - не слушает, - подтвердил старый цыган. - Говорю, дров не коли - колет. Не езди по горам на велосипеде: упадёшь - расшибешься. Нет, гарцует вовсю. Ещё не хватало, чтобы в ножички играл, как царевич Димитрий. Или в расшибалочку.
- Из такого я давно вырос. А если бы берёгся, не учился правильно падать и пережимать сосуды подручными средствами, не вырос бы вообще, наверное. Пётр Павлович, - говоря это, Алексей неторопливо разглядывал лица и костюмы, - может быть, зря мы ваших гвардейцев провоцируем? Они же явно почувствовали.
"Резкий, почти невыносимый запах крови. И болезни, - подумала Лидия. - Какой-то врождённый или наследственный порок. Да! Гемофилия, как у нашей королевы Виктории. Его близкой родственницы. Это в самом деле он".
- Не обращайте внимания на маскарад, - она чуть выдвинулась из своего ряда, сделала реверанс - платье, по счастью, к такому располагало. - Это лишь ради того, чтобы представить вам ваш малый народ во всём разнообразии... Ваше высочество.
- Не нужно этого. Титулования, - Алексей мотнул головой, улыбнулся тонким ртом - чуть строптивый, но славный подросток. - Ваши имена я знаю из рассказов Петра Павлыча, а вас, Мария Леонтьевна, видел раньше, рядом с папой. Но если бы не форма - не узнал. Мне, понимаете, легче различать военных, чем штатских. Я их любил.
- "Когда другие завершали войну, я как раз застёгивал последнюю пуговку офицерского мундира", - произнёс Манфред с интонацией цитаты, взятой ниоткуда.
- И вы мне знакомы, господин фон Рихтгофен, - ответил Алексей. - По фотографиям в газетах. Мне говорили: платить уважением достойному противнику - значит уважать прежде всего самого себя.
- Какие все вежливые, даже вон тот молчун во всём кавказском. Это, кстати, Георгий, в плохом настроении зовётся Геворк, - буркнул ПэПэШа. - Вообще-то он малый красноречивый. Так что, будем считать, поздоровкались взаимообразно? А то ноги затекли и ты, поди, кушать хочешь. Садись во главу стола, иначе остальные так и будут переминаться вокруг да около.
Народ садится вокруг. ПэПэШа устраивается так, чтобы подкладывать цесаревичу еды на тарелку и подливать в бокал фруктовую воду: впрочем, в этом нет никакой необходимости. Тёмные силуэты так и мелькают вокруг, яркие фигуры либо неподвижны, либо совершают ритуально заученные движения над своими кувертами - Симон снова вспоминает о японских куклах и кукловодах, но аналогия вывернута наизнанку. Свечи маскируют истинное положение вещей: невежливо замечать, что лишь трое в этой компании теплокровны, лишь двое за столом и один под скатертью поглощают пищу - Алексей, Пётр, Мориц. За едой говорить о важных предметах не положено, поэтому царевич вежливо спрашивает у Манфреда:
- Барон, у вас немецкий дог? Окрас необычный для породы.
- Такое у него после аварии, - отвечает тот. - Но Мор никогда не был обыкновенным псом. Я красный барон, знаменитый барон фон Унгерн - чёрный, а вот он - белый.
- О! И тоже фон?
- Радиоактивный, - поясняет ПэПэШа сквозь котлету де-воляй, в которую он вгрызся обеими челюстями. - В смысле первопричины.
- Пётр Павлович, смотрите сливочным маслом оттуда не фыркните, - с усмешкой говорит Манфред.
- Это внутри киевской котлеты заложена жидкая мина, а не в её почтенной прародительнице, - парирует Пётр. - Держитесь лучше своей колбасы с кислой капустой, барон.
- Неужели я это блюдо пропустил? - с невинным видом отвечает ему Алексей. - Люблю простую солдатскую пищу, только ведь у вас всё сплошь деликатесы.
- Не удивительно: здесь сплошь избранный народ... хм... пребывающий пока в рассеянии, - объясняет Пётр снова через голову немца.
- "Ну вот, снова заговаривает новичку зубы, - думает Лидия Симону через весь стол. - Как Марии. Интересно, какой у Пет Палыча дальний прицел?"
- "Лучше поразмыслите, с чего это Мария так легко поддалась на его демагогию. Не смерти же, в самом деле, испугалась. И вряд ли придала значение круговой кровной поруке. Хотя кто знает".
После третьей перемены (меню: холодное, жаркое, фрукты - земляника из погребов, голубика с куста, яблоки, сорванные с деревьев до Спаса) Пётр сказал с неожиданной серьёзностью:
- Вот теперь, за чистым столом, давай поговорим по-настоящему. Ты понимаешь, мальчик, что я больше не могу тебя прикрывать такого, как ты есть?
- Вы говорили также, что я худо-бедно выучился притворяться. Контролировать себя. Тотальная ремиссия, по вашему выражению.
- А иначе ты бы не сделал собственный выбор. Подчинился бы обстоятельствам.
- Гордый отказ или почётная сдача.
- Да, Алекс.
- Не надо, - по лицу царевича пробежала лёгкая судорога. - Почти так звали мою маму - Аликс.
- Знаю, - кивнул Пётр. - А ещё Санни. Думаешь, я делаю что-то нечаянно? Это лишь вот они, - он показал подбородком куда-то в сторону - так думают.
- Я это пережил. Только меня стало куда меньше прежнего. Словно месяц на ущербе. Петр Павлович, мне надо прямо сейчас выговариваться перед всеми?
- Ритуал пока не начался, Алёша. Такое свойское обращение ты примешь? И ты не сказал ничего, кроме очевидного. Вы были семьёй, дружной и любящей, тебя спасли - и оттого в глубине души ты не веришь в гибель остальных.
- Зато верю, что умерев, снова с ними встречусь.
- Ой ли? Никто не знает, как там в раю устроено.
- Я не сказал "знаю", я сказал "верю".
- Что же, на такой вере можно потянуть сколько-нисколько. Лет сорок навскидку. Тем более что ты входишь в возраст, и хворь уже так легко тебя не убьёт. Ну и бессмертной душой рисковать не придётся, а ведь мы с тобой этот предмет старательно обходили в любом разговоре. Как нечто само собой разумеющееся.
- Вы меня отговариваете?
- От чего это? - Пётр смотрит на юношу невинным глазом.
- Я принял вызов, потому что мне захотелось увидеть ваших настоящих питомцев. Не тех, которых разослали по все фронтам при полном попустительстве кабинета министров и синклита священников. Знаете же, отец мне показал одного в Ставке. Худой, бледное лицо, чернявый, в движении - будто облако тёмного дыма.
- Угум. Неприглядное зрелище. Да, по поводу лексики. "Принял" - приглашение? На "вызов" - ответил? Ты уж как ни на то разберись с выражениями.
"Пет Палыч - борец за чистоту русской речи. Удивительно", - подумала Лидия.
- Вы сказали, что на мне болезнь оборвётся.
- Верно. Вампиры бесполы и не могут иметь ребятишек. Мои личные птенцы успели проверить по крайней мере первую половину утверждения.
- И ещё - что мне, скорее всего, не понадобится убивать. Но почему - не знаю.
- Милая Лидия, это, кажется, к тебе, - сказал Пётр. - Лично я ни шиша не понял, но, кажется, этот молодой человек меня посообразительней.
- Мой принц...
- Ой, не надо.
- Алексей - так хорошо? У вас все клетки иные по сравнению с прочим человечеством. Рецессивная мутация. Понимаете?
- Кажется.
- Проводились такие опыты. Каждая клетка, взятая сама по себе, живёт как угодно долго. Только надо её поместить в физиологический раствор.
- Да, я слышал.
- Такой раствор - это лишь соль, растворённая в воде. С той же концентрацией, как в океане.
- Я даже стихи помню. "Наша кровь сродни воде морской, это от учёных нам известно. Может быть, с того глухой тоской мучаемся мы, когда нам пресно?" Дежавю вроде бы.
- Идём дальше. В Карибском бассейне живёт медуза Turritopsis Nutricula, диаметром не более пяти миллиметров в диаметре. И она бессмертна - собственно, не умирает естественным образом. Отделив от себя потомство, нисходит к полипу и заново отращивает щупальца. Но не стареет по-настоящему и не имеет пола.
- Милая Лидия, неужели мне предлагают распасться на мелкие частицы?
"Юнец не только остроумен, - передал Симон. - То, что видят люди - лишь своего рода налёт. Нет такой информации, что загнала бы его в интеллектуальный тупик. И у него на редкость зрелое мышление".
- Алексей. Человек и без того состоит из воды на шестьдесят - восемьдесят процентов в зависимости от возраста. И каждая клетка омывается как бы первородной слизью. Нет, неточно, но иной термин пока не подбирается. Стоит заменить жидкостную среду - и все клетки, все ткани тела начнут изменяться на самом сокровенном уровне.
- Но изменившись - почему я не должен буду пить обычную кровь, как вы все?
- Может быть, да, - сказал Пётр. - Может быть, и нет. Чем новый вурд правильней, тем меньше нуждается в питании особого рода. Возможно, у нас ничего не получится вообще.
- Как это?
- Ты погибнешь, мальчик. Ни одна моя операция не даёт стопроцентной гарантии даже сейчас, когда всё отлажено. Одно утешает: когда человек находится на грани и неплотно приделан к жизни, обратить его куда легче.
- Собственно, мы не изымаем никого из мира живых, помимо себя, - эта фраза Симона прозвучала немногим громче мысли.
- Не понял.
- Убивая, мы обрываем одну нитку из пучка. Укорачиваем совокупное существование лишь на одну возможность из многих. Ибо нет рая, как и нет ада, как открылось мне внезапно. Есть неисчислимые мириады вселенных.
- Я вас просил вмешиваться, буддист недоношенный? - фыркнул ПЭПэШа. - А ещё и католик по факту несуществования. Подите займитесь самобичеванием - в былой вашей среде это очень даже принято. Хлысты налево, плети направо.
- Да простите его, - улыбнулся Алексей.
- Да я и вообще шуткую, - ответил ему собеседник. - Но в чём-то он прав, зараза.
- Тогда зачем вам со мной возиться? Если одна моя жизнь ничего не значит.
- Ты не веришь, что это для одного лишь твоего блага? В том смысле чтоб тебе жить интересно и умереть, когда судьба распорядится? И правильно делаешь. Не верь.
Юноша недоумённо поднял брови:
- Пётр Павлович! Заманивая меня в ваше общество, вы ничего помимо этого не говорили.
- А теперь скажу. Новая республика будет нуждаться в деньгах, искать их у себя и на стороне. Торговать хлебом в ущерб крестьянам. Выцеживать золотишко у простых граждан. И, конечно, заигрывать с иностранными банками. Добытое пойдёт вовсе не на борьбу с голодом и разрухой. Только на захват территорий, отданных по условиям Брестского мира, на победу в гражданской войне, что несмотря на громкие словеса, далеко ещё не завершилась, да на укрепление тяжёлой промышленности.
- "Неплохо наш хозяин работает в жанре высокой политики, - подмигнул Манфред остальным. - Совсем было впечатлил. До чего хорошо, что от меня не требуется быть русским патриотом".
- "И от меня тоже", - передала Юко.
- Не шустрите за моей спиной, товарищи и товарки, - ответил Пётр. - Перехожу к заключительным пассажам. Золотой запас Российской империи в германских, французских и швейцарских банках до войны составлял миллиард с гаком рублей. Много успели растранжирить и растащить по всей стране с окрестностями. Ну конечно, одно государство - натуральный правопреемник другого, только вот вместе с правами наследуются и обязанности, а иначе собственность - простая кража. И если это, так сказать, государство распоряжается финансами некомпетентно, - тоже типа того. Ваш батюшка мог бы остановить разгул, если бы он не отрёкся. Но произошло сие под давлением грубой силы, которая так и продолжает выкашивать возможных наследников. Ситуация юридически провальная: убийца уж точно лишается всего. Недостойный наследник, слыхали о таком термине?
- То есть я вам нужен наследник достойный, - кивнул Алексей. - Как фигура в сложной игре. Я, причём в новой, стойкой ипостаси. Но это чистой воды авантюра - вампиры до сих пор числятся по разряду мистики. Несмотря ни на что.
- Есть те, которые числят вурдов по разряду безусловной реальности, - ответил Пётр Павлович. - Также несмотря ни на что.
Он выждал, пока его пафос произведёт должное впечатление, и добавил с усмешкой:
- Собственно, я тут вам не нанимался читать лекции по экономическому политесу и правам человекоподобных. Так ты входишь в игру, Алёша? Если нет, тебе выдадут кое-что на прожитьё, снабдят инструкциями - и прости-прощай. На здешние декорации не оглядывайся, они для твоей чести. Вообще-то вурды живут тускло. Слушай одного себя, меня не слушай: добрые люди говорят - Петра на кривой козе не объедешь - так хорошо он умеет навести густую тень на раскидистый плетень. Родни не ищи, ни старой, ни новой: опасное дело, скоро к власти придёт повар, умеющий готовить только острые блюда. Существуй тихо.
- Вы уже от меня отрекаетесь? - царевич вздёрнул голову, в глазах загорелись искры - почти такие же яркие, как у остальных.
- Нисколько. Хочу, чтобы ты принял взвешенное решение.
- Тогда я его принял. Я уже всё равно что мертвый. Это будет сейчас?
- Если рискнёшь. Помни только, что назад не свернуть, а вперед идти неведомо сколько.
- Помню. Делайте.
- Лидуша, - спросил хозяин, - препарат у нас свежий? А, я же сам просил. Тогда быстрой ногой скидывайте с себя красоту, протирайтесь спиртом - и пошли в лабораторию в белых халатиках все шестеро. Восприёмниками будете. Повторить не требуется? Нет, без вас не обойдётся. Работаем номер по наитию, каждый человек на счету. Человек? Да, это относится и к Морицу, я так обо всех вас выражаюсь, но на него халата не пошито. Будет ждать исхода в нестерильном бункере.
- А мне, Петр Павлыч? - спросил Алексей. - Мне тоже переодеться и вымыться?
- Если очень хочется. Это просто инъекция в руку, но если не проймёт и всё останется как было, то как бы синегнойная палочка не прикинулась.
Вся компания дружно снялась с места, на ходу снимая платье, и теперь их путь устилали дорогие предметы туалета. ПэПэша, правда, отделался пиджаком, его пациент, чуть конфузясь, стащил и рубашку - на узком торсе обнаружились длинные, плохо зажившие шрамы. Вурды остались в минимуме нижнего белья.
- Смотрите, у Геворка от серебра на груди мозоли, - тихонько посплетничала Мария. - Водяные.
- Это он ещё легко отделался, - сказал Манфред. - Нет чтобы погодить лет этак сто, пока не окрепнет.
Все сняли башмаки, натянули стерильную одежду, махнули рукой грустному Морицу и гуськом зашли в лабораторию - единственное место в подземелье, где чувствовалась современная цивилизация: белые крашеные панели от пола до потолка, хромированная сталь, микротомы, микроскопы и чашки Петри на столах, рефлектор у кресла, похожего не зубоврачебное.
Алексей посмотрел туда, потом на Лидию, которая уже взяла в одну руку ватку со спиртом, в другую - шприц, завёрнутый в пакет из крафт-бумаги, и смирно уселся. Все окружили его, держась на почтительном расстоянии.
- А без укола не получится? - спросил он. - Капли или таблетки.
- Эта штуковина жуть какая горькая, - ответил Пётр. - Не беспокойся, у Лидуши лёгкая рука.
- Я смесью денатурата с эфиром протираю, - сказала та. - Онемеет, и ничего не почувствуешь.
Перетянула предплечье круглой резинкой:
- Кулаком поработай, юноша. Нет, не драться. Сожми-разожми. А ты как думал? Мне вена требуется.
Жидкость была розовато-жемчужного цвета, густая, Алексей чуть поморщился, когда она под давлением внедрялась в кровоток.
- И это всё? - сказал он, когда Лидия вынула шприц и машинально прижала место укуса чистой ваткой.
- Нет, тебе надо, чтобы своды разверзлись и небеса с тобой поговорили? Трубным гласом и молниями, - ответил Пётр.
- Слыхал, что это вы сами говорите перед обращением. Почти как доктор Фрейд.
"Но зачем? Это невероятно чистый человек без тёмной изнанки души. Ни одной задней мысли в голове. Ему непонятно, как можно чего-то в себе стыдиться", - подумала Лидия остальным пяти.
- "Неохота копать слишком глубоко, - ответила ей Мария, - только в его любимой гвардии нравы были хуже некуда. Великий князь Сергей Александрович..."
- "Что вы спрятались? Говорите".
- "Не думаю, что он заслужил бомбу, которую в него бросил Каляев. Только вот сны мальчика, который окунался в ту же атмосферу, не могли быть полностью безгрешны".
- "Грех есть там, где на него навешивают ярлык. До тех пор он - нечто естественное. Мастер вбирает в себя "я", "сверх-я" и "оно" птенца для сохранения и последующего возврата, а если он корыстен - для шантажа. Нам не было нужно первое, Петру - второе".
- Мне жарко и самую чуточку спать хочется. Так надо? - говорил в это время Алексей.
- Наверное, да. Болеть лучше всего во сне.
Говоря это, Пётр устраивал голову юноши на подголовнике, расстёгивал воротник и манжеты, подворачивал обшлага брюк - оттуда показались трогательно смешные завязки кальсон. А потом вдруг сказал: