Пожилого одра я купил в стойбище башкортов, выложив три последних флирона из кошелька. Мне всё дули в уши, каким он был отменным производителем, покуда мог взобраться на кобылу. Лет этак десять назад. Или пятнадцать. И как был пригляден, покуда соловая масть не стала грязновато-жёлтой. И наказывали, чтоб я не особо утруждал его своей задницей - вёл в руках. По снегу, которого в степи навалило по щиколотку, а на лесной опушке - по колено. Хотя понизу прощупывалась убитая тропа. Убитая - значит плотный снег, и всё.
Есть непреложные правила насчёт того, что паладин дорог обязан ездить верхом. Правила отличаются от законов тем, что не писаны или писаны вилами по воде. А то и концом меча-катценбальгера по жёсткой корке сугроба. Их надо знать хотя бы ради того, чтобы игнорировать, когда тебе это удобно.
Потому как лошади не умеют ходить на лыжах, в отличие от тебя. Зато на ядрёный конский дух с готовностью приходят вольфхунды, которые иначе вволю попользовались бы тобой.
Твёрдое под ногами не даёт заблудиться. Впрочем, если боишься такого - следуй по торговому тракту, он шире тропы раза в два и ведёт прямо к бликсенбуржским привратным башням.
Только вот уже с год как не ездят туда заморские купцы - уж я хоть под каким предлогом да прибился бы к каравану.
Хотя не прервись транспортное сообщение - мне и дела бы не было до закрытого для нас городишки.
Степные кони куда послушнее собак: управлять ими легко и на расстоянии. Углубившись в заросли, я сошёл с седла, насторожил арбалет и приторочил мешок с пожитками поверх старого суконного плаща с начёсом. Мех на плечах греет куда лучше, но и выдаёт за компанию. Своим запахом.
Мой рысак хорошенько пропотел, ныряя по пухлым снеговым подушкам. Я хлопнул его по крупу рукоятью своего кошкодёра и погнал вперёд, а сам двинулся стороной. Он даже не оглянулся - приобвык ко всяким дикарским хитростям. Только полез вперёд куда как решительней.
Я уж было начал думать, что можно и подсократить расстояние между конягой и мной, когда они дружно вымахнули из кустов.
Трое: два молодых, серых с белой маской на морде, и один матёрый - сплошь седой. Побежка была натурально волчьей, вихлястой, с отбрасыванием ног, телосложение - таким же по виду хлипким, но размеры потрясали. Любой из них был никак не меньше моего сивки-бурки.
Раздался дикий, сдавленный храп. Ноги коня грузно подломились, и он рухнул набок, заливая чужие спины и свою грудь пузырящейся кровью. Лужа растеклась и на вмиг подтаявшем снегу.
- Плачу дань, - сказал я, наводя оружие. - Или лошадь, или вот это самое, с магазином и самовзводом. Десятка болтов враз.
Получилось косноязычно - в последнее время я и думаю не складней:
"Налево пойти - жёнку отыскать, направо пойти - коня потерять, прямо пойти - самому пропасть".
Тривиальная истина. Я на правой, правильной тропе. Прямой путь - самый честный и оттого заброшенный: платить приходится слишком много или вообще собой. Ну а "сходить налево" - без комментариев.
"Дань не от сердца, - услышал я внутри черепа. - Намёк не десять стрел на десяти ветрах, лук из веток и цветущих трав - наглая ложь. Три - вот истина. Торной дороги не дадим, перекидывайся справа налево, с этой на другую сторону от главной".
Кто это помыслил? Наверное, вожак. Прочие хладнокровно копались мордами в лошадином брюхе, выискивая лакомые куски, а он скалился прямо мне в лицо: сморщенная верхняя губа показывала клыки, сияющие алым, из глаз вымётывались круглые фосфорно-зелёные молнии. Жёсткая шерсть на загривке стала торчком, уши напряглись, полено со свистом било по бёдрам. Никакое моё оружие не помешает волчьему бастарду вырвать мне глотку. И ведь белое чудище мечено - тёмная полоса ошейника видна сквозь лунную шерсть. Его, как меня учили, полагается оставить в живых по негласному правилу Братства Волка.
Я повернулся с чувством, что один из вольфхундов вот-вот запрыгнет мне на бурку всеми когтями, закинул арбалет на плечо. Стоило бы вовсе его бросить: исходя из нашей горькой практики, самострел помешал бы вытащить клинок. Но от меча и не было бы особенной пользы - жуткие твари как есть поняли расклад.
Дальше я двигался быстрее. Сплёл удобные снегоступы, выстрогал палки. В зимнем лесу с едой скудно, я, собственно, рассчитывал на одра, буде ему суждено уцелеть. А так придётся по мере возможности растягивать запас жареной пшеницы.
Снег местами выметало, и краем глаза я цеплял то, что по временам обнажалось. Останки домашнего скота, крупного и мелкого, торчащие рёбрами без клочка мяса на них, скелеты упёртых авантюристов, понадеявшихся на авось. Здешние монстры не числились в людоедах, просто плоть и тряпьё порядком обветшали.
Наконечник лыжной палки ковырнул нечто рядом с очередным трупом, и это нечто звякнуло. Я нагнулся: прямая удача. Опойковый кошель наполовину сгнил, через прорехи глядело золото - изжелта-зеленоватые бляшки, чем-то похожие... Не додумал, на что, - и сунул, как есть, себе в двойной пояс. Удобная деталь экипировки, неизвестная аборигенам.
Надо чистить запас слов, даже не думать на чужеземный склад. Когда прибуду в Бликс, не все глаза удастся замазать флиронами. Хотя в кошеле, пожалуй, старые дублеты, кто скажет, сколько провалялся покойник без погребения. Стоило бы пошарить в окрестностях, есть правило, что удача не ходит в одиночку, но ей факт... ей явно не наступают на пятки сторожевые гибриды. Да и эта мошна была набита так, что лопнула с натуги, кое-какое золото пришлось выцарапывать из травы и льда.
Теперь я одного только и боялся - как бы не сбиться с дороги. Вгорячах, похоже, пропустил главную. Следопыт чёртов. Но следующую поймал - двумя снегопадами раньше её как следует расчистили, и второй не успел хорошенько замести труды по ликвидации первого.
После того, как я заночевал в берлоге под корнями опрокинутого ветром дерева, сварил на костре утреннюю похлёбку из остатков кускуса (тьфу!) и закопал пьезокремень поглубже, чужака из меня выдуло зимним ветром: и в зеркало не глядись, что называется.
Бликс должен был показаться ближе к полудню - он и показался. Тоже мне бург, и на штадт еле тянет. Стена, которая отличает первое от второго, далеко не крепостная: саженные брёвна, поставленные торчком и обмазанные глиной, сторожевые вышки вместо башен и везде кривые берёзки, какие иногда прорастают на заброшенных балконах. А рва нет и ворота нараспашку.
Часовые обозрели мой облик и потребовали денежку за вход. Будто бы на починку крепости и казённых домов.
- Я паладин дорог, а паладины не платят, - сказал я обоим. - Или платят щедро.
Не уверен, что понял насчёт местного денежного курса, но золотому оба как-то не так обрадовались.
- Если вы путевой рыцарь, то где ваша лошадь? - спросил тот, кто помоложе.
- Пала посреди снегов, - ответил я.
Они выразительно переглянулись.
- Тогда погодите, я отсчитаю сдачу, - сказал старший, роясь за широким поясом. - На нового коня. Не беспокойтесь, серебро честное, от наших менял.
И вручил мне увесистую горсть, которую я еле пристроил на место. Так и не понял, оскорбили меня или пожалели.
За стенами расстилался почти безлюдный и насквозь мокрый пейзаж - казалось, нечто грело мостовую из-под земли, плавило снег, высушивало грязь и нечистоты на камнях и выгоняло из них нечто вроде поганок с двухэтажными шляпками - фахверковые домишки, меж балок, похоже, набитые всяким мусором. Верхние этажи выпятились над нижними, закрывая их бахромой узких флагов и стираного белья, что нередко мела по лицам ходульных персон.
Архитектурные противоположности нередко сходились арочным мостом, перекинутым над дорогой, отрицая друг друга симптоматичными палисадничками, что прятались в тени вышних ярусов. В одном из палисадничков на голимом пятаке чернозёма вовсю цвела рождественская роза, и когда я это узрел, то понял, что начинаю сбиваться с панталыку от голода и усталости.
По счастью, харчевни тут водились на каждой улице и свидетельствовали о себе висячими картинками с изображением либо страхолюдного котла над очагом, либо компании питунов с поднятыми в салюте рогами. Я зашёл в одну, с котлом особо крупных размеров: народу - никого, приземистый потолок, устоявшийся запах съестного, столы для чистой публики за отодвинутой занавесью, высокие лавки типа "фуршет" для простого сброда, накрытые чистенькими скатёрками. Четырехугольное углубление в стене - тлеющий очаг, рядом с ним в позе сфинкса - явный кот, усатый, полосатый, недурной пушистости. Он посмотрел на меня так, будто бы хотел провещать: "А кличут меня Машенька - люди иногда так невнимательны". Поскольку скотина не торопилась кликать хозяев, мне пришлось деликатно покашлять и стукнуть по столу белой монеткой: зайдя в проулок, чтобы отлить, я кстати разложил мелочёвку поудобнее, в кармашки нательного пояса, неподалёку от дублетов.
Тотчас приоткрылась задняя дверь, в лицо мне ударило свежестью, и явился грустный владелец.
- Вы держите харчевню или трактир? - спросил я, слагая мешок и арбалет на пол. - В смысле могу ли я получить не один стол, но и кров с дороги, весьма затруднительной?
Он воззрился на меня, будто слышал какую-то невнятицу. Но быстро овладел собой:
- Конечно, конечно. От нас никто не уходил обиженным. Располагайтесь вон там,
за шторкой, в креслах, гер...Э?
- Гер Ланс.
- Гер Ланселот. Вот-вот поспеет пулярка, запеченная в шампиньонах, если же хотите чего-либо попроще, то увы, остался лишь холодный пирог с горохом, недурно идёт под октябрьское пиво, либо одно, либо другое можно мигом разогреть, если вам больше по вкусу, а то и оба.
"Страна вроде бы не Кархайд называется", - подумал я по поводу гретого пива и ответил на длинно-скороговорку:
- Давайте холодное. Я не так простыл, как переночевать охота.
Нет, определённо стоило бы последить за тем, что срывается с языка, ибо дядюшка тотчас ответил:
- К сожалению, мы можем вас расположить в лучшем месте дома, в светлице моей дочери Гвен. Завтра поутру она покинет отца - а нынче решила ждать своего часа во внутреннем дворике. Тревожится: её, видите ли, выбрал лично сам старина Вайс. Пулярку с трюфелями ведь ей готовим, только она и половины не скушает, гер Ланселот.
- Да бросьте, хозяин, какой я вам господин. Кстати, как вас по имени?
- Рогир, гер Ланс, "ты" - и не противьтесь. Господа - они и есть господа, если не кому, то самим себе.
Ага, Вайс, да ещё и старина. Я рассудил, что вполне успею поесть, расспросить Рогира и слегка "перемогнуться", то есть, коли перевести с мужицкого, одолеть сытую дремоту. Потому что именно с подобным заданием я и прибыл в Бликсенбург.
Кот тем временем сладко потянулся и мяукнул навстречу пухлой женщине, заключённой в полотняный фартук почти до самого горла: стряпухе или матери. Последнее маловероятно - лицо у неё так и прыгало от сдерживаемого смеха.
- Ильзе, как там пулярка... э... малышка? Наш гость пожелал горячего.
- Да уплела добрую часть прямо с вертела. Хорошо, располовинила за-ради батюшки. А ведь здоровенная тварища, каплун прямо. Останки на оловянном блюде еле уместились.
Я рассудил, что с гороха только барабанную дробь в кишках наживёшь, и сказал:
- Если так обстоят дела, то я принимаю... э... твоё предложение, Рогир. И желал бы познакомиться с такой почтительной дочерью, как Гвен. Можно или есть запрет?
- Да какой уж запрет! - ответила женщина, задорно тряся щеками. - Стать блюдут - вот и все дела.
Кажется, она не вполне поняла моих слов.
Пулярда оказалась на диво сочной, грибы, - как мне пояснили, выращенные на своём навозе, - ароматными, и я осоловел без всякого пива. Вынул монетку, две, три, вопросительно посмотрел.
- Не надо, - ответил хозяин добродушно и суховато. - Кто берёт золото с земли, берёт и его судьбу, сколько уж ни меняй. И кто размен принял - тако же.
Они что - видели, как я обирал мертвеца? Кто-то из них? Суеверы...
А потом Рогир провёл меня на задворки, чтобы, скажем так, освежиться.
Там росли крошечные туи, а на низкой скамеечке сгорбился худенький, наголо стриженный, зарёванный мальчишка-подросток в толстой вязаной рубахе и трико самых мещанских тонов - серо-бурых, или, как здесь говорят, бусых.
Мы поздоровались. Ясное дело, это оказалась Гвен.
- Сколько тебе лет, Гвендолен...
- Гвиневер, - поправил папаша. - Четырнадцать на днях получится.
- А старик Белый... Вайс - он кто?
Впрочем, я догадался. Знание мифов кой-чего да стоит.
- Главный Волкопёс, - ответила девочка, утерев носишко рукавом. - Сильный - жуть и грозный - аж жуть!
- Рогир, охота тебе отдавать дочку? Ей так уж надо идти?
"На заклание", подразумевал я, и это отразилось на моей физиономии.
- Да нет, - он поморщился, - кому, как не ей, дело наследовать: жена, покойница, мальчишек только мёртвых рожала. Но и Вайсенвульфу никак не откажешь. Они дороги хранят, порядок блюдут, леса чистят, зверя и птицу от потравы защищают.
Ну конечно, рассказывали мне. И своими глазами видел я эту защиту. Трупы по всем обочинам. Дракон Шварца вон цыган истреблял, озеро кипятил, дабы чумы не случилось. И крепко юных девушек любил.
- Вы ему настолько признательны? - спросил я прямо. - Что детей единокровных отдаёте.
- Да как же иначе! - ответил он солидно. - В иных краях, куда ни глянь, нестроение, и дичина мрёт, и на дорогах шалят, и купцы иноземные мзду гребут, и сосед идёт на соседа с мечом да топором. А к нам не суются. Крепко научены.
Известный синдром. Обожают своего поработителя. Только смотри, друже, вслух такого не ляпни.
- Я об ином говорю. Вот я безрассудно решил, наверное, только хочу посостязаться с Белым Волкопсом один на один. Он ведь меня сюда пропустил - думаю, согласился на поединок.
- Вы заплатили за своё право, - догадалась Гвиневер. - Так тоже делают, но редко. Теперь город обязан дать вам коня и оружие. Знаете?
- Знаю, - кивнул я.
Плохое, старое, ржавое. И неясно, кто из горожан прячет, кто делает и водится ли вообще в Бликсе "военная магия". Я чужак. Но вот Гвен... Ба, а если убить двух зайцев одной стрелой?
И ещё некто по прозвищу Георг Мартин-маг считал, что если рыцарю встретится стриженный наголо мальчишка из простых, который таким вовсе не является, то это удача. Надо лишь...
- Гвен, только не удивляйся. Если я... вызову старого Вайса на поединок, мне можно будет взять и какого хочу помощника? Оруженосца? К примеру, тебя.
Она глянула на меня с тревогой и - ну да, с явной надеждой.
- Вы, добрый паладин, по ходу, со шпулек съехали. Он же вас чисто в блинчик раскатает!
- Но это по закону?
- Разозлится. Ох как разозлится, старый чёрт! - вступил папаша. - Но и верно, есть такое, только хорошо подзабылось. Тогда, в случае победы, ученик останется за вами. До того сможете её поднатаскать. Но это совсем небольшая отсрочка. И ведь вам нипочём Волка не победить.
- Да, конечно. Понимаю, - ответил я.
Сэру Ланселоту говорили в точности то же. И Дунку из Блошиной Ямы, который всё же победил и стал славным рыцарем.
- Так я жду ответа, - повторил я. - Отсрочка - это кое-что. Отсрочка - это даже много для человека, который нарочно покупает свою неудачу.
- Дочь, ты согласна? Тогда по грабарям, - ответил важно трактирщик. И с со всей силы хлопнул своей пятернёй о мою.
Я содрогнулся.
Что наш сговор погонит волну уже с утра, когда хозяин города явится взять положенное и натолкнётся на нежданную препону, можно было догадаться. А вот что всё обойдётся по виду спокойно и никто не пострадает - того я не предусмотрел.
Мы не разошлись по постелям и ждали во дворе: я, он, она, стряпуха и кот. Поскольку я гость и меня должно было ещё представить, первый удар взялся принять на себя трактирщик.
Прямо на рассвете по камню дробно зацокали копыта.
- Сам-трое, - пробормотал Рогир. - С парадом. И встречать его таково же требуется.
И пронырнул сквозь здание навстречу.
- Добро бы ему для хлеба-соли тарелку потонее взять, - бормотнула Ильзе.
Почти в тот же самый момент раздалось еле слышное рычанье голосов и грохот. Женщины зажали уши ладонями.
Рогир пятился задом и в три погибели, ломая в руке шапку: все волосы были в рыжей крошке и светлых кристаллах.
За ним по очереди шли трое с покрытыми головами.
Первый человек был стар, жилист, облачён в белую кожу: на шее красовалось непонятное колье из двух переплетённых ремешков. Двое спутников, помоложе и в буро-сером, привычно расправляли на ходу его шитый серебром плащ.
- Паладин Ланселот, - представил нас друг другу хозяин. - Воевода Вайс со товарищи.
Боги земные. Он ведь и сам - ещё тот оборотень. Вервольф. Как и помощники предводителя - вон какие у всех гляделки. Без тепла. Без жалости. Такие вцепятся намертво и больше не отпустят.
- Паладин? Мой будущий соперник, безусловно, - Вайсенвульф иронически поклонился. - Знатный стрелок из арбалета. Мастер ложных ходов.
Если бы он произнёс "обманных" - это сошло бы за комплимент.
- Что ж, ваше право, если так. Оба секунданты мои, поэтому в обоюдную драку не вступают. У вас, как понимаю, все равно нет знакомых. Условия поединка тоже мои - право вызванного. Бьёмся ровно через три дня, считая рыночный, - завтра ярмарка. Лёгкий половинный доспех, фризонский конь для первой сшибки, длинный клинок для второй, кинжал для третьей. Распоряжусь, чтобы вам продали надобное за дурные деньги. Вы должны уложиться и в то же время потратить волх-золото в пыль: тогда оно большого вреда не причинит. Ни Бликсенбургу, ни вам. Девочка пока остаётся в семье, но вы обязаны её учить, иначе предлог будет ложным, а вас накажут как обманщика.
Кажется, Гвен всхлипнула?
- Подбери сопли, выше голову, - жёстко сказал Вайс. - В смертный бой не ввязывайся, но в конце его имеешь право поддержать того, кто на земле. Это азбука.
Ага. И что режемся насмерть - тоже она.
Рогир проводил меня, как и обещано, в каморку на чердаке, холодную, вылизанную добела, с узким матрасом, брошенным на пол, табуреткой, закрытым горшком для нестерпимой нужды и шеренгой вбитых в стену крючков, где я и расположил мешок и самострел. Девичьего присутствия не ощущалось, как и любого иного: блох и клопов, по счастью, тут не водилось тоже. В воздухе витал тонкий аромат жавеля, опопонакса и прочей цирюльни.
Я рухнул на постель как был, в сапогах, кафтане и камзоле, сунул меч в изголовье, накрылся плащом поверх жидкого льняного покрывальца. И отдал себя во власть чужих снов.
На другое утро мы с моей ученицей выбрались из бурга. Теперь я понял - город был по преимуществу "спальным": свои дома, церкви, трактиры и аптека. Ремёсла, торговля, церковные праздники и всё нарушающее покой было расположено снаружи - Бликс с радостью выплёскивался за стены и неохотно уводил плоть в тесную раковину.
Ярмарка гуляла вовсю: месила талый снег до зелёной травы. Гвиневра в стремлении добраться до кузнецов и барышников мимоходом проскакивала палатки с дорогими нарядами и украсами, ряды лакомств и чужеземных диковинок, так что я даже поразился:
- Ты и на даму не похожа - вылитый мальчишка.
- Бабы отличаются от мужиков лишней дыркой между ног, - она шмыгнула носом и картинно сплюнула наземь. - Прочего от них ожидают, но добиваются не всегда.
Тут глаза её зажглись двумя крошечными лунами - мы добрались до "фасонных" оружейников, которые продавали изысканный доспех.
- Это не всегда их собственная работа, - отметила девочка, поднимая кверху потрясающего вида стальной шлем в виде личины барса. Весь он был изукрашен мелким тиснением. - Штука заграничная, фасонная, одна всех ваших проклятых денег стоит.
Потом прошлась мимо выстроенных в ряд железных кукол:
- Полный набор, турнирный. Эта скорлупа вам вообще ни к чему: тяжёла, неприёмиста, сотворена вопреки мастерскому правилу. Ударить со спины бесчестье и ждать такого - не меньшее. Эй, а Горам-кузнец где стал?
Оказалось, что его телега, заваленная по виду сплошным хламом, спустила оглобли на самом краю торжища. Рядом пасся лохматый мерин диковатого вида.
- Привет, Горам, - девочка свойски потрясла лапу медвежеватого молодца. - Ты не привёз, часом, ту скорлупу, от которой сам отступился: в плечах-де широка да поручни-наножи длинноваты? У меня другой покупатель отыскан.
- Убавить - не прибавить, - ответил молодец. - Приволок. Думал ещё и чеканку на месте обговорить - с Волчарой-то.
- Сойдёт и без. Вон ему к спеху.
- Соревнователь самого? Наслышаны.
- Угу.
Тут он пригнулся, разгрёб свой лом и с натугой извлёк футляр из яловичины. А уже оттуда - изящно выгнутую кирасу, поножи и наручи, сложенные в виде половины человека. С обратной стороны у всего были ремни с застёжками. Чуть покопавшись, вынул остроносые башмаки и шлем: глубокое ведро с выгнутыми наружу краями, по всей личине до самых краёв шла узкая буква "Т". Личина была намечена несколькими скупыми штрихами - благородная волчья морда, как и ожидалось. Прекрасная по виду работа, ничего лишнего. О надёжности будем молить здешних святых.
- К плечам шлем не крепится, но так даже удобней, - отметил Горам. - Легко снять, просто и надеть. Щель пригнана так, чтобы добрый обзор получился и остриё не воткнуть. Мечи поединошные более рубят, чем колют.
Клинок у меня был сходный, но короче необходимого. Возьмём слова на заметку.
Я прикинул на себя, отсчитал деньги, не торгуясь, и поручил лоботрясу, пробегавшему мимо, доставить тюк на место за два гроша серебра. Гвен сказала, что так делают все, чтобы не заморачиваться, а воровства и нечестности у них пока не завелось.
Щита и длинного копья, которые обычно преломляют до пешей схватки, мне оказалось не положено.
- Что есть, о том вам говорено, - бормотала юная дева, на рысях волоча меня мимо железных рядов. - Вайс лишних слов не тратит.
- Шпага, - проговаривал я на ходу. - Чтобы заменила и то, и это.
- Потом, - отзывалась она сквозь зубы.
Когда мы подошли к изгороди, за которой паслись мощные жеребцы серо-стальной расцветки, у меня буквально разбежались глаза.
- Вам не павой выступать и не гоголем, - сказала Гвен, бросив меня на ограду так, что она сотряслась. Тяжи разом подняли головы. - Эти коняги сначала бьют грудью в грудь, потом кусаться начинают, а люди - как хотят.
- Что же, командуй, раз такая умная, - ответил я.
Она поманила барышника, и где-то после часу ожесточённого торга мне вручили недоуздок высоченного мышастого коня, за который мне и пришлось его вести, как лодку на плаву. Ибо оказался на редкость смирён, даже копыта ставил деликатно, хоть и в прямой близости от моих ног. Возможно, фризоны от волчьего запаха ярятся, подумал я. Хотя не знаю - под оборотнем будет такой же.
Седло со стременами, массивный наголовник с коротким поводом и нагрудник из бычьей кожи явились и приросли к скакуну как бы сами по себе. Правда мошна моя с того порядком облегчилась.
- Так что с мечом и кинжалом? - спросил я. - Уж тут позволь мне распорядиться самому.
Я давно понял, что острая сталь здесь свята и на торжище её не отправляют. Но мне повезло: когда мы уже заворачивали назад, к посудным рядам (девчонке позарез хотелось купить на мои деньги новую семейную реликвию взамен погибшей), глаза мои встретились с неким длинным блеском. Посреди источенной червем рухляди, бесценного брик-а-брака, лепестков облетевшей роскоши.
Старинная шпага без ножен, о трёх хищных гранях.
В этих краях не понимают истинной красоты и смысла гард: прямая крестовина, плоская литая чашка, миниатюрный щит. Но я увидел как бы корзинку из витых воронёных прядей. Достаточно глубока, чтобы защитить кисть руки от боковых ударов, довольно широка, чтобы не мешать её вращениям. Западня для чужого лезвия.
Словом, я купил шпагу, едва приценившись и почти не торгуясь, - решил отыскать влагалище и перевязь в другом месте, что, кстати, и сделалось весьма легко. Узкий и прочный кинжал-"милосердник", каким вскрывают латных устриц, шёл вместе с ножнами для меча - в них был специальный футляр. Последние крупицы презренного металла ушли на фаянсовое блюдо, щедро облепленное цветочно-звериной гирляндой. Стоило оно как добрая половина конской упряжи.
- Мыть будет трудно, - укорил я девчонку, которая так и влипла в это чудище.
- Не мне, - отбрила она.
Едва прибыв домой, мы с Гвиневрой начали приноровлять лошадь, доспех, клинок и меня друг к другу. И если с вампирским коником всё было отлично - думаю, он участвовал не в одном и даже не в одних турнирах, - то девчонка меня обескуражила. Я, собственно, рассчитывал использовать её для оттачивания приёмов. Заранее узнал, что какой-то ржавый колишемард у них в доме имеется, батюшка на нём вчерась подсвинка над костром палил. Я посмотрел: клинок, широкий у рукояти и резко обращающийся в шило начиная от серёдки, был практически той же длины, что и Маргрета. У моего приобретения оказалось женское имя, как у урагана.
Так вот. Отбивала девчонка так себе, нападать сначала вообще не рискнула, но раз от разу становилась ловчей, будто высасывала из меня умение. Природная гибкость и ухватистость у неё были выше всяких похвал, хотя сила удара... какая уж там сила. Но когда тупое жало воткнулось мне сначала в рукав, потом в ключицу, а на третий раз в потайной нагрудный карманчик с медальоном, что был пришит с левой стороны камзола, я решил, что не одному мне стоило бы нацепить на остриё защиту.
И почти пожалел, что всё это скопом - оружие, лошадь и девушка - в случае моей гибели уйдёт на сторону. В качестве приза победителю. Хотя мне будет всё равно.
Но нет, если я верно уловил школу, которую проходят здесь все, от мала до велика... То мы с нашей выучкой в стиле Руматы Эсторского и кунштюками, какие здесь и вообще не снились, имеем недурной шанс. Даже очень.
Дни слились в одну картину тренировок, вольтижировки и сна, глухого, как тупик.
Лет через сто я проснулся оттого, что один из бусых оборотней ухватил меня за плечо и пытался поставить на ноги.
- Гер Ланселот, время обряжаться и пить чашу, - сказал он. - Ваш ваффентрегер уже начал тревожиться.
- Это Гвен, - пояснил её папаша. - Оруженосица. Пажесса. Не стоило бы ему вас с пересыпу мудрёным словом грузить.
Оно и видно, что "пажесса". Облачала она меня дрожащими лапками, будто мы только что воровали кур. Потом меня и мой доспех резво протащили через главный обеденный зал, до краёв полный народу с бойцовскими ухватками.
И повели через пустынный Бликсен за ворота прямо на ярмарочный луг - окружённый копьями, поставленными торчком, и густой толпой местных. Гвалт стоял похуже, чем на былом торжище.
На одном конце неправильного овала - я. На другом, с солнышком за плечами, - он. Даже не поприветствовал, врос в седло гора горой. Посередине и с краю - приз в лице Гвен, на богатырском фоне особо тощенькой и невзрачной. Стёганый жилет с наплечниками, трико, тупоносые туфли вроде лапок - чисто муравей, как только в талии не переломится.
Затрубили фанфары или ещё что.
- На втором сигнале пригибайтесь к седлу, - зычно крикнул герольд. - На третьем - съезжайтесь.
Ещё одна трель, хлёсткая, будто выстрел стартового пистолета. Я буквально лёг на седло, упершись в стремена, и прижал шпагу локтем. Ещё. Мой жеребец переливисто гикнул и во весь мах пошёл навстречу противнику.
Страшно. Меня учили такому прежде, да и тренировался без устали, но всё равно...
Разинутые пасти с саженными зубищами. Глаза в глаза, грудь в грудь. От толчка я теряю стремена и лечу вперёд головой на жёсткую траву.
Поднимаюсь, ворочаясь и скользя коленками по грязи. О радость - мой противник тоже. Поменяли солнце, как говорится. Оборотились, перевернулись, слава богам, не в волков. По-прежнему люди. Мечи и кинжалы наголо, жеребцы, бросив седоков и став на дыбы, грызутся и пинают друг друга пудовыми копытами, храпят и брызгают пеной из пастей. Рады повыставляться, как говорят в здешних краях.
Айн - и мы обнажили клинки. Цвай - скрестили их, синхронно, как жонглёры в пьесе. Драй.
В этих краях о фехтовании понятия не имеют - раз, снег скользит, Америки не открыли - клеить на обувь каучук не додумались - другой, лихорадочно думал я, отбивая нападение за нападением, у меня два, нет, три преимущества перед этим зверем. Ибо товарищи за дальними небесами держат за меня большие пальцы в кулаке.
Крики болельщ... о, зрителей поединка куда-то ушли, отдалились, ржание тоже проходит как через толстый слой хлопчатой бумаги. Я парирую, не время нападать. Дразни и лови, хитри, пока в силах. Пока глаза цвета медной яри блестят из-под стального козырька.
Наконец мне удаётся подманить Белого Волка, не соблазняйся лёгкостью этого, нет времени думать иначе как действием...
Я ударяю, он отвечает, остриё попадает в мельницу моей гарды.
Валится ничком, шерстистой спиной кверху. Не мех - суконный кафтан.
Сырая луговина с чего-то гудит как бронзовый гонг.
Его меч цел, но летит в сторону, моя Маргрет против его гляделок - не вывернуться.
Кинжалы. Я забыл...
Ничтожный муравьишка, хрупкий мышонок рвётся в бой против слона. Волчий клинок в руке Гвен, у моей груди, против горла.
- Так нечестно! - кричит она. - Ты схитрил - выманил штурм и не взялся за нож! Длинное против долгого, краткое против короткого!
- Отвали, девчонка, я и сам пока силён, - бормочет Волк, кое-как поднимаясь на четвереньки.
Штурм - имя меча, догадываюсь второпях. "Буря".
Теперь он у Гвен, и девка обрушивает на меня всю мою науку без изъятий.
До последней капли.
Меч в моей руке носит имя урагана. В пару к тому, другому.
"Он придёт издалека,
Меч Дождя в его руках".
Куда уж дальше, откуда уж дальше прийти...
К тройному разветвлению путей. Да.
"Белый волк ведёт его сквозь лес..."
Не Вайсенвульф выбирал мою дорогу - но, может статься, он тоже? Уговорную плату ведь взял.
Наши с ним кони дерутся из-за кобылки. Двуногой. Как и мы сами.
Дрались.
Помещение с котлом - можно сказать, янычарским - не корчма. Место сбора воинского братства. Где принимают новичков и уславливаются об испытании.
Испытали.
Обоих.
Ибо мой несравненный, мой избранный, мой искуснейший клинок ожил - и тотчас пал наземь от прямого удара. Отбился от рук.
Незадачливых. Поистине я Рыцарь Незадача, которому ничто не идёт на пользу, хоть ты его носом в это самое ткни.
Белый Вервольф стоит - чуть сгорбившись - с мизерикордом в правой руке и Бурей Клинков у левого бока. Буря - это уже не меч, а сама Гвен, которая меня обезоружила и теперь рыдает, уткнувшись носом в отца своей победы. Слёзы размазаны по доспехам, Штурм поник и мотается хвостом по раскисшему снегу.
- И чего боялась? - говорит он. - Одолела ведь? Вызволила? Всё ладно, всему научиться можешь. Беру под моё начало.
- Ло... Лошадок кушать боязно.
- Да в моей дружине людей половина на половину, и все верховые. Иначе за нами не угонятся. А в Волчихи тебе пока рано. Вот его, Ланса этого, хомутай, коли уж дался. Пускай к своим утехам приобщает.
- А потом?
- Ну, годика через три, когда созреешь и если карта ляжет, - станешь моей женой-соратницей. Третьей по счёту. Эх...
- Вот тогда я своё новое блюдо о тебя и расколю - на счастье. Да?
- Ну разумеется. Бедные мои седины!
Подходят секунданты - не кони, ликантропы. Заламывают руки, стаскивают шлем, надевают мне на шею кожаное кольцо, вдвое тоньше Волкова. Теперь я раб-обручник этой соплюхи.
Не помогло и не поможет ничто. Я сотворён из книжных слов и целлюлозы, против живого они слабы.
О боги. Что мне теперь засылать товарищам по ансиблю?
