Мухамадеева Наталья Анваровна. Сын Кроноса

Пролог

Я читаю письмена на мертвом языке. Он мертв, потому что его уже никто не помнит. Но я могу читать эти древние свитки.... Наверно потому, что тоже мертв, как и этот диалект древних. Я даже не знаю, сколько времени провел здесь, в этом склепе читая их. Я касаюсь, медленно ощупываю руну и смотрю... бесконечно долго - вечность. И хотя у меня нет глаз и тела, мне иногда кажется, что я смертельно устал, и хочется отдохнуть... забыться сном смерти.

Я читаю письмена...

Мне больно, но я читаю. Они выжигают на моей душе знаки, и они горят холодным огнем, причиняющим не меньше боли, чем тот огонь, что превратил мое тело в прах и пепел, но это в прошлом. Все в прошлом. В том огне сгорело все.... Все человеческое! Все чем дорожит живой человек развеялось и истлело в могильном саване. Не сразу.... Сначала исчез страх - мертвому доступно все! Потом гнев и ненависть: у врат смерти я встречал их всех.... И только после тщеславие и честолюбие.... Когда я понял и постиг больше, чем хотел.

Я долго искал этот склеп, побывал в сотни мирах и разрыл тысячи могил. Путь к нему был зашифрован и сокрыт даже от глаз мертвых. Особенно, от глаз мертвых. Когда-то начертанный на человеческой коже, он была разорван на куски и разбросан по мирам, чтобы собрать их все, нужны были знания древних. Их сторожило безумие. Я столкнулся с каждым из них. Иногда побеждал, иногда проигрывал, но путь был пройден и вот, они передо мной.

Эти письмена начертал здесь беснующийся безумец и это на его коже был нарисован тот план. Ирония Судьбы.... Чтобы мертвые нашли путь, живой указал дорогу, но чтобы мертвый прошел по этому пути, ему нужно немного больше чем желание, ему нужно терпение! Дойти до конца, прочитать все, испытать искушение кинуться в портал, а значит погибнуть, или быть запертым в мире, не имея возможности вернуться. Читать, сосредоточившись только на тексте, не обращая внимания ни на что, не оборачиваясь на голоса и обжигающий взгляд в спину. Забыть о себе. Они смотрят, они видят. Я чувствую, силу в каждом знаке, вижу врата в другие миры, слышу голоса, вопящие в муках.

Голос не смолкал. Невидимые пальцы невесомо касались сознания, причиняя боль только своим присутствием. Голос звал, притягивал и лишал воли. Этого просто не могло быть! Мертвый нашел способ жить вне времени и пространства, не подчиняясь правилам и не срываясь в небытие. Тонкая нить баланса натянулась, готовая лопнуть и миры застыли в ожидании, готовые в любую секунду услышать звон, в образовавшейся тишине.

Все оказалось гениально просто и невыносимо сложно одновременно. У каждого мира свой знак, у каждого мира свой ключ. И.... конечно же врата! Собрать все знаки и сплести в один узор, еще не удавалось ни кому. Найти врата - мог и дилетант, отыскать ключи - сложнее, разгадать знак - не возможно, собрать воедино все знаки - за гранью реальности. Сейчас я разгадываю последний, я на пол пути, но это еще не конец, еще нужно будет соединить их. И это пожалуй самое трудное. В какой-то момент, мне показалось, что знак высасывает из меня силы и лишает способности мыслить, но это быстро прошло... и чем ближе я приближался к концу разгадки, тем больше чувствовал энергии, но она не принадлежала ему, она принадлежала ключу мира. Еще один парадокс.

Становится все трудней. Я отдаю все свои силы для того, чтобы разгадать, познать сущность знаков, и чувствую, как мир затягивает в себя, зовет, смотрит, испытывает. Я должен пройти это испытание, должен бороться или....

Глава 1.

Познав злобу и отчаяние

Услышь зов сна и памяти о смерти

Пройди путь и вспомни, что значит жизнь

Вернись обратно на путь зверя и вкуси крови

Обрети плоть

Закали ее в холоде и обожги огнем жертвенного костра

Смой боль в реке забвения и иди в сторону тумана.

Ночь давно уже стала его домом. Не родным, но родственным. Не сказать, что он любил этот дом, скорее он к нему привык. В нем было спокойно и уютно, эдакий мирок, о котором мечтаешь, когда тело сводит от усталости, а глаза приходится усилием воли держать открытыми. Дом - милый дом.

Он всегда точно чувствовал приближение рассвета. Он ледяными иглами проникал под кожу, и все тело сковывала судорога, и казалось, не было сил поднять руки и сжать голову, раскалывающуюся от боли. Руки прижимались к груди защищая сердце от ледяных игл, тело принимало позу зародыша и все вокруг прекращало существовать. Он засыпал, и все засыпало вместе с ним. Пол переставал поскрипывать, прекращались шорохи в стенах, и даже доски на старой лестнице переставали постанывать и забывали о времени, которое безжалостно приближало их к своему логическому концу. Гобелены утрачивали свою четкость, и проникающий свет начинал снова медленно изо дня в день губить то, что когда-то радовало глаза и подстегивало воображение. Днем становилось видно, что цвета выцвели, в некоторых местах от старости лопнули нити, и многие фрагменты неузнаваемы, и случайный гость вряд ли узнал бы сцены изображенные на них, но это и не случится, т.к. гостей, даже случайных здесь не было уже давно, разве что мотыльки да ночные бабочки. Были еще летучи мыши, но и им не было дела до старых гобеленов и картин, нарисованных прямо на стенах, словно художник боялся, что их украдут и продадут в недостойные руки. Время и здесь продемонстрировало свою силу, и внесла свои изменения в портреты и натюрморты. Некогда целый кувшин с полевыми цветами треснул, и мелкие трещинки появились на столе с яблоками и веткой винограда. На гордых лицах лордов и князей появились морщины, время, показав себя безжалостным художником не пощадило даже дам в бархатных платьях, восседающих с чопорным видом, ни молодую леди, обнимающую за шею лань с большими наивными глазами. Трещины причудливо сплетались, отделяя ее от других, словно паук, сплетая паутину, желал скрыть ее от посторонних глаз и мыслей. Все замирало с рассветом. Пожалуй, только пылинки радовались солнечным лучам. Они весело кружили вместе с легким ветерком, который подбрасывал их, и они окрашивались в разные цвета от жалких осколков стекла, на котором некогда было изображено изображено нечто готическое. И если рассвет погружал дом в злобное оцепенение, то день придавливал и не давал даже шанса пошевелиться и расправить отекшие мышцы. Любое хоть моломальски мыслящее существо попадающее в дом или его окрестности лишалось способности ясно мыслить и хотело только одного - спать. И если оно поддавалось соблазну, то погружалось в тяжелый сон до самого заката. С заходом солнца оно, конечно же, просыпалось, но кто его знает на долго ли, т.к. просыпалось все в округе. Возможно, именно из-за этой особенности и ходили всякие страшные истории про этот дом и его обитателей. Историй много и как обычно только одна из них правда, но и она была дополнена вымыслами и, скорее всего, забыта, т.к. правда чаще всегда не так интересна как придуманная к ней история.

***

Первыми всегда просыпались комары. Они своим тонким и пронзительным писком как бы оповещали приближение сумерек. Чем ниже опускалось солнце, тем яростней и звонче становился их писк. Маленькие и вечно голодные вампирши. Такие быстрые и маневренные когда голодные и медлительные и уязвимые, когда сытые с брюшками алыми как маячки.

После комаров просыпалась старая лестница. Ее рассохшиеся деревянные ступени, разогретые за день, начинали скрипеть, она как будто ворочалась и потягивалась, распрямляя ссохшиеся доски, стараясь при этом не слишком увлекаться, дабы не закончить свое пыльное существование раньше времени грудой ни кому не нужной трухи. Ее ворчание передавалось полу, он поскрипывал, и кое-где было слышно неясное постукивание, которое переходило на стены, остывающие от дневного тепла. По мере того как стены остывали, шорох перекатывался от стены к стене и эхом разносился по залам и коридорам. В комнаты возвращалось промозглость нежилого помещения, и если что-то при свете дня выглядело старым и тусклым в лучах заходящего солнца приобретало четкость и в ночных сумерках уже полностью преображалось, гармонируя с окружающей обстановкой. Стук переходил из комнаты в комнату, и будил других обитателей дома. Чаще всего они просыпались такими же недовольными и, стараясь, не встречаясь, друг с другом поскорее уйти по своим делам.

Процесс пробуждения всегда был болезненным. Кровь, вяло блуждающая по венам начинала бегать быстрее, сосуды расширялись, и мозг просыпался. Медленно.... Сначала тяжесть в затылке, потом легкое давление в глазах, первый глубокий вдох и выпрямляется позвоночник. Неприятное покалывание в затекшей шее и только потом ноги. Руки - в последнюю очередь. И никогда всем телом сразу. Никогда не потягиваться полностью, только по частям. Сначала верх, потом низ. Живот сводит судорогой, а пальцы словно ватные, но тот факт, что процесс идет как надо очевиден - тысячи иголочек заставляют руки сжиматься в кулаки и обратно, чтобы восстановить кровообращение полностью. И все это время слушать перешептывание в стенах и коридорах, чувствовать, как просыпается мир. Ночной мир.

***

Он нашел этот дом случайно. Хотя случайностей в выбранном им пути не могло быть. Ночь проходила, и нужно было позаботиться о ночлеге, а еще один долгий день под землей среди червей и прочей живности не радовал. Зарываться глубоко, очень глубоко, туда, где солнечные лучи не достанут, где рассвет не обожжет и шрам не руке не начнет кровоточить. Туда, в мир корней и сгнившей листвы, в мир, где жуки-могильщики хоронят то, что остается от жизни. Чувствовать тяжесть, защищающего твое еще так уязвимое тело, савана, и ненавидеть каждую минуту, проведенную в своими руками вырытой могиле.

Пожалуй, именно в такие минуты он верил в существование Ада. Того ада, в который верят живые, те, кто так боится смерти, как неизбежности. Они боятся темноты, неизвестности и быть похороненными. Не иметь возможности пошевелиться, запеленатыми в холодный саван, беспомощно взирать безглазым черепом на то, что остается от тела, которое радовалось новому дню, на руки, некогда обнимающие то, что так любил, чувствовать, как кости становятся все более хрупкими и ломаются под тяжестью земли, твой прах смешивается и ты превращаешься в удобрение для цветов на твоей могиле. И тогда, когда истлела последняя кость, когда и прах-то перестал существовать, дух, доселе сдерживаемый гниющей плотью, вырывается на волю. Рассыпается заклятье, освобождается разум, чистый разум и за годы проведенные во тьме, темный разум. Но это бывает редко.

Сейчас, когда сумерки уступали ночи, и тоненький серп Луны освещал лес, все вокруг не казалось таким тяжелым и вязким. Выдергивая свое тело из сна, а затем и убежища под домом, он наслаждался ароматом ночных цветов и чуть слышным порханием бабочек. Это было блаженством снова чувствовать запахи, касаться, видеть не только в одном спектре, но и так, как когда-то еще до своей смерти. Поистине, это место можно было бы назвать Раем. Хотелось остаться здесь навсегда, засыпать каждый день и просыпаться каждую ночь. Наслаждаться покоем. Стоит только захотеть и откроется дверь в иной мир, мир, где все твои желания сбылись, где не будет боли, голода и страха, будет только сон и, скорее всего смерть. Стоит только захотеть....

Но он не хотел. Он не для того проделал столь долгий путь, чтобы остановиться и успокоиться. Его душа не знала покоя потому, что не хотела его. Сон, мечты о спокойном существовании были слишком прекрасны, чтобы в них было, как легко поверить. Он чувствовал, что этот сон не что иное, как огромная ненасытная воронка, засасывающая энергию, а точнее жизнь в любом ее проявлении. И как бы ни было прекрасным это место, он покинет его, как и сотни, тысячи мест до этого.

Пол жалобно заскрипел под его весом и его крайнее недовольство передалось всему дому. Дамы с картин надменно и укоризненно провожали взглядом существо, которое при их жизни вызвало бы у них в лучшем случае мгновенную смерть от разрыва сердца, а в худшем безумие. Но сейчас им было все равно, прожив несколько сот лет в картинах они повидали разное, но были слишком горды чтобы говорить об этом, в отличии от молодой леди, которая могла бы рассказать, но была слишком занята своими воспоминаниями о жизни и конечно смерти. Время не тронуло ее память, и все ее попытки забыть плохое ни чем не заканчивались. Не сказать, что она страдала от этого, но помнить жизнь в этом месте с некоторых пор казалось плохим тоном, но жизни наплевать на тон и манеры....

- Особенно молодости

Даже такой тихий голос ударил по тишине, и казалось, мир сжался в пружину, чтобы потом медленно разжаться и злобно шикнуть. Любой шум, издаваемый не полноправными хозяевами этого дома, считался святотатством. Как он посмел нарушить гармонию?! В этом доме и в этом месте царствует Тишина!

Постепенно еле уловимое шевеление улеглось, но злобное молчание не проходило. "Ну и пусть...". Какое ему дело до порядков и законов, благодарность за кров это одно, а соблюдать, покрытые пылью и старой паутиной правила, он не намерен. Если жизнь не научила, а смерть не заставила, то и забвению не суждено.

Оглянувшись, он подмигнул леди и отправился на охоту. Она вряд ли заметила его порыв, любительница долгого сна и потягиваний в кровати. Ее время еще не настало, и чарующий голос еще не шепчет "Спать...". Именно этот голос тогда позвал его, и ее легкие невидимые руки поманили в уютное убежище.

- Спать... скоро рассвет... спать... - шептал голос и предупреждал. Тепло ночи стремительно уходило в направлении дома, и было бы глупостью не укрыться в столь гостеприимном месте. Первая ночь в доме, ночь комфорта и памяти о пастели, перине, сервированных столах, свечах, огне в камине и веселом смехе, блеске глаз и ... смерти. Все что было стерто временем возвращалось, отрывками, бессвязными сценами былого и бесформенными очертаниями людей. Ярость, страсть, стыд, безвыходность загнанного зверя - эти эмоции были сильней, а значит, они вернулись первыми.

Ее он вспомнил на вторую или третью ночь. Холод проникал в кровь, и память вернула его к лихорадке, когда тело горит и сводит судорогой, каждый нерв напряжен и простыни влажные от пота, а воздуха в легких все меньше.

- Все хорошо милый.... Я укрою тебя поплотней сухим одеялом и сообщу хорошую новость. Доктор сказал, что ты будешь жить.

Она улыбается, и она лжет. Он слышит это в ее голосе, чувствует лож в прикосновении рук, и даже одеяло пропиталось ложью, которая прочно прижилась в этом доме. Он вспомнил, как открыл глаза и мысленно произнес, глядя на нее:

- Я принесу в жертву любовь женщины, молитвы матери и ожидания отца, честь рода и кровь первенца, за право подняться выше Жизни, выше человеческих слабостей и невежества.... За право жить вне законов Времени, Пространства и Смерти.

Его тело сотрясал внутренний огонь, оно выгибалось и корчилось, руки выкручивались, а сжавшая тисками судорога на шее не давала шанса на поступления воздуха.... Но он выжил. Он слышал молитвы матери, слезы жены и вздохи отца, сдерживающего слезы, не подобающие мужчинам его рода, и в завершение всего смерть преждевременного родившегося ребенка. Крик служанки, при виде выходящего кусками младенца, мог бы привести в ужас кого угодно, но не его. Как ни странно, но тогда она выжила. Еще не зная почему, а точнее зачем, но выжила. Всем было понятно, что детей ей больше не рожать, и перенесенное потрясение было настолько велико, что вскоре стало ясно - в этом теле, нет больше былого стремления жить. Душа матери умерла вместе с телом ребенка. Позже умерло и тело, и нож вонзившийся ей в сердце причинил ей боль не менее сильную, чем знание и понимании причины которая свела ее в могилу. Он не жалел ни о чем, когда смотрел в ее глаза, когда не умер на дыбе благодаря умелым рукам палача, и даже на костре... не жалел! Последний из рода умер на костре и быдло внизу не знало, как ни знал и Папа, впервые читавший молитвы с верой, что прежде чем похоронят его останки, он принесет свою последнюю жертву руками палача, теперь уже верного слуги Тьмы и даже еще не осознававшего это. Но он узнает, как и узнают все, кто выстроил лестницу на этот жертвенник, в тот миг, когда Смерть получит все свои жертвы.

Комментарии: 2, последний от 25/09/2003. © Copyright Мухамадеева Наталья Анваровна (deutera@rambler.ru) Размещен: 27/07/2003, изменен: 17/02/2009. 16k. Статистика. Рассказ: Фэнтези Кронос		Ваша оценка:
Аннотация: Первая часть

Мухамадеева Наталья Анваровна : другие произведения.

Сын Кроноса