Тишину по-осеннему прохладного вечера почти ничего не нарушало, лишь едва слышная мелодия лилась из приоткрытого окна кирпичного, серого дома:
В твоих горьких, прозрачных цепях
Я не вспомню про липкий страх,
Что в сто раз хуже всяких оков
Душит в редких, коротких снах.
Запах серы и жженых перьев
Мои мысли в себе растворит,
Возродив в моем сердце пламя
Из угля, что давно не горит...
На широком подоконнике, с чашкой душистого чая в руке сидела рыжеволосая девушка. Свободная рука ее как-то задумчиво порхала в смоляных волосах дремавшего юноши, который располагался вплотную к ней в кресле, облокотив свою голову на согнутые в коленях женские ноги.
Мысли медленной вереницей скользили в голове, не мешая умиротворению и спокойному счастью этого момента. Лишь однажды возник невольный вопрос о том, как же все ТАК получилось?
Словно почувствовав это, молодой человек, распахнув поддернутые сонной пеленой, черные глаза, вопросительно взглянул вверх, в туманно-синие, одновременно заключая в свою руку тонкую, чуть теплую ладошку.
- Новый приступ неверия, соня, - ответ на немой вопрос. И ее нежная улыбка, говорящая о том, что все в порядке.
- И когда же ты, наконец, поверишь, сокровище мое, что это все на самом деле? - низкий мужской голос посылает дрожь удовольствия по спине, и девушка невольно вздрагивает, на мгновение прикрывая глаза и крепче сжимая кружку.
- Не знаю, Эспера, правда... И почему ты опять зовешь меня так? - в последней фразе проскальзывает тень нетерпеливого любопытства.
- Как, сокровищем? Или МОИМ сокровищем? - мурлыкнул брюнет, с видимым удовольствием целуя пальцы захваченной ладони. Попытка девушки, пусть и не серьезная, вырвать руку, успехом не смогла бы увенчаться в принципе.
- Хоть так, хоть так..
- Почему ты именно моя, я думал, объяснять не надо, но если ты хочешь услышать... Я никому более не позволю прикоснуться к тебе, кроме меня; никому не позволю быть к тебе ближе, чем на пару метров, даже если это твои друзья. А порой мне и вовсе хочется, чтоб вокруг тебя образовалась мертвая зона радиусом в километр. Не знаешь, почему так? - лукавый черноокий взгляд, и тихий довольный девичий смех в награду, - Ты создана для меня, ты позвала именно меня и ждала меня, так же, как и я жил в поиске тебя, пока не нашел. Так я заслужил право назвать тебя своей, да и ты сама своим обещанием отдала себя мне... Что касается другого вопроса - ты действительно сокровище, для меня. Ну, или драгоценность, самая редкая, самая нужная, самая дорогая... золотая... - широкая ладонь скользнула по слегка загорелой коже Эдель, затем коснулась ярких медных прядей, подтверждая сказанное. - Ты действительно сокровище, - повторил юноша, - и я никому тебя не отдам.
- А если я сама захочу.. отдать себя другому? - из чувства противоречия поинтересовалась девушка. И тут же застыла под колким, жестким взглядом двух обсидиановых глубин. Тут же захотелось откусить себе язык или стукнуться головой о стекло из-за этого острого приступа феминизма. Рука, до этого мягко державшая ее руку, сильно сжалась, делая хватку почти болезненной.
- Если ты и вправду этого пожелаешь, я уйду. Но до того момента... - Эспера резко приподнялся, забирая у нее чашку, и, обхватив за шею, впился грубым, гневным поцелуем. Эдель покорно отвечала, обвив мужское тело руками, понимая, что ненамеренно разозлила брюнета, разбудив в нем и без того сильные собственнические инстинкты.
Оторвавшись от ее губ несколько минут спустя, Эспера продолжил чуть менее злобно:
- А до того момента любая попытка приблизиться к тебе будет наказываться мной, причем наказываться жестоко, - холодный тон говорил о том, что все действительно так и будет, - поэтому лучше заранее намекни об этом своим.. друзьям, во избежание, так сказать; особенно тому шатену с слишком милым лицом, - его голос явно указывал на то, что Эспера не прочь сей факт исправить.
- О, Господи! - раздраженно простонала Эдель, вспоминая, как пару недель назад один ее приятель сделал неосторожную попытку пофлиртовать с ней, пока Эспера отошел в магазин за трепетно любимым девушкой шоколадом. Возможно Алекс - так звали приятеля - думал, что ее черноволосый спутник ничего не заподозрит ввиду своего отсутствия, но, как ни удивительно, оказалось, что это далеко не так: из супермаркета брюнет вышел с ничего не выражавшим лицом, однако в его глазах, остановившихся на Алексе, были видны злость и знание. Заметив это, девушка тогда едва сдержалась, чтобы не ойкнуть, так как поняла, на что именно разозлился Эспера. Сама Эдель, согласно известной ей логике возлюбленного, ничего "криминального" не совершила, но за приятеля было все же немного боязно.
Однако ее молодой человек не стал напрасно тратить слова, лишь демонстративно стиснул "СВОЮ женщину" в объятьях, при этом холодно улыбнувшись оппоненту так, что сия улыбка была похожа скорее на хищный оскал - Эдель еще с первого дня их знакомства заметила, что клыки на обеих челюстях у брюнета чуть более заострены и вытянуты, чем у остальных людей. На ненавязчивые намеки девушки Эспера лишь смеялся и небрежно отмахивался, однако его глаза при этом как-то загадочно блестели, что она понимала, что это отнюдь не игра воображения, так же, как и наличие в ее жизни самого парня.
Вынырнув из воспоминаний, Эдель робко посмотрела на брюнета, ожидая продолжения сердитой тирады, однако наткнулась лишь на ласковую, чуть насмешливую улыбку и теплый взгляд любимого. Тот, видя ее неуверенность, быстро стащил девушку в кресло, усаживая к себе на колени и вручая забытый чай, затем обхватил хрупкое тело руками и с удовлетворенным вздохом положил голову на плече своей избранницы. Его веки опустились.
- Такой соня, - с тихим смешком нежно прошептала Эдель, поднося к губам остывшую чашку.