Хватит клясть тьму, лучше зажги свою маленькую свечку.
Конфуций
1. Техничка
Исповедь Галины Петровны Мышко - учительницы истории в 5 "б" классе
Эта история произошла в канун юбилея нашей школы в 1995 году. Окружили Стасика Жидкова мальчишки - его одноклассники и спросили, как он думает дальше жить.
- На Новый год ты не выставлялся... Мы скидывались на праздники: кто по сто, кто по двести, кто даже по триста тысяч рублей, девчонки и те из дома какие-то пирожки принесли, - начал Артём Сазонов разборки на перемене между уроками. Он был заводилой в пятом "Б" классе.
Его родитель работал директором сталеплавильного "куста" на комбинате и помогал нашей школе. То людей для ремонта подошлёт, за милую душу стараются, не торопятся обратно в металлургию: ни пыли, ни едкой серы, ни окалины в школе нет. То подкинет немного песка или цемента на служебном грузовике. "От чистого сердца", - бахвалился он при встрече, говорил, что "...из собственного кармана" такая щедрость. "Живыми" рублями сорил, закупая тетрадки для ребятни, чьи незадачливые папашки не знали зарплаты полгода и более - печальное было время. Способные люди хвалили рынок, рулили в нём, и даже уважали за долготерпение бесталанных - нас, например, работников школы. Портрет директорского сыночка висел на Доске почета.
После занятий ребята частенько кутили в Доме культуры, от школы - полтораста шагов, и называли такое чаепитие фуршетом - на иностранный манер. Первое время с ними ходили взрослые, но скоро контроль ослаб, и в этом году детвора гуляла самостоятельно. Её лидер Артём Сазонов собирал взносы на новый праздник
- Ты чего молчишь-то, Жидок?.. - надавил он на Стасика авторитетом.
- Я же простудился, Артём... Ты же знаешь об этом... Мамка не отпустила меня на Новый год вместе с вами, - он не имел богатого папки, часто болел и отставал по многим предметам.
- Причём тут мамка?..
- У неё не было лишних денег в кармане...
- Совести у вас не было, а не денег... А куда ты исчез двадцать третьего февраля? Мы с девчатами подались в кафе за мороженым, а ты за угол умчался, словно ошпаренный, книжки читать, которые тебе подарили... И на ответном фуршете Восьмого марта ваши карманы прохудились. Были накрыты столы, играла музыка...
- Моя мамка отдала деньги за этот концерт Галине Петровне.
Я вела у них историю древнего мира, которую Стасик любил больше, чем остальные предметы.
- Опять т- твоя мать, - процедил сквозь зубы Артём. - Врёшь ты, Жидок... Ты отбился от коллектива. Хотя бы разок накормил меня до отвала сластями в школьном буфете, но... не по карману пролетарскому сыну такая щедрость, - он ёрничал, поливая соседа грязью. - Слабо тебе, Жидок, ещё пока девчат ублажать... Умрёшь холостым.
Так, должно быть, острил его папаша. Дети глядели на Стасика, как на изгоя, презирая за почитание старших, за то, что его родные держали в чулках последнюю медь, не надеясь на лучшие времена.
Ближе к обеду в школу приехал градоначальник Иван Алексеевич Митрофанов, и вместо четвёртого урока было торжественное собрание, на котором он произнёс знаменательную речь.
- Сегодня тринадцатого апреля в четверг мы отмечаем день рождения нашей школы. Ей исполняется пятьдесят лет. Она дала путёвку в жизнь не одному поколению горожан. Я учился в ней и работал завхозом после окончания института. Многие наши выпускники достигли немалых высот в науке, общественной жизни, спорте. Здесь занимался Серёжа Фельдман, защитивший недавно степень доктора философии, автор многих научных трудов по атеизму; генерал-лейтенант внутренних войск Александр Петрович Хотимирский - гроза криминала во всей России, правая карающая рука нашего президента; рядовой солдат Хисматуллин Наиль Вазирович, геройски погибший в Афганистане при исполнении интернационального долга в 1980 году, награждённый за это орденом "Красной Звезды" Его именем названа улица нашего небольшого городка, на которой сегодня построена мечеть. За этими партами обучался грамоте замечательный русский поэт и публицист Василий Кочерыжкин, чьи задушевные стихи украшают многие альманахи ближнего и дальнего зарубежья. Неоднократный чемпион нашей страны по русским шашкам Яков Гальперин тоже наш выпускник. Свои самые сердечные поздравления прислал из Государственной думы мой однокашник Савелий Пономаренко. Вместе с ним я кланяюсь в пояс любимым учителям, крепитесь, родные, надейтесь на лучшее завтра, - закончил градоначальник свою небольшую твёрдую речь и покинул актовый зал. Потом говорила завуч, награждала лучших учеников почётными грамотами.
Сразу после собрания отдали зарплату за январь. Анна Сергеевна, наша суровая директриса, была довольна.
- Другие школы не видят от государства ни копейки, их педагоги по-прежнему получают вместо "живых" рублей одно пшено да селёдку по навороченным ценам коопторга.
Коллегам из других школ города всучили вместо денег талоны на продовольствие. Их отоваривали с боем около здания мэрии в старой столовке. Люди давили друг друга в очередях.
- Какое всё-таки счастье, что Пономаренко и Митрофанов не бросили нас в беде на юбилей, - объяснила директриса щедрость власть предержащих людей. Умиротворённые милостью мы стыдливо молчали.
В школе работала техничка. Дети её называли бабушкой. Рядовые педагоги, вроде меня, уважали старушку и обращались к ней просто - тётя Нина. Директриса порою была излишне строга и сердита к этой женщине. Говорила с ней грубо: "Нина, поди-ка, убери полы в спортзале, чего сидишь, натоптали старшие классы"; "Видишь мутные окна в кабинете литературы, отмой их после уроков, скоро пасха"; "Вынеси мусор вон из этого класса, полей цветы, вытри мебель"; "Продезинфицируй все туалеты на первом и втором этажах, и следи у меня, Нина, следи... чтобы мальчишки имели сменную обувь".
С восьми утра и до пяти часов вечера техничка не знала покоя: передвигала после обеда сазоновским работягам столы, с которых они белили почерневшие потолки; готовила им шпаклёвку; цедила известь; вязала мочальные кисти и даже заваривала чай по заказу: "чифириватый купец" или "купцеватый чифирь", "...как на зоне", потом "поднимала со дна большой "пролетарской" кружки "вторяки" и "молодила" их. Работяги были довольны...
Около школьной раздевалки у Нины была небольшая служебная комната - безоконная, узкая. В дальнем её углу хранились веники, вёдра, сушились тряпки, развешенные на верёвке около батареи отопления. В центре стоял старый столик и кресло, обитое дерматином, местами стёртом до белизны. Техничка отдыхала в нём в минуты затишья. У выхода из каморки была прибита вешалка, под нею - полка для обуви. В тот юбилейный день тётя Нина сильно устала. С утра она вытирала мокрой тряпкой следы едва ли ни за каждым прохожим, настолько была озадачена важностью посещения школы властью, а после отъезда мэра снова была уборка - очередная. Ноги гудели. На большой перемене Нина уединилась в своей каморке, повесила сумочку с деньгами на вешалку, прикрыла её рабочим халатом от лишних глаз, собралась пообедать, помыла руки, достала пищу и... уснула, сидя в кресле.
Проснулась от шума. Дверь в каморку была полуоткрыта. По коридору носились мальчишки из пятого "б" класса. Как снежками, они кидались друг в друга мороженым. Их возбуждённые лица были перепачканы шоколадом. Верховодил Артём Сазонов. Одно эскимо попало в дверное полотно каморки и рассыпалось.
- Вот, я тебя сейчас поймаю и накажу, окаянный мальчишка, - закричала тётя Нина вслед Артёму, взяла тряпку, чтобы убраться.
- Бабуля, не кипятись, - проорал он из темноты коридора, куда умчался вместе с друзьями. - Жидок, а-а?.. Где Жидок?.. Угости-ка старуху из общака, поздравь её с юбилеем.
Ещё одно мороженое упало на пол.
"Откуда у этих мальчишек взялись такие большие деньги? - удивилась она. - Сорят, объевшись, сластями, - подглядела на вешалку и упала без чувств. Сумочка была на виду, открыта, пуста. Зарплата исчезла.
Тётя Нина угодила в больничку на десять дней. С пылью мы без неё не справлялись и стыдливо молчали, когда директриса начинала разнос.
- Вы белоручки, - зудела она на каждой планёрке.
Чего лукавить, никто из нас до этого случая даже ни разу веник в руки не брал - ни до, ни после уроков. Пожелтели комнатные цветы, и сазоновские рабочие, оставшись без помощи технички, покинули школу, объясняя своё предательство тем, что производственные печали важнее, нежели беды образования...
"Анна Сергеевна, - слукавил Сазонов-старший, когда его попросили по телефону закончить ремонт хотя бы первого этажа, - мы же с вами договорились, что у моих рабочих будет надёжный подсобник, хорошо умеющий готовить шпаклёвку. Как только ваша Нина вернётся обратно в строй после болезни, я подошлю их, а ныне... очень срочный заказ на выплавку стали, Анна Сергеевна, это большие деньги для нашего цеха и большая честь для меня. Очень немного времени для беседы с вами осталось, простите, Анна Сергеевна, это не телефонный разговор.
И директриса уговорила Нину прервать лечение. Нам же сердито заметила, что все мы - бесчувственные неряхи, не умеем ни красить, ни мыть, ни стирать.
- Вы ни сегодня - завтра утоните в собственном навозе...
Чуть-чуть поостынув от гнева, она извинилась за эти речи и предложила скинуться по триста тысяч рублей, чтобы как-то компенсировать нашей техничке потерянную зарплату. Женщины заворчали, мол, сами бедуем, но раскошелились, как в старые добрые времена.
- Опять непредвиденные общественные фонды пошли... Складчина и колхозы - пережитки социализма... А профсоюзная касса на что нам? - припомнил кто-то.
Анна Сергеевна взорвалась:
- Касса пуста, и забудьте о профсоюзах... Они ничтожны!..
- Тогда кому же мы платим членские взносы, отрывая их от семьи?
Беседа стала сварливой. Мы костерили государственное устройство недобрыми словесами, покуда разумный голос математички, не повернул разговор обратно в гуманитарное русло.
- Да не возьмёт она ваши деньги, не плачьте... А то вы не знаете нашу тётю Нину.
- Если по совести, то их должен отдать укравший... - вот так неудачно я напомнила о себе, и директриса тут же пошла в атаку.
- Кто, вы говорите, её обокрал?.. Жидков?.. Это ваш ученик, Галина Петровна!.. Вы его родителей уже на ковёр вызывали или нет?..
- Да, я ходила к ним в тот же самый день, когда случилась кража...
- И что же они по этому поводу предприняли?
- Матушка огрела мальчишку скалкой у меня глазах, но тот не признался
- А папа?
- Он виновато молчал... У Стасика - отчим.
- Тогда заявите на них в милицию, и пускай они отвечают по закону всей семьёй.
- Я в милицию не пойду...
- Потакая Жидкову, вы формируете личность будущего бандита...
- На которого тюкают все честные дети подряд, а ваш любимый Сазонов в первую очередь, - я вспылила до слёз. - С Нового года одноклассники тиранят Жидкова за то, что его родители бедняки, а он - самый безобидный мальчишка в классе и хочет их дружбы.
- Вам надо бы работать в детском саду, а не в школе, Галина Петровна!..
- А вам, Анна Сергеевна, в милицейском участке...
- Я обязательно соберу по этому поводу педсовет.
Назавтра Нина вернулась в строй. Подачку она действительно не взяла и более - рассердилась, а вечером в школу явился отчим Жидкова Виктор Антонович Черепанов. Измученный жизнью мужчина дрожал перед нами бледный от неловкости за поступок мальчишки, ставшего ему сыном. Заикался, волнуясь, винился ежеминутно как маленький, протягивая помятые денежные купюры то мне, то техничке.
- Я так редко бываю дома, Нина Андреевна. Работа такая, - он обнял ребёнка за плечи. - Простите, Нина Андреевна. Я ему объяснил, что это - нехороший поступок. Такое больше не повторится...
Она спросила у Стасика:
- Ты меня обокрал?
Но мальчишка молчал.
- Нет, не возьму я ваши деньги, Виктор Антонович, оставьте их у себя... Человек невиновен, пока не доказано обратное.
Когда-то Нина была адвокатом. Но случилось сокращение штатов, и, мне кажется, что она ушла на пенсию добровольно, желая бывшим коллегам мирной работы. В ожидании увольнения немногие люди так великодушны. Пишут кляузы друг на друга, ругаются. После её ухода штатную единицу убрали...
Но грех на душе у Стаса остался. Какое-то время одноклассники тюкали мальчишку, обзывали ворюгой. Однажды моё терпение лопнуло. Я отчитала их на уроке.
- Да вы же обжирались всеми его сластями вместе, словно голодные волки, разве это не так?.. Очень, должно быть, вкусно питаться на краденые деньги... Вы - те же воры, поймите, даже намного хуже...
И дети устыдились. Больше они не травили Жидкова. В конце учебного года в мае он подошёл ко мне после урока и тихо сказал:
- Вы меня не простили, Галина Петровна.
- Вот как? А разве я тебя наказала?..
- Вы перестали меня вызывать к доске, а я люблю Историю, я учу её, очень, очень...
- Хорошо, я исправлюсь...
Неожиданно он продолжил беседу вопросом о краже, уже забытой.
- А почему бабушка Нина не взяла деньги, которые мой папа хотел ей отдать?
- Для неё ты остался честным, а папа твой совсем ни причём.
Я ему объяснила, что тётя Нина иначе поступить не могла:
- У неё не было доказательств того, что ты её обокрал, - и привела исторические примеры, когда палачи пытали подозреваемых прежде, чем убить. - Имеющие власть и силу чиновники хватали любого слабого гражданина и безнаказанно мучили его всласть до самой смерти. Многие, не выдержав пыток, признавались даже в том, чего не делали никогда. От этой государственной неправды и клеветы нас защищает принцип презумпции невиновности. Но и доныне он нарушается повсеместно. Обращаться в милицию мы не стали. Там бьют посильнее мамки... Тётя Нина - честная женщина.
- Я это знаю...
- Ты должен раскаяться...
- Мамка сегодня сказала мне рано утром о том, что у меня скоро будет братец или сестрица, что надобно повзрослеть и стать ответственным человеком. Этим летом я буду работать на мойке автомашин...
Мы какое-то время молчали, я с грустью, а он с надеждой на лучшее завтра. Потом Станислав помог мне собрать учебники и проводил до учительской, как настоящий джентльмен. Прощаясь, поклялся:
- Галина Петровна, я верну эти деньги Первого сентября...
2. Дворец с ватерклозетом
первая исповедь Станислава Жидкова
Летом во время ливня в нашей школе обрушился карниз, и стоявшая в нише под ним скульптура горниста была безнадёжно повреждена. Её каменные обломки упали около тротуарной дорожки на клумбу. Поломанные цветы увяли. Под крышей зияла трещина, из которой время от времени высыпался песок... В прессе по этому поводу появились ядовитые фельетоны. Писаки подняли вопрос об аварийности старых зданий. "Вот, если бы под этим карнизом стояли живые дети, а не железобетонный идол социализма, - сварливо ворчала одна подведомственная газетка, - то случились бы жертвы, была бы верная смерть". Завязалась великая кутерьма. Ответственные работники очухались и после непродолжительных служебных экскурсий на место аварии приняли решение: "Школу закрыть, а стены её разрушить до основания, чтобы в дальнейшем никто не пострадал". Сказано было, сделано.
Хозяин автомойки, где я трудился во время каникул, зажал, было, денежки - мою зарплату, мотивируя свою жадность тем, будто я оцарапал старыми тряпками две фешенебельные машины "бандитов". Так и доныне ещё любезно величают людей, преуспевших на рыночном поприще в криминальные времена, нечестно платящих налоги в государственную кубышку, ставших примерами для подражательства подрастающим из малого бизнеса прохиндеям.
- Я возместил им за перекраску и ремонт, - орал хозяин. - Это ты мне должен остался, щегол!.. И скажи спасибо, что уходишь отсюда вон... живой и невредимый.
В милиции, куда я подался в поиске правды, мне заявили, что денежки мои отобрать у хама не могут. Для этого нужен хотя бы какой-нибудь трудовой договор, заверенный на бумаге, а я не знал что это такое. Более умные мальчишки язвили: "Ты - лох, ты - дешёвка. Ты - потная лошадь, на которой катается каждый, кто захочет". Моя беда оказалась желанной для коллектива. Но заработанные в мыле копейки всё-таки отжал у хозяина автомойки мой отчим. Неказистый, худой, уже ослабший от жизни, он не смирился перед неправдой и вывел обманщика на чистую воду. После непродолжительного скандала, лукавый работодатель рассчитался и даже поклялся в том, что все машины были помыты мною честно и срочно, что не платил он бандитам ни за какие ремонты.
Школу снесли... Мы перешли учиться в другую. Во время этой реструктуризации бывшая наша техничка бабушка Нина осталась без работы навсегда. Она переехала в пригородный посёлок, откуда родом, доживать в одиночестве на пенсию, предложенную собесом. Я конечно бы мог её найти и рассчитаться с долгами, заработанных денег хватало, но должной душевной отваги не проявил. Галина Петровна устроилась на работу в интернат для слабоумных детей. "Вот и пускай себе нянчится с хулиганами", - шептались её коллеги, не попавшие под сокращение штатов. Мой отчим как-то проговорился: "Твою любимую историчку наказали за кражу денег, совершённую тобой... Она не верила в это". Был педсовет. Его участники долго "перебирали по косточкам" все критерии воспитательной работы Галины Петровны и лучшего места в городе ей не отвели. Бывшая директриса Анна Сергеевна вскоре после этого сборища перебралась на повышение в Белый дом. И доныне она курирует что-то важное в отделе образования.
Поздней осенью я случайно увидел Галину Петровну в старом районе города, позабытом коммунальными службами. Пахло тленом деревянных построек. Листья, разбросанные повсюду деревьями, сморщинились и поблекли среди такой же пожухшей в зиму травы. Дорожные лужи замёрзли, но свежий утренний лёд под ногами всё ещё потрескивал и гнулся. Боясь поскользнуться, моя бывшая учительница осторожно шагала навстречу восходящему солнцу. На ней было синее драповое пальто. Серый пуховый платок укрывал голову от ветра, порывисто дующего навстречу. Мне захотелось окрикнуть Галину Петровну, догнать её, но... стало стыдно, а вдруг, она напомнит про деньги, которые я поклялся вернуть нашей техничке Первого сентября? "Можно, конечно, соврать, будто бы я не знаю, где проживает Нина Андреевна ныне", - но я не решился на смелый шаг и отстал.
- Что ты хочешь себе купить? - спросила мама под Новый год. - Твои деньги целы...
- Не знаю. Решайте сами...
Она отвела меня за руку в ателье. Я нарядился в модный костюм и в чём-то "...стал походить на сазоновского папашку", - улыбались родные. Но, глядя в зеркало, отводил от себя в испуге глаза. Сегодня такие взгляды я часто вижу на улице в предвыборное время на баннерах у кандидатов по наши души. В них отсутствует совесть.
Прошло десять лет... После службы в армии я устроился на работу в автотранспортный цех. Наши "Белазы" обслуживали карьер, где шла добыча известняка. Очередные реформы правительства оттолкнули Россию обратно в пучину зла, откуда она едва-едва поднялась после двухтысячного года. Отчим состарился. У него случился инфаркт, и была уже инвалидность, но по-прежнему он "халтурил" до темноты, - подрастала Настёна - моя сестрица - художница. Рисование было самым любимым её школьным предметом. После уроков девочка продолжала учёбу у живописца в зале искусств. И я, и матушка, и отец узнавали в её художествах вещи, окружающие наш быт. Девочка рисовала натюрморты. Ни минуты никто не сомневался в том, что это призвание. Настёна мечтала об учёбе в Москве. Мы не щадили себя в работе, пытаясь скопить хоть что-то для осуществления этой детской цели.
- Ты знаешь, у кого я подрядился калымить, - поведал отчим.
- Нет, ещё не знаю... И у кого же?..
- У Юрия Александровича Сазонова... Ты учился вместе с его Артёмом.
- У великого металлурга?
- Он уже не великий металлург, скорее он - великий администратор...
Как-то на комбинате случилась большая кража ферросплавов, и кто-то донёс, что Сазонов её организовал. Факты не подтвердились, но собственники расстались с этим "большим" человеком без сожаления. Однако без дела шельмец не остался и подался во власть. На скорую руку в мэрии ему отвели дубовый стол, и время от времени Сазонов-старший печалился о стратегическом развитии города.
- Я, Виктор Антонович, скорее поднялся в этой жизни, нежели опустился, - похвастался он отцу. - Если, вот, только в зарплате потерял... И то - чуть-чуть... Зато какая большая гора ответственности свалилась с моих широких плеч навсегда... Да и всех денег на этом свете не заработаешь... Вот и живу я в своё удовольствие, словно студент: безответственно, молодецки... щупаю молоденьких женщин по кабинетам... Разве это было возможно на комбинате среди окалины в горячих цехах в ожидании плавок?.. А в прошлую среду мы с мэром выезжали на охоту... Убили зайца. Он достался ему.
- Иван Алексеевич Митрофанов - меткий стрелок? - так звали градоначальника.
- Нет... Промахнулся... Это его собака настигла подранка, задетого мною. Ты представляешь, Виктор Антонович?.. Наш Митрофанушка завёл себе псарню. Целая свора гончих у него на подворье питается остатками общепита... Но не помоями, я тебе скажу, а перловкой, оплаченной нашим мэром по совести, честно, по рыночным ценам... Ты гриву-то подними, не сверли под ногами землю, я в этом клянусь... И у каждой его собаки - своя конурка, свой вольер - по научному, чтобы не передрались от зависти за лучшую пайку. Острит зараза-мэр: пора бы возрождать нам охоту на широкую ногу, полномасштабно, "по-троекуровски", стало быть, почитает Пушкина - грамотей. Смекаешь, Виктор Антонович, я про Дубровского говорю, боится разбоя... Великодушно отдал мне на воспитание старую пегую суку... Бери, мол, её и береги пуще денежных накоплений, расти экологически чистой и злой... Не дай зачахнуть доброму начинанию. Приеду, проверю, уволю, ежели что, с муниципального поста на нищую пенсию... С голоду подохнешь, глотая слюни у магазина...
- Как звать собаку-то?..
- Афина
- Где же она сегодня живёт?
- В Старом городе, в коридоре, в квартире, с моею женою наедине...
- Это не дело для собаки возиться в прихожей...
- Совершенно согласен... Но покамест, увы, я ещё не достроился здесь, и лучшего места в мире для этой суки нет... А какая всё-таки ценная псина мне досталась! Ты-ы даже не представляешь... Тут же нашла себе дорогу в туалет... Смывает по-человечески за каждым из нас, прежде, чем утрёмся бумагой - хвать зубами за рукоятку бочка - служит разумно и честно... Да и сама туда же ходит - на унитаз: и по малому, и по-всякому... Породистое животное - гончая масть... Вот только накрою особнячок и тут же возведу у забора для этой суки дворец с ватерклозетом...
- Да будет вам изгаляться, Юрий Александрович... К чему такие излишества?..
- Ты со мною не спорь!.. Вот приедет любимый мэр с воспитательной работой по наши души, и я ему нос утру фаянсом... из этого дворца... Вот, мол, какая забота нужна собакам!.. А вы - вольеры... Вот, - скажу я ему в лицо, не отворачивая глаз, - какая дрессировка проделана мною за этот отчётный период!..
Около года мой старик достраивал сазоновский особняк: нянчил буквально каждый кирпич, проходивший через руки: выкладывал стены, перегородки; выполнял монтажные, столярные, стекольные работы, и венчал белокаменные палаты властелина затейливым узорочьем - под русскую старину. Весною, едва растаял снег, хозяину завезли на участок плодородную землю. Податливая и липкая, словно пластилин, она оставляла на ладонях масляные пятна. В наших скупых степных краях такой землицы не отыскать. Отчим спросил:
- Откуда?..
- Из Запорожья, - гордо ответил Сазонов. - Оттуда немцы её вывозили вагонами ещё в сорок втором году - в Германию.
Два хоппера с украинским чернозёмом пересекли четыре границы. Три самосвала бесперебойно работали двое суток, доставляя прибывшую землю от станции на хозяйский участок. Отчим её вручную раскидывал в самые дальние углы огорода и культивировал первые посевы: делал грядки, рыхлил их, позже - охорашивал саженцы и выращивал урожай, а между тем...
...в сазоновском доме продолжались работы. Ближе к осени в нём появились тепло, канализация, вода и свет. Шла отделка помещений. Её выполняли две пожилые штукатурши. Дело спорилась, но охочий до современных "нанофикаций" заказчик не выпускал из рук строительный уровень, контролируя качество выполняемых работ, указывая женщинам на их производственные огрехи. То пузо найдёт на стене посередине комнаты: "...правило гнётся"; то яму вдруг - сложенная вдвое газета проходит под этим правилом, "...словно сквозняк"; то выявит, будто не по отвесу натёрты откосы окон или дверей.
- Где угол рассвета? - покрикивал Юрий Александрович на работниц, понукая их деньгами, которые, якобы, платит впрок, и заставлял повторно переделывать и выравнивать и без того уже чистые, гладкие стены. Наслаждался властью над убогими мастерицами, не имеющими достатка. - И убирайте, убирайте, убирайте под собою почаще и почище... Нечего тут грязь ногами месить, не у себя, поди, в квартире живёте.
На заключительном этапе строительства (стояла поздняя осень) он привёл во дворец какого-то доморощенного художника-оформителя. От того пахло водочкой. Барину захотелось, чтобы в центральном зале стало как в божественном Храме.
- Я то, конечно, атеист, - величаво признался хозяин. - Воспитан в старосоветские времена и этого не отнять до самой смерти, но моя жена подалась в православие. Вот и хочу я, чтобы на этой центральной стене была нарисована Пречистая Дева Мария, которую она поминает ежедневно и еженощно, не желая перечить мне, как прежде бывало, недобрыми словесами... Сумеешь ли ты такую намалевать или не сумеешь, чтобы не стыдно было мне перед высокими гостями?
- Запросто, - ответил художник. - Качество работы зависит от полноты налитого стакана.
- И чтобы белые ангелы, а не черти порхали у этой Богоматери над головою!.. Я всё же с мэром - накоротке, да и новый управляющий директор на комбинате, хоть и нагнал меня с работы за ферросплавы, приятель мне и самый главный налогоплательщик в нашу городскую казну, стало, быть, спонсор, он тоже приедет на новоселье.
Когда моя сестрица Настёна узнала, что папка ежедневно общается с человеком, рисующем Богородицу, то она напросилась в помощницы, и всякий вечер послушно убирала в той комнате, где проходили эти работы. Но дела у мастера не клеились. Художник изрядно выпивал и однажды опрокинул две или три баночки с красками на пол, нагнулся за ними и шлёпнулся, поскользнувшись. Его измученное лицо было покрыто киноварью, когда на объекте появился Сазонов. Он рассердился на забулдыгу, начал его чихвостить на все лады, беспощадно и беспардонно - так, как прежде ругал отделочниц.
- Всё хорошо, - оправдывался детина. - Всё будет очень прекрасно... Юрий Александрович, дайте, пожалуйста, мне ещё одну неделю и водочки, чтобы закончить шедевры, - он заикался.
- Ты испортил моё жилище...
- Дяденьки, не ругайтесь... Я всё исправлю, - вмешалась Настёна.
- А ты кто такая? - спросил хозяин.
- Я папина дочка...
Сазонов опешил. Он удивлённо глядел на девочку, ловко собирающую с пола пролитую краску.
- Зачем ты её обратно в баночки выжимаешь?.. Она же негодная, грязная?..
- Рисовать... Такие краски очень дорого стоят, - ответила Настя.
Давно не общавшийся с детьми, Сазонов смаковал каждое слово. Он, было, остыл от гнева, оттаял, но недобросовестный художник всхрапнул и свалился вторично на то же место, очищенное от грязи. Хозяин его поднял:
- Бери белила и закрашивай эту стену, мазила... и - вон отсюда... Водки я тебе больше не налью, не канючь. Ты плохо рисуешь...
Настёна опять заступилась за человека:
- Он хорошо рисует, дядя Юра, только ему ещё нужно многому научиться у меня, - я думаю, что так поговаривал живописец, у которого сестрица брала уроки в зале искусств. - Можно я немножко поправлю эту картину?..
Бесы покинули владыку. Он великодушно махнул на всё рукою и на целую неделю умчался охотиться в Казахстан.
Назавтра Настёна переоделась в старый костюмчик, и за три-четыре штриха картина преобразилась. Бог ли помог или сказалась усидчивость, с которой она три с лишним года послушно рисовала скучные натюрморты в студии у настоящего живописца, мы про это шептались вечерами за столом, когда она уже засыпала, утомлённая творчеством. Наслышанные от нас об этом чудесном даре соседушки не поленились примчаться на барскую дачу, чтобы в отсутствие её хозяина воочию увидеть чудо, сотворённое ребёнком. Даже сазоновская супруга трижды заезжала посмотреть на новую Богородицу. В последнюю очередь с нею прибыл священник. Хозяйка спросила в испуге: "Батюшка, нет ли ереси в нарисованном?". Тот твёрдо ответил: "Ереси нет, и даже не может быть в душе столь раннего возраста, не понимающей о чём пекутся люди вокруг". И хотя не к месту около Богородицы появился ягнёнок мультяшного вида, более похожий на Бэмби - на оленёнка, священник благословил сестрицу на подвиг. Только я ещё не видел этого чуда...
Рабочие, отдавшие душу "великой стройке", желали расчёта. Были отмыты окна, за ними столы и стулья, с которых производились работы. Появился старый диван и маленькие качели. В них на страже художества сидела Настёна. Не денег, а похвалы она ожидала от человека, разрешившего ей на равных трудиться вместе с взрослыми. Но Сазонов вернулся из Казахстана холодный, с ним была собака. Как ни в чём не бывало, она в первую очередь протиснулась в туалетную дверь, и спустя минуту оттуда послышался звук смываемой воды. Потом дрессированная особа поднялась в центральный зал и по-хозяйски прыгнула на диван.
- Юрий Александрович, - начал беседу отчим, - все работы закончены. Можно вселяться.
- Сейчас не могу, - нахмурился барин.
- Проблемы?..
- Мэр осерчал на меня за то, что я охочусь лучше, чем он. За всю неделю наш Митрофанушка ни одного меткого выстрела ни разу не сделал. И потребовал от меня намедни почти невозможное... Чтобы я ежедневно выходил на работу на целый час раньше, нежели он, и уходил с неё своевременно - в пять ноль-ноль!.. И никаких охот и рыбалок в рабочее время... Вот и боюсь я нашего мэра, уволит зараза, предупреждал...
- Это предвзятые страхи, мнимые, Юрий Александрович... Как же ему без вас-то?
- Такие люди, Виктор Антонович, от зависти способны на всякую подлость. Мне же отсюда в город вовремя не добраться...
- Это печально...
Сазонов разговорился:
- Сын ошивается в Москве в "Академии государственной службы"... Ему необходимы большие деньги для взяток профессорам. Мне надо работать. Я хотел, было, чтобы жена моя сюда переехала до весны и освоилась, но та - горожанка, боится жить в одиночку, привыкла - под боком я. Лукавит: "Не ровен час бомжи или иные нехорошие люди придут попрошайничать или убьют меня на старости лет". "Дам я тебе на этот случай моё ружьё", - говорю, а она - в ответ: "Я стрелять не умею". "Вот и научишься, хитрого в этом деле нет, - объясняю, - пиф-паф и вызывай себе "Скорую" или милицию пострадавшим". Но нет же, - не убедил... Вот и оставлю я здесь на воеводстве мою Афину да вот этого самого бомжару, ты его знаешь, - он пренебрежительно кивнул головой на художника, который тоже явился в этот день за деньгами.
Сазонов остановился около Настёны и уставился глазами на стену.
- Ишь, как хороша твоя Богородица!.. - молвил он тихо. - Вот что, Виктор Антонович, я грешным делом подумал про твою дочку, а не могла бы она раз в неделю приезжать в этот дом и убираться в нём. Я буду платить... Немного, но хватит: и на краски, и на кисточки, и даже на багеты...
Отчим промолчал. Дома он признался, что не хочет того, чтобы его Настёна стала служанкой... А ещё через неделю умер после второго инфаркта. Я подался к Сазонову за деньгами, он недоплатил ему за работу, но хозяин заверил, что рассчитался со всеми своевременно и сполна. Спорить не было сил...
Через трое суток после похорон я работал в ночную смену. В последнюю ходку отвёз на сазоновское подворье пустую породу. Снёс "Белазом" забор и рассыпал мёртвые камни по земле. Чтобы она навсегда перестала плодоносить, укатал могучими шинами весь огород. Впопыхах наехал на угол дома. Из возникшей пробоины тут же послышался злобный собачий лай - крепость сопротивлялась. Приподнявши тяжёлый кузов машины, словно таран, я ударил им в парадный фасад. Стена тут же рухнула, поднимая облако пыли. Дрогнула крыша, роняя черепки... Мне захотелось уничтожить этот особняк навсегда. Но, собираясь для новой атаки, вдруг, я увидел картину, нарисованную Настёной. В пробитом проеме, словно в тумане, появились божественные лики. Это была Пречистая Дева Мария с ребёнком на руках. Поодаль валялся мертвецки пьяный сторож. Тут же в камине весело прыгали огоньки, подгоняемые ветром. Я образумился, оглянулся, остыл. Чернели поселковые окна. Соседи не вздрогнули, не проснулись, не вышли навстречу со мною, чтобы остановить злодейство. Только Афина с гневом бросалась на колеса автомобиля. Мелкий, колючий снег катился позёмкой по первому льду...
3. Феодор, оглянись!..
Исповедь отца Феодора
Я выстроил церковь...
Поставил на высоком холме четыре дубовых клети и соединил их в нечто архитектурное переходами. Вырубил окна, двери, сделал крылечки. Обналичил всё это резными узорами под православную старину. Получилась хоромина. На куполок, а он у меня один, водрузил медный крест. И начал службу...
"Как вы до этого докатились?" - ехидно спросил у меня один молодой газетчик, не нюхавший в жизни ни пороха, ни тюрьмы.
Отвечаю - торжественно и печально. Я не скрываю этого никогда. Впрочем, обо всём понемногу и по порядку.
Долго хранился мой серебряный крестик в старой деревянной шкатулочке, оклеенной мелкими морскими ракушками. Туда же мои родные складывали памятные медали за доблестный труд. В советские времена владыки не жалели почёта для работяг. Мне тоже хотелось иметь какой-нибудь значок в этой коллекции. И маманя, желая меня утешить, положила в неё мой нательный крестик. "Это - твоя награда... Вырастешь, заслужишь другие, но не думай, что они будут весомее и ярче", - мягко сказала она. В моё пионерское прошлое о вере в Бога было зазорно даже подумать. "Будь готов, всегда готов", - вертелось на языке у детворы вместо молитвы. Я, между прочим, и доныне - "совок", несмотря на то, что "по жизни" уже священник целых двадцать пять лет, и должен, казалось бы, злословить ежеминутно по поводу политики той, уже преданной нами, страны по отношению к религии да вышибать деньгу на отпевании вчерашних богоотступников - горе-марксистов, но... очень люблю поминать свое детство добрыми словесами. Я гордился родными, их трудовыми наградами, радостно слушая рассказы о том, как они построили город, в котором мы жили. А ныне вот (не горести, нет, хотя и этого не минуло, вкусил я и крови, и пота - солёной была водица моих потуг), ныне я до изжоги ощущаю лицемерие господ, преклоняющих колени в моём дому, не сотворивших ничего замечательного в жизни, но имеющих много возможностей это делать.
Недавно один индустриальный воротила подарил моему приходу новый японский джип "Toyota Land Cruiser". Этот человек верховодил на предприятии, чье имущество уходило с молотка для зарплаты рабочим, им задолжали почти за год. Стартовые цены были невелики. В предчувствии халявы "голодная" городская знать смотрела на это с вожделением и торговалась за всё подряд. Приходили даже из мэрии. Юрий Александрович Сазонов, наш сегодняшний кандидат в законодательное собрание области, как-то в приватной беседе со мною сознался.
- Я тоже хотел эту машину, Федя, для уикендов. Предлагал директору комбината почти миллион рублей. Но мне в отместку или на зависть он её подарил тебе, Пережиток капитализма... Душу свою спасал от божьего гнева, должно быть, за нецелевые растраты денежных средств.
Когда-то мы с этим Юркой вместе росли... Вообще-то, я - Артур. Но иерей, окропивший меня водою в детстве, нарёк иначе - Феодором. Артур - не православное имя. Я неосторожно сболтнул об этом в школе, и одноклассники тут же стали меня дразнить: "Ты - пережиток капитализма", - а верховодил ими всё тот же Юрка. Как-то на улице после уроков он сорвал с меня галстук, желая воочию убедиться, нет ли под ним креста. Я тогда отрёкся от Бога, но "погоняло" прижилось... Только, вот, Бог меня не предал ни на минуту...
Едва мне стукнуло восемнадцать лет, я попросился в Афганистан. Это сегодня отлынивают от службы все кому не лень и даже гордятся этим, порою ссылаясь на нашу религию, якобы, не позволяющую брать оружие в руки. Мы же грезили армией, мечтали о службе...
Вначале была учебка. Парашютные десанты, вылазки, марш-броски, стрельбы на полигоне. Меня научили драться в рукопашном бою. Я скоро окреп. Перед самой отправкой в горячую точку из дома пришло письмо. Между листами бумаги в нём лежала маленькая икона и... крестик - забытый с детства, родной. Матушка писала: "Тут же надень его, сынок... Не стыдись больше Бога, как раньше - тебя поймут... Твой дедушка был православным солдатом. Он прошёл три войны и умер с молитвой после ампутации ног. Это его икона. На ней изображён Микола Угодник. Положи её около сердца в кармашек. Она тебя сбережёт на поле брани". И чудо произошло...
Как-то во время боя я услышал громоподобный голос Бога: "Феодор, оглянись". Позади, в пяти шагах, у камня стоял моджахед. Он целился в мою голову из автомата, но почему-то не стрелял. Его уничтожил мой товарищ. После сражения мы осмотрели оружие того человека. В патроннике у врага зациклил старый патрон.
- Ты, наверное, часто "рыбачил" в детстве?.. - заметил мне взводный, глядя, как я застирывал брюки в холодном ручье по возвращению в лагерь.
Во время прошедшего боя я обмочился от страха смерти
- Больше не повторится...
- Да, ладно, не хлюзди!.. Это нормальный животный инстинкт.
Впоследствии я не ел и не пил в предчувствии заварухи, дрался отважно, и, когда вернулся домой после службы, в нашу семейную копилку легла боевая награда - орден. Только нательный крестик я уже не снимал с груди никогда. От пота он почернел, как от копоти, вместе с цепочкой.
Этой зимою в нашей церковной лавке обжилась мышка. Более месяца она пугала шуршанием сестёр, таскала у них из-под носа сухарики, а, удирая, царапала книжки на полках. Женщины кипятились; принесли голыши величиною с кулак и открыли охоту на плутовку. Но мышка была проворней.
- Батюшка Феодор, - обратилась ко мне Елизавета - старшая сестрица, - это еретическое животное надобно извести...
Я заступился за мышку. Сказал, что нужды в её истреблении нет.
- Она такая же добрая тварь, как и мы с вами, а еретической не может быть по причине того, что несознательна. Мышкам учёности не дано.
Сёстры не успокоились. Назавтра в лавке появился пузатый, дымчатый кот Пресвитер. Первый же ротозей, услышавший кличку, отметил, что это - богохульство.
- Он мышелов, - объяснила ему Елизавета.
- Я знаю эту породу - кошак английский... Он очень дорого стоит и не всякому фраеру по карману... Откуда деньги? - заорал ротозей.
- А ты не заглядывай в наши карманы!.. - ответила женщина.
- А вы живете по-честному!.. Триста долларов - кот!..
Желая поумничать, многие люди цепляются к нам, источая обиды и зависть.
Когда, поднявший этот хай, человек ушёл восвояси, я сердито заметил Елизавете:
- Смените кличку коту. Он прав... Это действительно богохульство...
Но та перешла в атаку, не соглашаясь.
- А разве не богохульство, батюшка, длинноухий пятнистый олень?.. Ваша премилая Настёна Черепанова выдаёт его за серого ослика, на котором приехал Иисус Христос в Иерусалим, проповедуя царство небесное.
- Ишь, ты куда хватила, сестрица... Настёне двенадцать лет. Ослика она в жизни ни разу не видела, а то, что он у неё похож на Бемби - очень даже неплохо. Хулы в этом нет...
Маленькую художницу Настю в городе любили больше, чем клириков. Она торговала рисунками на толкучке. Вначале писала волшебников и волшебниц из Изумрудного города, но эти премилые картинки не покупали. И тогда Настёна сменила сказочную тему на "рыночную" - библейскую. Но не лихва, а забота явилась причиной её взросления. В десять лет девчонка осталась без отца, а недавно, мне рассказали об этом люди, матушка у неё тоже слегла, и, по-видимому, надолго, врачи обнаружили рак. Старший единоутробный братец Анастасии Станислав Жидков был осужден по сто шестьдесят седьмой статье. Его невесёлое дело и доныне во языцех у населения. Пять лет назад у Сазонова, в его двухэтажном коттедже, кипели отделочные работы. Девочка приходила на эту стройку вместе с отцом. Папка имел инвалидность и официально нигде не работал. За это врачи бы его лишили мизерной пенсии и льгот. Тайно больной немного подрядничал у богатых, а дочка ему помогала в уборке помещений и наблюдала за художником, рисующим картину в главном зале. Она уже два года обучалась тому же в школе искусств. Но "придворный артист" неумеренно выпивал. Дела у него не клеились. Когда же хозяин его прогнал, Настёна дорисовала художество. Владыке понравилось. В награду он неосторожно предложил девчонке работу уборщицы в новом доме. Братец об этом узнал и разрушил особняк.
Прошедшим летом на Троицу в церковь пришла необычная делегация - офицеры из ФСИН. Они неумело крестились и суетливо носились по залу в поиске места, где можно поставить свечи за здравие ближних. Я помог разобраться.
- Батюшка, нас послал генерал, - осторожно обратился ко мне полковник после прочтения молитвы. Для начинающих христиан она написана на бумаге и висит у подсвечника на стене, как подсказка. - В нашей колонии скоро праздник. Мы тоже воздвигли небольшую скромную церквушку... Но всё же она повыше, чем ваша, эдак, метров на десять... Купола в позолоте...
Я улыбнулся начальнику.
- Насколько мне известно, у вас пустуют цеха промышленной зоны, а государству наши духовные проекты не по карману... Вы как-то разбогатели?
- Гм-м... Принудительный труд действительно запрещён... Так что, это не наша вина в том, что цеха пустуют. Но чтобы досрочно освободится, многие зеки сегодня затягивают с воли кирпичи или лес... Иные из них имеют большие доходы безо всякого производства, я бы сказал - криминальные деньги, - он пошуршал немного пальцами так, как это делают рыночные торговцы, решая свои меркантильные вопросы в переговорах, - недавно один авторитетный цыганский баро пожертвовал два миллиона рублей...
- И все они до копейки ушли на реконструкцию ФСИН?..
- А как же иначе?.. Конечно на реконструкцию... Но не подумайте плохо, батюшка... Вы тоже так же живёте...
- Я живу от того, что приносят честные люди... По-христиански...
- Мы, к сожалению, имеем дело с людьми нечестными, но богатыми... Однако ваша машина дороже стоит, чем наша церковь - три миллиона рублей...
- Мне её подарил директор металлургического гиганта. Это - не криминальная взятка...
- Я очень вас уважаю, отец Феодор... А не могли бы вы на этой самой машине заезжать в нашу колонию?.. Ну, хотя бы по выходным?.. Не бесплатно, конечно... Воспитательная работа сегодня должна учитывать православие и иные религии заключённых. Этого требует наше вышестоящее руководство. Мы уже привлекли к себе внимание мусульман и адвентистов седьмого дня. Первые - омываются в обеденном зале столовой между приёмами пищи, а вторые - парятся среди книг в школьной библиотеке. Вы же... будете в храме... превыше всех.
- Ну, раз так - появлюсь... И тюрьма, и война, и голод приводят к очищению человеческой души.
- Действительно... Очень пенитенциарный подход... Немало вчерашних солдат сегодня отбывают наказание за решёткой. Им просто необходим хороший священник.
- Отравлять наших людей адвентистами я не позволю...
- Значит, договорились...
Недавно во время шмона, проходя по территории лагеря, я увидел в куче отобранных у зеков вещей рисунок Настёны Черепановой. Он покоился в лакированной рамке под стеклом, разбитым при падении наземь. Осколки не тронули бумагу, напротив, ощетинившись наружу, как надолбы, защитили от поругания и Христа, и библейскую легенду, а также неправдоподобного пятнистого ослика, о котором вспоминала Елизавета. Заметив, как я печально рассматриваю эту картину, тут же стоявший молодой офицер, виновато буркнул в оправдание беспорядков.
- Сначала подлые зеки ограбят какую-нибудь старуху на улице, отберут у неё последние деньги на полторашку вонючего заморского пива, а потом начинают неистово молиться в тюрьме за здоровье потерпевшей... И дерутся около вашей церкви по вечерам, ревнуя друг друга к Богу...
- Можно мне эту картину подобрать, товарищ старший лейтенант?
- Эй, - надрывая гортань, заорал обрадованный начальник старому забитому всеми зеку, выносившему в это время мусор из общежитий, - поди-ка сюда, Корыто, принеси-ка отцу в подарок из моей каптёрки ту самую посыпанную камнями бабу, которую я отшмонал позавчера в сувенирке...
- Артемиду?..
- Да, да, Артемиду...
Снижая тональность, служивый обратился ко мне.
- Да не срамная она нисколечко, батюшка, Артемида. Одетая в драпировки - искусство, а не подделка... А пегого ослика вы оставьте в мусорной куче... Разве бы он валялся вот так, на плацу, открыто, если бы что-то стоил? Я бы сам его зашмонал...
- Нет, не хочу Артемиду, спасибо...
Я поднял рисунок Настёны и осторожно, словно хирург из раны, извлёк все осколки. В церкви уже, у зека, выполняющего обязанности дьяка в моё отсутствие, поинтересовался:
- Послушай, а ты не знаешь, в каком отряде живёт Жидков?.. Мне бы его увидеть...
- Найду, - отозвался помощник.
Внешне невольники во многом похожи друг на друга. В обличие чёрные, как вороны, лысые, при улыбке почти у каждого сверкают во рту коронки или осколки жёлтых зубов. Лица - в гармошку, в морщинах, словно картофелины, не съеденные в зиму, кажутся злыми даже у молодых. Я протянул Жидкову его рисунок:
- Это должно быть подарок твоей сестрицы, Стас?
Но он его не взял.
- Не надобно, батюшка, у меня его опять отшмонают или разобьют.
Станислав замолчал, глотая горечь. Его кадык, словно поршень, толкал обиду обратно в душу, откуда она готова была извергнуться плачем. Через минуту мой собеседник собрался и сухо пояснил:
- Мне не положено иметь такую картину... В тумбочке она не помещается, а повесить её на стенку - нельзя... Вы бы не сохранили эту картину в церкви?.. До лучших времён?
- Ты скоро освободишься?..
- Навряд ли... Мне уже отказали в УДО однажды, за мною - иск, а терпило неумолим ни на копейку...
- Он просто принципиален... Ведь, ты же угробил его хозяйство. Зачем?..
- Обидно мне стало... Этот старый тошнот унизил мою сестрицу, предложивши ей поработать немного в его шикарном доме уборщицей, а она - художница. Ведь, не каждому человеку дано рисовать так, как она рисует. Но должна же быть хоть какая-то правда в этой стране, поедаемой властелинами?.. Бездарный физический труд коварен, лучшие силы уходят вместе с ним навсегда, и жизнь проходит безрадостно, горько... Господи!.. Я хотел справедливости, но ни-че-го не добился... Моя сестрица отныне - торговка, которую безнаказанно оскорбляет всякий серый люд...
- Это не так, Станислав... Я видел её недавно. Она - молодцом.
Но он не услышал мои слова, продолжая лечить свою воспалённую душу раскаяньем.
- Матушка скоро умрёт, не дождавшись меня до дому.
Я его перебил.
- Что ещё, кроме денег, мешает освободиться?
- Кроме денег?
Мой собеседник очнулся, задумался о насущном.
- Судьи потребовали справку о том, что я буду трудоустроен, а ту контору, где я работал, отдали в чужие руки и перепродали неизвестно кому...
- Ты станешь работать в церкви...
- Дьяком на колокольне?..
Он саркастически улыбался.
- Рабочим, - строго ответил я. - С минимальным окладом - в четыре пятьсот... И больше не обещаю...
План уже созрел. На следующий день я дозвонился до Сазонова и продал ему новый японский джип "Toyota Land Cruiser". Вот наша беседа:
- Послушай-ка, Юра, здравствуй...
- Здравствуй, Артур... Чем-то могу быть полезен церкви?
- Возьми-ка мою машину в качестве иска за особняк, который разрушил Жидков... Она тебе по душе, я - знаю...