Аннотация: Что может уничтожить мир? Цикл насилия, бессмысленного, бесконечного. А вот что будет вместо нее?
Он приходит всегда под утро. В пять-шесть часов. До утра он шумно ворочается в своей постели - за стеной, сопит, что-то неразборчиво говорит сам себе. Потом громко шлепает босыми ногами по полу, открывает дверь ее комнаты, подходит к старому диванчику, сдергивает застиранное одеяло и обрушивается сверху. Тома сжимается и закрывает глаза, чтобы ничего не видеть, и старается расслабить сведенные мышцы - в последний год у нее это почти получается.
Утром она всегда находит на кухонном столе деньги, прижатые чашкой с остывающим на дне чаем.
Ее мир предсказуем.
Тома выходит из дома - кивает консьержу, пробирается между припаркованных во дворе дорогих машин соседей, идет пешком - ей совсем недалеко, десять минут - к высокому зданию за парком. В сумке у Томы несколько тетрадей, сигареты и увесистый тупой нож. Тома знает, что она красивая, и что это привлекает внимание, даже когда она специально делает себя уродкой - всеми этими проколами, и выстриженными волосами, и одеждой, под которой можно спрятаться от целого мира. Нож помогает Томе, когда она натыкается на чужой мутный взгляд. Особенно поздним вечером, особенно там, где мало людей. Не помогает он только он Него.
Ее мир несправедлив.
Тома идет, всматриваясь в серое декабрьское небо. Ей стоит радоваться - Он приходит к ней, только когда считает, что ее надо наказать. Вчера днем ему позвонили - все тот случай в женском туалете, когда Тома ударила лицом о стену какую-то малолетку, неосторожно толкнувшую ее плечом. Подруги с хохотом снимали это на видео, а Тома, на несколько секунд переставшая себя контролировать, пришла в себя, только когда ее оттащили. Избитая девчонка свернулась в углу, по всему полу разлетелись осколки ее дешевого телефона, который Тома раздробила каблуком.
Тома не хотела этого делать. Она никогда этого не хочет. Но когда она видит чужой страх, то чувствует себя в безопасности: теперь не она - жертва, теперь ей решать, что делать с другим человеком. Это как наркотик. Ее подруги тоже втайне боятся ее - Тома всегда заводила, и все дурные случаи - ее рук дело.
Ее мир обретает краски только тогда, когда больно не ей.
Тома пытается объяснить это - но никто не понимает, даже Марта. Марта, которой раз в неделю Тома сухо выдавливает по слогам больное, и в глазах которой видит искреннюю заботу, тоже не понимает. Тома не может рассказать ей самого главного, боится, а без этого ее слова почти ничего не значат.
Но сейчас Тома твердо решает - хватит. И дело не только в чужом страхе и наказаниях. Она понимает, что понемногу становится похожей на Него, и это пугает ее даже сильнее боли. Тома не хочет превращаться в такое, поэтому она будет сдерживать себя. Она дает себе клятву. Твердое обещание.
Тома поднимается по лестнице, вверху, возле входа, ее ждут подруги. Вместе они курят - тонкие пальцы стынут в зимнем воздухе, на фильтрах сигарет остаются следы темной помады. Подруги вдруг начинают смеяться, смотрят куда-то за ее спину, Тома оборачивается. Навстречу, по ступеням, поднимается вчерашняя малолетка. Разбитая губа уже успела покрыться корочкой, должно быть, больно шевелить ртом - но она немного улыбается, глядя сквозь них, и просто идет вперед.
На долю секунды Тома улыбается ей в ответ, хотя та этого не замечает. Ее вчерашняя жертва не вызывает ярости - Тома понимает, что она может себя контролировать. Она больше не будет делать ничего плохого, и тогда Он не придет к ней в утренних сумерках.
Тома чувствует облегчение и какую-то детскую радость - она может быть свободна, и когда-нибудь она вырвется из своего мира - и как можно скорее забудет о нем.
Когда избитая ими вчера девчонка поднимается на площадку и шагает мимо, одна из подруг - Тома даже не понимает, какая - толкает ее в грудь.
Девчонка отшатывается, поскальзывается на корке льда и падает - спиной назад.
Катится по ступеням, на которых остаются алые пятна.
Распластывается у подножья лестницы - уже не шевелится.
Мир Томы замирает. Вокруг, во внешнем мире, что-то происходит: сбегаются люди, кричат, но Тома ничего не слышит. Подруги отступают, разбегаются, а Тома продолжает стоять - как ледяная статуя, обмершая, застывшая, недвижимая. На нее бросают взгляды, и Тома видит в них страх - и свое будущее. Тома снова провинилась. Она снова заслуживает наказания - особенного наказания, под стать своей вине.
Ее мир трескается на части, осыпается на нее острыми зазубренными осколками, погребает Тому под чернотой, болью и страхом, от которых теперь не уйти. Никогда.
Тома закрывает глаза, чтобы не видеть происходящего вокруг.
* * *
Полина корчится в углу женского туалета. Зажимает нос ладонью, на руках остаются тягучие багровые сгустки. Шмыгает, глотает кровь - лучше проглотить, чем запачкать одежду. Снизу, из угла, она видит вещи, которые обычно не замечает - паутина, пакля в стыках труб, старое сломанное ведро.
Совсем другой мир.
Сумка лежит у двери, вещи разбросаны по пахнущему хлоркой полу. Книги рядом, а ручки раскатились по кабинкам. Полина понимает, что нужно их собрать, но не может заставить себя встать.
Через час она выходит в декабрьскую тьму. Две из ее мучительниц курят за углом здания - увидев ее, они замолкают и почти приветливо машут светящимися телефонами - которыми они снимали происходящее. Телефон Полины, новый, подаренный мамой, они размозжили в самом начале - дешевый пластик треснул под первым же ударом острого каблука той, главной, которую Полина неловко задела плечом.
Полина идет к остановке. Она горбится и ежится от холода - уже пора переходить на зимнюю одежду, но Полина любит свое светлое пальто, ей кажется, что шерсть для него отдал какой-то симпатичных лохматый верблюд. Она не хочет тратить деньги на проезд - идти всего две остановки, но понимает, что в любой момент носом снова может пойти кровь, и лучше добраться домой раньше.
В троллейбусе мутноглазый парень, не отрываясь, глядит на нее, теребит пальцами вытертый целлофановый пакет, тот неприятно шуршит. В момент, когда парень решает подняться и подойти к ней, Полина шагает к двери - нужная остановка. Она привыкла настороженно всматриваться в мир вокруг - и почти всегда успевает убежать от неприятностей.
Дом - пять серых этажей - уже устроился в декабрьских сугробах, словно в грязных простынях. Полина поднимается пешком, на третьем этаже, на котором никогда нет света, привычно ускоряет шаг. Однажды маму здесь ограбили - притаились в тенях, вырвали сумку, тоненькие золотые сережки - прямо из мочек ушей. Мама говорила, что человек в тени был похож на их соседа - но слова прозвучали в никуда, а сосед по-прежнему недобро смотрит на них, сталкиваясь на площадке, а стоит Полине включить кино вечером, долбит в стену кулаком - выключай, громко!
Маленький пятиэтажный мирок диктует ей свои законы.
Полина пробегает мимо мамы, кричит ей уже из ванной, что устала и хочет спать, долго умывает лицо, стараясь холодной водой успокоить опухший нос и разбитую губу. Мама уходит в свою комнату и запирается там. Шуршит бумагами, втягивает носом запах корвалола - еще месяц назад на софе в углу спала ее собственная мама, и теперь комната вся пропиталась запахом ее лекарств.
Подогретый к приходу Полины ужин тихо остывает на столе.
Мама засыпает, прижав к груди материнскую шаль, Полина до утра глядит в потолок распахнутыми глазами. Она боится, что мама узнает об ее, Полины, бедах - и снова расплачется, не в силах помочь. Мамин мир рухнул с уходом бабушки, и Полина не может собрать его - настолько маленькие и хрупкие у него осколки.
Полина лежит, растворяясь в цепенящем чувстве беспомощности. Ей неоткуда ждать помощи. И когда вязкое ледяное отчаяние накрывает ее с головой, она больше не сопротивляется - и впускает его в себя. И, как тонущий, который понял, что выхода нет и резко вдыхает вместо воздуха воду, так же Полина принимает страх и тоску и тонет в них. Корчится - отчаяние разрывает ее изнутри, как вода разрывает легкие, но в какой-то момент все проходит - и Полина с удивлением понимает, что что-то изменилось.
Мир вокруг нее чувствует угрозу, наливается темнотой, удлиняет тени - но Полина уже поняла, что теперь он ее боится. И что она скоро сделает с ним то, что хочет.
Утром Полина тихо закрывает за собой дверь - мама еще спит. Долго собирается, прислушиваясь к себе: за ночь проглоченная ей тоска отвердела, приобрела вес - словно что-то внутри свернулось в кокон и нетерпеливо вызревает, наливается силой.
Полина едет. В троллейбусе ее задевают локтями - она не отвечает, но и не двигается с места, как каменная, и пассажиры сами отстраняются от нее - вокруг Полины воздух раскален и искажен, будто над костром, напитан угрозой.
Мир пытается вместить Полину вместе с ее новой силой, словно бабочка растущей в ее груди.
Полина поднимается по ступеням ко входу высокого здания. Навстречу ей оборачиваются четверо - Полина идет с прямой спиной, невидяще, чеканно - прямо на них. Толчок в грудь отбрасывает ее назад, ноги скользят по льду, и Полина спиной вниз летит на бетонную лестницу. Боли она не чувствует - гудящее напряжение вот-вот вырвется из нее, мир держится из последних сил, и Полина уже слышит его тихий треск.
Сверху, от здания доносятся крики. Полина лежит на грязном льду - она не двигается, ей не холодно и спокойно. Люди вокруг что-то говорят ей, тормошат, Полина не чувствует прикосновений. Доносятся звуки сирены, толпа отстраняется назад, к Полине бросается врач. Но этого она уже не замечает.
Полина завороженно, сквозь людей и облака, смотрит в небо. Медленно считает от одного до трех. И на слове "три" становится из Полины непроницаемой темнотой, оглушающим звуком, слепляющим светом, сжигающим и людей, и ступеньки, и здание, и пятиэтажку, где мама плачет над бабушкиным портретом, и город, и целый мир.
* * *
Марта просыпается поздно. Ее мир словно заполнен ватой - теплой, мягкой, приглушающей звуки и цвета. Проснувшись, она не спешит открывать глаза - в полудреме она чувствует себя защищенной особыми законами сна, в котором еще ничего не случилось.
Мамина белая пушистая шаль приятно греет плечо. Но сон соскальзывает, и Марта, нежно гладящая шаль, сжимает пальцы - и все вспоминает.
Марта не смогла поехать на похороны. Поняла, что не сможет, просто не выдержит смотреть на мамино лицо в гробу. Если бы были родственники, подняли бы шорохи, шепоты - не проводила в последний путь мать, но у нее этом городе нет ни одного родного человека, кроме дочери. На кладбище вместе с сотрудником похоронного агентства отправилась Полина - неожиданно для всех спокойная и выдержанная.
Марта ходит по квартире, не зажигая света. Зимой в комнатах висит сумрак, Марта прячется в нем. Сегодня рабочий день, но Марта снова взяла отгул - она не может ехать в маленькое помещение, в котором перед ней чередой проходят люди - и каждый приносит ей немного своей боли. Марта умеет пропускать чужую боль через себя и лечить ее, но сейчас она настолько наполнена своей, что не сможет никому помочь.
Со вчерашнего вечера на столе стоит тарелка с остывшей едой. Полина пришла поздно, не поужинала и заперлась у себя. Марта знает, что с дочерью происходит что-то неладное, но когда она пытается задать вопрос или обнять Полину, понимает, что у нее просто нет на это сил. Полина не настаивает.
Марта убирает еду. Садится за стол с прямой спиной, глубоко вдыхает, чувствует запах маминых лекарств - уже слабеющий. Полина предлагала проветрить дом, зажечь ароматические свечи - но Марта отказалась. Она хочет, чтобы до самого последнего момента чувствовалось мамино присутствие, чтобы можно было закрыть глаза и представить, что мама еще не ушла, что она дремлет в своей комнатке, и что скоро нужно будет принести ей этих пахучих капель и стакан с чаем: три ложки сахара и толстый ломтик лимона...
Марта так хочет сохранить свой привычный мир - точнее, его иллюзию.
Она вздрагивает от звонка телефона. На экране незнакомый номер. Марта не хочет говорить с незнакомцем, но телефон пищит надрывно и тревожно. Марта тянется нажать на кнопку - но бросает взгляд в окно и рука ее замирает.
Над крышами пятиэтажек серое зимнее небо стремительно синеет. Клочья тяжелых туч растворяются в ультрамарине, пронзительном, весеннем.
Марта кладет надрывающийся телефон на стол. Заворожено подходит к окну.
Мир на ее глазах меняется - Марта не может понять, в чем именно, но в лучах неожиданно яркого зимнего солнца, сияющего с каждой минутой все сильнее, мир становится другим.
Марта открывает окно. В квартиру врывается теплый, совсем не декабрьский ветер.
Марта подставляет ему лицо и впервые за долгое время улыбается.
* * *
Полина закрывает глаза. Врач, слушающий пульс, медленно отпускает ее руку. И в изумлении смотрит на то, как под тонким запястьем стремительно тает лед и обнажается асфальт, как из его трещин прорастает зеленая трава, как просыпающиеся деревья расправляют свои кроны, как прорываются из-под земли, будто цветы, фонтаны искрящейся воды, как небо из пепла стремительно превращается в лазурь.
И как выглядывает из-за угла здания симпатичный маленький верблюжонок.