Муравьев Герман Николаевич : другие произведения.

Человек - образ и подобие не только бога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  

ЧЕЛОВЕК  - ОБРАЗ И ПОДОБИЕ НЕ ТОЛЬКО БОГА

  

Мы - образ и подобие зверя,
но в том, что составляет главную
нашу сущность, мы - образ и
подобие Создателя.

А. Мень

Воздаяния за добрые дела

  
   Притча Христа о добром самарянине (Лк. 10, 30-37) не имеет продолжения, хотя из контекста следует, что встреча ее главных героев в будущем не исключена. Поэтому мы не знаем, чем воздал спасенный своему спасителю. Остается только предполагать, исходя из трех возможных вариантов: или добром, или злом, или же равнодушием. Из слов Христа, заключающих притчу, следует, что самарянин, свершив добродеяние, направленное на иудея, тем самым неизбежно становится его ближним. И если иудей признает это, он должен будет в соответствии с заповедью (Мк. 12,31) возлюбить самарянина, как самого себя. В работе "Троичность вокруг нас" теме "Кто есть наш ближний" посвящена отдельная глава. Сейчас же я только хочу подчеркнуть, что им становится любой человек, сотворивший нам добро (воспрепятствовавший злу) независимо от значимости содеянного.
   Любовь к ближнему как любовь ответная, вторичная, видится Христу явлением настолько адекватным и само собой разумеющимся, что Он даже не находит в ней признаков повышенной нравственности: "Ибо если вы будете любить любящих вас, какая вам награда?" (Мф. 5,46). Иными словами, любовь к ближнему - это естественная моральная норма.
   Тем не менее воздаяние ближнему добром - явление не столь уж частое, как, впрочем, и воздаяние откровенным злом. Библейским примером последнего может служить жестокое преследование Саулом Давида, ранее спасшего и самого Саула, и его царство от врагов (1Цар. 18), а историческим - широко известный факт воздаяния злом своим ближним со стороны Сталина, восходящего к вершине пирамиды власти по жизням преданных ему людей. Это не месть, не отраженное зло и не вопиющий голос крови, это хуже - тихий и подлый шепот человеческой самости, отвратительная форма биологического самоутверждения. Хочется думать, что спасенный иудей из притчи Христа оказался все же порядочным, благодарным человеком и возлюбил своего ближнего должным образом, то есть - как самого себя.
   Типичной же реакцией на добродеяние, присущей человеку, пребывающему в средней, нейтральной, зоне шкалы жизненных ценностей, является равнодушие, отсутствие всякой на то реакции. Известный хирург Николай Амосов в своей книге "Мысли и сердце" пишет, что многие из его бывших пациентов, заметив своего спасителя издалека, переходят на противоположную сторону улицы, чтобы избежать встречи. Почему? Ведь хирург Н. Амосов в свое время спас жизнь человеку и теперь уже как его ближний, казалось бы, имеет моральное право на любовь со стороны спасенного? Да потому, что человеческая самость подавила человеческую любовь даже не в зародыше, а гораздо раньше: она воспрепятствовала самому зарождению этой любви.
   Весьма печально, но этим нравственным недугом страдают многие люди, которые не могут простить своему ближнему того, что он когда-то был свидетелем их слабости, беспомощного, а значит - зависимого положения. Из-за гордыни, ложной самодостаточности таким людям мучительно трудно сознавать себя кому-то и чем-то обязанными. Врач же, когда-то спасший человеку жизнь, непременно проявит при встрече профессиональный интерес к самочувствию бывшего больного, что последний расценит как намек благодетеля на позицию должника. А это уже - соль на рану. Поэтому "признательный" экс-пациент в целях сохранения душевного комфорта просто уходит от своего ближнего.
   Меня, вероятно, упрекнут в том, что я выбрал экстраординарную ситуацию и редко встречающийся тип морально несимпатичного человека. Возможно, но давайте посмотрим вокруг нас: часто ли мы слышим слова "спасибо", "благодарю" или видим иное выражение признательности пусть даже за незначительные знаки внимания или выполнение мелких просьб? В большинстве случаев это воспринимается с тупым холодным безразличием, как должное (где-то я читал, что подать женщине пальто, безусловно, долг мужчины, но сказать за это "спасибо" - долг женщины).
   Уступили, к примеру, место в троллейбусе, пропустили женщину в дверях, заметили человеку, что он обронил нечто - все это мелкие, даже мелочные акции повседневного добродеяния, каждая из которых вряд ли заслуживает особого внимания. Но поскольку они носят массовый характер, то тем самым создают ауру доброжелательности, которую равнодушно, а подчас и грубо, чернят и отравляют те, которым мы хоть на мгновение становимся ближними. Я неоднократно сталкивался с явлениями, моральную суть которых даже не могу сформулировать, поэтому обращусь к примеру, вначале с животным, потом с человеком.
   Много лет назад мы держали собаку, прекрасную овчарку. Больше всех она любила, конечно, мою маму, поскольку та часто подбрасывала ей всякие собачьи лакомства. Однажды во время приготовления обеда мать случайно обронила не предназначенный собаке кусок мяса и, уж коль такое случилось, решила подтолкнуть его ногой поближе к сидящей невдалеке овчарке. На это движение собака отреагировала внезапным броском, ее зубы мгновенно впились в ногу матери. Сработал инстинкт, собака не поняла добрых намерений своей хозяйки, так любившей ее, и нанесла ей серьезную травму.
   В пригородной электричке - битком народу. Рядом с немолодой женщиной, пристроившейся на краешке сиденья, стоит молодая мама с ребенком-дошкольником. На очередной остановке освобождается соседнее место, и женщина предлагает матери с сыном сесть. Но вдруг, как гром с ясного неба: "Сидишь и сиди! Чего суешься? Без тебя знаю, что делать!" Так отреагировала на доброе деяние "благодарная" мама, мгновенно превратившаяся из миловидной молодой женщины в злобную фурию. (Я уже не говорю о "нравственном" уроке, извлеченном сыном из материнского поступка.)
   Роднит оба примера фактор, определяющий поведение собаки и человека в сходных ситуациях - животный инстинкт. Собака восприняла доброе действие извне как покушение на свой "законный" кусок мяса. Молодая женщина расценила доброе намерение извне как унижение своей самости, покушение на гордыню, не признающую советов, подсказок и других "прикосновений" к ней. В результате человек повел себя как собака (в худшем смысле слова!), инстинктивно "защищая" свое, кровное.
   Разнятся же эти примеры тем, что собака нанесла своей хозяйке травму телесную, а молодая женщина пожилой - рану душевную. Вторая - опаснее, так как она может оказаться незаживающей и потому способной ослабить или убить желание делать добро. Если же добродетельная личность еще и болезненно восприимчива к грубости и хамству, то очередное благодеяние с подобной реакцией на него может нанести непоправимый ущерб здоровью современной доброй самарянки.
  

***

   Есть люди, которым произнести слово "спасибо" или иным образом выразить свою благодарность, ничуть не легче, чем укусить собственный локоть. Это - уродливая реакция на уже содеянное добро, но есть и другая разновидность нравственной аномалии подобного рода: неприемлемость добра в принципе, отторжение его еще на стадии доброго намерения извне.
   Холодный отказ от приятия добродеяний, равно как и потребительское отношение к ним, воздаяние равнодушием и злом своему ближнему - все это морально разлагает последнего и отторгает его от добрых дел (по крайней мере - способствует тому). Учитывая же многообразие и многочисленность проявлений недружелюбия к ближнему, насыщающих нашу повседневную действительность, можно предполагать неуклонное снижение нравственного потенциала общества за счет снижения в нем количества "действующих" ближних. Разуверившись в заповеди: "Итак во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними" (Мф. 7,12), доброжелательные, но легкоранимые люди станут руководствоваться иным житейским принципом, особенно популярным в армии - "Инициатива наказуема!". Наученная горьким опытом часть наших потенциальных ближних может прийти к вполне очевидному выводу: "Зачем все это мне нужно!" и, как следствие, отшатнуться, пополнив ряды обитателей зоны равнодушия, где нет ближних, где содеяние добра не является обязательным нравственным требованием.
   Сохранить в человеческом обществе "институт" ближних возможно только стараниями обеих сторон - как тех, кто способен стать ближним, так и тех, кто способен, обретя ближнего, возлюбить его, как самого себя. Первые должны научиться подавлять в себе голос оскорбленного самолюбия и не терять желания творить добро, к чему и призывает апостол Павел: "Не будь побежден злом, но побеждай зло добром" (Рим. 12,1); вторые же обязаны следовать иной заповеди того же апостола Павла: "Каждый из нас должен угождать ближнему, во благо, к назиданию" (Рим. 15,2). Выполнение этих взаимных условий не только сохранит, но и значительно приумножит число ближних, ибо в этом случае вместо возможного исчезновения единственного ближнего рождается, пусть даже на короткий срок, пара взаимно ближних людей, внесших свой вклад в потепление морального климата вокруг нас. 
   В притче о добром самарянине последний не просто спасает "некоторого человека", но делает это совершенно бескорыстно. Более того, он затрачивает во имя спасения незнакомца и его дальнейшего благополучия время, деньги, материальные средства. Перенесемся теперь из евангельской притчи в нашу постсоветскую действительность, где единственной мерой всех вещей являются деньги, деньги и еще раз деньги.
   ...На фонарном столбе - бумажка, текст набран крупно. Читаю: "Утерявшего на этой остановке ключи и документы прошу обратиться по телефону (номер). Верну за вознаграждение". Правда, чаще встречаются обращения иного рода: "Нашедшего ключи и документы убедительно прошу вернуть их за вознаграждение".
   Что можно сказать в отношении этих заборных и столбовых объявлений? Да только одно: объект заботы доброго самарянина из Евангелия от Луки, то есть пострадавший человек, за два тысячелетия христианской эры трансформировался в объект беззастенчивой наживы для ничем не гнушающегося "доброго самарянина" наших дней. Данный вывод косвенно подтверждает и тот человек, который нуждается в экстренной помощи: хорошо зная "бескорыстную" натуру современного ближнего, он заверяет последнего в том, что награда непременно найдет своего "скромного и самоотверженного" героя. Но можно ли считать это воздаянием добрым делом, если само дело даже не предполагается добрым, по меньшей мере - бесплатным? Думается, что нет, хотя существует и иное мнение, оправдывающее деляческие взаимоотношения людей в случаях, аналогичных рассмотренному выше. Что ж, в свете современной морали элементарная "порядочность" межчеловеческих отношений просто не может не базироваться на взаимовыгодной основе - тлетворный дух рыночных отношений подчинил себе как любовь ближнего, так и любовь к ближнему. (Впрочем, шкурные повадки не были чужды и людям античных времен. К примеру, на стене дома в Помпеях сохранилось объявление: "Из лавки пропала бронзовая ваза. Если кто возвратит ее, получит 65 сестерциев, а если укажет вора, так что сможем выручить вещь, - 20 сестерциев" [1], с. 106.)
  
   "Я не виноват!" и "Я прав!" - две стороны одной медали
  
   Данная тема, как и предыдущая, посвящена многоликой человеческой самости. Точнее - двум ее "ликам".
   Название рассматриваемой темы подразумевает присутствие в одном человеческом "Я", наряду с другими разновидностями, двух смежных форм самости, двух ее ипостасей: пассивной, оборонительной, и активной, наступательной. В основе отрицания "Я не виноват!" лежит присущий всему живому защитный инстинкт, страх перед возможным наказанием; безапелляционное же утверждение, точнее, самоутверждение "Я прав!" является формой морального подавления "неправых". (Не следует, однако, смешивать огульное, бездоказательное "Я прав!" с выдержанным и аргументированным обоснованием личной точки зрения в спорной ситуации.)
   Рассмотрим вначале ипостась человеческой самости, выступающую под прикрытием категоричного - "Я не виноват!".

***

   Отрицание собственной вины, о чем уже говорилось, есть не что иное, как естественная защитная реакция человека. Страху перед наказанием "все возрасты покорны". Ребенок в соответствующей ситуации станет испуганно уверять: "Это сделал не я! Она (к примеру, игрушка) сама сломалась!". Взрослый же человек в свое оправдание изобретет что-нибудь менее наивное, но внутренний мотив тот же - боязнь ответственности.
   Конечно, жизненные обстоятельства могут сложиться таким образом, когда вопрос "виноват - не виноват" обретает судьбоносное значение для человека: доброе имя или порочная репутация; свобода или тюрьма; богатство или нищета; жизнь или смерть - все может быть. В таких ситуациях все приемы самозащиты, даже откровенно безнравственные, по крайней мере - объяснимы.
   Однако в повседневной жизни, "в пространстве, насыщенном пылью обыденности" [2], с. 790, защитный принцип "Я не виноват!" срабатывает даже тогда, когда людям и защищать-то вроде бы нечего, и обороняться не от кого, и более того - когда их вообще ни в чем еще не обвиняют.
   Чаще всего "Я не виноват!" подразумевает перестановку: "Виноват не я." (а кто именно - мне неизвестно и совершенно безразлично). Что ж, эта позиция объяснима и сполна характеризует личность, живущую по принципу "уклоняйся от зла", ибо зло, как известно, наказуемо. В сознании же человека зло часто ассоциируется (и вполне обоснованно) с понятием "вина", поэтому в его представлении быть виновным - значит быть причастным к злу. И, наоборот, коль нет вины, значит нет угрозы наказания. Для натуры мнительной, с амбициями, наказанием может явиться уже сама гнетущая мысль, что его, "кристально чистого" человека, вдруг да заподозрят в причастности к происшествию, пусть даже - мелочному.
   Естественно, никому не хочется, чтобы окружающие, а тем более близкие люди, думали о нем плохо; редкий человек безразличен к своему авторитету. Однако поддержанию его вряд ли способствует упреждающее "Я не виноват!" как реакция на внезапную мысль: "А вдруг подумают..." Скорее - наоборот, оно свидетельствует лишь о том, что данный человек в глубине его "стерильной" души никогда не верил и не верит в достаточность своего авторитета даже в кругу хорошо знакомых людей, а потому и спешит огласить алиби, намекнуть на личную непричастность к случившемуся.
   Вообще говоря, есть что-то очень несимпатичное, даже отталкивающее в этих, мелочно-порядочных, людях. Они пользуются каждым удобным случаем, чтобы оттенить чистоту своей нравственности и настороженно охраняют ее от загрязнения еще на "дальних подступах".
   Одна из сотрудниц небольшого сработавшегося коллектива, придя домой, не досчиталась в кошельке крупной банкноты и, не перебрав мысленно всех возможных вариантов исчезновения денег, заявила наутро об этой пропаже своим сотрудникам. Пример, кстати, не столь уж редкий. Как всегда, вначале - сочувствующее молчание сослуживцев, затем - их советы: тщательно пересчитать содержимое кошелька, вспомнить, где могла открывать его ранее и т. д. Затем все дружно припоминают "не наших", побывавших вчера в кабинете, попутно оценивая их порядочность по принципу: "мог - не мог". И вот, когда уже перебрали всех вчерашних визитеров, один коллега вскользь, как бы между прочим, заметил, что ничего не может добавить к сказанному, ибо вчера находился в отгуле. Конечно, это было тонко заявленное алиби!
   Вдумаемся всерьез в это, казалось бы, невинное, но весьма кстати подброшенное заявление. Оно не так уж безобидно, как это может сразу показаться. Его подтекст заключается в том, что уважаемый коллега, по существу, оставляет за пострадавшей стороной право подозревать в содеянном любого, исключая себя, конечно. Да, порядочным это не назовешь. Пример, хотя и мелочный, но очень прозрачный: в нем отчетливо просматривается упреждающее действие самости, сокрытой в человеке "до времени".
   Однако невозможно бросить тень на всех и каждого, пусть даже и косвенно, как в данном случае, и при этом не запятнать себя. Но этих-то нравственных пятен, посаженных на свою белоснежную репутацию, наш коллега просто не замечает. Он пребывает в благостном состоянии от сознания своей доказуемой непричастности к злу. Все же остальное - для него не столь уж важно. Люди подобного рода, разумеется, никогда не возьмут на себя вины ближнего своего, ибо это уже было бы деланием добра, что обывателю нейтральной зоны шкалы жизненных ценностей практически несвойственно.
   Нет, я отнюдь не намерен на такого человека "вешать всех собак", обвинять его в злорадстве или душевной черствости. Вполне возможно, что он не станет радоваться (даже в душе) чужой беде, но он непременно, и в первую очередь, возрадуется (и даже не в душе) своей непричастности к этой беде, причем независимо от масштабов и тяжести последней. В общем, хоть потоп, но, главное, - не по моей вине.
   Удивительно, право, что такая реакция нам абсолютно не кажется странной. Она воспринимается вполне естественно, привычно и даже с оправданием. Как нам "по-человечески" понятны и близки откровенные вздохи облегчения или радостные крики чьей-то души, связанные с тем, что "это случилось, слава Богу (!), не на моем участке" (милиционер) или "это, к счастью (!), произошло не в мое дежурство" (врач). Можно привести множество других примеров подленького торжества, когда циничная радость превалирует над осознанием последствий случившегося, в том числе и для человека, причастного к ЧП. Впрочем, реакция эта внешне может быть и не столь уж явной и бесстыдной, она может корректно скрываться под угрюмой маской якобы внутреннего сопереживания. Приличествующие случаю формы участия, как то: соболезнование, сочувствие, готовность помочь и т. д. - есть голос разума, реакция вторичная, осмысленная. Первичным же будет успокоительный голос самости из животных глубин человеческой души: "Радуйся! Виноват не ты!".
   В рассмотренных выше примерах фигурировали люди, действительно невиновные в случившемся. Они неприятны лишь своим старанием подчеркнуть это или неумением скрыть радость по этому поводу, но не более того. По крайней мере, они не лжесвидетельствовали. Однако в повседневной жизни мы сталкиваемся с людьми, действительно виноватыми, и даже внутренне осознающими свою вину, но не признающими ее ни при ком.
   Повторюсь, я не имею в виду вины, влекущей юридическую ответственность, когда поведение человека в значительной мере корректируется животным страхом перед наказанием по Закону. Нет, речь идет только и только о ситуациях, в которых поведение человека оценивается лишь по нравственной шкале. Но даже в этих условиях, когда человеку не грозит, к примеру, тюрьма, денежный штраф или иные санкции, он тем не менее всеми правдами и неправдами станет отрицать свою причастность к случившемуся. Загнанный в угол, он постарается оправдать ее какими-нибудь надуманными причинами: неблагоприятным стечением обстоятельств, чистой случайностью, пагубным влиянием извне и т. д. - в общем, теперь уже будет доказывать, что он не виноват в... своей вине! И вся эта изощренность - вместо честного покаяния, нравственно возвышающего личность на целую "повинную голову", которую, как известно, и "меч не сечет"!
   Поскольку сознательное греховное действие всегда мотивировано, то невольно возникает вопрос: во имя чего, какого мотива, человек готов принять на душу еще один грех, в данном случае - грех обмана и лжесвидетельства? Не побоюсь тавтологии: только во имя своего "незапятнанного" имени. Иными словами, в угоду гордыне, считающейся одним из тягчайших грехов в христианстве.
   Здесь один грех свершается во имя сокрытия греха другого, здесь цель и средства ее достижения одинаково греховны. Однако с "нравственной" позиции человека, к которому наши рассуждения относятся в полной мере, цель оправдывает средства, и утверждаемая им ложь есть всего лишь "ложь во спасение". От чего? От падения "в грязь лицом", ибо в признании вины он видит исключительно позор, унижение, слабость. Следует заметить, что неправедно утверждая свою невиновность, человек способен совершить и третий грех: "не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего" (Исх. 20,16), свалить свою вину на невиновного. А это уже карается не только Ветхозаветным Законом: "Никогда не обвиняйте других, чтобы защитить себя, потому что у времени есть особенность -- обязательно открывать истину" [3], с. 41.
   Такой безнравственный финал предопределила человеку его самость. Именно она является автором ложных доводов и аргументов, которые человек лишь озвучивал. Поскольку эта самая самость выходит на роль главного действующего лица рассматриваемой темы, постольку будет вполне уместным небольшое отступление от нее в пользу самости. Тем более что общаться с последней, хотим мы того или нет, нам придется и в дальнейшем, правда - на поверхности иных ее граней.

***

   Если прибегнуть к зримому образу, то самость следовало бы уподобить ядовитому дереву, крона которого раскинулась в пределах душевного плана человеческой триады, а корни ушли в темные, низменные слои плана животного. Постоянно питая душу человека ядом, добытым в звериных глубинах человеческой структуры, этот "анчар" медленно, но верно умерщвляет ее.
   Ствол этого ужасного древа - гордыня; ветви - неизбежные ее атрибуты: завышенное самомнение, ложное самоутверждение, болезненное самолюбие, тупое самодовольство и другие малосимпатичные "само". Естественно, толщина ствола и разветвленность кроны будут различными в душах разных людей. Поскольку самость - понятие индивидуальное, постольку разновидностей ее существует столько же, сколько и ее носителей. Близкими синонимами слова "самость" будут - себялюбие, эгоизм, эгоцентризм.
   Коренная связь самости со звериным планом, функционирующим по законам стойких природных инстинктов, делает ее чрезвычайно живучей. Впрочем, устойчивость самости к внешним воздействиям во многом определяется и тем, насколько она удалена от своего "могильщика", плана духовного. ("Поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти" - Гал. 5,16).
   Таким образом, реакция человека на упреки в безнравственности (например, на укор - "ни стыда, ни совести!") зависит от глубины залегания самости в его душе. Либо этот болезненный, но целительный укол Духа, пронзив слой самости, вонзится в те самые "стыд и совесть", либо только разъярит ее, как дикого зверя, лишь раненого выстрелом охотника. По определению русского философа Н. А. Бердяева, "совесть есть глубина личности, где человек соприкасается с Богом" (Цит. по [4], с. 175). Однако существуют люди, в пределах душевного плана которых вообще нет уровня, где такое соприкосновение могло бы состояться. Их так и называют - бессовестными. И если количество таких нравственно убогих людей увеличивается, то соответственно снижается эффективность процесса очеловечивания человека.
   Самость может существовать только в положении "вне вины"; виноватой самости в принципе быть не может. Поэтому человек с "хорошо развитой" самостью непробиваем в любых ситуациях. Даже когда все обстоятельства - против, и виновность его вполне очевидна, он будет с упрямством осла (да простит меня это бедное животное!) отрицать ее, ибо признание человеком даже незначительного упрека в свой адрес нанесет вред древу самости, приведет к отсыханию его листьев и побегов.
   Будучи детищем животного плана, самость борется за выживание, естественно, по-звериному: тупо, отчаянно, агрессивно. В силу той же родственной связи, она чует опасность издалека и поэтому всегда пребывает в готовности дать отпор любому обличителю. Эта настороженность часто трансформируется в болезненную подозрительность к окружающим, в большинстве которых самость видит потенциальных обидчиков.
   Врожденная самость ("зло от юности" человека - Быт. 8,21) и совесть, благоприобретаемая в Духе Святом (Рим. 9,1), - антиподы, активно борющиеся за душу человека. Однако результаты наблюдения за поведением людей вокруг нас дают основание считать, что "пальма первенства" в этом противостоянии, как это ни прискорбно, принадлежит самости.
   Личность с гипертрофированной самостью выглядит достаточно одиозной, но только - не в собственных глазах. А в собственных? Это - или герой, мужественно выдержавший осаду, или оскорбленная невинность, "без вины виноватый", или воплощение благородного негодования, гнева праведного, или же, наконец, этакий неприступный слон, пренебрегающий лаем всяких мосек. Человек же с "нормированным" уровнем самости способен в отдельных случаях снизойти до критического отношения к себе, своим мыслям и поступкам.
   Дело в том, что душа человека, загрязняясь снизу, одновременно осветляется сверху благодаря воздействию Высших Духовных Сил. От степени ее просветленности зависит "порог чувствительности" человека к обвинениям извне. Естественно, чем менее душа замутнена продуктами животного плана, тем вероятнее, что жесткие критические упреки проймут ее до "самой самости", заблокировав последнюю хотя бы на время. В таком "очеловеченном" душевном состоянии люди могут приблизиться к тому, чтобы признать свою вину. Но вот признают ли? Все зависит от соотношения сил. Чаще оно складывается в пользу самости, которая пробивает нравственную блокаду совести. Это и понятно, ведь признание вины практически несовместимо с жизнью самости. Поэтому последняя станет отчаянно защищать себя, изо всех сил принуждая человека, уже готового к признанию вины, в последний момент воскликнуть: "Нет, я не виноват!".
   Как ни странно, но безоговорочное признание вины, как и категорическое непризнание ее, обусловливают комфортность душевного состояния людей. Естественно - разных, ибо природа удовлетворенности собой в обоих вариантах совершенно разная: в первом случае - человеческая, во втором - животная; в первом случае - чистая совесть, во втором - самодовольная самость.
   Тем не менее оба варианта, несмотря на диаметральное различие причин, их породивших, имеют общее следствие - стабильность душевного состояния, обретение внутреннего покоя. Третий же, промежуточный вариант, когда человек робко признает вину или не более решительно отрицает ее - скорее всего, душевного равновесия не принесет. В любом случае он будет сомневаться в правильности своего поведения и жалеть, что не поступил иначе.
   Полезны или вредны эти колебания для нравственного здоровья человека? Все зависит от направления движения его души. Если она, призванная совестью, поднимается до этого пограничного состояния, оторвавшись от самости - то это, конечно, хорошо, ибо появилась предпосылка к моральной победе человека над собой. Но если зов самости окажется сильнее голоса совести, и в результате душа человека, оттолкнув высокие моральные принципы, опускается в некую нравственно неустойчивую зону, то это, конечно, плохо, ибо возникает тенденция к моральной деградации личности. На этой нравственной ступени содержание и последствия вины отходят на задний план, а на передний - выступает страх прослыть сопричастным этой вине. Некоторые считают, что этот страх обусловлен стыдом перед людьми. Отнюдь нет, ибо для этого, как минимум, потребовалось бы вначале испытать стыд перед собой, перед собственной совестью. Но в условиях, когда совесть является дефицитным продуктом душевного плана, подобное случается крайне редко.
   Разумеется, виноватым в чем-либо может оказаться любой и каждый, но проявить душевную силу признания в этом - способен далеко не всякий человек. Интересно, что поистине сильных людей не пугает перспектива выглядеть слабыми в глазах окружающих, они знают себе цену. Ропот неудовлетворенного тщеславия у них гораздо слабее голоса совести. Поэтому душевный комфорт они обретают как результат признания своей вины, принесения извинений или искреннего раскаяния, то есть - очищения совести. И еще одна душевная особенность, присущая очень сильным людям: способность взять на себя вину другого человека, то есть совершить добродеяние. Однако это уже выходит за рамки жизненных принципов "нормального" человека, живущего по нейтральным нравственным законам.
   В то время как сильные живут по совести, слабые живут по самости. Грубость, спесь, жестокость и другие животные качества человека ничего общего с его душевной силой не имеют. По утверждению Пушкина, "слабее нежного - жестокий". Если сильные могут позволить себе "роскошь" - признать собственную вину, даже серьезную, то слабые не способны на это даже в случаях легкой провинности. Ведь подобное признание было бы ущербным для самости, за счет которой слабодушный владелец ее желает выглядеть сильным всегда и везде, в том числе и в ситуациях "виноват - не виноват", даже когда причастность к вине машинально фиксируется краем его же сознания.
   Самость многогранна, ей присущи многие негативные качества, в том числе и зависть - черта, имеющая непосредственное отношение к нашей теме. Самость не умеет страдать в одиночку, ей комфортнее, когда вместе с ней страдают другие. (Моя соседка как-то пожаловалась мне, что у нее воры вскрыли дачный домик и многое украли. "Но хорошо еще (!), что не только у меня одной", - добавила она с нескрываемым облегчением.) У самости одинаковую зависть вызывает человек и более выигравший, и менее проигравший, нежели ее владелец. (Английские психологи установили, что для душевного комфорта трудящемуся в большей степени важен не размер собственной зарплаты, а чтобы она была не ниже, чем у других. Да и мне приходилось встречаться с людьми, которых волновало - не "почему мне мало заплатили", а "почему другому больше, чем мне" хотя бы на рубль.)
   Самость амбициозна, особенно в ситуациях, когда требуется не самозащита - "Я не виноват!", а самоутверждение - "Я прав!".
  

***

   Если бы была учреждена медаль "За самость", то оборонительное "Я не виноват!" размещалось бы мелким курсивом на обратной ее стороне, а вот наступательное "Я прав!" было бы крупно начертано на лицевой. Это и понятно, ибо медаль присуждается человеку за особые качества (например, медаль "За отвагу"), выделяющие его из толпы, а посему они должны быть прославлены явно.
   Рассмотрим более подробно девиз: "Я прав!". Оговорюсь сразу, что случаи, когда доказательство правоты строится на логических ходах и подкрепляется убедительными аргументами и контраргументами, меня не интересуют. Не будут рассматриваться и варианты, когда человек не имеет строгих доказательств своей правоты, но интуитивно чувствует ее, вопреки, казалось бы, веским доводам оппонентов. В последнем случае дискутирующие просто остаются при своих мнениях. В рамки же моего интереса входят только те ситуации, когда правота не доказывается человеком, а утверждается его самостью - природной или "благоприобретенной".
   Так, в армии, которой я отдал около тридцати лет жизни, и следовательно знаю то, о чем пишу, не понаслышке, взаимоотношения начальника и подчиненного регламентированы не только и не столько требованиями Уставов, сколько элементарным "нравственным" принципом: "я -начальник, ты - дурак", "ты - начальник, я - дурак". Но ведь дурак - это тот, который не прав, кто мыслит, говорит и делает не то (за исключением дурака в русских народных сказках). Следовательно, в армии начальник автоматически становится правым, точнее - не может быть неправым, независимо от содержания "истины", которую он несет. (Справедливости ради следует заметить, что она часто бывает и без кавычек.) Это уродливое порождение армейской морали является детищем трех постоянно действующих факторов: подмены уставных понятий "требовательность" и "право" аморальными понятиями "грубость" и "вседозволенность"; одобрительного отношения старшего начальника к самоуправству начальника младшего; зависимости человека в погонах от всей иерархии начальников.
   Так может ли в такой моральной атмосфере, "узаконенной" временем и традициями, начальник быть неправым в принципе? Нет, не может. Даже в ситуации, описанной в "бородатом" армейском анекдоте.
   Солдат-остряк не без ехидства спрашивает:
   - Товарищ сержант, а крокодилы летают?
   - Да вы что, Иванов! Конечно нет, - уверенно отвечает сержант.
   - А командир роты утверждает, что крокодилы летают, - заявляет солдат.
   - Что? Командир роты? Да, да, конечно летают, но только так... низехонько-низехонько, - выкручивается из щекотливой ситуации сержант.
   Сравним лицевую сторону медали "За самость" с ее обратной стороной. Оборонительная установка "Я не виноват!" носит локальный характер. Ее экранирующее действие ориентировано вовнутрь личности, оно имеет целью создать защиту от обвинений и упреков, то есть от волевых воздействий окружающих. Наступательный же принцип "Я прав!" ориентирован вовне, от личности. Он нацелен на подавление воли людей, находящихся в контакте с беспрекословно правым человеком.
   Вынужденное признание правоты отдельно взятой личности людьми, длительно зависимыми от нее, пагубно влияет на последних. Проще говоря, они становятся двуличными: с одной стороны - дежурная учтивость, упредительная исполнительность и публичная поддержка авторитета начальника. А с другой?.. Слышали бы вы, что и как говорят о своих начальниках "уважающие" их подчиненные в курилке, казарме или на "мальчишниках" в офицерском общежитии! Но справедливости ради следует сказать, что характеристики, отпускаемые начальникам заглазно, не всегда бывают издевательскими. Имеют место и положительные (и даже очень) отзывы о своих командирах. Однако это, скорее, исключение, нежели правило.
   Безусловно, насаждаемый всеми правдами и неправдами абсолютистский принцип - "начальник всегда прав" неизбежно уродует нравственность не только подчиненного, но в большей степени - самого начальника. "Беспрекословная правота", исходящая от него, обычно отражается подчиненным в виде столь же "беспрекословной веры" в эту самую правоту. Такая обратная связь, в конце концов, приводит к тому, что начальник и сам уже начинает искренне верить в собственную непогрешимость, в то, что "Я, действительно, всегда прав!". Нетрудно догадаться, во что выльется в конце концов необузданная самоуверенность.
   Да, "короля делает его окружение". И хотя в данном случае масштабы далеко не королевские, принцип остается тем же. Утрата критического отношения к собственным суждениям и поступкам усиливает придирчивость к другим и порождает двойной стандарт оценки поведения в сопоставлении "я и они". Применительно к армейским (опять же!) условиям это выражается в том, что в сознании начальника понятие "моральное право" отрывается от понятия "уставное право".
   На строевом смотре командир подразделения придирчиво осматривает своих подчиненных. В его обязанности входит проверка их внешнего вида и правильности исполнения ими строевых приемов. Офицер делает необходимые замечания, причем в строгой форме, то есть в духе уставных требований. Все верно, за исключением одного: этот начальник вообще не имел права, морального права, на какие-либо замечания, поскольку его собственный внешний вид нельзя было назвать даже удовлетворительным. А показательное исполнение им строевых приемов вызывало у подчиненных едва скрываемые ехидные улыбки. Все это выглядело откровенным издевательством над армейским воспитательным принципом "Делай, как я!". Конечно, этот командир к смотру не готовился, да и зачем? Ведь в глаза ему не сделает замечания ни один из подчиненных - Устав запрещает, а уж что они будут о нем говорить и над чем иронизировать в "свободное от работы время" - ему как-то безразлично. Мне вспоминается еще один затертый солдатский анекдот. Привожу его, потому что здесь - все на поверхности.
   Полевые учения, время близится к обеду.
   - Личному составу взвода получить люменевые миски и направиться к кухне, - командует сержант.
   - Товарищ сержант, не люменевые, а алюминиевые, - поправляет сержанта "шибко ученый" рядовой Иванов.
   Сержант промолчал, а по окончании обеда отдал команду:
   - Всему личному составу взвода - отдых тридцать минут. Рядовому Иванову - мыть люменевые миски. Вот и вся мораль.
   Приведенные выше анекдоты и вполне реальный сюжет, каких, к сожалению, немало на моей памяти, свидетельствуют об определенной закономерности: принцип "Я прав!" при длительной и беспрепятственной его эксплуатации неминуемо трансформируется в аморальное - "Мне все дозволено!", включая грубость, хамство и мстительность.
  

***

   Верное в принципе уставное положение, не дающее подчиненному права на замечание или ответную реплику в адрес начальника, есть не что иное как "моральные наручники". И как любые наручники, эти - также предназначены для усмирения человека, а не для возможности безответно издеваться над ним. Тем не менее не столь уж редки случаи применения в отношении подчиненных силовых приемов с "воспитательной" целью. К примеру, воспитания собачей преданности. И ведь не без результата, что самое интересное! Впрочем, русский поэт-помещик Н. А. Некрасов в свое время очень тонко подметил, что:
  
   Люди холопского звания
   Сущие псы иногда:
   Чем тяжелей наказание,
   Тем им милей господа.
   ("Кому на Руси жить хорошо")
   У некоторых читателей может сложиться впечатление, что описанный мною тип взаимоотношений начальника и подчиненного - порождение сугубо армейской действительности. Нет, конечно. Просто мне очень близки люди в погонах, в среде которых я вращался на протяжении долгих курсантских и офицерских лет. А потому и начал с примеров из той жизни. Действующий "на гражданке" принцип взаимоотношений начальника и подчиненного аналогичен армейскому, но воплощается в жизнь он в более гнусных формах.
   В армии, как уже говорилось, для насаждения своей правоты начальник приводит в действие два рычага: "законно" злоупотребляет дисциплинарными уставными требованиями и умело использует иерархическую зависимость подчиненного.
   В гражданском же трудовом коллективе, в силу его "демократической" природы, первый рычаг, естественно, не применим. Зато второй работает с удвоенной эффективностью. Здесь подчиненные сами создают благоприятные условия для собственного закабаления. Своей упреждающей покорностью они успешно открывают "зеленую улицу" административному хамству, а потом, когда начинается действие обратной связи, от него же и страдают. Ощущение и осознание зависимости (в первую очередь - материальной) от должностной власти начальника, дополнительно усиленной стараниями подчиненных, порождает у них обоснованный страх, поводов для которого более чем достаточно. Дадут ли доработать до пенсии? Дадут ли поработать после выхода на нее? Повысят ли оклад? Повысят ли в должности? Не срежут ли премию или доплаты? - все эти и подобные им вопросы во многом зависят от волеизъявления "шефа", а оно напрямую связано с умением подчиненного вести себя "должным образом": вовремя поддакнуть или хотя бы не возразить, умело скрыть обиду или недовольство, проявить ненаказуемую инициативу и т. д.
   Как и начальника в погонах, гражданского шефа также переполняет самомнение, старательно подпитываемое его "преданными" подчиненными. Как и в армии, они за глаза оценивают начальника таким образом, что лучше бы ему этого не слышать никогда! (Пусть лучше слышит их любезные голоса, видит их приветливые лица и пребывает в иллюзии, что все это вполне искренне.) Армейского и гражданского начальников роднит и то, что у обоих принцип "Я прав!", трансформируясь в "Я всегда прав!", порождает внутреннюю установку "Мне все дозволено!". Даже в сфере, выходящей за служебные рамки. Что ж, "так принято"! "Благоприобретенная" вседозволенность может проявляться, например, в нетактичном отношении (обращении) к подчиненному сотруднику. Для начальника это, несомненно, нравственная норма. Но как ее воспринимает подчиненный? Естественно, его самолюбие, задетое бестактностью шефа, страдает видимым и даже слышимым в узком кругу сотрудников образом. Однако защитить личное достоинство у подчиненного язык не повернется, здесь он не может "переступить через себя", хотя в иных ситуациях делает это без особых усилий. Статус начальника затворяет уста подчиненному и парализует волю (не каждому и не каждого, конечно) магическим образом.
   В сущности, поведение и того и другого носит биологическую окраску, но самость проявляет себя по-разному. Если у подчиненного - это животный по своей природе страх перед существом сильным, то у начальника - животное стремление подавить существо слабое. Это тип взаимоотношений вожака и стаи. Жизненное кредо "Я всегда прав!" в системе "начальник - подчиненный" неизбежно приводит к нравственному расстройству обоих. У первого наблюдается рост никем не сдерживаемых амбиций, претензий и капризов; у второго же формируется двойной стандарт отношения к людям - влиятельным и не очень. Какая из этих двух порочных наклонностей хуже? Да обе хуже.
   Но начальнику, привычно выстраивающему свои взаимоотношения с подчиненными по принципу "Я всегда прав!" (другого - он просто не признает), присущ лишь один-единственный вариант поведения. В то время как подчиненный, пострадавший от бестактности "всегда правого" начальника, располагает двумя вариантами реакции на нее. Вариант первый - отсутствие всякой реакции; человек молча и, видимо, привычно проглатывает обиду. Вариант второй - подчиненный в адекватной форме защищает себя как личность. Правда, в силу троичности любой ситуации, может быть и нечто среднее: колебание между первым и вторым. А уж что перевесит: чувство ли собственного человеческого достоинства или собственный животный страх перед работодателем (омерзительное определение) - зависит от расположения приоритетов на шкале жизненных ценностей конкретного человека.
   Подчиненный, прощающий начальнику бестактность, а тем более хамство, из трусости или прагматических соображений, мне лично несимпатичен в большей степени, нежели его наделенный властью обидчик. И если в армии бесправный подчиненный просто вызывает сочувствие, то подчиненный на "гражданке", отрекшийся от своих прав на защиту личного достоинства "корысти ради", просто жалок. Когда после тридцати лет армейской жизни я пришел на завод, меня поразила сцена, происходившая на заводским дворе, при народе. В ней участвовали всего два действующих лица. (Точнее, одно, ибо второе лицо было абсолютно бездействующим.) Один из мужчин, грозно размахивая руками, позволял себе долго и грубо орать на другого, а последний, приняв унизительную стойку, позволял первому орать на себя. Позже я узнал, что один из них (ясно - кто!) был генеральным директором завода. Прошло много времени, и я уже давно не удивляюсь подобным сценам, но ту, первую, где уже немолодой сотрудник уподобил себя зелененькому лейтенанту, а генеральный директор - генералу, мне не забыть никогда.
   Похоже, что армейское правило, с которого я начал данный параграф (понятия "начальник" и "дурак" - несовместимы), успешно действует и на "гражданке". Впрочем, как и другой красиво сформулированный постулат: "Тот прав, у кого больше прав".
  

***

   До сих пор речь шла именно о таких "профессионально" правых людях, то есть людях, злоупотребляющих реальными правами, которыми они обличены "по статусу". Теперь же поговорим о бесправных правых. Это, так сказать, любительская категория, самая широкая категория людей, любящих быть правыми во всем. За ними всегда должно оставаться последнее "Я прав!", чего бы это им не стоило. Иначе их голодная самость будет долго и упорно грызть изнутри болезненно самолюбивую душу. Формируются эти носители "истины в последней инстанции", конечно, из тех, кто "Я не виноват!", но идут они гораздо дальше последних, стремясь выглядеть победителями хотя бы в собственных глазах (лучше, конечно, в глазах окружающих). В худшем случае они согласятся на боевую ничью, дающую возможность расстаться с оппонентами без отказа от собственной правоты. Но согласиться с чужим, пусть даже хорошо обоснованным мнением, - ни за что! Из принципа, конечно, и никак иначе.
   Ох, уж эти принципы! Диву даешься, до какой степени нынче затерта, опошлена и обесценена суть этого логического понятия. Принципами сегодня прикрывают и упрямство, и высокомерие, и мелочную неуступчивость, и ханжество, и другие проявления ложного самоутверждения. Принципами спекулируют: так, дабы "не ударить лицом в грязь" и ухватиться за очевидно ускользающую правоту, люди хитрого ума идут на разные поправки, подтасовку аргументов или, глазом не моргнув, отказываются от них. Разве столь уж редки в наших мелочно-бытовых спорах жалкие и в то же время наглые уверения типа: "Я этого не говорил" или "Вы все меня неправильно поняли"? Мне вспоминается комический эпизод. Один из туристов теплоходного маршрута Череповец - Астрахань уверял нас, соседей по каюте, что Жигулевские горы находятся на левом берегу Волги. Я возразил, второй же сосед засомневался и раскрыл свой походный атлас. 
   - Как видите, на правом, - сказал он моему оппоненту, ткнув пальцем в соответствующее место на карте.
   - Я же и говорю: на правом, но слева от русла Волги, если смотреть на карту, не моргнув глазом, скорректировал свои доводы оппонент.
   Но гораздо чаще - оголтелое упрямство без каких-либо мотивов вообще. "Я так считаю - и все! И что бы вы мне ни говорили, я своего мнения не изменю!" - вот так или примерно так обосновывали свое тупое "Я прав!" некоторые из числа тех, с кем сводила меня судьба хотя бы мимолетно. (В последнее время все чаще пользуются доводом - "Я убежден!". Но это, скорее, телевизионное заимствование. Однако "убедить" и "доказать" - не совсем одно и то же.)
   Определить таких людей внешне особого труда не составляет, стоит лишь внимательно присмотреться к тем, кто вокруг нас. Даже вне конфликтных или спорных ситуаций этих людей отличает какая-то особая манера подачи собственного мнения, какой-то специфический тон. В нем слышится не грубость и даже не резкость, а, скорее, некая категоричность, заявка на бесспорную правоту; человек говорит и одновременно как бы утверждает сказанное. Такие люди в повседневной жизни склонны к назиданиям и резонерству, они не высказывают, а естественным для них образом изрекают свое отношение к чему-либо; их слово если уж и не закон, то, по крайней мере, некая бесспорная установка.
   Они не отличаются гибкостью мышления, у них все "параллельно или перпендикулярно". К тому же не любят и не умеют слушать, кроме самих себя, конечно. Поэтому истина в спорах (не дай Бог!) с такими твердолобыми индивидуумами не может родиться в принципе. Точнее, в них чаще всего рождается аж две "истины": здесь не вникают в доводы оппонента и даже не слышат их, а поспешно утверждают свои.
   "Вечно правые" весьма требовательны, но, к сожалению, не к себе; критические замечания в свой адрес они воспринимают болезненно. Обожают отдавать команды, поэтому любая данная им власть, даже условная, непомерно возвышает их в собственных глазах. Кстати, формы и тон этих команд также свидетельствуют о мелочном природном вождизме, нередко смешиваемым с незаурядными организаторскими способностями и чуть ли не с харизмой. Характерная деталь: эти мелкие "фюреры" часто предваряют свои командные установки категоричным "Так!", а затем уже в манере армейского "деда" оглашают приказ: "взяли", "понесли", "наполнили" и т. д. Они не терпят возражений или оправданий, парируя их на лету непробиваемым: "Ничего не знаю!". (С чем трудно не согласиться, настолько это очевидно.) Багаж их познаний, как правило, весьма скуден, а стремление к его пополнению перекрывается напыщенной самостью. Одна из сотрудниц (представитель вечно "правых" сил) в ответ на мои старания несколько расширить ее профессиональный кругозор раздраженно, то есть честно, заявила: "Г. Н., не напрягайте меня знаниями!". Что лежало в основе этого категоричного неприятия - не знаю. Могу лишь предположить одно из двух: либо - "я знаю это и без вас", либо - "мне хватит и того, что у меня есть". И действительно, к чему собственные знания, если их с успехом замещают собственная чванливая самодостаточность и возможность паразитировать на знаниях и труде других людей. Так легче жить.
   К сожалению, далеко не все вечно и бесспорно правые люди, менторским тоном поучающие вас жизни, сами следуют по ней в соответствии с провозглашаемыми ими же нормами и правилами. Большинство предпочитает двойные стандарты морали: по одним - учат жить, по другим - живут в схожих обстоятельствах; весьма требовательны к другим, но снисходительны к себе. Правда, им часто достается: их разоблачают и бичуют за такую, мягко говоря, непоследовательность. Но с них это - как с гуся вода: их жизненные ситуации, в отличие от ваших, всегда особые. Примеров тому, вероятно, у каждого более чем достаточно.
   Выше я пытался набросать, естественно, субъективный, основанный на личных наблюдениях, поведенческий портрет человека, строящего свои взаимоотношения с миром людей по принципу "Я прав!". Конечно, штрихи этого портрета не в полной или одинаковой мере присущи каждому такому человеку. Списаны они порознь, с конкретных людей, знакомых мне по жизни, а уж затем сведены вместе.
   Читатель, вероятно, упрекнет меня в том, что, рассматривая тему, я слишком углубился в детали. Возможно, но это оправдывается тем, что "госпожа Самость", рвущаяся наружу из недр "вечно правого" человека, настолько разнообразна именно в деталях, что достойна, на мой взгляд,
   даже большего внимания. Так что откровения самости, приведенные мною, - всего лишь некоторые, причем видимые, ее грани.
   (С теми, кто всегда "Я прав!", не следует смешивать рядовых немногословных упрямцев. Последние также особых симпатий не вызывают, но все же они не одиозны, поскольку никому ничего не навязывают, не доказывают, не опровергают и даже иногда вроде бы кивают в знак согласия, но... не соглашаются и делают по-своему. Их раздражающая безответная "принципиальность" имеет несколько иную природу. Она проявляет себя в упрямом следовании не столько собственным установкам и убеждениям, сколько вопреки советам и рекомендациям со стороны, даже если целесообразность последних где-то осознается и самим упрямцем. Все это маскируется, впрочем, под особое личное мнение. Они редко считаются с так называемым общественным мнением, поэтому часто слышат нелестные сравнения с упрямыми домашними животными.)
   Однако была ли необходимость акцентировать внимание на деталях и без того очевидных? Да, ибо эти внешние признаки внутренних сущностей позволяют разглядеть - с кем имеешь дело, что помогает наметить линию поведения. Но много ли этих линий? Есть ли из чего выбирать? И да и нет одновременно.
  

"...глупому по глупости его..."

  
   Мудрый Соломон оставил нам в наследство противоречивую на первый взгляд притчу: "Не отвечай глупому по глупости его, чтобы и тебе не сделаться подобным ему; но отвечай глупому по глупости его, чтобы он не стал мудрецом в глазах своих" (Притч. 26, 4-5).
   Библейский царь почитал глупцами людей, презирающих наставление и ненавидящих знание (Притч. 1, 7,22). Поскольку эти признаки практически совпадают с описанными выше признаками "безусловно правого" человека, постольку и рекомендации Соломона относительно того, как вести себя с глупцом, остаются в силе и при замещении глупца человеком, который "Я всегда прав!". Конечно, "лучше встретить человеку медведицу, лишенную детей, нежели глупца с его глупостью" (Притч. 17,12), но второе все-таки встречается гораздо чаще.
   Таким образом, эта двухчастная притча призвана работать чаще всего в узких рамках взаимодействия с изреченной глупостью. Смущает, правда, то, что рекомендации ее с первого прочтения как-то не совмещаются в сознании. Но думается, что доброжелательный автор притчи вряд ли считал своего читателя глупцом, не способным разобраться в ее сути.
   Внешне предлагается совершить не одно из двух действий на выбор, а два, казалось бы, взаимоисключающих действия одновременно. Однако Соломон недаром, назидая -- "отвечай" и одновременно -- "не отвечай", в обоих случаях предельно четко объясняет - во имя чего, с какой целью. Значит, существует такой вариант поведения, который удовлетворял бы обоим условиям, обоим "чтобы..." одновременно.
   В силу троичности любой ситуации, в данной - также сокрыт такой срединный путь. Он станет явным, если притчу несколько видоизменить, не касаясь ее глубинного смысла: отвечай глупому по глупости его так, чтобы и тебе не сделаться подобным ему, и чтобы он не стал мудрецом в глазах своих.
   Таким вариантом является уверенное однократное озвучивание только собственного мнения, каким бы оно ни было, и не более того. Так мы воспрепятствуем глупцу стать мудрецом в глазах своих. Но если мы забудем наставление Пушкина: "и не оспаривай глупца!", да еще при этом с пристрастием, не скупясь на эпитеты, прокомментируем услышанную глупость, то мы уже точно уподобим себя глупцу, точнее - станем им в данной ситуации.
   Так что, теоретически вполне возможно одним выстрелом убить двух зайцев, выполнить в один прием обе, казалось бы, несовместимые заповеди притчи. Но поскольку умение с достоинством властвовать собой присуще далеко не каждому, а самость в той или иной мере - поголовно всем, то мы практически крайне редко, утверждая себя, обходимся без язвительных ремарок в адрес глупца. А это - надежный путь к скатыванию в ту же категорию. Можно, конечно, заставить себя вообще не реагировать на раздражающие нас глупые заявления. В этом случае мы, естественно, не уподобимся глупцу, но и не воспрепятствуем ему в очередной раз "стать мудрецом в глазах своих". Иначе говоря, или поощрим его самость, или нарвемся на вызов. Приходится признать, что хотя единое решение притчи Соломона найти и нелегко, еще труднее следовать ему. Притча переходит практически в ситуацию выбора, в результате которого либо вы - прямой глупец, либо ваш оппонент - мудрец, на фоне которого вы - опять же глупец, но теперь уже - косвенный. Срединный же, оптимальный вариант, как уже отмечалось, доступен далеко не всем и не всегда. Будучи вариантом равновесным, он возможен лишь при должной выдержке обоих участников диалога. В противном случае он превращается в острый конфликт, в котором глупый и отвечающий "по глупости его" постоянно меняются местами. Глупость, равно как и реакция на нее, воспринимается прежде всего - эмоционально. Подчас содержание глупости имеет меньшее значение, нежели форма ее подачи. Ответить или воздержаться от ответа - во многом зависит от того, насколько затронутая тема болезненна для того или иного человека. Одному - она, как вожжа под хвост; другому - безразлична до глубины души.
   Но тут выплывает один из двух коренных русских вопросов (вариант): "Кто виноват в конфликте?". "Вероятно, тот, кто его спровоцировал, кто первым заявил свою истину как истину в последней инстанции", - ответят многие. Нет, виноваты оба, но в большей степени тот, второй, который на эту "истину" отреагировал, поддался на провокацию.
   В терминах притчей Соломона глупцом является самонадеянный человек. "Слово "глупый" в Писании никогда не применяется к слабоумному человеку, но лишь к высокомерному и самодовольному, управляющему своей жизнью так, как будто нет Бога" [5], с. 744. Но с глупцов (воздержусь от более обидного синонима), как известно, и спрос мал. Так что особых претензий к поведению глупца предъявлять не стоит: по-иному вести себя он просто не может - не дано от природы. И мудрые назидания (даже самого Соломона!) также не для него, ибо "для приобретения мудрости у него нет разума" (Притч. 17,16). Поэтому-то и притча обращена не к нему, а к тому, у кого есть разум, "кто имеет уши слышать", кто может не только усвоить мудрость притчи, но и по мудрости поступить - то есть удержаться от ответа "глупому по глупости его". И когда этого не случается, то большая доля вины в назревающем конфликте ложится, естественно, на того, кто мог и должен был справиться с собой.
   Что же касается наставления - отвечать глупому, дабы он не мнил себя мудрецом, то здесь хотелось бы, не оспаривая Соломона, сказать следующее. Вряд ли толстокожая самость человека, живущего по принципу "Я прав!", а тем более - "Я всегда прав!", пострадает от комариного укуса, каковым, по сути, и является ответ "глупому по глупости его". Вряд ли такой человек перестанет мнить себя мудрецом, даже если он услышит сотню таких ответов одновременно. Стало быть, наше возражение глупцу для него самого - что в слона дробина, а для нас - лишь самоуспокоительный прием, способ ублажения самости. "Молодец, ты в долгу не остался! Здорово отбрил его!" - вкрадчиво поощряет человека его болезненно самолюбивая душа.
   Так стоит ли из-за этого человеку не глупому скатываться на позиции глупца, отвечающего глупому "по глупости его?" Не стоит, тем более что та самая ваша дробина может случайно угодить глупцу в болевую точку. И тогда базарный вариант рождения истины - самый популярный в народе - неизбежен. Как правило, попытки осудить "мудреца в глазах своих" на некие муки раскаяния ничего не приносят, кроме ухудшения общего морального климата. Правда, они способны, как я уже говорил, привнести тихое злорадное наслаждение в души самих осуждающих. Так что если только не для собственного удовольствия, то из двух притчей Соломона, на мой взгляд, теоретически целесообразнее выбирать чаще ту, что рекомендует не вступать в полемику с глупцом - так будет комфортнее всем.
  

***

   Выдавать рекомендации, естественно, проще, нежели им следовать. Например, в случаях, когда банальная, но мудрость, затерта до ординарной глупости; когда уши вянут от примитивных, но "истин в последней инстанции". Ну, кто, допустим, станет оспаривать правдивые утверждения, что социально-бытовые условия нашей повседневной жизни во многом отвратительны? Практически - никто. Но когда избитые примеры голой правды-матки с раннего утра сыплются на вас как из рога изобилия, то воспринимаются они глупее глупости из притчи.
   Эти категорические, безупречно выверенные обвинения различаются лишь объектами критики. Если вчера, к примеру, день начинался с гневного, на грани проклятия, возгласа: "Вот она, наша медицина..." (далее идет перечисление негативов), то сегодня или завтра будут пригвождены к позорному столбу "наши" милиция, коммунальная сфера, чиновничьи структуры, торговля и т. д. Бесспорно, эти и другие общественные институты заслуживают самой низкой оценки, бесспорно, работают они в основном на себя, но навязчивый разбор до боли известных негативов раздражает наши и без того расшатанные нервы. Однако мы осознаем, что в высказываниях человека присутствует не только травмирующий нас фактор, но и маленькая тупая правда, отрицать которую невозможно. Как повести себя в такой ситуации? Легче, если правдолюб - знакомый нам человек, но вообще есть три варианта.
   Первый - прервать гневную тираду возмущенного человека. Второй - поддакнуть, согласиться с ним. Третий - никак не отреагировать, постараться все пропустить мимо ушей.
   В первом случае, даже если это сделать корректно, мы рискуем поссориться с человеком, добровольно взявшем на себя функцию народного обвинителя. Ведь именно к таковым он относит себя, а свое неуемное келейное бунтарство считает признаком зрелой нравственности, о чем кричит его довод: "если все будут молчать, то...". Поэтому прервать справедливую в корне гневную тираду или иным способом дать понять, что его критиканство надоело до тошноты, значит оскорбить человека в его лучших намерениях и тем самым создать предпосылку к конфликту - явному или скрытому.
   Во втором случае результат вообще не предсказуем. Как известно, лучший способ отвязаться от навязчивого мелочного резонера - это согласиться с ним, сказав, к примеру: "Да, безусловно, ты прав". (По сути, вы не грешите против истины.) И вполне возможно, иной правдолюбец, обрадованный тем, что его доводы нашли отклик в вашей душе, что он в очередной раз "Я прав!", удовлетворится этим и оставит вас в покое. Но может статься, что окрыленный вашим одобрением, человек станет развивать свою правоту вширь и вглубь, подкрепляя ее бесчисленными фактами. Более того, не исключено, что он будет пытаться привлечь и вас к участию в вынесении приговора нашей суровой действительности. Как будут развиваться события дальше - зависит от вашего долготерпения, запаса обличительных доводов у обвинителя и каких-либо случайных обстоятельств. Например, спасительного телефонного звонка.
   Третий случай как нечто среднее между первым и вторым, хотя и наиболее приемлем для безболезненного расхождения сторон, все же не гарантирует того. Вполне возможно, что человеку необходимо всего лишь разрядиться, излить свое негодование. В этом случае для него важно не ваше участие, а скорее ваше присутствие, пусть даже бессловесное. Ну, а если он не удовлетворится вашим равнодушным отношением к бичеванию очередного беззакония, выявленного им? Что ж, тогда вполне вероятен плавный переход к одному из двух уже знакомых нам вариантов.
   В заключение разговора о притчах, вынесенных в заголовок, вспомним еще одну: "Начало ссоры - как прорыв воды; оставь ссору прежде, нежели разгорелась она" (Притч. 17,14). Думается, что именно в третьем варианте поведения содержится некоторый шанс на мирный исход, рекомендуемый Соломоном.
  

"Я такой, какой я есть"

  
   Безусловно, рассмотреть все проявления человеческой самости практически невозможно - их слишком много. Но еще на одном из них, столь явном и не столь уж редком, все же следует остановиться. Речь пойдет об эгоистическом равнодушии человека к собственной нравственности.
   "Да, мы должны прилагать усилия, да, мы должны бороться с грехом, да, мы должны стремиться к самосовершенствованию (курсив мой - Г.М. ), но помня, что сами себя за волосы мы вытащить не сможем, это работа только лишь подготовительная" [6], с. 188.
   Подготовительная - к чему? К сотворчеству с Высшими Силами, к участию в замыслах Христа. "Потому что Его замысел - преображение мира... А мы должны только его предвосхищать..." [6], с. 190. Преображение мира в целом, его эволюция невозможны без преображения отдельно взятого человека "от мира сего". Поэтому вопрос личного совершенствования является далеко не личным для каждого из нас, что и подчеркивает Александр Мень, автор приведенных высказываний. Однако современному россиянину чаще всего даже неведомо, что нравственное совершенствование существует как понятие. И уж тем более, что оно имеет непосредственное отношение к нему лично. Впрочем, это вполне объяснимо.
   В советском государстве, как уже говорилось, декларировался "Моральный кодекс строителя коммунизма", в состав которого входили... ветхозаветные нравственные заповеди, хотя и по-иному сформулированные. В государстве постсоветском его вытеснила назойливая реклама биологических ценностей и животных нравов. Пребывая в таком "нравственном" поле, человек не в состоянии самостоятельно вырваться на уровень восприятия ценностей духовных. Он не обладает способностями барона Мюнхгаузена, не может вытащить себя из этой вязкой, губительной грязи. Он не способен подняться до нравственной самооценки, следовательно, вопрос "Какой я есть?" перед ним стоять не может. Он полагает, что все его достоинства, недостатки и даже дурные наклонности достались от Творца, то есть помимо его личной воли и желания, и в силу этого ревизии не подлежат.
   "Я такой, какой я есть!" - простейшая форма самоутверждения. И с этим нельзя не согласиться. Да, мы действительно все разные, ибо набор моральных качеств, в том числе и негативных, в каждом человеке индивидуален и определяется спецификой жизненной программы, заданной ему Творцом. Но мы не учитываем того, что одной из составляющих этого понятия, этого индивидуального божественного проекта является способность человека изменять и дополнять его, то есть способность к самосовершенствованию.
   Божественное предопределение могло бы, конечно, служить удобным оправданием всех наших плюсов и минусов, если бы не одно "но" - свобода воли, дарованная человеку Богом. Ее присутствие не позволяет предполагать человеческие пороки и достоинства фатально стабильными ("Только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти", - опасается апостол Павел в Гал. 5,13). Иными словами, личность определяется не только и не столько тем, какой я есть, но в большей степени - каким я способен стать. По словам А. Меня, "личностное начало присуще людям не столько в виде данности, сколько как заданность" [7], с. 399.
   Безотчетное, не осознанное человеком обретение новых стереотипов поведения, изменение его отношения к людям, себе и ситуациям в процессе жизни - неизбежны. Это естественная, адекватная реакция приспособления к изменившимся условиям бытия. Соотношение плюсов и минусов, достоинств и недостатков, наблюдаемых у конкретной личности, не есть нечто закостенелое во времени, раз и навсегда данное. Оно может стихийно, естественным образом измениться, не исключено, что и в лучшую сторону. Однако без участия сознания, без целенаправленного устремления к этому, без той самой подготовительной работы, о которой говорит А. Мень, невозможно приблизиться к Богу, сделать очередной шаг в направлении эволюции души. "Да будете сынами Отца вашего Небесного", - назидает Христос слушателей Нагорной проповеди (Мф. 5,45). Но для достижения сыновней близости необходимо реализовать свое подобие Отцу: "Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5,48).
   Самосовершенствование - не разовое, импульсивное действие. Это - трудный и непрерывный процесс, охватывающий всю сознательную жизнь. Он требует колоссального терпения, что и подчеркивает апостол Иаков: "Терпение должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка" (Иак. 1,4).
   По Иакову "совершенство во всей полноте" есть плод долготерпения. Но терпение может быть долгим лишь тогда, когда оно столь же долго подогревается сильным желанием, когда цель оправдывает средства по убеждению самого человека.
  

***

   А теперь посмотрим вокруг нас... Много ли мы увидим людей, которые таким желанием обладают? К сожалению, нет. По крайней мере, в кругу тех, с кем мне приходилось более-менее длительно общаться, их не столь уж много. Остальные же, то есть большинство, признают необходимость самосовершенствования в чем угодно, только не в нравственно-этической сфере: здесь они упорствуют в ложной самодостаточности. Эти люди работают, и подчас весьма успешно, над совершенствованием своего здоровья и физических способностей, повышают образовательный, профессиональный и общекультурный уровень, стремятся быть гармоничными в одежде, искусственными методами "улучшают" даже свои внешние природные данные. Иными словами, не желают оставаться в этом такими, каковы они есть, а стремятся стать лучше, совершеннее, чем они есть.
   И только для своей нравственности люди в большинстве своем делают длительное, практически пожизненное исключение. Они даже не пытаются изменить себя. Не будучи самокритичными, они не сетуют, за редким исключением, по поводу личных моральных или умственных изъянов. (Естественно, речь идет не о публичном самобичевании, а о скрытном признании в них самому себе.) Более того, они даже бравируют своими минусами, возводя их ни больше ни меньше как в ранг специфических достоинств или индивидуальных отличительных признаков. Для них это святыня, на которую замахиваться - великий грех.
   Помню, как на семинаре "Изменюсь я - изменится мир вокруг меня", проводимом Духовным Университетом Брахма Кумарис, одна из участниц заявила с искренним испугом: "Да ведь если я стану сдерживать себя или уступать, то это уже буду не я, а другой человек! А я хочу остаться такой, какая я есть!". По логике этой женщины добровольно обуздать негативное качество души - значит исказить или даже уничтожить душевное лицо. Но позвольте, неужели в результате косметической маскировки пятен на своей физиономии человек расстается с последней? Отнюдь! Он лишь на время исправляет ее, делает более привлекательной. Другое дело, что с душевными пятнами справляться труднее, нежели с видимыми. Однако не следует спекулировать на трудностях до такой степени, чтобы отказаться от самой идеи.
   Тезис "Познай самого себя", называемый заповедью Дельфийского оракула, обращен ко всем и каждому. И первым открытием человека, ставшего на путь самопознания, станет сокрытая доселе в его душе способность властвовать собой, "господствовать над влекущим к себе грехом".
   Лукавят, ох как лукавят некоторые из тех, кто "убежден", что изменение себя есть измена себе. Прекрасно зная свои минусы, они умело подавляют их, изменяя себя, но не боятся при этом изменить себе, если это - целесообразно. Они, например, достаточно хорошо ориентируются в том, перед кем стоит сдерживать свои эмоции, а перед кем просто быть "какой я есть"; кому можно высказать свое мнение, пусть даже мелочное и обидное, а кому возражать вообще не стоит, а еще лучше - поддакнуть, спрятав свои соображения поглубже и т. д. Люди, манипулирующие стандартами поведения применительно к ситуации, наглядно демонстрируют, что сознательно изменить себя - в какой-то степени посильно любому человеку. "Если вы не можете сделать многого, сделайте хотя бы то, что в Ваших силах" [3], с. 54.
   Но почему это "делание", обусловленное нередко прагматическими соображениями, столь редко бывает обусловлено соображениями нравственного характера? Почему в отношении своих душевных минусов человек столь упрям и консервативен? Почему, наконец, он настолько ревностно любит и охраняет их, что буквально в каждой услышанной, а уж тем более подслушанной, фразе "распознает" покушение на индивидуальность и реагирует на это соответствующим образом? Да потому что свою шкалу жизненных ценностей человек формирует преимущественно под диктовку неприкосновенной самости; потому что он пока еще в большей степени сущность биологическая, со всеми присущими ей реакциями, нежели духовная. Кстати, сравнение человека с животным подчас незаслуженно унижает последнего и является столь же незаслуженным комплиментом для первого. Так, главный герой книги Н. Д. Уолша "Беседы с Богом" Сам Господь Бог упрекает людей в том, что животных они "привыкли считать более низкой формой жизни - хотя животные демонстрируют в своих действиях больше целостности и постоянства, чем люди" [8], с. 97.
   Как уже говорилось, самость, будучи животной по происхождению, способна как обороняться, так и нападать. Подпитываемая инстинктами, она выступает как в форме отчаянного самосохранения, так и в форме активного самоутверждения. Эти формы, гнездящиеся в душе человека, в основном и руководят его поступками. В основном - потому что на поведение человека в определенной степени влияют и механизмы подавления самости, роль которых прямо пропорциональна степени их развития. Пока что у человека они пребывают в зачаточном состоянии.
  

***

   Столь бережное отношение человека к своей самости обусловлено тем, что фактически он отождествляет себя с ней, а значит и любит ее как самого себя. Понятно, что при таком допущении бороться с самостью равносильно тому, что бороться с самим собой. Это, пожалуй, самый тяжелый вид борьбы, но тем ценнее успех. По словам Максима Горького (не рискую их цитировать, так как читал об этом еще в школьные годы), ничто так не окрыляет человека, как победа над собой. Любить себя и одновременно бороться с собою можно лишь в том случае, если понятие "бороться с собою" является одним из компонентов обширного понятия "любить себя". Бороться с собою в данном случае может означать только одно - добровольно совершенствовать свою нравственность насильственным путем. Возможно ли это? Наверное, только так и возможно, иного пути нет.
   Уже первому земному человеку, родившемуся от "грешных" Адама и Евы, Каину Бог предписывает господствовать над влекущим к себе грехом (в контексте Быт. 4 - подавить в себе братоубийственное намерение). А в Декалоге (Исх. 20) Он требует от всего народа обязательного исполнения жестких поведенческих норм, поскольку "помышление сердца человеческого - зло от юности его" (Быт. 8,21). Иначе говоря, зло обладает мощной корневой системой. Поэтому гораздо легче подавлять "зло от юности" в юношеском же его возрасте, на стадии завязи, пока оно не созрело вместе с человеком. Но, к сожалению, "качество" личной нравственности редко беспокоит человека в юные годы: "Береги честь смолоду!" - это не для нас. Впрочем, осознанная необходимость согласиться на столь полезное насилие над собой редко просыпается в человеке и в зрелые его годы.
   Мудрое изречение - "добро должно быть с кулаками" весьма уместно в сфере воспитания вообще и самовоспитания - в частности. Импульсы, проникающие с высшего плана человеческой триады, и есть те "кулаки", которые поражают самость, притаившуюся в ленивой душе человека. Поэтому жесткое очищение души, принудительную вентиляцию ее и помещение в условия, крайне неблагоприятные для вызревания самости, следует считать нравственным долгом человека - участника божественного эксперимента.
   Поэт Николай Заболоцкий дает ряд доступных рецептов душевного самовоспитания в стихотворении "Не позволяй душе лениться", главный из которых:
   Держи лентяйку в черном теле
   И не снимай с нее узды!
   Во имя чего?
   Чтоб жить с тобой по-человечьи
   Училась заново она!
   Однако сознательная решимость обуздать минусы своей натуры или обрести плюсы есть всего лишь благое намерение, следовать которому не так-то просто даже при полной, казалось бы, готовности к такому шагу. Особенно - в начале этого трудного и долгого пути, и особенно - человеку "в возрасте", с его тренированной самостью. Но ничего не поделаешь: "Дорога в тысячу миль начинается с первого шага" [3], с. 11. Конечно, успех самосовершенствования во многом определяется характером и природой качеств, которые человек желает подавить или развить в себе.
   Но есть общее изначальное условие, которое, на мой взгляд, удачно сформулировано в дзэн-буддистской притче: "Прежде, чем сделать шаг, посмотри, где стоишь". Да, прежде, чем говорить о том, каким я хочу стать в будущем, следует, подключив память, поэтапно "просмотреть" себя в прошлом и составить свой нравственный портрет в настоящем, возненавидев всей душою то, что неприятно открылось тебе в нем. Эмоциональное состояние человека, ретроспективно оценивающего себя, проникновенно выразил Пушкин:
  
   Воспоминание безмолвно предо мной
   Свой длинный развивает свиток;
   И с отвращением читая жизнь мою,
   Я трепещу и проклинаю,
   И горько жалуюсь, и горько
   слезы лью,
   Но строк печальных не смываю.
  
   (Воспоминание. "Когда для смертного умолкнет шумный день...")
  
   Согласитесь, что было бы кощунством комментировать столь гениальное откровение. Рекомендации периодически пересматривать сложившуюся шкалу жизненных ценностей мы находим в уже упоминавшейся книге "Беседы с Богом". Привожу лишь некоторые из этих наставлений: "Ты придерживайся своих убеждений и оставайся верен своим ценностям... Они образуют структуру твоей жизни, и потерять их означало бы распустить ткань твоего жизненного опыта. Однако исследуй их поочередно. Пересматривай ценности одну за другой. Не разбирай весь дом до основания, но изучи каждый кирпич и замени те, что выглядят треснутыми, больше не поддерживают структуру... Если твои ценности служат тебе - придерживайся их. Отстаивай их в споре. Защищай их. Но защищай их так, чтобы не причинить никому вреда. Вред, причиненный другому, не является необходимым элементом исцеления" [8], с. 110,111. Конечно, здесь от имени Бога назидает человек, но, по сути, это созвучно и новозаветной заповеди о любви к ближнему, и ветхозаветным заповедям, смысл которых - не причини другому зла. Естественно, речь не идет о том, чтобы подстраивать себя под чьи-то капризы и амбиции. Именно с позиции "я и окружение" должна в первую очередь рассматриваться проблема нравственного самосовершенствования, ибо "чувство собственного достоинства проявляется по отношению к окружающим" [3], с. 42.
   Итак, первое условие - загляни в себя. Это трудно, поэтому вначале неплохо бы научиться глядеть на себя, что гораздо доступнее.

***

   Свою внешность мы ежедневно контролируем с помощью обычного зеркала. Но существует ли зеркало необычное, в котором отражались бы наши душевные плюсы и минусы? Да, образно существует. Это - реакция окружающих нас людей на то, какой я есть, точнее - каким они видят меня. И если эта реакция в целом негативна, то следует задуматься - возможно, в моем нравственном портрете что-то не так. Однако доверять этому условному зеркалу следует все же с осторожностью, ибо оно, состоящее из отдельных фрагментов, может быть еще и кривым: реакция окружающих, мягко говоря, не всегда бывает однородной и адекватной нашим поступкам, заявлениям и намерениям. Таким образом, не исключена возможность, что в этом зеркале мы увидим свой нравственный портрет и не достаточно цельным, и достаточно искаженным.
   Для того чтобы убедиться в относительной достоверности того, что и как это зеркало отражает, необходимо мысленно раздвоиться и самому внимательно посмотреть на себя со стороны без предвзятости. Последнее условие является ключевым, иначе "диагноз" своему отображению будет поставлен неверно. Затем, не кривя душой, ответить на единственный вопрос: противно ли мне в обществе самого себя? И если - да, то логично допустить, что и другим я не менее противен. Такой логичный вывод должен привести к естественному желанию в чем-то изменить себя, поступиться своими драгоценными "минусами от юности".
   Однако "должен привести" отнюдь не означает - "непременно приведет", ибо у людей, консервативно относящихся к своему нравственному портрету, критическая самооценка в значительной степени корректируется болезненным самолюбием. В любой своей уступке видят они слабость, проигрыш, отступление от принципа "Я такой, какой я есть!". Ведь если наши пороки предопределены свыше, закреплены за человеком Самим Творцом, то поступиться ими, обуздывать их - то же, что кощунствовать над святыней, "делать неугодное в очах Господа" - такова нравственная позиция этих консерваторов. Кстати, позиция очень удобная - перенести ответственность за все свои нравственные изъяны на Всевышнего! Вдумаемся в лаконичное, но многозначительное утверждение "Я такой, какой я есть". Независимо от интонации, оно подразумевает продолжение: "и иным быть мне не дано". Кем? Господом Богом, конечно!
   Ясно, что это - всего лишь лукавство, ширма, за которой плохо скрывается душевная лень, нежелание хотя бы попытаться изменить себя. Но ведь именно по причине тупого самодовольства, а не сознательного самосовершенствования "смирит их от века Живущий; потому что нет в них перемен; они не боятся Бога" (Пс. 54,20).
   Самосовершенствование - это труд, но кто же станет добровольно обременять себя работой, в которой не видит ни смысла, ни интереса? Естественно, при таком некритическом отношении к собственным поступкам (слово - тоже поступок!), когда человека вполне устраивает "какой я есть", желание что-то изменить в себе вряд ли родится спонтанно, так сказать, на ровном месте. Оно может возникнуть как следствие переживания какой-либо стрессовой ситуации, когда "что-то встрепенется в нас"; когда мощный импульс, посланный духовным планом нашей триады, подобно лучу, пройдет душу и высветит в ее придонной глубине затаившуюся самость, точнее - ее порождения: клубок нравственных пороков. Вот тогда отвращение к зрелищу, представшему глазам нашего сознания (вспомним гениальную строку из Пушкина еще раз), возможно и станет тем инициирующим фактором, который пробудит в нас не только омерзение и стыд, но и желание подавить эти пороки, резко оттолкнуться от них.
   В общем, для начала человек должен стать противен самому себе. (Подобную мысль высказал еще в третьем веке Ориген, ученый, ближайший по времени к апостолам. В своей работе "О началах" он пишет: "Так, я думаю, и душа собирает в себе множество злых дел и обилие грехов... Тогда самый ум или совесть божественною силою будет воспроизводить в памяти все ... что сделал гнусного и постыдного... Тогда сама совесть будет преследовать и бить себя своими собственными рожнами, и сама сделается своею обвинительницей и свидетельницей" [9], с. 149).
   Но внезапное нравственное пробуждение - явление, скажем прямо, не столь уж частое, хотя не уникальное. Возможно, кто-то уже пережил его лично, а кто-то знает об этом из опыта родных или знакомых. Примером такого прозрения может служить история нравственного преображения старца Зосимы в его юные годы ("Братья Карамазовы"). Конечно, скачкообразные изменения нравственной позиции человека весьма эффектны. Однако в них практически нет заслуги самого человека: глаза на себя ему открыли Высшие Силы; время, место и необходимую ситуацию подготовили Они же. А человек в данном случае есть лишь избранный Ими объект преобразующего воздействия. (Вспомним историю перевоплощения лютого врага христиан, иудея Савла, в апостола язычников Павла, описанную в Деян. 9, 1-19, или чудесные исцеления безнадежно больных людей, совершаемые Христом на страницах Евангелий.)
   Более реальным является иной, эволюционный, путь: через поэтапное осознание необходимости нравственного совершенствования. В каждом человеке изначально сосуществуют зародыши как животного, так и человеческого аспектов: самости и самосознания. Осознание человеком в себе первого аспекта есть критерий зрелости второго. Это - первая победа человеческого начала над зоологическим. Однако "способность самосознания еще не раскрывает содержания моральных убеждений и поведения человека" [10], с. 300. Можно подняться до осознания безнравственности своих побуждений и в то же время руководствоваться ими. Отсюда следует, что "самосознание вообще" должно включить в круг своих "конкретных обязанностей" побуждение человека к нравственному совершенствованию и духовному восхождению.
   Однако именно это требование чаще всего является камнем преткновения для самосознания, который воздвигается хитроумной самостью. Суть этой проделки заключается в попытке самости подменить смысл жизненно важных понятий. Она пытается внушить человеку, что его упрямство в том, что "Я такой, какой я есть", является естественной человеческой защитой божественного предопределения, что это не ложная форма самоутверждения, а жизненное кредо; стремление же изменить себя - суть вмешательство в промысел Творца и покушение на собственную индивидуальность. В действительности же оправдание неизменности своего "Я" не только не имеет никакого отношения к самоутверждению, но противостоит ему.
   Самоутверждение есть творческий процесс, в котором объектом творчества личности выступает сама личность, собственное "Я". Результативная работа души, которая "обязана трудиться и день и ночь, и день и ночь" есть истинное утверждение себя, как в собственных глазах, так и во мнении окружающих. Благодушное отношение к своим нравственным минусам, а тем более бравирование ими - есть предпосылка к деградации личности, душевному ожирению.
   В этом нет ничего противоестественного, ибо если "отрицание низшего содержания есть тем самым (курсив мой - Г.М. ) утверждение высшего" [11], с. 60, то верно и обратное: руководствуясь низшими принципами поведения, мы тем самым отвергаем принципы высшие. Иными словами, не стремясь стать "лучше, чем я есть", человек тем самым неизбежно становится "хуже, чем я был". Таково следствие неумолимого закона возрастания энтропии применительно к личности.
   Тем не менее любой человек в любой фиксированный момент времени свободен заявить о себе: "Я такой, какой я есть!" И неизбежно будет прав и неправ одновременно, ибо в это понятие органически войдет и соответствующий моменту набор личных качеств, и постоянная способность качественно изменять его. Душа способна развиваться и преображаться. Однако человек еще не познал в себе этого свойства, иначе он бы утверждал: "Да, я такой, какой я есть: владелец своей уникальной самости и одновременно борец, обуздывающий ее!" Интересно, что, создавая "умные" приборы, люди предусматривают в них способность самостоятельно выходить на лучшие из возможных параметры настройки. И в то же время творцы этой чудо-техники даже не подозревают, что и сами они обладают аналогичной способностью, предусмотренной Творцом Небесным. Реализация ее есть главное предначертание жизни человека, непременное условие выхода из зоны равнодушия прежде всего к самому себе, своей душе. "Движение - это и есть жизнь, застой - это отсутствие процесса движения, приобретения опыта, накопления энергии; это разрушение и смерть души... "И ежели ты ни холоден, ни горяч - исторгну тебя из уст Моих". Лучше... быть в действии, жить, нежели быть тепленьким, бездеятельным. Тепленькие для эволюции не нужны, они исторгаются из эволюционного процесса" [12], с. 22-23.
  

***

   Как следует из Библии, человек перед изгнанием из Эдема обретает знание добра и зла, что в сочетании со свободой воли, полученной ранее, делает его богоподобным. Выражается это в способности к творчеству: если Бог есть Творец Земли, то человек обязан быть творцом на данной ему земле. В противном случае божественный эксперимент, участниками которого все мы являемся, теряет свой смысл.
   Понятно, что не каждый способен к творчеству, объект которого находится вне пределов духовного плана моего "Я". Не каждому дано писать книги, создавать музыку и произведения искусства, делать открытия в науке и т. д. Но без сомнения, каждый способен творить себя: взяв объектом творчества свой нравственный портрет, совершенствовать его, исправляя в нем непривлекательные черты. Безусловно, это искусство, а оно, как известно, требует жертв. В данном случае в жертву следует принести долю самости - праматери всех человеческих пороков. Однако эта операция безболезненной для человека быть не может, ибо самость глубоко вросла в душевную ткань последнего. Требуется хирургическая операция, причем - без наркоза.
   Антиподом творческого подхода к тому "какой я есть" является подход примиренческий, когда человек приспосабливается к своему "Я", нимало не совершенствуя его человеческую составляющую. Поскольку в результате такого застоя неизбежно снижаются нравственные требования к себе, постольку человек столь же неизбежно становится рабом все более распоясывающейся самости. И так - до погружения в полное скотоподобие.
   Типовым примером такой зависимости может служить ситуация, когда молодой начальник с пока еще задатками хама не желает "властвовать собой", и, как следствие, автоматически реализует эти задатки, совершенствуясь в хамстве, молчаливо поощряемом подчиненными. В конце концов он становится образцовым самодуром, который вполне убедительно оправдывает себя, если вообще задумывается над ситуацией, тем, что "я такой, какой я есть!" (читай - "каким я стал"). А вот что могут сказать в свое оправдание те, кто, по существу, вскормил его? Подчиненные сотрудники, столь гордые и самолюбивые в иной ситуации и столь жалкие и безропотные в бесконечном сериале ситуаций унизительных? Видимо, только то, что они боятся угодить в немилость (со всеми возможными последствиями), а потому и молчаливо глотают "высочайшие" обиды, оставаясь такими, как они есть. И когда же "уважающие себя" коллеги насытятся, когда же они станут, наконец, противными самим себе до готовности переступить через себя? Трудно сказать однозначно. Как утверждал один восточный мудрец, лучше неприятный конец, чем неприятности без конца. И с этим нельзя не согласиться. Впрочем, каждому - свое.
   Но вот знать бы, что представляет собой это "свое". Когда, в какой ситуации люди бывают "своими" самим себе, то есть такими, как они есть, а когда чужими, скрывающимися под маской, играющими чью-то роль? Иной человек не может быть самим собой, даже оставаясь с самим собой. И хотя другая восточная мудрость гласит: "Быть самим собой гораздо легче, чем притворяться кем-то другим" [3], с. 26, я лично считаю это утверждение далеко не бесспорным. Думается, что быть самим собой можно только, не утруждая себя тем, какой я есть, а беззаботно отдавшись своей самости. Но жить легко, в свое удовольствие, можно только за чужой счет. В конце концов, все наши труды по исправлению нравственности - это в большей степени не для себя, а для других. Впрочем, не стану углубляться: темы "гибкой нравственности" я уже касался.
   Ранее отмечалось, что освобождение своего "Я" от недостатков само по себе есть обретение главного достоинства. Настоящий восточный мудрец и поэт Омар Хайям тонко подмечает и рекомендует:
   То, что судьба тебе решила дать,
   Нельзя ни увеличить, ни отнять.
   Заботься не о том, чем не владеешь,
   А от того, что есть свободным стать.
  
   Но так ли просто следовать этому "простому" наставлению? И много ли найдется желающих освободить себя "от того, что есть?" От скверны душевной?
   Единственная обобщенная заповедь господствовать над влекущим к себе грехом (Быт. 4,7), данная Богом лично Каину, а через него и всему человеческому роду, как известно, не возымела действия ни на Каина, ни на род человеческий. Животная самость взяла верх, и первый земной человек вошел в библейскую историю и как первый кровавый преступник. Однако у Каина-то определенно были веские основания оправдаться тем, что "я такой, какой я есть": десять заповедей Божиих, включающих в себя и заповедь "Не убивай" (Исх. 20,13), еще не были даны человеку; проблема "я и окружение", ввиду исключительной малочисленности последнего, перед Каином не стояла; нравственный опыт его родителей, естественно, не мог быть одобрен Творцом в качестве примера для подражания. Таким образом, первый земной человек из-за отсутствия нравственных эталонов просто не мог знать, каким ему следует быть, от чего "свободным стать". Не имея программы самосовершенствования, он довольствовался личным набором полученных от Бога душевных качеств, в том числе и "злом от юности". Но это было на заре допотопного человечества. А сегодня?
   Как ни парадоксально, но и для современного человека, вооруженного и десятью запретительными ветхозаветными заповедями, и всеми новозаветными заповедями любви, и "высшим" образованием, проблема личного совершенствования скорее исключение, нежели правило. Большинством людей она просто не осмысливается, а поэтому и не ставится во главу угла. Причина - все та же самость, все те же "помышления сердца человеческого", с которыми люди и сегодня справляются столь же трудно, как и во времена Моисея и Христа.
   Хотелось бы подчеркнуть, что речь идет не об уголовно наказуемых беззакониях, от которых человека удерживает... сама же самость, когда страх перед возмездием за злодеяние оказывается сильнее намерения совершить его, когда позыв одного инстинкта блокируется другим - более сильным. Речь также не идет о подавлении негативных психических реакций: вспыльчивости, испуга, раздражительности и др., когда самоконтроль, механизм управления инстинктами, не успевает срабатывать.
   Нет, подразумеваются пороки сугубо нравственного характера, к работе с которыми сознание всегда успевает подключиться (было бы желание), но не всегда совесть одерживает верх в противоборстве с недремлющей самостью. Например, когда возникает дилемма - оказать помощь или отказать в помощи? Что в конечном счете предпочтет колеблющаяся душа: не допустить материального проигрыша или одержать моральную победу? Трудно сказать заранее. Ведь подавляющее большинство наших современников морально пребывает в нейтральной зоне шкалы жизненных ценностей, где делание добра не является обязательной или предпочтительной нормой. Поэтому колебание, впадение в крайности и тому подобная нестабильность считаются приемлемым состоянием души наряду с глухим безразличием к себе подобным.

***

   Мы уже привыкли к тому, что обобщающее "Я такой, какой я есть" подразумевает признание и оправдание себя как носителя сугубо негативных качеств. Однако такой подход грешит тем, что не учитывает присутствия в человеке ни положительных качеств, ни уникальных достоинств.
   Правильным, видимо, будет рассматривать весь комплекс индивидуальных данностей, скорее, как базу для заданности конкретному участнику божественного эксперимента, о чем и говорил А. Мень. Это, если хотите, своего рода персональное домашнее задание от Творца сроком - на всю жизнь. Оно содержит как работу над ошибками (укрощение самости в виде ее порождений), так и работу над новым материалом (развитие задатков и способностей). Естественно, оно является обязательным и требующим усердия, дабы не сидеть в одном и том же классе этой жизненной школы всю свою жизнь. Уклониться от назначенной свыше программы невозможно, ибо, хотим мы того или нет, "согласного судьба ведет, а противящегося - тащит". Куда? Прежде всего к усвоению простейшего постулата, лежащего в основе любой индивидуальной программы: негативные качества, генерируемые самостью, даются не для примирения с ними, а для подавления их усилиями нашей души. В противном случае человечество обратится, а тенденция к этому вполне очевидна, в кладбище мертвых душ (естественно, не по Гоголю).
   Чтобы приложить эту аксиому, данную нам Творцом в общем виде (Быт. 4,7), к своей душе, необходимо произвести честный тотальный пересмотр сложившейся шкалы жизненных ценностей на предмет их актуальности. В результате, возможно, чем-то придется пожертвовать, а что-то выдвинуть на передний план.
   В книге Н. Д. Уолша "Беседы с Богом" человек, взявший на себя смелость вещать нам от имени Бога, наставляет: "В эволюции каждой (курсив мой - Г. М.) души наступает время, когда главной заботой становится уже не выживание физического тела, а рост духа; не достижение успеха в жизни, а реализация "Я"" [8], с. 289.
   Сомневаться в реальности личностной эволюции - значит не сомневаться в бессмысленности и провале божественного эксперимента. На дворе - эпоха Водолея, с ее доминирующими духовно-нравственными ориентирами, что позволяет нам соотносить время, обозначенное в цитате, с не столь уж отдаленным будущим.
   Оживление души, порабощенной самостью, может произойти только под воздействием богатого духовного плана нашей триады. Другого пути нет. "Дух животворит, плоть не пользует ни мало" (Ин. 6,63) - это уже прямое назидание Бога, записанное человеком - евангелистом Иоанном.
   В свою очередь, обогащение духовного плана, целителя души, возможно только с привлечением духовных богатств, созданных и сохраненных Человеком именно в целях улучшения "качества" человеческой души. "Повышение нравственных начал и обретение нового смысла существования возможно только при высокой духовности общества" [13], с. 53.
   Обращение к духовным сокровищам, например к классической литературе, музыке, изобразительному искусству в его широком спектре и другим источникам культуры, - неизбежно в силу того, что только там можно встретиться с образцами нравственности во всем ее диапазоне: от глубокого падения до высочайших взлетов. Только там можно пережить весь спектр эмоций, присущих любому человеку: от потрясения до полного равнодушия. В окружающей же нас жизни практически не существует духовно-нравственных ориентиров для тех, кто не удовлетворен своим "Я". Есть только отвратительные, отталкивающие (и это - главное!) примеры моральной деградации.
   Однако обретение духовных знаний как самоцель, как знание для знаний - не есть самосовершенствование в нравственном аспекте. Глубоко уважая людей с широкой эрудицией, "не ленивых и любопытных", я тем не менее убежден, что духовные ценности, не переработанные душою, не ставшие личными духовно-нравственными ценностями - эволюции человеческой души не способствуют. Можно, допустим, неплохо знать на сюжетном уровне Новый Завет и даже цитировать его в назидание другим, но не руководствоваться ни единой заповедью Христа в своей жизни; можно быть ходячей энциклопедией, но, подобно стриптизерше, обнажающей свое тело в ночном клубе, раскрывать за деньги свои познания в различных "интеллектуальных" шоу (там под интеллектом понимается хорошая память плюс примитивная копилка с солидным набором разнородных сведений). Еще сложнее с "воспитанием чувств": к примеру, музыка может пробудить в человеке прилив благородства и всепрощения, которые уступят место эгоизму и злопамятству, как только отзвучат последние аккорды.
   В общем, не так все просто, но начинать необходимо. И не так уж важно - с чего: осознанный отход от закостенелой догмы "Я такой, какой я есть", с чего бы он ни начинался, приведет со временем к критическому пересмотру по кругу всей шкалы жизненных ценностей (как известно, совершенству, впрочем, как и деградации, нет предела).
   Лучше всего, на мой взгляд, начинать с изменения отношения к мелочам, точнее, к так называемым мелочам, поскольку их, по сути, вообще не существует. По крайней мере - в сфере воспитания и самовоспитания, где каждая не исполненная и с легкостью прощенная себе "мелочь" обусловливает появление новых, более весомых "мелочей". Желание прервать серию заразных уступок самости у человека все более ослабевает под воздействием активных стараний последней. В конце концов суммарный груз всех допущенных поблажек закономерно (в силу закона перехода количества в качество) приведет человека к радикальному изменению самого отношения к проблеме. Точнее, к полному ее отвержению, и, значит, намерение исправить себя так и останется нереализованным: леность души взяла верх. Да, Николай Заболоцкий хорошо знал цену человеческой души:
   Коль дать ей вздумаешь поблажку,
   Освобождая от работ,
   Она последнюю рубашку
   С тебя без жалости сорвет.
  
   Однако "свято место не бывает пусто". Неуемная самость сразу же подбрасывает человеку "достойную" замену - удобное, но чреватое своими последствиями жизненное кредо: "Я такой, какой я есть". Подхватив его, человек, по существу, отпускает себе все грехи в прошлом, настоящем и будущем. Но нельзя стать сильным, оправдывая свои слабости.
   Естественно, в вопросах самосовершенствования не менее важна и роль позитивных мелочей. Здесь также соблюдается их "преемственность", и каждая маленькая победа над собой может быть развита в последующие намерения и достижения. В общем, в любом случае - "не думай о секундах свысока!".

***

   Доходчиво объяснить, как и в чем изменился он в результате работы над собой, человек практически не может: самоощущения трудно поддаются словесному описанию, которое к тому же еще и неоднозначно воспринимается читателями. Мы все хоть и "такие, как мы есть", но тем не менее все разные. Можно лишь образно говорить о самых общих субъективных впечатлениях.
   Прежде всего, возникает чувство некоторой приподнятости над суетным, тревожным, привычным до тошноты образом существования и понимание того, что мы добровольно превратили свою жизнь в свалку бытовых отходов. Мы как бы поднимаемся на вершину горы. Расширяются пределы обзора: из того, что внизу, "многое теряется из виду" и уже не засоряет наше внимание, происходит переоценка ценностей "вверх", к духовному плану.
   Подобное, почти осязаемое нами, состояние души своего героя, подпоручика Ромашова, описывает А. Куприн в повести "Поединок": "Эта новая внутренняя жизнь поражала его своей многообразностью. Раньше он не смел и подозревать, какие радости, какая мощь и какой глубокий интерес скрываются в такой простой, обыкновенной вещи, как человеческая мысль (курсив мой -Г. М)". Все воспринимается в перспективе и с полным охватом, поскольку "большое видится на расстоянии". Люди, проблемы, обстоятельства оцениваются не фрагментарно, а в целом и даже с некоторым прогнозом их изменений. Образы самосовершенствования, конечно, могут быть разными, но все они свидетельствуют об одном: о качественном обновлении шкалы жизненных ценностей. Однако в отличие от субъективных ощущений обновления, переживаемых нашей душой, существуют и явно выраженные позитивные последствия духовной работы. На одно из них, весьма существенное, стоит обратить особое внимание.
   Самосовершенствование, став устойчивой составляющей нашей жизни, ее стимулом, надежно защитит нас на любой ее стадии от одиночества, не позволит нам уныло раствориться в нем. Причем независимо от того, физическое ли это одиночество или, что страшнее, чувство душевного одиночества, когда мы среди людей или, что еще страшнее, - вдвоем. В любой ситуации, независимо от ее продолжительности, если нам интересно и комфортно наедине с собой, то есть в обществе нашей личной триады (дух-душа-тело), то страдания одиночества нам не грозят. Другое дело, что длительный союз трех ипостасей моего "Я" возможен лишь при их столь же длительном взаимном интересе. Последний же, в свою очередь, обеспечивается непрестанным совершенствованием и обновлением каждого из планов триады. "Совершенствуя себя, вы станете себе лучшим другом" [3], c. 24.
   Непрерывная творческая работа над собой превращает одиночество в "нормальное состояние человека", по словам Леонардо да Винчи, приведенным Д. Мережковским в романе "Воскресшие боги". Хочу подчеркнуть, что речь идет не о заполнении остро ощутимого одиночества какими-либо занятиями (их всегда можно найти). Нет! Я имею в виду отсутствие в нашей душе самого чувства одиночества как такового. Последнее угрожает лишь тому, кто тупо упорствует: "Я такой, какой я есть". Но таких - подавляющее большинство, ибо, "к сожалению, ничто не развивается так медленно, как сознание человека" [13], с. 53.
   И еще об одном интересном позитивном аспекте. В книге Притчей Соломоновых (Пр. 9,11) персонифицированная премудрость провозглашает: "Чрез меня умножатся дни твои; и прибавится тебе лет жизни". Но поскольку мудрость (по В. И. Далю) есть "слияние высшего состояния умственного и нравственного совершенства" [14], с. 395, постольку резонно предположить, что духовно-нравственное преобразование является эффективным средством в комплексном решении проблемы физического долголетия. О справедливости такого допущения косвенно свидетельствуют и жизнеописания многих христианских святых.
   Наконец, следует учитывать, что внимание, развернутое внутрь, а не вне себя, избавит окружающих от наших субъективных оценок всех и вся: просто некогда и неинтересно будет критиковать других или выносить им приговор. Уже неплохо!
   Человек, тупо размахивающий защитительным принципом "Я такой, какой я есть", симпатий хотя и не вызывает, но вполне терпим, поскольку он относительно вас - нейтрален.
   По-настоящему же опасны те, кто с "детской" непосредственностью напрямую требуют, чтобы их принимали такими, как они есть. (Как правило, это имеет место в сфере межличностных отношений Его и Ее). Страшен, кто вкрадчиво заявляет это "невинное" требование как непременное условие дальнейшего общения и выстраивания взаимоотношений. Условие сие коварно, поскольку человек, требующий: "Принимай меня таким, какой я есть!", сам никогда не согласится принимать другого таким, каков он есть! Это игра в одни ворота, бесцеремонная эгоистичная попытка закрепить за собой права, в том числе и право на вседозволенность, оставив другому лишь обязанности, в том числе и обязанность подчиняться этим правам. Компромисс как взаимная уступка здесь исключается по определению. Поэтому убегайте любым способом от этих подчас обаятельных циников, пока они не пленили вас. Общеизвестный факт, что "исходные" нравственные изъяны человека в результате отсутствия самоконтроля и потакания извне развиваются вширь и вглубь, только обостряет необходимость своевременной изоляции от этих людей. Союз с ними ничего хорошего не сулит. Внешне он может существовать или в форме изматывающего выяснения отношений, или в "миролюбивой" форме за счет смиренного перехода одного из партнеров в подкаблучное состояние. Лучшим разрешением подобной ситуации является развал неравноправного содружества, когда одна из его сторон переполнится "счастьем", безоговорочно принимаемым долгое время. И когда это состоится, воспользуйтесь ситуацией немедленно, чтобы начать любить самого себя.
   В четвертой главе "Евгения Онегина" Пушкин вопрошает:
   Кого ж любить? Кому же верить?
   Кто не изменит нам один?
  
   И в конце строфы дает ответ:
   Любите самого себя,
   Достопочтенный мой читатель!
   Предмет достойный: ничего
   Любезней, верно, нет его.
   Естественно, это утонченная изящная ирония. Ну а если всерьез? "Любить себя - значит принять себя таким, какой вы есть, и приложить все усилия, чтобы стать лучше" [3], с. 24. Любовь к себе должна нести божественную суть: "Кого Я люблю, тех обличаю и наказываю", - разъясняет Христос в заключительной книге Нового Завета (Отк. 3,19).
   Сопоставляя оба назидания, приходим к пониманию, что успех нравственного саморазвития возможен лишь, если "я - прокурор" превалирует над "я - адвокат" в отношении самого себя. В противном случае "Я" обречен оставаться "таким, какой я есть" до конца своих дней. Однако следует учитывать, что судьба ведет согласного, но тащит противящегося, награждая последнего время от времени синяками, ссадинами, шишками. Так не ропщите уж тогда на нее, а примите ее, как и себя, такой, какая она есть.
  

"...Неверный в малом неверен и во многом"

  
   Как уже говорилось, характерной чертой нравственного портрета нашего современника
   является равнодушие. Крылатое выражение: "Это твои проблемы" в прикладном его значении есть оружие обороны от ближнего. Безразличие к себе подобным, будучи обобщающей характеристикой душевного устройства современных людей, неизбежно "роднит" нас. Оно проявляется в нашей пассивной реакции на чужие проблемы, что мы, естественно, уже не относим к своим личным порокам. Зато мы активно реагируем на равнодушие окружающих к нашим проблемам и, конечно, воспринимаем его как внешнее зло, сфокусированное на нас. Короче говоря, "я - хороший, мир - плохой". Ведь в нас столько теоретического добра и потенциальной теплоты! Боже праведный, как мы бываем возмущены "кем-то", кто в "чем-то" не помог "кому-то", хотя и имел все возможности к тому! И как мы сочувствуем жертве чьего-то равнодушия, особенно когда ею считаем себя!
   В результате обиды на равнодушие - к нам, мы все более углубляем и расширяем равнодушие - от нас. В этой тягостной атмосфере обид на равнодушие и равнодушия из-за обид известная рекомендация - не бояться ни друзей своих, ни врагов своих, а бояться равнодушных - теряет свой назидательный смысл. Поскольку сами понятия "друг" и "враг" в таком моральном климате размываются, становятся неразличимыми, постольку следует бояться практически всех и каждого.
  

***

   Мы, обитатели нейтральной зоны шкалы жизненных ценностей, считаем равнодушие в одних случаях естественной нравственной нормой, в других - столь же естественно боимся и осуждаем его. Все зависит от того, кто и в отношении кого проявляет это качество: я - к миру или мир - ко мне. Остерегаясь последнего, мы на всякий случай не слишком надеемся на человека. По крайней мере, не отбрасываем далеко своих сомнений в нем.
   Подобная неуверенность в человеке, или осторожная вера в него, не столь уж беспочвенны. Примеры преступного равнодушия как причины личных, социальных и национальных бед и трагедий - общеизвестны. Меня же интересует равнодушие мелочно-бытовое, то, что повседневно вокруг нас; то, которое разъедает, подобно ржавчине, ткань наших взаимоотношений. К примеру, элементарная человеческая необязательность.
   Вероятно, каждому приходилось сталкиваться с человеком, страдающим подобным недугом. Практика общения с людьми убеждает меня в том, что обязательность человека совершенно не зависит от уровня его образования или степени духовных интересов. Жизнь сводила меня с образцово необязательными людьми, среди которых в свое время были: профессор и преподаватель, врач и экскурсовод, предприниматель и инженер. Все они когда-то получили дипломы о высшем образовании, не получив, к сожалению, даже начального воспитания, элементарного представления об элементарных нравственно-этических нормах. А жаль! Ведь в подобной ситуации вузовский диплом только оттеняет мелкую непорядочность его владельца.
   Неисполненные обещания, нарушенные клятвы, отказы от "честных слов", ложные обнадеживания - все это, безусловно, ранит нас и вынуждает сегодня разочаровываться в людях, которых мы еще вчера так глубоко уважали (а иных и боготворили). Вот уж точно - "Не сотвори себе кумира!" Вероятнее всего, их реакция на ваши упреки в ненадежности, если вы прибегните к ним, не будет носить извинительного характера. Более того, она может быть раздраженной: "Ну не мог, забыл. Господи! Раздуваешь обиду из-за какой-то мелочи жизни!" В сущности, это разновидность уже знакомого нам "исчерпывающего" оправдания: "Я такой, какой я есть!" Но "мелочи" и "значимое" - неразделимы, ибо неучтенные нюансы могут погубить идею, ибо "неверный в малом неверен и во многом" (Лк. 16,10). Да и существует ли грань, за которой "малое" однозначно переходит в "большое", а то и другое - в судьбоносный фактор? Есть ли четкий критерий, разделяющий неверность на ординарную и экстраординарную? Конечно, нет. Все зависит от обстоятельств и роли в них предмета наших надежд.
   В ситуациях подобного рода резкое осуждение и, простите, физиологическую неприязнь "неверный" вызывает не столько тем, что обострил вашу проблему, не реализовал свое обещание, сколько тем, что он даже не счел нужным известить вас об этом. Ведь второй "неверностью" он практически обезоружил вас перед проблемными обстоятельствами. Да, могут измениться условия, исчезнуть возможности исполнить в срок обещанное (которого, в соответствии с народной мудростью, почему-то ждут три года), все может случиться, но возможность своевременно сказать правду надеющемуся на вас человеку остается практически всегда. Однако далеко не всегда люди прибегают к этой возможности. Почему?
  

***

   Желая прослыть "лучше, чем я есть", движимый желанием блеснуть якобы присущими ему добродетелями: предупредительностью и отзывчивостью, - иной человек может опрометчиво (кстати, не всегда под влиянием винных паров) пообещать вам нечто; чванливая самость, хотя и на короткое время, но создает иногда своему владельцу ореол всемогущего благодетеля, принимающего аванс признательности. Это так приятно! Правда, нельзя исключать и того, хотя это и не имеет значения, что зависшее сегодня обещание могло даваться тогда вполне искренне, что человек в тот момент, действительно, был уверен в своих возможностях.
   Однако проходит время, и он начинает осознавать, что "давеча сболтнул лишнее". В конце концов наш "благодетель" убеждается в своем полном бессилии что-либо сделать во имя обещанного и в обещанные сроки, да и само желание делать, вероятно, притупилось окончательно. Однако не притупилось вовсе желание выглядеть по-прежнему надежным и обязательным в глазах того, кто пока еще верует в тебя; язык не поворачивается отменить обещанное. В этой сложной ситуации на помощь приходит хитроумная самость. Желая хотя бы временно облегчить страдания управляемого ею человека, она с вкрадчивой подлостью настраивает его душу снизу: "Не спеши сознаваться в беспомощности, развенчать себя ты успеешь всегда. Все еще может измениться".
   Да, может. И даже не у него, а у вас: например, отпадет или в корне изменится сама проблема, и вы тотчас снимите с человека связывающее его обещание. Это - идеальный вариант. Вполне вероятно также, что и у него появится "объективная" причина для оправдания необязательности: срочный отъезд, болезнь, стихийное бедствие, финансовый кризис и другие непредвиденные обстоятельства. Ну а если уж и это не сработает, то он может, на худой конец, и сам сработать под дурачка, а вам отвести роль наивного доверчивого ребенка. Если он начнет оправдание в таком ключе: "Понимаешь, как назло..." или "Звонил тебе много раз, но никто...", то можно смело обрывать дальнейшую попытку одурачить вас. Однако бывают ситуации, на которые реагировать и впрямь не знаешь как. Скорее всего, пословицей: "Иная простота хуже воровства". Примером тому может служить примитивная бытовая ситуация, в которой я оказался несколько лет назад. Впрочем, тогда ее исход имел для меня значение.
   Весной, накануне посадочного сезона, я договорился с частной артелью о механизированной вспашке своих шести соток. Условились о цене и дате исполнения работы. Обменялись контактными телефонами. "Фирма" пообещала позвонить мне за сутки, чтобы подтвердить готовность и договориться о месте и времени встречи. Жду. Истекают контрольные сутки, но никто не звонит. Я не выдерживаю и звоню сам, интересуюсь, в чем дело.
   - А у нас прицеп сломался, не на чем "Крота" везти, так что завтра пахать не будем, - отвечают мне.
   - Почему мне до сих пор не звонили? - возмущаюсь я.
   - А чего звонить, если прицеп поломан, - втолковывают мне.
   Немая сцена. Я понял, что дальнейший диалог бесполезен, ибо разговор пойдет по кругу. Положив трубку, я задумался и понял, что в словах моих собеседников содержится простая, я бы сказал, простецкая, истина. Ведь прицеп-то, действительно, неисправен, и даже если бы они и позвонили мне, то исполнить обещанную работу все равно бы не смогли. Правда, в этом случае я мог бы успеть воспользоваться услугами другой артели, однако это не входило в их интересы, а моими - они откровенно пренебрегли.
   Но чаще бывает так или примерно так (допустим, при случайной встрече): "Слушай, забыл!" или в лучшем случае: "Извини, старик, забыл!" Дальше пойдут многочисленные ссылки на перегруженность работой ("Знаешь, совсем замотался!"), на то, что вы и сами в какой-то степени виноваты ("Ты что, не мог сам позвонить и напомнить?"), на отвлекающие семейные и другие проблемы ("Ой, с женой ссоримся ежедневно, просто не знаю, что и делать"). В общем - откровенно не до того!

***

   Интересно, право, что память у большинства людей, сетующих на ее отсутствие, присутствует сполна, но работает преимущественно в одностороннем режиме. Они хорошо помнят, кто и что обещал им, однако "убей, не помню!", что и кому обещали сами. (Правда, бывает, что не помнят и первого, если было не очень нужно). Но что значит забыл, именно в плане обещания? Да только то, что человек непростительно отбросил его и вас вместе с ним на периферию своего сознания. Последствия "забывчивости" особенно ощутимы в вопросах, связанных с понятием долг. Эти специфические провалы памяти более всего дискредитируют репутацию человека.
   Поскольку я не выхожу в своих наблюдениях за рамки повседневно-бытового уровня, то, естественно, опускаю "высокие абстрактные материи": долг перед Отечеством, трудовым коллективом, гражданский долг и т. д. Я имею в виду обыденный бытовой денежно-вещевой долг конкретного берущего перед столь же конкретным дающим. А точнее - ситуацию не столь уж редкую, когда последний просто вынужден напоминать забывчивому должнику о дате возврата или даже о самом факте долга!
   Естественно, память с односторонней проводимостью формируется у человека под сглаживающим воздействием его самости. Стремясь облегчить и без того "тяжелую" жизнь своего хозяина, самость своевременно очищает его память от балласта "никчемных" мыслей с целью приема более важной и, главное, полезной информации. Популярное ныне наставление: "Не бери в голову!" - разработано и сформулировано нашим равнодушием к ближнему. Применительно к нашей теме оно подразумевает: брать в голову и держать в ней следует входящие обещания, исходящие же - не регистрировать в памяти вовсе.
   В состоянии ли мы, каждый из нас, вспомнить тех, кому обещали когда-то помощь и поддержку, кого обнадежили своим словом, чьи тайны клялись хранить, но ничего этого не исполнили? Весьма сомнительно, ибо от этих болезненных воспоминаний нас надежно защищает самость. Она тонко, а главное, в нужное время переведет это занудливое "самоедство" в "праведное" обвинение кого-либо, подогревая в нас долгую, а подчас - и пожизненную, обиду на того, кто нас когда-то подвел. Особенно, по злому, помнятся нам те, кто свершил судьбоносный обман или предательство.
   Но часто ли мы казним себя тем, что когда-то не подставили или "очень своевременно" убрали плечо, на которое пытался опереться наш ближний в трудной для него ситуации? Часто ли мучают нас угрызения совести в отношении пустых, обнадеживающих обещаний и ложных клятв, которые мы с легкостью расточали родственникам покойного на его похоронах? Там, в приливе общего соболезнования и под влиянием поминальных тостов, мы ой как чтили память нашего друга, сотрудника, сослуживца! А вскоре забыли не только родных покойного, но и дату смерти последнего, и дорогу к его могиле. До какой же степени мы не уважаем себя! О каком же уважении к жившим и живущим может при этом идти речь... Бесспорно, есть примеры и достойного отношения к памяти близких нам людей, но это скорее исключения, нежели правило.
   Меня всегда умиляли шарообразные, ни к чему не обязывающие обязательства и обещания без установленного срока годности. Например, "Как-нибудь...", "Надо будет...", "Как только...", "Я постараюсь...", "При случае...", "Мы созвонимся" (кто будет звонить первым?), "При первой возможности..." и т. д. Заметьте, что ни в одном из этих вариантов время предполагаемого действия не озвучено, зато во всех - звучит спешка и желание отделаться от разговора, пока собеседник не спросил: "Когда?" или "Как скоро?" В подобных ситуациях, действительно, обещанного можно ждать три года и более. Впрочем, уже через гораздо меньший срок вы поймете, что перед вами дилемма: либо как-то напомнить, либо поставить крест на своих надеждах.
   Сродни этим обтекаемым обещаниям и столь же обобщенные "дружеские" приглашения: "Что-то вы нас совсем забыли, а ведь мы всегда так рады вам, так рады. Заходите же запросто, в любое время!" Или уж вовсе доверительно: "Наши двери всегда открыты для вас!" Да... Могу представить себе вытянувшиеся постные физиономии хозяев, их вымученную улыбку, призванную выразить безмерную радость встречи, когда ваша фигура самым неожиданным образом появится в проеме дверей, распахнутых для вас круглосуточно!
   Ясно, что эта игра в гостеприимство шита белыми нитками. Ведь хозяева прекрасно знали, что вы никогда не сделаете этого буквально, а поэтому так смело, ничем не рискуя, и приглашали вас. И хотя спекулировать на порядочности другого человека - высшая форма непорядочности, прибегают к этому приему, скажем прямо, довольно часто. Разве так уж редки случаи, когда человек, абсолютно уверенный в вашей порядочности, доверяет вам такие сведения о своей личной жизни, которые, будь они обнародованы, непременно скомпрометировали бы его репутацию. И в то же время он, этот человек, "в благодарность" за ваше умение хранить его тайны, потихоньку выдает кое-кому и кое-что из ваших личных тайн, в которые вы его когда-то посвятили, опрометчиво проявив ответную доверительность. Бесспорно, поведение вашего "доверенного лица" вызывает омерзение. Однако доминирующая подлость состоит в том, что он не просто разбалтывает, а передоверяет ваши секреты, доводит их под честное слово опять же только до тех, кто способен сохранить их, в чьей надежности он уверен. Этот пакостник (теперь уже - мерзопакостник), обезопасив себя, повторно спекулирует на порядочности других. Честное слово, у таких подонков просто чутье на порядочных людей! Закрыв себя ими со всех сторон, он безнаказанно вершит подлости, которые почему-то принято называть мелкими.
   Но могут ли ложь, лицемерие, необязательность, ненадежность, вероломство быть мелкими? Разве неверность "в малом", присущая одному человеку, не может иметь последствий "во многом" для другого? Все зависит от ситуации и шкалы жизненных ценностей как неверного, так и пострадавшего от неверности.
  

***

   Конечно, оказаться в роли последнего очень не хочется. Тем более, что исправить ситуацию вряд ли возможно, высказав человеку, подведшему вас, все, что вы о нем думаете. Сомнительно также, чтобы это исправило его в будущем, ибо он - "такой, какой он есть". Тем не менее человека, "неверного в малом", изобличать в неверности следует всегда. Вспомним рекомендацию мудрого Соломона: "... отвечай глупому по глупости его, чтобы он не стал мудрецом в глазах своих". Применительно к данной ситуации - чтобы "неверный в малом" не совершенствовался в своей ненадежности и лжи, не становился "неверным во многом". Вероятность того, что в результате систематических разоблачений "неверный" как-то изменится к лучшему, конечно, существует. Хотя вполне вероятен и другой результат: "воспитуемый", перегруженный упреками, перестанет вообще реагировать на упреки и разоблачения или же затаит обиду.
   Вследствие длительного нахождения в "зоне неверности", каждому из нас грозит изменение к худшему: сердце человека, систематически страдающего от необязательности и вероломства окружающих, может озлобиться. Именно этим последствием неверность, независимо от того - "малая" она или "многая", устрашающе опасна, как для личности, так и для общества в целом. Предотвратить озлобление сердца можно лишь подавлением собственной самости, злобное шипение которой подло и вкрадчиво внушает человеку, пострадавшему от человеческой же неверности: "Вот видишь! Да все они (люди) такие!"
   Следует отметить, что нередко характер складывающихся жизненных ситуаций, казалось бы, подтверждает столь пессимистическое обобщение, сделанное нашим внутренним врагом. В моей жизни был период, когда я не мог однозначно ответить себе: все ли люди склонны к пустым, легкомысленным обещаниям или же только те, с которыми сводит меня судьба? Это была полоса, когда человеческая необязательность буквально преследовала меня, как собственная тень. (Позже мне открылось, что это и была моя тень, только невидимая.) Ни одного из поочередно следовавших обещаний, причем от разных людей, не было исполнено. Все словно сговорились в неверности против меня, как "в малом", так и "во многом". Самость злорадствовала: "Ну что? Убедился?!"
   Да, я убедился, но только несколько позже и совершенно в ином - в правоте того, что мне было уже известно из книги известного оккультиста С. Тухолки "Магия и оккультизм", но не было проверено на себе. Старанием самости эта информация была временно заблокирована в моей памяти. Однако благодаря просветляющему воздействию Высших Сил, она открылась мне вторично. Суть ее сводится к следующему.
   Если вы не в состоянии простить человека, сильно и длительно обижаетесь на него, то ждите, что повседневная действительность будет систематически поставлять вам новые поводы для обид. Потому что вашему намерению простить, если даже оно и возникнет вдруг, будут все в большей степени препятствовать невидимые сущности (лярвы), порождаемые и питаемые негативными эмоциями человека (в данном случае - энергией обиды). "Если желание, породившее лярву, погасло, то лярва вскоре умирает, но она цепляется за жизнь и усиленно старается продлить свое часто эфемерное существование. Для этого она старается поддерживать или разжигать в человеке желание, которое ее породило, и, таким образом, способствует образованию привычек" [15], с. 69. В данном случае - устойчивой привычке пребывать в обиде на кого-либо и за что-либо. Но, как известно, "привычка - это вторая натура". Поэтому обида, провоцируемая присосавшимися к человеку лярвами, неизбежно становится натуральной, естественной для него эмоцией.
   Со временем обида на конкретных людей экстраполируется на всех и вся, на собственную судьбу и Бога. В конце концов человек теряет оптимизм, впадает в уныние (один из семи начальных, смертных грехов в христианстве) и ничего уже не ждет от людей, кроме "неверности в малом и во многом". Это и есть озлобление сердца.
   Единственная мера профилактики и лечения этого страшного душевного недуга (и не только по С. Тухолке) - погасить обиду и простить человека. Простить во что бы то ни стало! Точнее, не простить, а прощать, и неоднократно, каждого, кто ложно обнадежил вас, предал или подвел в трудную минуту. Читаем заповедь Учителя, данную Им в Евангелии от Матфея апостолу Петру, но относящуюся ко всем людям: "Тогда Петр приступил к Нему и сказал: Господи! Сколько раз прощать брату моему, согрешающему против меня? До семи ли раз? Иисус говорит ему: не говорю тебе: "до семи", но до семижды семидесяти раз" (Мф. 18, 21-22).
   Возвращаюсь к собственному опыту. Как только в моей памяти высветилось забытое знание и я получил ответ на вопрос: "Почему так сложилось?", у меня, естественно, возник следующий вопрос: "Как воздействовать на сложившееся?" Ответ практически сразу же я нашел в Евангелии от Луки: "Наблюдайте за собою. Если же согрешит против тебя брат твой, выговори ему, и если покается, прости ему" (Лк. 17,3).
   Я исполнил эту заповедь с буквальной точностью. Пронаблюдал за собой. Выявил в душе своей "братьев" (и "сестер" тоже), согрешивших против меня. Выговорить каждому - возможности, конечно, уже не было. Однако тем, кто оказался доступен, я, стараясь быть корректным, поставил на вид необязательность и освободил их от обещаний, данных мне когда-то. (Впрочем, последнее было совершенно излишним, ибо это, как я понял, они уже проделали сами и давно.) Не знаю, каялись ли они в своей необязательности или нет, но я, хотя и не сразу, все же простил их в сердце своем. Не скрою - сделал это с трудом, буквально переступив через себя. (Видимо, сказалась работа лярв, питающихся энергией моих обид.) Да, работу по усмирению самости можно без преувеличения назвать архитрудной.
   И каков же ее результат? Не скажу, что на внешнем плане произошло чудо, и кто-либо из бывших "неверных" вдруг исполнил свое запоздалое обещание, или что "верных" стало больше. Нет! Изменения состоялись не во внешних ситуациях, а в моем внутреннем отношении к ним. Почти исчезло желание, да и необходимость тоже, обращаться к кому-либо за помощью в решении собственных проблем. К добровольным обещаниям стал относиться двойственно: не исключать вероятности их исполнения, но и не обнадеживать себя излишне. Теперь я допускаю и заведомо прощаю человеку его потенциальную необязательность. Все это помогает сохранять душевное равновесие при любом исходе дела. Иными словами - я стал терпимее, нейтральнее и к "неверным", и к неверностям "в малом и во многом". Но не более того: симпатии к "неверным", в том числе и к прощенным, я не испытываю до сих пор, верю им с осторожностью. Обиды не держу, но встречаться с ними, вспоминать о них, а уж тем более поддерживать какие-либо отношения - желания все же нет. Они для меня как бы не существуют.
   Частые и длительные контакты с необязательными, равнодушными людьми могут привести к другой, не менее опасной болезни, нежели озлобление сердца. Это - равнодушие сердца. Болезнь сия заразная, продолжительность ее "инкубационного периода" индивидуальна, однако, симптомы - общие. Сперва притупляется желание помогать добровольно, по собственной инициативе. Просьбы о помощи еще как-то выполняются, благодаря чему болезнь пока что остается сокрытой от окружающих и репутация: "человек слова" еще не подмочена. Но затем человеку становятся все более безразличными и эта репутация, и чужие проблемы. Под различными предлогами он уклоняется от "делания добра" даже по просьбе, сердце его черствеет. Оправданием благоприобретенного равнодушия выступает запавший сперва в подсознание, а затем и созревший в сознании человека довод: "Если другие поступают так, то почему мне нельзя?" Логика примитивная, довод безнравственный, но разве самость может породить что-либо иное? В силу своей природы, она должна склонять душу к оправданию безнравственности во имя комфортной беззаботной жизни тела. Самость даже вывела формулу самозащиты от чужих трудностей: "Это - твои проблемы".
   Озлобление сердца и равнодушие сердца - болезни взаимосвязанные, одна порождает другую. Равнодушие ближних (необязательность - его частный случай) способно пошатнуть и даже разрушить наши личные планы и надежды. Но гораздо страшнее, когда оно развивается вширь и вглубь, расшатывает и разрушает моральные устои нашего общежития.
   Что же касается "первичного звена", тех, кто необязателен, ненадежен, клятвопреступен, вероломен, то безнаказанными они, конечно, не останутся, получат свое, ибо "какою мерою мерите, такою же отмерится и вам" (Лк. 6,38). Однако следует помнить и другое: "Не мстите за себя, но дайте место гневу Божию". Ибо написано: "Мне отмщение, Я воздам, говорит Господь" (Рим. 12,19). Желание отомстить "неверному в малом и во многом", исполненное даже мысленно, говорит лишь о том, что он все же не прощен нами, что лярвы обиды еще живут в нас, и что рецидив обеих болезней нашего сердца вполне вероятен.
  

***

   Человек, брошенный в среду обитания, пропитанную равнодушием, обманом и безответственностью, неизбежно становится скептиком в отношении нее, точнее - сформированных ею институтов. Это защитная реакция человека, которого обманывают повсеместно и повсечасно: как наивного вкладчика и доверчивого покупателя, бесправного квартиросъемщика и горемычного загрантуриста, опереточного акционера и отчаявшегося бюджетника. В конце концов - просто как гражданина, не защищенного от произвола "защитников" (полиции) и чиновников. Стало быть, у отдельно взятого человека есть все основания не верить системе, частью которой он является, а значит, и не уважать ее. Система обманывает его в "малом и во многом", по закону и вне закона, лицемерно улыбаясь при этом с рекламных щитов и телеэкранов. "Мы работаем для вас!" Или еще интереснее: "Мы существуем для вас!" - издевательски кричат те, кто существует за счет нас. Ясно, что эти заверения - всего лишь заурядный торгашеский трюк, призванный одурачить покупателя.
   Но вместе с тем, что вполне очевидно и потому отвратительно, народные слуги всех мастей и рангов, кричащие о преданности людям, ни на грош не верят в порядочность этих людей, по крайней мере - их большинства. Заметьте, в каком ключе выдержано обращение юридического лица к лицу физическому, то есть к каждому из нас, оказавшемуся на функциональной территории его ведомства. Начинается это обращение, как правило, с дружелюбного слова: "Уважаемые..." Но затем это дружелюбие неожиданным образом сменяется угрозами. К примеру: "За безбилетный проезд... то-то и то-то", "За несвоевременную оплату...", "За порчу имущества...", "За появление в нетрезвом виде...", "За нарушение (чего-то вообще...)". При желании список можно продолжить.
   Я понимаю, что "... помышления сердца их (людей) были зло во всякое время" (Быт. 6,5), но ведь не каждое помышление становится деянием, и не каждому сердцу человеческому злые помышления свойственны в равной степени. Если принять версию, что людей, пренебрегающих нравственными и законодательными нормами, относительное меньшинство, то нравственно ли публично угрожать санкциями всем, в том числе и подавляющему большинству "правильных" граждан, унижая тем самым их достоинство и самоуважение? Если же стать на точку зрения тех, кто поголовно видит в каждом из нас потенциального нарушителя порядка, неплательщика, пьяницу, вредителя и вообще "неправильного" гражданина, то какие-либо заявления, а тем более публичные, в уважении и преданности таким людям выглядят откровенным лицемерием.
   В Чехии я не встретил ни одного рекламного заверения от каких-либо предприятий или ведомств в уважении и доверии к гражданам, но зато я встретил настоящее уважение и доверие к ним: ни на одной станции метро нет ни одного турникета и ни одного контролера. Непосредственно с улицы через вестибюль и эскалатор пассажир проходит совершенно бесконтрольно в вагон, на стенах которого нет(!) оскорбительных предупреждений о санкциях. Такая доверительная система поразила меня, россиянина, не менее, чем Карлов мост или Пражский Град! (Какой удручающий контраст явило мне по возвращении домой родное московское метро: строй турникетов, а при них - мужеподобные контролеры женского пола.) Я не думаю, что в Праге полностью перевелись "зайцы" из числа граждан или гостей города. Но там компания, управляющая метрополитеном, зная, что потенциальных безбилетников все же меньшинство, уважает нравственное достоинство большинства пассажиров. Я уже не говорю о том, что сумма, недополученная с безбилетников, не сравнима с затратами на установку и содержание технических и людских средств контроля. (Чехи умеют считать и экономить деньги - в этом я убедился.)
   Когда социальная структура в целом и человек как ее элемент не верят друг другу, то возникает естественное желание в защите друг от друга. Но у отдельно взятого человека возможность защитить себя крайне слаба, и он восполняет этот недостаток бессильной, но вполне естественной и откровенной неприязнью к бездушной и ненадежной системе, в которой вынужден пребывать. Да, очень трудно подчас следовать заповеди Христа: "А я говорю вам... благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас" (Мф. 5,44).
   Это наша действительность, и здесь коренной перелом во взаимоотношениях по вертикали вряд ли наступит в обозримом будущем. Но ведь на горизонтальном-то их уровне нет властных и коммерческих надстроек, а есть мы, есть каждый из нас, страдающий в той или иной степени от ненадежности и произвола вертикальных структур, попирающих нравственные ценности. И коль скоро нам суждено проживать в таком неблагоприятном моральном климате, то по меньшей мере не следует ухудшать его в сфере межличностных отношений. Чем? Ну хотя бы взаимной "неверностью в малом и во многом" и нежеланием милосердно прощать "до семижды семидесяти раз". Следует помнить, что осуждающий и осужденный могут легко поменяться ролями, и тогда - "суд без милости не оказавшему милости" (Соборное послание апостола Иакова, гл. 2, ст. 13).
  
  
   Литература
  
   1. Винничук Л. Люди, нравы и обычаи Древней Греции и Рима. - М.,1998.
   2. Рерих Н. Семь Великих Тайн Космоса. - М., 2004.
   3. Мысли на каждый день (Изд .Брахма Кумарис Всемирный Духовный Университет). - М., 2003.
   5. Библия (Книги Священного писания Ветхого и Нового Завета, канонические, в русском переводе с объяснительным вступлением к каждой книге Библии и примечаниями Ч.И. Скоуфилда с английского издания 1909 года.) - Чикаго, 1990.
   6. Мень А. О Христе и Церкви. - М., 1961.
   7. Мень А. Трудный путь к диалогу. - М.,2001.
   8.Уолш Н.Д. Беседы с Богом (необычный диалог). - ИД "София", кн.1, 2006.
   9. Ориген. О началах. - Самара, 1993.
   10.Словарь по этике (Под редакцией А.А. Гусейнова и И.С. Кона). - М.,1989.
   11.Соловьев В. Избранное. - М.,1990.
   12.Реинкарнация (Учение о перевоплощении). - Владивосток - Ялта, 1997.
   13.Тихоплав В., Тихоплав Т. Начало начал (На пороге Тонкого Мира) .--СП., 2004.
   14. Даль В. Толковый словарь русского языка. - М., 2000
   15.Тухолка С. Магия и оккультизм. - МЦ " Форум", 1990, ч.1.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

31

  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"