Я боюсь потерять ее. Я не надышусь на нее, просто не надышусь. Как она сумела сохранить в себе этот живительный источник глупости, гейзер идиотизма, фонтаны скудоумия? Как она пронесла дары убожества через жизнь, и не самую легкую жизнь, щедро позволяя им изливаться на всех не оскудевая?
Кто еще обрадует меня так, как она? Ее фотографии в соцсетях я листаю с замиранием сердца, готовая в любую минуту расхохотаться до колик, закатиться под стол, громко ухая и утирая слезы: "Надо же! Ну и дура!"
"Мои готовки", - и я любуюсь на ее кулинарные поделки. Где они, биточки, похожие на навозные лепешки? Вот они, мои золотые. Где каша? (Да-да, вам бы пришло в голову фотографировать кашу, размазанную по краям тарелки? Тут нужен особый дар).
"Мой праздничный стол", - под этим заголовком объединены фотографии застолья, где каждое блюдо заботливо подписано: салат оливье, селедка под шубой, винегрет.
Селедка без селедки, оливье без колбасы, винегрет без огурцов, я вижу лишь картошку и майонез в трех лоханях, выбирай на вкус, если сумеешь отличить одно от другого. На подносе булка с крапинками икры, щедро сдобренная маслом. Бутерброды посчитаны заранее по числу гостей, чтобы никто не полез в банку своей ложкой, а то ведь иной гость не засмущается, и объест! Объест!
Венец творения - точь-в-точь сырое мясо, а внутри опешившие глаза сваренных вкрутую яиц, меня сейчас стошнит, извините, я отойду. Это называется запеканка. А вы смейтесь, смейтесь.
Под каждой фотографией рецепт: как делала, сколько клала и напоследок совет - хитрость от шеф-повара. "Сметану лучше взять напополам с майонезом". "Нямка!" - восклицает она. - "Ням! Ням!", - вторят подружки.
Дура сияет.
Она не только стряпает, она еще и шьет, и как шьет! Я утираю слезы, мне не описать это великолепие, гордость вещевых рынков середины девяностых!
"Вот сшила себе куртку", - хвастается она. Вид спереди, вид сзади. На вешалке - куртка под леопарда, с рукавами из плащовки - и - разумеется! - на фоне ковра. Ковер, леопард и плащовка топорщатся колом. Я икаю от смеха.
Я хочу написать ей, мол, поделись выкройкой. Или поинтересоваться, не шанхайские ли барсы пошли на оторочку. Нет, можно даже воскликнуть: "Коко Шанель перевернулась в гробу от зависти!". Но что-то останавливает меня от едких комментариев, я бережно согреваю в руках эту птицу бабского полоумия, а вдруг она улетит - кто тогда меня порадует?
"Мы купили холодильник!" - этот статус не менялся месяц. У ее счастья долгий срок годности. Появляется очередной альбом, да-да, вы угадали, "Мой холодильник". Вид с четырех сторон, с правого боку, с левого, в кухонном проеме. Ее счастье брызжет во все стороны, лопается, оставляя подтеки.
Я радуюсь вместе с дурой, и отмечаюсь в комментариях: "Как он удачно вписался в угол, плинтус подпилили, да?"
Вдохновленная, она сотнями сыплет фотографии в альбом "Наша маленькая компашка", щедро даря и собирая комплименты: славный мальчишечка, ах-какой-мужчинка, доча, сынка, любимые племяшки. Их неуклюже раскрашенные лица ("Мои первые опыты в Photoshop") напоминают надгробные изображения на эмали.
На свадебной фотографии дура обмотана розовой кисеей, изображающей "нарядное" платье. Она в черных зимних сапогах на толстой подошве. "Сделай ей комплимент", - науськивает знакомая. - "Напиши ей: ты как принцесса... Принцесса Фиона!". Мы обе сгибаемся от смеха пополам.
Наконец, что-то любопытное. Альбом называется "Отпуск в Скандинавии". На всех фотографиях она в заскорузлой дубленке, сложив руки на животе, стоит с полиэтиленовым пакетом на фоне бесконечных автозаправок.
Больше всего на свете я боюсь написать что-нибудь резкое, вдруг она обидится и выгонит меня из друзей? Что я буду делать тогда? Кто, кроме нее, заставит мои глаза сиять утром в понедельник, когда даже кофе не бодрит?
Я очень дорожу своей дурой, очень.
- Привет, - пишет она мне. - Включила тебя в группу!
- Какую еще группу? - переспрашиваю я.
- У меня все контакты разбиты на группы, - объясняет дура. - Так удобнее.
- И в какой же я группе? - вяло интересуюсь я.
- Близкие, - отвечает она. - Ты близкий мне человек.
Ей этого мало, она повторяет признание, которое рвется из нее: "Я подумала, ты на самом деле одна из немногих по-настоящему близких мне людей".
И она спрашивает: "А я тебе?"
Я боюсь потерять тебя, моя дура, ибо благословенно скудоумие твое. Будь со мной по-прежнему, весели меня, забавляй безмыслием и безвкусием, никчемностью своего бытия и уродством быта, счастьем от новой клеенки и бензоколонками на фоне Лувра, радуй, о моя дура! И если близость - та цена, которую ты хочешь, я готова ее заплатить, изволь.