Первый муж у нее красивый был. Только роста маленького. Она и сама невысокая, а он ей по плечо. Изящный, как барышня, усики носил смешные, перышками. Одевался с иголочки - костюмчик, брючки, ботиночки. Никогда на нем ни пылинки.
Красивый был, но бесполезный. Она его пыталась пристроить на автобазу диспетчером, а он самосвал не туда отправил, на него докладную, и предложили по собственному. Экспедитором взяли развозить детское питание, а он баночки в коробках перебил, поставил эту не на ту. Потом газеты в киоске продавал - он смазливый, у него хорошо брали, тетки толпились, это уж ей самой не понравилось.
Так что забрала она его из киоска, пусть лучше дома посидит, зато всегда при ней.
Утром он на стадионе бегал, три километра дистанция, бегом от инфаркта, после придет и ляжет на диван, устал. Так до вечера и лежал, ждал, пока она с работы явится. Она на ответственной должности работала, старшим бухгалтером, несла копеечку в дом.
А как она готовила! Каждый день новое меню. Меня спрашивала, знаешь, тетя Клава, в чем секрет семейного счастья? Не знаешь, а в женском журнале написано - главное, чтобы твой муж никогда не знал, что сегодня на обед. Вот какая была затейница! А он привередливый оказался - то пресновато, то в духовке передержала, то пересолила. Но она угождала ему, старалась. Лишь бы он при ней оставался.
А когда он с ней развелся, она не плакала. Хотя он ее бросал жестоко, уходил к разлучнице, и вещи вывозил. Наняли грузчиков, он распоряжался в халате с кистями, будто помещик, а потом сел в грузовик с открытым бортом и уехал, придерживая перевернутые стулья, а к ней бригадир подходит, пожалуйте, расчет. Она растерялась, конечно, побежала деньги искать, у нее старенький кошелек был, стыдно из сумки доставать. Он ее в такое неудобное положение поставил, при постороннем человеке пересчитывать деньги в рваном кошельке, чуть ли не зашитом по шву, но она только из-за этого немного попереживала, и все.
А за вторым она так мало прожила, что даже имя его позабыла. Спросят у нее, как мужа звали, она лоб наморщит и задумается. То ли Саша, то ли Паша, а может, и Миша. Только украшениями и выделялся. Любил себя украшать, тут уж ничего не поделаешь. Вроде и не сильно молод был, но серьга в ухе. И цепь на шее носил с бриллиантовым крестиком. На одном пальце печатка, на другом кольцо. Часы и еще что-то даже на ноге. Да-да, на щиколотке. Столько навесит на себя, что идет и звенит. И носом фыркал, хронический насморк. Бренчит на ходу и вечные сопли.
Любила ли она его, не знаю. Вроде на ответственной должности, а все, как ни погляжу - бежит с пакетами полиэтиленовыми. А в пакетах знаете что? Картошка, свекла, батон. За этим и мужа можно в магазин послать, я так считаю. Но она все любила сама.
Он, как елка новогодняя, разобрали и на антресоли. Быстро она с ним сошлась, быстро и разошлась. Зимой расписались, а на Пасху смотрю - идет одна. В плащике прорезиненном и красных туфлях, - их она еще с первым мужем купила. Где, спрашиваю, ваш-то? А, говорит, мы развелись. С этим, говорит, как его. А сама улыбается. Никогда я ее грустной не видела.
Зато с третьим мужем ей повезло! Высокий, дородный, статный. Видный мужчина. Всегда в костюме и галстуке, я даже подумала, большой начальник. А он был простой инженер, и ничего более. Но выступает - прямо министр!
Потом смотрю - он с дамочкой вечером, завтра смотрю - он с другой под ручку, потом перед третьей дверь распахивает. И ножкой шаркает у парадной. А она - знай котлеты у окна крутит, ручка у мясорубки так и мелькает. Я ей говорю, смотри, ой, смотри, не упусти мужика, загулял твой-то. А она к котлетам, будто они куда денутся. Это, отвечает, его сотрудница, она ногу подвернула, он ее отвозил в травмпункт. А другая будто бы родственница, он ей город показывал. Знаю, что они там друг другу показывали! Но ей и слова не скажи! Обидится, плечом дернет и уйдет. А я соседка, мне все равно.
Когда он умер, она не плакала. Я на похоронах была, видела, как она ком земли на крышку гроба бросает, а у самой глаза сухие и губы ниточкой. Стояла у самого края, ее под руки держали, боялись, что рухнет прямо в могилу. Туфельки на ней остроносые, на таком каблуке, не пошатнувшись, не ступишь. В таких туфлях только и цепляйся за кого попало. А кто ее под руку держал, тот и мужем стал. Четвертым.
Он был мастером на производстве, где покойник работал инженером. Был он человек застенчивый, робкого десятка, никуда не ходил, в обед протирал ветошью свой станок или решал кроссворды, а жил с мамой.
На похоронах он случайно оказался рядом, когда она вдруг пошатнулась и побледнела. Он не знал, что делают в таких случаях, молча шагнул к ней и протянул руку, она посмотрела на него кротким взглядом и нерешительно взяла под локоть. А что делать, она стояла на краю пропасти. Напрасно все потом болтали, будто она на нем повисла и цеплялась за шею, не давая ступить, ерунда, не было такого.
Но этот тихоня-мастер ее быстро загнал под каблук. Указывал, что надевать, как готовить. Она слушалась. Только и радости у нее было - эти красные туфли. К месту или нет, а она все в них ходила, даже с драповым пальто надевала.
А когда они на развод подавали, она вышла из загса и пошла, пританцовывая, а туфли несла в руке, махая ими так, что задевала прохожих. Ей сделали замечание, что вы, женщина, аккуратнее, посторонитесь, женщина, а она никого не замечала, шла посередине тротуара и махала туфлями, с улыбкой на лице. Не видела я ее расстроенной, никогда.
Зато пятый, пятый! Толстый, двумя руками не обхватишь, крепкий, надежный. За такого по жизни держаться. У него свой ларек был, тут недалеко, за углом. А веселый какой! На их свадьбе весь подъезд гулял. Всех угостил, каждому забулдыге налил. А я сидела на лавочке, как сейчас, и они подходят, молодожены, он шире хлебного фургона и чуть не падает пьяный. Она в своих красных туфельках. Я только тогда заметила, какая у нее ножка маленькая. Он ее на скамейку посадил, и я-то, старая перечница, гляжу, как он туфельку с ее ножки снял и открыл шампанское. Шампанское хлопнуло, выстрел, в меня пробка отлетела. Перелил в туфельку, а пока пил, фыркнул так, что меня забрызгал. Но я им простила, так за нее рада была.
Она в этих красных туфельках долго ходила. Из роддома в них пришла, ноги распухшие, еле влезла. С коляской в них гуляла, носы обтрепала, и каблуки еле держались. Я ей говорю: "Что же ты все в одних туфлях, других разве нет? Сменила бы, а то совестно, женщина интересная, в таких обносках ходит". А потом сразу спрашиваю, не переведя дух: "А твой-то где? Не хочет любимой жене туфли новые купить?".
Не уследила я, как они разошлись. Просто она стала одна ходить. С коляской одна, ребенка в ясли повела - опять одна. Потом пришла как-то, села рядом на лавочку, а сама в этих туфлях красных.
Я ей говорю - не по сезону, мол, оделась. А она туфли скинула, гляжу - а там мозоль. Все ноги стерты, до крови. Я вздохнула, но глаза в сторону, не мое дело. А она повертела ногами-то, да и говорит: "Так и не разносились. Жаль".
љ Copyright: , 2019
Свидетельство о публикации Љ 219031901741