Неверова уставшая вернулась с работы. Бывают такие дни: вроде бы и много сделал, но результат - нулевой.
Не успела снять сапоги, как раздался телефонный звонок.
Как была в полу расстегнутых сапогах, доковыляла до телефона:
- Добрый вечер! Пригласите, пожалуйста, Олю.
Только не это... - Оля на автопилоте села в кресло...
Не успела отойти от прошлогодней летней встречи, как на нее свалилось новое известие: оказывается, Невский на последнем курсе встречался одновременно и с ней, и со своей будущей женой.
Оля и это пережила. И вот Володя снова объявился.
Все двадцать лет Оля только и делала, что старалась забыть Невского. Получалось плохо.
Она часто размышляла: за что наказана такой многолетней любовью!
Да хорошо бы, если бы она одна была наказана. А ведь и муж наказан, хотя Оля старалась (сколько трудов ей стоило), чтобы муж не догадался о ее так и не прошедшей любви к Невскому. Но прекрасно понимала: притворяйся-не притворяйся, все равно Игорь был бы более счастлив с другой женщиной, с той, которая любила бы Игоря.
Они с Володей были два года. И что эти два года - любовь, когда уже, кажется больше и невозможно любить. И ревность. Причем ревность не на пустом месте. Эти однодневные Танечки, Светочки, Людочки, хотя, усмехнулась Оля, Людочка как раз была не однодневной, а почти постоянной.
Как-то Оля рассматривала старые фото. Нашла фото, где они с Рыжим счастливые, улыбки во все тридцать два зуба. Это фото, сделанное в "моментальной" будке в Ленинграде. Сейчас и будок таких, наверное, уже нет.
И ни на одном фото за двадцать лет Оля не увидела себя такой счастливой.
А потом эти фото затерялись, а, может, она их сожгла вместе с небольшой пачкой Володиных писем.
Володя приехал к ней, в Ленинград, когда Оля проходила там преддипломную практику. Да что уж тут лукавить: не к ней он приехал, а к своему дружочку. Дружочек не любил Неверову, и та отвечала ему взаимностью.
Оля сделала глубокий вздох и произнесла в трубку, стараясь унять предательскую дрожь в голосе:
- Здравствуй, Володя! Слушаю тебя...
Оля, закончив почти, что полуторачасовой разговор, обратила внимание, что так и сидит в неснятых сапогах.
Хорошо, что муж в рейсе, а дочка у свекрови. Свекровь занималась с внучкой дополнительно английским языком, и Милочка оставалась ночевать у бабушки.
Оля глянула на себя в зеркало: надо бы голову помыть к завтрашней встрече, но сил не было. А... махнула она рукой, вымою завтра перед работой. И, не поужинав, отправилась спать. Даже душ не стала принимать. Но всю ночь проворочалась в постели, перебирая в памяти связанное с Володей. И почему-то вспоминалось только неприятное:
Весна пятого курса.
Невский снова уехал к родителям, Ольге же хотелось его увидеть. Это было какое-то безумие. И поехала в его город на такси. Увидеть хотелось до обморочного состояния, казалось, не увижу - умру. Истратила всю стипендию. Сразу же у переправы позвонила почему-то Эдику. Ты долго не верил, переспрашивал... сокрушался и не верил, что я приехала к тебе, автобусы по расписанию в этот день уже все пришли.
И какой-то парень, случайно слышавший мой разговор по таксофону, сказал: девушка, не пожалейте еще столько же денег и уезжайте обратно.
Но у меня была только трешка, чтобы доехать обратно, да и автобус уходил в час ночи, а я приехала около четырех часов дня. Да и вряд ли уехала бы, даже будь у меня деньги. Это теперешняя я уехала бы. Не помню, встретил ли Володя меня, или одна добиралась до Эдика, но у Эдика мы долго сидели, пока его мама матом не обругала нас за шум, и мы пошли к тебе домой... В ванне пробовали заняться любовью, в ванне без воды... представляешь, что это такое... А утром, крадясь по коридору, прошмыгнули мимо твоего отца, сидящего на кухне. И тут же поперлись гулять по парковой дорожке, которая видна из окон твоего дома.
И сколько было моих таких неожиданных приездов... из Ленинграда, где я была на преддипломной практике, кажется, раза три приезжала. Для тебя вошло в привычку, потом мне рассказывал... был в Энгельсе у сестры, увидел похожую девушку, подумал, неужели Рыжая...
Вспомнилось, о чем запрещала себе думать, но в эту беспокойную ночь мысль о нерожденном ребенке, снова нависла в мозгу рваной раной. Никогда же не говорила Володе о замуже.
Один единственный раз, еле сдерживая слезы, спросила: что мне делать?
- Другие же девушки, почему-то приплел Щепову, сами решают свои проблемы.
Но я ведь для тебя была никакая там случайная девушка, подзалетевшая за раз, а женщина, с которой ты жил два года... Ты же понимаешь, что подзалет - самый верный шанс выйти замуж, но я молча выслушала тебя и отправилась в больницу, первого апреля (поистине смешно) И это такая боль, даже не столько физическая, столько моральная... Мне до сих пор больно даже от воспоминания.... Лучше бы родила, но вот тут ты прав молодость и глупость сделали свое дело: побоялась родителей... Ждала, когда сам мне предложишь замуж... Вспомнилось только сейчас: в центре города строилась гостиница, проходя мимо сказала тебе: через три по окончании вуза давай встретимся здесь. Ты промолчал. А я все жду, когда ты замуж меня возьмешь, - ну не ирония судьбы. Действительно глупость и тупость. Как я тогда не видела очевидного...
Кстати, что делала аборт, узнали, когда я работала по распределению, была замужем - долго не могла забеременеть, боялась, что после той операции у меня не будет детей. Со мной работала подружка и одноклассница твоей очередной Людочки, так она мне открытым текстом и сказала: что я делала аборт от Невского (о моих отношениях с тобой на работе никто не знал) поэтому, мол, и не беременею... Не знаю уж, самой Людочке (не верю, что Людочке ты мог сказать, но как знать...) ты сказал скорее всего Эдику, а тот уже Людочке, ну и пошла писать губерния...
О аборте, вообще, никто не знал, может быть догадывались Антон и Заяц, с которыми ты приехал забирать меня из больницы (в первый день - ты одежду мне привозил - не в халате же мне было убегать) и отвезли на "виллу" Антона. Мне и сейчас стыдно перед таксистом, взрослый мужчина тот, конечно же, все понял, да и Заяц с Антоном тоже не дураки. И зачем тебе понадобилось их с собой тащить. Для конспирации что ли...
Оля все-таки забылась, вся в слезах, тяжелым сном.