По: Семён Франк, "С нами Бог. Три размышления", Париж, 1964
Равнодушный в каком-то смысле счастливее любящего; не случайно греческая философская мудрость признавала высшим благом невозмутимость (атараксию) и бесчувствие (апатию).
Любовь есть восприятие абсолютной ценности любимого, сознание потребности и обязанности служить любимому. Любовь есть счастье служения другому. Любовь есть, таким образом, религиозное восприятие конкретного живого существа, видение в нём божественного начала. И именно это чувство христианское сознание признаёт основой религии вообще, противореча обычным человеческим понятиям.
Лирическая поэзия всех времён и народов прославляет блаженство эротической любви. Но эротическая любовь есть лишь зачаточная форма истинной любви. Она корыстна - определена радостью, которую даёт любимое существо; она совпадает с эстетическим ощущением от красоты, телесной и душевной, любимого существа.. Она основана на обмане, когда религиозное чувство, имеющее своим объектом святыню, фиксируется на несовершенном человеческом существе. Эротическая любовь есть идолопоклонство.
Платон в диалоге "Симпозион" описывает назначение эротической любви именно как первой ступени к религиозному чувству. Любовь к прекрасному телу должна переходить в любовь к "прекрасной душе", а последняя - в любовь к Красоте, совпадающей с Добром и Истиной. Любовь к человеку имеет смысл только как путь к любви к Богу.
Совершенный путь развития эротической любви - через любовь к внешнему облику любимого, телесному и душевному, проникнуть к личности, конкретному выражению божественного начала Духа в человеке. Когда обоготворение эмпирически-человеческого преобразуется в благоговейно-любовное отношение к богочеловеческому началу. Истинный брак есть путь религиозного преображения эротической любви. В этом таинственном "богочеловеческом" процессе преображения и заключается "таинство брака".
Другие зачатки "истинной любви" - чувства товарищеской солидарности, братской близости членов семьи, национального сродства. В этом смысл слова "ближний". Отношения между "близкими" суть отношения принципиального равенства, при которых каждый признаёт права других, равноценные его собственным правам. Смысл заповеди "возлюби ближнего, как себя самого" состоит именно в принципе справедливости, взаимного уважения прав членов общей группы. Это отношение есть нечто иное, чем любовь, оно не распространяется на всякого человека. В противоположность этому христианское отношение любви есть отношение "открытое", преодолевающее все человеческие ограничения. Любовь обнаруживается здесь как сила, превозмогающая естественное человеку как природному существу различение между "своими" и "чужими". В отличие от мирской жизни человечества с её замкнутостью дома и семьи, сословной и национальной исключительности в христианской любви все люди признаются "братьями", членами единой вселенской семьи, детьми единого Отца. *Всемирного Интеллекта...
В "Церкви Христовой" всякое индивидуальное отвергается как нечто ничтожное, потому что предполагается, что оно ведёт к разделению и обособлению. *к либерализму... Идея равенства всех людей была провозглашена в античном мире софистами в V веке, а позднее в стоической философии. Она постоянно повторяется во всех умственных течениях, утверждающих "естественное право" в противоположность всему конкретно-историческому. *видовое гоминидное "стадное право", попираемое экономическими законами, но неистребимое в семье и детских коллективах... Таковы была идея французского Просвещения, а в наши дни - коммунистического интернационализма. *в наши дни - либерального глобализма... Но требование равенства носило характер абстрактного рационализма. Сущность требования состояла в том, что благотворение есть некая ценность человеческой жизни, перед которой не имеют значения различия между людьми.
Нельзя любить "человечество", можно любить только отдельного человека. Поэтому всеобъемлющая любовь есть любовь ко всем людям во всей конкретности и единичности каждого из них. Есть глубочайшая противоположность между "любовью к человечеству", отвергающею различия между национальностями и той любовной широтой духа, в силу которой человек осознаёт человечество как семью, состоящую из разных и своеобразных членов. Следуя завету Христа: "В доме Отца Моего обителей много", в своеобразии каждого из народов следует видеть нечто ценное, недостающее другим и их восполняющее. "Тогда Бог Саваоф скажет: благословен ты, Египет, народ мой, и ты, Ассур, дело рук моих, и ты, Израиль, моё достояние" (Исайи, 19:25). В отношении различия между национальностями (иудеями и язычниками) существо любви было символически открыто в баре разных языков, обретённом при сошествии Святого Духа. Вавилонское смешение языков сменилось любовным сотрудничеством между апостолами, ставшими как бы семьёй, представляющей разные языки (народы). *Архетип путинской России...
Любовь есть та открытость души, которая ощущает божественный смысл всякого проявления бытия как такового. Для любви всё злое в живом существе есть только искажение его истинной природы. Напротив, вся положительная реальность приемлется, ибо воспринимается как проявление божественного первоисточника. Любовь есть нечто иное, чем терпимость "либерализма". Признание субъективных прав другого есть мёртвый осадок истинной любви, когда уважение прав других сопровождается равнодушием и безучастием к ним. Уважение прав есть лишь ограничение эгоистической воли, а не радостное движение воли навстречу жизни. Напротив, любовь есть расцвет души, удовлетворение своего собственного бытия через служение другому.
Но в заповеди универсальной любви как морального предписания: "Ты должен любить" содержится противоречие - невозможно предписать порыв души или чувство; свобода образует здесь само существо душевного акта. Завет любви к людям есть стремление воспитать зоркость души к истинной реальности сущего, благодаря чему любовь, прикованная к одному или немногим избранным существам, превращается в общую жизненную установку. В этом смысле даже буддистское "tat twam asi" ("это - тоже ты") не есть любовь, ибо там, где "я" не имею никакого иного существа ("ты"), на которое я мог бы быть любовно направлен, не может быть любви и вместе с моим "я" всё остальное растворено в блаженстве безразличной общности.
В христианстве любовь утверждается как близкое мне "ты" во всех. И любовь становится жизненной установкой в отношении всего сущего, совпадает с существом самого Бога. *любящий есть подобие Бога! Сам Бог "есть любовь", то есть сила, открывающая душе усмотрение в любовной солидарности со всем сущим основу её собственной жизни. И тогда наше отношение к любому живому существу (с любовью) совпадает с нашим отношением к Богу как актом преклонения перед Святыней, видения Красоты, исконного Величия и Блага как сущности жизни. Любовь и Вера совпадают между собой. (!)
Любовь есть удовлетворение тоски души по истинному бытию через отдачу себя другим. Созерцать любовь - значит созерцать Бога. Живая любовь к человеку есть мерило реального стремления души к Богу: "Не любящий брата своего, которого он видит, как может любить Бога, которого он не видит" (1-е Иоанна, 4:20). Христианство видит в человеке Бога, что личность есть проявление Божиего существа. Христианство, будучи поклонением Богу, есть одновременно религия Богочеловека и Богочеловечности; именно поэтому оно есть религия любви, так как любовь - определяющий признак Бога.
С момента, когда любовь была открыта как норма и цель человеческой жизни, мечта об этой цели никогда уже не может быть искоренена из человеческого сердца. Основное заблуждение состоит в попытках осуществить господство любви через принудительный порядок, через посредство закона. Закон может достигнуть только справедливости, но никогда любви, которая есть действие Бога в человеческой душе, будучи силой по самой своей природе свободной. *Любовь есть свободное действие Бога, чувственное проявление Свободы...
Царство любви остаётся недостижимой путеводной звездой, но она не перестаёт указывать человеку истинный путь и, поскольку человек остаётся верен этому пути, любовь реально изливается в мир, озаряя и согревая его. Раз душа узнала, что Бог есть любовь, что любовь есть сила Божия, то никакая холодная жизненная мудрость не может истребить в ней это знание спасительной истины.