Аннотация: Было это в стародавние времена, когда прапрадедушка моего прапрадедушки был маленьким мальчиком. А может, и еще в более давние...
Было это в стародавние времена, когда прапрадедушка моего прапрадедушки был маленьким мальчиком. А может, и еще в более давние, но семейное предание это бережно хранится и передается в моем роду из поколения в поколение.
Больших городов тогда еще не было, только селения, подчинявшиеся жестокому Наместнику. Жили все бедно, потому что и в хорошие, и в плохие годы Наместник присылал солдат и сборщиков податей, чтобы отнять последние крохи у крестьян и ремесленников. Поборы эти шли на содержание и увеселение знати и конечно же на ведение войн, чтобы подчинить еще больше земель.
Чтобы разобщить жителей селений, Наместник щедро платил за доносы на несогласных почитать его имя, а жестокости его солдат не было границ. Одни люди боялись и тихо плакали ночами, другие писали доносы или просьбы взять их на службу. Богатые могли от всего откупиться, но одно неосторожное слово в защиту других стоило им головы. И казалось, так тому всегда и быть без изменений.
Но однажды по стране разнесся удивительный слух: будто бы по селениям проходил не то худой и босой, изможденный долгими странствиями путник в ветхом рубище, не то статный воин в блистающих доспехах, правда, почему-то без меча. Куда он направлялся и с какой целью, никто не знал. Странник останавливался на ночлег в самых бедных домах, отказываясь от всего, кроме ломтя хлеба и воды, а спал зарывшись в сено у дома приютившего его бедняка. И происходили в тех селениях странные вещи: безнадежно больные вдруг исцелялись, смертельные враги мирились, а самое главное, люди переставали платить подать и не боялись жестокой смерти от рук солдат. И все это после недолгой беседы с путником, не задерживавшимся нигде дольше одного дня.
Когда вести эти дошли до Наместника, его одолела ярость. Еще никогда не объявлялся такой смутьян и по всему колдун, очевидно поставивший себе целью свергнуть его с трона. Наместник отдал указ немедленно изловить и казнить преступника, а селения, отказывающиеся платить подать, сжечь вместе с жителями, не щадя никого, все добро же их сдать в казну.
Злобе его не было предела, когда пришли новые вести. Единственное, что действительно удалось, это пролить реки крови. Жители успевали спрятать все добро, и казне не доставалось ничего. Путника изловить никак не удавалось. Поток податей же грозил иссякнуть, как и поток продовольствия.
Однажды Наместнику подали его самое любимое кушанье, но попробовав его, он понял, что в нем не хватает так обожаемой им приправы. Он вызвал повара и гневно обратился к нему:
- Ты верно служишь мне уже так много лет, как ты посмел забыть добавить приправу, без которой мое любимое кушанье подобно скрипке без струн? Отвечай, пока твоя безмозглая голова еще не отделена от туловища!
- Прости меня, о Наместник! - отвечал главный повар, дрожа. - Но по твоему повелению были казнены те две деревни, жители которой знали секрет приправы. Запасы двора кончились, и я не знаю, где можно достать эту приправу.
Наместник хотел было казнить несчастного повара, но вовремя спохватился, так как подумал, что если это сделать, то он останется без других вкусных кушаний. Но мысли у него были самые черные, и он отправил еще несколько полков на поиски проклятого колдуна, сеявшего смуту. Податей приходило все меньше: он видел это по своей знати, костюмы которой обветшали, так как тканей для новых облачений приходило все меньше. Придворные портные не знали, что им делать.
Новые вести ввергли Наместника в еще большую ярость - один из отрядов наконец вошел в деревню, где вокруг худого человека в ветхом рубище стояла толпа, жадно внимая его спокойному голосу. Но вместо того, чтобы схватить странника, солдаты бросили оружие и присоеднились к слушавшим.
- Очевидно, мы имеем дело с действительно очень опасным колдуном, - заключил Наместник после совещания со своими советниками, глаза которых блестели от желания поесть мяса, которого при дворе становилось все меньше. Он отдал приказ найти и задержать предателей, но не казнить на месте, а попытать и привести к нему на допрос.
Поимка солдат удалась, но видимо, колдун сумел порядочно помутить их рассудок - во время пыток они улыбались палачам такой ясной улыбкой, что некоторые палачи отказывались продолжать пытки, за что конечно были казнены на месте. На допросе же все они говорили одно и то же.
Будто бы приблизившись к страннику, которого они хотели задержать, они почувствовали в нем невероятную силу. Такую силу, что одного его взгляда хватило бы наверное, чтобы превратить их в пыль. Но вместо этого он клал им руку на грудь и говорил что-то, что именно, солдаты не рассказывали, как бы их не пытали. И после этого они вкладывали мечи в ножны, забыв о приказе Наместника. И плакали как дети, упав ниц, но он поднимал их с земли и слезы их сменялись на радостный смех, и он радостно улыбался им и смеялся вместе с ними, вытерев им слезы.
- Прости нас, Наместник, - говорили солдаты. - Но мы больше не можем служить тебе. Отпусти нас или казни.
Наместник приказал их казнить и довольно потер руки: у него созрел превосходный план.
***
Селение, где жил прапрадедушка моего прапрадедушки, находилось вблизи горных ущелий, где часто случались обвалы. Однажды путник пришел вечером и в это селение и остановился на ночлег в соседнем доме. Вечером его окружили дети, и он долго говорил с ними, поговорил и с моим предком, бывшим тогда порядочным сорванцом.
На утро, когда путник собирался побеседовать с обступившими его жителями, со стороны ущелий прибежал юноша, державший в руке клочок пергамента. Приблизившись к путнику, он встал как вкопанный и что-то хотел сказать, но его сердце в то же мгновение пронзила неизвестно кем выпущенная стрела. Пергамент содержал короткое послание, что живущий в одинокой хижине в ущелье старик тяжело болен и просит странника посетить его.
Когда странник скрылся в ущелье, все услышали сильный грохот и облака пыли, после чего некоторое время спустя с гор спустилася большой отряд гвардейцев наместника. Они объявили испуганным жителям селения, что смутьян убит и если они не хотят разделить его участь, то должны немедленно сдать запасы продовольствия для отправки в казну.
Так власть Наместника была сохранена. Он гордился своим хитроумием и даже смог убедить себя, что без его любимой приправы его любимое кушанье имеет гораздо более лучший вкус. По крайней мере, так он всем говорил.
Подати же вновь платили исправно, и странника стали забывать, кроме тех, кто до сих пор ждет его возвращения, так как не верит, что его действительно удалось убить.
***
О чем же говорил странник с прапрадедушкой моего прапрадедушки? Если верить семейному преданию, мой предок тоже ощутил его силу. Вот что рассказывал он своим детям, став стариком с белоснежной бородой.
- Когда он взглянул на меня, я знал, что ему достаточно подумать об этом, чтобы мое сердце остановилось. И в то же время я не боялся его. К своему удивлению я увидел, как его глаза наполнились слезами. Никогда раньше я не видел слез у взрослых мужчин.
- Зачем ты убиваешь моих птиц? - спросил он с укоризной. Внутри меня все похолодело. У меня была рогатка и я любил стрелять из нее по птицам в лесу. И никогда не задавался вопросом, зачем. Все мальчишки так делали - наверное, мы соревновались в меткости.
- Не знаю, - робко ответил я. - Я не знал, что это твои птицы, господин.
- Вспомни, как ты попал в первый раз, - сказал он и положил руку мне на сердце. - Ты помнишь, как прекратилось биться ее сердце?
И мне вспомнилось то, о чем я давно старался забыть, что давно перестало сниться мне ночами. Я вдруг вновь увидел тот день, когда после долгих неудач мне впервые удалось попасть камнем в сидевшую на ветке сойку. Вспомнились смешанные стыд и радость, возгласы товарищей, гордость и быстро отогнанное сожаление.
Я подобрал дергавшееся пернатое тело и почувствовал в дрожащем, судорожно трепыхающемся комке лихорадочное биение маленького сердца. Оно вдруг стукнуло еще несколько раз и остановилось, а с бездонными глазами птицы вдруг что-то случилось, что-то из них исчезло.
В тот день я брезгливо выкинул безжизненный окровавленный комок в кусты и долго мыл руки в ручье, пытаясь отделаться от неприятного чувства и убедить себя, что я наконец-то заслужил уважение товарищей. После этого я попадал в цель много раз, но уже никогда не брал свои трофеи в руки.
Но сейчас это было больше, чем воспоминание. Я стал на пару лет младше и стоял в лесу, держа в руках трепыхающийся комок. Мое сердце почему-то стало биться вместе с сердцем умирающей сойки, все быстрее и быстрее.
Я ощутил боль птицы, боль сковала мне конечности и вдруг взорвалась внутри меня ослепительной вспышкой. Глаза застлало кровавым туманом и я вдруг стал одним целым со своей жертвой, слыша лишь лихорадочное биение сердца. Я знал, что умираю, но думал не о себе. Я видел гнездо с беспомощными птенцами, кричавшими и просившими еды, и наблюдал, как они умирают один за другим от голода и жажды, так и не научившись летать.
Больше всего я хотел бы преодолеть невыносимую боль и скорее лететь к ним, но крылья уже не слушались, и от своего бессилия мне делалось еще хуже. Сердце глухо стукнуло еще несколько раз и остановилось, а я провалился после мига пугающей тишины в темноту.
- Да, ты вспомнил, - услышал я голос странника и почувствовал, как он вытирает мои мокрые от слез щеки. Он смотрел на меня и грустно кивал головой.
- Ты стал метким стрелком. Но ты убил моих детей и забрал у них жизнь. Ты забрал то, что принадлежало только им. Не думаю, что ты сможешь вернуть то, что так бездумно уничтожил. Что ты можешь дать мне взамен?
- Возьми мою жизнь, господин, - ответил я, склонив голову. Он же глубоко заглянул мне в глаза и молвил:
- Я дарю ее тебе. Распорядись ей правильно - пусть серце твое отныне бьется для других. Оно скажет тебе все остальное.