Как выглядит пятнышко крови на тетрадном листе спустя восемнадцать лет? На бумаге выцвели не просто чернила - не видно даже клеточек, а кровь похожа на коричневое пятнышко. На два коричневых пятнышка...
В нашем совхозе председательшу (она же главный агроном, экономист и начальник механического цеха) зовут Валентина Васильевна Непейцина. Это дородная, высокая женщина, у нее никогда не было мужа, но есть сын Николай - кудрявый юноша, в этом году уехавший в Москву - получать образование и место под солнцем. А раньше у Вали была семья. Были отец и мать, было две бабушки и один дед - второй погиб под Москвой. Говорят, могучий был мужик, коня поднимал на плечи, быка валил не кувалдой, а кулаком; и на фронт пошел со своим оружием, топор прихватил со двора. Тогда ведь винтовки не всем давали... Второго деда посадили. Он, когда землемеры приехали и собрались дедовский участок на пять соток сократить, вытащил из подвала две канистры, на глазах у людей в костюмчиках облился керосином (заодно и на костюмчики побрызгал - невзначай), и сказал, как тогда, в далеком сорок первом:
- Х... вам, а не моя земля...
Еще у Вали есть брат. Имя у него простое - Иван, и он младше сестры на четыре года.
Тогда в деревне жило много мужиков. Не современных, изнеженных цивилизацией мужчин, а настоящих, всамделешних мужиков. Взять хоть дядю Сашу, который работал на "Белазе", пахал по весне землю себе и соседям, поднимал плугом пласт, и Воронка (владимирского тяжеловоза) мотало, когда квадратный Александр Евгеньевич в конце борозды выворачивал плуг. Дядя Володя Краснов вставал с петухами, и старый кондовый дом шатался от могучей поступи, коротко постриженная голова показывалась из дверей, круглые плечи едва протискивались в косяк, и вот Владимир Павлович, подхватив косу, шел валить траву на заливные луга. Дядя Роман Светлов, великий знаток леса, вечно в кирзовых сапогах, всегда улыбчивый; и улыбка не пропала даже тогда, когда трехвековая пятиобхватная сосна падала на Ивана...
- Поберегись, - смеялся дядя Роман, и выхватил мальчишку буквально из-под носа смерти.
Куда они делись? Когда сгорели? Почему ушли?
Дядю Сашу в одночасье подвело сердце. Дядю Володю подстрелили, когда он быком попер на охотников, заваливших лосиху. Дядю Романа придавила молодая сосенка; треснула по хребту; прожил на кровати два года. К двенадцати годам Иван остался в деревне единственным мужиком. Остальные - кто пьяницы, кто дачники, кто старики. Дела...
В девяносто втором на краю деревни, названной в честь героя первой Отечественной войны, началась стройка. Работали трактора, экскаватор, планировщик. Уже через год около персонального пруда стоял домик. Красного кирпича, приземистый как средневековый замок, двухэтажный, шириной метров двадцать, а длиной все пятьдесят, с четырьмя башенками, флигелем; обнесенный кирпичным забором. Пришельцы знать никого не хотели, Валя даже не представляла - кому принадлежит это чудо? Может быть, как раз вот эти трем парням, которые подъехали к ней на иностранном, открытом "джипе"? Очень симпатичные парни, и пахнет от них вкусно, словно от женщин на празднике. И машина не бензином воняет, а тоже - пахнет, словно ее одеколоном облили. Один, чернявый, курчавые волосы до плеч, очень понравился шестнадцатилетней Валентине.
- Замуж пайдешь? - предложил он сразу, с ходу, и сердце на миг замерло в сладкой истоме.
- За тебя что ли? - Валя чуть не добавила - "козла", но вовремя опомнилась.
- Что делашь, девачка? - поинтересовался второй, тоже красивый.
День назад к полю, засеянному клевером и тимофеевкой, подъехали две синих грузовых машины. Из одной выгрузились человек пятнадцать в темно-синий форме: налитые силой, с волевыми подбородками, с короткими автоматами. Из другой вывели десяток людей в серых робах, одинаково поникших, с опущенными рукавами. Появились собаки - люди в форме тоже взяли их с собой. Мужичкам в сером раздали косы. Самые настоящие косы, закаленной кольчугинской стали, с острыми носами. Под прицелом автоматов зэки вставали на покос - на два шага друг от друга. Сначала медленно, словно нехотя, словно вспоминая былое... Косы взлетали невпопад, трава скрипела, лезвия гудели, втыкаясь "носом" в землю.
Валя сама косила быстро, но небрежно. Вот Иван, несмотря на молодость, косил под самый корень, любой холм и кочку обходил - словно "пяткой" слизывал. Но не было еще настоящей силы в мальчишеских руках, медленно косил Иван.
Валя прихватила бутылку водки, две пачки сигарет. Совхоз, чтобы прожить, выделил семье Непейциных громадный пай. Косите, сдавайте... Сено нынче дорогое - двадцать две копейки за пуд. Ведь в некоторых деревнях сено до сих пор меряют пудами - именно столько нормальный мужик поднимает на вилах.
Валя робела, выбежала из деревни простоволосой, стояла поодаль, пытаясь разобраться в звездочках и нашивках - кто здесь самый главный? А меж тем оглянулся один мужик в серой робе, за ним второй, третий... И произошло чудо. Косы взлетели - в широкий замах, враз, дружно. Не стало на поле серых людишек. Десять богатырей встали в ряд, единой волной ложилась трава, не стон, а молодецкий свист взлетел над полем. Валя зарделась - она чувствовала, что все эти мужики и мужчины смотрят на нее одну.
- Ты чего притащила? - спросил один, самый плечистый и с пистолетом. - Тащи еще. До вечера твой пай скосим...
И вот теперь Валентина ворошила сено.
- Пайдешь? Прагуляешься, - предложил третий, на заднем сиденье. - Мы на озёра едем. Рыбку паловим.
Все трое засмеялись. И неожиданно для самой себя Валя приняла решение. Не век же в девках ходить! Что ей - под быка ложиться?
- Поедем, - решила она, и отбросила грабли в сторону. Вечером валки сметает... Успеет...
- Вань, доделаешь, - бросила она через плечо брату.
- Куда ты, б...ь, собралась? - по-взрослому проворчал Иван.
Парни снова засмеялись. Они уже с утра приметили статную деваху. Кровь с молоком. Деревенщина.
Вечером Валентине было не до сена. Она позвала брата, заперлась с ним в чулане, и принялась совершенно спокойно зашивать порванную юбку. Иван сидел рядом.
- Кобели, - перекусывая нитку, сквозь зубы сказала Валя. - Все разом хотели взобраться... Насилу отбилась.
- Хочешь, я им дом подожгу, - предложил Иван, подавшись вперед. - Мы им недавно лодку продырявили, - мальчишка засмеялся, вспоминая ночное приключение.
- Да сиди ты спокойно, - поморщилась Валентина. - Я тебе дело говорю. Мне мужика надо. Кучерявого помнишь?
Брат согласно кивнул головой.
- Я завтра с ними снова договорилась, - просто сказала Валентина. - Мы с ним... с кучерявым... Ну, сам понимаешь...
- Любовь, - кивнул лохматой головой брат.
- Ты следи за нами. Если кто еще ко мне полезет... ты смотри, - Валя с сомнением взглянула на квадратного круглоголового Ивана. Паренек в двенадцать лет выглядел на все шестнадцать - боровичок, глаза ясные, руки сильные.
- А лучше так сделаем,- пробормотала Валя. - Тащи бумагу... Мы с тобой договор составим.
Вечером следующего дня Иван лежал в траве, нервно кусал травинки. От запаха жареного мяса у мальчишки текли слюни. Хорошо пахнет... Хоть бы кусочек... Надоели молоко и картошка с грибами. Валентина на берегу лесного озера заливисто смеялась, парни липли к ней словно черные пиявки, предлагали вино - она не отказывалась. Знала, что два внимательных глаза наблюдают за всем происходящим, и когда придет время - придет и Иван.
Кучерявый красавчик сразу смекнул, что "деревенщина" положила глаз именно на него - и ни минуты не сомневался. Устроился с Валентиной невдалеке, за ивовыми зарослями.
Иван ждал. Запах мяса больше не тревожил его.
Чернявый поднялся из травы первым, следом шла Валентина. Как по команде около костра поднялся второй парень, развалистой походкой подошел к женщине, схватил ее за локоть. Валя вырвалась. Парень обхватил ее за шею. Валентина снова вырвалась, и тогда крепкий мужской кулак ударил ее в живот. Зачем городской повеса сделал это? Надеялся на безнаказанность?
Ивана подбросило. Он подхватил заранее заготовленную жердь, упрямо наклонил голову. Ему показалось, что земля дрогнула, когда он сделал первый шаг.
- Тебе чаго? - еще успел спросить обидчик, как жердь просвистела в воздухе и сломалась об его макушку. Вопреки ожиданию Ивана, парень не упал, просто схватился за голову и зашипел не хуже гадюки.
Ваня почувствовал, как зарделось правое ухо. Самого удара он не ощутил - уж больно сильно зазвенело в голове.
- Сзади только трусы..., - еще успел сказать мальчуган, как его сбили, потом перехватило дыхание, а потом четыре руки схватили его за руки, за ноги, раскачали... Ваня вынырнул из тины, фыркнул не хуже медведя. Парни на берегу гоготали, а "стукнутый" опять валил сестру в траву. Иван попер на берег, его пнули в лицо, опрокинули. Паренек пришел в себя, снова двинулся к берегу. Снова удар - страшный, слепящий - рубчатым ботинком по уже расквашенному носу. Иван попытался еще раз - бесполезно. Из распухших глаз текли слезы. Тогда Ваня нырнул (ботинки не бросил, хотя мешали ужасно), переплыл озеро, попытался выбраться на другой берег. Обидчики, конечно, опередили медленного пловца.
- Ну ча? Иди сюда, казел...
Дух мальчугана был сломлен. Он, увязая по пояс в иле, побрел к берегу, заросшему ивняком и крапивой. Туда преследователи не пошли - решили, что с задиристого пацана хватит...
Ваня сидел в сарае, утирал мокрым кулаком горячие слезы. Лицо распухло, глаза горели, губы словно подушки. Ну, гады... Я вам... я...
- Ну что? - дверь в сарай открылась, в пыльном розовом проеме показалась крепкоплечая коренастая фигура.
- Батька, - вскрикнул мальчишка. - Батько! - Распухшие губы не слушались. - А мамка сказала, что тебя в шахте завалило! Мамка-то тебя ждала, да померла! Батька!
- Завалило, - рявкнул отец. - Да только ты, щенок, сейчас сопли трешь, а сеструху на берегу пользуют... А ну!
- Батька! Да мы... их сейчас в труху! В кровь! В мясо козлов накрошим! - разве можно быть слабым рядом с таким отцом? Разве можно сомневаться?
- На-ка вот, - отец протянул сыну старый топор. Ваня прекрасно помнил это лезвие, туго перетянутую веревкой коричневую рукоять. В семье считали, что топор этот особенный. Этим топором далекий предок Непейциных французов от Москвы гнал. С этим топором дед Ивана под селом Луговым немцев развернул - на весь полк было только два противотанковых ружья, девяносто винтовок, четыреста пятьдесят патронов и пятьдесят семь топоров. Этот топор разрубал крученые березовые комли - и те, кто по-серьезному колол дрова, сразу поймут, о чем идет речь... Отец Ивана взял с собой топор, когда поехал на заработки в Воркуту - надеялся подрядиться в "крепежную" бригаду.
Иван шагал широко, перехватил оружие обеими руками, ухмылялся распухшим лицом.
- Эй, парень, чта? Еще захател? - гоготали около костра. Валентины здесь не было.
"Оно и к лучшему", - подумал Иван, и занес лезвие над головой.
Шум получился страшным. Откуда только не приезжали - из райцентра, из города, из Москвы, чуть ли не из Кремля. Милиция, полиция, армия, прокуратура, внутренние войска, частники.
Все трое убитых оказались сыновьями очень важных персон. Перешерстили всю деревню. Искали орудие убийства - но не нашли.
- Ну... не руками... он... их... зарубил..., - матерился следователь по особо важным делам, вызывая водолазов.
Заявление Валентины об изнасиловании даже не приняли - не до этого. Ваньку скрутили, отправили в закрытый интернат. Больше для того, чтобы паренек уцелел. Ведь он брал все на себя, а если бы Ивана не стало (отец одного из убитых поклялся самолично открутить голову "щенку") - то полетели бы другие головы.
Успокоились только через два года - когда Иван после интерната перешел в "малолетку". Срок ему добавили - за побег. Потом еще добавили - уже на взрослой зоне.
Валентину в техникум не взяли. Школа на краю деревни закрылась - Ваня был ее последним учеником. Во время поиска топора армия оперативников прошерстила каждый дом, и посадили пару самогонщиц, последних крепких жилистых деревенских теток - доярок. Директора совхоза уволили, сам совхоз пытались продать, но потом забросили. Валентине неожиданно повезло - она оказалась хозяйкой целого стада стельных буренок, почему-то списанных, ошалевших в загоне от голода. Одна косила, одна кормила, одна доила; потом наняла соседа-пьяницу механизатором, дачникам стала платить за сено, продавала молоко, мясо. Поднялась на ноги, сгребла порушенное хозяйство железной рукой - никто и пикнуть не посмел. Почему-то с ней все боялись связываться.
Иван вернулся в Непейцино в две тысяча одиннадцатом. Восемнадцать долгих лет сделали из него непонятное существо. Тощий, замученный "трясучкой", водянистые глаза навыкате. Его бы держали на "зоне" до смерти, но после очередного "наказания" обнаружилась опухоль в мозге, требовалась операция, и начальство решило выпустить неуживчивого парня. Чего на него деньги тратить - сам помрет.
Но Иван Васильевич помирать не собирается. Мы с ним ровесники, но выглядит он на шестьдесят. Работает сразу и механизатором, и ветврачом, и скотником, и плотником, и сторожем. Говорит бойко, много смеется, вид у него как у последнего пьяницы, но к водке пристрастия не имеет - за всю жизнь пробовал ее два раза, и оба раза не понравилось. Вместе мы прошли по деревне, завернули к разваленной школе - она еще цела, хотя стекла и двери выбиты, а в кабинете "Русского языка и литературы" какой-то умник на всю стену нарисовал свастику.
- Знак плодородия, - прошамкал-просмеялся Иван. - На "женской" знаешь, куда такой знак колют?
Вечером, когда мы литрами заливали в себя парное молоко, выставленное на стол Валентиной, Ванька достал из нагрудного кармана серую выцветшую бумажку.
- Знаешь, почему жив до сих пор? - спросил меня Ваня. - Вот он, наш договор. Я и думать не могу помирать, пока сеструха рядом. Не отвертишься. Кровью креплено.
На развернутом листе корявым детским почерком была написана всего одна строчка:
"Я, Непейцин Иван Васильевич, обязуюсь всегда и во всем защищать мою сестру, Непейцину Валентину Васильевну, пока она жива".
Две подписи.
- А где кровь-то? - недоумевающее спросил я.
- А ты присмотрись, - добродушно проворчал Иван.
Только поднеся листок к самым глазам, я заметил, что под подписью "Иван" еще можно заметить пятнышко.
- А Валька испугалась палец колоть, я еще раз расписался, - хрипло рассмеялся Ваня. - И за нее, и за себя.
Два едва заметных коричневых пятнышка.
- А топор, когда помру, я Кольке передам, - пробурчал непонятную фразу Иван. - Чую, вернется еще парень на землю, слишком много в нем крови нашей, мужицкой.
- Ладно, Ванек, мне домой. Спать, - сказал я, пожал дрожащую холодную руку, и пошел прочь от этой странной и непонятной семьи.
Самое интересное - Николай, сын Валентины, буквально через полгода после нашего разговора вернулся в Непейцино...