Аннотация: На конкурс "Ангелы хранители нашего детства" Рассказ на конкурс не взяли)) На сколько понял, текст нарушает ангелоподобность ветеранопоминания))
Мой второй дед, со стороны матери, Аллаяров Муллаяр Аллаярович, родился в 1917 году. Все взрослые его называли дядей Мишей. Для внуков он был "дедулей". Крепкий жилистый старик, с огромной татуировкой орла на груди. С войны он привез настоящий "набор орка". Две медали - "За отвагу" и "За взятие Кенигсберга", стопку немецких порнографических журналов, ужасную медную маску дьявола с рогами, и пепельницу из человеческого черепа, тяжелую, с аккуратной дыркой во лбу.
Как и большинство ветеранов, он был ужасным пьяницей, пил все что горит, и курил все что дымило. Первое устойчивое воспоминание - дядя Миша везет меня на велосипеде, и мы в старом овраге выкапываем кусты шиповника. Может, я и ошибаюсь, но мне кажется, город Владимир, где шиповник - стандартное городское украшение и главное "бордюрное" растение - обязан своей традицией именно Муллаяру Аллаяровичу. Именно из нашего двора "шиповническое безумие" расползлось по всему району, а потом и городу. Изначально, в 70-80-х годах, предпочтения отдавались акации, сиреням и чайному кусту.
Дядя Миша умел читать по-арабски, но совершенно не понимал смысла прочитанного.
К религии он относился крайне отрицательно, и крайне положительно - к "жигулевскому" пиву. Когда меня оставляли с ним, то с самого утра мы шли к пивной бочке, где дядя Миша выпивал как минимум три, а я - всего одну полулитровую кружку пива. Позднее я узнал, что мне покупали все-таки не пиво, а квас (что было одним из моих детских разочарований). Я то думал, что хлебаю настоящее "жигулевское", наравне со всеми мужиками сажусь за деревянный стол во дворе, сдуваю, как все, тяжелую пену, и закусываю вяленым лещом, тонко смеясь над грубыми шутками дворовых весельчаков.
Что еще помнится - дядя Миша очень хорошо умел пугать. Собак, например. Он топал ногой, и собаки, до этого такие храбролающие, вдруг убегали, с визгом. Мне это казалось обыденной вещью (ведь дедуля такой большой и сильный), хотя, когда я сам вырос - то очень немногие собаки убегали после моих "топаний". Честно говоря - вообще не убегали.
Говорят, тогда было "время страха", когда все дрожали за свою жизнь, и боялись сказать лишнее слово. Может, это и относилось - к другим людям, но только не к дяде Мише. Он вообще не боялся говорить что думает - как и вся моя родня, впрочем. Да вообще я не встречал, и не помню в то время людей, которые боялись что-либо говорить. Высоты - боялись, милицию - уважали, но говорили всё подряд.
Не раз помню, как дядя Миша с мужиками хвалили немцев и вермахт. Поминали, что немцы как солдаты были, конечно, очень хороши. Вся беда фашистов - в том, что руководил ими Гитлер. То есть идиот - в переводе на русский. А если львами руководит такой идиот как Гитлер - то результат более чем предсказуем. Передал бы Гитлер командование какому-нибудь Манштейну или Роммелю - и война бы сложилась совершенно по-иному.
Вот такие разговоры я иногда слышал от мужиков, во дворе, за кружкой пива.
Иногда дедуля напивался очень сильно, и рассказывал, как их на войне обучали ходить в атаку ночью, без звука. Штурмовали леса, взбирались на холмы, шли по полю - и чтобы ни звука, ни шороха, не дай бог что-то звякнет. Иначе - все заново, целую ночь могут гонять в полной темноте.
Потом, научившись читать, в мемуарах другого фронтовика я прочитал, что этот способ атаки стал очень "популярен" к концу войны. Роты, батальоны и полки обучались бесшумно, без артподготовки, без крика - проходить полкилометра "ничьей" земли, и без единого выстрела убивать всех, кто в окопах на противоположной стороне.
Соответственно, кроме того, что их учили тихо ходить - их учили и тихо убивать. И насколько я понимаю, мой дедуля стал в этом деле настоящим профи. Я помню, когда в деревне начинался "день забоя" - для нас это был очень тихий день. В других дворах, из сараев неслись просто бешеные свиные визги и утробное мычание, истошно орали куры. А у нас - дядя Миша входил в сарай, и в полной тишине подавал оттуда, из темного нутра - стопки забитых кур и петухов (в те годы было "модно" держать и выращивать летом цыплят-бройлеров, причем - сотнями). Дедуля заходил в сарайку, где жил боров, проходило минуты две - и выходил оттуда. А боров оставался, лежащий в луже собственной крови, с блаженной свиной улыбкой на огромной морде. Тишина, абсолютная, ни шороха, ни единого писка.
Дедуля, как я уже говорил, не боялся никого и ничего. Он не уступал дорогу никому - ни быку, ни председателю колхоза, или милиционеру. Шел как танк. Он не уступал дорогу даже троллейбусу. Однако на земле существовал зверь, которого мой бесстрашный дедуля боялся до того, что бледнел-краснел, и как можно скорей обходил за километр "опасное место". Этого зверя звали ласка. Маленький зубастый зверек, которого можно встретить буквально везде, где есть трава и полевые мыши.
- Никогда ей руку не протягивай, - учил он нас. - Не трогай ее вообще, увидел, отведи глаза, и поверни обратно. Помнится, захожу я однажды в сарай...
Примерно так дедуля начинал свой рассказ о ласке, каждый год - одно и тоже, без всяких приукрашиваний, почти слова в слово.
-... а там бочка, глубокая такая, из-под растительного масла. И там сидит эта тварь, притаилась, как мышь. Покрупней, конечно, я ее сразу узнал. Ну, думаю, не буду ее в бочке бить, вытащу наружу, и топну...
Маленький зверек провалился в эту масляную бездну ночью. Может - охотилась, да не удержалась. А может - специально спустилась, привлеченная запахом. Так или иначе, но по высоким бортикам взобраться обратно ей не удалось.
Ласка, зверек, конечно, маленький. Но свирепый. За множество тысяч лет перед встречей с дедулей, предки этой ласки уже выигрывали несчетные миллионы битв. Мыши в любом количестве и размере шансов не имели. Крысы - тоже, хотя некоторых экземпляров крыс боятся даже кошки. Сами кошки, как и лисы, - стараются обходить ласок стороной. Даже собаки и волки уважают этого зверька. Если у вас в сарае сумасшедший переполох - орут куры, взбрыкивают козы и бараны, кролики непрерывно стучат лапами, и даже корова старается взобраться повыше - вас посетили не волки, или лиса, а маленький серый зверек с коротким хвостиком.
Так или иначе, ласка в бочке сразу поняла намерения человека, и не обольщалась протянутой рукой. Она не раздумывала и мгновения, не пыталась спрятаться или метаться по дну, а сжалась в комок, и как только человеческая рука оказалась в пределах досягаемости - молнией прыгнула, подобно змеящемуся электроразряду проскочила по рукаву, и вцепилась дедуле в горло, справа от кадыка, метя перегрызть яремную вену, сонную артерию, и вообще разворотить каротидный синус на шее к чертям.
- Она меня убить хотела, стерва, - жаловался в этом месте дедуля, и показывал нам едва заметные шрамы, совершенно забывая, что первым протянул руку сам, и вовсе не для помощи.
Двое прирожденных убийц сошлись во тьме и тишине сарая не на жизнь, а на смерть.
- А у меня в глазах темнеет, хочу оторвать - и не могу, - дед вновь и вновь переживал те мгновения. - А она прямо сопит, рычит там, и не отпускает. Я к чурбаку, там топор, помню, воткнут. Ну думаю, только бы попасть, руки уже не слушаются. Схватил ее поперек, она скользкая от масла и крови, кладу голову на чурбак, как на плаху, хочу прижать ее. А она извернулась, куснула руку, насквозь, и ушла, мышь проклятая...
Бабушка иногда рассказывала, что деда привезли в больницу полуживого, еще минута - и все, не пить ему больше пиво с мужиками. Болел он долго, и заживало плохо.
Но с той поры руку он зверям никогда не протягивал. А ласка, если вдруг появлялась в поле зрения этого бесстрашного человека, могла довести до инфаркта.
Умирал дедуля долго. За два года до смерти ему отрезали пальцы на одной ноге, а потом и всю ногу. Облитерирующий эндартериит. Врачи сказали не курить больше, но он продолжал упрямо смолить "Приму", понимая - всё, напрыгался-набегался, и поздно пить что бы там ни было. Почти перестал разговаривать, не жаловался, лежал тихо, покрываясь щетиной и пролежнями.
За два месяца до смерти он впал в бессознательное состояние.
Бабуля потом рассказывала, что за час до смерти он очнулся, как будто ото сна, глаза прояснились, слабой рукой достал из какой-то неведомой заначки сигаретку, и спички. Поджег, и обратился к своей старухе с такой просьбой:
- Бабка, слушай чего попрошу. Ты не пугайся. Если не трудно, сбегай на улицу, найди девку покрасивей, приведи сюда. Хочу последний раз посмотреть.
Бабка, женщина вредная, и чрезвычайно крикливая, обрушила на старика всю мощь своих легких, отругала его так, что болотный пень бы задымился.
Дедуля спокойно выдержал этот поток, затушил сигарету о подоконник, и сказал только:
- Ну ладно, старая, не ворчи.
Закрыл глаза, и через несколько минут его не стало.
Вот такой он был, Аллаяров Муллаяр Аллаярович, 1917 года рождения, фронтовик-пулеметчик с наколкой орла во всю грудь, учитель по образованию, проработавший всю жизнь на заводе, горький пьяница и отчаянный матерщинник.