Кто-то что-то напутал, и Жила родился. Хотя не должен был.
Жила помнил, что у него были руки и ноги. Помнил много света; помнил, что волосы у него были только на голове, а не по всему телу. Смутные тени, обрывки воспоминаний, кусочки фраз. Он был человеком. Совершенно точно. Как его звали? Нет, таких деталей Жила вспомнить не мог.
Темнота. Запах навоза. Шумная возня соседей.
Жила с изумлением попытался осмотреть себя.
Быть. Этого. Не может.
Телок. Бычок. Скотина.
Вскоре пришел человек, и сделал первую прививку. Потом еще одну, и еще, а потом Жилу отлучили от матери. Вместо неё появился резиновый сосок, из которого текло не молоко, а странная жидкость. Соленая, противная, с запахом рыбы.
Другой человек больно проколол ухо и со щелчком приклепал табличку с номером. Жила от неожиданности и обиды встал на дыбы, но человек только рассмеялся, потрепал по холке, и вышел из стойла.
- Жилистый, одна жила, - говорила телятница, наблюдавшая за ним с самого рождения. С этого все и началось. Слово "жила" показалось знакомым, но что обозначало - он тогда не понимал.
Да, теперь его зовут именно так. А у остальных пусть будут просто номера. Интересно, в прошлой жизни они тоже были людьми?
Зима закончилась, и огромное стадо бычков оказалось на свежем воздухе, в просторном загоне, куда регулярно, три раза в день, сваливали огромные копны пахучей свежей травы. Жила пытался заговорить с товарищами по несчастью, но вместо слов выходили душераздирающие звуки. Даже не мычание - визг какой-то. Людей он почти не видел, а если и видел - то далеко, в кабине трактора. Испитое равнодушное лицо - как привлечь внимание? Прыгнуть? Походить на задних копытах? Вытоптать на свежем навозе слово - "помогите"? Или промычать "спартаковскую" кричалку? Когда вокруг тебя толкутся сотни, если не тысячи таких же, как ты - выделится очень сложно. И бесполезно - понял, наконец, Жила. Ну, посмеются, укажут пальцем. И что?
Надо бежать - решил он в начале лета, когда на одного, самого крупного бычка, накинули веревку - и увели. Жила очень хорошо и отчетливо понял, куда его повели.
Бежать, надо бежать. Поднабраться сил, взломать загородку и уходить... Ночами, на юг, где можно прокормиться зимой: днем пастись в глухом уголке, и отсыпаться. Интересно, а где он сейчас находится? Если Воронеж - это одно дело, а вот Вологда - совсем другое. Жила напряженно думал, иногда даже застывал на месте, забывая пережевывать жвачку.
Его поймают. Не свои, так чужие. Заколют, как скотину. А он и есть скотина. Скотину всегда посылают на убой. В прошлой, человеческой жизни, это он помнил хорошо, Жила был солдатом, бойцом. Ел и спал по приказу, шел в бой, не размышляя - зачем и почему, а лишь соображая - как бы половчей, и не попасть под пулю... Теперь эти знания ему пригодятся, сильно пригодятся. Главное - оставаться таким же жилистым, серым, незаметным, не выделяться, не нагуливать много жира.
К середине лета более рослых собратьев стали уводить регулярно, и теперь скрип ворот в загон стал сигналом смертельной опасности. Остальные телята тоже чувствовали это - ведь никто не возвращался - и все старались спрятаться поглубже в стадо. Очень трудно оставаться в самой середине.
Между тем Жила быстро рос, набирал вес не по дням, а по часам. Было приятно чувствовать в себе звериную, первобытную силу. Жила почти не ощущал боли, даже когда его бодали - специально или нечаянно. Зато одним ударом лобастой башки он мог сбить с ног любого, даже куда более крупного соперника. А потом можно было ткнуть копытом в горло - но Жила понимал, что делать этого нельзя, иначе люди быстро вычислят такого забияку, и "отбракуют".
Как хотелось набрать еще больше сил! И когда начнется многодневное бегство - не выбиться из ритма, не оплошать... А если и попадешь в заварушку, то гораздо удобней из нее выбираться, имея в запасе полтонны живой мощи. Нет, он не будет убивать (тогда его точно найдут), но припугнуть любого любителя халявного мяса - это он должен уметь.
Жила тренировался как мог. Он даже ел поменьше, чтобы иметь возможность лишний раз побегать вдоль изгороди, схватится с парой-тройкой задиристых "однокашников". С удовольствием прыгал, валялся на остатках травы в дальнем углу загона - растягивал мышцы.
К концу лета он весил к двум центнерам, и стал более чем реальным противником для любого, кто решил бы загородить дорогу.
Дни становились все короче, а листья на березах - желтей. В тот день Жила с фырканьем прогуливался вдоль изгороди, выискивал слабые места. Конечно, этого добра было достаточно, но ведь уйти надо тихо, чтобы хватились как можно позже, а если устроить треск и грохот, да еще и все стадо за тобой пойдет... Хотя мысль уйти со всем стадом Жиле очень нравилась...
- Канадский способ выращивания скота необычайно выгоден в плане экономии. Животные растут быстро, шкура у них толще обычной на два миллиметра, - вещал начальственный бас.
Жила поднял голову, замер. За оградой стояло много людей. Все красиво одеты, и пахнут непривычно.
-А они и зимой в стойлах? - спросил тонкий голосок.
Студентка. Это слово Жила вспомнил только сейчас. Что-то было связано с этим словом. Что-то важное, значимое...
- Нет, основная масса, которая пойдет на убой, останется в загоне. Но некоторые, вот как, например, этот, - и Жила с изумлением понял, что речь идет о нем, - пойдут в стойла.
Черт с ней, со студенткой! Он, Жила, пойдет в стойло! Он будет жить! А на следующий год уйдет, и времени дойти до юга будет предостаточно. А там... может, к какому стаду прибьется... Может в лесах останется, станет диким свободным зверем. А может... найдет добрую хозяйку, которая пожалеет его, приползшего на коленях, смирного, ласкового как щенок. И он станет ей другом, сторожем, защитником. Да почему бы и нет? Да с чего вы взяли, что это невозможно?
Глаза Жилы остекленели. Он мечтал так, как давным-давно: выбраться из-под крыла родителей, найти чемодан с деньгами, купить маленький домик и огромную машину. Ну, или хотя бы устроится на очень денежную работу... Почему бы и нет?
Но Жила пропустил самое важное. Одну маленькую деталь. Как человек очень часто пропускает строчку, написанную самым маленьким шрифтом в самом низу листа.
- В связи с тем, что животные находятся практически в свободных условиях, некоторые экземпляры ведут слишком активный образ жизни. Таких животных ставят в стойла, где пространство ограничено, и они могут спокойно и без помех нагулять недостающий вес и жир, - говорил усатый зоотехник почти на ушко розовощекой и стеснительной студентке.
Жила не сопротивлялся - за ним пришли не с веревкой. Телятница отделила его от стада, и, подхлестывая прутиком, повела к стойлам. К стойлам! - не верил сам себе Жила. Остальное стадо смотрело вслед испуганно и недоверчиво. Ведь до сих пор никто и никогда не возвращался...
Но и в стойле он старался не переедать, держал себя в норме, по возможности разминался, бухал широким лбом в загородку, точил пока еще короткие рога о дерево. Плечи заметно выросли, голова пригнулась к полу под массой нарастающего загривка. Бычара, натуральный бычара. Надо будет на воле в первую очередь номер с уха содрать - думал Жила.
-Му-уа? - спросил он натужным ревом, когда дверь в стойло отворилась, и на пороге показались два скотника с железными прутами.
На человеческом это означало бы многое:
- Кто такие? Кольцо, небось, решили в нос вставить? Так вот что я вам скажу, ребята - сами себе кольца вставляйте куда хотите. А я с вами не пойду.
- Пошли уж, - миролюбиво попросил один из скотников.
Жила вздохнул и понял, что идти все-таки придется. Не стоит раздражать людей, тем более что они сами подневольные. Жалко только, что быков за кольца потом привязывают. Больно будет нос драть. Ух, как больно...
Может, не надо? А? Я же мирный. Я же...
...чересчур расслабился...
Одного взгляда хватило, чтобы понять, что место, куда его впихнули - совсем не обычное. Здесь особенно резко пахло навозом, страхом и кровью. И еще - свежим черным хлебом, с солью. Он должен ступить еще шаг, вытянуть шею - и тяжеленный нож гильотины навсегда закончит глупую жизнь.
Глаза Жилы налились красным маревом. Он вобрал в многолитровую грудь титаническую дозу воздуха, нагнул лобастую голову, вздыбил загривок. Передние ноги напряглись, принимая на себя тяжесть всего тела. Задние копыта на метр оторвались от пола. Этот удар - отчаянный, на выдохе, всей массой, всем существом, всей душой, каждой жилкой - он мог перевернуть небольшой грузовик, пробить четырехдюймовую доску, превратить в кровавую кашу любого, кто неосторожно оказался на линии удара... Литая дверь сзади даже не дрогнула - она могла выдержать и не такое, а от отдачи у Жилы потемнело в глазах.
- Этого тоже поднимать придется, - услышал он сбоку, и понял, для чего под копытами расстелена сетка из широких ремней.
Обидно. И глупо. Давно ведь мог бежать. Да хоть сейчас, десять секунд назад. Размазал бы скотников по стенам. Но ведь так уже было! Было! Сам сунул голову. В почти такое же окошечко, только впереди не хлеб, и даже не деньги, а бумажка, обещавшая и то, и другое.
До чего же обидно-то, господи. Но пусть уж лучше я сам.
Жила сделал шаг, со вздохом положил голову в окровавленный полумесяц (верхняя колодка сразу же прижала шею), и попытался дотянуться языком до удивительно вкусно пахнущей ржаной краюхи.
Но не успел...
На следующее утро старенький разбитый грузовичок вырулил с грунтовой дороги на широкое шоссе, и бойко пофырчал к городу, разбрызгивая вокруг себя снежную кашу. Без помех он миновал усиленные кордоны милиции, скрылся в водовороте серых улиц. Через полчаса грузовичок нашелся около высокоэтажного белого здания, свернул к воротам, обмотанным поверху колючей проволокой. Два торопливых, извиняющихся гудка - и ворота вальяжно поползли в сторону.
Его уже встречали. Широкий парень в белом халате и высоком поварском колпаке приветственно взмахнул рукой. Грузовичок попятился к проему в стене. Шофер выпрыгнул из кабины, достал бумаги.
-Что за шухер? - спросил он вместо приветствия.
-Дочку большого человека замуж выдают, - ответил повар, сплюнул в сторону, и еще раз взмахнул рукой. Три грузчика самого разбойничьего вида сноровисто принялись разгружать мясо из кузова.
-А словно президент вместе с думой приезжает, - пошутил водитель.
-Приезжают все окрестные губернаторы с мэрами. И генералитет, и директоров до кучи...
-Да ну!
-Ну да. Жених-то знаешь кто? Сын Самого!
-Врешь...
-Голова ты, два уха, - беззлобно улыбнулся повар. - Знаешь, сколько трудов было положено? Дочурка ведь с ума рехнулась. Институт бросила, за своим солдатом на войну поехала. Он ведь по контракту воевал, хотел денег на свадьбу накопить. Отец ее насильно вызволил, сказал, что выдаст замуж. А она ему, как в сказку попала - выйду только за сына Самого. Чуешь?
-Ну и ну, - укоризненно покачал головой шофер. - А что солдат?
-Какой солдат? - не понял сначала повар. - А, этот, Жилин? Да погиб он давно. Два года уже... Ну и мясо ты нам подсуропил. Ничего старее не нашлось? Одни жилы...
-Да ладно тебе, - не смутился шофер. - Бычок-одногодок. Кто ж виноват, что он такой... Ведь по живому весу отдали. Фаршу накрутишь. Ты, давай, путевой подписывай.
Получив заветную закорючку, шофер просветлел лицом, и тотчас запрыгнул в кабину. Еще через минуту грузовичок, окутанный сизыми клубами дыма, выехал через вальяжные ворота, и, набирая скорость, снова затерялся в хаосе городских улиц.