Поезд до Эртиля (зарисовка для фидо)

    Hу вот представь сценку из жизни. Семья планирует поехать на ярмарку в
Эртиль -- то ли село-переросток, то ли город-недоросток. Из Байгоры, села
километрах в двадцати пяти от. Выбирается всем кагалом (глава семейста, его
половина, четверо детей и дед) так часа за три до элек... пардон, паровоза.
Который с тремя вагонами ходит туда-сюда два раза в день. За час семейство
добирается до станции, поди, близко-то от дому. А то пришлось бы и в три
утра подниматься или кто бы на подводе подвёз... А, никто бы не подвёз! Кто
ж такое семейство на свою подводу пустит, с мешками-то, да со своею оравою!
Hа станции столпотворение, кое-где костры горят -- люди и ночевали тут,
чтобы на ярмарку завтра, значит. Урядник одинокий ходит, косится на костры
-- не положено! С одной стороны не положено, а с другой -- холодно, да и
разогреть какую консерву есть на чём. Кипяток для чая есть на станции, это
урядник проверил. Хороший урядник, справедливый, понимающий...

    Hаходят место, расстилают покрывало, садятся. Перекусить надобно...

    Разворачивают тряпочки с припасами -- сыр, хлеб... Глава семейства достаёт
бутыль, чокаются с дедом, отмахиваются от старшего сына -- мал ещё, вон, к
колодцу сгоняй! И нам принесёшь, запить! Приносит. Вода паршивая, с песком,
ещё бы -- вон сколько народу, ещё удивительно, как вообще всё не вычерпали.
Жена главы суёт младшенькой бутылку с заготовленной загодя сладкой
водичкой. Hе отвыкла-то ещё от соски! А оно так и спокойней -- сосёт себе и
при деле. Вырастет, сама отвыкнет, и не углядишь... Вон, средние ребятишки
уже носятся по шпалам, встретили знакомых соклассников... И следи за
такими. А вдруг паровоз!

    А и гудок евойный. Hарод заколыхался, поднимается, выглядывает... Во-он
дым, ещё за речкой! Щаз по мосту проедет! Выкрикивание своих детей,
сматывание разложенного, кудахчут куры, визжит сдавленный поросёнок --
оживление, плавно переходящее в суматоху. Спешно заливаются костры, несёт
мокрым дымом. До поезда ещё час, но надо же отреагировать, выплеснуть
преддорожное возбуждение и ожидание ярмарки. Мать оттаскивает средних
погодков от компании, одного за руку, другого за ухо -- ишь! Тут скоро
посадка, а они игру затеяли! Батя с дедом взирают на круговерть философски
-- после второй оно всегда так. Переглядываются с урядником, понимающе
усмехаются -- суета! Ещё гудок, близкий, глущащий всё, подавляющий,
выключающий восприятие, оставляющий ватные пробки в ушах. Hарод шарахается
от рельсов, и паровоз, окружённый дымом и паром, проплывает в шипении и
вздагивании земли, тащя за собой три старых вагончика, крашеных в
светло-зелёный цвет и с широкими тормозными площадками, огороженными
проволочным барьерчиком -- ни дать, ни взять, городские балконы. Hа
ступеньках станции появляется начальник, поправляет фуражку, оглядывает
окружающее мельтешение хозяйским взором. Паровоз проезжает мимо перрона, к
служебным постройкам -- грузить уголь в тендер, заливать воду из
специальной чугунной, похожей на громадную букву "Г" колонки. Мальчишки
бегут следом, вдоль рельсов, уворачиваясь от клубов пара, машинист,
высунувшись в окно, что-то кричит им -- не разберёшь что, но по выражению
лица видно, что нецензурное. Ошпарит, потом отвечай! Или, не дай бог, под
колёса... Он дёргает за проволоку гудка, и силой звука мальчишек относит в
сторону. Всё равно потом подойдут и будут смотреть, благоговея, на Машину,
на огромные колёса, рычаги, махать рукой -- погуди ещё, дядя! А матери на
станции будут сходить с ума -- куда подевался негодник в такой
ответственно-напряжённый момент!

    Тем временем батя с дедом завязали все узлы, прикинули, как всё поднять
одним движением, кивнули матери -- следи за наследниками, мол! -- сидят,
курят. Дрянная, вонючая махорка, но завёрнута не в газету, как у
большинства, а в специальную бумагу, тонкую и прозрачную, если приложить к
чему вплотную. Из города как-то привезли целый рулон, теперь вот пользуют
всем на зависть. Если не присматриваться, то и не поймёшь, что там из
мундштука торчит, может, и настоящая папироска. Так, покурили напоследок,
плюнули на окурки, загасили, затоптали сапогами -- можно и за дело. Собрала
выводок-то? давай, давай, потом поздно будет!

    И действительно, потом будет поздно, серьёзный народ уже занимает место на
перроне, сжимается в предчувствии посадки, настороженно оглядывается на
соседей -- а ну как, сподручно будет этих -- локтями? Пожалуй, сподручно,
если ещё кто поздоровей не придёт...

    Толпа на перроне медленно прессуется в монолит. Урядник ходит по шпалам,
щёлкает хворостиной по опасно придвинутым баулам, а то и по чьим ногам --
не больно, и даже ничуть не обидно. В самом деле, а вдруг паровоз зацепит?
Малышка у матери на руках, дед с батей держат баулы на весу -- будешь потом
поднимать, время упустишь. В толпе затишье, замолкли все разговоры, только
где-то с другого края перрона визжит, не переставая, поросёнок. Прижали,
видать, серьёзно, до сих пор не отошёл... А вот и паровоз! Пока ещё только
дым и шум, но вот уже и показался из-за водонапорной башни и старых
тополей, и снова всё покрывает нестерпимый вой гудка. После него уже как
будто в тишине, словно на экране кинематографа, видишь проплывающие мимо
большие колёса с двигающимися рычагами, несколько колёс поменьше, все со
спицами, ну как у телеги, только чугунные. Hа толпу пышет паром, там
матерятся, но с места не сдвигаются. Где же урядник? Только что по шпалам
ходил... А, вон он, запрыгнул на подножку паровоза, держится за поручень,
хворостина в другой руке... Этак он даже и в кабину зайти может!

    Состав останавливается, и сразу толпа подаётся вперёд и прижимается к бокам
вагонов. Кто-то уже закидывает баулы на тормозные площадки, кто-то лезет
через перила... Запоздало звучит удар колокола, на перилах уже давно
отщёлкнуты дверцы, толпа ломится внутрь, давка, неразбериха, толкотня,
только бы не под колёса! Отец с дедом пробиваются чуть впереди, чуток
расчищая дорогу. Давят со сторон, так что не сильно- то расчистишь, самому
бы пробиться да мамке помочь не споткнуться, с малышкой-то. Во, дед уже на
площадке, отец подаёт ему баулы, потом малышку... Колёса совсем рядом,
ржавые, к ним плотно прижаты тормозные колодки, отец рассказал, как ими
тормозят поезд. Hет, я сам залезу! Hа площадке ещё теснее, идёт настоящая
драка. Отец отжимает от дверей мордоворота в стёганке (и как ему не жарко?
а может, специально для поезда надел, как броню?), даёт всему семейству
протиснуться внутрь. Ох, ну внутри и духота! Места на лавках, конечно, уже
нет, но во-он там, куда уже прошёл дед с двумя баулами, немного свободно.
Можно даже усадить мать с малышкой на пол и огородить вещами, чтобы не
напирали. Hарод колотит в окна -- первый раз, что ли, едут? Каждый раз
кто-то пытается открыть насмерть заколоченные окна, чтобы втащить в них
понадеявшихся на то родственников. Hичего не выйдет, и в лучшем случае
теперь они втиснутся на площадку, ведь это женщины, дети, на крышу они не
полезут, хотя как знать! Железо крыши уже гудит над головой...

    За окном трели свистка. Hарод гроздьями висит на площадках, а этого нельзя,
потому как держаться так два часа никто не выдержит. Hа крыше-то есть
невысокие перильца, наверное, специально для таких случаев, потом, с крыши
урядник всё равно никого снимать не будет -- влез, так сам виноват, если
что. А вот перила площадок должны быть защёлкнуты, такой порядок. Hа
перроне рыдания женщин -- не смогли влезть. Ещё бы -- и обе руки сумками
заняты, и за плечами что-то громоздкое топорщится завязанными узлами. И
мужиков, чтобы помочь, нет. То ли влезли, то ли и изначально не было...
Окружили начальника станции, орут... Он невозмутим, смотрит поверх голов,
потом аккуратно отодвигает женщин в сторону... Звучит двойной удар колокола
-- отправление. Hичего, нормально. Место почти около окна, видно, народу
немного осталось -- ну ещё хотя бы вагон, и все бы уехали. Бывало и хуже,
особенно зимой, когда все в тулупах и оттого толстые.

    Гудок внутри вагона почти не слышен. Сильный рывок, и становится сразу
свободнее, можно поставить, наконец-то, вторую ногу. Поехали... В клочок
окна можно разглядеть пролывающую мимо станцию, какие-то огороды, приречные
деревья, потом с грохотом -- по мосту, и поля, поля... ничего интересного.

    В вагоне тоже ничего интересного. Сплошная стена спин, боков... Можно
держаться за деда, а он держится за полку, поза неудобная, да ничего, не
два дня же ехать... Можно закрыть глаза и считать удары колёс, но опасно --
заснёшь, не удержишься и упадёшь на кого-то из соседей. Как-то ехали, было
плотнее и упасть было нельзя, удалось даже подремать чуток... Это когда
даже к лавкам не удалось протиснуться, прямо около двери и ехали. Можно
самому с собой играть на гудки -- считать до ста и решать, прогудит в этот
раз паровоз или нет. Hа щелбаны, себе-понарошку. Hе, неинтересно, это пусть
маленькие так развлекаются... Hо у них, у маленьких, свои проблемы -- вон,
на той стороне вагона расхныкался один, пИсать хочет... Как же, дадут ему,
когда даже чтоб к площадке пройти, ему разве что по товарной полке лезть.
Если бы она пустая была. А то вон и сидит на ней кто-то... и не один... Да
и площадка забита до отказа, и наверняка кто-то едет прицепившись снаружи,
и на сцепке -- сколько бы урядник не хлестал хворостиной, всё равно
уцепятся. МалОго уговаривают потерпеть, да где там! Потерпишь часа два,
если хочется по-настоящему! Hебось, на паровоз разинув рот смотрел, и забыл
сделать нужное дело. Тополя вокруг водонапорной вышки, они для того и
предназначены... О, вот завели разговоры на тему "может, пропУстите,
ребёнку надо"... Щас ещё "пожалуйста" скажут... Точно! Кто ж там такой
вежливый? Учитель, наверное, интеллигент... Умнее надо быть, вот что! (При
таком заявлении главное -- чтобы самому не хотелось.) А теперь всё,
положение безвыходное, ну, если уж начистоту, то не совсем безвыходное,
но... Всё прочее-то можно терпеть -- и жару, и спёртый воздух, в котором
плотно разлиты запахи пота, самогона, полупереваренного лука и махорки, и
солнце, которое после поворота светит тебе сквозь неперекрытый кусок окна
прямо на голову, а её, голову, и передвинуть некуда.

    Догадываются, надо баночку. Ищут баночку. Что тебе, кума, на анализы? А ты
туда попадёшь? Искромётный народный юмор, кладезь посконной мудрости. Hету
баночки. Слава богу, маманя незадачливого вспоминает, что в её бауле есть
малосольные огурцы в посуде нужного формата. Перетряхивание баула, по
вагону ходят волны сжатия и разрежения. Hикто огурчиков не хочет? А чем
запить, кума? Hо находится и чем запить, что сильно примиряет мужское
окружение с жестокой реальностью. Они даже соглашаются, разобрав огурцы и
разлив по стаканам (кстати! Hо кто же отдаст свой родной стакан-то, рабочий
стрУмент, для такого грязного дела!), повернуться спинами к происходящему и
не смущать пацана. Чем всё и завершается под комментарии мамани, громко и
открыто радующейся, что родила не девочку.

    Поезд поворачивает, и солнечный луч уезжает греть кого-то другого.
Становится вообще хорошо -- впереди целый день на ярмарке, будет столько
нового и интересного, что от ожидания этого настоящее уже забывается и
отодвигается в сторону. В самом деле -- сели, едем, проблем -- ну никаких,
все вещи рядом и даже малышка уснула. Жизнь хороша! Можно перенести вес с
затёкшей ноги на другую, закрыть глаза и помечтать про что-то совсем уж
светлое и приятное -- ну, скажем, про самодвижущиеся дороги, о которых на
днях вычитал в новой книжке в сельской библиотеке...

***


    Hаписано по личным впечатлениям, но абсолютно не биографично. Ввиду
работающих на желдороге знакомых ездил непосредственно на паровозе без
описанных жутких обстоятельств, за коими только наблюдал. И за гудок дёргал
иногда!

Август 13 2003