Нефрусобек плавно кивает, великодушно давая знак продолжать причесывание дальше и Исет осторожно проводит гребнем по волосам царевны. Прошло около года с тех пор, как Нефрусобек состригла юношеский локон и стала превращаться из девочки в девушку: волосы у нее росли быстро и со временем утратили рыжеватый оттенок, превращаясь в черные, с отливом. Сейчас они доставали ей до плеч и царевна неимоверно гордилась этим, она никогда не упускала возможностью хвастнуть передо мной своими успехами в становлении женщиной. Сидя перед большим медным зеркалом, она внимательно рассматривала свое отражение: заостренный подбородок, большие зеленые глаза и тяжелый нос; даже самые невнимательные придворные отмечали сходство принцессы с нашей бабкой, вдовствующей царицей Нефрубити. И в манере разговора, и в движениях внучки угадывалось отражение Ее величества; некоторых это пугало, а других - восхищало.
Я устроилась в дальнем углу комнаты, сидя на кушетке и неспеша передвигая по доске фигурки сенета. Подготовки к бурным празднествам никогда не вызывали у меня особенного рвения и как только Исет покончила с моим туалетом, я упорхнула и мое место заняла Нефрусобек.
Столик в ее покоях был весь уставлен баночками, шкатулками и кисточками - она взрослела и теперь пользование косметикой было не прихотью, а непременным условием, хотя сама она никогда не могла терпеливо сидеть на месте в ожидании, когда Исет закончит работу.
- Долго еще? - сварливо спросила Нефру, но служнка покачала головой.
- Остались еще глаза, госпожа.
Сестра никогда не отличалась терпеливостью, хотя почти и не показывала этого на людях.
- Нам вообще обязательно участвовать в этой процессии? Мне кажется, если не придем, никто не заметит - закатила глаза Нефрусобек.
- Ваше отсутствие уж точно заметят - раздался позади чей-то мягкий приятный голос и Алоли поставила перед сестрой баночку с благовонием, имевшим аромат кардамона.
- Таа наследник и пусть идет! - окрысилась девушка, но женщина с укоризной покачала головой. Она всегда была крайне терпелива ко всему, что мы творили.
- Речь идет о дани уважения вашим акху. И это не просто ритуал.
Нефрусобек росла резковатой, смелой, без опаски могла лезть в воду пруда, гонять по саду Северного дворца птиц, взбираться в колесницу и ездить на Арене. Она не привыкла вот так просто уступать, иногда ей хотелось безмерно капризничать, но девушка хорошо знала, что с матерью и, тем более, отцом, такой номер не пройдет, поэтому терпеть ее нытье вынуждена была добросердечная Алоли. Царица Яхмес же относилась к этому равнодушно, списывая такие капризы на взросление дочери, но она всегда умела вовремя одернуть ее. Яхмес не была моей матерью, только мамой Нефру. Моя мама, вторая жена фараона Аменемхета, Кесу, умерла родами оставив мужу девочку и так и не произведя на свет сына.
- Я приготовила подношения - коротко оповестила няня и Нефрусобек недовольно закусила губу. Ночь обещала быть не просто длинной, она предвещала быть тяжелой - путешествие в заупокойный храм предков фараона всегда тянулось долго, не говоря о том, что после этого празднество еще длилось три дня. Царевна откинулась на спинку большого кресла, а Исет нахмурилась.
- Чем умастим волосы, госпожа? - поинтересовалась она, оглядывая стоящие на столике баночки с маслами, а я мысленно отметила, что у меня она никогда ничего подобного не спрашивала, целиком действуя на свое усмотрение. Нефрусобек потянулась к темно-зеленой, с выгравированным на ней изображением Собека - бога -крокодила, в честь которого сестру и назвали.
- Жасмином, - уверенно произнесла девушка и служанка кивнула.
Мы обе прекрасно понимали, что сестра делает это ради матери: оставлять царицу одну значит вызвать гнев отца, который, вне сомнений, обрушится на царицу. А этого девушка никак не хотела. Наконец Нефрусобек повернулась ко мне, и, встав во весь рост, продемонстрировала работу Исет, а я сдержанно кивнула: уж чего чего, а умения обращаться с косметикой этой служанке не занимать. Сестра надела льняное платье, перекинула через локоть теплую накидку. На ее плоском животе красовался пояс из фаянсовых бусин. Такие пояса всегда носила ее мать.
На пристани толпились придворные, писцы, жрецы и жрицы и несмотря на то, что день клонился к закату и солнце уже не пекло, было до ужаса душно и Нефрусобек закусила губу, силясь найти в этом столпотворении царицу. Яхмес возвышалась на небольшом помосте, словно каменная колонна, по царски сдержанная и надменная. Царская барка была готова и Нефрусобек, направляясь к матери, уверенно потянула меня за собой.
- Мне нельзя в эту лодку, - я покачала головой, глядя на сестру и давая ей понять, что спорить смысла нет. - Ты - дочь царицы, - медленно пояснила я, делая ударение на последнем слове, - А моя мать была всего лишь второй женой.
- Глупости! Прежде всего ты - моя сестра, Сотис, - твердо произнесла Нефру.- Ты дочь фараона и имеешь полное право на то, чтобы сидеть с нами, а не со слугами и визирями.
Я замялась, потому никогда не питала иллюзий относительно того, как ко мне относятся во дворце: быть дочерью второй жены значит не представлять особенной ценности, быть чем-то вроде пригруза к основной семье фараона; несмотря на то, что я всю жизнь росла рядом с старшими царевной и царевичем, да и сама носила такой титул, ореол происхождения незримо витал вокруг - придворные шептались и называли меня "дочь второй жены царя", а не царевной. "Она лишь дочь побочной жены и внучка женщины из гарема Ми-Вер в Файюме" - нередко доносились до моих ушей назойливые шепотки, стоило мне появиться подле сестры. То, что после смерти матери меня оставили в Малькатте да еще и растили наряду с Таа и Нефру - просто невероятно. Царица легко могла бы выжить меня отсюда, не прилагая даже особенных усилий, но все же позволила сироте расти рядом с ее детьми и быть почти равной им. Почти, потому что между нами так или иначе проходила невидимая граница, ощущаемая всеми и незримо присутствующая во всем.
Все знали, что после рождения девочки царица Яхмес неимоверно радовалась, что у нее дочь. Дочь, которую не придется делить с целым царством, которая вырастет ее лучшей подругой, ее куколкой, самой нежной и любимой. Но Нефрусобек росла не такой, как ее мать представляла: родись она мальчиком - стала бы идеальным наследником своего отца. Все знали, что после моего рождения, второй отца, Аменемхета постигло разочарование. Все знали, что младшая дочь оставлена в Фивах из милости. Все понимали, что как только Таа будет объявлен соправителем отца, жизнь Египта кардинально изменится. Слухи о том, что его воцарением Египет будет наказан, не умолкали.
Заупокойный храм наших акху стоял на противоположном берегу Нила, в мире мертвых, где всегда стояла зловещая тишина.
Нефрусобек уверенно зашагала к матери, а я, выдернув руку, сочла за лучшее ждать своей очереди чтобы сесть в лодку, предназначенную для визирей и жрецов - людей вторых по важности после семьи фараона.
- Я рад видеть тебя, Сотис, - послышался за спиной знакомый и невероятно сухой будто даже скрипучий голос, который я узнала бы из тысячи. Таа стоял прямо за мной и я чувствовала его горячее дыхание в котором смешался аромат кардамона и мелиссы. Серые бесцветные его глаза смотрели с нескрываемым интересом, он чуть прищурился, словно ожидая увидеть во мне нечто новое.
- Взаимно, Таа. - Выдержать его взгляд оказалось непросто, царевич буквально буравил взглядом.
- Ты ищешь Нефрусобек? -наконец догадалась я - Она...
- Я искал тебя, - жестко ответил юноша. - Алоли приготовила подношения для всех, - продолжил он так, словно мы все это время спокойно стояли и говорили о празднестве. - Ты сможешь почтить память и своей матери.
Почему-то из его уст такие слова звучали особенно зловеще, но Таа только улыбнулся, что было совсем непривычно для взгляда: обычно царевич ходил мрачнее тучи, или с каменным лицом, как и его отец.
Царская барка отплыла как только раздался сигнал и жрецы затянули гимны. Она скользила по водной глади без труда, мерное пение служителей Амона убаюкивало и стоило больших усилий перебороть сон. Интересно, а Нефрусобек тоже хочет спать?
Процессия медленно потянулась с пристани во внутренний двор, отблески факелов падали на массивные стены храма, изображающие сцены из мифов: рождение Осириса, предательство Сета, ладью Ра. Во дворе было прохладно и я почувствовала, что кто-то протягивает мне накидку. Алоли мягко улыбнулась, словно подшучивая над тем, что оказалась предусмотрительней меня и осторожно набрасывает ее мне на плечи.
Самая темная, освещенная только наполовину часть храма еще и самая сакральная - святилище, стены которого расписаны сценами истории нашей семьи. На одной, самой дальней части стены была сцена, особенно привлекшая мое внимание. Родильный павильон, толпа слуг и моя мать, которая вот-вот разрешится мной. Знала ли она тогда, ожидая своего первого ребенка, что Анубис заберет ее? Знала ли она, что родится дочь?
Предательская слеза защекотала щеку и я поспешила смахнуть ее.
- Не стоит так горевать о ней, - мягкая рука опустилась на мое плечо и Нефрусобек ободряюще улыбнулась. - Она смотрит на тебя и радуется, какой ты выросла.
Почему -то в этот момент мне захотелось оттолкнуть сестру и закричать на нее. Закричать, что она и понятия не имеет каково это, быть сиротой. Ей ли, выросшей среди любви обоих родителей и имевшей все с самого рождения, успокаивать меня? Слезы буквально душили меня и я сбросила ее руку с плеча, отвернувшись. Пускай видит, что меня нечего жалеть! Может, я и сирота, но не убогая.
Эта фреска - все, что осталось у меня от матери, как будто Кесу и не было никогда. Нефрусобек хмыкнула в ответ на мое поведение и тактично удалилась, вновь присоединившись к своей семье. Я была невежлива, признаю. Но может Нефрусобек просто не вовремя оказалась подле меня? Так или иначе, но больше сестра ко мне не подошла.
Казалось, что пение каждого гимна продолжается целую вечность; кружилась голова и хотелось сесть. Прямо передо мной возвышался визирь Каи, чья широкая спина загораживала собой весь вид, но мне было достаточно просто стоять подле фрески с изображением матери. После ее смерти изображений дамы Кесу почти не осталось, только картуш с именем в тех покоях, которые теперь занимала я.
В покои мы вернулись поздно ночью, когда холодный ветер с Нила трепал занавеси в комнатах. Даже кровать остыла и стала невероятно прохладной. Я устало рухнула на нее, не желая даже раздеваться. Наверное, находись при мне няня вроде Алоли, она бы несомненно запротестовала, но я жила одна и сейчас наставлять меня было некому. Заснуть мне удалось почти сразу и ночь унесла меня в совершенно другой, волшебный мир сновидений.