Когда прилетел самолет, она как раз была на балконе.
От рева двигателей она сразу оглохла - сушка стремительно спикировала и вновь взлетела к зениту, развернувшись, как ей показалось, чуть ли не над самым пустырем. В небе оглушительно треснуло, за самолетом распустился веер дымных перьев с огненными точками на концах ("тепловые ловушки" - сказал кто-то внутри ее головы). От гаражей вдогонку с запозданием простучала тяжелая очередь крупнокалиберного пулемета.
Люба поймала дыхание, отступила внутрь квартиры, круглыми глазами оглядывая опустевшее небо. Потом пришлось срочно бежать в туалет - живот подвел. Потом она поняла, что дома не выдержит. Каких-либо разумных причин идти в парк не было, но она все-таки пошла, потому что ей было не до разумных причин.
На пустом берегу паркового озера сидела на лавочке пожилая женщина и растерянно разглядывала телефон в руке.
- Извините, можно по вашему телефону позвонить? Я что-то на этом экране ничего не вижу...
Люба достала свой мобильник, и они вместе уставились на экран. Там тоже ничего нельзя было разобрать.
- Солнце, это солнце мешает... Я матери хочу позвонить, она одна дома, жуть... У меня сердце оборвалось, но я хоть выйти могу, а она-то дома сидит. Зачем они нас пугают, зачем? Я спать не могу...
Люба поначалу тоже не могла спать - если днем стреляли редко и нерегулярно, то ночью начиналось как по расписанию - огненная вспышка во тьме, отдаленный грохот, разрыв. С ее балкона эти перебегающие вспышки виделись как нестрашный фейерверк. Она сидела и курила, слушая, как этажом выше молодая пара тихонько переговаривается, уложив ребенка.
- Это на Дегтярном...
- На Солдатовке, брось...
- Нет, на Дегтярном, туда к переезду орудие подтянули, кума говорила.
Они замолкали, глядя на вспыхивающие то тут, то там огни. Потом все-таки уходили в квартиру - если Люба не уходила раньше, она могла видеть, как гаснет на деревьях внизу отсвет последнего окна. Сама она свет не зажигала.
Жителей в подъезде осталось всего несколько человек, и Любу удивляло, что семья с ребенком все никак не уедет - впрочем, возможно, им просто некуда было уезжать. Соседка Катя, которая встретила ее, причитая: - Господи, как хорошо, что ты приехала, я тут одна на площадке! - и тут же без перерыва - Господи, зачем же ты приехала! - должно быть, все-таки перебралась в свой сельский дом. Она жаловалась, что там во дворе стоит танк, боялась туда ехать, но кому-то надо же было следить за вещами. Соседка Ира с другого этажа, кормившая кошку, приходила к ней с сердитой просьбой - ее нужно было сфотографировать на балконе на фоне дымов от разрывов.
- Невестка не верит, что нас здесь обстреливают, говорит, мы выдумываем все.
- Ну так она и фотографии не поверит...
- А мне плевать. Пусть смотрит и думает, что хочет.
И Люба фотографировала ее, сердитую, подлавливая момент, когда дымки на заднем плане клубились погуще.
У нее тоже не было сил объясняться с людьми на той стороне. Она вообще мало с кем сейчас объяснялась, кроме двух-трех человек в скайпе. Там Люба вперемежку и жаловалась Давиду, и успокаивала его, что здесь, в ее районе, тихо и не стреляют - и он делал вид, что спокоен, что все так, как надо, как всегда, она уехала к себе работать над переводом, доделаю и приеду, целую, милый. Извини, тут у нас был перебой связи.
Ни над каким переводом она не работала, конечно. То, что происходило вокруг нее, нужно было видеть и слышать, нужно было впитать, ощутить, пережить - не осознавая, не тратя сил на осознание, их и так уходило слишком много просто на то, чтобы держаться и не паниковать откровенно. Но то, что происходило вокруг, называлось историей. Она, история, ворвалась в обыденное, не спрашивая разрешения и ни для кого не делая скидок. Ну что ж, чувствовала Люба, мы не первые и не последние, кого настигло время перемен.
Вновь наступал вечер, и она опять шла к озеру, где в маленьком кафе на пустующей набережной сидели молодые ребята-ополченцы и слушали радио Новороссия. Времена переменились, думала Люба. Они уже переменились необратимо, рано или поздно это поймут даже те, кто отказывается понимать, кто винит людей, случаем вознесенных на гребень волны, не видя самой этой громадной океанской мощи, надвигающейся на обреченный берег... да, и надо успеть вернуться домой, пока не наступил комендантский час.