В конце войны мы с матерью жили в Армавире, небольшом городе на Кубани. Нас, беженцев, подселили в дома местных жителей. Наши хозяева, муж и жена средних лет, работали по снабжению в общепите. Жили они в достатке, ни в чем не нуждались, на столе у них, помнится, всегда был хлеб. Хозяин почему-то в армию не призывался.
Нам с матерью достался чуланчик с маленьким тусклым оконцем, но мы были и этому рады. Мать, как и подавляющее число жителей, работала на заводе с утра до поздней ночи - на фронт. А я, как и мои сверстники, был предоставлен сам себе.
Хозяйка наша слыла модницей. Интересовалась добротными модными вещами, которые в то время были в основном трофейными. Каждый раз, покупая обнову, звала к себе мою мать, чтобы показать покупку, покрасоваться. Ее муж тоже покупал кое-что из трофейного, но был более скрытен. Как и за что они могли жить в то время безбедно, не думая о хлебных карточках, покупая всякие соблазнительные тряпки, оставалось только догадываться. В общем, жили они без особых забот, не переживая, как наши матери, за своих близких, находившихся на фронте, пока однажды к ним не приехала погостить бабка хозяина.
Бабка оказалась довольно-таки крепкой старухой, энергичной, бодрой, старорежимной закваски. Она в первый же день, проводив внука с женой на работу, принялась наводить порядок в доме. Кстати, хозяйка наша, так же как и ее муж, не отличалась особой аккуратностью. Бабка быстро вымыла, вычистила дом и принялась за приготовление обеда. В руках у нее все буквально горело, работа спорилась, закончив уборку, решила передохнуть. И тут она вспомнила о попавшемся ей на глаза заброшенном самоваре, пошла в чулан и вытащила его на свет божий; вычистила, вымыла, залила водой, набросала щепочек, распалила огонь. После тяжелой утомительной работы по дому захотелось ей попить чая, у тихо поющего самовара. В том же чулане нашла жестяную дымоходную трубу, и как только огонь разгорелся, водрузила ее на самовар.
Предвкушая удовольствие от предстоящего чаепития, она хлопотала вокруг самовара, тот, вероятно, от длительного бездействия, "разленился" и кипятить воду не спешил. Бабка несколько раз снимала трубу, дула, подбрасывала щепочек, ворошила угли - труба помогала мало. Бабка пыталась даже проволокой шуровать в ней, но колено не позволяло сделать это как следует. Наконец, изрядно повозившись, она раскочегарила огонь. Дым повалил как из паровозной трубы, а еще спустя минут пятнадцать самовар засипел, забулькал, приглашая к чаепитию. Пришлось бабке срочно снимать трубу, гасить пламя. Когда самовар утихомирился, занесла его в дом, поставила на стол и принялась за чаепитие - медленно, с чувством, с удовольствием.
Вскоре вернулись домой хозяева. Обычно приходили они домой позже, вели себя тихо, ужинали - и с наступлением сумерек ложились спать. Сегодня все было иначе. Доносились приглушенные голоса, затем - какая-то беготня. Потом голоса стали громче. Вскоре за стеной разразился настоящий скандал. Орал муж, орала и плакала жена. Слышались вздохи, ахи, охи бабки. Шло буйное выяснение отношений и, судя по всему, поиски правого и виноватого. Хозяева уже не обращали внимания на то, что подумают соседи, скандал набирал силу. Послышался звон битой посуды. Во двор прямо через окно, был выброшен самовар, вслед за ним с грохотом полетела труба. Затем во двор под все те же крики выскочил сам хозяин. Несколько раз он с ярость пхнул самовар сапогом. На глаза попалась дымоходная труба, подскочил и прыгнул на нее обеими ногами с каким-то особым остервенением. Труба, жалобно охнув, сплющилась, а хозяин забежал в дом, и ругань разгорелась с новой силой.
Доносились слова: "труба", "самовар", но чаще всего - "деньги". Постепенно ругань стала стихать, продолжались только всхлипывания бабки. Она, как заведенная, повторяла фразу: "Да разве ж я знала, что у вас там лежит. Я не специально!"...
Все постепенно прояснялось. Хозяева прятали накопленные деньги в самоварной трубе, а старуха, не зная этого, запалив самовар, пустила все, что там было, буквально, в трубу.
Бабка уехала на следующий день до рассвета. Помятый самовар и продавленная труба все еще продолжали лежать во дворе после злосчастного чаепития, когда она проходила мимо...