|
|
||
ЛЮ
Убедительная просьба относиться к любому совпадению имен и событий, как к простому совпадению.
А.Н.
В жизни часто случаются весьма странные вещи. Мы часто осуждаем других людей, не понимая их поступков. А между тем, всегда ли понимаем мы самих себя?
... Утром меня разбудил телефонный звонок. Я побрел к телефону. До боли знакомый мамин голос высыпал на меня тонну информации:
- Ты не мог бы сегодня поработать у меня автоответчиком?..
Дальше шла настоящая пулеметная очередь из слов. С некоторых пор у меня в голове стал словно бы включаться какой-то фильтр: я воспринимал из слов мамы только самое важное. И если отфильтровать и сжать все мамины слова до двух предложений, то звучало бы это так: мама ждала телефонного звонка от своей подруги из другого города, а ей срочно нужно выйти на работу, хотя у нее сегодня и законный выходной. И если я не занят, то не смог ли я подежурить на телефоне.
- Хорошо, - ответил я, - Через час буду.
Наспех умывшись, я даже не стал пить кофе, а черканув дочкам записку, я отправился к маме. Автобус тащился с такой скоростью и шумом, что я начал подозревать, что он болен астмой.
Знакомая остановка принесла свежий воздух и душевное облегчение.
... Родной дом с некоторых пор стал для меня чужим. Я ощутил это, открыв дверь своим ключом.
- Я тебя не очень загрузила? - спросила мама.
Я пожал плечами:
- Безработные отличаются отсутствием денег и массой свободного времени.
- Кстати, пора искать работу, сын.
- Я ищу, - соврал я.
Не хотелось расстраивать маму. Да и объяснять, что пять лет работы без отпусков несколько утомили меня, тоже не хотелось. Я вообще не очень люблю кому-нибудь объяснять причины моих поступков... даже маме. Хорошо еще, что моя нынешняя жена прекрасно понимает меня. И крайне редко вынуждает меня объяснять ей причины тех или иных моих поступков.
Мама попыталась продолжить процесс высыпания на меня груды информации:
- Там в холодильнике возьмешь...
Но я остановил ее:
- С голоду не помру.
- Но ты пообедай...
- Мама, я уже взрослый мальчик - я сам завязываю шнурки, у меня есть жена (правда, вторая), двое детей и два месяца назад мне исполнилось сорок два года.
Я пытался шутить, но вышло грубовато.
- Если будешь курить, то найди пепельницу - я не помню, куда ее спрятала.
- Мама, ты опоздаешь...
Мама шустро собралась и выскочила в двери. Я подумал, что моя энергичная мама и в шестьдесят шесть лет остается такой же как и в сорок четыре. Хотя, нет. Просто я стараюсь не видеть, как она начала сдавать позиции после смерти отца. И тем не менее, она старается работать.
Я пошел на кухню варить кофе. Пепельницы я не нашел. В квартире стоял беспорядок, свойственный моей маме. Из листа бумаги я сложил себе пепельницу - такие пепельницы научил меня складывать мой отец. Он многое умел и многому учил меня. Другой вопрос - многому ли я научился у него.
... Мысли вяло ворочались у меня в голове. Почему родной и любимый отчий дом с некоторых пор вызывает такое странное нежелание в него возвращаться? Ответ был прост и сложен одновременно. В этом доме умерли два родных мне человека.
Бабушка. Она воспитала меня. Родители все время были на работе, и моим воспитанием занималась бабушка. Потом ее не стало. А через десять лет не стало и отца. В доме как-то стало неуютно. Да и маме своей я стал не то чтобы мешать, а вызывать раздражение. Она мне призналась как-то:
- Жизнь прошла как один день.
Мама ушла в воспоминания. Стала вести дневник. Кипы старых фотографий прочно прижились на когда-то моем столе. Поначалу я злился, пытался что-то объяснить, что, дескать, жизнь продолжается, но все у меня получалось неубедительно и банально. Я же только чувствовал, что вызываю своими разговорами все большее раздражение мамы. В конце концов я понял, что мамина жизнь - это ее жизнь. И не мне пытаться изменить ее.
... Я и не заметил, как переполнилась моя самодельная пепельница. Я упаковал окурки в то, что служило мне пепельницей и бросил все это в мусорное ведро.
А потом отправился за материалом для новой пепельницы. Подходящего листа плотной бумаги под рукой не оказалось, и я полез в ящики письменного стола. Слишком энергично дернув первый же ящик, я неожиданно высыпал все его содержимое на пол.
- Вот мне теперь и есть чем заняться, дабы не скучать, - сказал я сам себе.
И принялся собирать с пола всякую мелочь. Скрепки, ручки, резинки и карандаши были достаточно быстро возвращены в ящик стола. Зато когда я взялся за более крупные вещи, то тут меня ожидал очередной неприятный сюрприз: тесемки одной из папок лопнули, и содержимое папки тонким слоем рассыпалось по полу.
Чертыхаясь, я принялся собирать рассыпавшиеся бумаги. Чего там только не было - и старые квитанции, листки автобиографии, написанные отцом во времена его очередных переходов с одного места работы на другое и еще многое-многое. И вдруг, среди всего этого я наткнулся на стопку писем в пожелтевших конвертах.
О существовании этих писем я знал давно, и не один раз натыкался на них.
Да, я знал, что папа приехал в наш город поступать в институт после окончания школы из одного маленького курортного городка Ставропольского края. Знал, что там у него осталась подруга. Знал, что они какое-то время переписывались.
Эти письма хранились отцом. Он никогда не говорил о них. Правда, и я никогда не спрашивал. Только как-то мама обмолвилась мне:
- Это письма от папиной невесты... оттуда - из Ставропольского края.
Я не стал расспрашивать. В конце концов по отношению ко мне отец всегда отличался каким-то особым интеллигентным чувством такта - так почему я должен был по отношению к нему поступать иначе?
... Десятка два - три писем лежало на полу...
Нельзя читать чужие письма. Я не оправдываюсь и не оправдываю... Просто лет шесть отец знал, что умирает - его диагноз был ему известен, равно и то, что до конца лечить эту болезнь не могут. И папа готовился к своей смерти. И если он оставил эти письма, значит, он что-то преследовал. Может быть то, что я прочту их?
Я поднял первое письмо... второе... третье...
Они лежали не в хронологическом порядке. И были не только от "невесты папы", а и от его школьных друзей. И постепенно из писем возник мир - мир СССР образца 1955 года глазами школьных выпускников маленького курортного городка Ставропольского края.
История стара как мир. Талантливый человек вполне смог бы изложить ее в несколько строк. Я не так талантлив, но все же...
Достаточно многочисленная школьно-дворовая компания из разных классов одной школы в одном городке-курорте живет своей жизнью: гуляет от вокзала до парка, ходит в кино и на танцы. Им кажется, что их дружба будет продолжаться всю жизнь. И тут наступает выпускной вечер, и жизнь вносит свои коррективы. Многие мечтают поступить в институты. Но в их городке нет институтов. И все разъезжаются кто куда - кто в Москву, кто в Днепропетровск, кто в Одессу. Конкурс в высшие учебные заведения тогда был дикий вне зависимости от месторасположения института: по девять абитуриентов на одно студенческое место. Но каждый надеется, что он все-таки поступит.
Поначалу молодым людям кажется, что для их дружбы расстояние - не помеха. Они живо, часто и подробно пишут друг другу письма о том, кто как и где остановился и как готовится к вступительным экзаменам, а потом и как идут сами эти вступительные экзамены. По мере сдачи экзаменов тон некоторых писем меняется: юношеские надежды разбиваются о реальность. Одни досрочно возвращаются в родной город, завалив второй-третий экзамены, другие возвращаются позже, "не набрав необходимого количества баллов".
Как мне кажется, те, кто поступил, в большинстве своем так и не вернулся в то лето в родной городок. Среди них был и мой отец.
А его девушка - Люся (или - просто Лю, как называли ее друзья) вернулась в свой городок-курорт: она не прошла по конкурсу в какой-то Днепропетровский институт.
И если новоиспеченных студентов волной захлестнула новая жизнь, то на друзей, потерпевших неудачу, навалилась депрессия. Рабочих мест в городке-курорте было очень мало и устроиться на работу вчерашним школьникам было крайне трудно. Меня поразили строчки одного письма, в котором сообщалось, что кому-то повезло: завтра выходит на работу учеником токаря. Остальные болтались без дела. Вчерашние развлечения вроде прогулок от вокзала до парка уже не радовали, как прежде, а вызывали раздражение. И они писали письма своим друзьям-студентам, обижаясь на то, что они не отвечают на их письма и порой считали, что те "зазнались".
А у студентов просто началась другая жизнь. И эта новая пестро-буйная жизнь полностью вытеснила воспоминания и о школьных друзьях, и о школьной любви...
... Я автоматически достал пачку сигарет и только сейчас заметил, что у меня осталась одна сигарета. Я закурил ее, а пустую пачку приспособил в качестве пепельницы.
Мне почему-то стало жалко Лю. Почему-то стало обидно за всё то поколение, чье детство прошло во время войны; за тех, кто грел свои детские ручки, втыкая винтовочный патрон пулей в землю и бил по капселю чем-то твердым, а потом опускал в теплую воронку свои озябшие кулачки. А теперь на их долю выпала полунищенская пенсия и необходимость все равно хоть где-нибудь, но работать.
Я аккуратно собрал письма в папку и вернул ее на место.
Зазвонил телефон. Я снял трубку. Это была мамина подруга. Словно робот я передал ей слова мамы.
Почему же все-таки я чувствую вину перед Лю? Да, она любила отца. Наверное, и папа любил ее. Но их отношения - это их отношения почти полувековой давности, и я никак не касаюсь и не хочу касаться этой истории. Может быть папа и хранил эти письма только потому, что чувствовал вину перед своими школьными друзьями за то, что просто, перестав писать им, потерял их?
Я не осуждал отца - сам был не лучше: последний мой школьный друг затерялся где-то в одной из стран Западной Европы. А другой мой школьный друг потерялся вообще еще раньше на просторах Американского континента.
Окурок прижег мне пальцы.
Если говорить по большому счету, то меня воспитала бабушка, а папа... папа был для меня другом... может быть самым лучшим другом в моей жизни. К сожалению, осознал это я слишком поздно.
Почему же все-таки я чувствую вину перед Лю? Только потому, что отец перестал писать ей, как и всем прочим друзьям? Кто не совершал глупостей в семнадцать лет? Может быть именно потому, что папа понял, какую ошибку он совершил со своими школьными друзьями, он так ценил своих институтских друзей? Никто уже не ответит мне на этот вопрос.
Почему же все-таки я чувствую вину перед Лю?
Мелькнула идиотская мысль: найти Лю! Но разум мне сказал:
- Не валяй дурака! Что ты скажешь ей? Я - сын вашего школьного друга? Лучше своих друзей отыщи!
Я тряхнул головой. Можно было и уйти: просьбу мамы я уже исполнил. Что-то удерживало меня. Взгляд мой упал на настольную сигаретницу отца. То есть эта побрякушка принадлежала когда-то моему деду, а потом перешла к отцу. Я надавил на крышку и из сигаретницы выскочила папироса, чудом сохранившаяся там.
- Мистика какая-то. Подарок от папы?
Я закурил папиросу. Она показалась мне ужасно вкусной - гораздо приятней современных сигарет. Мне до боли захотелось в то время - когда папа курил папиросы "Беломор", а я у него таскал их и втихоря курил на переменах в школьном туалете.
"Нет возврата в пещеры - нас слишком много," - вспомнил я слова Станислава Леца.
Докурил. На клочке бумаге написал отчет маме. Убрал свои окурки.
... На улице мне стало значительно легче...
Почему же все-таки я чувствую вину перед Лю? Может быть потому, что растерял не только своих школьных друзей, но и институтских? Впрочем, они меня тоже потеряли с таким же успехом.
Я быстро вскочил в подошедший автобус. На сей раз он бежал очень даже лихо.
Жена была уже дома. Она возилась на кухне.
Я подошел к ней сзади и обнял ее за плечи.
- Что случилось? - спросила она.
- Ничего. Просто соскучился.
Появилась на кухне старшая дочь с блокнотом в руках:
- Папа, звонил какой-то Жук, оставил кучу своих телефонов - три служебных, домашний и мобильный. И просил тебя не теряться, а позвонить ему, как только появишься. Он еще сказал, что ты - нехороший человек, что он тебя вынужден был через Интернет искать, но он все равно будет рад видеть твою мерзкую рожу. И еще заставил меня все это дословно записать. Слушай, а кто этот Жук?
- Вообще-то его зовут Андрей... Васильевич Жуков. Мы с ним учились в одном институте. И когда-то я учил его плавать. Мы не виделись с ним почти двадцать лет.
Я набирал номер Андрея. Он схватил трубку после первого гудка. Голос у него совсем не изменился.
- Жук, а мне говорили, что ты в Айдахо свои булки паришь? - без вступления начал я.
- Тридцатый...
- Не понял.
- Ты тридцатый, от кого я эту хохму слышу. "Айдахо" - это фирма в столице нашей родины. Вот кто-то то ли спьяну, то прикола ради запустил дурочку, что я в штаты укатил. А мне и здесь хорошо. Короче - ты мне нужен. Увольняйся со своей работы и иди ко мне - я тут филиал пытаюсь соорудить и мне люди нормальные нужны.
- Не боишься?
- Чего?
- Что я изменился за двадцать лет.
- Нет - не боюсь. Или ты сильно хорошо в своей конторе сидишь?
- В настоящее время я сижу дома в качестве домохозяина.
- Значит так - завтра в 9.00 я жду тебя по адресу.... Записал? У тебя начинаются суровые трудовые будни. Тогда же и обговорим все детали - должность, оклад и прочее.
- Слушай, чего ты давишь на меня, Жук? - спросил я.
Тон моего старого друга сразу изменился:
- Просто ты мне нужен. Мне давно тебя не хватает.
Кажется, у него дрогнул голос.
- Так бы сразу и сказал. Если так, то конечно буду завтра в 9.00. Только не пожалей потом.
- Не пугай. До завтра. Рад был слышать твой отвратительный голос.
- Я тоже. До завтра, - попрощался я.
- Куда это ты завтра идешь? - поинтересовалась жена.
- На работу...
Жена удивленно посмотрела на меня, но расспрашивать не стала.
- Завтра, если все хорошо закончится, то и расскажу все подробно, - пообещал я.
И кто, кроме нас с Жуком, могли понять наши разговоры и поступки - разговоры и поступки двух безумцев?
Но...
В жизни часто случаются весьма странные вещи. Мы часто осуждаем других людей, не понимая их поступков. А между тем, всегда ли понимаем мы самих себя?
7 февраля - 14 марта 2003 года