Клементине казалось, что в ее землях, наконец, наступило спокойствие. Несколько недель не было ничего слышно об Одижо. Не видно было и солдат. Поговаривали, что драгуны по-прежнему стоят в Молинаре, испытывают терпение его хозяев. Но большая часть солдат все же ушла в города. И теперь выжидала там.
Вилланы вернулись к своим обычным занятиям. Работали на участках около своих домов и на господских полях. Поливали огороды, пололи, снова поливали. Дожди в это лето будто забыли об их крае. Крестьяне с тоской смотрели на тонкие, чахлые стебли пшеницы. Ухаживали за виноградниками. Надеялись на виноград. Гадали об урожае, молились, чтобы он был хорошим.
Клементина потихоньку успокоилась, оттаяла. Снова полюбила прогулки. Ходила к Жиббо. Та занималась с ней: учила разбираться в травах, готовить лечебные отвары и мази.
Говорила:
- Будешь мне дочерью.
Клементина улыбалась: дочерью - так дочерью. Внимательно запоминала все, что говорила ей о растениях старуха-колдунья. Она очень хорошо помнила, как спасалась травами в Новом Свете. Кто может сказать, когда эти знания пригодятся снова?
Снова стала ходить по деревням. Разговаривала со своими крестьянами, носила им гостинцы. Сама тоже время от времени получала подарки: то гуся к праздничному столу, то круг свежего, только испеченного, ржаного или ячменного хлеба с отрубями, то лепешки с жареным луком или копченостями.
Клементина любила простую деревенскую еду. Не гнушалась она и репой с брюквой, и морковью с капустой. Сеньорам благородных кровей не полагалось есть то, что растет в земле. При дворе овощи вообще были не в почете. Там питались, по большей части, птицей и фруктами. Но Клементина с огромным аппетитом ела рагу из мяса с овощами, которое готовила Аннет. И вспоминала детство. В замке ее отца тоже очень уважали овощное рагу.
Верные воины Клементины, которых иногда она по-прежнему брала с собой, несли за ней все эти съедобные дары и качали головами - знали б они, чем им придется заниматься на службе.
В этот жаркий день, - солнце стояло высоко, и небо было безоблачно, - Клементина шла к молодой Фантине Ларно, которая накануне родила сына. Она несла измученной молодой мамаше несколько монет, чтобы та могла купить что-нибудь для себя и своего малыша.
Шла одна. Ей до смерти надоело бурчание ее недовольных охранителей. В конце концов, чего она может еще бояться после того, как победила самого Одижо? Она и предупреждать о своем уходе не стала. Дождалась, когда сойдет роса, да и пошла.
Вышла за ворота, свернула на узкую тропинку, заросшую стелющейся травой, разулась, радостно зашагала по молодой зелени. Она так любила ходить босиком, ступнями чувствовать тепло земли, брести по шелковистой траве, пропуская тонкие травинки между пальцами ног.
Так, босая, она дошла до первых хижин, улыбнулась копошащимся на огородах крестьянам, прошла дальше - прямо к дому Фантины. Крестьяне при виде госпожи распрямлялись, поддерживая спины выпачканными в земле руками, здоровались, прятали в уголках губ добродушные усмешки.
- Чудна наша госпожа, - говорили. - Нам обувки не хватает, а она свою, господскую, мягкую да удобную, снимает, чтобы босыми ногами по травам-муравам шаркать. Вот хозяин - тот господин. Как приедет в замок, как начнет дома объезжать, так все верхом, в светлых сапогах да перчатках из тонкой кожи, одет с иголочки. Не спустится, не сойдет с коня. Посмотрит только горделиво, спросит, все ли в порядке да как урожай - да и стегнет жеребца, до следующего двора - чтоб побыстрее.
Клементина, и в самом деле, в иные дни мало походила на госпожу. И сегодня, собравшись к Фантине, она надела сшитое Терезой "крестьянское" платье, взяла в руку небольшую кожаную сумку-кошель, стянутую кожаным же шнурком. На сгиб руки повесила связанные между собой мокасины - она привезла их с собой из Новой Франции. И пошла.
Шагала весело, ступала по обочине дороги, где трава не была примята, а земля - не разворочена колесами телег, размахивала сумочкой, в которой были припасены гостинцы для тех сорванцов, что старательно попадались ей на пути.
Мать Фантины, увидев ее на пороге своего дома, отчего-то засуетилась, сделала нерешительно шаг в глубину дома, затем, точно опомнившись, кинулась навстречу.
- Добрый день, госпожа. Вот не ждали - не ведали! Вот радость какая! Здоровья вам, госпожа!
Крестьянка всплеснула руками.
- Здравствуй, Жанна, - Клементина недоуменно смотрела на возбужденную женщину. - Как себя чувствуют твои дочь и внук? Ты не хочешь мне их показать?
- Да, конечно, госпожа, - под натиском шагнувшей вперед Клементины Жанна отступила в сторону. - Конечно. Проходите.
После залитого солнцем двора внутри казалось очень темно. Но Клементина хорошо ориентировалась в доме, поэтому она спокойно толкнула следующую дверь и остановилась на пороге.
Прямо перед ней стоял высокий темноволосый мужчина. Смотрел на нее испытующе. Молчал.
Казалось, в доме вдруг ударил жесточайший мороз. У Клементины в момент заледенели пальцы.
Она чувствовала присутствие застывшей за ее спиной Жанны. Фантина замерла у колыбели, прижимая к груди запеленутого в неотбеленную тряпку младенца, который один надрывался, совершенно не обращая внимания на оцепеневших взрослых.
Первой пришла в себя Клементина.
- Вот как?.. Господин Одижо? Может быть, вы объясните, что вас вновь привело в эти края?
Бернар Одижо оглядел стоящую перед ним женщину. Оценил ее наряд. Медленно скользнул взглядом по ее лицу, шее, по груди, прикрытой белой, расшитой шелковыми нитями, шемизеткой, по мокасинам в ее руках и остановил, наконец, взгляд на босых ступнях, выглядывающих из-под платья.
Она вспыхнула, постаралась упрятать ноги под слишком короткую для этого юбку. Безуспешно.
- Я прошу прощения, сударыня, - он с трудом удержал улыбку, которая готовилась расцвести на его лице. - Боюсь, я снова вызвал ваш гнев своим появлением. Но вы в долгу передо мной. Из-за вас неудачи преследуют меня, я проиграл битву, теперь стараюсь не проиграть жизнь.
- Простите, госпожа, - Жанна бросилась на колени, попыталась поймать руку Клементины, - простите. Но как мы могли отказать в гостеприимстве человеку, который спас нашего Жака!
Она плакала, прижимаясь к юбке своей госпожи.
- Встань, Жанна, - Клементина резко отстранилась. - Встань. Я ничего не понимаю.
- Это дурацкая история, - ответил Одижо спокойно. - И о ней не стоило бы вспоминать, если бы благодаря ей я не нашел себе сегодня место для ночлега.
- Господин Одижо вытащил из реки Жака, нашего маленького дурачка Жака. Он полез за раками, да и попал в одну из ям-водоворотов, что образовались в реке в этом году. Если бы не господин Одижо... - Жанна зарыдала. - Мы не могли отказать!
- Не беспокойтесь, графиня, - усмехнулся Одижо, - я сегодня ухожу дальше, так что я не навлеку на вас гнев короля.
Он еще не успел договорить, как снаружи раздался какой-то стук, грохот, дверь распахнулась. В дверном проеме появилась сутулая фигура молодого мужчины, в котором Клементина узнала мужа Фантины.
- Господин... Драгуны... - он осекся, наткнувшись взглядом на Клементину. - О, Боже... - прислонился в бессилии к косяку, и в его глазах Клементина прочла ужас неминуемо приближающейся расплаты.
Топот копыт раздавался все ближе. За окном мелькнули тени. Раздались грубые голоса, выкрикивающие какие-то приказания.
Клементина выглянула наружу. Не успела шагнуть за порог, осталась стоять в дверях. Оттуда, со своего места, увидела, как быстрым, уверенным шагом через двор прямо на нее идет уже знакомый ей капитан.
- Капитан Лагарне?! Добрый день, - воскликнула в смятении. - Что вас опять привело во владения графа де Грасьен?
Она отметила удивление на лице капитана королевских драгунов. Оно, впрочем, довольно быстро, стоило тому узнать ее, сменилось удовольствием.
- Графиня! Прошу меня простить, но до нас дошли сведения, что бунтовщик скрывается в одной из ваших деревень. Мы должны проверить.
Она увидела краем глаза, как рука Одижо, стоявшего чуть сбоку от нее, в глубине комнаты, ложится на эфес. Все это длилось секунды, но Клементине показалось, что прошла вечность.
Вот сейчас Одижо бросится на капитана. Завяжется драка. Одижо неминуемо убьют, но кроме него повесят всю семью Ларно, повесят отца и мать Фантины, погибнет младенец, погибнут и другие. Драгуны не разбирают, когда дело касается бунтов. А на имя графов де Грасьен падет несмываемое пятно.
Решение пришло к ней внезапно.
Она обернулась, взглянула на Одижо коротко. Бросила ему мешочек, что до сих пор держала в руках.
- Господин Флобер, нам пора! Передайте Фантине содержимое этого кошелька и идемте дальше. А вас, господин капитан, я прошу не обижать моих крестьян.
Она кокетливо улыбнулась капитану Лагарне, заставив учащенно забиться его сердце.
- Вы видите, в этом доме младенец, которому от роду еще нет и двух дней. Вы можете, конечно, если это необходимо, осмотреть дом и другие помещения, но не позволяйте вашим драгунам набиваться сюда всем сразу. Шум и суета могут навредить ребенку.
Она придала голосу строгости:
- Ну, что вы копаетесь, господин Флобер? Сделайте уже то, что я вам сказала!
Тот раскрыл, наконец, кожаный мешочек, вынул оттуда монеты.
- Возьмите деньги, Фанни, и купите, что посчитаете нужным.
- Графиня, позвольте мне сопровождать вас, - Лагарне сделал шаг ей навстречу.
Клементина взглянула на капитана с благосклонностью, качнула головой.
- Капитан Лагарне, вы видите, я всегда в сопровождении верной шпаги. Мой супруг, граф де Грасьен, запретил мне выходить за пределы замка без сопровождения, и я всегда следую его совету.
- Это очень мудро, мадам, - он заулыбался. - Позвольте тогда хотя бы отправить с вами двух своих солдат. Трудно предсказать, что выкинет дикий зверь, почуявший опасность. Так что, пока бунтовщик не будет пойман, вам придется потерпеть наше присутствие. Мы, если позволите, как и прежде, расположимся лагерем возле вашего замка. Это позволит нам, не создавая дополнительных хлопот вашей милости, выполнить наш долг.
Она кивнула, соглашаясь.
- Хорошо, капитан. Решительно, следует скрепить наши договоренности обильным ужином, от которого вы, надеюсь, не откажетесь.
Она не заметила бешеной радости, мелькнувшей в глазах капитана, но зато радость эта не ускользнула от внимания Одижо, который следовал за Клементиной, сопровождаемый затаенными вздохами облегчения. Фантина с ребенком на руках стояла на пороге дома, и краска постепенно возвращалась на ее лицо.
*
Радужное настроение, в котором Клементина выходила утром из замка, покинуло ее. От непринужденного веселья не осталось и следа. И теперь она шла с трудом, чувствовала каждый камушек, каждую колючку под ногами. Хоть солнце по-прежнему жарило вовсю, Клементина начала мерзнуть.
Увидев небольшой камень у дороги, она присела, чтобы обуться. Но от напряжения, от беспокойства, охватившего ее, она никак не могла справиться с узлом, которым связала между собой привезенную из Новой Франции обувь.
Одижо не стал дожидаться, пока драгунам станет заметна нервозность молодой женщины.
- Разрешите, я помогу вам, - забрал из ее рук мокасины.
Ловко развязал узел, потом опустился на одно колено.
- Позвольте, графиня, - сказал он.
Одижо легко, как будто делал это в своей жизни не раз, надел на нее мягкие, из оленьей кожи, мокасины, обвязал шнуровку вокруг щиколоток, опустил отвороты.
Быстро покончив с этим нетрудным делом, он вскинул голову, поймал растерянный взгляд Клементины и ободряюще улыбнулся.
- Ну, вот и все!
Поднялся, подал ей руку.
Драгуны, остановившись невдалеке, с любопытством наблюдали эту пикантную сцену. Гадали, переговариваясь шепотом, насколько близкими могут быть отношения графини с этим смуглым прохвостом. Судя по тому, как ловко он управляется с этой странной обувью и как нежно держит маленькие ножки графини в своих руках... Оба улыбались понимающе.
А Клементина в этот момент давала себе слово никогда больше не ходить босиком, дабы не попадать в глупые ситуации.
Драгуны тенью двигались за ними, ведя коней под уздцы. Не отставали ни на шаг до самого замка.
- Вы меня простите, господа, я не приглашаю вас войти. - Клементина была сама приветливость, скрывала за доброжелательной улыбкой раздражение. Она досадовала на Одижо, который попался ей сегодня на пути, на себя, что влезла в эту историю, и, уж конечно, на этих драгун, что так нахально уставились теперь на нее.
Клементина решительно сделала несколько шагов по ступеням, ведущим в дом. Не оборачивалась. Надеялась, что Одижо следует за ней.
Тот оказался сообразительным. Он быстро понял, что за спасительный прутик протянула ему "госпожа графиня", и успешно, даже с некоторым удовольствием, играл свою роль.
*
Одижо играл ее довольно успешно почти весь вечер. Говорил немного, но легко. Рассказывал байки, сам же беспечно над ними смеялся. Потом вдруг замолкал, отодвигался, откидывался на спинку стула. Уходил в тень, становился незаметен.
Передавал инициативу Бриссаку. Клементине показалось, между этими двумя мужчинами образовалось своего рода взаимопонимание. Во всяком случае, Бриссак громче других хохотал над шутками "Флобера" и даже пару раз, будто бы в порыве восторга, по-свойски, - казалось, он сто лет с ним знаком, - хлопнул того по плечу. "Флобер" улыбался лениво: "Да, ладно, в самом деле... Чего уж там... Я и не такое могу откаблучить".
Увидев впервые это выражение на лице бунтовщика, за которым столько времени безуспешно гонялась армия величайшего из королей, Клементина не сумела удержаться от улыбки.
Вдруг поймала на себе его внимательный взгляд из-под прикрытых век. Смутилась. "Он очень непрост", - подумала.
Растерялась, осознав, что не испытывает к нему антипатии. Это было странно и... неприятно.
Из всех присутствующих только де Ларош периодически бросал на Одижо неприязненные взгляды. Последний, казалось, взглядов этих не замечал. Улыбался рассеянно - всем и никому.
Так что, в целом, вечер складывался лучше, чем можно было бы ожидать.
Этому в значительной мере способствовало восторженное состояние, в котором находился капитан драгунов. Лагарне, возбужденный и крайне разговорчивый, кажется, вообще не замечал ничего из того, что происходило вокруг. Не замечал то нарастающей, то спадающей напряженности. Не видел косых взглядов, которыми одаривали его сидящие с ним за одним столом. Лагарне смотрел только на хозяйку замка и разговаривал исключительно с ней. Был достаточно галантен и даже приятен. Он очень старался.
К концу вечера, когда съедено и выпито было уже немало, Лагарне все-таки не удержался, заговорил об Одижо. Взялся рассказывать о многочисленных злодеяниях преступника, рисовать картины одну мрачнее другой. Сложенный им образ был ничуть не лучше образа Жиля де Реца, пожирающего младенцев.
Клементина слушала долго. Потом не выдержала, прервала рассказчика. Проговорила досадливо:
- Г-н Лагарне, если вы не перестанете нас пугать, то мы можем решить, что у господина Одижо, чье имя не сходит теперь с ваших уст, есть на голове маленькие рожки, а в сапогах спрятаны острые копыта.
- Поверьте, графиня, - напыщенно произнес капитан, - если бы вы его увидели... Он может внушить добропорядочной женщине, вроде вас, один ужас. И ничего более. Ничего! Он - чудовище!
Повисла пауза. Недолгая. Заговорил "Флобер", и голос его был откровенно насмешлив:
- В самом деле, сударь? - "Флобер" скользнул взглядом по столу, ненадолго задержал его на хозяйке дома. - Вы уверены, капитан, что этот бунтовщик, в самом деле, так ужасен, как вы говорите?
- Еще хуже! Стократ хуже!!! - возопил капитан Лагарне. - Но вам нечего бояться, графиня! Стоит мне встретить этого негодяя, - воскликнул вдруг, распалившись, - и я уничтожу его. Ничто его не спасет.
- Ну, да... - лениво согласился "Флобер", - если, разумеется, вы узнаете мерзавца среди его войска, этого низкопробного сброда. Все негодяи - на одно лицо, не разберешь.
- Вы не правы! - запротестовал Лагарне. - Одижо выделяется среди них, как кот среди крыс. Он господин, а они - холопы и деревенщины. Он заметен как дуб посреди дотла выгоревшей равнины. Как бы ни опалил его огонь, он стоит и будет стоять. Пока я его не отправлю на виселицу.
- И тогда он будет висеть, - засмеялся "Флобер". - Что ж... кто низко пал, тому и высоко повисеть не вредно! Справедливо!
Клементина с трудом удерживалась от того, чтобы не оборвать не в меру разошедшихся собеседников.
Впрочем, остановить их Клементине вряд ли бы удалось. Лагарне не мог допустить, чтобы при графине де Грасьен, при этой его женщине-мечте, его способности, удача и профессиональная хватка ставились под сомнение.
- Не беспокойтесь! Будьте уверены, уж я не упущу этого бунтовщика! Я слишком много про него знаю.
- В самом деле? И каков же он - этот ваш Одижо?
- Смуглый, высокий, черноволосый. Да, вот как вы, господин Флобер. Только с усами, да с бородой испанской. Те, кто знает его в лицо, утверждают, что Одижо очень внимательно относится к поросли на своем лице. Ухаживает за ней, как за девушкой. Боится спугнуть удачу.
"Флобер" усмехнулся, коснулся ладонью чисто выбритых щек.
- Черноволосый и смуглый? Да таких красавцев в наших краях - каждый второй.
Клементина боялась дышать.
- Так - да не так! Ростом он велик, повыше вашего, - мстительно продолжил Лагарне. Очень ему не нравился этот молодой нахал. - Да и вообще покрупнее. Больно вы, уж не обессудьте, господин Флобер, узки в плечах и тонки в талии. Ударишь шпагой плашмя - переломитесь. А те, кто видели Одижо, говорят, когда он стоит, самый высокий из его войска - ему по плечо оказывается.
Одижо усмехнулся, проговорил мягким голосом "очарованного кота в сапогах" - как в детстве его звали домашние:
- Не будьте так самоуверенны, господин Лагарне. Кто сказал вам, что я дурно фехтую? Вы хотели бы, может быть, проверить мои способности на деле? - спросил медленно, будто между делом жевал пастилку.
Клементина встала.
- Прекратите, господа, - произнесла тихо. - Неужели, господин капитан, вы станете в моем доме оскорблять моих людей?
Лагарне вскочил, покраснел, бросился к Клементине. Едва не упал, зацепившись за ножку стула. Добравшись до торца стола, опустился тяжело на одно колено, схватил руку Клементины, прижал ее к губам.
- Простите, графиня! Простите!
Она смотрела поверх его головы на Одижо.
Тот поймал ее взгляд, улыбнулся насмешливо.
- Ладно, оставим, в самом деле, этот спор, господин капитан. Будем считать, что я поверил вам на слово. И ваш негодяй-преступник, в самом деле, так великолепен, как вы говорите.