Июнь. Начало лета. Хочется покинуть дом, город, страну и оказаться в незнакомом месте, ни о чём не думать, слиться с молчаливой природой, стать её частью. Неплохо было бы оказаться на юге Чили. Но, как ни странно, существует необъяснимая, хотя, если вдуматься, вполне объяснимая магия притяжения появиться там, где когда-то уже бывал или же в месте, где нет людей, где можно уединиться, отстраниться от всего, что тебя окружало до этого. оказаться в тех местах, в которых никогда не был, но чувствуешь, что именно там, а не на юге Чили, должен побывать в первую очередь. Об этом я мысленно говорил Октавиусу, надеясь, что он, находясь на расстоянии тысяч километров, сможет услышать меня и помочь объяснить причину моего такого желания и вдруг отзовётся на мои мысли. Надеяться, что он ответит мне, конечно, может показаться, мягко выражаясь, весьма странным. Я это понимал, но есть люди, к которым принадлежу и я, всё равно мысленно обращаются к кому-то, понимая маловероятность получения того или иного ответа от них. Так, например, все, или почти все, в разное время обращаюся со своими словами к Богу. И надо же тому случиться, что совсем вскоре Октавиус позвонил мне, сказав мне, что человек должен всегда поступать по велению своей души.
- Удивительно, Октавиус, незадолго до твоего звонка, я мысленно обращался к тебе с тем, что меня волнует, а ты, как бы услышав мои мысли, звонишь мне.
- Есть мысли, которые передаются на расстоянии. Это от многих факторов зависит, - произнёс Октавиус.
- Да, ты прав. Мне это знакомо. Иногда я улавливаю мысли, желания, настроения очень близких для меня людей, и не только близких, но и весьма, выражусь аккуратно, далёких. Человеческий мозг как ультра современный компьютер, в котором много чего заложено. Бывает, признаюсь, Октавиус, он у меня зависает, но лишь на короткое время. И всё же, при всём этом, считаю, что человеческий мозг значительнее, выше, тоньше любого создавемого сейчас искусственного интеллекта, лишённого чувствительности.
- Как ты поживаешь сейчас? - спросил Октавиус.
- Так себе. Хочу на некоторое время поменять окружающую среду, - ответил я.
Дальше вопросы он не стал задавать, пожелал мне успехов. На этом короткий телефонный разговор между нами закончился. Мне же показалось, что Октавиус сознательно свернул его, не желая оказывать давление своими советами, рекомендациями по поводу моего желания куда-то исчезнуть. Он мало с кем общался, у него не было друзей. Его интересовала в основном этнография и география. Несколько последних лет Октавиус почти ничего не читал. Единственное произведение, которое он не раз перечитывал, задумываясь подолгу при этом над той или иной фразой, это была повесть "Медведь" Уильяма Фолкнера, которого очень обожал за его литературное мастерство. Ему нравилась самоирония американского писателя, а также его элегантный вид: аккуратно подстриженный, всегда хорошо выбритый, с изящными усиками и в модных костюмах и туфлях. Октавиус принадлежал к тем очень немногим близким для меня людям, о которых я здесь по разным причинам лучше умолчу, невольно заставляющих меня постоянно думать о них. Да, есть люди, обладающие притяжением, необъяснимое словами. У меня есть смелое предположение, что моя общность с ними значительнее крепче, чем ...., но об этом я тоже умолчу. Так вот, эти люди мало с кем тесно общаются. И не потому, что им присуще высокомерие. Нет, совсем не по этому. Замкнутость Октавиуса объясняется, как мне кажется, страданиями, отголоски которых передавались ему многими веками со стороны его далёких предков, проживавших сложные, тяжёлые судьбы. Закрытость, сдержанность Октавиуса иногда под воздействием некоторых обстоятельств прорывалась и стремительно разливалась бурным потоком, как огненная лава вулкана: сказывалось присутствие в нём горячей крови, текущей с времён древнеримских легионеров. Но это было очень редко.
Октавиус был в некотором роде уникальной личностью. Он знал об этом, но нисколько не придавал тому значение, отдавая приоритет значимости другим людям. Например, Октавиус отмечал мою непоколебимость в принятии решения мчаться на другой конец земного шара, чтобы полностью отстраниться от привычной окружающей среды. Он говорил, что я напоминаю ему, способного отказаться от многих привычных музыкальных увлечениях французского композитора Дебюсси, музыку которого часто слушал. Я действительно бывал очень решительным, хотя, впрочем, не во всём. В моей решительности, несомненно, была степень авантюризма, в результате чего я часто терпел и фиаско. Но желание оставаться самим собой, для меня было всегда превыше всего. Прилетая - приезжая туда, где я хотел побывать в первую очередь, испытывал невероятное наслаждение, ибо Там я оказывался в ином, долгожданном для себя мире, о чём трудно в полной мере выразить словами. Вдыхая своими лёгкими необыкновенно благоухающий воздух, я совсем забывал о всей своей прежней жизни, о Октавиусе, о близких, родных людях. Где-то в глубине своего подсознания, не помня абсолютно ничего, я чувствовал, что бывал, жил когда-то здесь, возможно, ещё в дохристианские времена, что не поддаётся рассудочному пониманию, осмыслению. Может быть, поэтому-то я и прилетел именно сюда. Лучше, конечно, оказаться в этом далёком местечке, где почти нет людей, а если и появляются, то молчаливо смотрящие приветливым взглядом на тебя, в июне, когда лето вступает в свои права. Именно Там я зримо вдруг вижу свою душу в виде худощавой женщины с проседью в волосах, с чуть раскосыми глазами, устремленными в бесконечную даль. И находясь Там - Здесь, мне не хочется никогда уезжать-улетать обратно, в прежний мир, в прежнюю окружающую среду. Но .....