Мы сидим в баре. Я не представляю себя в этом задымленном, сверкающем аляповатыми огоньками, но таком привычном и любимом баре с кем-то кроме нее. Она рассказывает о себе - в который раз одно и тоже. Но я радуюсь каждому ее слову, как астроном радуется только что открытой звездочке.
- ... когда мы были цветными. Помнишь меня? - я не скрываю этого, как некоторые. Это же я была.
"Цветные" - значит с раскрашенными лицами. Вроде грима. Это так странно - смотреть на любимую тобой девушку, когда ее брови - фиолетового цвета. А тебе пятнадцать лет. И все самое страшное впереди - первый раз хлопнуть дверью так, чтобы никто не посмел ее открывать. Научись этому раз и навсегда.
На ней сегодня белая шубка...
И в ней Она похожа на голубку...
Да, и еще у нее такая милая улыбка...
А я - сплошная природная ошибка. Грустно.
Вообще основная ее заслуга в том, что она никогда не звонила мне по ночам. Она никогда не мешала мне ни в чем. И не предлагала помощи. И теперь я несу ей карликовую розу в горшке, которая засохнет через четыре дня, чтобы стать одним из глупых символических намеков судьбы на то, что мы никогда не будем жить вместе у моря и пить по утрам ананасовый сок.
Я просыпаюсь среди ночи и вспоминаю ее сутуловатый силуэт. К ней так подходит слово "роскошь". Иногда мне хочется увешать ее самыми блестящими, дорогими и немного пошловатыми изысками ювелиров, модельеров и смотреть на нее, эдак опершись на старый посох, крючковатую палку ольхи. Просто она любит украшения. Даже их пошлость она прощает, не замечает. Скоро весна. Она опять будет ходить в рыжей куртке, и ей будет чертовски идти эта одежда. Я не могу ничего сделать для нее. И я опять просыпаюсь, глядя в глаза рассвету. Он сегодня холодный и равнодушный. Ненавижу быть в своей белой комнате по утрам.
Что такое из себя представляет "одиноко" по сравнению с холодным белым рассветом? А она сейчас уже пьет кофе - где-то, может у кого-то в гостях, может, у какого-нибудь мужчины, с которым она познакомилась вчера ночью. Но я знаю точно, что она пойдет сегодня на работу и может, даже позвонит мне прямо на паре. А я залезу под стол и буду шепотом договариваться о встрече. Просто смотреть на нее, когда она подойдет к нашей институтской курилке. Знать прекрасно, что она меня уж давно заметила и теперь недоумевает, почему я не подхожу к ней, а стою тормозом в стороне.
И дело даже не в том, что она просто не умеет любить меня так, как мне это необходимо. Главное то, что она есть, и она, кажется, тоже рада, что где-то в трех остановках от ее дома живу я. Но мы с ней не совпали. Так бывает, я помню. Так когда-то уже было.
Было приятно даже видеть ее тогда спокойной. Это было в том же баре, где играет глупая музыка и мигают гирлянды из разноцветных лампочек. Я рассказываю о том, что собираюсь умереть, что не вижу смысла в самых, вроде бы, необходимых вещах. Я ничего не говорю о ней, но она улавливает мой взгляд - не грустный, не умоляющий, не любящий. Просто знает, что для меня этот взгляд как вдох. Она улыбается. Она рассказывает о себе. Она говорит, с ней такое тоже бывало. Все пройдет, она знает.
Она сидит рядом со мной, по правую руку от меня. Мы в модной кафешке. У нее усталый вид. У меня - скорее счастливый. Она позвонила мне в час ночи, чтобы поздравить с днем рождения. Я ее очень люблю. И сейчас - еще больше. Она подарила мне кучу всего. Вместе с моим лучшим другом - бедняга, как много он обо мне знает - они накупили для меня смешных украшений и купили мне трусы. Ха.
Мы гуляли под дождем. Ей захотелось поехать в центр. Она как всегда оплатила мой проезд. Я знаю, я паразитирую на своих друзьях, родителях, даже привычно как-то. Но мне стыдно, когда она платит. А она просто снимает меня на весь вечер. Просто выгуливает меня под дождем.
Мы стояли под мокрой ротондой, рядом с нами две каких-то статуи изображали жителей садов Эдема. У них не очень-то получалось, потому что была еще ранняя весна, самое начало. Она немного капризничала. Говорила, что я никуда с ней не хожу, не могу уделить ей два часа в месяц. А я стою и думаю о нас. Она такая красивая, а я...
Я, наверное, чуть-чуть оригинальная. Так говорит моя мама. Лучше бы я была симпатичной мордашкой, которая любит смотреть реалити-шоу. И ходит в "дискотеку". Ан нет. Люблю пить пиво, желательно в мужской компании. И говорить с ними о девчонках, и даже не всегда хорошо. Но о ней - ни слова. Ни одного.
Хотя я тоже по паспорту женского пола. Это пошло с детства, когда у нее было голубенькое платьице и редкие белокурые волосы, когда у нее появлялись первые мальчики, а потом когда она плакала оттого, что сама не знала, куда себя деть, кем стать. Лучшая подружка. На два года старше меня. Чистенькая, опрятная, приветливая девочка. Немного кокетка. Что я чувствовала все эти одиннадцать лет, что мы были с ней?
Мой лучший друг говорит, что она всегда была мне кумиром - не знаю, хотя какие уж тут заповеди? Я всегда буду мужиковато-пошлой и депрессивно-чуткой рядом с ней. Когда я надоем совсем, я буду из-за угла смотреть на нее и думать о своей непринадлежности к счастливому сословию беспечных мужчин-гипербореев.
А пока... пока мы сидим в баре и я не представляю себе этот мир без нее. Девочка, которая придумывала детские игры для нас двоих, которая хотела, чтобы я слушала ее бесконечные лавстори и плакала вместе с ней над сентиментальными фильмами, - стала моей принцессой. И это на моем языке означает любовь.