1.
В подземном паркинге нашего бизнес-центра
Орудует серийный убийца-маньяк.
Из жертв погибает не более двух процентов.
То есть, работает он, если честно, чёрт знает как.

На восьмом этаже нашего бизнес-центра
Работаю я, блюду трудовой договор.
Моя точность - почти 99 процентов,
Что - в сравнении с тем же маньяком - вообще перебор.

По всем этажам заметно ударил кризис.
Дела на всех этажах, скажем так, не ахти.
И уровень жизни, в несколько раз понизясь,
Печалит маньяка под нами, и нас - в айти.

Через дорогу от нашего бизнес-центра
Торгует собой шлюха Ляля. Клиент - рекой.
Ляля бисексуальна и трансцендентна.
Год назад мечтала, что в сорок уйдёт на покой.

По утрам, когда особенно хочется квасить,
Мы, бывает, встречаемся: шлюха, маньяк, поэт.
Представляя собою бога в трёх ипостасях
В современном мире: смерть, любовь, интернет.

Мы закуриваем у входа. Заметно помяты лица
После ночи трудов - у них, у меня - со сна.
Тянет сдохнуть на месте. Уместно заматериться.
Ляля сплёвывает и цедит сквозь зубы: - Весна...


2.
Я гляжу из окна, как крадётся маньяк Игнат,
Убивающий тех, кто заглядывает под кат,
Обитающий в боулинге выше по Польскому спуску,
Называющий нашу Лялечку просто Люськой.

Он хорош в своём деле, рука верна и легка.
Он удачлив, на зависть местного маньяка.
У Игната есть миссия, он почти что мессия,
Мир очистить от любопытных, спасти Россию.

Любопытно, что сам Игнат вообще русофоб.
Еврейский шнобель, высокий покатый лоб,
Глаза навыкат, мягкий учительский взгляд,
Диплом юриста. Счастлив. Любим. Женат.

Неслучайный прохожий пьян, соплив и плаксив.
Игнат утешает, обещает вызвать такси.
Жертва стонет: - Боюсь, меня даже там не ждут...
Игнат поправляет в кармане резиновый жгут.

Разве можно здесь выжить, если с утра не пьян?
Две фигуры, обнявшись, себя отдают в туман.
Я закуриваю вторую, и пачка пуста.
Кто-то, так и не прыгнув, тихо уходит с моста.

Где фотограф, способный всё это запечатлеть?
Полумёртвый город, мир, живой лишь на треть.
Мою нежность, густо замешанную с тоской.
Одесса. Холодный март. Бизнес-центр Морской.


3.
Он и сам не помнит, когда и за что убит.
Левый глаз его выбит, нос сломан и кровоточит,
Портит шею багрово-синяя полоса,
От которой, чтоб не смущать, отвожу глаза.

Мы встречаемся в лифте, он всегда уже там.
Нервно косится в откровенные вырезы дам.
Шепчет мне с укоризной: "Подвязывай... с табаком...".
Отирает призрачный пот носовым платком.

Как давно он в лифте? Три года назад уже был.
Откуда там взялся - бог знает, а он забыл.
Игнат отрицает причастность, и местный - молчит.
Но в пустом бизнес-центре катается лифт в ночи.

Я задерживаюсь на работе. Ближе к нулям
Он выглядывает из лифта. "Ну, что ты..", "я сам..".
Высыпает два сахара в корпоративный чай
И в моём молчании топит свою печаль.

Предъявляет анкету. Без неё, говорит, не берут.
А пытаться вспомнить хоть что-то - напрасный труд.
Я читаю: "родились", "грешили", "от сих до сих"...
"По какой причине покинули мир живых?".

- Да придумай ты что-то, - бешусь я, - просто соври!
И обида на мир захлёстывает изнутри.
- Если все подотчётны даже у этих врат,
Значит, в рай попадаем не мы, а, к примеру, Игнат!

Вот у него всё подбито: опись, учёт, печать...
А я сама по утрам не помню, как меня звать!
Мёртвый жмётся в угол, вздрагивает губой.
Я беру его за руки: - Хочешь, схожу с тобой?..

- Нельзя, - бормочет покойник, - никак нельзя.
Опускается на пол, по серой стенке скользя.
Будто вовсе не мёртв. Словно просто навеселе.
Лифт уходит. А чашку я утром найду на столе.