Аннотация: Каким я увидела это летом 2007-го... Просто стёб. Ни капли феминизма, ни единого намёка на превосходство одного из полов над другим, упаси Боже!
Василиса Ивановна, лихая баба, чёрт на коне, саблей владеет что твой казачий атаман. Чёрная коса в руку толщиной, глаза чёрные, обжигают как угли. Любой в полку душу продаст за ночь с такой богиней, а повезло тощему глисту Петьке. Вот он, как и каждое утро, выходит потихоньку из ейного куреня. Шею бы свернуть этому шкодливому петуху, да неохота с Василисой ссориться...
Восходящее солнце подслеповатыми лучами осветило поленицу дров и понурого парня, усевшегося под ней с самокруткой. Антоха, двадцатилетний здоровяк, про каких говорят "конь с яйцами", проводил Петьку злым взглядом, потом запустил пятерню подмышку и задумчиво поскрёб там. Да... Неплохо бы это, шею... Того... Он даже зажмурился от удовольствия, так хороша была эта идея. Но после, после... как-нибудь. Не будь Антоха так ленив, и не люби он откладывать выяснения отношений на вечное после, многие в полку уже не досчитались бы голов, ушей и прочих конечностей, данных им от природы.
- Антоха! Пулемётчик! . окликнул звонкий голос.
- Я, что ли, Василиса Ивановна? - отозвался он, как всегда теряясь перед обожаемым предметом.
- Тебе виднее, ты или не ты, а только поди сюда.
- Слушаю-с... Чего хотели?
- Вчера писатель приехали. Фурманов какой-то... Не ржать! Приведи-ка ты его ко мне, потолкуем...
Писатель Антохе сразу не понравился. Тощий, вялый, бледный, как капуста.Шнырял глазами по сторонами, словно заправский шпион, всё примечал чего-то, да в блокнотике пописывал... Войдя, нагнув могучую голову, вслед за писакой в курень, Антоха обнаружил там и мерзкого Петьку. Поздоровались как следует, пожали руки, причём нежная ручка гостя в крепкой Василисиной дрогнула, а сам он поморщился, как от зубной боли.
- Наслышан о вашей удали, Ивановна, сам смог убедиться... Да уж...
И тут же перешёл к делу.
- Значится так. Буду я писать о вас всех книгу, о борцах за революцию то есть. Но из виденного сделал я вывод, что придётся произвести некоторые перестановочки, измененьица, так сказать.
- Вам оно виднее, Дмитрий Андреич, - милостиво согласилась Василиса. - Извольте, производите. А что же менять будете?
- Да известно, что. Конечно, оно следует ближе к правде жизни держаться, но, согласитесь, баба - командир, не вяжется как-то. Маркс - мужик был, и Энгельс, и Ленин, Фрунзе вон тоже, а вы - баба, извините за выражение. Так я подумал вот что: сделаем мы вас Василием Иванычем, эдаким бравым воином революции, а всё прочее оставим точненько как есть.
- Василием Иванычем? - дрогнувшим голосом переспросила "баба". И, собравшись с духом, возразила: - Воля ваша, вам оно виднее, но ведь и баба за революцию воюет, что ж здесь такого?
- То, что она сейчас воюет - это да, но это только издержки времени, Василиса Ивановна. А при Советах бабы будут рожать, воспитывать новых коммунистов. Так вот мы будущим поколениям в книгах должны правильный пример подать. Мужик - командир, боец, а баба, женщина, значит, мать коммунистов. А если вы за женщин переживаете, чтоб их подвиги не обойти стороной, так пожалуйста! Пусть ваш пулемётчик... Как его?
- Антоха.
- Так пусть будет Анка. Этакая героическая личность-баба! Довольны?
- Я не доволен! - отозвался Антоха. - Василиса Ивановна, я ж только крикну - мы из него всем полком бабу сделаем! Потом не отличишь от настоящей!
- Я ради дела революции стараюсь, исключительно, - передёрнул плечами Фурманов. - Не хотите в историю войти, в роман попасть, чтоб потомки знали, как дело было... А Василий Иванович был бы чудный! В папахе! С усами во всё лицо! Революционер-р! Боец! А рядом - Петька-адъютант и Анка-пулемётчица!
Увлёкшийся сочинитель так смачно расписывал, что Василисе Ивановне вдруг нестерпимо захотелось попасть в историю революции, в Фурмановский роман, пусть даже без косы, а с усами во всё лицо...
- Это же в интересах революции... Продемонстрируйте самоотречение... Некоторый личностный героизм скромности, так сказать...
Красивые слова обволокли Василису сладким туманом, а рефрен "в интересах революции" довершил дело. Она сдалась и согласилась на всё. Просила только Петьку оставить как есть, за что была вознаграждена его благодарным собачьим взглядом. Антоха, едва сообразил, чем кончится дело, сплюнул зло на пыльный пол куреня и вышел вон.
...Ближе к вечеру Василиса обходила лагерь. Порядка здесь не было не то что военного, а даже и обычного человеческого. Пьяные песни, пляски, мат и ругань... У многих бойцов едва хватало сил навести на неё помутнённый взор и признать командира, а не гулящую девку. Надо бы намекнуть этому писателю, чтоб правды жизни было поменьше... А впрочем, он и сам неплохо кумекает... об чём писать, а об чём нет. Наверняка проинструктирован.
За поленницей в лучах заката бойцы меланхолично насиловали дворянку, пойманную третьего дня. Её полные белые ляжки безобразно расплывались и отливали синим.
- Убьёте, черти! - прикрикнула Василиса, впрочем, беззлобно, больше по обязанности.
- А чего ей сделается? - откликнулся откуда-то из-за спины Антоха. - Чай, не девица уже. Когда ещё с мужиком побалуется?
Василиса Ивановна махнула рукой.
- Петька где?
- Не видали. Напимшись, верно, в кустах валяется, - ответил пулемётчик.
- Черти, пьянь, а не бойцы, мать вашу за ногу! - Она ещё раз выругалась и скрылась в своём курене.
...Несчастливый Петька стонал и охал на руках участливой Авдотьи.
- У, дьявол, - шипела она. - Как отделал! И за что только?
- Знамо за что, - отвечал парень, - знамо. А вот пойду я завтра к Василисе, так он узнает у меня, где раки зимуют, псина...
В это время задремавшая было Василиса ощутила чьё-то дыхание на своём плече.
- Петька? Пришёл, дурак? Где шлялся?
- Да на что, на что вам сдался этот петух? - страстно зашептал решившийся Антоха. - Был бы мужик, а то - цыплёнок синий! Люблю я вас, Василиса Ивановна, мочи нет терпеть больше!
В зазвучавшем звонком голосе не было испуга, а только удивление и смех.
- Ты что же это делаешь? Пристрелю, ей Богу, пристрелю!
- А и стреляйте! Потом не страшно будет... - руки его разгулялись вовсю, прерывистый шёпот щекотал ей щеку.
- По какому праву, псина ты грязная, трогаешь командирское тело?!
- Молчи, Вася, надо так... В интересах революции.
Магические слова были произнесены. Их неуместности Василиса уже не уловила.
Грубая ладонь накрыла горячую командирскую грудь. И она сдалась.