Террикон снова был рыхлым лишь издали. Стоило Олегу достичь его, вскарабкаться на самый пологий из склонов, предварительно раз пять съехав по запылённой борозде и окончательно изодрав парку, за которую Вега обязательно начнёт выговаривать, - в общем, стоило достичь, и террикон оказался натуральной твердыней, весь щербатый, бритвенный, угрюмый и почти неприступный, разве что формой по-прежнему удивляющий: словно из гигантского шприца выдавили.

 Тонны пепла наполняли углубления в породе. Пепел, впрочем, наполнял всё и всюду, давно уже сформировав естественные баррикады внутри города. Баррикады для исследований не годились. В самом деле, сколько можно исследовать кучи, если пеплопад - прогноз практически ежедневный, поразить в сердце способен разве господина Кашуркова. Олег вчера видел: с отеля, единственный этаж коего упомянутый господин, прибывши, занял, пускали сигнальные огни, много сигнальных огней, друг за другом, напряжённо так, нервно, ответа, однако, не следовало. Олег собирался в районе отеля помаячить, но Вольми предупредил: ребята из эскорта Кашуры по номерам особо не сидят - патрулируют, а словят тебя, Олежек, знаешь, чего тогда? Веге штраф платить. Вольми говорил: ты, Олежек, Вегу не впрягай, она и без того слишком близко, как бы не завлекло. Вольми вообще-то рассудительный, родители его тоже рассудительными были, потом ушли. Про тех, кто ушёл, иначе не комментируют; по телику - "ушли", в чатах - "ушли", на улицах - "ушли", но Вега злая стала: телик из розетки на половине передачи выдёргивает, в телефоне интернет отключила и на воздухе болтаться только до шести позволяет.

 

 Серая завеса скрывала районы и автопарк, и мост с люминесцентными щитами, гордость администрации, раньше, год назад, пылавший пронзительно.

 В предпоследнюю секунду размышлений о достопримечательности Олегу на ладонь упал кусок страницы с обугленной буквой, саркастически намекавшей.

 

 - Смотри, - продемонстрировал Олег Веге.

 Вега драила сапоги, яростно, до блеска, чтобы идти в них на работу "не по-чухонски". Там, снаружи, любые типы сапог: чистые, грязные, новые, старые - через пару шагов обносило до голенищ, но Вега, стиснув зубы, продолжала драить. "Привычка", - думал Олег.

 Внутренности дома по обыкновению сотрясались от гула холодильника, с кухни пахло горелым.

 Подняв взгляд, Вега усмехнулась:

 - Паром, парадигма, парламент.

 - Палаццо, - предложил Олег.

 - Где, интересно, словес нахватал, - вытянувшись плавно, инопланетно бескостной формой жизни, Вега изъяла у Олега клочок бумаги, прочитала внимательно, будто не беспомощную букву, а полноценный текст, шевеля губами: "Па-ла-ла, палалаццо". - Хижины ли, палаццо, свет фонаря не покажет, - процитировала, воззрившись мимо; далёкие глаза, запоминал Олег, желая унести их, глаза, в заплечном мешке Чайльд-Гарольда, ибо Вега для него воплощение дали как слова, в гармонии с лунной поверхностью горластого свитера и с яркими пятнами ногтей. - Эти твои дружки, знаешь, - неопределённо посетовал объект наблюдений и, заметив наконец дефекты внешнего вида: - Куртку порвал. Молодец, значит, без куртки ходи, проветривайся до бронхита. Я, просто к сведению, курток не шью и складами не заведую.

 - Пока, - добавил Олег чуть злее, чем хотел бы.

 - Разулся! - среагировала Вега. - Ещё один таскальщик грязи, давайте контору откроем, "Грязь с доставкой". У меня, по-вашему, руки казённые? Помойка нон стоп, за каждым перемывай, - стянутая поясом пальто до состояния песочных часов, она толкнула дверь.

 Мгла вывернулась к ней своей студенистостью, растворила в своём желудочном соку.

 

 

 

 Пыль циркулировала из забитого фильтра в дыхалку и обратно, мозоль на переносице уже не болела, но лениво чесалась, пластик очков превращал окружение в черновик, в репетицию мира. Вот и труба котельной накренилась, медленно растягивая секторы-полосы: чёрные и тёмно-серые (в оригинале красные и белые, едва ли не теплоходные).

 - Куда канистру дел? - окликнули снизу.

 - В подсобку, - протянуть руку к лопате стоило труда.

 "Вес, - шелестнуло напоминанием, когда сползал вниз и когда сообщал, что крышу на сегодня зачистили. - Если облегчить конструкцию, не выдержит багажа. Без багажа Вега с места не тронется. Я знаю, - принялся доказывать незрячей, наивной вере внутри, - я же наткнулся на приготовленные чемоданы, старые на месте, новые спрятала. От меня, от кого ещё, кому придёт в голову их искать".

 - ...у него асбест в лёгком пророс, - мазнуло, на секунду отвлекая, сквозняком чужого разговора.

 "Хроники", - обозначил Роман.

 Холл санатория-профилактория, где по стёртым кожаным диванам восседали и галдели сдающие смену, был седым от налёта. Пепел. Пепел привычно сыпался с одежды, хотя, может статься, из них самих, из потухших топок. Пепел натаскали с улицы, он крутился по углам слабыми мертворождёнными джиннами. Со стены насмешливо тренькало, со стойки мигало четвертью пятого. Таким образом времени становилось очень много, то есть очень мало.

 Роман пересёк порог, застав речи о светоотражателях, особой их модели, блестящем нововведении градоспасителя.

 - Начинка из фосфора сделана, лучше не разбирать.

 - В поликлинике говорят, радиоактивная она.

 - Нормально, что, надел - минус год от жизни.

 - Регулировщики, велосипеды, знаки дорожные - причём здесь порошок?

 Но Романа вместе с будничным списком оттеснили ораторы погорластей:

 - Брат терапевт, не носит и другим не советует.

 - Разломил такой и в кормушку, погляжу, думаю, чего случится. Прикинь, воробьи передохли, ведь не клевали даже, посидели рядом - и передохли.

 "Порошок уходи".

 - В перчатках ломал хоть?

 - Вот в этих.

 - Эти качественные, кислоту держат.

 - Погоди, когда ты разобрал, из него посыпалось что-нибудь?

 - Слушай внимательно, посыпалось, не посыпалось.

 - А кто видел, чтобы Кашура отражатель носил, кто видел, чтобы братва кашурская? Окольцуют нас по-быстрому, перемещения будут считывать, как у зубров там или гусей в заповеднике.

 - И на экраны сразу в кабинет выводить, ага.

 - Всё-таки фосфор на мозги влияет, факт.

 Смех последовал наигранный, закадровый, разрядить обстановку он не смог.

 - Умственную активность снижает, - беседа вернулась в прежнее русло.

 - Иммунку подтачивает, - дополнили с женской стороны.

 - Давайте на детей нацепим, пусть инвалидами растут без вариантов.

 - Кашуре поровну, его детям заключение на территории малой родины не грозит.

 "Кашуркова, на минуту, фуры сопровождали с провиантом. Он себе, прежде всего, соломки подстелил, но и нам чуток перепало. Знай Кашурков, что застрянет в городе, подобно прочим смертным, он бы, конечно, сцену покинул заранее, по-тихому, он бы в омут не нырнул".

 - Ну хорошо, ну школы, ну больницу почистили по тысячному кругу, ладно. Профилакторий-то зачем, - перевёл тему напарник, искавший ранее канистру, теперь же внося её и заполняя чайник. - Кто в профилактории отдыхать станет, мы? Для нас крыша, крыльцо, парковка, нихт шлафен, а бассейн будет для кошурских пацанов, и тренажёры будут для кадристок, - сразу несколько пар глаз скосилось на Романа, Роман представил Вегу у зеркала, из которого новокаиново и пусто таращилась Вега иная, Вега - сияние невозможностей, лавка обещаний в долг.

 - Кружок планируют открыть, - выронил Роман под ноги, не умея с сообщением справиться и ощущая его имплантом во рту, - секцию.

 - С чьей подачи планируют, - перешли в наступление женщины, - какой альтруист его вести станет?

 - Найдётся, - Роман ждал чая, ковырял респиратор.

 За тяжестью оконных рам качали вершинами, утопая в балахонах сумерек, кривые сосны. День, данный по условиям задачи, то есть только в теории, в ней же и обрывался, сосны качали вершинами под пунктир то слышимого отчётливо, то исчезающего гула.

 

 

 

 Комиссия установила: светоотражатели, бесплатно выдаваемые в палатках, разбирают исправно, но пользоваться не хотят. Кладут в карманы, отправляют в недра пакетов, ссылаясь на якобы светлое время суток, а то и вовсе бросают, минуя квартал. Урны от них ломятся, Вега выгребает светоотражатели, несёт обратно до пункта выдачи, и цирк вступает в фазу "дальше", кони из папье-маше устало галопируют, муляжные акробатки висят вверх ногами и вниз ушами, у канатов, протянутых вдоль дорог, корячатся лилипуты.

 Вега отпускает членов комиссии, Вегу несёт без цели, сначала через арку с поручнем, затем параллельно оборванным линиям высоко над головой и по обочинам. Те, что над, - трамвайные, трамваи больше не ходят. Те, что по обочинам, охраняемые бандами мелких, - это тросы, за них следует цепляться в процессе возвращения домой по непроглядью. "Коварный, душный, сокровенно пустой, - обвиняет Вега, смахивая золу со щёк. - Спорим, даже Помпеи смотрелись лучше". Канаты, обращает внимание она, некие злоумышленники режут канаты по ночам или в рассветной дымке, Вега не в курсе, когда именно, ведь особой разницы нет. Чем им помешали канаты? Ненависть к блеску понятна, ненависть к ответственности, да, но желание навредить ближнему, сбить ближнего с курса, утратить его в пелене, пропал (тире) и бог с ним. Подобное Веге не уместить в разум, оно бесконтрольно, неистово прёт из любой ёмкости, впору кричать: "Не вари!"

 Рядом с переходом - по слегка расчищенной зебре стелется хвост бесполезного ныне троса - Вега опять видит (видит и не способна оторваться от созерцания) глазастого шпанёнка, предводителя банды лилипутов, как там его, глазастого мерзопакостного шпанёнка, который, кажется, знает всё и про всех.

 

 - Так, браслет не носишь, - перебежав зебру, Вега ткнула шпанёнка в плечо, он же остался в трансе: жабья улыбка, активированное третье око, растаманская шапка в заботливой обёртке полиэтилена, руки по швам, колени выпячены, позвоночник дугой.

 Конечно, он не лилипут, ростом почти с Вегу, да только Вега простить ему не в силах, знания простить. Индейским юношей, ведомым на казнь со счастьем, расцветшим в груди и благоухающим на всю округу, мерещился ей шпанёнок, штучным изделием, обработанным не эволюцией и не творцом. "Скорее установи, в чём причина и где выход", - раздирало Вегу, но вслух она, назидательно артикулируя, говорила следующее:

 - Сманишь Олега - в Центр Временного Содержания отправлю, хорошо понял?

 - Харашо, - издевательски кивал глазастый, - харашо.

 - Под окнами замечу - в интернат поедешь скорым поездом, учти.

 - Не паеду, - продолжал кивать глазастый, инсценируя фантастический акцент, - никто никуда не паедет, пагода испортилась. За Алежкой слежу, Алежка наш, бережём, не бойся, баяца нада атсюда, - постучал в грудину-глюкофон.

 - Кто поручни ломает? - спросила Вега в лоб. - Кто канаты режет?

 - Кто-та, - уклонился Вольми.

 

 Скошенные и вязкие, купола церкви, мимо которой пробиралась Вега, вступали с небом в таинство связи. Продуктом их взаимодействия был звон, глуховатый, из-под марли, уложенной слоями. На него откликались собаки, от их нестройного хора Вегу скрывала лишь необходимость получения продуктов на неделю. Завозимые от начальника икру, снеки, шоколад и сухофрукты Олег игнорировал, сколько бы Вега их ни подкладывала ему в портфель или на стол. Поэтому, сдирая упаковки вместе с собственной кожей, Вега жевала шоколад в гордом одиночестве, запивая его гранатовым соком и Каберне, гадким, к слову, Каберне, а для ослов упёртых готовила что попроще: гречку, лапшу, суп из банки. О сроках годности последнего Вега старалась не задумываться, крупы, в свою очередь, с продовольственной базы пока ещё выдавали свободно, по килограмму на семью из трёх человек, включая несовершеннолетнего (доказывать соцстатус, правда, пришлось через Кашуркова).

 К её возвращению прихожая напоминала вокзал провинции где-то эдак в середине октября месяца: листья, мусор, гвозди, цепи следов от ботинок, царапины с застывшей на них коркой чёрт знает чего. Из гостиной доносилось бурное обсуждения формы полозьев, в данный момент Олег солировал, а старший вычислял площадь несуществующего настила.

 - Про кружки спрашивают, - от дела, приметив Вегу, он не оторвался, естественно.

 - Про квадраты пусть спросят, - огрызнулась та.

 - Когда можно будет пойти? - мгновенно оценил ситуацию Олег. - Ромыч обещает, флоуформ соберём. Я Вольми уже позвал и Саню.

 - В четверг, - соврала Вега ("После дождичка"). - А Вольми твоему разрешение от опекуна требуется.

 - Запиши на приём, тет-а-тет пообщаться хочу, - вскинул глаза Роман.

 - Я не секретарь, я палатками занимаюсь.

 - Вертолёты с гуманитарной помощью в очередной раз вынуждены были развернуться по причине ухудшения погодных условий над территорией района, - старательно ломая интонацию и таинственно мерцая на фоне помех, влезла остроскулая дикторша. - Попытки эвакуировать жителей продолжаются, служба спасения уведомляет о своей готовности предоставить необходимую технику, горячие линии работают круглосуточно.

 Вега нашарила на тумбочке пульт. Добившись тишины, швырнула об пол.

 - Где там задача, говоришь, - кашлянул Роман.

 Олег с готовностью принёс портфель, валявшийся посреди комнаты.

 

 

 

 Тьма клубилась практически первозданная, лишь у крыльца её разгонял фонарь. Фонарь помнил их с Вегой целёхоньких, на старте. Иногда в рыхлом овале света Роману являлись люди с лицами, похожими на его и на Вегино. От них не исходило ни поддержки, ни угрозы, ни ожидания.

 - Кашурков твой, - Вега, следившая из-за шторы непонятно за кем, плюнула утробным "ха", но не обернулась, - всю зиму жрёт и пьёт за милую душу, - настойчиво продолжал Роман, оставляя модель саней в покое; среди чашек с осадком на дне, его и Вегиной, она выглядела игрулькой, заказанной у китайцев. - Тросы, между тем, как резали, так и режут, опоры как выламывали, так и выламывают. Кто виноват, называется, и что делать. Он ведь серьёзно влип, Кашурков твой. Увяз, абсолютно по-плебейски увяз, даже не по-баронски, и выволочь, самое забавное, некому. - Вега молчала с надёжностью статуи. - Слушай, конвейерная механика - бег на месте, просто расчищаем новые сутки, чтобы снова в них задыхаться.

 - Рабы не мы, - отклик поступил гулкий, из кувшина. - С годик лопатами помахали - в кембрий скатились. А кто возвращаться просил? М-да, - приступила Вега к развёртыванию войск, - крысы удирают до беды, не в процессе. Правильно, беги, Шер-Хан, беги, зачем тебе, умнице, прайд, ты у нас животное-индивидуалист. Спокойненько ляг на дно, Шер-Хан, затаись и пережди бурю.

 Роман вознамерился ответить, что знал Вита лучше, чем себя, что не сбежал бы Вит, не из того он теста, не из той породы. Ведай Вит о странностях городских границ, о странностях границ, растворяющих людей в секунду пересечения и девающих затем неизвестно куда, он бы Вегу не оставил и тем более не оставил бы Олега.

 - Где-нибудь он есть. Где-нибудь, - "...лежит переломанный, окоченевший", - откуда выбраться не в состоянии, а ты обвиняешь.

 - Опять поблизости бродит, - зашептала вдруг Вега, схватив занавеску, - опять бродит.

 Низкий, тоскливый вой раскатился дворами. Замер, застыл на мгновение и, набрав силу, - широко, отчаянно, вверх и вниз по улицам, в ночь, под асфальт, в землю.

 - Прогони его, - пятилась Вега с кухни, - убери его отсюда.

 - Коня белогривого? - уточнил Роман. - Он вытоптал петуньи и похитил спокойствие сеньоры? Брось, давай про визит договоримся.

 - Убери его. Он за мной, он меня ищет.

 - Да-да, это, наверное, Вит, с горя перевоплотившийся в собаку Каюра. Носится и пугает, мстит за недоверие.

 Вега взбежала по лестнице, заперлась на ключ.

 Романа мало удивляли драмы, он подозревал в госте не Вита, отнюдь не Вита.

 Фонарь качался, запорошённый, потягивал слабым ореолом. Безмолвие стояло оглушительное. Но встрепенулся ветер, хрястнул о забор стекляшкой из-под колы. Роман посвистел раз, другой. Гость, обманчиво сверкнув золотом взора, скрылся в кустах, проложил в них путь жирным дюнным червём, пропал из виду.

 - Психопомп, - заявил Олег, возникая рядом (в тапках на голую ногу, но зато в шарфе, защищающем рот, нос и уши).

 - Ну, - выразил сомнение Роман.

 - Проводник.

 - Ток проводит?

 - Души проводит, - не повёлся Олег. - Сегодня буква "пэ" с неба упала, - сообщил затем, протягивая обрывок страницы.

 Буква была заглавной и, наверняка, вполне готической на заре существования.

 - Подранок, подушка, подлость, - уловив просьбу, наспех сконструировал Роман.

 - А я одно слово придумал.

 - Какое?

 - Палаццо.

 - Итальянское, поди.

 - Поди, - рассмеялся Олег.

 - Чего Вольми на террикон не взял, - воспользовавшись сменой настроения, которой от вечного иглобрюха иди дождись, посетовал Роман. - Один свалился, второй помог, смекаешь? Мы с твоим батей этот террикон вдоль и поперёк излазали в своё время. Я, честности ради, по жизни в медляке: пока соображу, что к чему, глядишь, уже яма по курсу. Друзья для того и нужны, чтобы из ям тащить.

  Слушатель вздохнул, усваивая нравоучительный паттерн.

 - Да звал я его. Понимаешь, - стянул шарф для точности объяснения, - для них террикон вроде святыни, почти запретной. Без веской причины туда не лезут. Я сказал причину, Вольми ответил: "Годится".

 - Палаццо годится, чтобы родиться.

 - Чтобы свершиться, - изменил Олег.

 

 

 

 Вокруг Каюрова стойбища витал невообразимый гвалт, ибо Каюр с хлебом и солью привечал любую живность, пересёкшую - случайно ли, намеренно - периметр флажков. Флажки у Каюра были особенные: постоянно вертелись, стряхивая пыль. Роман долго пытался выяснить, каким образом флажки умудряются трястись и в штиль, но, трогая плешивые обрывки, терялся: примотаны проволокой, просто примотаны. За флажками находился ни много ни мало сейд, по бокам его караулили две жерди, напоминающие приборы для роллов. Между собой, выполняя функцию небрежно, практически на отвяжись, их соединяла перекладина. Перекладина не аутентичная, её Каюр где-то спилил, но где, не признавался. С перекладины звенели монеты, то и дело сыпалась колкая мишура. "Галки нанесли", - вот и всё объяснение. "То воробьи, то галки, - недоумевал Роман, - когда их в последний раз видели, хотя бы на шампурах".

 - Набросал тут кое-что! - крикнул, споткнувшись о лису.

 Лиса возмущённо взвизгнула, а из-под навеса показался хозяин с помятой физиономией и в вытянутых спортивках. За ним бурлящей массой вылилось штук десять собак и волков. Каюр, правда, утверждал, что волков у него нет, что это влчаки, похоже, образовались или дворняги "особого экстерьера". Раньше, до катавасии с городом, Каюр возил туристов, потому собственно его так и прозвали (как звали в действительности, верно, не помнил даже он лично). Туристы, существа праздные и легковерные, жертвовали Каюру средства на содержание "особенных животных", трёхлапых, кривых, косых - словом, ущербных на многие лады, коих Каюр с пафосом шестикрылого серафима впрягал в нарты. На деле семью его составляли ездовые лайки, сильные, здоровые; "особенных" Каюр привлекал исключительно наживы ради. Однако, что бы ни говорили, питомцы квартировали у Стурра Пассь за пазухой и, ежедневно понуждаемые к работам по вывозу пепла с территории, от скуки вряд ли страдали.

 - Это не твой кабздох вчера в город удрал?

 - Может, и мой, - почесался Каюр, - считаю я их, что ли, кто куда удрал.

 - Зря по ночам выпускаешь. Жалобу на тебя накатали. Потравят ведь собак, не щёлкай.

 - Всех не потравят, - приближаясь на полусогнутых, чистый стервятник, ухмыльнулся Каюр.

 - Тогда на фарш определят, дело к тому и движется.

 - Пускай определяют, - последовал зевок.

 - Слушай, а чем ты свою ораву кормишь вообще?

 - Они сами с усами, - дал питомцам крайне туманную характеристику Каюр. - Ну-ка, оценим, - пока он нёс планшет к доске, закреплённой на колоде среди двора, Роман вычислял, сколько Каюру лет; вопросом о возрасте Каюра, впрочем, они с Витом задавались ещё будучи подростками, а тотем, кирпичнолицый, в ностальгических кроссовках Пума и жилетке из свалявшейся шерсти, ничуть не менялся. - Тяжеловата, кило эдак восемнадцать даст без якорей, - внимательно рассмотрев чертёж, вынес вердикт тотем. - Но полозья мне нравятся, - утешил скупо, - главное - на южную сторону не загибай. Какое дерево брать решил, кууссе, тьфу ты, ёлку или берёзу? Лучше ёлку бери, мы с собачками пробовали на берёзе недавно, плохо идёт, вязнет. Ладно, отталкиваться будем от того, что имеем: от условий, прямо скажем, средней паршивости.

 - Знаешь, что мне по ночам снится? Лишние граммы.

 - Ты думай не нарту делать, - Каюр покорпел над сравнением, - перо. Меньше суток езды там, хоть и по тефре, корма для собак много не возьмём. И потом, зачем вещи, самым необходимым ограничиться надо.

 - Вегу трудно убедить, - признался Роман.

 - Баба с возу - кобыле легче, - Каюр подождал ответа. - Фильм про бандюков помнишь, там паренёк был, сын астронома, Парсек, Квазар...

 - Космос.

 Каюр с придурковатой народностью ударил себя по коленкам:

 - Ваш папаша, царство небесное, недалеко ушёл, а корабль как назовёшь, так ему и плыть. Говорил я, дух странного только и ждёт за порогом, пока жена твоя пузо таскает, ждё-от, родимый, и семя испортит, и чрево, и плод сворует обязательно, если не позаботишься, если не обманешь, - Каюр прищурился, уцепить пытаясь нечто на горизонте. - Кашурков? - мысли Романовы вскрыл без такта. - Не смеши. Кишка у него тонка, не потянет он созвездие, не его весовая категория.

 - Архетип выруби, - поморщился Роман. - Не в кишках дело, не в тонких материях.

 - Поведай, отрок, поведай.

 - Легко, следи за расстановкой: Кашура уверен, что свалить получится, я не уверен, Кашуре есть на чём валить (правильнее, он думает, что есть; пусть, к делу не относится), у меня не на чем. Времени мало, я слышу её решимость.

 - О-оуммм, - фальшивя, спел Каюр. - Глянь вон, какой грузовая площадка должна быть, а такой, как у тебя, быть не должна ни в коем случае. Боковые ручки убирай тоже к чёртовой бабушке, со скользяком определись, куда промластик-то. Не дрейфь, соберём, чудо-сани соберём, ты да я, да мы с тобой, да собачки в помощь, да потяг надёжный - и победа, считай, за нами.

 

 

 

 Возвращаясь из резиденции Кашуркова, Вега перебирала их встречи, рассматривала под разными углами. Вега хотела достучаться к отвращению - ну же, ну же! - к гадливости, извлечь их на поверхность, занести над собой бич морали. Но нет, не звучало ни того, ни другого. Вегины уловки и Вегино тело жили собственной жизнью, служа исключительно средствами к достижению цели: вывезти Олега. Добром, силком, на горбу - любым способом. Кашурков, в свою очередь, ни беспросветной сволочью, увы, не оказался, ни уродом, даже брюшка отрастить не удосужился. В разговорах практичный, в постели сносный, на помощь прижимист, конечно, но при особом старании выбить можно. С проблемой хотя, ради решения которой прибыл, не справился, а кто бы справился на его месте. Богиня Пеле молча разводит руками: откуда месяц за месяцем крошится костяное толокно, не подскажет и армия пьяных вулканологов. Но в быту Кашурков мужик: намекнула Вега на изменение формы крыш для остановок, иначе раздавило бы, - махом поменяли, теперь осадки не задерживаются (а скольких лузеров она этим проектом из небытия вытащила, до сих пор благодарностей ждёт). Намекнула на санаторий, всё равно простаивал, - открыли. Попросила секции для детей организовать, чтобы по улицам и подъездам, где дышать нечем, толпиться прекратили, - пожалуйста. С последним ей, правда, Роман впечатление испортил: недели не прошло - уволок подопечных номера по торцам рисовать, пятиметровые, красной краской (их, говорит, видно хорошо), методист недоделанный. Дети-то рады, дети всегда к Роману тянулись, дети и собаки, но Веге с подобных игрищ какой, извините, прок? Вот зачем ему санки, спрашивается, зачем Каюр, который на окраине, практически на границе в веже своей волчью кровь лакает? И подружка - спасибо, домой не приводит, - такого сорта, и приятель (в темя ткнули иглой, покрутили основательно) такого сорта, - упрямо додумала Вега. Оглянулась, удобнее перехватила сумку.

 - Не смей приближаться.

 Вит Шер-Хан, презрительно блеснув взглядом, сместил себя в погасшее зеркало витрины, прыгнул в следующую и в следующую, мелькая линованной спиной, расшвыривая предметы и призраков. Скоро Шер-Хан пропал, и Вега коснулась стекла, откуда он начал своё стремительное движение. Мгновенно посерев, перчатка стала похожей на длань пирата, павшего на безымянном острове, чтобы ради проклятого клада стать указателем на север.

 - Забирай весь сундук, - обратилась Вега к последним проблескам Вита.

 

 - По социальной карте?

 - Нет, по дебетовой, - только сейчас Вега заметила, кто на выдаче; эх, досада.

 - Искромётно, - лайкнула Тина. - А представь, однажды явишься на базу - замок висит, и снабжать больше нечем, - поделилась фантазиями.

 На самом деле никакая она не Тина - Тиинэ, одна из тех, кого Вега подозревает в родстве с Каюром и кого отторгает всем существом, на уровне физики.

 "Тина-картина, кто ж тебя намалевал, в каком грибном экстазе", - куксилась Вега, ценительница порядка и картотек. Белые у корней, к концам будто йодом запачканные, волосы Тиинэ распадались неопрятными прядями. Глаза, далеко посаженные, как у тюленя Уэдделла, она не отводила и не прятала, смотрела на собеседника, нагло вылупившись, даже когда тот красноречиво желал ретироваться из поля зрения. Тиинэ, видимо, понятия не имела, что значит "вежливость" или "ситуация". Не обладающую и зачатками дипломатии, её одинаково быстро гнали с любой должности. Жизнь она предпочитала перелётную: квартиру любезно предоставляла сомнительным личностям, чей "вахтовый метод" заморозился в точке невозврата (интересно, чем они ей платили), сама же в основном дрейфовала от друзей к друзьям, зависая где и с кем попало.

 - Давно тут работаешь? - зачем-то поддержала диалог Вега.

 Тиинэ засмеялась, словно снаружи не балконы под тяжестью кары небесной падали, а кипарисы шелестели и прибой ластился к шёлковым пляжам.

 - Я тут вообще давно, - сказала наконец, в углах губ оставив тень веселья, готовую разрастись тотчас, дай лишь повод, - давнее некоторых.

 - Ясно, - Вега заметила: тыльные части ладоней у Тиинэ вышиты бисером, то есть действительно вышиты, по коже.

 - Самой нравятся, - полюбовалась та, вынося руки под лампы. - Как брат?

 - Думала, ты с ним чаще видишься, чем я. Исключительно для ночёвки является, ну и ерунду всякую собирать с племянником. Понятия не имею, куда в свободное время уходит, - поддела, - к тебе или ещё к кому.

 Обесценив атаку лёгким кивком и внезапно понизив голос, Тиинэ легла на стойку, собираясь, похоже, защищать её от вражеских ратей:

 - Никого не встретила по дороге?

 - Почтальона, - уныло сострила Вега. - Просил привет передать.

 Волна заразительного смеха вытолкнула её прочь.

 Пряча от холода лицо, она вновь нырнула в субстанцию города, проплыла в ней аж до банка, но на перекрёстке кто-то дёрнул её за рукав.

 Презирая средства защиты, в распахнутой шубейке, едва прикрывавшей рёбра, с этими своими паклями, разбросанными ветром, Тиинэ солярным символом скалилась из мглы.

 - Чего тебе? - Вега ускорила шаг.

 - Тебе, - не отставала Тиинэ. - Тебе, не мне. У тебя желаний нет.

 - Уверена? У меня желаний больше, чем звёзд на небе.

 "Надёжно скрытых, абсолютно бесполезных звёзд".

 - Не умеешь просить. Проси, смелее.

 - Как-нибудь потом.

 - Потом будет поздно, - Вега удивилась, сколько в Тиинэ силы: без труда она развернула Вегино тело так, чтобы даже сквозь траурную драпировку снега та могла узреть волнистые конусы террикона.

 - Пошла бы ты, бездельница, хоть выучилась на кого, - вблизи от протуберанцев, источаемых Тиинэ, Вега остро почувствовала усталость, заскорузлую, булыжником лежавшую на груди.

 - Брось мешок, - распорядилась Тиинэ.

 Вега, сомлев на плече помощника, не в силах была собирать и произносить слова. Обладатель плеча шёл торжественно, подозрительно знакомо раскачиваясь из стороны в сторону.

 - У тебя душа нойды, блуждающая душа, но под ночное небо тебя положили, без присмотра оставили, и тогда в тебе плохой свет поселился, - объясняли Веге голос Вита и голос Тиинэ, то сливаясь в единый поток, то разделяясь на многие, - свет погибшей звезды. Под насыпью, которую сделали люди, есть камень, что летел к земле до людей, долгие века летел, позже грянулся о твердь её и затих. Отскобли сажу со своего желания, нойда, оставь её в плоском камне под ненастоящей горой.

 

 Захрустев, подобно пачке чипсов, Вега обнаружила себя в верхней одежде, вдобавок не в спальне, а у входной двери, обнаружила пакет и сухой Млечный Путь, соединяющий его с плинтусом.

 - Фокусники вшивые, - озлобилась Вега.

 

 

 

 Меньше всего хотелось поганить Роману отсыпной, он и без того на зомби похож, но разумных идей в голову не приходило.

 Роман от побудки не отбивался, лишь ругнул филонщиков из ускользающего сюжета, тихо ругнул, несерьёзно (Олег вообще не помнил за ним переговоров на повышенных тонах), сдвинул на завтра очередную погрузку и, не открывая глаз, принял сидячее положение:

 - Чего случилось?

 - Каюра взяли, - выпалил Олег.

 - Ва-ашу раму, - стряхнул остатки сна Роман. - А с тобой-то что?

 Олег, забыв думать про фингал, расплывшийся на полфизиономии, досадливо отмахнулся:

 - Из-за светика.

 - Какого ещё, блин, светика? - не понял Роман.

 - Светоотражателя. Опять чёрный снег весь день, ни черта не видно, ну я и надел, чтобы, если потеряюсь, или ты нашёл, или Вольми.

 - И дальше? - Роман спрашивал уже на ходу, в одной руке кружка с кофе, в другой телефон.

 Олег хвостом следовал за ним. Телефон, кстати, отвечать не собирался, знай себе гудел.

 - Дальше умник один ляпнул, что светики даунами людей делают. Снимай, сказал, если ты с нами, а я не снял. Тогда они шарахнулись от меня, как от заразного, и этот, - Олег замялся, посмотрел исподлобья (точно так, всплыло перед Романом, смотрел в похожих обстоятельствах Вит), - чмырло это, - с вызовом продолжал Олег, - насчёт Веги помойку свою раззявило, типа Кашура её во всех формах и ракурсах шпилит.

 Роман вздохнул.

 - С выбитыми зубами особо не поговорит, - одобрил.

 Олег усмехнулся, дёргано, неуверенно - фиксация побед не являлась на данный момент его целью.

 - Я ведь не только у администрации её видел, она в машину к нему садилась. Я видел, - повторил с нажимом.

 Отчётливо просил, почти требовал солгать. Ограда, которой он обнёс Вегу, трещала под натиском реальности, но Роман не умел в объяснения, особенно про сложные штуки из ряда подобных.

 Олег, поблагодарив ли, осудив ли за долго формулируемый ответ, коего в итоге совсем не поступило, мотнул головой.

 - Кто, кроме Веги, мог настучать? Она Каюра придушить готова.

 - Вряд ли.

 - Погоди, я с тобой!

 - Озвучь-ка, о чём условились.

 - Сегодня ночью, в пятнадцать минут первого стартуем от сейда.

 - План в силе.

 - Я понял, но...

 - Но время к двенадцати, а меня нет, - берёшь Вегу, уходишь один, упряжка в твоих руках. Не забудь всё проверить: все крепления, все копылья, все шлейки, все лапы.

 - Вдруг тебя тоже закроют.

 - Потому остаёшься за старшего.

 - Примерно так выглядит ответственность, - вдарил по больному Олег.

 - Именно так и выглядит, - невольно развеселился Роман, наблюдая за метаморфозами его мимики.

 - Возвращайся давай, - буркнул тот, перешагнув через обиду, вырастая из неё, как из старой вещи, в долю мгновения.

 - Не подведи, Шер-Хан.

 Вот оно, подготовил к нужному моменту, в нужный момент использовал. Сосредоточен, собран и не брошен, парень. Нет, ты не брошен. Здесь твоя линия силы. Если мы брошены, то для того, чтобы расти. Из земли, из снега, из пыли - из чего придётся, условия не выбирают, выбирают направление. Только сейчас, удаляясь прочь от дома и отчасти сваливая его на детские плечи, Роман понял, зачем на самом деле Вит сунулся к границе, - не шального характера из-за, не проверки собственной храбрости ради, не для желания кому-то что-то доказать; Вит превратил себя в пропуск: даже при условии, что вся их шатия-братия там, в загадочном безвременье, застрянет, младший Шер-Хан дорогу найдёт, граница опознает его, посчитает копией (читай: ошибкой) и систему не активирует. Ради этого одного стоит рискнуть. Город погребённый, где скоро изничтожат остатки подножного корма и максимально упростят отношения, не место, чтобы становиться в нём на ноги, чтобы принимать и раскручивать его правила. Город погребённый ни на йоту не бункер - могильник.

 

 В ИВС с долгим разбирательством, но пропустили - сценарием сверху, похоже, предусмотрено: зри, так сказать, и мотай.

 Причиной задержания гражданина такого-то, - монотонно читал одноклассник Романа, Лёха Опаров, он же дежурный группы, - не один год существующего без прописки, между прочим, без постоянного места работы и уж всяко без родственников, стало злонамеренное вредительство: выпуск бойцовых собак в ночное время, а также натравливание выше обозначенных тварей на мирное население в целях проведения аборигенного ("Прости господи", - добавил Лёха) ритуала.

 Ну да, градоначальник посодействовал, скрывать тут собственно нечего, его представители буквально час назад укатили, вот Лёха и остался без развлечений, хотя премию, сухпаёк, дать обещали. А жалоба имеется, ага, подписана аж пятьюдесятью родителями обоего пола ("Но тётками в основном", - добавил Лёха). Он-то, например, в глаза тех собак не видел, слышать слышал - заснуть бывает трудно, соседей прекрасно слышишь, не только собак. Проводить к задержанному? Почему бы нет, на визиты запретов никто не накладывал ("Зато на другое положили", - добавил Лёха, в детали, правда, не вдаваясь).

 Фигуры Каюра, приметно скособоченной, Роман с ходу не рассмотрел. В тёмный угол он, что ли, заныкался. Прочие личности сияли, однако, более-менее примелькавшимися фейсами, некоторые индивиды кивнуть изволили. Лёха, в свою очередь, гымкнул осуждающе, занудел под ухом:

 - На сектантские темы не разговаривать, язык ихний не использовать.

 - Адресовать кому? - Роман не нашёл искомого в плохо освещённой группе нарушителей спокойствия.

 Лёха завертел башкой, явно в растерянности.

 - Каюр, - позвал Роман тихо.

 Стоило последнему звуку слететь и ухнуть в казённую гулкость помещения, напротив, собранная из фрагментов мятого металла и дублёной кожи, возникла личина, огромная, древняя, иссечённая вдоль и поперёк. Она просочилось сквозь решётки, заполнила собой пространство. Под потолком и у пола, по левую руку и правую - отовсюду личина выедала кислород, заставляя хватать его остатки судорожно, жадно, и лишь когда искажения, вызванные ей, улеглась, личина приняла нормальные размеры, изрядно побронзовела, черты её стали узнаваемы.

 Опаров смачно чертыхнулся.

 - Ты, Гудини, ты трюки свои брось!

 - Привет, - сказал Каюров рот; сам он сказал иное, важное, но что именно, Роман не смог уловить.

 - Залог неподъёмный, - без обиняков сообщил, стараясь дышать медленнее, оптические причуды задвинуть подальше. - Как тебя угораздило, а?

 Каюр пожал плечами. Портрет он имел безразличный, а если хорошенько приглядеться - так и вовсе насмешливый. Но приглядываний тщательно избегали и Лёха, и шпана, и одинокая бабочка Мэй, жавшаяся с перепуга к стенке.

 - Что я могу сделать?

 - Что решил, то и делай, - за глухим голосом ни энтузиазма, ни искры.

 "Постоянно влезал в мои внутренние диалоги, он умеет. Чего в таком случае ждёт, участия? Разве не участвую в твоей судьбе, - Роман вложил всю укоризну, найденную в закромах, - разве не явился, рискуя составить компанию, вместо того, чтобы своих к заезду готовить? Да неужели ты, маг из себя и волшебник, ахалай-махалай, сбежать отсюда не можешь?"

 - Может, и могу, - отозвался Каюр лениво.

 "Для осуществления побега в чём-то нуждаешься, в чём-то особенном", - подал версию Роман.

 - Близко, - Каюр чуть повеселел (или собирал для веселья силы, кто его разберёт).

 - С кем это он? - насторожился Опаров, а Мэй в клетке страха громко, замученно всхлипнула.

 - Пожилой, - изобразил досаду Роман, - у них бывает.

 - Пожилой, - усмехнулся Лёха, - он всех нас тут переживёт, джигу на костях спляшет.

 - Спляшу, - согласился Каюр. - Не джигу, конечно. Джигу не умею, заграничная больно, и суставы болят.

 "Верно, особенное", - бросил между делом Роману.

 - Точнее.

 - Всё, - выдержке Опарова настал конец, он подтолкнул Романа к выходу, - палку перегибаете.

 "Кровь".

 - Чья?

 - Да хоть её вон, - откровенно потешаясь, Каюр махнул на Мэй.

 У той, бедняги, от его жеста случился припадок. Лёха бросился звонить в скорую.

 - Потому и селюсь, где селюсь, - Каюр просунул руку сквозь решётку, поманил Романа. - Ну, тоже, что ли, из взбитых сливок состоишь, или тактику удава применять? - Роман шагнул и к своему удивлению очутился под влиянием тотема, оно в буквальном смысле давило на каждый орган, на каждую мысль. - Камень надо задействовать, - просветил тотем абсолютно будничным тоном. - В принципе камень согласен даже на кровь случайной дурилки, ему плевать, с гепатитом кровь или без, - Каюр хохотнул, но шутки его сегодня мимо Романа маршировали сплочёнными рядами. - Согласен из неё взять - бери. Не хочешь из её - можно из другого. Пол, возраст, род занятий, - на глаза Каюра от смеха навернулись слёзы, - значения не имеют. Камень у меня всеядный.

 - Что за чушь косматая...

 - Э нет, - Каюрова пятерня сцапала Романа за шкирку, будто нашкодившего щенка, - ты уже здесь, ты предложил ресурс, я твоё предложение принимаю, сделка состоялась.

 - Поехал ты, в общем, раньше срока.

 - Ладно, - решительно отсмеялся тот, - пошумели, и будет, - разжал пальцы, Романа от камеры сдвинуло. - Безделья пагуба влияет на меня. А ты поступай, как считаешь правильным, - откатил к началу. - Счастливо, - и погас.

 Лёха и прибывшие медработники не обратили на Романа внимания. Осоловелый, он минут пять озирался, не в силах сообразить, куда и зачем двигать.

 

 

 

 Олег сбивал тревогу, как температуру, но стоило взглянуть на часы или в окно, за которым, впрочем, круглосуточно показывали глухонемой фильм про серую рябь на сером поле, - в общем, стоило взглянуть, и тревога вгрызалась в мякоть сознания с новой, удвоенной, силой. Не могут ведь Ромыча закрыть, он вернётся к сроку, всё будет нормально. Или не будет. Вот кто-то в дверь стучит. Для Веги рано, Ромыч сам бы открыл.

 Заметённый так, что лишь глаза выдавали в нём знакомца, за порогом обнаружился Вольми. Обычно Вольми к ним не заходил, прежде всего, из опасения столкнуться с Вегой.

 - Пока без развития, - предупредил с порога.

 - Ну ёлки, - сник Олег, маясь над тем, открывать ли карты.

 - Уходить собираетесь, - огорошил Вольми.

 - Как догадался?

 - Забываешь, мои тоже дёрнули, я эти симптомы за километр чую, - Вольми бережно очистил шапку, вынул из кармана степлер, подкорректировал полиэтилен, где нужно. - Палились вы, предположим, хорошо, особенно Ромыч. С другой стороны, у Ромыча в городе репа стрёмная, официальная, - уточнил, - среди адекватных. Солидности в нём нет, возрасту соответствия, таких проще в группу вечных инфантилов зачислить, нежели всерьёз воспринимать. Ромыч уяснил принцип работы механизма и пользоваться начал. Здравствуйте, я загнанная лошадь, в руках лопата, в мозгах каша, а на досуге позвольте мне по доброте душевной имитировать педагога, у меня, видите ли, способность подростками рулить, они мне, видите ли, доверяют, - косая улыбка Вольми Олегу понравилась мало. - Расслабься, не сдам.

 Олег зацепил ногой табурет, придвинул к гостю.

 - Меня и так здесь слишком много, - отказался Вольми. - Перераспределение сил грядёт, Олежек, - посулил, - скоро за гречку драться начнём. Слыхал, может, в театре сою принялись выращивать, планируют ей вместо мяса публику кормить. Соей, местной, без солнца выращенной, - Вольми качнул головой. - Да, ужесточение правил, отличный прогноз, игра становится по-настоящему злой.

 Олег не нашёлся с комментарием.

 - Сначала хотел задержать, - сознался Вольми, - дальше ждал, когда сам расскажешь, - помедлил, - когда место в санках предложишь. Без шуток, чувак, я ждал.

 - Я уверен был, что ты в Каюровых нартах! - воскликнул Олег, поражённый.

 - А кто я Каюру, внук, что ли? - удивился, в свою очередь, Вольми.

 - Он же опекун твой.

 - Ни разу.

 - А кто опекун?

 - Алкаш один, не вникай.

 - Значит, с нами едешь, определились.

 - Вес рассчитан с точностью до грамма, нечего тут милостыню раздавать, - Вольми стащил перчатки, извлёк из кармана связку трёх спичек, расположил в форме уже приевшейся Олегу буквы.

 - Он, если что, не вчера грянул, - разочаровался Олег.

 - Вглядись, - настоял Вольми.

 Олег заострил внимание на той спичке, что выполняла функцию крышки: оба края её слегка выступали в стороны.

 - Быть не может, - от догадки перехватило дыхание.

 - Живее, - подстегнул Вольми.

 - Портал.

 - Врубился, поздравляю. Соображай, где локализован.

 - Ворота.

 - И где они?

 - Над Каюровым лагерем.

 - В десятку.

 - Но в чём смысл?

 - В том, чтобы проехать под воротами. Пусть Каюр хоть на дыбы становится - игнорь его и выезжай через ворота. Сделаешь?

 - Сделаю.

 - Тогда не стану задерживать, - Вольми поднялся, - бывай. Найди там интересную игру, эта, к сожалению, загибается.

 Олег вышел проводить. Целые армады уговоров собирал, доводами швырял с катапульты, но ни один из них не достиг цели - крепость, возведённая Вольми, пала бы, наверное, только под измором, а времени на сей манёвр катастрофически не хватало.

 - Бывай, говорю. У тебя на сочувствие права нет.

 Вольми умел перемещаться по городу намного быстрее, чем Олег: бегущего Вольми ему было не догнать; сколько ни наворачивал кругов по ухабистому стадиону, сколько марафонов ни оставил за плечами, Вольми обгонял его с лёгкостью атлета. Поэтому, выбившись из сил, Олег сипел задушено: "Какого хрена творишь", но сипеть получалось лишь вслед, в недра пепла, заглатывающего по колени. Тёмная точка на негативе, Вольми с отвязной отвагой махнул издалека - махнул и пропал. Олег закашлялся, сплюнул, по нёбу размазал привкус золы. Можно попробовать поискать его, побродить по гаражам, по заброшкам, в парк ржавеющих развлечений заглянуть (оттуда панорама рекламная, основные ориентиры даже сейчас в бинокль различимы) или к мемориалу. Беда в том, что город захавал Вольми давно, почти прожевал, чего душой кривить, Вольми теперь в составе массы, перемалываемой с интенсивностью, при которой нет шансов обратиться в целое и автономное. Что до Олега, бродя его, города, закоулками, просачиваясь в каверны, он рискует упустить часы, не вернуться; не возвращается же до сих пор Ромыч. Таково, пожалуй, начало игры, о ней упомянул Вольми, начало игры, где тебя, нубяру, обставят очень быстро. Игра, именно она, нащупав больные места, заманивает в ловушку, удаляет от настоящей задачи, от Веги, медленно погибающей в скудном субстрате, под небом, напрочь лишённым светил.

 Олег принял решение вернуться, пока ещё понимал, откуда бежит.

 Око кухни замерцало, обозначая исходную, но странно: рядом с домом что-то было не так, что-то постороннее маячило возле него, приминая тени. "Зверь, - вздрогнул Олег, - снова явился зверь". На сей раз он позволил фонарю вычертить себя до мельчайших подробностей, и подробности доказали Олегу, что никакой перед ним не пёс. Тусклое золото, золото курганов, горело в его глазницах и срывалось с когтей, когда зверь неторопливо прогуливался от двери до калитки и от калитки до двери. В ожидании? Заслышав Олега, повернул к нему блинницу морды, выставил рога, ветвистые и прозрачные, жидким солнцем заполненные. Нападать, однако, передумал, хвостом о землю постучал, вроде прикидывая, выгодно ли ему нападение, и взметая султаны праха.

 "Точно не от Каюра", - Олег в знак приветствия вытянул руку, проиллюстрировал безоружность.

 Приближался к существу медленно, сердце стучало громко - существо, наверняка, нутром чуяло его страх, но виду не подавало, спину не горбатило. Шерсть у существа оказалась холодной, ледяной, уточнил бы Олег; может, из-за слоя пыли, скрывавшего истинный окрас. Осторожно, стараясь держать дистанцию к пасти (откуда, кстати, ни рыка не исходило, ни пара), он очистил небольшой, с ладонь, участок - и сердце бросило скачки, стремительно рухнуло вниз, ударившись там пребольно, и, отфутболенное упругой мембраной, рванулось к горлу. Жжёная охра лежала в основе зверя, наискось, словно гнилые порезы, её рассекали полосы. Олег заговорить пытался, вытащить наружу свою потерю, предъявить остроту её - на вот, любуйся, чего наросло. Это как под водой зарастают склизкой порфирой храмы, понимаешь? Это как чистоту побережья затягивает сорной травой. Это во избежание заражения, шкура, это фагоцитоз!

 Вслух Олег предложил, деловым оборотом поджигая тростниковые поля:

 - Хочешь в упряжке место вожака занять?

 Веки зверя опустились, прикрывая сияющую тусклость корсарских монет.

 - Собак не сожрёшь, надеюсь?

 Зверь уставился не мигая.

 - Хорошо, ты принят, - закрыл беседу Олег.

 Закрыл, демонстративно развернулся - попробуй рискни, шкура, я не антилопа, чтобы удирать, - и враскачку зашагал под прикрытие фонаря, раз ступень, два ступень, вали туда, откуда явился, я тебя больше не жду, я тебя нанимаю, я твой работодатель.

 

 

 

 В Амбре темно и жарко, воняет смесью отдушек и пота. Пульс красной лампы психованный, неровный. Стенки Амбры сокращаются, мягко прессуя тех, кто внутри, и вновь расходятся, освобождая площадки для придури, танцев, объятий, актов спонтанного эксгибиционизма, который принято поддерживать хотя бы аплодисментами. Роман продирается сквозь хоровое пение, визг, болтовню, коллектив с гитарами, вялое тело под ногами, приглашения и посылы.

 Тина (узкие джинсы, голая поясница, штиблеты на платформе) откалывается от толпы перед ящиком, где, судя по радостным воплям, сегодня разливают на халяву. В руках у неё по "Кровавой Мэри". Опять Кашурский склад грабанули, делает вывод Роман, одновременно пытаясь подать Тине знак: рули в сторону, за мной инородные, поздно приметил, камуфляж убедителен.

 Тина знак считывает, резцами блещет, мимо чужаков фланирует, едва ли на ноги не наступая. Одному действительно наступила, хохочет, пританцовывает, и вот уже она рядом, а чужаков подхватило, оттесняет прочь ритмичное движение Амбры.

 - По твою душу, - кивает Роман, когда Тина, достигая его, словно выброшенная прибоем галька, всучивает кружку.

 - Пью, не гладя луну, - поясняет, прежде чем осушить свою. - Душу, - катает на языке удовлетворённо, - заблудятся искать.

 - Не мог тебе дозвониться.

 - Никто не может, я девушка Бонда.

 - Про Каюра знаешь?

 - М-мм, шубу посеяла, - досадует Тина и, прихватив Романа, тащит его через сложную систему перегородок, придающих Амбре очарование лабиринта; в нём легко уединиться и легко затеряться.

 - Чистую ересь нёс, - Роман с удовольствием избежал бы плутаний, но иначе Тина попросту удерёт с первой подвернувшейся компанией и не получит он ни ответа, ни совета, - про камни, про явления, фокусы показывал. Опарыш там, на это дело глядя, кирпичей отложил.

 - Прикалывается, - мелькает, интерес выражая, профиль Тины.

 - Не похоже.

 - Чего серьёзный такой, - Тина ещё раз сворачивает, убеждается, что хвост либо поотстал, либо вовсе наполнителем Амбры ассимилировался, толкает Романа в гнездо из прожжённых тряпок.

 Старица пространства плавно тормозит время, красиво замедляет его до полной остановки. Рождённые перегородкой, по лицу и плечам Тины ползут огненные синтагмы, постепенно собираясь в тайную книгу, чьи страницы видимы лишь посвящённому. Желая зафиксировать строчку, удержать, прочитать, Роман ведёт по ней пальцами.

 - Тебя давно не было, - подбадривает Тина; отсветы текста кочуют с неё на него и обратно.

 - Зыбучие пески, - выговаривает, коря себя за философию, Роман, - чем дольше ожидаем манны небесной, боясь двинуться, боясь ухватиться за возможность, считая её слишком ломкой, тем глубже вязнем.

 - Угу-у, - легкомысленно тянет Тина; отросшие дреды мажут Романа по кадыку.

 - Послушай, к чёрту вес. Договорились, что в его санках едешь, в моих места впритык, но к чёрту место. Как-нибудь в моих, они лёгкие, да и ты лёгкая, выдержат.

 - Не проще взять нарты у Каюра, пока он в отлучке? - методично шаманит Тина, приспосабливая не только слова. - Одолжить, - уточняет. - Зачем ему побег, ему осталось-то два понедельника. К тому же он мутный тип, угнал бы твои саночки, не задумываясь.

 - Ребята из Амбры воруют ящики, ребята Кашуры воруют бензин, сверху воруют помощь, предназначенную нам с тобой, а я должен остатки жизни у старика воровать?

 - Но принципа священный рудимент, - из Тины удаляют вдруг функцию "прожигай", ставят на паузу, она будто не к собеседнику обращается: - Так долго, - отчётливо слышит муку в её надтреснутом голосе Роман, - так долго я здесь, и никто не предлагал мне покинуть... город, - невозможно подставить правду туда, где Тина запнулась, там поистине грандиозный пробел. - Они делили со мной радость, эту серую радость бытия, не замечая, какой от неё душок, - кровавый логотип на майке Тины течёт, меняя форму разводов.

 Роман хочет выхватить больше откровенности, но прежняя зубоскалка машет наружу: "Занято!", отбрыкивает чужую тень своим клоунским башмаком и медленно, поддразнивая, стягивает майку. Не умеем вести разговоры, вдогонку сознаёт Роман, никогда не умели.

 

 - Значит, про сейд вещал.

 На улице Тина даже не собиралась застёгивать шубу ("Обогреватель, что ли, внутри установлен?"). Пыль стряхнула, устроив легендарное вращение всем телом, номер, с которым её часто вызывали на бис гуляки Амбры, а маску снова, похоже, кому-то задарила.

 Пепел валил густо. За ним скрылись и террикон, и кварталы, остался единственно путь до Каюровой вотчины, достаточно долгий, если прикинуть скорость их перемещения.

 - Кровь, говорит, камню нужна.

 - Тогда куда мы пешачим, не пойму, без донора?

 - Да, очень просто взять и попросить нормального человека: "Слышь, одолжи нам пробирку первой отрицательной, мы тут булыжник поливать собираемся".

 - Пробирку, - фыркнула Тина. - Ему только на перекус миллилитров двести требуется, для полноценного насыщения целиком облить надо.

 - Нашла, конечно, момент для розыгрышей.

 - Не разыгрываю, - Тина посторонилась (ветер катил вдоль насыпи пустую бочку). - Существует камень-осколок, - начала нехотя, - лежит себе под терриконом, никого не трогает, ничего не клянчит. В него можно поместить всякое, - Тина щёлкнула пальцами, - лишнее, чужое. Это камень изолятор: то, что поместишь, в нём и заглохнет, а Каюрова громадина живая, её подкармливать следует периодически. Не спрашивай, чем Каюр подкармливает. Догадаешься - лови кошмары, не догадаешься - тебе же лучше. Камень с Каюром связаны: жертвуя кровь булыжнику, ты и Каюру жертвуешь, способности его распечатываешь. Поэтому думай, хорошенько думай. Да, с ним у тебя намного больше шансов границу пересечь, но что там, в договоре, мелким шрифтом прописано, кто читал.

 - Я с ним не догова...

 - Договаривался. Помощь предложил, чётко и внятно. Не спорь, я методу знаю, сама ей пользуюсь.

 Роман разместил "за" и "против" на шашечном поле, устроил им турнир. "За" всё-таки выиграли.

 - Моя-то кровь подойдёт?

 Тина, протяжно цыкнув, отметелила его на родном. В трескучем пламени её высказывания Роман опознал, к собственному счастью, единственно глагол.

 - Не воспринимаешь аргументы, - выдохнула Тина, дотлев, и всю дорогу к Каюрову лагерю бубнила под нос затейливые порицания.

 

 Приближение к валуну осложнили собаки. Ранее они встречали Романа как родича, но теперь, оцепив сейд, грозились порвать любого, кто подойдёт близко, включая друзей и соратников.

 - Нарушишь слово? Да или нет.

 Роману почудилось, Тиинэ произносит формулу, произносит через силу.

 - Не нарушу.

 - Принято, - глазом не моргнув, Тиинэ выдернула нитки, державшие орнамент на коже, и по ярким брызгам янтаря Роман вошёл вслед за ней в разомкнутый собачий круг.

 С виду камень был прозаичней некуда: ни вибрации, ни звона - лишь ожидание, ощутимое ожидание действий.

 - Можем чем-нибудь другим окропить, - без проблеска почтения Тиинэ пнула булыжник, повторив процедуру несколько раз.

 - А ты, смотрю, не против Каюру глотку перегрызть.

 - Пробовала, без толку. Ну, давай сюда кровяку. Забей на нож, он сам не хуже вскрывает. Щедро хлещет, увлекаешься, - Тиинэ (такого Роман не ожидал) прокусила себе запястье, его же руку прочь отшвырнула. - Группа поддержки, сойдёт объяснение? Пардон, юбочку забыла и танец не отрепетировала. Ладно, представь, что я в юбочке или совсем без неё, - на камне, меж тем, пузырилась, вскипала, израсталась кристаллами густая алая медь. - Лопай, зараза, - напутствовала Тиинэ, - пусть тебя несварение скрутит, пусть ты треснешь, старый роавк, от жадности. Чего? - отвлеклась на Романа. - Меня, может, фантастикой в детстве пичкали. Держи, - отломила с камня пластинки, похожие на гималайскую соль, - пригодятся. Вот и Каюр твой скачет, ему не показывай.

 На взгорок, отпущенный артрозом, излюбленной своей жалобой, бодро вбегал упомянутый Каюр, действительно вбегал, будто суровые гонители его палками по спине дубасили.

 - Не умыкнёшь ты меня, не пытайся, - Тиинэ проворно отвела руки за спину, - я здесь в роли прибора осветительного. Лёгок на помине, - фальшиво приветствовала, когда Каюр возник перед ними, целый и невредимый, разве что запыхавшийся слегка. - Как самочувствие, ничего не беспокоит, нигде не скрипит?

 - Собирайся, - Каюр, бегло оценив состояние камня, направился под навес, к нартам. - Сестра твоя удрала, догонять будем.

 

 

 

 Вега застала Олега за избиением невидимого врага, хотя синяк под глазом и локоть в бандаже, о котором Олег вспоминал в исключительных случаях, свидетельствовали: реальные враги тоже существуют. Злость, почувствовала Вега, льётся из Олега вместе с потом, злость заключает его в шипастый искрящийся шар, злость скрывает забралом его лицо - это не обида, почувствовала Вега, это то, что из обиды выбралось, словно насекомое из кокона.

 Веге стало дурно. С потолка, накаляемые лампой, падали тяжёлые металлические листы. Они принуждали её уклоняться и отступать, пока Вега не нащупала за спиной дверной косяк, пока не съехала по нему, беспомощно закрывая руками голову.

 Олег остановил себя в трети движения, стянул с шеи полотенце, - желваки ходят, дыхание жёсткое - приблизился, посмотрел сверху вниз.

 - Тебя нанимать не буду, совсем никуда не годишься.

 Вегу трясло, Вега ощущала: пластины металла режут Олега на части, части снова срастаются в целое. "Ты меняешься, - осенило её. - Ты не тот, с кем по тропам летнего парка мы крутим педали наперегонки. Ты не тот, кого Шер-Хан, сияя от гордости, таскает с собой на тренировки. Ты не тот, кто, из любопытства прыгая в межгород-экспресс, катит, восторгаясь видами, к чёрту на рога. Ты не тот - тебя, маньячно подвывая, вскрыл безжалостный джокер взросления, пригоршню перца бросил, издеваясь, в рану твою и заштопал дрянными нитками".

 - Могу, - облизнула губы Вега, подыскивая ключ, - хотя бы кухаркой устроиться?

 - Спасибо, тут все накормлены, - Олег кивнул на раковину. - Можешь посуду вымыть.

 - Здорово, - Вега на дрожащих ногах поднялась, зная, что прежний статус не подлежит восстановлению, - и для никудышных дело нашлось.

 - Конечно, ты ведь любишь всё мыть, - преградил ей путь Олег, - ты ведь как енот-полоскун, моешь и моешь: посуду, обувь, полы, совесть после отеля.

 Серпы, сверкающие над ними, замерли наконец, исчерпав образцы для вскрытия.

 - Врёшь и врёшь без остановки, - наступал Олег, - до того завралась, что глючит уже.

 "Здесь", - нащупала Вега.

 - Ты прав, но, - подбирала код, - есть вещи, - в ускоренном режиме подбирала, - сложные. Их не объяснить в двух словах, без примера.

 - Какого примера? - купился Олег.

 - Сейчас поздно идти, - Вега бросила взгляд на циферблат: ровно восемь.

 "Чудесный повод для спора. Спорь, прошу тебя".

 И Олег заспорил:

 - Если недалеко, успеем.

 - Куда успеем? - поймала на лету Вега.

 - Куда надо, - отбросил Олег. - Где, говоришь, эта твоя "правда" зарыта?

 "Правда, - запоздало сообразила Вега, - вот что в сундуке, Вит, вот ради чего мы превращаем партнёров в окостенелые указатели".

 - За кольцом от парка.

 - Там ещё рампы для скейтбордистов? - подозрительно уточнил Олег.

 - Да.

 - Новый респиратор надень.

 - Хорошо, - покорилась Вега, восхищённая тем, насколько отработан у Олега процесс экипировки.

 

 Шли молча, в темпе. Рампы обозначились впереди довольно скоро - внушительные сугробы, в понижениях пепел лежит, словно в чашах. Вега замедлилась: "А что, если нарты действительно способны пройти..." Не успело её согласие полностью сформироваться, как из-за ближайшего сугроба выскочили кашуровы ребята. Схватить Олега, однако, у них получилось не сразу - тот, умудрившись Вегу за собой проволочь, резво махнул в сторону петляющим зайцем. Но Вегино предупреждение о характере и подвижности отпрыска, слава богу, учли - Кашурков позаботился, чтобы встречающие разбились на группы. Так что, куда бы Олег ни бежал и сколько бы ни дрыгался, в итоге был брошен на заднее сидение Лэнд Ровера. Рядом сел охранник, Вега села с краю.

 - Всё? - спросил с пассажирского Кашурков (его Олег узнал по форме затылка).

 - Всё, - ответила Вега.

 Олег дёрнул ручку двери - заблокирована.

 - Ромыча гробишь! - заорал на Вегу. - Выпусти! Выпусти, с ним жить буду, поняла? А с тобой пусть этот хрен живёт!

 Кашурков сдержанно хмыкнул.

 - Пошли вы все, - Олег извернулся и, въехав чем-то тяжёлым (компасом, что ли, который вечно таскал в кармане) охраннику в переносицу, шустро полез через Вегу.

 - Можете кляп использовать, - разрешила та.

 Кашурков кивнул, не поворачивая головы, и Олегу, втянутому обратно за ноги, осталось лишь глухо рычать, испытывая на себе всю прелесть садистского изобретения. Охранник матюгался, но "бить ребёнка" благородный беглец категорически запретил.

 - По линии пересечения, - ожила, меж тем, рация, - наблюдаем слабый туман.

 - Выдвигаемся, - дал отмашку Кашурков, и колонна тронулась с места.

 

 

 

 Туман на границе открыл, плавно расступившись, название города. Перечёркнутое название. Знак тревожил, и недурственно. "Здесь заканчивается город" - жуть, разве нет? Нарочно причём транслируемая. Вот, снова укрыло, неспроста оно. "Туман зачатками сознания не обладает, - пресёк развитие страха Олег, приспособив для дела иронично-назидательную манеру Ромыча. - Да и не туман это, - прилип к стеклу носом, благо верзила-охранник обозревать не мешал, - всё тот же вездесущий, мелкая фракция. Он лёгок настолько, что даже не падает, просто дрожит в воздухе, медленно передвигая массы под воздействием температур".

 - Что ж, - вздохнул Кашурков (Олег заметил, сколь нервно он ослабляет галстук; "Ещё бы не нервничать, - позлорадствовал. - Если мы туда, за пределы поддельного тумана, сунемся, то обратно, скорее всего, не явимся. Интересно, куда он девает людей и аналогичен ли эффект по отношению к животным, например?"), - пора.

 Первым туман проглотил внедорожник, в который погрузилась разведгруппа, вторым шёл Ровер, замыкал процессию фургон с защитниками Кошурковой неприкосновенности. Туда же, насколько Олег понял из обрывочных фраз, погрузили запас провизии на неделю. Этого времени, по расчётам экспертов и Веги, - последняя, разумеется, в экспертах гуляла от недоверия прочим кадрам - хватит, чтобы благополучно добраться до ближайшего населённого пункта за пределами района (Кашурков не упоминал, конечно, вслух, но подозрение, что у соседей ситуация идентичная или около, витало в атмосфере).

 - Фора, приём, вижу вас хорошо, - радиста главбеглец предпочёл играть самолично. - Что там с дорогой?

 "Блокбастер, - Олег, протирая запотевшее стекло, огорчался не на тему Кашурского выпендрёжа: серая мука успела присыпать окна снаружи, противотуманки ничего не высвечивали, пришлось впериться в лобовое, где пока что справлялись дворники. - Мы точно не по трассе движемся, хотя навигатор..."

 Лучше б Олег не обращал на него внимания - стрелка истерично крутилась на зелёном фоне, координаты пропали, нормальная карта пропала тоже. Изредка появлялись её фрагменты, но отображали они совсем не ту местность.

 - Ностра, приём. Потеряли координаты, - отозвался впереди идущий. - Дорогу как таковую не видим.

 - Кто-то сел на хвост, - включился третий участник экспедиции, то бишь фургон. - Предполагаем транспорт.

 Олег, перегнувшись через сателлита, потрепал Вегу за рукав. "Это они, Ромыч с Каюром. Остановите колонну, дайте им возможность идти параллельно", - мычал безрезультатно.

 - Лига, приём. Что за транспорт? - обеспокоился Кашурков.

 Ответом ему были помехи, одни лишь помехи, шероховатый голос пространств.

 - Лига, ответьте, что за транспорт?

 - Нет их больше, - вглядываясь в зеркало заднего вида, обронил водитель.

 - Клубы, - поправила Вега. - Наша колонна таких не поднимает.

 Кашурков шумно, неумело завозился с оружием. Олегов цербер не возился, уже минуту как собранный, во всех смыслах слова.

 - Фора, приём. Колонну преследует неопознанный объект. Дайте газу.

 - Не могу - заносит.

 Олег на всякий случай вжался в сидение: Ровер, пусть и не на скорости сто тридцать, но довольно бодро, в стиле "слабоумие и отвага", рассекал сухое море, подобно киту. Облако вихрей, однако, не отставало.

 "Нет, не они", - успел подумать Олег, а потом Ровер со странной заботой развернуло, и вселенную выключили: перестал работать двигатель, перестала жужжать рация, перестал пыхтеть Кашурков, частицы пепла и те замерли без движения. Парализованными, к полному комплекту, оказались похитители. Один в руль вцепился, другой - в пушку свою многострадальную, третья - в полы пальто. Задумка у них, изуверов, над Олегом посмеяться? Да вроде нет, вроде по-настоящему. Для проверки он что есть силы толкнул охранника. Тот кулём завалился на Вегу, и не ожидавший столь предсказуемой реакции Олег попросту опешил. Дышать, между прочим, стало труднее. Отчётливо рисовалась собственная гибель со связанными руками, с унизительной фигнёй во рту, рядом с Вегой, которую он не в силах растормошить. Но кто их преследователь, вдруг в непосредственной близости отирается? Олег, щурясь от неуместной, плохо вмещаемой в мозг паузы, посмотрел влево, посмотрел вправо, посмотрел вперёд - никого. Оглянулся - тонировка предметы скрывала на ура. Впрочем, откуда взяться предметам - есть холмы, но Олег без идей, что в них могло таиться: деревья, постройки, элиены. "Он задачу поставил колонну разделить, - Олег свесился, пытаясь определить, куда закатились осколки компаса; верзила не все нашёл. - Надо разобраться с целью преследователя, почему народ в прострации, а я соображаю, - есть, обнаружил-таки, за Вегиным каблуком. - Удача, - прополз под мостом из ног охранника, вытянул осколок, небольшой совсем, но сгодится. Освободив руки, прочувствовал линию персонажа дешёвого кинца, коим в Кашуркову затею с презрением плевался. Вытащил кляп, напротив жанра поставил галку "неюзабельно". Вегу для начала легонько тронул, - глаза не остекленевшие, открытых переломов нет - затем основательно, не жалея, потряс. Ноль эмоций.

 - Ладно, - перебрался на водительское, подвинув конкурента, ему всё равно без надобности, попробовал Ровер завести.

 Не заводился Ровер, зато дверь со стороны Кашуркова приглашающе отворилась. Олег отпрянул. За дверью отнюдь не клацал зубами и не истекал слюнями блескучий ксеноморф, даже адепты Амбры, каковую Олег подозревал иногда в прикладной магии различной степени тяжести, даже они не толпились. Отжав у градоначальника пистолет, из бардачка позаимствовав СИЗОД в невскрытой упаковке, Олег опасливо высунулся - чисто. Покинул автомобиль почти по-человечески, с достоинством, Вегу вызволил без проблем. Вызволить-то вызволил, только Вега ноги переставлять не желала.

 - Ну чего ты дылда такая, - с дополнительным весом Олег моментально провалился; героику ношения предательниц на руках пришлось отложить в долгий ящик.

 Что тогда делать, покричать? Но мало ли, какая дрянь за городом обитает. Мыслим логически, кто мог поднять за собой клубы пыли: обозы с помощью, участники ралли "Париж - Дакар", случайно переместившиеся в пространстве, табун призрачных оленей? Олег мотнул головой, пытаясь освободить её от мифологической присыпки (на неё он падок). И почему, в конце концов, обездвиженность, некий баг наблюдается, честно скажем, с атмосферными явлениями. Олег вернулся к Роверу, нашёл у Веги в сумке телефон и светоотражатель. Сети, понятно, не было, зато теперь у них два молчаливых девайса. Отражатель прикрепил Веге к воротнику - выше шанс, что издали заметят.

 Нет, хорошо, кто их пасёт, оленей этих? Олег прислушался - и, к своему несчастью, действительно уловил звон, тихий, на грани акустической галлюцинации. Оленей даже у Каюра нет, вспоминал, их бы в первую очередь съели. Зато Каюровы предки оленеводами считались знатными. Предки, стоп. Олег взвалил на себя Вегу, заторопился прочь от звона - неживой он, оледенелый. Да, признал, легче, пожалуй, семьдесят с груди толкнуть, чем Вегу - с места.

 - Давай, - просил её, растрачивая на просьбу силы, много сил, - шевелись.

 И Вега зашевелилась: шаг, повисла, шаг, повисла.

 - Давай, у тебя получается.

 О да, у них получается, они хоть в креслах не окоченели, судьбоносца-химеру в смирении ожидая.

 - А мы уйдём на север, - изгальнулся ради Веги Олег, заодно помаячив: заметьте, отзовитесь.

 

 

 И вылетело спасением с обозначенного севера:

 - Я вижу их!

 - Ромыч, - Олег, подпрыгнув, прибавил ходу, ощущая Вегу не мешком с картошкой - попросту гантелей. - Ромыч, мы тут!

 Футурум-конструкция нарт, максимально облегчённая, с широкими полозьями, позволяла им держать дорогу. Собаки шли веером, чуть увязая, но в целом резво. С одного из "экипажей" светила музейным фонарём, подняв его высоко, Тина.

 - Там олени бродят, - информировал спасителей Олег.

 - Бродят, - подтвердил Каюр.

 - Вы точно через ворота выезжали?

 Тина, заметил Олег, помрачнела с лица. Каюр, наоборот, просиял:

 - Перекладина сверху треснула, под ней опасно находиться.

 Не будь рядом Романа, устраивающего Вегу в нартах, Олег нёсся бы куда глаза глядят; на Каюрову харю они глядеть не хотели совершенно.

 - Быстрее, - позвал Роман.

 Тина освободила место, но не пересела - ссутулилась в позе ожидания, на прежнюю артистку мало похожая.

 - Ну, в темпе вальса, - обернулся Роман, - чего он тебе сделает, пенёк трухлявый?

 - Ничего, - Тина усмехнулась (так усмехаются клинические мизантропы на смертном одре). - Разве что на место поставит.

 - Тин, лишка, честное слово.

 - Бегом за тобой бежать - ерунда, во мне заряда и на большее хватит, - продолжала та, угрюмо, через "не хочу" притопывая, будто больной ребёнок на утреннике; смотрелось это настолько странно, что Роман растерялся. - Но, видишь ли, я, пусть и мощный, всего лишь артефакт. Артефакты не путешествуют.

 - Тогда похищаю! - опомнился Роман.

 Тина качнулась, воздела руки:

 - Прикуривайте, ребята.

 Искры, вырвавшись на свободу из тела, подпалили её шубу, её волосы. Вспыхнув сверхновой, засияв пронзительно - вокруг прояснилось на добрый километр, под веками отпечатались и заалели сотни мелких Тин - она рухнула подрубленным деревом, увлекая за собой ворох суматошных звёзд.

 Каюр, крякнув, вылез, деловито пошевырялся в углях, извлёк оттуда расписной диск. Обжёгся, вынул обмусоленный платок, завернул диск, отправил за пазуху, воровски зыркнул на Романа.

 Но Роман, утратив контроль над мышцами, в собственный ход безупречно вмёрз.

 - У неё бывает, - Каюр выпрямился, доковылял к скульптуре, вякнул на своём мудрёном, и Роман, догнав ускользнувшее время, схватил воздух там, где, казалось, секунду назад двигала конечностями Тина. - Не путешествуют, - Каюр приятельски хлопнул Романа по плечу, - вполне путешествуют, первым классом, в полном лаундже.

 - Отдай её мне, - ответа не дожидаясь, Роман швырнул Каюра о борт санок, и Каюр, похоже, сломался: в нём отчётливо, жестоко хрустнуло.

 Обалдев от поворота событий, Олег выскочил, пытаясь предотвратить фатальное: сейчас Ромыч, старый добрый Ромыч, который мухи не обидит, который от конфликтов из принципа в стороне, сейчас Ромын Каюра без тени сомнений - убьёт.

 - Не бойся, мальчик, пусть убивает сколько угодно, - приглашающе жестикулировал Каюр. - Я ему, значит, помогаю, санки его похабные хвалю, собак в помощь даю, обучаю добросовестно, а он у меня из-под носа вещь полезную уводит, - на данном фрагменте тирады нос Каюра, и без того сплюснутый, провалился в глубину черепа, тоже с хрустом. - Хороша благодарность, - заклокотал Каюр. - Ты, мальчик, таким благодарностям не учись.

 - Погоди! - Олег потащил взбесившегося Романа за куртку. - Он ведь с нами, и Тинка, получается, с нами. Пересечём границу - заберёшь. Или купим. Стой, Ромыч, мы купим, купим его артефакт.

 - Умницей растёшь, - похвалил Каюр, страдальчески оседая вдоль нарты.

 - Сколько хочешь? - сдёрнул маску Роман.

 - Ни гроша за душой, счета по нулям, - обезображенный лик Каюра с лёгкостью починил незримый хирург (От ролика Олегов обед засобирался на свободу). - Вот бы другое, - перевёл взгляд уже на него, - отдал. Смекалистый парень, не хлюпик. Отличный пёс получится. С гонорком, правда, но это дело поправимое.

 Собаки разом повернули морды, уставились на Олега синхронно, многоголовым, многолапым организмом проявились с отлаженной за века системой действий.

 "Он меня отдаст", - помертвел Олег.

 - С ней вы ух чего вытворяли, гляжу - и зависть берёт, - подхватил Каюр. - Веская причина отбирать, веская причина выкупать, а шкет-то тебе седьмая вода на киселе, ну друга сын, у меня тоже друзей навалом. Всем брошенкам не поможешь, всех сирот на свет не выведешь. Сам ты когда жить собираешься? Глянь на себя - в глазах сажа, в лёгких сажа, силёнок только и осталось, чтобы границу пересечь. Серьёзно, считаешь салага, повзрослев, спасибо скажет? Конечно, скажет, жди-надейся. А Тинка моя, - на местоимении Ромыча перекосило, - и согреет, и дом обуютит, и детей нарожает. Безотказная штука, портативная опять-таки, в ладонь умещается, - последняя Каюрова хохма определённо была лишней; почуяв открытую ненависть, он, впрочем, по-стариковски охая, спрятался среди собак. - Будешь обижать - натравлю, - пообещал, - в рамках аборигенного ритуала.

 - Сколько внимания жрёшь, больше булыжника своего, - Роман махнул Олегу, тот поспешил прыгнуть в нарты. - Езжай впереди, лучше молча.

 Снова тронулись в путь. Олег не понял, до чего оппоненты договорились, каков результат диспута с применением силы и почему Каюр, в конце концов, знает дорогу.

 

 

 

 Долгая гонка по холмам, с резкими поворотами, под перхотью демонов, застывшей на полпути к земле. Знает ли Каюр в действительности дорогу или водит кругами, испытывает терпение? Собственный телефон Романа выключился, два других вскоре исчерпают ресурс (были закреплены на баране вместо фар), а "Летучую мышь" Каюр, воспользовавшись сценой овеществления, наглым образом стырил.

 Роман прикрикнул на собак:

 - Хоп-хоп-хоп!

 Куда там - Каюровы санки мчатся, праха не касаясь, а Романовы, так же усовершенствованные, нарочно под условия разработанные, проседают по самый настил, безбожно заваливаются. Собаки устали, бегут на последках сил, погонщик устал не меньше. От Веги мало пользы; сцепив зубы, Роман убеждает Олега, что за границу они вывезут всё-таки не овощ. Верит убеждениям Олег? Пожалуй, верит.

 Нет, не догнать, растворяются во мгле очертания санок, гибнет спасительный огонь.

 - Уходит, зараза.

 Тяните, четвероногие, тяните.

 - Левой фаре хана, правая при смерти, - доложил Олег.

 Через четверть часа погасла и правая. Собаки сбились с шага, напрасно вынюхивая след хозяина, - бросил их Каюр. Или, может, оставил на время, возвращаться будет - позовёт, кто в эдаких сложноподчинённых отношениях разберётся.

 Как бы ни понукал, как бы ни уговаривал Роман, скоро лайки окончательно встали.

 - Мать вашу, суку! - наглотавшись зольных хлопьев, он дышал тяжело.

 Самому впрячься? Хоть сколько-нибудь да протащит, главное - следы. Это при условии, если Каюр не придумал границу, если она существует, если именно в том направлении, а не на восток от него, не на запад.

 Так, без света чёртовы псины бастуют, значит, нужен свет. Ощупывая одежду в поисках минимально полезной вещи, Роман обнаружил пластинки крови. Они преспокойно (жаль, без инструкции) лежали в нагрудном кармане рубашки. Извлечённые, нежданно-негаданно порхнули в высоту и оклеили небо - подумать только: там, в высоте, оно по-прежнему есть - пылающими фигурами. Овалы, трапеции, треугольники, совмещаясь друг с другом и удаляясь друг от друга, подобно северному сиянию, странствовали.

 - Круто! - ошеломлённый, Олег запрокинул голову, рыжие отражения щедро распятнали его лицо.

 - Бегом, - выполнить собственную установку Роман не смог, ухватился за ремень, с трудом добрёл, рядом с Вегой практически свалился. - Твоя очередь, - передал эстафету.

 Олег, не задерживая, вскочил на упор, гаркнул на собак, и нарты полетели за шепчущим пламенем, знаками забытого алфавита.

 Перед внутренним взором Романа знаки росли, вызревали и вскрывались, и под багровой брюшиной облачности, крутясь весёлым волчком и прихлопывая в такт, плясала Тиинэ, в щедро расшитой юпе, в остроносых ярах, по траектории вращения разбрасывая белые реки волос. Знаков становилось больше, теперь они занимали не просто небо, но холмы под ним, и недра под холмами, и камни в недрах, и драгоценности в желудках чахкли - Тиинэ умещалась всюду, и всё было Тиинэ. Сбившись со счёта, Роман думал об остывающих углях, по которым разведчики из вестернов узнают о распорядке дня и повадках врагов. Роман думал о брошенных кострах, выливающихся в пожары. Роман думал о ловушках, о способах бегства и перегрызании лап. Там будет по-прежнему глухо, в моей ловушке, там будет донельзя простой распорядок и горький дурман Амбры, там сотрутся из памяти небесные знаки, но я снова стану искать их откровенно проступающими на твоей коже и в твоей горячке, мало похожей на жизнь, Тиинэ. Мы ещё посмотрим, путешествуют ли артефакты, мы ещё посмотрим.

 

 

 

 Ловля ополоумевшей азбуки огня - задача не для людей, считал Олег. Несколько раз он пытался окликнуть Ромыча, спросить, нормально там, не укачивает на крене, но Ромыч вряд ли слышал - наверное, вымотался и пребывает в забытьи, товарищ лошади из анекдота, вербуемой на должность цирковой. Система меток тем временем догорала, символы распадались, углы разгибались, буйство форм становилось одномерным изображением, ломаными линиями. Олег, рискуя потерять управление, пригнулся:

 -Тинка исчерпалась.

 С нарт не отвечали.

 - Сейчас опять в темноту рухнем.

 С нарт не отвечали.

 - Вы глухие, эй?

 Последний фрагмент небесного свитка остыл.

 С нарт по-прежнему не отвечали.

 Олег с тормозной скобой поторопился, снова вес перенёс опрометчиво; транспорт, качнув, повело, и сильно. С горем пополам спешившись, он нашёл сумки, нашёл аптечку, шерстяные пледы, пассажиров не нашёл. Выпрыгнули на полном ходу, решил, спинным мозгом ощущая близость отчаяния. Да, выпрыгнули на полном ходу - что ещё могло случиться, что могло произойти с изнанки поганого мешка! С изнанки, где каждую пядь пространства слагает прессованный тлен чьих-то надежд.

 - Ромыч, - шепнул.

 Взять плед, укрыться, продать зрение, - нет, ко мне никто не приближается из пастообразных недр комнаты, запертой снаружи для воспитательных целей, - силком вынуть себя из мешка, силком втиснуть в опостылевший город-за-городом. Год за годом. Они пронесутся так быстро, года, - просто замёрзнешь, продолжая умножать часы, недели и месяцы. Ты просто дашь дуба.

 - Мам? - позвал Олег.

 Или самоподжечься, а что, подобно великомученице Тине, они двинутые в Амбре на всю башку, берёшь пример и горючее, бабах, очень много высвобождается тепла и света. Потом с тебя лут падает. Безудержное веселье.

 Олег отправился проведать собак. Обнаружил шлейки, собак не обнаружил, вместо них болтались здоровые ершистые кляксы, дёрганые амёбы-переростки.

 Удивления не осталось. Не осталось страха. Олегом завладело опустошение, он обратился полостью, куда падала, падала, падала мелкая лузга, дна не доставая, до горла не набиваясь, лузга могла падать бесконечно, год за годом, город за городом.

 Самому впрячься? Хоть сколько-нибудь да протащит... Олег моргнул - сани плавно тронулись, причём стаю теней, выстроенных теперь цугом, возглавлял не кто иной, как старый неприятель Олега, он же Вегин кошмар, он же Зверь, златом и гнильём начинённая сущность.

 От скорости, которую развили твари, у Олега заложило уши. Закинув к спине тяжёлые рога, зверюга снарядом буравила затхлый воздух, и покорно скользила за ней вереница клякс, и понукал этих уродов, не жалея связок, Олег.

 Когда вдали забрезжило, тени начали растекаться, одна за другой. Прожигаемый вновь запущенным утром (или днём, или любым иным временем суток, где люди покупают продукты в магазинах, где толпятся в залах кино, где ходят за руку и улыбаются ртом), Зверь напоминал дырявый ковёр: казалось, о него тушат окурки, казалось, в косые порезы на шкуре льют уксус, казалось, шипят в них, в жестокой реакции сходясь, солнце и гной.

 Олег упал, почувствовал асфальт, едва прикрытый снегом. Снег, принимая копоть с его разодранной парки, с его подошв и перчаток, чернел стремительно, но продолжал холодить бок. Олег снял маску, медленно вдохнул, перекатился на правый и помедлил ещё немного. Пахло свежеспиленным деревом.

 Зверь, видел краем глаза, пятился, корчась, в побитые лишайником ёлки, а те со всей предновогодней честностью сдирали с него остатки величия. Но и мерзоту сдирали тоже. Кем он был, освежёванной тушей канув обратно в мешок, Олег забывал, помня, и помнил, забывая.

 Впервые морозило, впервые за две долгих зимы. "Хороший повод, чтобы не лежать, чтобы не лажать", - Олег оставил нарты, оставил вещи.

 И зашагал налегке.