Шелковистые бедра нежно обвились вокруг его чресел, и он устремился вглубь всей силой своего огромного мужского естества. Ее грудь тесно прижималась к его груди, полузакрытые глаза подернулись поволокой страсти, а из полуоткрытого рта доносился тихий счастливый стон. Наконец, его любимая забилась в пароксизме наслаждения. Он присоединился к ней, и они забились вместе.
Его тошнило. Он знал, что сейчас они, обессиленные, разомкнут объятия, а потом ее нежные ласки вновь разожгут в нем первобытную страсть. Они будут шептать друг другу на ушко милые непристойности, а потом - прощай, свобода - поженятся и умрут в один день.
Иногда от них удавалось скрыться на войне. Но в конечном итоге это было еще хуже, потому что сплетаться в пароксизме приходилось в совершенно нечеловеческих условиях.
У костра - это еще можно было пережить, хотя он точно знал, что вся его армия в это время сидит по кустам и наблюдает за любовными судорогами начальника. Хуже было, когда прекрасная рыжекудрая леди (рыжекудрых леди почему-то было больше всего), весело и зазывно смеясь, уводила его на берег тихой горной речки, и надо было следить, чтобы шелковистые бедра невзначай не зашибло камнем с вершины какого-нибудь восьмитысячника.
Сколько раз он проклял того придурковатого торговца, у которого не нашлось парусины нормального цвета! Ведь с него, с него начались все его злоключения! Если б знать, что так получится - плюнул бы на паруса, веслами бы выгребал, да подальше, подальше!
Он сопротивлялся, как мог. Сначала он думал, что все дело в его внешности - шесть футов два-три дюйма, высокие скулы, чувственный рот, слегка прищуренные ярко-синие или серо-стальные глаза, в которых угадывалась сила и нежность, а также полное избавление от материальных затруднений в близкой перспективе. Он пробовал с этим бороться. Он прикидывался карликом, эльфом, нищим, горбатым. Несколько раз он даже переодевался в женское платье. Ничего не помогало. Как-то раз в отчаянии он даже убил старушку, попал на каторгу, но и там не нашел спасения от любимой. Рыжекудрые леди, а также смуглые леди и белокурые леди, не считая прекрасных пастушек, романтических художниц и заколдованных в проституток принцесс безошибочно вычисляли его с первого абзаца и потом гонялись за ним по всем тремстам-шестистам страницам. Наверное, проблема в особеннном мускусном зверином запахе, источаемом его тренированным телом, решил он. Он принимал душ по пять раз в сутки и извел целое состояние на разную парфюмерию. Но дезодоранты, даже самые знаменитые, оказались бесполезны.
Вокруг него всегда крутилась пара-тройка друзей детства, с которыми он делил тяготы походной жизни, или мирной жизни, или роскошной жизни. Ему казалось, что эти люди никогда не предадут его и вытащат из любой заморочки. И действительно, вчетвером они могли притоптать сотню-другую чужеземных захватчиков, втроем - поломать планы вторжения нечеловеческого разума, а вдвоем - обвести вокруг пальца МОССАД вкупе с КГБ и МИ6 (или МИ5, он уже не помнил). Но всегда, всегда наступал миг, когда лучший и единственный выживший в схватке с неравным врагом друг, идиотски улыбаясь, выводил из кустов принцессу, мечту всей его жизни.
Однажды он лежал на спине у костра и смотрел в ночное небо. Любимая, утомленная его страстными ласками, наконец, угомонилась и трогательно посапывала рядом. Ближайшие три часа ему ничто не угрожало. Небо было бархатно-синим, таким, которого никогда не увидишь в больших городах. Звезды были огромными, яркими и разноцветными, и мерцали. За свое войско он не опасался - перед тем, как ее шелковистые бедра обхватили его, он выпустил по кустам очередь из своего верного старого калаша, несколько раз передернув затвор. Стрелял дробью, поэтому больших потерь не было, но публика разбежалась, обиженно повизгивая. Перебьются, подумал он, невольно скаламбурив. Герой должен быть один. Хоть три часа в жизни.
Он думал о судьбах Вселенной, и о том, что, в сущности, он безумно одинок в этом пустом и холодном мире. Звезды были совсем близко. Они улыбались ему, как маленькие пушистые зверьки, и он уже хотел подняться и погладить их рукой, но почувствовал, что его левая нога чем-то крепко привязана. Это карма, понял он, это сюжетная линия. Первобытная ярость подкатила холодной обжигающей волной. Он потянулся к топору, чтобы отрубить себе привязанную ногу, но налетел ветер и унес топор. Любимая трогательно всхрапнула и, не просыпаясь, пробормотала его имя. Это карма, подумал он, обреченно успокаиваясь. Может быть, меня все же прикончат в расцвете лет, а не заставят высиживать детей и возиться с внуками.
Он скорее почувствовал, чем услышал, что в мире что-то изменилось. Воздух застыл и подернулся прозрачной радугой, а в кустах хрустнул сучок. Следующую мысль из трех слов он не успел додумать. На втором слове кусты расступились и перед ним возникла прелестная полуобнаженная смуглая леди.
...ю мать, додумал он по инерции, ошеломленный возникшей перед ним красотой.
- Извини, детка, но ты заблудилась, - ласково сказал он красавице, - в этом воплощении у меня уже есть моя рыжекудрая леди. Она честно порвала со своими высокопоставленными родителями, терпела нужду и лишения, целых сорок страниц работала санитаркой в прифронтовом госпитале, дожидаясь, пока меня ранят, чтобы она смогла, наконец, меня выходить. А в прошлой главе бедняжка потеряла всю свою семью, и теперь у нее есть только я и куча денег. Так что, сама видишь, она выстрадала свое счастье. Нам с тобой остается только надеяться на будущее. Чао, беби! Ты еще найдешь своего принца, дай бог ему здоровья. Иди в свою страну чудес, прекрасная фея, и посоветуй своему доброму волшебнику впредь сохранять черновики в одной папке.
В мире продолжало что-то происходить. Смуглая леди беззвучно открывала рот. Язык был ему незнаком, поэтому считать хоть какую-то информацию с губ он не смог. Потом из прекрасных глаз красавицы так же беззвучно покатились крупные, похожие на фальшивые жемчужины, слезы. Прозрачная радуга искорежила пространство так, что слева от него продолжала трогательно посапывать любимая, справа рыдала смуглянка, а прямо перед ним вздыбился указатель с корявой надписью: "К добраму валшебнику". Это шанс, понял он, плохонький, но шанс. И рванул по стрелке.
2.
Она нанесла последний мазок лака на миниатюру и отложила кисть. Работа была, честно сказать, так себе, но это ее не слишком огорчало. Спокойной жизни приходил конец, она чувствовала. Сейчас ей еще повезло, целых три главы она могла заниматься любимой живописью. И на том спасибо. А завтра он появится в ее галерее. Высокий, шести футов двух-трех дюймов ростом, с чувственными губами и серыми, чуть прищуренными глазами, в которых она, глупая овца, увидит силу и нежность. Потом посыплются всякие мелкие и крупные неприятности, это уж к гадалке не ходи. Только бы родители живы остались. Хотя себе на жизнь она сама зарабатывает, живут они давно врозь, и никаких крупных денег у них, насколько она помнит, не водится, так что должны выжить. И еще хорошо бы обойтись без войны.
Она не любила войну. То есть сам процесс войны ей нравился - погони, засады, перестрелки, бескрайние просторы прерий, глупый противник, самой природой созданный для того, чтобы его победили эти четверо, один из которых и есть ее избранник - это было здорово. Еще она обожала косить толпы инопланетных гадов с безопасного расстояния из автоматического оружия, весело передергивая затвор - они забавно дрыгали лапками и разлетались маленькими цветными салютами. Но заниматься любовью в абсолютно антисанитарных условиях - брр, ужас. А на следующий день вся армия, все пятнадцать закаленных бойцов, хихикает тебе вслед. Хорошо еще, если он догадается отойти от походного костра хотя бы к тихой горной речке - там, по крайней мере, можно будет ополоснуться между пароксизмами бешеной страсти, наплевав на ледяную воду и неизбежное обострение хронического аднексита в ближайшем будущем. И о контрацепции, естественно, приходится заботиться самой, а какая на войне может быть контрацепция?
Кроме того, ей всегда казалось довольно бессмысленным, что столь совершенное создание - пяти футов семи дюймов ростом, роскошные рыжие волосы, зеленые глаза, осиная талия, высокая грудь, пленительный изгиб шелковистых бедер, диплом Гарварда, МГУ или, в крайнем случае, высшие курсы секретарей-массажисток при ГРУ - годится только на то, чтобы обвивать этими самыми бедрами его, прости господи, чресла. Она считала, что это несправедливо и нерационально. Она искренне завидовала своим немногочисленным подругам, которые всегда были страшненькие и глупенькие, бедняжки, и поэтому спокойно занимались любимым делом, не опасаясь за свои бедра. Она пробовала прикидываться уродиной, напяливала на себя черт знает что, выщипывала ресницы, кромсала, зажмурившись, свои роскошные рыжие кудри тупыми ножницами. Ничего не помогало. Властный зов вечной женственности сметал все препятствия. Ее находили в тюрьме, выкрадывали из шаолиньского монастыря, вытаскивали из проруби, на вертолете снимали с крыши горящего небоскреба, выкупали из привокзального борделя. Что поделаешь, сказала она себе, это карма, это сюжетная линия. Придется терпеть. Один раз в жизни удалось утопиться молодой. Больше такого счастья не светит. А ведь только-только начали получаться эти чертовы миниатюры, дай бог здоровья эстетствующим авторам.
А вот и завтра наступило. Она накрасилась тщательнее, чем обычно, надела любимое зеленое платье, выгодно подчеркивающее ее рыжие волосы, обвила шею золотой цепочкой с медальоном, приносящим удачу, и вышла из своего особняка в приподнятом настроении. Ее сердце учащенно билось. Воздух был как-то по-особому свеж, солнце улыбалось ей с расстояния в восемь световых минут. Она была полна предчувствием встречи, которая должна была перевернуть всю ее жизнь. И ей было до ужаса жалко всей ее жизни. Прощай, галерея, прощай, карьера, прощайте, уютные тихие одинокие вечера, здравствуй, любовь. Заткнись, идиотка, и приготовься встретить свою судьбу, сказал ей внутренний голос. Она послушно заткнулась и попыталась представить себе его, незнакомого еще, но уже такого любимого человека. Хорошо бы хоть капельку мозгов, успела она подумать, подходя к своей галерее.
Страсть поразила ее подобно удару молнии. Он стоял, не замечая ее, и она могла рассмотреть только его левый полупрофиль, но и этого было достаточно. Каштановые вьющиеся волосы, твердый взгляд слегка прищуренных глаз, густой бронзовый загар, широкие плечи, нервные чуткие пальцы - и зачем тут мозги, пронеслось у нее в голове перед тем, как ее ноги окончательно подкосились.
Очнулась она поздно ночью на берегу незнакомой речки. Дым костра первое время отгонял комаров, но сейчас они принюхались и, совершенно обнаглев, терзали ее нежную кожу. Судя по мерному храпу любимого, этюд с шелковистыми бедрами уже был успешно исполнен. Ближайшие три часа ей ничто не угрожало. Она бережно, чтобы не нарушить его покой, выползла из-под тяжелой руки, даже во сне прижимающей ее к себе, подбросила в костер приготовленных с вечера дров и задумалась, глядя на пляшущие языки пламени.
Время замедлило свой бег. Она смотрела в огонь, живой огонь, которого не встретить в больших городах в век электричества и интернета, и чувствовала себя маленькой песчинкой в огромной пустыне мироздания. Как все мимолетно, призрачно и в то же время незыблемо, размышляла она. И наша любовь, она ведь уже была когда-то у кого-то, но это не мешает ей оставаться единственной для нас. Она ласково посмотрела на спящего любимого. Он, не просыпаясь, пробормотал во сне ее имя и повернулся на другой бок. Вот она, моя судьба, подумала она со светлой грустью.
Из состояния забытья ее вывел стук лошадиных копыт. Заросли тростника расступились, и перед ней появился рыцарь в доспехах на белом коне. Воздух между тем замерцал прозрачной радугой. В мире что-то происходило.
Она выпрямилась у костра во все свои пять футов семь дюймов. Могучий женский инстинкт заставлял ее защищать свой очаг.
- Пошел ты на хер, рыцарь, ты опоздал, у меня уже есть возлюбленный, - закричала она. Она умела быть слегка вульгарной и знала, что это очень идет ей. Рыцарь беззвучно разевал рот. Потом зачем-то поднял своего белого коня на дыбы. Он явно хотел что-то ей сказать, но все было, как в немом кино.
В мире продолжало что-то происходить. Прозрачная радуга собралась в шаровую молнию и шарахнула прямо у ее ног. На месте микровзрыва возник указатель с корявой надписью "К добрай феи". Это дорога к доброй фее, осенило ее, это спасение! И она рванула по стрелке.
3.
Он был готов к тому, что за свое счастье придется побороться. Дорога к доброму волшебнику оказалась трудна и опасна. Везде, куда падал взгляд, расстилались бескрайние джунгли, полные диких животных и ядовитых грибов, а у него не было даже мачете. Но навыки суперагента не дали ему пропасть. Несчетное количество раз он добрым словом вспомнил сержанта по прозвищу Ягуар. Он был кошмаром их тренировочной базы. Он бросал их в бассейн с крокодилами, во время марафонского кросса подавал в противогазы веселящий газ и поливал напалмом на зачете на скорость передергивания затвора. "Земле нужны солдаты, а не хлюпики", - по-отечески повторял Ягуар на похоронах очередных новобранцев, -"но тот, кто выживет в моем тренировочном лагере, уже никогда не посрамит честь планеты." Я горжусь вами, ребята - эти последние слова Ягуара он и сейчас не мог вспоминать без слез. Ягуар умер, как мужчина. Последние минуты его жизни были исполнены подлинного величия. Тогда их семерка, все, что осталось от полуторатысячного отряда новичков через месяц тренировок в дальнем внеземелье, решила прикончить учителя. Они переоделись в костюмы ниндзя, чтобы было страшнее, прихватили с собой весь боезапас и ночью, рассредоточившись, с семи сторон проникли на веревках в палатку Ягуара. Сержант спал сном праведника, но и во сне он оставался грозной машиной смерти. Он успел уложить троих и сломать позвоночник четвертому, прежде чем его сверху донизу прошила очередь из калаша. Когда они втроем для гарантии сворачивали Ягуару шею, тот открыл глаза и нечеловеческим усилием воли прохрипел перебитой гортанью: "Я горжусь вами, ребята" - и умер совсем.
Он смахнул с обгоревших ресниц набежавшую непрошеную слезу, еще раз пробормотал: "Спасибо тебе, Ягуар", и уверенным шагом двинулся сквозь бушующее море сельвы. Он карабкался по скалам с отрицательным уклоном, одним прыжком без разбега перемахивал пятиметровые пропасти, на дне которых злобно щерились острые пики, спускался по водопадам, используя позу эмбриона. Солнце нещадно палило его сверху, а болото противно засасывало снизу. Но он должен был пройти этот путь. Это не моя война, думал он, но я не могу не победить. Это карма. Это сюжетная линия.
Он на миг расслабился и потерял бдительность, когда избушка волшебника уже чернела на горизонте. Это была непростительная ошибка. Неизвестно откуда из леса выбежало целое племя вооруженных дикарей. Они закружились вокруг него в ритуальном танце и ввели его в ритуальный транс. Очнулся он связанным в положении ягненка на вертеле. Шаман прыгал и бил в бубен, воины собирали ароматные березовые дрова, а женщины и дети испуганно выглядывали из-за деревьев. Шансов на выживание не оставалось. Как нелепо все получилось, подумал он, вспоминая молитву, которую в детстве читала ему бабушка. Он обреченно закрыл глаза, чтобы их не щипало дымом, и представил себе лицо любимой. Первобытная ярость подкатила обжигающей ледяной волной. На этот раз ветра не было и топор никуда не унесло. Первым ударом он убил шамана, потом приказал воинам развязать ему руки и ноги. Когда дело дошло до женщин и детей, ему вспомнилась старушка-мать, ее натруженные руки в жилочках, и он с новыми силами искрошил остатки племени в капусту. Путь к волшебнику был расчищен.
Навстречу ему вышел добрый старец с волшебным обоюдоострым посохом в руках. "Приветствую тебя, доблестный воин", - сказал ему старец, и он почувствовал, как по всему телу разливается покой и умиротворение. "Я знаю твое самое заветное желание, воин", - продолжал старец, - "и смогу его исполнить, ибо ты оказался достойным. Видишь лесок на горизонте? Отсчитай двадцать семь шагов на зюйд-зюйд-вест от почерневшей березы, и ты упрешься в идеально круглое вулканическое озеро. Не спрашивай, откуда в болоте появилось вулканическое озеро, просто сядь на берегу в позу лотоса, и через некоторое время твое желание будет исполнено."
Заклинание уже действовало, он это чувствовал. Старец показался ему смутно знакомым, но язык перестал повиноваться, и он послушно поднялся и побрел в сторону зюйд-зюйд-веста.
4.
Она не искала легких путей, но первый километр проехала на удивление спокойно. Чисто интуитивно она, прежде, чем отправиться в дорогу, успела точным ударом выбить рыцаря из седла и забрать его белого коня. Интуиция же подсказала ей, что верхом она сможет добраться до феи гораздо быстрее и с большим комфортом, чем пешком.
Дорога была проложена через лес. Солнышко ласково светило ей в спину, в придорожных кустах пели птички, изредка из кустов выбегали на дорогу лесные зверьки. Она слышала каждое их слово, и невольно тепло вспоминала старушку-аббатиссу в том монастыре, где она провела свое детство. Старушка совершенно не понимала человеческой речи. Кроме того, нрав у нее был довольно буйный, а характер - злобный. В результате девочек из ее выпуска с руками оторвали спецслужбы. Ангелоподобные существа, знающие язык зверей и не боящиеся даже крыс и пауков... ах, девочки, как же мне вас не хватает, думала она со слезами на глазах. Эти милые девичьи разговоры в дортуаре, детские мечты о смерти аббатиссы, первые детские попытки добиться цели, первые проявления мужского внимания - как мало, и в то же время как много.
Аббатиссу они все же прикончили - интуитивно поняли, когда она отправится в лес за ядовитыми травами и договорились с медведем, пообещав ему за это отдать добычу. Тела так и не нашли, но старая карга все равно оказалась хитрее. Под подушкой у покойницы нашли полное описание преступления с именами заговорщиц и кличкой медведя. В монастыре объявили траур, три дня не было занятий, и все очень радовались.
Потом была первая любовь, большой скандал в Белом доме, война в Югославии. Родители, славные, но совершенно несовременные люди, беззлобно ворчали на нее, но утешали себя мыслью о том, что и их непутевая дочка встретит свое счастье. Но когда американская армия победила Ирак, их терпение лопнуло и они купили ей галерею в другом городе. Ты уже взрослая девочка, поживи самостоятельно, хватит с нас этого позора, сказала ей тогда мама. Ах, какими же все мы были идеалистами, с легкой грустью подумала она.
Между тем интуиция уже пятнадцать минут подсказывала ей, что вот-вот должна случиться какая-то неприятность. Она нервно елозила в седле, но ничего особенного не происходило. На горизонте уже показался переливающийся домик доброй феи. Она нервничала. Интуиция еще ни разу не подводила ее, но она по-прежнему не видела никакой угрозы.
Почесываясь от волнения, она подъехала к домику и спешилась. Навстречу ей вышла старенькая добрая фея. В руках у нее была зажата метровая волшебная палочка.
"Здравствуй, прекрасная леди," - сказала ей старушка, - "я знаю твое самое заветное желание и смогу его выполнить, потому что ты это заслужила. Ступай на вест-вест-зюйд. Там в кустах будет что-то голубеть. Это - волшебное озеро. Ты должна просто сесть на берегу, и твое желание скоро будет исполнено."
Лицо доброй феи было ей незнакомо, но все же она чувствовала что-то неуловимо-родное в ее повадках. Интуиция скручивала судорогой ее прекрасное тело, однако заклинание уже действовало. Не в силах произнести ни слова, она поковыляла в сторону вест-вест-зюйда. Белый конь щипал траву и с жалостью провожал ее умными лошадиными глазами.
5.
Время было рассчитано идеально. Они одновременно вышли к вулканическому озеру. Древнее волшебство неумолимо влекло их друг к другу.
"Нет!" - беззвучно прохрипел он обожженным ртом.
"Нет!" - безмолвно прошептала она воспаленными губами.
Он пытался цепляться за чахлую болотную траву. Она упала на колени и пыталась тормозить пятками.
Все было тщетно.
"Это был он, проклятый торговец парусиной," - с бессильной яростью думал он, лаская нежное тело под изорванным в клочья платьем.
"Чертова аббатисса, и медведь ее не задрал," - злобно думала она, вдыхая аромат его волос.
И ее шелковистые бедра нежно обвились вокруг его чресел.