Моя бабушка, Анна Никитична Перегудова, родилась 19.12.1893г в городке Борисоглебске Тамбовской (теперь Воронежской) губернии. Она была первым ребёнком в семье небогатого портного Никиты Васильевича Перегудова, который имел свою маленькую мастерскую по пошиву верхней мужской одежды. Отец его рано умер. Шить он научился у родственников.
В Борисоглебске было много портных, им становилось тесно. Семья собиралась уехать в Сибирь, где уже в Новониколаевске обосновался кое-кто из родных и знакомых.
Жили родичи в Борисоглебске дружно. Прабабушка Мария Ивановна, по происхождению донская казачка, чем гордилась, родилась в семье лавочника и была моложе на 17 лет и богаче прадедушки, что не мешало им жить дружно. Они называли друг друга на Вы. Мария Ивановна была спокойная и мягкая. Если дети шалили, она говорила: "Вот я сейчас отца позову!" Она родила 7 детей. Когда в 35 лет у неё начали болеть сердце и ноги, она не всегда пекла хлеб дома, посылали в пекарню.
По воскресеньям вечером родители пели песни или гуляли под руку по улице. Бабушка рассказывала, какие песни они пели: "Над полями да над чистыми", "Тройка мчится, тройка скачет", "Славное море, священный Байкал", "Что ты жадно глядишь на дорогу".
Из Киева к одному из многочисленных Перегудовых приезжала дочь, она была певицей в оперном театре. В их большом доме тогда собирался весь Борисоглебск. Она пела вдвоём с отцом, потом пели гости, потом танцевали.
Перегудовы в Борисоглебске были все какие-то брюнетистые: не то цыгане, не то греки. Откуда-то возникла версия, что происходили они из греков и приехали из Керчи. Причём тип внешности этих предков был устойчив и передавался в детях, внуках и правнуках: удлиненные, скорее татарские, чем греческие, тёмные глаза с припухшими верхними веками, густые брови, длинный нос с горбинкой, сильно расширяющийся книзу.
Доставалось, конечно, не каждому предку всё сразу. Моя бабушка, например, обошлась без горбинки, вообще у неё был вполне приличный нос и густые яркие брови, которые она терпеть не могла: они были удивлённо и грустно приподняты к переносице, что придавало её лицу выражение отрешённости и трогательной беззащитности.
Мне кажется, что лучше всего изображать человека - писать его портрет, в юности, когда он красивее всего и полон сил. У бабуси было иконописное лицо, взгляд пророчицы, яркий румянец, густые тёмно-русые волосы, зеленовато-серые глаза, хрупкая женственная фигура, маленькие руки и ноги. Но руки её были испорчены домашней работой. Её глаза смотрели так грустно, будто она осознала что-то такое, чего мы не знаем пока.
Борисоглебск утопал в садах. Когда бабушка была маленькой девочкой, она лазила в соседский сад за вишнями, хотя у них были свои.
Из Сибири приходили не только радостные вести, но и меха для мастерской. С ними пришла и сибирская язва. Какой-то родственник прадедушки Никиты Васильевича любил лечить людей. В его мастерской работали подмастерья, и он лечил им зубы, сам поражая их великолепными зубами, которыми грыз напоказ грецкие орехи. Он протирал дёсна для укрепления медным купоросом. От сибирской язвы он лечил прижиганиями, а у себя маленькую язвочку за ухом не заметил. Никто не мог его спасти.
Как я уже говорила, в Борисоглебске было много хороших портных, среди них было много Перегудовых. Один из них завоевал приз на Всемирной выставке в Париже. Конкуренция была острой. Переезд в Новониколаевск стал необходимостью. Семья прадедушки ехала в Сибирь в столыпинском вагоне, в теплушке, с узлами. В детстве я часто слышала рассказ об этом путешествии и мне тогда казалось, что для нас оно до сих пор не закончилось.
По приезде сняли дом - государство дало ссуду, и открыли мастерскую. Дом был деревянный, двухэтажный, с подвалом, про который любила рассказывать бабушка: какие там хранились к празднику колбасы, копчёные рыбины, огурцы, помидоры и масло.
Быть старшей сестрой нелегко - надо много помогать по дому, тем более что всё пошли братишки: Илюша, Вася, Миша, Володя, Саша, а один маленьким умер. Надо было их вымыть, проследить, чтобы учили уроки, а главное - оттирать кирпичом лестницу и приёмную в мастерской: заказчики плевали на пол.
Дядя Саша был младшим ребёнком. Он был способным к учёбе, как все Перегудовы, но очень любил футбол, кино, петь, танцевать, гулять и читать. Он или потихоньку убегал из дома, бросив портфель в угол, или кричал: "Пап, дайте денег, я пятёрки получил!"
В семье трудились все, но больше всех из детей доставалось бабушке. Зато к каждому празднику у неё было платье.
Прадедушка Никита в праздник раздавал детям деньги. У него была любимая поговорка: "Бог напитал - никто не видал. А кто и видел - тот не обидел".
Когда Никита Васильевич шил, то напевал под нос, и видно было, что работать ему нравится. Он любил повторять детям: "Сама себя раба бьёт, коли неладно жнёт". Когда он следил, как дети убираются в комнате, то замечал: "Не оставляй соплей!",- это он имел в виду, что убирать надо и там, где не видно.
Никита Васильевич не верил, что образование даст его детям возможность зарабатывать на жизнь. Он говорил: "Я портной, сосед - парикмахер, напротив - сапожник, это профессия, а что толку от этих гимназий?"
В праздник бабушке удавалось уединиться и отдохнуть, вязать крючком кружевной воротничок или гулять по кладбищу, которое было недалеко от дома. Иногда из Борисоглебска приезжала бабушкина бабушка "чтобы помочь бедной Нюрочке". В каждом письме из Борисоглебска приходили слова сочувствия и доброты.
Приходилось и стирать на всю семью. Как-то бабушка пошла полоскать бельё на Обь. Рядом стирали другие женщины. И тут она впервые столкнулась с тем, что внешность у неё не русская. Про греков из Керчи она слыхала, и то, что заказчики называли её отца выкрестом - тоже, но её впервые назвали жидовкой? и велели отойти подальше с её бельём. Она вернулась домой вся в слезах и сказала, что никогда не будет полоскать бельё в реке - лучше будет приносить воду вёдрами в дом!
Нерусская внешность бабушки привлекла к ней как-то и цыган. Они проходили мимо и позвали её в свой табор. Она испугалась и всю жизнь не любила цыган.
С Обью связано немало детских впечатлений. Она хорошо плавала, но однажды, заплыв далеко от берега, почувствовала, что у неё свело ногу, начала тонуть, с трудом доплыла до берега и с тех пор разучилась плавать.
По Оби бабушка, которой ещё не было и десяти лет, с рыночными торговками уезжала в лес за ягодами на лодке на острова. Ночевали у костра. Собирали и грибы. Это было для неё большим праздником - бродить по лесу, ни о чём не заботиться. Бабушка прекрасно ориентировалась даже в незнакомом лесу и не боялась животных. Видимо, она не боялась и бродяг.
В Сибири был обычай: на подоконнике для бродяг на улице под навесом ставили кружку с молоком или водой - смотря по достатку, накрытую ломтем хлеба. В случае необходимости пускали переночевать, не разбирая, уголовник или политический - в сараюшку.
Прадедушка Никита Васильевич относился к политическим с брезгливой жалостью, сам он политикой не занимался - прокормить бы семью. Однажды к ним прибежал политический, весь в поту и в слезах, трясся, заикался. Его спрятали, а назавтра он начал их агитировать и пришлось указать ему на дверь.
Бабушка училась в церковно-приходской школе и окончила её с отличием. Учительница рекомендовала её в гимназию, но бабушка не могла оставить свою маму без помощи. В школе бабушка училась легко и весело. Фамилия её лучшей подруги была Мазепа. Она перенесла оспу, и всё лицо её было не только в оспинах, но и в жирных угрях. В школе разучивали песню "Вдоль да по речке" и разыгрывали любительские спектакли. Бабушка играла Золотую рыбку в сказке Пушкина и Подколесина в "Женитьбе" Гоголя.
Учительница восхищалась способностями бабушки, особенно сочинениями, а бабушка любила учительницу. На выпускной фотографии я вижу эту славную женщину: добрая улыбка, красивое тонкое лицо, большой белый кружевной воротник и такие же манжеты, волосы на косой пробор. Она обнимает бабушку, и у той тоже волосы на косой пробор, и даже в выражении лиц есть что-то общее. Учительница предлагала бабушке переехать жить к её маме, чтобы учиться в гимназии - в Новониколаевске тогда женской гимназии не было.
Никиту Васильевича призвали на Японскую войну. Он был в возрасте, поэтому его назначили интендантом.
Бабушку хотели выдать замуж за сына купца в 16 лет. В ту пору она стала очень хороша собой: в глазах нега и грусть, движения грациозны, тёмные волосы отливают шёлком, яркий румянец противоречит модному декаденсу. Бабушка пила уксус, чтобы согнать румянец и даже пыталась отравиться серными спичками. Она читала Надсона и много думала о смерти.
Прадедушка сшил ей у дамского портного великолепную шубу, сшили шапку в лучшей мастерской, нашили платьев, которые пленяют даже сейчас, даже с фотографии, накупили туфель с каблуком рюмочкой и с пряжкой. Были и чулки, сумки, духи, перстни, серьги и броши. Серьги бабушка не любила. Сокрушалась о колечке с бирюзой, которое случайно уронила в туалете. Прадедушка вызывал золотарей, но перстень не нашли.
Сын купца был молодой, толстый, богатый, одетый в тёмное. Он приехал в своей пролётке. Лошади были сытые, резвые, лоснились бока. Пролётка была тёмная, новая, чистая. Падал редкий снежок, низко нависали сонные тучи. Сын купца старался не смотреть на бабушку неотрывно, смотрел вперёд и делал вид, что думал о чём-то важном.
Бабушка тоже смотрела вперёд. Ей всегда нравились серьёзные молчаливые люди, похожие на её отца. Но почему так тускло на душе? Неинтересно, пусто. Вот выйдет она замуж, будет прилично одеваться и ездить на приличной пролётке с сытой лошадью. И всё? А как же книги и песни, стихи, романсы которые сулили какое-то невозможное чудо, когда сердце рвётся из груди и хочется умереть от счастья?
И бабушка отрывает глаза от дороги, поворачивает к купцу голову и виновато, но твёрдо говорит: "Я Вас не люблю". С чего начинается способность любить? Наверно, с уменья сказать "Я Вас не люблю" тому, кого действительно не любишь.
Сын купца опустил голову и обещал застрелиться.
"Стреляйтесь!", - ответила бабушка. Она вернула ему обручальное кольцо.
Не знаю, застрелился ли он. Мы никогда об этом не говорили. Бабушка сообщила о своём отказе маме - отцу боялась сказать. Родня уже съехалась из нескольких городов, и из Борисоглебска. Был скандал. Отец пригрозил никуда не выпускать её из дома и лишить приданого. Бабушка хотела уйти в монастырь.
Тётя Саня увезла её к себе в Омск. Бабушка никогда не жалела о своих поступках. В Омске она поступила на курсы сестёр милосердия. Тётя Саня была замужем за богатым купцом гораздо старше себя. В то время, когда к ней переехала бабушка, она уже овдовела и продолжала дело мужа. Оно было связано с гужевым транспортом, и тётя Саня рассчитывалась с возницами на морозе, отчего застудила суставы.
Вообще руки у Ивановых и Перегудовых были некрасивые. Так по крайней мере считала бабушка. Она всегда прятала свои руки. К сожалению, во всём мире натруженные руки не считаются красивыми. У бабушки были небольшие кисти рук с пальцами не очень длинными, с выраженными суставами, с плоскими ногтями. Но это я вспоминаю руки бабушки, когда ей было уже 60 лет. Думаю. Что в 16 лет они были красивые и не так выделялись жилки.
Тётя Саня дарила ей много приятных вещиц, например сашэ для расчёски из розового шёлка, которое бабуся всегда возила с собой.
У тёти Сани в жил в это время бабушкин брат Володя - учился в гимназии. Он обладал типично перегудовскими чертами лица, но в светлом варианте: белокурые волосы и ярко-голубые глаза. Когда он после нескольких лет разлуки увидел бабушку у тёти Сани, то был поражён, как она похорошела. Бабушка влетела в комнату, шурша шелками и благоухая духами, и поцеловала его. Дядя Володя вспоминал: "И...о ужас! Она поцеловала меня!"
Позже, когда мы жили в городе Бабушкине под Москвой при школе, тётя Саня приезжала к нам в гости и мы все весело лепили пельмени. В конце 60-ых мама послала ей уже в Кемерово, где она жила с приёмным сыном, посылку, но тётя Саня ответила письмом, что сын женился, его жена обходится с ней плохо, и ничего присылать не надо. Просила только чулки в резинку.
Когда же дети в семье Перегудовых ещё не выросли, тётя Саня приезжала к ним и обшивала всех детей: Илью, бабусю, Сашу, Володю, Мишу.
Надвигалась Первая Мировая война. На курсах сестёр милосердия учились местные аристократки - быть сёстрами милосердия считалось хорошим тоном. Воспитанная в семье ремесленника, бабушка жадно тянулась к культуре и старалась перенять у этих девушек всё лучшее.
Они одевались прилично, но просто, держались скромно, но с достоинством. Жесты их были просты без манерности. Никакой косметики, никаких пахитосок, ярких помад и маникюра, ничего вычурного и бьющего на эффект. Держались они прямо, сидели на краешке стула.
В Омске был каток, и бабушка часто каталась там вечерами. Она не занималась фигурным катанием, а любила носиться по дорожке. На катке бывала по вечерам вся аристократия, купечество и интеллигенция Омска.
Эффектные чрезножки, свист льда под коньками, духовой оркестр, снежинки, выхваченные фонарями. Дрожащие от мороза звёзды. Никакой мороз не отменял этих вечеров. Были отморожены колени, но их быстро вылечили. Бабушка бросила мечту о бледности и полыхала румянцем. Она имела успех. Один из её воздыхателей поднял её однажды на руки и понёс. Она колотила его руками, но пришлось какое-то время плыть над катком.
Ещё она очень любила лошадей. У тёти Сани были хорошие лошади. Бабушка правила сама, закутанная в огромную шубу. Однажды лошадь понесла. Бабушка изо всех сил сжимала вожжи. Лошадь несла под гору, к Оби. Но вот бабушка увидела, как раскрылись ворота во двор, и направила лошадь в этот двор. Во дворе было высоко насыпано сено - в него и направила лошадь бабушка.
Курсы были окончены. Началась война. Бабушка работала в Чернигове, на Волыни, хирургической сестрой. Её хвалили и советовали учиться на хирурга. Она была в восторге от Черниговского собора. Сестёр милосердия вечером никуда не выпускали.
Ходили легенды, что один раненый позвал сестру милосердия, которая за ним ухаживала: "Сестрица!", - и откусил ей нос.
У бабуси от того времени осталась открытка с изображением сестры милосердия с правильными, но какими-то неживыми чертами лица. Бабуся считала её красивой. На обратной стороне была надпись "Сестра Беатриса".
Позже её перевели в Омск. Она работала в аптеке провизором. Там её впервые увидел мой дедушка Виктор Михайлович Никитин. Это был высокий стройный молодой человек. Лицо с впалыми щеками, карие глаза, прямой нос, и конечно, усы,- необходимая принадлежность каждого поручика тех лет. По-кавказски тонкая талия, длинные руки, ноги и пальцы.
Бабуся вышла за деда в 1916 году, в 23 года. В 25 лет родила мою маму.
Мой дедушка, Виктор Михайлович Никитин, родился 30.10.1893 г в Полторацке (Асхабате?), в семье почтмейстера, Михаила Ивановича Никитина, вторым ребёнком (после тёти Вали). И отец, и мать его, Анастасия Никитична, были родом из Тамбовской губернии. Предки их были из тех офицеров, которые покоряли Кавказ.
По-моему, кто-то выдумал, что при этом покорении не обошлось без браков с кавказскими жителями, чем объяснялись осиные талии моего деда и его братьев, а также любовь к застолью , музыке и прекрасному полу.
По причине безденежья все сыновья были определены после гимназии в высшее пехотное военное училище. Дедушка в гимназии приобрёл много друзей и с ними прожил свою недолгую жизнь.
Одним из них был Сергей Владимирович Лемешко. Он был единственным сыном и закончил Казанский университет. Он был классным руководителем мамы и её брата Бори и прекрасным преподавателем математики.
Дед ещё в гимназии ухаживал за гимназистками. Он передавал им в церкви записочки, работал репетитором, чтобы иметь деньги на конфеты для барышень. С той же целью клеил бумажные пакеты для рыночных торговцев. Прабабушка Анастасия Никитична сама ходила на рынок и старалась покупать всё только самое дешёвое.
Когда дед был ребёнком, у него были пендинки. Его мама мазала их кисточкой с лекарством, поставив его на стол.
После окончания училища дедушка вёл очень недолгое время рассеянный образ жизни: танцевал, ухаживал - всё как положено офицеру в юные годы. Жизнь в Полторацке(Асхабате?) не била ключом, тем более культурная жизнь, и сонную дрёму этого благословенного городка каждый разгонял как мог. Дед мог.
Он обожал оперетту, и когда она приезжала, был одним из самых прилежных зрителей. Мне всегда казалось, что как у принца Генриха в "Фальстафе" Шекспира, в дедушке шла какая-то большая глубинная работа души, прикрытая показным легкомыслием. Он хотел быть хирургом, но денег на образование у него не было. По крайней мере, дед не сделал на земле и десятой доли того, что мог.
Разразилась Первая мировая. Деда послали на западный фронт. С отвращением он вспоминал, как в первый раз в жизни в атаке заколол штыком немца. Он испытал ужас, боль, стыд, раскаяние, гадливость, страх. Потом было проще. Или ты - его, или он - тебя.
Дед бывал несколько раз контужен, ранен в руку и в грудь. Мнения расходятся у потомков - был ли он там, где немцы впервые применили газ, или только слышал от сослуживцев. Дядя Боря говорит, что это было на Пинских болотах.
Это отразилось на нервной системе - как-то ему приснилось, что кто-то хочет обидеть бабушку, он схватил стул за ножку и, вращая его над головой, бросился на врага. Бабуся с трудом его разбудила. Но это было много позже, когда у них были дети.
Виктор Михайлович писал прошение к офицерскому собранию о свадьбе на мещанке Анне Никитичне Перегудовой. Венчались в феврале. Была метель, как в одноимённом произведении Пушкина. Чтобы не потеряться, жених и невеста ехали в одной тройке. Это не положено. Бабушка считала, что их жизнь с Виктором Михайловичем сложилась бы лучше, если бы они приехали в церковь порознь.
После венчания подъехали на тройке к дому, дедушка неожиданно подхватил невесту на руки ("Она казалась розовой пушинкой") и, задыхаясь от счастья, помчался по лестнице наверх. На втором этаже, при входе в квартиру, его торжественно ждал полковник, чтобы произнести приветственную речь.
Встречали караваем хлеба на рушнике, на каравае стояла серебряная солонка в стиле модерн..
Перегудовы были недовольны, что бабушка вышла замуж за офицера.
Но прадедушка к тому времени перестал сердиться и подарил на свадьбу швейную машинку "Зингер". В1986г мы отметили её столетний юбилей. В годы революции, войн и разрухи она кормила всю семью. Золотая цветочная роспись и хромированный блеск её поблекли, к чему приложила руку и я в детстве, с удовольствием отколупывая ногтём цветы.
В революцию деда не расстреляли - солдаты его любили. В белые он не попал - спас белый билет после ранения. В гимназии он хорошо выучил латынь. Поселился в доме своего денщика, на маленькой станции под Новониколаевском. Работал провизором в аптеке и подрабатывал варкой гуталина. Офицерская выправка выдавала его, конечно, на улице, но тогда было много мужчин с такой выправкой.
Несмотря на постоянные нагноения раны в руке, дед чувствовал себя здоровым. Он играл на скрипке, чтобы разрабатывать руку. Однажды бабушка солила капусту в бочке и просила принести камень, чтобы надавить сверху. Дед принёс такой большой, что бочка развалилась.