Наталья Я. : другие произведения.

Св. Нос

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Св. Нос. Начало 90-ых. 12/19/2011
  
   УЛАН-УДЕ, ХАМАР-ДАБАН И МАКСИМИХА
  
   Приехала в аэропорт к 16час, за два часа до сбора - боялась "пробок". Ехала с дружным сибирским классом во главе с учительницей. Они ругали москвичей за то, что им не продали мыла. Двое мужчин помогали мне держать рюкзак при входе в автобус.
  
   Позвонила домой - мама не брала трубку, так как нам всё время звонило какое-то предприятие. Пришлось сообщить дяде Боре, что доехала до аэропорта. Ничего не было слышно. Август, но было жарко, тесно и шумно.
  
   На втором этаже было не так душно. К 18час села на место сбора и "директор" Стёпа - сопровождающий поручил мне писать список. Люда Яковенко помогала. Люда - крупная моложавая женщина с коротко стриженными седыми волосами, красивым и добрым лицом. Я думала, что она, как многие красивые и умные женщины одинока, а у неё и муж такой же красивый и умный, вместе работают в каком-то химическом НИИ.
  
   В самолёте рядом со мной летели американец, представитель украинского РУХ и бурятка Люба. Ночью в самолёте оказалось холодно, и я со всего салона собирала газеты, чтобы укрыться. При подлёте к Улан-Уде стало слегка мутить.
  
   В Улан-Уде дождь. Купила, пока ждали автобуса, журнал "Звезда" с детективом, а там ещё оказался Коран. Интересно. Купила ламаистский рисунок на материале для вышивки с изображением лошади.
  
   Подошла Зоя в чёрном платье с золотым кружевным воротником-стойкой и предложила поселиться с ней и Таней Поповой в номер. По-моему, мы с Таней ещё в самолёте понравились друг другу.
  
   Номер уютен. Позвонили домой, посмотрели кабельное ТВ (отвратительная порнуха) и приняли душ. До обеда один час я поспала, а наши побежали по городу. Обед был в ресторане при нашей гостинице "Баргузин". Около неё болталось среди дня полно молодёжи с недовольными лицами. Всегда около гостиниц есть болтающиеся парни, но раньше их было меньше.
  
   На следующий день поехали на Байкал. Проезжали тёплую горную речку, любовались лесами Хамар-Дабана. Когда за горами впервые блеснул Байкал, дыхание перехватило. Ехали вдоль Байкала, любуясь соснами на берегу.
  
   В Максимихе разместили в так и не просохшем за лето домике( а лето было жарким). Столовая плохая, кормят рисом и яйцами, и с большим опозданием.
  
   Но Байкал ярко-синь, тёмно-синь, искрится и шумит. Пляж песчаный, к нему лестницы. Домики в хвойном лесу, а между ними - брусника, грибы и туалетная бумага. Представили инструктора - худенький юноша с застенчивой улыбкой. В нашей группе 31 человек, но двое не идут в поход. Это бледнолицые и светловолосые молодожёны.
  
   Мужчины: Владислав Изюмов (Слава-пожилой, рыбак), Слава - молодой, Юра, Миша, Володя Яковенко, Слава Татаринов, Стёпаа-директор. Женщин 21. Вот они-то и устроили галдёж при знакомстве с инструктором. Он стоял и улыбался, а они кричали кто во что горазд. В результате с маршрутом они не разобрались, а может, были не в состоянии разобраться.
  
   Галдёж слушал только что вышедший из тайги с большим рюкзаком, прожжённый солнцем инструктор. На лице его было написано знакомое мне умиротворение при возвращении на базу после успешного похода. Он слушал и удивлялся, наверно: как можно среди такой красоты, да ещё в такой солнечный день, напоённый запахом хвои, возмущаться таким пустяком, как влажные простыни?
  
   Ну, наверно, их только что постирали и не успели погладить или просушить. Ну не проще ли посушить своё постельное бельё самим, чем писать жалобу, а до этого ещё чуть не кликушествовать? Конечно, не все женщины нашей группы принимали участие в этой драме.
  
   Инструктор Глеб чем-то напоминал моего дядю в молодости - умным насмешливым взглядом, аккуратной причёской и простой одеждой: штормовой костюм и вибрамы*. Сказал, что будем передвигаться на попутках. Завхозом выбрали Юру - высокого толстяка с тоненькими ножками. Зоя как-то сама собой оказалась старостой.
  
   Стёпа-директор хотел меня, но я не умею "собачиться" и "выбивать". Зоя с Юрой получили массу продуктов, в основном в стеклянных банках. Раскладку не рассчитывали и по рюкзакам не расписывали - это большое упущение на мой взгляд, но ругаться с Зоей желающих нет.
  
   Вечером к причалу турбазы подошёл катер и я попросила покатать меня по заливу. Это было незабываемо! Солнце садилось в тучи, напоминавшие фризы Парфенона - битву кентавров с лапифами. А, конечно, не помню, кто такие лапифы, но все они были на конях. Так вот облака над Байкалом всех оттенков красного, голубого и розового, с золотой каймой, напоминали два войска на конях, несущихся навстречу друг другу. Я всё это сняла сфотографировала на слайды. А когда совсем стемнело, над заливом взошла луна, а на берегу ярко горел прожектор, контрастируя со слабыми огнями турбазы.
  
   Тут над турбазой нависло нечто розовое, в форме медузы, наверняка летающая тарелка, и тоже угодило на мои слайды, но все говорили потом, что это дефект съёмки. Из зависти говорили, небось.
  
   Каждую свободную минуту дошивала рюкзак. До похода два вечера пили чай, кофе с миндалём в шоколаде. Рюкзак дошила за 2 часа до выезда. При первой погрузке кто-то взял его за клапан, и я думала, что он оторвётся, но всё обошлось. Довезли на автобусе до парома. На той стороне въехали на том же автобусе в Баргузинский национальный парк и вышли на первую стоянку.
  
   Я-то приготовилась идти сколько-нибудь километров от шоссе, но мы встали почти рядом, так что мимо нашего лагеря проезжали легковушки. Встали на берегу озера. Кострище и два стола с крышами.
  
   Искали место для палатки и, не думая худого, отодвинули два рюкзака. А это красавица Тома с дочерью Светой обозначили место для своей палатки и пошли гулять за грибами, предупредив Владислава. Мы поставили палатку, тут вернулась Тома, и начался крик. Зато с Томой уже потом никто не связывался. Слава-молодой помог нам поставить палатку. Мы - это Галя, Валя, Люся и я. А Зоя с Таней - с Яковенками.
  
   Покаталась с Леной Изюмовой на водном велосипеде, предварительно убедившись, что она умеет плавать. Это была давняя мечта, даже забыла тогда, откуда она пришла. А стала разбирать на пенсии свои дневники и увидела, что в Крыму с одним человеком хотела покататься. И он хотел. Но почему-то мы этого не сделали. Интересно, он потом покатался?
  
   С того берега приплыли на водных велосипедах якутские студенты, которых руководитель держит впроголодь, а сам потихоньку ест тушёнку ночью в палатке. Ночью, когда совсем стемнело, приплыли ещё четверо, но если первой четвёрке группа выделила по прянику, то второй ничего не досталось, хотя Боря тихо обмолвился, что можно было бы дать им конфет. Но за всеми продуктами наблюдает Зоя.
  
   Яковенки дежурили. Я с двумя семейными парами и Сашей-танцоркой отправилась за голубикой. Народ в основном остался на берегу озера купаться и играть в волейбол.
  
   Глеб-инструктор спросил так, как спрашивают, когда хотят завязать разговор, почему я не купаюсь. Ответила, что не умею плавать.
  
   Наелась голубики до полного насыщения. Слава- рыбак наловил окуней. Ещё набрали грибов. На обед пожарили противень грибов с борщевой заправкой, сварили компот из голубики с брусникой и запекли рыбу на рожнах.
  
   Погода стояла солнечная, но погромыхивало. Глеб прошёл и спросил, стоит ли на отдыхе читать газеты. Он сел шагах в 10 с блондинкой Тоней и углубился в беседу. Доели с Зоей и Таней омуля, купленного по дороге в Максимиху в кафе в Турку.
  
   Загромыхало, но дождь прошёл быстро и за озером вспыхнула короткая, но широкая радуга. Вечером после ужина пели песни допоздна. Пела толстенькая Надя с худой очкастой Людой, Владислав, Глеб и я. Легли поздно и я не выспалась. На следующий день с утра опять хотелось ягодного компота и жареных грибов, но нам надо было идти (ехать?) дальше.
  
   Глеб стоял на дороге и ловил попутки. Мы ходили мимо него в новенький чистый туалет, построенный в редколесье через дорогу. Мы уезжали от озера, которое называлось Мыльным.
  
   Стёпа-директор потерял ложку и Глеб сделал ему из дерева и бересты, пока ждал попутку. А ещё нашёл нарост на дереве, похожий на дракончика, и дал какой-то женщине, а я у неё выпросила.
  
   Два часа ждали попутки и двинулись пешком. Я для поднятия духа запела "По диким степям Забайкалья...бродяга, судьбу проклиная, тащился с сумой на плечах". Группа заулыбалась, но быстрее не зашагала. Ещё я пела песенку из "Волшебной флейты". Но не дотянула - слишком высоко взяла.
  
   Я догнала Глеба и зашагала в авангарде. Тут, как всегда, делили его на части молоденькие Люда и Надя. Красавица-еврейка Саша просто шла несколько впереди. Чтобы не участвовать в поклонении инструктору, поговорила со Славой Татарниковым.
  
   Он рыбак, приехал с женой, всю жизнь отдыхал в Подмосковье, особенно на Истре, но ему нравится здешняя тайга и здешняя рыба. Нравится разноцветный, изысканных оттенков мох на высохших болотах слева и справа от шоссе, мягкие голубые очертания гор на горизонте и ярко-синее небо. Он говорил какие-то другие слова, но смысл был таков. Это была замечательная пара. Он - русский, она, кажется, татарка. Добрые и работящие.
  
   Глеб пел песни негромко - издали не разобрать. Пришлось подойти и тут же попасть под обстрел взглядов Люды и Нади. Люда - сутулая и бесцветная, в очках, язвительная. Надя - толстенькая и крепенькая, как боровичок, с блестящими прямыми волосами русого цвета, большими карими глазами и коротким энергичным носом.
  
   Я всё-таки дослушала песню про водопад, принадлежащую какому-то ансамблю: от водопада нельзя напиться, но он приковывает своей красотой, а внизу он превращается в спокойную широкую реку, но хочется вернуться в верховья.
  
   Начал накрапывать дождик. Решили сесть на отдых на брёвна у дороги. Я помассировала Тане Ионовой плечи и сбегала на берег Байкала. Одела накидку от дождя. Тут появилась военная машина.
  
   Кто-то предположил, что военные точно не возьмут. Но взяли! Наши вещи и медленно идущих. Я с удовольствием продолжала идти по дороге - хотелось размяться. Саша рассказывала мне о занятиях бальными танцами, партнёрах, костюмах, конкурсах и программировании, вязании и тортах, переутомленях и переодеваниях. Она не только шьёт себе платья для конкурсов бальных танцев, но обшивает и обвязывает всю семью.
  
   Они с напарником после очередного конкурса засыпают за мониторами, въезжая в монитор головой: "Бам!", рядом Олежка: "Бам!"
  
   Она немного расхвасталась и на следующий день, по-моему, чувствовала себя неловко.
  
   Ещё в Улан-Удэ при взгляде на неё подумалось, что просто удивительно, как девушка с такой незаурядной внешностью и вышла замуж - она стояла рядом со Славой-молодым и я приняла их за молодожёнов. У них были одинаковые шоколадные глаза оленей.
  
   Она - миниатюрная, тоненькая, с блестящими шёлковыми волосами ниже талии, большими хорошими глазами, неуловимо-раскосыми, которые придают ей особое очарование, правильными чертами лица и фигурой танцорки. Частая приветливая улыбка, тёмные брови и ресницы. Очень стройные ноги. Полное отсутствие сутулости.
  
   Он - высокий, статный, черты лица тоже правильные. Кожа у Славы тонкая, светлая, у неё - светло- оливковая. Если не молодожёны, то брат и сестра.
  
   Но Слава ей, оказывается, никто, и когда он понял, что она к нему равнодушна, то, говорят, припомнил разницу в национальностях. Он - русский, а она - еврейка. Я при этом не присутствовала.
  
   Мы шли вдвоём по песчаному берегу Байкала, разговаривали, и мне иногда казалось, что я иду с моей школьной подругой Рэной по мартовскому льду и её любимым радужным лужам, и мне 15лет.
  
   Сияло солнце, сверкал и пенился Байкал, ярко горели листья и ягоды уже по-осеннему. Неожиданно перед нами предстал Глеб, одиноко сидящий на высушенном до серебристого цвета топляке. Он махнул рукой вперёд - идите по берегу, и увидите лагерь.
  
   Мы постояли перед ним немного и поняли, что он хотел остаться один, с Байкалом наедине. Я уже имела опыт завязать с ним разговор - спросила, в каком институте он учится (не без подтекста - чтобы сразу отгородиться стеной). Он, по-моему, был не рад своей моложавости и специально не брился, чтобы торчала мужественная чёрная щетина.
  
   Он с упрёком посмотрел на меня и ответил, что уже три года работает, и три раза отвечал на этот вопрос. Я тогда возразила: "А у нас в группе ещё телеграф не работает. Ну, какая разница, тремя годами больше, тремя годами меньше...". Он молча несколько раз с упрёком покачал головой.
  
   Это было в начале пути. Мы с Сашей быстро пошли дальше по берегу, продолжив прерванный разговор.
  
   Прошли много стоянок, а нашей не было. Мы стали сомневаться, туда ли идём, когда увидели знакомые фигуры. Как и предполагала Саша, палаток они не расставили и обед не приготовили. Выходит, она лучше знает людей.
  
   На наше заявление в пространство, что не мешало бы перекусить, Зоя ответила грубостью, которая вскоре стала для всех привычной. Я улеглась в тени, предоставив всё естественному течению. Через час примерно группа пришла и сокрушалась, что не поехала на грузовике. Люда Яковенко собирала по дороге голубику.
  
   Накануне прогулки по плато я спросила у Глеба, будем ли мы ночевать в этом гнусном месте ещё раз. Вообще-то место было красивое- в середине полукруга, описываемого берегом Баргузинского залива и уходящего к оконечности мыса Св. Нос. Палатки стояли в березняке. Но был в этом месте в то время один недостаток - гнус.
  
   Днём он был не особенно заметен, но вечером, примерно до часу ночи, и перед дождём спасения от него не было. Особенно противно было ужинать. Я ещё пришла на ужин не в ботинках, а в шлёпанцах, и это мешало есть уху из свежих окуней.
  
   Поймал их Слава-рыбак - сутулый некрасивый старик, похожий одновременно на алкоголика и режиссёра. Чистили Тома со Светой, которые были дежурными. Чистили, поедаемые гнусом. Им никто не помог. Красавицу Тому и её дочку не любили за высокомерие. Они были не нашего круга и одевались у Зайцева. Уха была замечательной.
  
   Я ещё не осознавала для себя всю необходимость активированного угля и съела всё в удовольствием. Но я бы и добавки взяла, если бы не гнус. Он словно обезумел. С тихим шорохом, словно снежинки в снегопад, он сыпался в миску, вдыхался через рот и нос и густой росой сидел на лице, запястьях и щиколотках.
  
   Дым от костра не спасал. Стол был занят, и я сидела на бревне. В одной руке миска, в другой - ложка. Хуже всех переносил эту пытку Слава-молодой. Он был тонкокож и нежнолиц. При взгляде на него казалось, что он сейчас дико закричит и сойдёт с ума. Глеб сидел, упакованный в штормовой костюм и ботинки и в основном молчал. Я доела уху и ушла спать в палатку.
  
   Спальник гнус не прокусывал. Я немного попрыскала репеллентом, хотя от него на предыдущей стоянке у меня болела голова.
  
   Обед превратился в ужин. У меня то ли от обычной рыбы, то ли от омуля, то ли от голубики, то ли от грибов разъехался живот, но я всё равно поужинала тем, что все, и решила идти на плато над мысом Св. Нос.
  
   Наши толстомясые бабоньки тоже решили. Это меня несколько насторожило, но я надеялась, что их решимость по пути рассосётся. Глеб несколько раз предупреждал, что путь будет труден. Несколько разумных людей пожилого возраста всё-таки остались на стоянке: Галя, Слава-старший с женой Зоей, Юра-завхоз, Слава-рыбак.
  
   Вечером я предупредила Глеба, что пойду на плато обязательно и, кажется, не слишком его обрадовала. Подъём был назначен на 7.
  
   ПЛАТО
  
   Шум в лагере начался полшестого.Я вылезала из палатки совершенно одетая, сжимая в левой руке серёжки, чтобы одеть их перед пудреницей, на свету, в правой - сумку с двумя свитерами, шерстяными тренировочными брюками и тёплым жилетом и пытаясь согнать со лба шерстяную шапочку, в которой я сплю, локтями. То, что я увидела в зеркале, мне не понравилось - лицо было помятым и невыспавшимся.
  
   Глеб спросил: "Что в сумке?"
   Я ответила: "Тёплые вещи, понесу сама".
  
   Он отошёл к столу, где начинался незапланированный завтрак.
  
   На плато пошли 27 человек, в том числе пятиклассник Миша со своей мамой. По берегу Байкала до зимовья тянулись группами с разной скоростью. Впереди шла компания девочек Глеба, за ними - 5 метров пустоты, затем ещё группка и опять пустота.
  
   Так вышло, что из-за узкой тропы я не могла пробиться вперёд, да и в фаворитки лезть не хотелось. В зимовье за столом опять позавтракали и желающие выпили воды из Байкала. Я тоже ела тушёнку, а воду пить не стала. Нарезала бутерброды и потом протёрла стол.
  
   Подошёл катер, но мне некогда было им улыбаться, хотя это был тот катер, на котором я в Максимихе вечером каталась по заливу.
  
   Пошли вверх по берегу ручья. Там я всё-таки выпила сырой воды и сделала правильно - в следующий раз я пила на стоянке, ровно через сутки.
   В следующий раз я пила утром, в 9час. Вода в ручье была прохладная и вкусная. У ручья сверкала на кустах красная смородина. Я съела ягодку-другую, а остальное сфотографировала. Воду долго катала по рту, чтобы не простудиться.
  
  
   Когда все подошли, отправились дальше, хотя было ясно, что некоторые не выдерживают темпа и не успевают отдохнуть. Прошли каменную речку и вышли из леса в зону кустарников. Ела красную смородину, фотографировала Люсю. Ещё было много шиповника и немного малины.
  
   Как выглядела Люся, из-за которой выпало столько приключений? Ну, я как-то забыла сообщить, как выгляжу я. Длинный нос, длинное лицо, длинные руки и длинные мускулистые ноги - я туристка, в прошлом лыжница. Глаза голубовато-серые, сверкают умом, добротой и интеллектом (шучу). От меня без ума мамаши убеждённых холостяков. Живу с мамой в крохотной однокомнатной квартире. Работаю программисткой.
  
   Люсе я тоже нравлюсь. Она старше меня, но ухожена и одета к лицу. Настолько неспортивна, что совершенно не поняла, куда собралась идти, и никто не смог её переубедить. Обещала мне дать фотографии , которые делала на Байкале. Приглашала к себе домой. Полновата и хорошо смотрится только в платьях, а не в брюках.
  
   Солнце шпарило вовсю, над каменистой тропой вилась пыль. В какой-то момент нагнала Зою с Таней и Глеба. Зоя сообщила Глебу, что идёт на валидоле. Глеб посоветовал мне есть чернику. Черника росла густыми гроздьями. Я мыла руки - с помощью рук взбиралась по тропе,- о первый десяток ягод, а остальные съедала, к неудовольствию ос. Они кружились над нами, но не кусали.
  
   На подъёме сумка начала весить всё больше. Глеб положил мою штормовку под клапан своего рюкзака. У меня в капроновой сумке оставалось два свитера, накидка от дождя и пустая фляга. Сумка не тяжёлая, но неудобная.
  
   Черника росла так картинно, что я не знала, хвататься за фотоаппарат или пригоршнями опрокидывать ягоды в рот. Было непривычно лезть в горы без рюкзака в своём темпе и есть ягоды.
  
   Наверху сидел Глеб с флагом, сделанным из майки, и презрительно посматривал на карабкающихся. Он сказал, что у него за спиной в кедровом стланике расположились на отдых наши.
  
   Я попросила разрешения и сфотографировала его. От стоянки с нами шёл пёс Цыган, а от зимовья - пёс без имени, похожий на московскую сторожевую, но беспородный. Я предложила Цыгану половину соевой конфеты, но он отказался - хотел пить.
  
   Пришли Зоя с Таней. Зоя села петь песни, а мы с Таней углубились в стланик. Нашли наших по голосам. Все лежали на хрустком, прогретом мху и отдыхали, вяло фотографируясь. Предложили есть - я не стала.
  
   Только полежав, я почувствовала, насколько эта поза удобнее для больных животом. Собирались долго - несколько часов. Отзывались громко вновь пришедшим, и к нам бежали собаки. Тут я поняла, что при таком срыве графика без приключений не обойтись. Глебу пришлось спускаться к Люсе и давать ей валидол, а потом чуть ли не на себе поднимать в гору. Какие-то фокусы откалывала молоденькая Вера.
  
   Перед нами открывался захватывающий душу вид с плато. Озеро было светлым, величественным, виден был тот берег и Ушканьи острова. Как моим прабабушке и прадедушке, наверно, хотелось посмотреть на Байкал! Они приехали в Сибирь молодыми, большую часть жизни прожили в Новосибирске (Новониколаевске), по вечерам, переделав дела, в окружении 6 детей, они пели песни про Байкал. Тогда не было принято в среде ремесленников тратить свободное время и деньги на такие поездки.
   Они пели: "Славное море, священный Байкал..." и видели его в своём воображении таким, каким могли.
  
   Я любуюсь Байкалом и немного завидую их строгой и трудной жизни, в которой было главное - семья, дом, взаимная любовь...Но надо пользоваться тем, что есть.
  
   Наконец все поднялись без всякого удовольствия и потащились за Глебом. Неужели я, когда стану старше и немощней, буду вот так сбивать группе темп, высказывать свои претензии? Говорят, Люся даже ругала Глеба матом. Но он же не просил её идти, а наоборот, отговаривал!
  
   Был привал у торфяного бочага. Люди пили из него воду и доедали сухари, но я не могла - живот болел. Стёпа дал мне активированный уголь и я проглотила таблетку. Ещё он положил в свой рюкзак мой тёплый жилет и обещал подарить мне слайд с видом на два залива.
  
   Люся по-прежнему чувствовала себя плохо и ругалась. Думаю, что нет ничего удивительного, что Глеб начал волноваться и сбиваться с тропы. Стланик был нам по пояс, иногда в рост человека. Мы шли, проваливаясь в него, падая и царапаясь, разобщёнными группами и иногда теряя друг друга, а главное Глеба из вида. Он шёл по-прежнему быстро, не оборачиваясь. Было около пяти вечера.
  
   Я предложила поставить Люсю за Глебом, как самую слабую, за ней - Таню с 10-летним сыном Мишей, и каждому помнить, кто за ним и кто после него. Я повела Люсю под руку, как в падепатинере. Она вся была мокрая от пота и мелко дрожала. Вдруг спросила: "А когда мы будем отдыхать?" Я, с трудом сдерживая злобу, ответила: "Мы идём три минуты".
  
   Как-то вышло, что я голосом, довольно громким, останавливала Глеба, отсчитывала минуты привалов и ходьбы между привалами и всё ждала, что мне кто-нибудь скажет: "А ты что тут раскомандовалась, кто ты такая?" Но никто не говорил.
  
   Несколько человек тихо оттесняли нас с Люсей: Тома со Светой, Зоя...Глеб спешил, потому что солнце садилось. Мы вышли на скальный гребень. Я видела его издали и подумала, что туда может запилить только новичок, что вряд ли нас поведут туда, что там, наверно, жутко, но интересно.
  
   В отдельных местах были курумы, следы камнепадов, до самого низа без стланика. Гребень театрально освещался заходящим солнцем. Издали он выглядел голым и отвесным. На последней остановке перед гребнем одела на себя всё тёплое, кроме фиолетового свитера.
  
   На скале у тура развевался серо-зелёный шёлковый флаг. Кто-то издалека кричал нам вдогонку или не нам - мы не могли понять.Глеб не стал писать записку и класть в тур - не до того. У тура стояла аккуратная палатка и из неё торчали две ноги в вибрамах. Мне тут же представилось, что в палатке больной, и его напарник зовёт нас на помощь.
  
   Люся предложила: "А давайте там переночуем!"
  
   Будить лежащего в палатке мы не стали и побежали дальше. Начался гребень. Солнце зашло, но небо было ясным и белые камни гребня были видны хорошо.
  
   Бывший горный турист Владик, человек лет 50-ти с лицом римского патриция и светло-голубыми пристальными глазами бабника, напомнил, что по скалам надо ходить лицом к скале с опорой на три точки - две руки и одна нога, а другой делать шаг. Я ведь знала, а забыла.
  
   Жена Владика, бывшая альпинистка Лена, несла на руках Цыгана. Таня, мама Миши, рассказывала, что передавала Мишу с рук на руки Славе: "Слав, держи!". Слава безропотно держал. Миша не трусил. Но всё это происходило сзади. Я ведь не совсем бескорыстно шла в головке и вела Люсю. Правда, Люся предпочла Лену, которая не была на неё так зла.
  
   Мне ещё с утра не нравились разрывы в группе, а потеряться в стланике в темноте на скалах - это потеряться наверняка. Наконец совсем стемнело, а Глеб окончательно запутался. Лена потребовала, чтобы группа встала на холодную ночёвку. Я была в отчаянии - знала бы, взяла всю тёплую одежду, - но виду не подавала. Мне ещё никогда не удавалось достаточно закалиться.
  
   Я одела на себя всё, что было, завернулась в плёнку и села на рюкзак Глеба без разрешения. Владик разжигал костёр в естественном камине между скал. Таня Ионова возразила, что этого делать нельзя - выгорит лес, и мы с ним. Сказала она это тихо, а я громко стала возмущаться.
  
   Однажды на Алтае мы целый день шли по выгоревшему кедровому лесу. Никто его, наверно, не тушил, потух, когда иссяк огонь. Наверно, нам повезло тогда, потому что мы в грозу ночевали рядом с этим кедрачом. Туда можно было бежать в случае пожара от молнии, так как гореть там было нечему, наверно. Тот лес-пепелище был зловеще живописен, остовы деревьев предельно выразительны, как скелеты в движении.
  
   Уже порядком охладившиеся туристы, да ещё без тёплых вещей, непочтительно кричали мне, что я не знаю законов физики, и даже вежливая Саша танцорка посоветовала мне помолчать до завтра, а Люда с Надей заявили, что я прочла слишком много газет, и это у меня от них. Кто-то за спиной сказал, что стланик вообще не горит.
  
   У меня было такое ощущение, что если я не буду греться у костра, то пожара не будет, и я стойко продолжала сидеть на рюкзаке Глеба, завернувшись в плёнку.
  
   Погода нам благоприятствовала. Небо было чистым, звёзды - огромными, чёткими. Луны ещё не было и говорили, что её не будет - она была днём. Я действительно видела её днём бледной тенью. Так что луну не ждали. За моей спиной, с наветренной стороны гребня, в стланике укладывались спать: Яковенки, Зоя, Люся... Я было сунулась туда, но чуть не наступила Зое на голову и вернулась на рюкзак. Укладывались они прямо на стланик. Надо признать - жировая прослойка у них была.
  
   Но это испытание не для меня. Завидно. Я решилась перейти к костру и одна из самых добрых женщин в нашей группе Лена подвинулась. Села между ней и Людой. Люда сказала несколько добрых слов, которых я от неё не ожидала. От неожиданности у меня пошли слёзы носом и я несколько раз высмаркивалась, надеясь, что это не заметно.
  
   Все сидели в обнимку спиной к костру на лапнике. В лицо дул ветер, но он не мог совсем не дуть на высоте 1800м ночью. Скоро я согрелась. Некоторые кемарили, но мне не удалось. Слева от меня оказалась Таня Ионова и я рассказала ей, как ночью одна скакала на коне по Тянь-Шаню. Я надеялась, что будет смешно, а Таня сказала, что это страшно и грустно.
  
   Потом рассказала, как на Двойном перевале в Фанах нас застал снегопад. Потом жаловалась, что никак не могу закалиться - каждый день принимаю холодный душ и всё равно простужаюсь. Особенно простужалась, когда занималась в горной школе, чтобы пойти на Эльбрус.
  
   Потом извинилась перед Сашей, что не могу называть её на Вы - молода. Вот бывших школьников, которых обучала на курсах операторов ЭВМ, могла, и они были довольны.
  
   Люда Яковенко говорила, что сквозь сон слышала мой голос всю ночь. Да и как можно было спать в таком холоде? Луна всё-таки взошла, примерно в час ночи, и я надеялась, что мы пойдём, но не пошли. Луна постепенно выплывала у нас из-за спины, а тень от нашего гребня уползала нам под ноги. Гора напротив, через лощину, всё больше освещалась.
  
   Красиво падали звёзды и мы загадывали желания. Кто-то плакался, что не летит НЛО и не хочет нас спасать. Другие утверждали, что НЛО висит вон над той горой, да приближаться не хочет.
  
   На том берегу залива, в Усть-Баргузине, горело электричество и им тоже было не до нас - наш костёр светил слишком слабо. Я печалилась, что не попаду в дацан и Селенгинск, место ссылки декабристов. Саша тоже тихонько и пристойно жаловалась на судьбу: "Досадно..."
  
   Несколько дней назад я слышала в разговоре, что Слава-молодой назвал Сашу жидовкой. Я сама не присутствовала при этом, больше никто в группе ничего не говорил. Мне было больно за Славу-молодого. Во всём остальном он был просто богатырь из сказки. Саша вела всегда себя как очень воспитанная девушка, держалась скромно, и в этой не подчёркнутой скромности мне теперь мерещилась отстранённость.
  
   Саша влезла вначале на вершину скалы над камином, на самый ветродуй, и сидела там. Ей кричали, чтобы слезала, что если уснёт, то свалится в костёр, но она продолжала сидеть там, сжавшись в комочек. Потом уж спустилась и села рядом со мной, и я заключила её в свои объятия, скорее холодные, чем горячие. Вообще народ слева и справа от меня менялся, а я как села на лапник у костра, так и не отходила. Отошла на секунду - тут же затряслась от холода. Лена ушла, попросив у меня в сумке полиэтиленовую накидку. При этом она вытряхнула у меня из сумки активированный уголь, но мне его нашли, когда рассвело.
  
   Потом Саша куда-то подевалась и появилась Вера, которая хорошо читала молитвы при лазании по скалам.
  
   Вера - молоденькая пикантная вдова, одетая модно и спортивно, но не спортивная. Всегда в макияже, по-кошачьи грациозная, взгляд слегка расфокусирован, лицо немного припухшее, ухоженное, в чертах есть что-то слегка восточное, но кожа и волосы светлые.
  
   Сидела на коленях у Владислава, потом у Стёпы-сопровождающего. С удивительной лёгкостью это проделывала и легко засыпала.
  
   Обернувшись однажды на лежащего у костра Глеба, увидела, что он не спит, и спросила, как мне кажется, ненужное: "Ты что, плачешь?"
  
   Я его однажды не лучше спросила: "Инструктор по туризму - твоя основная специальность?"
   "Я - инженер-электрик".
  
   Вера рассказывала, что у неё было предчувствие, что в поездке на Байкал что-то случится. У неё уже однажды было такое предчувствие, когда они катались на машинах вблизи Нескучного сада и Лужников, она поругалась со своим парнем и выскочила в темень. Шла по парку ночью одна. Наткнулась на киномассовку. Ей дали горячего чая и утром довезли до метро. Но не поверили, что она - не поклонница режиссёра, снимавшего фильм. Приглашали приходить ещё.
  
   Луна с царственной неторопливостью выходила из-за гребня. Она словно хотела помочь, чем могла. Тень от гребня сжималась и уползала вниз. Свет луны был ласков и убаюкивал, хотя она была старой, на ущербе.
  
   Для владеющего словом наша ночёвка на гребне - драгоценная находка. Затаившие дыхание горы бережно окружали нас, звёзды и луна старались вовсю, ветер наступал на горло собственной песне. Ни дождя, ни измороси, ни тумана. Смирный, как домашний котёнок, Баргузинский залив тихонько лежал у наших ног, боясь вспугнуть.
  
   Огни Усть-Баргузина дрожали в заливе. Каждый перед лицом этих звёзд, гор, ветра и Байкала задумывался и поверял себя вечностью. А кто переставал задумываться, тот трепался - вроде меня. Сколько разговоров можно здесь было подслушать! Сколько вызревало конфликтов!
  
   Иногда потом, сидя в автобусе по дороге в Улан-Удэ, дацан, Селенгинск или аэропорт, я думала, что в силах передать это настроение, развить этот сюжет, сделать из него что-то путное, но это было от быстрой езды, которую я люблю, как все русские.
  
   В стланике послышалось шевеление и голос Зои попросил всех уйти от костра - будут отогреваться те, кто в стланике спал. Тут Владислав сделал без лишних слов ещё костёр среди камней - так быстро, что я даже не успела испугаться. Миша, спавший на рюкзаке Глеба, вместе с мамой и Славой вошли в круг у нашего костра и остались внутри. Слава и Таня сидели, держа Мишу на коленях. Правда, они сильно вертелись, чтобы не зажариться.
  
   С четырёх часов небо стало голубеть и время потекло быстрее. В шесть совсем рассвело. Разбудили Глеба, но он был так подавлен, что не мог найти тропу. Её нашёл Владислав.
  
   Тот был в ударе, но вдруг захотел по другой тропе сойти с гребня и резко уйти вниз - тропа была так крута, что больше походила на след камнепада. За ним, говорят, увязалась Вера. Лена, жена Владислава, видя это, высказала предположение, что Владислав Веру звал.
  
   Потом он отрицал это, да и я думаю, что Вера была ему ни к чему. Вера, собственно, осталась у костра, утверждая, что лучше она умрёт здесь, чем сделает шаг по гребню. Те, кому она это заявила, были усталы и раздражены и бросили её там. Но кто-то заметил, что её нет, а Володя Яковенко спросил, в чём дело.
  
   Я предположила, что это мистические настроения, которые преследовали её всю ночь. Володя сказал, что мы никуда не пойдём, пока Вера не придёт к нам. Тогда я заметила, что она устремилась вниз за Владиславом. Криком вернули её и поставили в строй.
  
   Дотащились до обзорной площадки. Оттуда открывался вид на два залива и тайгу. Глеб заявил, что пойдёт теперь последним с самыми слабыми, а мы можем спускаться в любом темпе.
  
   Тропа была каменистой и неуютной, потом лучше, потом появилась маркировка на стволах. За деревьями заиграл бликами Байкал и я вышла на дорогу. На дороге встретила Славу-рыбака с водой для Люси. Затем увидела Славу-молодого. Тот полез в палатку спать даже не умывшись.
  
   Я спросила у дежурных, есть ли кипячёная вода. Выпила несколько кружек компота - дежурные волновались, что не всем хватит. Мне казалось, что это не проблема - накипятить на костре воды и разбавить до нужного количества порций. Я не пила сутки и могла себе позволить некоторый эгоизм.
  
   Саша-танцорка и Владислав сидели за столом и тоже пили компот. Владислав ругал Глеба. Я заявила, что если они напишут на него жалобу, то я напишу благодарность.
  
   "За что?", - изумился он.
  
   Я не стала говорить всё, что думала по этому поводу - мне надо было прожить с ними ещё несколько дней, а Глеб у нас всё равно был мальчиком для битья и был в стороне.
  
   Никто на плато никого не звал. Глеб предупреждал, что будет трудно, а Зою лично просил не ходить. Разве в состоянии парень, пусть молодой и сильный, протащить на плато и спустить с него 20 неспортивных старушек? Я благодарна ему за то, что он не вернул нас обратно и не перешёл на запасной вариант. Даже с ночёвкой поход на плато был изюминкой маршрута. А потерял Глеб тропу потому, что его, наверно, женщины не так часто ругали матом.
  
   Всего этого я не сказала. Мой конформизм, возможно, даст мне 2-3 чёрно-белые фотографии у дацана и в Селенгинске, сделанные Люсей, и её совершенно без изъянов симпатию ко мне.
  
   Я ответила Владиславу, что плохо соображаю сейчас и может быть говорю что-нибудь не то. Он обрадовался такому ответу. Светило солнце, сквозь листву у стоянки сверкал залив, на костре кипел чай. Мы сидели за столом на лавках усталые, как после хорошо сделанной работы.
  
   Вымывшись в заливе, я ушла в палатку спать поверх спальника - было жарко, но гнуса не было, комаров и мух тоже. Дежурные сказали, что их не было и вчера. Вечером нас ждали, даже стояли с хлебом -солью. В темноте несколько раз выходили к нам навстречу. Волновались.
  
   Галя из нашей палатки спала одна и ей было холодно. Когда скипел чай, я вышла из палатки, напилась и снова уснула.
  
   Пришли все. Люся с восторгом рассказывала, как увидела воду, а потом человека - Славу-рыбака, который эту воду нёс. Владислав извинился перед Глебом, что ушёл от группы. Он сделал это около моей палатки. Сели обедать. Но я не ела ничего, кроме каши. Запила чаем с сухарями и приняла активированный уголь. Ещё поспали, и в 17час Глеб назначил переезд на новую стоянку - договорился с шофёром.
  
   МОНАХОВО. ЧИВЫРКУЙСКИЙ ЗАЛИВ
  
   Шофёр приехал в 8-ом часу. Я вышивала, перечитав все газеты. Ехать в кузове было тесно - со всех сторон меня сжали Яковенки. Володя рассказывал, как он ехал в вагоне с быками. Шоссе было с ухабами. Лена, жена Владислава, сидела на рюкзаке, который стоял на моей ноге.
  
   Володя Яковенко на плато потерял свои часы.
  
   На этот раз пришлось немного пройтись с рюкзаком - меньше километра. Место для стоянки на первый взгляд поражало красотой. Мы подошли к нему по дороге, по которой шастали легковушки.
  
   Прямо перед нами был великолепный песчаный пляж. Кто-то сказал, что на песке холодно спать. Правда, часть его была занята большой лужей, в которой валялись рыбьи внутренности, куски кирпичей и части мотора. Слева высился скальный берег, обрывающийся к Байкалу. Обрыв этот был живописен до театральности. Внизу его был камин из скал.
  
   Поверху бродили козы - пощипывали чахлую травку. Между валунами высились отдельные деревья. Каждое из них словно кичилось достигнутой высотой. К сожалению, камин, как и думалось, был использован под помойку. Рядом с ним в груде камней был оборудован очаг.
  
   Под обрывом вдоль берега продолжалась узкая полоска пляжа. Справа от нашего места стоянки у лужи размещалось бывшее зимовье без окон и дверей, но с целой крышей. Здесь же стояли два катера.
  
   Справа от них - палатки другой группы, инструктор которой, Володя, кажется дружил с Глебом. Мы с ними встретились на плато. Группа готовила на своём кострище ужин. Ещё правее была какая-то избушка, а дальше, на втором плане, за изгибом залива красовался большой уютный дом. Из трубы валил дым. Хотелось есть.
  
   Владислав как-то без вдохновения помог нам натянуть палатку. Мы оказались рядом с палатками Глеба и Лиды со Володей-стариком. С Глебом в палатке жили Надя и Слава-молодой.
  
   Слава наменял на тушёнку омуля и засолил. Стёпа-сопровождающий за тушёнку принёс ящик окуня. Чистили все - всё равно темнело, да и хотелось научиться чистить рыбу - дома не чищу почти. Было много походных хитростей при приготовлении рыбы.
  
   Место, где мы остановились, называлось Монахово. Здесь была церковь, но её разрушили. Мимо нашего лагеря словно шоссе проходило: легковушки, грузовики и даже военные. Все они ехали к пристани и обратно. Так что воздух был так себе. Но вид на залив был прекрасен...
  
   Над ним носились чайки, по нему скользили моторки, а противоположный берег был голубым и призрачным.
  
   Мы оказались на берегу Чивыркуйского залива.
  
   Рыбу кончили чистить в темноте. Я, кажется, поела хлеба с киселём и пошла спать. Было вовсе не холодно от песка. Стёпа-сопровождающий договорился, чтобы в бухту Змеёвую нас повезли не в 7час, а в 9.
  
   БУХТА ЗМЕЁВАЯ
  
   Утро было ослепительным. Я впервые выспалась после многих дней. Завтракала киселём и хлебом (не забывая активированный уголь). Хотелось в лес за грибами и ягодами, но в лесу, говорят, было много змей. Тома и Света видели раздавленную грузовиком змею по дороге в туалет. Туалет стоял в полукилометре от стоянки и для похода туда собирались группами.
  
   На катере уселась на носу, с Людой Яковенко. Глеб остался стеречь лагерь. С ним - Слава - рыбак.
  
   Глеба продолжали обвинять во всём на свете и всё ждали от него покаяния. Он сидел на берегу - зажатый, отчуждённый. Я помахала ему рукой - он заулыбался, тоже махнул. На минуту оттаял.
  
   Красота левого берега захватила нас - правый лежал голубой дымкой. Пласты обрыва живописно слоились, потом ушли куда-то в тайгу и на низком берегу возник посёлок.
  
   Люду Яковенко возмущало, что всё в посёлке было сляпано кое-как, на скорую руку, без краски, без резьбы, без садов и цветников. Я обратила её внимание на поленницы дров - вот на что уходит их время, когда они трезвые. Всё вокруг было сделано из дерева. Всё было мрачновато и неуклюже.
  
   Надо всем этим плыли огромные ключевые облака. Одно из них напоминало голову екатерининского вельможи в пышном парике и со скабрезной старческой улыбкой. Вислый нос, маленькие глазки с несколькими рядами мешочков под ними, двойной подбородок...Глаза его стали закрываться, а подбородок отвисать, нос отпал...
  
   Стёпа-сопровождающий случайно узнал от Лены, что она владеет французским - её научил её муж Владислав. Вся семья владеет, но лучше, если об этом в группе знать не будут.
  
   Стало холодно от ветра. Я натянула тёплое из сумки. Катер высадил нас в бухте Змеёвой и должен был за нами приплыть в 19час. Из-за гор наплывали тучи, но пока проплывали мимо. Было не жарко.
  
   Люда уже влезла с ногами в термальную лужу, в которой стоял какой-то мужик. Лужа была сульфидная. Я тоже влезла. Ощущение приятное - ласкающая теплота. Пробыла минуту. Потом узнала, что сначала надо было искупаться в заливе и потом лезть в лужу, а не наоборот. В другой луже, за деревянным забором, сидел по шею в горячей воде какой-то мужчина в трусах. Кто-то из наших тоже полез. Я не люблю лечиться, особенно без врача.
  
   На берегу стояла семья: муж, жена и дочка. Они путешествовали дикарями. У них был аккуратный, собранный вид - все с рюкзаками, уверенные и ловкие. У женщины был рюкзак, сшитый по той же схеме, что и мой, но из другого материала. Они ушли на наших глазах по тропе вверх и скрылись в лесу, соединившись ещё с одной семьёй. Нехорошо завидовать.
  
   Я поднялась по тропе и легла на одеяле Тани Ионовой. Солнце палило, и погромыхивало за горой, откуда шли и шли тучи. Зоя осталась на пляже. Я читала в тени Коран, вырезанный из "Звезды Востока", купленной в аэропорту Улан-Удэ. Не весь он там был, конечно, а начало. Читать было интересно.
  
   В тени от ветра было холодно, пришлось переползти в полутень. Пришли Яковенки и Лена с Владиславом. Лена всё порывалась пойти и принять ещё одну горячую ванну - ей там очень понравилось, исчезла боль в суставах. Мы хором её останавливали, потому что началось с того, что она лежала после ванны пластом с жутким сердцебиением. Но на неё что-то накатило, она всё порывалась встать и пойти к этой бочажине, крича: "Ну и пусть я там лучше умру, а вдруг вылечусь!"
  
   Но у неё не было сил встать и, наконец, она уснула. Стёпа-сопровождающий и Яковнки отправились по тропе на прогулку. Я было увязалась за ними, но в шлёпанцах было неудобно - круто и каменисто. И вообще мне хотелось посидеть наедине с природой, в тишине, и почитать Коран.
  
   Пока все здесь толпились, я вышивала на ткани типа сафари автограф Мысловского, который вместе с Балыбердиным первым из советских альпинистов поднялся на Эверест. Я была на встрече с ним в Географическом обществе, куда меня пригласил руководитель походов выходного дня от Московского клуба туристов Морозов, и взяла у Мысловского автограф. Вышивку эту я собиралась пришить на рюкзак или штормовку. Оставалось немного.
  
   А потом я собиралась приступить к ламаистскому рисунку, купленному в "Союзпечати" гостиницы "Баргузин" в Улан-Удэ. Этот рисунок синими контурами на белой ткани изображает лошадь с лотосом на спине и 4 священных животных по углам. Ещё есть надпись на санскрите. Никто не мог мне объяснить смысл рисунка и прочесть надпись. Я всегда беру в руки вышивку, когда не могу писать или читать.
  
   Меня поражает ежедневная потребность людей непрерывно говорить, иногда без всякой необходимости, просто чтобы заполнить тишину. Если слов не находится, то включить радио или ТВ, чтобы громыхало. Неужели они не слышат в себе внутренней музыки? Или пытаются её заглушить?
  
   Я люблю людей, хотя допускаю, что не общительна как сыч. Но я же вижу, что группа относится ко мне с симпатией, даже не знаю почему. Но мне просто необходимо каждый день немного побыть одной, отдаться внутреннему потоку не то что мыслей, а смутных образов и чувств, не связанных логикой, необходимостью, принуждением. Мне хорошо наедине с собой, если, конечно, это не продолжается дольше нескольких часов.
  
   Я читала Коран, любовалась облаками и голубизной бухты. Погода сменила гнев на милость. К тому времени, когда компания в восторге вернулась с прогулки, я уже успела слегка соскучиться по ним.
  
   Спустились на пляж к обеду. Я ела кисель с хлебом, остальные - рыбу, пожаренную вчера.
  
   Ещё посидела на Танином одеяле с вышивкой, участвуя в общем трёпе. Было интересно поговорить с Володей Яковенко. Он заявил, что он - атеист, и произнёс продуманную речь в защиту атеизма. Как-то всё, что он говорил, было логично и неожиданно - точно не помню слова. Я не стала спорить с ним - он умнее. Меня поразило то, что он заявил: "Вера - признак слабости". На мой взгляд, вера не поддаётся логическому анализу.
  
   Я заявила, что всю жизнь страдала от недостатка веры. Имела в виду доверие влюблённой женщины к мужчине.
  
   Он: "Сомнения - большая сила". Я чувствовала за его сдержанностью и глубоким голосом силу духа и способность мыслить, а так как моё сомнение простирается и на мои способности, то не продолжила дискуссию. Вот достойная задача - обратить такого вот Володю в веру! Считаю себя православной женщиной, но обращать людей в веру мне не по силам, наверно.
  
   Володя рассказывал, как в молодости в конце сезона в альплагере была специальная группа, ответственная за уничтожение продуктов. Они весь день сидели и ели тушёнку, сгущёнку, конфеты, печенье и шоколад, так как тащить это вниз было бессмысленно.
  
   Вообще пара Яковенко сразу привлекает. Она - с седой короткой стрижкой, волосы прямые и густые, причёсаны просто. Глаза круглые, весёлые. Чувствуется характер добрый и деятельный. Носик маленький, задорный. Рот маленький и решительный. Глаза голубовато-серые. Голос певучий, но хрипловатый. В нём ласка сильной женщины. Движения ловкие и спокойные. Фигура слегка полновата- две взрослые дочери, зарабатывает хорошо, от мужа никаких огорчений и кулинарка отличная. В тон волосам и глазам - серебристые висячие серьги. Одета в блузон "а ля рюс" из Японии - кокетка из ярко-синих лоскутков, основа чёрная.
  
   Володя - с фигурой действующего спортсмена. Я: "Приятно пробежаться трусцой наедине с собственными мыслями". Он: "А если мыслей нет?". У него ясные карие глаза юноши, черты лица прекрасной лепки (нос, подбородок, надбровные дуги). В красивом глубоком баритоне - не то усталость, не то печаль. Но чуть-чуть. С годами в нём, наверно, появится старость - в первом из всего Володи - в голосе.
  
   В Люде, по их общему мнению, больше характера и быстрее реакция. Но талантливы, несомненно, оба - это просто видно за версту. Она - не помню, как точно называется, специалист по ядам. Он - физик твёрдого тела. Оба остепенены. Оба ездят в командировки в страны соцлагеря.
  
   Она - коренная москвичка, он - из казачьей станицы Ставрополья, кажется, Цимлянской. Детство провёл в Волгограде, очень любит этот город и тепло. Поэтому они с Людой отдыхают обычно на юге, но дикарями в палатке. А раньше со знакомыми были на Кавказе и Тянь-Шане.
  
   Откуда-то снизу кто-то прокричал, что приближается наш катер. Мы видели сквозь ветви какой-то катер, но казалось, что нашему рано. Внизу стояли две яхты - маленькие, изящные, а рядом с ними - нарядные фигуры с мужественными лицами, изображавшими грусть по поводу несостоявшегося знакомства. Знаем мы эти грустные фигуры.
  
   Когда катер подошёл, им пришлось держать яхты двумя руками.
  
   На катере мне вспомнилось лицо Глеба - как он сразу заулыбался и махнул рукой, когда я помахала ему с катера. Накануне, когда укладывались спать, я громко заявила, что никакой вины за Глебом не вижу, а у костра за ужином - что на его месте вела бы себя с группой жёстче, так как люблю порядок.
  
   Соседки по палатке спросили, уж не влюбилась ли я в него, на что я резонно ответила, что он мне в сыновья годится. (между нами 17 лет разницы), но вообще ничего такого ужасного, что вы все в нём видите, я не вижу. Не люблю инструкторов, которые пьют, курят, сквернословят и пристают к женщинам. Когда ехали сюда, боялась, что попадётся инструктор - пьяница.
  
   Возможно, Глеб слышал это. Он удивительно похож на моего дядю в молодости (он был красив, только нос длинный) и Володю Морозова, руководителя походов выходного дня (никогда не был красив, но что-то общее в поведении).
  
   А у Лиды с Володей-стариком ссора. Держатся отдельно. Мне жалко её. Она очень миленькая, вся из 60-ых, такая Белла Ахмадулина, но моложе. Шея Нефертити, глаза живые. Хвостик тёмных волос, худенькая и подвижная.
  
   Он ленив, высок, аморфен, вислая старческая губа и вислые седые волосы на бровях. В первые дни всё время целовались и обнимались. Не люблю конфликтов в отпуске. Жалко Лиду. Об этом тоже говорили в палатке, а их палатка стояла рядом.
  
   Добрались обратно быстро, так как не заходили в посёлок. На берегу нас встречал Глеб. В нём всё было другое - он был улыбчив, приветлив, - отдохнул от нас, что ли?
  
   У рулевого нашего было мужественное лицо настоящего моряка и большие серые глаза с какой-то пронзительной затаённой мыслью. Как выяснилось позже, он был просто пьян.
  
   Дело в том, что место, на котором обычно вставал у берега наш катер, было занято другим катером, а наш рулевой этого не осознал и врезался в этот другой катер, правда, на самом малом ходу. Мы, конечно, этого не ожидали, и по дыбящейся палубе отправилась к тому краю, который выше, изысканно улыбаясь змеящейся улыбкой, как, наверно, улыбаются на раутах.
  
   С того катера летел мат. Потом они закричали: "Руки, руки!" Это мы держались за поручни, а наш славный рулевой отошёл от берега и опять врезался в их катер - привык он вставать на то место, и всё тут. Нам повезло - руки нам могло покалечить, так как их и наш борта были вплотную друг к другу. Одна девушка показала мне ладонь изнутри - на ней была ссадинка.
  
   С катера спустили сходни и я стала спускаться в шлёпанцах и с сумкой в руках. Глеб каждой туристке подавал руку и просто сиял по какой-то причине, о которой мы могли только догадываться. Он подал мне руку, взял сумку и с силой перекинул меня со сходен на песок. В сочетании с моим прыжком получилось как в балете. Вероятно, он хотел показать, какой он сильный и взрослый. У него приятное пожатие руки - она сухая и тёплая, общее впечатление доброты.
  
   Таня, мама Миши, обнаружила у очага сваренную уху. Мы с ней как раз с ужина заступали на дежурство. Радости не было предела! Накануне за спиной слышала разговор. Зоя кричала: "Я вам Наташу дам, ладно?". "Интересно", - подумала я, -"кому и зачем она может меня дать и почему? Что я, крепостная, что ли?" Оказывается, на дежурство.
  
   Женщины разохались - они вообразили, что уху сварил Глеб, чтобы замолить грехи. Все они продолжали ждать от него покаяния. Лена сказала, что дежурные должны Глеба за это целовать. Глеб стоял у костра и молча улыбался. Лена схватила меня и потащила целовать Глеба. Я увернулась и пододвинула её к Глебу вплотную - целуйте. Возможно, мне не следовало этого делать.
  
   Глеб пересел на камень и продолжал всё так же загадочно улыбаться. Выяснилось, что уху сварил Слава, а сам он ещё где-то ловит рыбу.
  
   Инструктора всегда окружены женщинами и девчонками, и вряд ли это хорошо для них, хотя, возможно, приятно. 5-7 дней - и другая группа. Человек только привыкнет к предыдущей, не то что влюбится обязательно, но просто почувствует симпатию, и снова - прощанья, встречи, взгляды, улыбки, характеры. Он один остаётся на вокзале-маскараде, как билетный кассир. И ещё мне инструктора напоминают тех собак, что, как правило, сопровождают группу на маршруте.
  
   Соседки по палатке мне доложили, что вечером перед отъездом из Максимихи Глеб сидел на скамейке на берегу в обнимку с девушкой. А мне всё-таки хотелось прислать ему слайд о нашем походе на плато. Втемяшилось в головку. Соседки ещё доложили, что слышали, как кто-то у него спросил: "Ну как, будешь брать адрес у той москвички?"
  
   Возможно, это был развязный парень со спортивной фигурой и дерзкими голубыми глазами - вот уж типичный инструктор по внешности, который подошёл якобы для того, чтобы научить меня насаживать рыбу на палочку, чтобы консервной банкой с дырками легче было счищать чешую. Он подошёл для этого близко, сел на корточки напротив и оценивающим взглядом провёл по лицу и фигуре. Ушёл, выражая лицом удовольствие от увиденного.
  
   А может, про адрес спросил Володя, друг Глеба. Я подошла к Глебу, улучив момент, когда наших бабёнок в палатке не было, а кто был в его палатке - не знаю, но было тихо и снаружи, и внутри.
  
   Я сказала: "Я пришлю вам слайд до востребования, в Улан-Удэ, на главпочтамт, но фирма ничего не гарантирует". У меня был такой вид, словно я собиралась что-то украсть и всё время оглядывалась по сторонам.
  
   Он улыбнулся и сказал как всегда странно и тщательно выговаривая слова, словно ему мешали зубы или он в детстве был заикой, а потом вылечился: "Я не на улице живу, у меня адрес есть, я Вам его дам...".
  
   Мы пошли вдвоём к костру, он - в стороне от палаток, а я порассеянности на- тыкаясь на колышки. Но никто не выскочил и меня не обругал. Темнело. Приплыл Слава. Его поблагодарили и накормили его же ухой.
  
   Вечером, когда ложились спать, Глеб в своей палатке пел хорошие песни тихим взволнованным голосом.
  
   ДОЖДЬ, КОРАН И ЗИМОВЬЕ
  
   Утром все проснулись поздно. Когда я высунула лицо из палатки, на лицо мне упала одна, но тяжёлая капля. А за ней заморосило. Всё небо было безнадёжно серым, а песок- ещё сухим. Дождь только начинался. В такую погоду приятно залечь в хорошо натянутой палатке под тентом от дождя и спать. Если станет заливать пол - окопаться.
  
   Я понимаю, это абсурдно, но я считаю так, как древние славяне - если люди не любят друг друга, природа плачет.
  
   Таня, мать Миши, с которой я дежурила, сказала, что министр лесного хозяйства, который приезжал вчера на многих машинах, "трахнул" в лесу какую-нибудь женщину (лексикон её).
  
   Таня была у нас главной дежурной. С нами были ещё Вера, Оля и Юра-костровой. Дождь разошёлся вовсю. Юра долго разжигал костёр - всё отсырело. Из палаток никто на вылезал. Плёнку у костра не натянешь, и вскоре мы промокли до нитки. Разогрели уху и сварили кисель с чаем.
  
   Народ потянулся. Стёпа - сопровождающий был, как всегда, светел лицом. Он медик. Проверил наши позвоночники - уважительно, до талии. Сказал, что у меня всё нормально. Интересный он тип человека: слегка легкомысленный, добродушный, неглупый - идеальный сопровождающий.
  
   Внешне похож на фавна: невысокий, коренастый, с насмешливыми глазами из-под густых сивых бровей. Сивые и усы с бородой. Светловолосый. На вид крепкий и в Байкале купался, но не очень здоровый - то фурункул вскочит, то горло лечит керосином. Про горы поёт, но в горах не был. Мой ровесник, но на плато лез хуже. Изо рта пахнет - это когда он недалеко сидел в самолёте, когда летели в Улан-Удэ. Общее впечатление приятное. Увлекается буддизмом. Кажется, в разводе и имеет дочь. Хотел бы знать английский язык.
  
   Ещё с нами дежурила Вера - та, которая хорошо читала молитву на скалах. И ещё Оля - стройная девушка 19-ти лет, с волосами рыжевато-пшеничными и очень нежным личиком. Глаза, конечно, голубые, рот наивно приоткрыт. Рот и нос - как у хорошенькой резиновой куколки. Ноги такой же безупречной формы, как и у Саши-танцорки. Брови тоже рыжевато-пшеничные. Улыбка слегка равнодушная, зубы как на подбор. Кажется, она так флегматична потому, что ничего не воспринимает всерьёз. Наверно, это здорово привлекло к ней Глеба. Вечное соперничество между туристками утомляет инструктора, а тут - такая равнодушная лучезарность.
  
   Вот и теперь с Глебом было не всё в порядке. Их палатка спала, а нам надо было мыть котлы. Таня было двинулась в их сторону, но я остановила её, зная, что она будет сейчас орать. Из палатки откликнулась Надя. Через некоторое время она вышла. Я ещё раз ходила за ней и отнесла всем еду в палатку.
  
   Потом пришёл Слава и вознамерился отнести в палатку 5 кружек киселя , но из этого, конечно, ничего не вышло.Я ещё забыла сказать, что накануне вечером Слава-старый сделал стол и мы вдвоём мыли его кирпичом. Потом он из старых вёдер наделал крючков для костра.
  
   Наконец все поели. Таня заявила, что котлы будет мыть сама. Надо сказать, меня это заявление обрадовало - лезть в дождь в воду или мыть кое-как с камня и мочить ботинки не хотелось. Выяснилось это до окончания завтрака, который тянулся часа два.
  
   Таня стояла в ватнике и тоненьких трениках и пляжных голубых шлёпанцах из пластмассы с хризантемками впереди. Я посоветовала ей переобуться. Таня- добродушная толстушка, весёлая, работящая. Накануне сильно переживала, как отдежурит. Под заинтересованным взглядом Томы я успокаивала: "Ну что ты, Танюш, о чём ты говоришь..." И действительно. У неё семья, каждый день готовит, так уж не мне чета.
  
   Жутко было смотреть на Таню в ватнике по колено в бушующем Байкале, моющую котёл. Пока я сама не встала на камень, чтобы хоть после завтрака почистить зубы. Вода была тёплая, вчерашняя. Тома со Светой, видимо, чего-то не додежурили, так как крутились вокруг нас в своих роскошных одеяниях: белые брючки на безупречных фигурах, розовые теннисные туфли в вишнёвую полосочку, голубой анарак у одной, у другой - розовый. Всё хлопок. Тому знал на работе Саша. Туфли у них промокли - жалко смотреть.
  
   У меня вибрамы были не мокрые, а слегка отсыревшие, но внутренние носки - сухие. Тома работает журналисткой. Из культурной семьи с традициями, в 70-ые читали самиздат. Света не хочет быть журналисткой - у них все в семье биологи.
  
   Я, как всегда, высказала свою любимую мысль, что если нет яркой мечты, то лучше идти вслед за родственниками, можно у них поучиться профессии. И неожиданно получила по носу: "Да, если человек серенький, лучше идти по натоптанной колее".
  
   Я внутренне споткнулась, будто мне дали под дых. Подумаешь, яркое дарование! Про газопроводы пишет! Эх, Тома, если бы ты помнила, как воинственна и обидчива настоящая серость, ты была бы осторожнее. Но льщу себя надеждой, что в моей серости есть оттенки.
  
   Тут ещё однокурсник вспомнился. Он называл меня серой курочкой, возможно, за скверную одежду, и надеялся, что я полюблю его! Будто у меня нет гордости.
  
   Котлы были вымыты. На первое варился суп из пакетов, на второе решили потушить рыбу с картошкой, луком и перцем - для смелых это блюдо! Котлы огромные, огонь не прогреет их доверху при тушении. Чистили картошку, резали лук и рыбу. Свернули палатки и перенесли их с рюкзаками в старое зимовье, которое без окон и дверей, но с крышей.
  
   Там было сухо и уже сидела на лавке чужая группа. Я оставила рюкзак и пошла к костру. Первое наливали у костра и Люде Бакуменко это не понравилось. Второе отнесли в зимовье.
  
   Я съела первое, выпила чай и приняла активированный уголь. Таня опять вымыла котлы. Мы всё собрали, даже Людину прихватку, и отнесли в зимовье. Повезло нам с ним! Дождь не утихал. В одной половине нашей части зимовья развели костёр на песке, обложенный кирпичами, и сушили одежду. Развесили у окон палатки - и от сквозняка помогает, и палатки сохнут.
  
   Люда уговорила меня повесить штормовку в дверной проём, и я оказалась в оранжевой футболке. Тут вся группа стала хором ко мне приставать, чтобы я одела свитер. Я не хотела: неизвестно, где ночевать, если в мокрой палатке, то надо иметь для ночёвки несколько сухих вещей. Футболка на мне была хоть выжимай, из окон и дверей дуло.
  
   Таня Ионова полезла в свой рюкзак за свитером для меня. Люда - тоже. Пришлось одеть свитер, предварительно сняв футболку. Приятно одеть на мокрое тело шерстяную сухую вещь, но преждевременно. Вечером за нами должен был приехать грузовик, но доберётся ли при такой погоде...
  
   Таня тоже всё с себя сняла за сохнущей палаткой, повешенной у окна и вышла оттуда, завёрнутая в одеяло, как патриций в тогу. У сушильного костра жарились чьи-то кроссовки. Мишка поддерживал огонь. Я посушила футболку, тренировочные.
  
   Принялась читать у костра вслух Коран для всех. Народ слушал с любопытством. Больше всех заслушалась я. На мне были шорты и треники. В шортах была туалетная бумага в кармане. Она высохла в первую очередь и вспыхнула. Треники изрядно выгорели у пояса. Потом я осталась в купальнике и посушила шорты. Просушив всё это, одела, и мы с Людой Яковенко вдвоём просушили мою штормовку, предварительно хорошо её отжав.
  
   Беседы были интересные - с Людой и Володей Яковенко и Мишей. Дым от костра стоял такой, что всё зимовье умоляло костёр потушить. Но я досушивалась, а Миша подкладывал дрова. Под потолком было синё.
  
   Кто-то сказал, что потолок над костром прогибается и скоро обрушится.
  
   Шофёр не ехал. Вечерело. Глеб то уходил куда-то, то приходил. Дождь не кончался. Когда под зонтом в группе сопровождающих я шла в туалет, живописный домик с дымом из трубы опять привлёк наше внимание. Как там должно быть тепло и сухо! Как он красиво расположен!
  
   Вернулись. Отдала Юре зонт. В проёме окна стоял Глеб. Я спросила его, близко заглядывая в глаза: "У тебя что, не было права отказать кому-нибудь при подъёме на плато?"
  
   "У меня было право вернуть группу даже у самого выхода на плато", - ответил он гордо.
  
   В походах с инструктором иногда чувствуешь себя как одна из гимназисток с душкой- учителем танцев, общим любимцем. Или деревенская баба со священником или светская дама с модным доктором - нас много за сезон, а он один.
  
   Владислав спросил, не хочу ли я вымыть ведро. Ответила, что это моя мечта. Пошла к кострищу, не нашла ведро, вымыла ещё раз котёл. Потом Оля вымыла ведро. Таня переспросила ревниво - отмылся котёл? - Нет.
  
   ИЗБА РЫБАКА
  
   Глеб предложил нам идти ночевать в избу рыбака. Шли почти километр. Это была та самая избушка, которой я любовалась. По крылечку, через сени, все ввалились в избу и ухнули рюкзаки на одну большую деревянную кровать человек на 10, из досок. Остальные должны были спать на полу.
  
   Избу эту держал для рыбаков сторож. Он слышал, что мы промокли и озябли, и натопил печь. За столом сидело несколько мужчин. В стельку пьяные они не были, но от них пахло табаком и вином слегка. Слева от них был шкаф с непритязательной, неряшливо вымытой и кое-как поставленной посудой, рядом - печь, за печью была отгорожена комнатушка хозяина. Там было ещё бесприютнее. Были навалены на столе сучки, коренья, на полке стояли бутылки из-под вина с яркими наклейками. Глаз обычно ищет в избе икону, но её не было. В избу то вбегало, то выбегало из неё множество оживлённых собак.
  
   Мы с Людой Яковенко пробежались в лес и я впервые попробовала сырой рыжик. Он несколько напоминал по вкусу сердитый перец и годился в этой роли в какой-нибудь салат.
  
   Темнело. Дождь лил вовсю. Наши дежурные во дворе у костра готовили обед. Мне было жаль их. У печки на рюкзаках сидела молодая блондинистая пара из Новосибирска. Он - двухметровый, породистый, наверно, академик. Она - пухленькая, свеженькая, с естественными кудряшками на висках и затылке.
  
   Группа сохраняла мрачность на лицах, как и в зимовье. На всех физиономиях было написано одно и то же и совсем неинтересное: плохая погода. Люда Яковенко попросила меня спеть. И ушла готовить еду - помогать дежурным.
  
   Мне действительно хотелось петь: ночуем в сухости и тепле, под крышей и в том доме, в каком хотела. Я думала - начну, а там будем петь вместе. Я запела и здорово распелась - просто не могла остановиться. Справа от меня язвительно похохатывали - это были Надя с Людой. Но я старалась не обращать внимания. Остальные слушали хорошо.
  
   В избе не было электричества, ни читать, ни вышивать нельзя было - чего ж так сидеть?
  
   Ужин удался на славу. Дежурные с выражением лиц родителей перед Новым годом торжественно подмели, перенесли стол к полатям, придвинули лавки и поставили свечи в банках из-под консервов. На стол в живописных листьях лопуха был подан копчёный омуль, солёный омуль, таз со свежими огурчиками, противень с говяжьей тушёнкой с луком и котёл с молодой варёной картошкой. Мы сидели на полатях, и нам всё подавали.
  
   Всё было замечательно, только солёный омуль оказался сырым и немного протухшим, но копчёный был на высоте. К чаю со стола всё убрали и высыпали остатки конфет, сухарей, печенья с корицей.
  
   С хозяином расплатились потом продуктами - полный стол оставили. Потом проветрили и улеглись спать. За окном по-прежнему лило. У печки тихо разговаривали два мужика, но не курили. Было натоплено и с каждой минутой становилось всё более душно. Когда ложились, Лена посмеялась, что у меня такой огромный рюкзак, "а стали ложиться - под голову нечего положить". Я собиралась подложить полиэтиленовый пакет, а Лена запретила - вредно. Пришлось доставать почти чёрный и влажный вкладыш.
  
   От духоты Света, дочь Томы, застонала во сне. Я велела ей вылезти из спальника. Зоя разворчалась: "Бабки толстомясые! Духотища от вас!" Лена легла рядом валетом, подсунув ступни мне в лицо. Хорошо, что от них не пахло.
  
   Таня Ионова с Зоей оделись и вышли на улицу. Я посмотрела - остальные женщины лежали полуголые. Мужчины у печки тоже вышли на улицу. Меня беспокоили серьги - я забыла их снять и положить в косметичку. У них были сломаны застёжки. Всю ночь проверяла.
  
   Таня с Зоей вернулись и открыли дверь. Я заставила Свету влезть в спальник. Она заворчала спросонок, но подчинилась.
  
   Утром спали долго, встали помятые. Стали ждать попутки. Не знали даже, готовить ли завтрак - вдруг проедет? Но попутки всё не было, завтрак приготовили и съели. Дождь лил не переставая. Народ гулял под плёнками вдоль шоссе, а я сидела в избе и вышивала.
  
   Меня занимала личность хозяина - вернее, вызывала жалость. Он был не просто сутул, а как-то втянул голову в плечи, словно ему только что дали подзатыльник. Волосы длинные, грязные. Одет, как одеваются, живя в таких избах. Потом узнала, что он рассказывал группе о себе.
  
   Зовут его Василием. Родители: отец - поляк, мать - русская. Он с западной Украины, записан как украинец, художник. Была семья, работал на БАМе, развёлся. Живёт здесь один с апреля этого года (значит, ещё не зимовал, бедолага!). Народ пришлый его жалеет, угощает водочкой, и он не просыхает.
  
   Какой простор для романиста-чернушника! Отравленный Байкал, загаженные берега, замусоренные топляком. Вырубаемые и выжигаемые леса. Алкоголик-БАМовец, который мог бы отразить красоту Байкала, так как он художник. Но он в разлуке с семьёй, которая не вынесла БАМовского быта. Да ещё боли западной Украины. Да ещё собутыльники. Не хочу писать об этом. Пусть Байкал притворяется чистым славным морем, а Василий - художником, который всё почему-то никак не может начать работать.
  
   Ночью одна из тёток сказала про него: "Вот дурак, зачем натопил? Кто просил? Идиот!" Мне стало так обидно за Васю. Ведь он хотел как лучше. Пожалел нас, мокрых и просто не знал, что нас так много. Я стала думать спросонок, что ему подарить от себя. Продукты ему оставили, потому что не тащить же их в Москву. А мне хотелось отблагодарить за гостеприимство. Ложку расписную красную? Подарок лучшей подруги. Вышивки гладью по белому шёлку? Не поймёт зачем. (Я тогда ещё не знала, что он художник). И решила подарить ему миску. У меня дома ещё такая есть. Белая пластмассовая, хорошей формы. Сотрудники подарили комплект.
  
   Утром, почистив зубы с мостков (вода по-прежнему была тёплой, а дождь всё моросил), и съев завтрак (каша и море конфет), я тщательно вымыла миску и на крыльце встретила Ивана. Он шёл мимо. До этого я всегда видела его со спины. А тут протянула ему миску и увидела сине-серые, полусумасшедшие пропитые глаза и извиняющуюся улыбку. Очень загорелый, конечно.
  
   Я сказала: "Это моя походная миска. Я путешествую с ней 5 лет. Я решила подарить Вам её на счастье, в благодарность за ночлег". Он ответил потоком фраз, словно ждал этого момента: "Пишемся? Хотите приехать ещё? А Ваш адресок можно?"
  
   Мне стало неловко. Я вовсе не придавала такого значения посудине и даже почувствовала некоторую вину за всплеск эмоций, который вызвала. Однако обещала, что ещё приеду. Теперь будет ждать. Неудачно вышло.
  
   СНОВА МАКСИМИХА
  
   После завтрака Глеб встал на дороге в ожидании машины. Дождь моросил, но тише. Я вышивала, когда в избу набивался народ и читала детектив, когда он куда-то рассасывался.
  
   До этого я написала описание маршрута на плато, чтобы инструктор не просто говорил группе, что трудно, а мог опираться на цифры: крутизна склона, детали рельефа и т.д. Правда, до совсем дремучих тётенек это всё равно не дойдёт.
  
   Дала просмотреть Глебу. Он отредактировал, но сказал, что сейчас у них увольняется старший инструктор, а может и Глеб уйдёт, так что отдавать это описание некому.
  
   Камарилья Глеба восприняла мою деятельность как атаку на их права, похихикивала и переглядывалась. Они сидели у меня за спиной на полатях, резались в карты и иногда пели. Глеб показывал фокусы. Я сидела за столом и упрямо переписывала текст начисто - пошлю на турбазу "Максимиха" в следующем году. И с чего это Глеб вздумал, что я лично для него написала?
  
   После долгих дискуссий принялись готовить обед. Дождь почти кончился.
  
   Я гордо прошла мимо Глеба, который сидел на лавке на крыльце, и стала фотографировать избушку. Цветной плёнки оставалось мало, а у крыльца играли три милых молодых пса. Они так переплетались головами, что были похожи на трёхголового дракона, а глаза у них были кроткие, как у газелей. Ещё в доме жил котёнок, который всё время забирался на чердак и пищал.
  
   Я и Вера подсадили Мишу, чтобы он снял котёнка. Каждая держала его за одну ногу. Миша взял котёнка и задумался. "Ну, бросай", - сказала я. "Кого, Мишу?", - спросила Вера. "Да нет, котёнка. Делаем с ребёнком, что хотим, пока мать не видит". Все расхохотались. Котёнок обиделся.
  
   Наконец я переделала все дела и протянула к костру дымящиеся от сырости ботинки. Оказывается, они всё-таки были сырыми. Ноги охватило блаженное тепло. И тут мимо проехал грузовик.
  
   Все повыскакивали и начали льстиво улыбаться шофёру, и я тоже. У него было доброе лицо. Он выслушал Глеба про тушёнку, посмотрел на меня и согласился. Просто удивительно, как мы ничего не забыли в той избушке - собирались стремительно.
  
   Дорога была лесной, гористой. Мы стояли в кузове, держась за кабину и борта, и сияли. Нам встретился бригадир-бурят, отругал шофёра за технику безопасности и сам сел за руль.
  
   Сидела опять среди Яковенок, а левее бывший бригадир рыболовецкой бригады рассказывал про писателя Жигжитова (у него училась жена бригадира), про брата, заброшенного бурей на остров на Байкале и прожившего там без пищи 5 дней, про Монахово (было село). Люда дала конфетку его сыну, такому же сине-сероглазому.
  
   В одном месте мальчик вылез по нужде, а его отец и оба шофёра (другой - молодой, с тёмными кудрями и в болотных сапогах) бросились бежать к кедрачу. Мы думали, что они хотят нарвать себе орехов, а они нарвали нам и раздали. Свежий кедровый орех очень нежен на вкус. Но большинство туристов сохраняет шишки в стенках как сувенир.
  
   Глеб на плато стёр ноги, а мы не знали. Пил только чай после плато, не ел. Говорил, что больше не пойдёт с москвичами.
  
  
   СНОВА ОЗ. МЫЛЬНОЕ
  
   Мы высадились из машины у оз. Мыльное, где у нас была первая стоянка.
   Саша-директор был выслан вперёд, чтобы тоже ловить машину. Он их конечно, не ловил, а купался в Мыльном озере рядом с нашим автобусом. Погода вдруг установилась великолепная - синее -синее небо, разноцветный мох мозаикой, с ягодами и грибами, синее озеро и синий Байкал.
   Бригадир рыбаков тоже ехал с сыном на переправу.
  
   Они с сыном в качестве гостинца везли туда рыбу в вонючем мешке. Он живёт в Улан-Удэ, но хочет переехать в родное село: "Там все свои и милиции нет". Говорил, что в этом году беспокойны медведи - приходят в село, безобразничают.
   У парома Люда Яковенко сокрушалась, что не поблагодарила кудрявого шофёра, который подбросил нас до Мыльного озера. Потом я увидела его, показала ей и она поблагодарила.
  
   Шофёр нашего автобуса тоже был личность. У него была внешность человека с характером: короткий толстый нос, крупный властный подбородок. Ярко выраженные складки у рта. Мощные надбровные дуги и кустистые брови. Волосы, курчавые, как у негра, были седы. Невысок и кряжист. Пока Стёпа купался, он поймал в озере огромную щуку, не помещающуюся в ведро.
  
   Неподалеку от турбазы мы вдруг встали, и шофёр набросился на Валю, затолкавшую рядом с собой рюкзак. Оказывается, у шофёра рядом с сиденьем было ведро для охлаждения мотора и оно-то срочно и понадобилось. Схватив ведро, он кубарем бросился к роднику, а Валя сказала: "Какой злой!".
  
   Было совершенно ясно, что злость тут не при чём, а просто момент такой, у каждого бывает. Когда шофёр опять пробегал мимо с ведром, Слава- молодой посочувствовал: "Что, шеф, перегрелся?"
  
   Было жарко. Мы все потянулись пить воду. Рядом - беседка, и в ней самовар во вполне приличном состоянии.
  
   По возвращении на турбазу нас разместили в деревянных домиках.
  
   На базе вечером мужчины наши нарубили дров для бани. Я-то думала, что с порубками на Байкале давно покончено, а тут ничего не обходится без дров: ни баня, ни вечерние увеселения.
  
   На следующий вечер был назначен общий сбор у костра с ящиком бормотухи.
  
   Прослышав, что баня истоплена, всё женское население турбазы присосалось ко входным дверям, и только решительность Владислава проложила нам путь туда. Владислав встал у входа и заявил, что не угрожает, но предупреждает, и бабоньки, повздыхав, разошлись.
  
   Вечно пьяный банщик с совершенно животным выражением бесцветных глаз на нежно-розовом волосатом лице времени зря не терял - несколько раз заглядывал в баню, где мылись женщины.
  
   Мы мылись прямо в помещении при входе, а переодевались в комнате в глубине, Шиворот- навыворот. Наконец мы вошли. Разделись. А вода-то была холодная.
  
  
   Да ещё надо было пользоваться шайками сомнительной чистоты. Я без шайки подставила голову под кран, но оказалось, что тем самым я окончательно сливаю тёплую воду. Я намылилась и вытерлась полотенцем - по-английски. Только оделась кое-как - вошёл банщик. Я уже была готова к его визиту. Саша - танцорка тоже. Она завесила всё тело, кроме ног, своими волосами, как св. Инесса, и сказала, стоя в углу: "Дурак старый!"
  
   Мы гордо вышли из бани к ждущим очереди нашим мужчинам, притворяясь вымытыми.
  
   Я дождалась наших домывающихся женщин в комнате Лиды, которая со стариком. На улице было уже холодно. А до бани на ужин нам дали язык. После бани мы выпили чаю с конфетами - у нас их оставалась прорва, а я всё время вспоминала якутских детей (студентов).
  
   Утром, лёжа в кровати, я поняла, что мне нечего одеть к завтраку - всё было грязное и пахло омулем. Халат и шорты были почище, но в них с утра было холодно.
  
   Оделась как-то. Вышла. Утро было солнечным. Хвойный воздух, запах грибов...Умывальник не работал и умывалась на Байкале. Он был тих и как всегда прекрасен. Спуск к нему был непрост по шаткой деревянной лестнице с наклонными ступенями.
  
   После завтрака мне хотелось сидеть с вышивкой и смотреть на Байкал, но я увязалась с Яковенками смотреть село Максимиха. Оно было названо в честь казачьего атамана Максима Адашева, который построил здесь небольшую крепость, ввязался в межрегиональный конфликт между племенами и был убит. Звучит современно. Жаль, конечно, Максима. Судя по источникам, он был добрым человеком.
  
   Мы шли по старому шоссе среди тайги, за деревьями справа поблескивал Байкал. К Яковенкам приставал гнус, а ко мне почему-то нет. В лесу было так много грибов и ягод, что они там не помещались и выпирали на дорогу, а мы шли мимо них. В селе всё было из дерева и снова без садов, что удручало Люду.
  
   Но леспромхозовское управление всё было в резьбе и проолифлено в отличие от многих других изб. Сельпо было безнадёжно закрыто. Посмотрели на ДК и памятник защитникам Родины в Отечественную войну. Памятник в хорошем состоянии, с цветами. Посмотрели на берег, где стояла крепость Адашева - красивый, обрывистый.
  
   Скучающий кавказец у дверей автобазы подтвердил, что сельпо в селе одно. Мы сели на бревне напротив сельпо и принялись чего-то ждать. Тут подъехал на виляющем мотоцикле не слишком трезвый мужик, открыл калитку и вошёл во двор. Люда велела Володе идти за ним. Уже во дворе мужик обернулся и сказал Володе: "Ты за мной не ходи, у меня нож есть".
  
   Сельпо открыли. За нами следом в него вбежала рыдающая мамаша с ребёнком. У мальчика была сильно порезана рука и замотана окровавленной тряпицей. Пьяный мужик вызвался подвезти, но тут предложил услуги трезвый, на служебной машине.
  
   Я делила внимание между малышом, которому ничем помочь не могла - только посоветовала перетянуть руку жгутом, но сама не взялась, - и оранжевой блузкой с белыми ромашками. Она была вульгарна, но стоила 6.60, а мне это очень нравилось. И от неё не пахло омулем. Ещё была голубая майка за 2.25 из тех, которые одевают на голое тело, а сверху ничего не одевают, и я купила её, но сомневалась, что решусь одеть.
  
   Я всё-таки купила блузку и прямо в сельпо одела её поверх свитера. Она хорошо сочеталась с чистыми (относительно) бриджами . При выходе из сельпо столкнулась с Танй Ионовой и Зоей. И они, и Яковенки купили в сельпо рулет. Он оказался отличным. Я купила дешёвую чайную ложку. На околице за нами увязался пёс, преследуемый стаей молодых нахальных козлят.
  
   В лесу я сняла свитер и одела купленную блузку на голое тело - было тепло. Мы пошли к Байкалу и углубились в лес. Я стала собирать грибы, чтобы нанизать на нитку и посушить на терраске, забыв, что нам на следующий день уезжать.
  
   Грибов набралось много, я вымазала маслятами синий жилет и зелёный свитер и отдала жилет нести Тане. Люда предложила пожарить грибы. Я согласилась. После обеда хотелось спать, но я постирала жилет и мы с Людой занялись грибами. Вернее, Люда так быстро их почистила в своём полиэтиленовом голубом ведёрке, взятом из Москвы для брусники, что мне работы почти не осталось.
  
   Мы пошли искать костёр. Я не знала, что при турбазе всегда есть кострища. На Максимихе мы нашли два - одно на пляже и одно было занято, а другое на берегу, выше.
  
   Люда вымыла грибы в прибое, несколько раз меняя воду в ведре и мы пошли в столовую просить сковороду.
  
   Пока просили кострище - его заняли иностранцы. Я этого не поняла - Люда посылала меня за водой, а когда я вернулась к кострищу, её не было, а была группа доброжелательных шведов, финнов, эстонцев, поляков и русских. Между собой они не всегда свободно говорили по-английски и по-немецки. Девушки все были чистенькие, не хиппи, и мальчики тоже.
  
   Я спросила, где женщина. Они ответили, что не знают. Появилась Люда с щепочками и стала подкладывать их в костёр. Грибы жарились долго. Первую часть я помешивала, а Люда дорезала вторую. Огонь для жаренья нужен небольшой, с окраин, так что иностранцы грели себе кашу и картошку и уже принялись за еду, а Люда всё резала грибы.
  
  
   Я взяла у юного викинга с 4 хвостиками на голове огромный нож, висевший в чехле у пояса, и стала помогать резать грибы, но он забеспокоился - нож падал на стол с силой и тупился. На ноже, больше напоминавшем меч, были написаны какие-то слова и стояли подписи. Наверно, этот статный блондин мечтал встретить в тайге медведя и на глазах у своей девушки спасти всю группу от гибели.
  
   Но, как я потом выяснила, они уже прошли свой маршрут и им только осталось уехать в Улан-Уде вслед за нами.
  
   "Отдай ты ему нож, Наташа, смотри, как он волнуется, ну его...", - сказала Люда. И я отдала.
  
   Грибы были почти готовы, и тут очень кстати появился Людин муж Володя. Мы нашли какую-то сомнительной чистоты крышку от кадушки, он водрузил на неё сковороду и величественный, как официант в "Национале", с непроницаемым лицом понёс грибы мимо иностранцев.
  
   Я шла перед Володей, предупреждая его о неровностях на тропинке, а Люда сзади, готовая подхватить его на руки вместе со сковородой. Люда первоначально предложила нам съесть свои порции прямо у костра, но мне было неловко.
  
   Я сказала Володе, что Люда - специалист по контактам. Володя так и не споткнулся ни разу. При подходе к домику нам встретились Таня и Зоя, не совсем уверенные, что им причитается доля грибов. Володя настаивал, чтобы грибы предложили всей группе. Но во-первых, они были такие горячие, ароматные, аппетитные, с золотистым лучком, а к ужину они бы остыли. А во-вторых, было просто невозможно тянуть с этим делом. Мы, как в анекдоте, заперлись впятером в нашем домике и приступили к трапезе.
  
   Миску-то я подарила художнику, хозяину избы рыбака, так что ела из кружки, а остальные по-крестьянски, со сковороды. После первой ложки Люда скорчила гримасу и спросила: "Откуда здесь столько песка? Это Наташа виновата, она плохо промыла лук! Я мыла грибы очень тщательно" (это в прибое-то, всего три раза поменяв воду в ведре!). Володя останавливал её как мог.
  
   Я убеждала её, что сначала вымыла лук действительно небрежно, но после того, как она это заметила, вымыла тщательно. Благодаря песку мне досталась кружка добавки, но вообще, по-моему, кушали все с большим аппетитом. На Люду я не обиделась.
  
   Когда мы вышли из комнаты, под терраской стояла Лена и лукаво спросила: "Отчего это так вкусно пахнет?" На что мы опустили глаза, а Люда ответила: "Мы тут пожарили 3 гриба и съели".
  
   Перед прощальным костром Слава - молодой, стоя на веранде и отжимая мою только что купленную майку, отстиранную от пятен маслят, спросил: "Наташа, а зачем ты на костре будешь пить бормотуху?"
   "Чтобы не выделяться".
  
   Собирались недружно. Наша комната пришла засветло. Я услышала, как Таня запевает русскую лирическую, подсела к ней, спели. Она предупредила, что две банки с тушёнкой отмечают место, где будет сидеть Оля. Я села на бревно рядом дальше и, расставив ноги вокруг банок, запела: "Куда бежишь, тропинка милая..." Костёр был на пляже. Спускались к нему всё по той же опасной лестнице. Байкал шумел прибоем и заглушал голос. С неизменной улыбкой по лестнице спускался Глеб.
  
   Постепенно темнело. Владислав и Надя распелись вовсю. Иногда они вспоминали про меня, но я слишком долго собиралась, и они пели дальше. Я спела только "Париж", после того, как Глеб заявил: "Хочу, чтобы спела Наташа". Последней пришла Саша-танцорка. Она только что кончила солить грузди. Было уже совсем темно и высыпали звёзды, крупные, как те, что были при ночёвке на гребне. Байкал был всё ещё прекрасен и на закате, и ночью. Так жаль было расставаться с ним!
  
   Слава-рыбак в последний раз ловил рыбу в Байкале и затем принёс её, трепещущую, к костру, чему наш объевшийся рыбой народ даже не был рад.
  
   Но Надя, Люда и ещё кто-то взялись её чистить и запекать на рожнах.
  
   Пили за мужчин группы, за женщин группы. Владислав предложил выпить за Надю, но остальные женщины возроптали, что если пить за каждую, то не хватит бормотухи.
  
   Глеб попросил слова и вручил как подарок всем буклет турбазы Максимиха. Я попросила слова и сказала, что подарю от группы подарок, только он не со мной. Дело в том, что от костров, у которых мы сидим, прожигаются дырки на штормовках, и их надо зашить лоскутом. С другой стороны, Глеб возглавил наше восхождение на плато, а я была на встрече с советским первовосходителем на Эверест Эдиком Мыслоским и получила его автограф. Я его вышила на тряпочке, которой можно зашить дырку от искры от костра и желаю Глебу побольше таких дырок!". (Таня Ионова: "Но не от бедности, а от костра!")
  
   На следующий день, утром, Глеб ждал нас у автобуса. Идущий сзади Володя спросил: "Наташа, ты приготовила вышивку?"
   "Конечно!"
   Я достала из косметички вчетверо сложенный лоскут , всем показала и передала Глебу. Тут я увидела по его глазам, что он ждёт поцелуя, но я не была к этому готова. Я привыкла целовать стариков на всяких юбилеях, а целовать щёку более гладкую, чем моя - нет. И вообще это было неожиданно.
  
   Если бы я подумала об этой возможности заранее, всё взвесила, - ну, тогда, может быть, и поцеловала. Наверно, это приятно, поцеловать юношу. Не следовало отказывать себе в удовольствии. Но я так привыкла жить в мире запретов и необходимостей, что для простой прихоти места не остаётся.
  
   Я села в автобус. Почитала альманах "Ветер странствий". Автобус всё не ехал, так как кто-то не сдал какую-то простыню. Я вышла - Глеб стоял рядом с автобусом один, а поодаль с неприветливым лицом - Таня Ионова. Я нехотя отошла к ней. К Глебу подошла Люда. Тут из автобуса вышла толстушка Таня с сыном Мишей. Таня обхватила Глеба двумя руками, притянула к себе и поцеловала в губы. Все кругом просияли - это было то, что нужно. Говорят, что пока решался вопрос о простыне, Глеба целовала в щёку и Оля, и кто-то ещё.
  
   Наконец отправились. Глеб помахал мне, и я ему очень бодро из окна, и он перешёл к концу автобуса и там тоже кому-то помахал. Мы уехали и, когда проезжали автобазу в Максимихе, то я махала и улыбалась кавказцу-сторожу, как давнему знакомому.
  
  
   ДАЦАН И СЕЛЕНГИНСК
  
  
   В Улан-Удэ был дождь. Я боялась, что мы не поедем в дацан и Селенгинск, где жили ссыльные декабристы Бестужев и Торн.
  
   Но мы поехали. Не помню, куда сначала, куда потом. В Селенгинск ехали пустынными холмистыми пространствами, кое-где проезжая некрасивые городки с новыми, но мрачными блочными домами. В одном месте нам было предложено искупаться в радоновых источниках. Я не знала, нужны ли они мне, и поскольку это вещь лечебная и сильно действующая, не пошла, осталась в автобусе.
  
   Поразила одна придорожная столовая. Она была не просто чистая и с хорошей простой едой. В ней было уютно по-домашнему. Был рукомойник, как в детстве на даче, чистое полотенце рядом, хозяйственное мыло. Чувствовалось, что людям там рады. Это произвело сильнеёшее впечатление, как от дацана и места ссылки декабристов. За этим столовским уютом чувствовалась личность какого-то человека, наверно, женщины.
  
   В дацан я входила затаив дыхание. Даже приближаясь к воротам монастыря, я почувствовала, что это - исполнение давнего желания, ещё когда об этом рассказывал Коля Соловьёв, турист из группы выходного дня. Мне тогда не верилось, что это для меня возможно - переступить порог их храма.
  
   "Наташа, осторожно, ступенька!", - сказала Таня, видя мою полнейшую отрешённость - я смотрела на потолок, и он того стоил, как и всё остальное в главном храме. Глеб потом прислал мне два слайда с изображением внутренности главного храма, а то плёнки у меня не было.
  
   После дацана отъезд из Улан-Удэ не ощущался как событие. Всей душой мы были ещё на берегу Байкала, в дацане и под Селенгинском, дышали запахом степных трав и хвои, рыбы и грибов.
  
   ПРИМЕЧАНИЕ
  
   * вибрамы - туристские ботинки
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"