Семья праздновала новый 1937 год. Дело было в Ашхабаде, на родине отца семейства Виктора Михайловича. Пришли знакомые, хозяйка напекла пирожков.
Виктор Михайлович был офицером, в первую мировую войну получил ранение, попал в газовую атаку. Потом варил гуталин, исцелял народными средствами, бухгалтером тоже был и, свободно говоря по-туркменски, делал финансовые документы не только в Заготзерно, но и в горных аулах.
Торт, музыка, веселье, застолье, нарядные женщины. Виктор Михайлович любил шутки, анекдоты, тосты. Жена Виктора Михайловича, Анна, не просто красивая, а отмеченная какой-то неповторимостью, словно носила в себе тайну. Она сшила себе, детям и мужу обновки.
Виктор Михайлович был в льняной косоворотке с вышивкой крестиком по обшлагам, застёжке, вороту и поясу. Такая вышивка оберегала любимого ещё в языческие времена.
Среди звона бокалов и смеха не сразу заметили, что дочь Анны Лида только появилась, уйдя со студенческой вечеринки. Лицо её было грустно: там играли в бутылочку на поцелуи, а Лида этого терпеть не могла. В глазах её стояли слёзы. Была она яркой, с густыми тёмными ресницами и косами.
Но и кроме её грустного лица что-то тревожное окутывало праздник. Появились первые посадки и стукачи, как враг народа был арестован любимый всеми классный руководитель Лиды, друг Виктора Михайловича. Он преподавал математику и весь класс хотел стать школьными преподавателями математики.
Прохожий ночью застрелил любимого пса Виктора Михайловича, дога по имени Гольф. Тот спрыгнул с дувала (глинобитный забор) и якобы напугал прохожего. Виктор Михайлович однажды заметил, когда поздно вечером возвращался с репетиции оркестра народных инструментов, что за ним следует тень. Он блеснул под фонарём портсигаром, надеясь, что его примут за пистолет. Тень исчезла. Вот так и жили, так и праздновали под сумасшедшим взглядом Ивана Грозного.
Откуда Иван Грозный? Любимый брат Анны учился в Москве в академическом художественном училище. Ему нравилось копировать классиков. Одну из копий он подарил сестре. Анна гордилась этой картиной и повесила её в столовой.
Анна поставила на патефон (3-й в Ашхабаде) пластинку с чарльстоном. Ведь надо, надо жить несмотря ни на что! Подвязала повыше юбку - ноги безупречны!,- развеяла великолепные волосы. Это она только недавно заявила мужу, который пригласил её на танцы, что в 40 с лишним лет танцевать неприлично? Но надо, надо танцевать, чтобы отогнать этот затаённый страх, эту грусть, высушить слёзы дочери!
Как она танцевала! Блеском глаз, волшебством рук, всем маленьким изящным телом!
Виктор Михайлович смотрел на жену во все глаза. Обычно суровая и молчаливая, - только в глазах нежность, - она была как никогда игрива, пикантна, желанна...
И петь будем, и плясать будем, а смерть придёт - помирать будем!