Наталья Я. : другие произведения.

Пошустрее, девушка!

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
   ПОШУСТРЕЕ, ДЕВУШКА! (РЕСТОРАН, 90-ЫЕ ГОДЫ) 7/9/2013
  
   I Безработная
  
   На улице был серенький денёк в конце марта. Недавно был мой день рождения. Отмечала его как положено, хотя только что вышла из простуды. Простудилась, работая секретарём-референтом в МГУ - там в кафе дуло по ногам, а сапоги одевать было некогда.
  
   Болела недели три, уволилась и три дня проработала после простуды в ларьке маминой ученицы, толстой красавицы Тани, которая мечтала о космических разработках, а потом занялась бизнесом.
  
   Перед днём рождения мне там продали подешевле кое-что из продуктов. Но было совершенно очевидно, что торговля - это не моё.
  
   Я шла по родной улице от этого ларька к метро совершенно безработная. У других на улицах находятся предприятия, куда не то что можно, но как-то логично устроиться на работу. А у нас на улице - завод железобетонных конструкций для строительства жилых домов, две школы, станция метро, несколько магазинов и ресторан при академии предпринимательства. Я всю жизнь работала программисткой.
  
   Просто шла по улице и думала, как не оказаться на шее у мамы-пенсионерки. Был 1994г. Я вела тетрадку по устройству на работу, вклеивала туда объявления из газет и выписывала адреса, телефоны, советы и соображения из книг. Обзвонила всех знакомых и родственников.
  
   Я шла и думала: "Надо сегодня где-то тут найти работу". За метро возвышалось здание ЦННИИОО, но оттуда все бежали, оставались только совсем уж свои, но и им почти не платили, а отдавали помещения маленьким торговым фирмочкам.
  
   У меня там работала одноклассница - в штате были её родители, но потом окончила курсы бухучёта, стала бухгалтером и заработала себе остановку сердца. Но вылечили.
  
   Вот здесь стояло здание, где мы, школьники, отлаживали свои первые в жизни программы на БЭСМ-2М. Здание было одноэтажное. Машина так грелась, что из вентиляторов валил пар, как из бани. У машины ходили невероятные красавицы, создавая в ней своими капроновыми чулками шумы и наводки. Красавицы сверкали умными глазами, маникюром, лаком начёсов, косметикой и белоснежными халатами. Мигал пульт, когда вводились, а потом прослеживались с помощью серии остановов наши задачи.
   Это тоже было тогда не моё, но было понятно, что в 15 лет уже надо на чём-то остановиться, чтобы зарабатывать на жизнь, а искать себя можно долго и так и не найти. Многие одноклассники после 8-ого класса пошли в техникум.
  
   Место это мне снилось, когда я училась в институте, и надо было зимним снежным утром найти автобус, который повезёт меня в Москву. В темноте, в зимнем пальто я бежала несколько остановок на автобус, если свой долго не приходил, а потом, если он опаздывал, на более дальние остановки других номеров, и одна из этих остановок была на разворотном кругу около НИИ.
  
   Там ещё шла ветка железной дороги, местного назначения - "кукушка". А ещё мы катались с этой насыпи на санках и, тоже в темноте, мой одноклассник Рома поведал мне, откуда берутся дети. Я не поверила и закричала: "Ребята! Идите сюда! Послушайте, что Рома говорит!"
   "Да тише ты! Это правда".
  
   Вот он, кусочек рельса у станции метро. Какая-то сентиментальная душа оставила его на память, вмуровав в асфальт. А насыпи больше нет, и ветки тоже.
  
   Теперь на месте здания с БЭСМ-2М академия предпринимательства с многоэтажной гостиницей и бассейном. В сущности основой является именно гостиница, куда родители привозят больных детей в больницу, расположенную рядом.
  
   Я сонно побрела дальше - воинская часть, дом, в котором жила одноклассница, но не подруга. Вернулась. Зашла в здание академии. Охранник спросил, куда. У меня был месячный опыт работы в блинной. Я ответила - в ресторан. На дверях действительно было объявление, что требуется сервизница.
  
   Пусть будет сервизница. Там видно будет. Открываю дверь ресторана. Переступаю с трепетом порог. Уютный зал со столами, покрытыми белыми скатертями, под потолком - хрустальные люстры, у стеклянной стены, заменяющей окна - белоснежные кружевные гардины. Слева - бар. Пол паркетный. Из кухни пахнет мясным борщом. Сейчас пост, но запах не раздражает, а манит.
  
   Ко мне навстречу идёт женщина лет на 10 старше, с хорошей фигурой и осанкой, короткой стрижкой, каштановыми волосами. Она не красива, но мила. У неё простое хорошее русское лицо. Особенно хороши карие умные глаза.
  
   "Здравствуйте, я - Нина Никитичнна, старшая официантка. Вы пришли устраиваться на работу?"
   "Да".
  
   "Нам нужны и уборщица, и официантка, и посудомойка. Вы кем хотите работать?"
  
   "Я подумаю".
  
   Вернулась домой. Вечером забежала соседка, которая закончила курсы бухгалтеров и устроилась по знакомству бухгалтером в маленькую фирмочку. Один баланс она уже оплатила - ей сделал специалист. Но ведь она туда зарабатывать пришла?
  
   Соседка помешивает чай и изрекает: "Там в гостинице темнокожих полно, как после них посуду мыть, и приставать начнут..."
  
   "Я буду мыть в резиновых перчатках, и ко мне не будут приставать, мне скоро полвека - кому я нужна?"
  
   "Ну смотри, я бы не пошла".
  
   Ей можно ковыряться - её на мели поддержит брат, а мне долго выбирать некогда, я и так почти месяц с простудой провалялась. А учебники по бухгалтерии я тоже читаю, но в стране такое воровство, что надо поступать на работу только к хорошо знакомым людям. У меня и "корочка" есть - когда работала в блинной, окончила курсы бухгалтеров и была там одной из выдающихся курсанток - мне понравилось этим заниматься. Даже купила англо-русский словарь по аудиту.
  
   Но это всё в перспективе, а сейчас надо решать - уборщицей работать или судомойкой? Официанткой я не пойду - там надо уметь воровать, быстро считать наличные и помнить, кому что и за какой столик. Надо уметь бегать с подносами на каблуках и не уронить ничего кому-нибудь на голову.
  
   Уборщицей приходилось работать каждой женщине в стройотряде или на картошке. Как-нибудь научусь. Судомойке, наверно, тоже надо уметь воровать и считать посуду. Потом я не знаю, могу я не бить посуду при быстрой работе? Я её и дома-то мою редко, только в стройотряде, когда дежурная, и в походе, а там посуда металлическая.
  
   Тут и думать-то нечего - надо пробовать. А всех заморочек отсюда не видать. Я действительно не увидела главную неприятность в этом ресторане - летом он почти не работал, закрывался иногда на несколько недель, потому что был при учебном заведении, которому полагались каникулы. Кроме того, в здании гостиницы были и другие кафе и рестораны, получше. Было плохо и то, что ресторан, в который я поступала, каждый год банкротился, потому что там воровали и потому, что руководство академии и гостиница, а также вышестоящие организации обдирали его как липку.
  
   Почти каждое лето он переходил к новым хозяевам.
  
   Нина Никитична уговорила меня устроиться сервизницей - так называлась судомойка.
  
   II Мой первый день в ресторане.
  
   Встала рано, в 6. Завтракать не надо было - там покормят. В комнате, в которой мыли посуду, пахло сыростью. Там стояли у моечной машины две армянки. Одна постарше, с золотыми зубами, другая помоложе, маленького роста. Они обсуждали условия работы с Ниной Никитичной. Кажется, были недовольны. Руки ухоженные, с маникюром.
  
   Посуду после завтрака мыли втроём, хотя в другой смене осталась одна судомойка - её напарница уволилась из-за скверного характера оставшейся. Оставшаяся объясняла, что её в детстве покусала собака, и она не может вести себя иначе.
  
   Завтрак - это разминка. Там мало блюд, да и просыпаются к нему не все. Но одна из армянок сделала для себя выводы уже после завтрака и заявила, что пойдёт устраиваться на работу бухгалтером. Моечная машина не работала. Вокруг неё стояла лужа, по которой были проложены деревянные мостки. Бегать по ним было нельзя, потому что оттуда летели брызги, но бегать было надо.
  
   За машиной было два окна - для чистой и грязной посуды, а справа от них, вдоль машины - четыре раковины для мытья посуды вручную. Вот там и мыли, причём на хорошей скорости, так как одна тарелка оборачивалась за каждый приём пищи не меньше 5 раз. Так что никаких резиновых перчаток - тарелка выскользнет!
  
   Другая армянка осталась. Она была не замужем. У них с мамой была квартира в Саратове, но Эмма предпочитала работать в Москве. У неё во рту тоже были золотые зубы. Она была приветлива и мила. Вскоре она устроилась официанткой и, пробегая мимо окон с подносами, заглядывала ко мне и иногда приносила калорийную булочку. Однажды она притащила ящик с газированной водой: "Маша, на!"
  
   Я ответила, что не могу взять такую тяжесть - уроню. У меня ведь были три полостные операции. Ей пришлось тащить ящик в обход. Где-то там они с Ниной Никитичной прятали ворованное. Я брала только то, что съедала или тут же, или дома с мамой.
  
   За окнами комнаты для мытья посуды был коридор, по которому проносились официантки с подносами. За коридором - прилавок, отгораживающий кухню. На прилавке в обед высились стеклянные супники цвета морской волны. За прилавком - плиты, ближе к залу за стеной - комната для приготовления салатов с холодильниками.
  
   Поваров, когда я пришла, было несколько. Выделялась красотой Галина. Высокая, статная, жена полковника. Мы познакомились с ней, когда она угостила меня помидором. Я так обрадовалась, что ей пришлось мне объяснять, что не надо так громко благодарить. Она была хорошей поварихой, но пила, потому что её бивал муж. И приворовывала, конечно - зарплата была оскорбительно мала. Про начальство она говорила: "Они воруют лошадей, а мы воруем сани".
  
   Ещё была измождённая, неприветливая повариха, которая ничем не угощала.
  
   Был повар Кирилл - красавец, талант. Его свадебные произведения были шедеврами. Например, на одну из свадеб он сделал крупную рыбу в виде сказочного кита с городом на спине. Все сбежались смотреть. Он был православный и венчался с женой, хитренькой и хищной, но привлекательной внешне. Мне казалось, что он иногда жалел, что венчался.
  
   Ещё на кухне была котломоя, старушка Серафима Васильевна. Ей было около 70 лет. У неё был длинный горбатый нос с бородавкой, откуда топорщились волосы, и бриллиант на пальце - подарок покойного мужа. Так с бриллиантом она и мыла котлы. Наверно, она не могла оставить его дома, потому что внук пил и мог продать бриллиант. Говорили, что в молодости она была невероятно хороша.
  
   В тот момент, когда я её увидела, она была похожа на Бабу Ягу с ярко-синими добрыми глазами. Она была доброй и приносила картошку с противней, чтобы мы взяли домой. Картошка была вкусная. Иногда Серафима Васильевна жарила её на свадьбу, но, видимо, делала это недостаточно профессионально, потому что однажды пришёл человек, плативший за банкет, и ругался: "Лучше бы вы мне эту картошку дали, я бы сам её приготовил!"
  
   Когда Эмма стала официанткой, я в смене осталась одна и какое-то время нас объединили с покусанной собакой женщиной. Работать с ней было неприятно, и я попросилась в уборщицы.
  
   Кажется, поначалу была ещё одна уборщица, и мы делили площадь ресторана. Я мыла мокрой тряпкой паркет в зале вовсе не по злому умыслу, а потому, что с меня это требовали. Я предупреждала начальников, что долго он при таком обращении не протянет, но начальство меня не слушало. Ничего удивительного, что паркет восстал, и последствия эти долго ощущались.
  
   III Мать инвалида
  
   Начальниц среднего звена у нас было двое: Кира Владиславовна и Лариса Дмитриевна. Кира Владиславовна была рафинированной интеллигенткой. Всегда приветливая, она имела ухоженный вид и говорила как профессор русского языка. Может быть, она и была профессором в прошлой жизни, до 90-ых годов.
  
   Однажды мы с ней сидели в перерыве между сменами за столом и тихо разговаривали, глядя на улицу через стеклянную стену. Она рассказала, что всю жизнь приучала единственного сына к благородству. Он хорошо учился в школе, изучал единоборства, был смел и умён. Его призвали в армию.
  
   В армию в то время попадали только те, у кого не было денег, чтобы откупиться. А сын Киры Владиславовны пошёл по велению сердца защищать Родину. Со своими взглядами на жизнь он часто защищал слабых и вёл себя достойно. Однажды он перенёс побои старослужащих и стал инвалидом. А собирался после армии в институт. Кира Владиславовна кормит его с ложки, он колясочник и ни одной девушке не нужен. Если с Кирой Владиславовной что-нибудь случится, он умрёт. Вот такая история о благородстве.
  
   Позже я слышала ещё одну, а третьему сюжету была в этом году очевидцем. Ещё одна история была вот какая. Яркая женщина средних лет вышла замуж за симпатичного порядочного человека. Однажды на лестнице они услышали шум драки. Муж вышел разнимать и вернулся инвалидом на всю оставшуюся жизнь - у них не могло быть детей.
  
   Третий сюжет был вот какой. Я ехала в метро и читала акафист. Это неправильно, потому что я сидела, а акафист читают стоя. Но так вышло, что ехала я усталая. Напротив меня шумела пьяная молодёжь. Я на неё не смотрела, а смотрела в книгу. Оказывается, они прямо в вагоне метро занимались любовью.
  
   Это заметил один хороший молодой парень и решил воспрепятствовать. Слава Богу, они его не изуродовали. Парень оказался сильным и ловким - он выставил из вагона на станции несколько пьяниц с их женщинами, и тут появился, наконец, милиционер - его давно звали по связи с машинистом, - и надел на хорошего парня наручники.
  
   К счастью, вагон всё ещё продолжал стоять на станции. Я, не поднимая глаз, держала на коленях акафистник, но молилась за хорошего парня. Тут из всего вагона выскочила единственная неравнодушная женщина и бросилась к милиционеру с криком: "Он ни в чём не виноват, арестуйте этих пьяниц, они хулиганили в метро!" Только тогда выскочили и загалдели на милиционера ещё несколько пассажирок. Хорошего парня освободили. Но арестовали ли тех пьяниц, из-за которых был сыр-бор? Не знаю. Поезд тронулся. Вот такие три сюжета о мужском благородстве. Я не призываю мужчин к трусости и подлости. Не знаю, что делать.
  
   Уборщица должна была помогать официанткам убирать посуду со столов. Бригадиром официанток была Лариса Дмитриевна, часто повторявшая фразу: "Пошустрее, девушка!" или слово "мечтательница". Мечты она имела в виду не возвышенные, а материальные. Была она безобидная. А вот покусанная судомойка однажды меня подвела.
  
   Мы устало сидели за столом между обедом и ужином и покусанная судомойка нашла под столом заныканную Ларисой Дмитриевной с банкета бутылку красного вина. Открыла - "Выпьем, Маша!" С ней связываться было рискованно, вино было хорошее и лёгкое. Я начала пить, и тут появился брат начальницы и подошёл к столу. Он молча посмотрел на нашу компанию - семь женщин сидят и молча смотрят, как я пью вино из гранёного стакана, - и молча отошёл.
  
   Начальников было четверо. Официально директором была стройная светленькая девушка, только что окончившая академию предпринимательства. У неё был свой кабинет, где я во время Ленинского субботника мыла окна. Она в это время плавала в бассейне. У девушки была мама, Анна Гедиминовна. Дама со следами былой красоты.
  
   Она тоже постоянно была в ресторане. У девушки был брат, огромный красавец нордической внешности, прибалтийский еврей. Он не кончал академий, но когда ресторан начал разваливаться, взял бразды в свои руки. Ему помогала жена - бухгалтер. Симпатичная, с юмором: "Тут на прикроватной тумбочке, смотрю, лежит ваша фотография. Вот, думаю - друг семьи...", - это мне оформляли медицинскую карту. У брата и его жены был славный сынишка, который тоже бывал в ресторане.
  
   Когда я работала уборщицей, то переодевалась в туалете, а не в сервизной. Хотя я не была судомойкой или официанткой, мне всё равно полагались всякие булочки и куриные окорочка, которые я прятала в гардеробе - раздевалке, которая никогда не использовалась. Там были составлены пластмассовые стулья один в другой, которые использовались на открытом воздухе, когда погода была хорошая. Над гардеробом, довольно красивым, висела прекрасная хрустальная люстра, которая грустно и нежно звенела, когда под нами проходил поезд метро.
  
   Однажды я сидела в верхнем из составленных стульев и причёсывалась. Думала об Англии, в которую с детства хотела съездить. Под минорный звон люстры поездка туда представлялась нереальной...
  
   В фойе между гардеробом и туалетом зашёл мужчина и что-то спросил по-английски. Я ответила, и разговор имел продолжение. Я чувствовала себя английской королевой во время утреннего туалета и улыбалась, подкрашивая глаза, англоязычному мужчине, а он - мне. Потом он ушёл.
  
   В нашем ресторане появился котёнок. Он гадил, конечно, потому что его никто не приучил. У нас дома уже были кот и кошка. Я обещала за ним убирать и просила не выбрасывать. Убирала. Потом он понравился одной маленькой девочке, которую привезли в Москву лечиться, и отец девочки разрешил взять котёнка с собой.
  
   У ресторана была "крыша" - чеченец Казбек. Он был светловолос, голубоглаз, приветлив. Когда я влезла на сцену в редкие часы отдыха - меня так и тянет на неё всю жизнь, а в зале сцена была, - он, вместе с официантками, сел в первом ряду и, послушав, стал заказывать песни. Просили весёлые, а я таких не знаю.
  
   На банкеты приглашался профессиональный певец с традиционным ресторанным репертуаром - не слишком возвышенно, чтобы не мешало пищеварению. У него мать была певицей, и он закончил консерваторию. Я тогда по вечерам ходила в хор учителей и спросила певца, как я пою и как мне работать над голосом. В хоре учителей петь не учили, а просто пели, хотя были два педагога специально для хора на ставке. Он ответил, что для самодеятельности мой голос годится. Если я хочу его совершенствовать, то надо делать вот такие упражнения. Был он обычно грустен, но держался с большим достоинством.
  
   Если бывал банкет, работать ресторан заканчивал часа в три утра.
   Идти в те времена с полными сумками посередине улицы в три утра - небольшое удовольствие. У нашего шофёра ночью жена возвращалась с работы домой и её убили.
  
   Весной брат директора подвёз нас на своей простенькой машине - меня и Асю- официантку. Ася была одной из самых старых официанток, со следами былой красоты и алкоголизма. После банкетов она обычно напивалась. В тот раз ей заплатили меньше, чем она рассчитывала, и она устроила истерику с битьём посуды. Меня подвезли и поехали дальше, а у меня посреди улицы оторвались ручки и продукты посыпались на асфальт. Хорошо, что машин не было. Пришлось собирать.
  
   Эта официантка Ася часто рассказывала, как в юности в неё влюбился иностранец и хотел на ней жениться, а она не согласилась. Потом жалела.
  
   Когда нам разбили стёкла в ресторане, обратились к Казбеку. Он принял меры, и его поколотили. Парень, наверно, просто был голодный и работал один, а хулиганья тогда было много. Всем было его очень жалко. Ходили смутные слухи, что его убили на железнодорожном мосту той ветки, с насыпи которой мы в детстве катались на лыжах. Не хотелось бы верить - он так мне хлопал...
  
   Мне говорили, что в ресторане милиция однажды поймала наркоманов. Вошли на всякий случай к посудомойке и там всех - там были официантки - поставили лицом к кафельной стене, руки вверх. Страху натерпелись. При мне такого не было.
  
   В один из первых вечеров, когда я перешла в уборщицы, пришла группа малолетних инвалидов. Они уже были не то нетрезвые, не то колотые. Их было жалко. Они окончили какое-то заведение для инвалидов, а потом, пошли все вместе по крутой дорожке. Приняв на грудь ещё, они начали бить друг друга костылями. Это зрелище не для моей палитры - я люблю акварельные краски.
  
   В результате одного из них вырвало, другой разрыдался - ну, тут мне, как уборщице, было всё равно. А вот над первым случаем мы трудились вдвоём с Анной Гедиминовной.
  
   Она пришла и потребовала, чтобы я это вытерла тряпкой. Мой опыт восставал против такого использования тряпки - нужен был веник и совок, и я тоже разрыдалась. Анна Гедиминовна отступила с поля боя, обещая, что она это мне запомнит. Но был уже конец апреля, скоро компания сообразила, что надо продавать ресторан и мотать, пока живы, и это надо делать тонко. Так что за разногласия с Анной Гедиминовной мне ничего не было. Я больше не буду писать про неаппетитное.
  
   Вскоре был интересный японский банкет майским тёплым вечером. Японский принц организовал деловую встречу и привёз с собой свою еду - всё такое изящное, оригинальное. Сдвинули столы. Пришли японцы. Я пробовала их вино. Вокруг стола катался на велосипеде сын брата начальницы.
  
   Казалось, так будет всегда. Звучала японская музыка. Я сказала моей любимой поварихе, величественной красавице Галине: "Какой красивый стол у японцев!" Она возразила: "Самый лучший в мире стол - русский. Щедрый, как русская душа".
  
   Но тучи сгущались, какие-то пенсионные выплаты были последним камнем. Брат директора пришёл как-то не в обычном для того времени красном пиджаке, а в майке и брюках. Когда я обратилась к нему за какими-то указаниями, он нервно расхохотался.
  
   К концу июня нас распустили, предупредив, что после продажи ресторан снова будет набирать людей, и в первую очередь из нас. Жалко было всех начальников, и Анну Гедиминовну.
  
   Уже ходили покупатели, и я договорилась с заведующей производством, которая должна была начать работать в следующем сезоне, что я приеду ко дню найма на работу - у нас с Игнатом намечался поход в Псковскую область. Игнат - мой приятель из турклуба, самый крупный, умный, смелый и "хожалый" - много путешествовал.
  
   В конце августа вернулась и влилась в ряды работников нового ресторана. Директор на этот раз был с Западной Украины. О нём позже.
  
   Заведующая производством Евгения Викторовна оказалась бывшей комсомольской организаторшей и с удовольствием рассказывала, как на этой комсомольской работе познакомилась с мужем. У них была большая любовь, о которой она повествовала весело и с юмором. Потом разошлась. Умом и добротой она напоминала главную героиню телесериала "Таксистка".
  
   Новая заведующая производством понравилась мне сразу хотя бы тем, что обещала принять на работу, когда я вернусь из отпуска. Евгения Викторовна одевалась и вела себя просто, замечаний по работе почти не делала, а если было нужно, например, намекнуть, что надо протереть бортики моечной машины, молча проводила по ним рукой. У неё можно было перехватить денег до получки.
  
   IV Хорошевский
  
   Осенью ресторан не сразу набрал обороты, и нас иногда с утра отправляли по домам, чтобы за этот день не платить. Я тогда ехала в подвал к Хорошевскому, где первоначально работала секретарём-референтом у знакомого туриста - набирала тексты на компьютере, покупала для компьютера комплектующие и выполняла мелкие поручения. Иногда просто отсыпалась дома. Отсыпалась и в те дни, когда была не моя смена.
  
   Подвал Хорошевскому, конечно, не принадлежал. Он принадлежал Союзу творческих деятелей. А Хорошевский там был комендантом, что явствовало из надписи, которая высвечивалась при выходе из рабочего режима компьютера: "Товарищ! Уходя, закрой форточку! Комендант Хорошевский". По-моему, комендант - это военная должность, так что это шутка, но форточки надо было закрывать - мимо непрерывно шагали чьи-то ноги, подвал был в центре, в одном из переулков. Он ещё постоянно затоплялся слегка, и это тоже тяжким бременем ложилось на плечи Хорошевского.
  
   Все, а не только я, считали этот подвал удивительно уютным местом. Туда тянуло людей. Я предложила приятельнице, сотруднице по авиационному заводу, работать вместе со мной у туриста на компьютере. Это была Зинаида Ивановна Рыбкина. Она согласилась, пришла, поработала немного, а потом мы прошли по коридору и увидели Хорошевского за столом у самовара.
  
   Я раньше видела его изображения на фотостендах, которыми были увешаны все коридоры. Симпатичный, моложавый. Энергичное лицо, смешливые глаза. Турист, у которого мы работали, Костя Горелик, крупный еврей прибалтийского происхождения, до 90-ых годов программист, в 90-ые - предприниматель, советовал нам держаться от него подальше. Но Хорошевский пристраивал мои рассказы.
  
   Это потом, а тогда Аркадий Викентьевич предложил нам чаю с баранками. Мы не смогли отказаться, и присели у самовара. Тогда и оказалось, что Хорошевский - член союза художников, кинематографистов, сценаристов, юмористов и писателей. Может, я что пропустила. Фотографом в подвале был тоже он, он же контролировал чистоту полотенца в туалете и наличие там бумаги. Окончил два института - МАИ и ВГИК. Сотрудничает с ТВ и некоторыми газетами. Мне было интересно с ним разговаривать. Тут прошёл Горелик, возмутился и погнал нас работать.
  
   С Костей мы познакомились в походе, когда возвращались в темноте на станцию, и я чуть не свалилась в яму с негашёной известью, потому что читала ему стихи Стивенсона на английском языке:
  
   Under the wide and starry sky
   Dig the grave and let me lie
   Glad did I live and gladly die
   And I laid me down with a will.
  
   This be the verse, you grave for me:
   "Here he lies, where he longed to be
   Home is the sailor, home from sea
   And the hunter home from the hill!
  
   Костя удержал меня на краю, чтобы то, о чём я ему читала, не произошло слишком скоро. Однажды мы случайно встретились во время отпуска на турбазе. Танцевали под завистливыми взглядами туристок - он хорошо танцевал, - и катались на лошадях. Однажды он помог мне с лошадью, которая была нервной - это было ещё в 80-ых. Но искры не пробежало.
  
   Рыбкина со временем нашла работу получше, я тоже перестала работать у Горелика, а в подвал ездила попить чайку, потрепаться с Хорошевским, привезти свой рассказ и получить в подарок сборник его рассказов, побывать на сборище юмористов, где он тоже был одним из руководителей, посмотреть видео. Однажды по моей просьбе он до трёх часов ночи писал фильм на кассету режиссёра Пазолини. Я не видела ни одного его фильма, а любопытно было.
  
   Ужасно ругаясь, он вручил мне кассету и предупредил, что действие происходит на помойке. Я извинялась, как могла - не надо было писать.
  
   Я принимала участие в съёмках его пьес и булгакиадах на Патриарших прудах, куда он приводил знакомых группами. Всем женщинам он делал комплименты, независимо и даже вопреки их внешности.
  
   Хорошевский написал сценарии к серии передач на ТВ про инвалидов, которые нашли себя в жизни. Сценарии нам с мамой очень нравились. Аркадий предупреждал, когда на ТВ будет новая передача из этого цикла, и я старалась её посмотреть. Но иногда я работала в это время.
  
   Однажды пришлось договориться - даже не понимаю, как это получилось, - в гостинице, чтобы мне открыли номер и включили ТВ, но я перепутала программу и ждала не на той. Даже плакала. Хорошевский потом специально мне в подвале показывал эту передачу, одну из лучших, как женщина не имела правой руки, крестилась левой и всё ею делала.
  
   V Саня Коршунов и ТВ
  
   Летом 1994г я вынуждена была купить новый ТВ. Предыдущий сломался. Был ещё один, но он находился на квартире нашего знакомого, а тот приболел. Мама без ТВ не может.
  
   За ТВ поехали с Саней Коршуновым. Это мужчина маленького роста, с голосом богатыря, но не громким, а низким и с хрипотцой, из тех, что привлекает женщин.
  
   Познакомились мы так. Я шла по жаре от Горелика, куда отвезла какие-то бумаги и где разбирала книги, отложенные на продажу в Польшу. Устала. Шла медленно. Со мной заговорил человек в джинсах и футболке, на вид спортивный, жилистый. Я ещё не решила, как от него избавиться, а он уже ехал со мной в метро и многие в вагоне готовы были меня защитить от его посягательств, но он не посягал, а привычно играл замечательным голосом.
  
   Так мы познакомились. Потом он с другом был у меня на дне рождения и подарил самый лучший в моей жизни букет чайных роз, а его друг - духи "Ночная красавица", которые только что победили в каком-то конкурсе. Моя подруга завидовала и всё крутилась вокруг Саниного друга.
  
   Мы с Саней гуляли то в парке Лосиный остров, куда он вырядился в своих лучших новых ботинках, а они оказались малы, и где он купил мне при входе в парк огромные алые яблоки, целый килограмм. Мы заходили к моей приятельнице, живущей рядом с парком, чтобы Сане переобуться, но не нашлось подходящего размера.
  
   Коршунов гулял со мной на ВВЦ, мы ели мороженое и плавали на лодке у фонтана Золотой колос. Я рассказывала ему, как плавала здесь на лодке с отцом, и как мой отец здесь на выставке познакомился с мамой. Он сообщил, что женился и потом развёлся. Он хранит шорты своей жены и очень любит сына Алёшу. Работал он руководителем группы на ЗИЛе, но ЗИЛ разваливается. Я забыла сказать, что у Коршунова красивое лицо.
   Вот такой человек согласился тащить со мной ТВ из Марьиной рощи, потому что там самые дешёвые ТВ в Москве. Это несмотря на то, что у него язва.
  
   Деньги на ТВ добавляли всем миром. Конечно, у нас с мамой были отложены, но ещё дали приятельницы и Хорошевский. Основную сумму дала взаймы мамина двоюродная сестра. Отдала пенсию и просила через месяц вернуть.
  
   Мы с Коршуновым посмотрели ТВ - я-то в них ничего не понимаю, обвязали верёвкой коробку и потащили. Дома выпили чаю. ТВ оказался хороший и работал долго. Он назывался "Юность".
  
   Прошёл год. Он позвонил и предложил прогуляться по Москве. Он начал так: "Узнаём?" Голос был неповторим. И потом, даже благородные мужчины не все при обострении язвы таскают телевизоры на себе.
  
   Накануне этой прогулки по Пятницкой я отработала свадьбу и с трудом встала, чтобы не опоздать к назначенному часу. Наверно, у меня был голодный вид, потому что он всё время меня чем-то угощал - бананами, мороженым, булками из "Австралийского хлеба".
  
   Мы зашли в книжный магазин, в который я забегала, когда я с сотрудниками - программистами несколько лет сидела на Овчинниковской набережной в командировке. Мы тогда с наслаждением гуляли в обед по этой особенно милой для меня и моих сотрудников улице.
  
   Саня спросил, что мне подарить, и я захотела словарь церковно-славянских терминов. Словарь роскошный. Жаль, что я редко в него заглядываю.
  
   VI Собака Манька
  
   Моя школьная подруга Рэна уехала в Израиль не постоянное жительство. Её дочь Ира вышла замуж за русского и сама наполовину русская - отец русский. Ира с мужем не захотели уезжать. У Иры было двое детей к тому времени, когда я начинала работать в ресторане. Я любила забегать к ним- они жили в хрущобе недалеко от ресторана.
  
   По ужасной лестнице на 4-ый этаж с банками и пакетами с едой. Звонок на болтающемся проводе - муж Иры много работает. Лай собаки за дверью. Это Манька, купленная Ирой в переходе за золотое кольцо. Пришлось заплатить, иначе торговка обещала удавить животное. Ира говорит, что Манька любит французскую косметику, но, по-моему, она любит окорочка из ресторана. Стараюсь не забывать угостить.
  
   Как в нашей с мамой жизни не хватает детских голосов! Они выскакивают из дверей, минуя сохнущее в коридоре бельё и велосипеды у стенки. Нет, они не бросаются мне на шею - я не настолько близкий друг дома, но глаза их горят любопытством и улыбки - ну копия Рэниной, лучезарные и широкие, с крупными зубами.
  
   А голос Иры повторяет Рэнины интонации - скучаю я по Рэне. Ира тоже интересный человек, пишет стихи, но никому не показывает. Угощает меня на кухне кофе с мороженым. Я тоже что-то принесла. Потом я долго пережёвываю эти беседы. В поколении детей моих ровесников у меня почти нет знакомых.
  
   Дочь Иры учится в музыкальной школе. Играет для меня. Она учится хорошо в обеих школах, причём в музыкальной школе ещё и на кларнете.
  
   Вся семья учится на кларнете - очень интересный учитель. Повезло соседям. На прощание - прихожу я не часто, - мне дают какую-нибудь приглянувшуюся книжку на неопределённый срок - у них вся стенка в книгах. Собака Манька провожает меня своими чудесными глазами.
  
   VII Бархат
  
   У мамы было старое платье из панбархата. Сложного кроя, по моде конца 40-ых годов. Оно было тёмно-красное. В детстве я смотрела на него как на символ роскоши. Мне не верилось, что я смогу носить такое. Шли последние годы моей женской жизни. Потом буду старушкой.
  
   Хорошевский просил перетянуть ему цилиндр бархатом для спектакля и дал кусок простого дешёвого бархата. Встал вопрос - нельзя ли себе отрезать немного - кусок был большой. Цилиндр валялся у нас долго, ожидая моих трудов. Наконец его сделала мама, и остались куски, из которых не получилось бы даже фигаро.
  
   Я работала в ресторане и иногда деньги бывали, хоть и небольшие. Однажды я решилась и купила в ближайшем универмаге кусок чёрного бархата. Хотела сама сшить прямую юбку. Я сшила её, причём накануне похода в театр оперетты, куда мне бывшая сотрудница Зинаида Ивановна Рыбкина достала бесплатный билет, потому что работала там уборщицей.
  
   В театр я должна была пойти с другом Сани Коршунова Ваней Петровым, бывшим авиационным инженером. Теперь он был безработным, успешно увлекался разведением кактусов (брал первые призы на выставках и был уважаем обществом кактусоводов) и изготовлением наливок, действительно хороших - на мой день рождения он подарил бутылку своей наливки.
  
   Ваня был моложе Сани, выше ростом, но на этом его превосходство заканчивалось, потому что у него не было такого чарующего низкого голоса с хрипотцой и мужественных интонаций. Кроме того, он был сутуловат и развинчен, неспортивен он был.
  
   Есть люди, сутулость которых происходит от развитых мышц плечевого пояса. Это даже красиво. Сутулость Вани была непривлекательна, по крайней мере, для меня. Кроме того, внешняя развинченность, по моим наблюдениям, соответствовала внутренней. Но сходить с ним в театр можно было, мы с ним производили хорошее впечатление, в чём я убедилась, разглядывая наши отражения в зеркалах.
  
   Замечательно было очутиться в театре в длинной бархатной юбке. Ваня купил мне мороженое, а сам из экономии есть не стал, а может горло болело. Лично я не могу себе представить ситуации, в которой мне бы не захотелось съесть мороженое. Он предложил мне купить на память статуэтку - там продавались, но мне было жалко его денег, а статуэток в нашей однокомнатной квартире ставить уже некуда.
  
   Я показала юбку дочери школьной подруги Ире - та зарабатывала шитьём,
   хотя тоже была дипломированным инженером: муж принёс домой швейную машинку и сказал: "На, осваивай". И она освоила - у них было двое детей.
  
   Ира отнеслась к моему изделию критично и попросила докупить ещё кусок. Я помчалась в магазин - а вдруг там продают бархат уже другого оттенка? Но он висел. Я облегчённо вздохнула и купила ещё. Ира сшила мне платье. Оно выгодно подчёркивало фигуру, но было коротковато для моего возраста. Всё же я носила его много и с удовольствием - с ногами у меня пока всё в порядке.
  
   VIII Кожаная куртка.
  
   Коршунов помог мне в выборе кожаной куртки на рынке в Петровско- Разумовской. До этого мы с ним навестили в больнице Ваню Петрова., с которым я ходила в театр оперетты, слёг в больницу с давлением. Мы с Коршуновым должны были его посетить. Я взяла из дома солёной капусты - удачная в этом году вышла. Ваня, как положено, кис и жаловался на жизнь.
  
   Деньги на куртку были у меня на груди, в полотняном мешочке на шнурке. Тогда многие так ходили - денег на кожаный нагрудный кошелёк у меня не
   было.
  
   Саня не помог мне в выборе куртки, а отговорил её покупать. У него было обострение язвы - обычное, в общем, для него состояние, - и температура. Ещё совершенно очевидная простуда, насморк и кашель. Но он обещал прикрывать мне спину - я боялась, что украдут деньги на куртку. В те времена кроме красных пиджаков вся страна носила кожаные куртки, как революционные комиссары в Гражданскую войну. Мы побродили по рынку. Я ничего не понимала в качестве и цене кожаных курток. А Саня понимал и отговорил от покупки.
  
   Мне очень хотелось кожаную куртку. Это практично. Я бы не покупала розовую или красную, а чёрную, и промазывала бы её детским кремом, чтобы не стиралась краска.
  
   Купила чуть позже, недалеко от дома, у трамвая. Зашла - висит. Невероятно дешёвая, и на то были причины, но они меня устраивали. Побежала домой и заняла денег у соседки Фаины Григорьевны. Купив, была абсолютно счастлива и с тех пор с этой курткой не расстаюсь.
  
   Прошло полгода и как-то летом мы с мамой гуляли по ВВЦ. Меня отозвал мужчина с измученным лицом и предложил купить дёшево кожаную куртку. Я никогда не покупаю так одежду. Но было жалко человека. У него был вид приговорённого к смерти. Я не купила. Потом я узнала, что людей, взявших товар в долг и не продавших его, называют должниками и уродуют - отрезают руки, ноги... Не знаю, верить этому или нет. Так было в средневековой Костроме, экскурсовод рассказывал. В наше время всё может быть. Надо было купить или просто дать денег? Так у меня же их не было.
  
  
  
   IX Хор
  
   Ещё я ходила на хор. Иногда сразу после работы, с котлетами и супом в банке, и то бежала и опаздывала. Садилась среди первых сопрано и в основном молчала. Солировать боялась. Руководителем хора был человек суровый и талантливый.
  
   Помню первую вечеринку в этом хоре - поминки одной из хористок. Она была русской, вынуждена была уехать из Казахстана, душу ей в Москве согревал только хор. Люди в нём были замечательные, но крутились вовсю - хористам много никогда не платили.
  
   Мы сидели за столом в помещении, отведённом рядом с залом для занятий хора, за окном свирепствовала вьюга, хор пел церковное. Было задушевно и тепло.
  
   Для хора я делала копии нот. У нас в ресторане был ксерокс. На нём работал разговорчивый кудрявый и бородатый брюнет, похожий на художника. Он делал мне ксерокс бесплатно. Я собиралась выучить ноты наизусть и тогда петь не только в унисон, но и в составе первого сопрано. Петь очень хотелось.
  
   X 7 Переводы и компьютер 94
  
   В одном из походов выходного дня я познакомилась с человеком, который знал английский язык. Узнав, что я работала секретарём-референтом и владею компьютерной грамотностью, он пригласил меня в секретари- референты и просил научить его работать на компьютере.
  
   Его сходство с Ван Гогом бросалось в глаза - особенно если рассматривать автопортрет Ван Гога, - только рыжим он не был. Одухотворённость, душевная уязвимость, сознание своей неповторимости и неуверенность в себе.
  
   Деньги были нужны, и я решила попробовать. Степн Николаевич Братченко - а это был он, - жил на набережной Москвы-реки с тётей Розой - очень старой сухонькой грузинкой. Мать Степана была грузинкой, а отец - украинцем. Родители его уже умерли. Степан Николаевич стал повивальным дедом моего репетиторства. Оно продлилось 13 лет, из них последние десять я жила только на деньги от репетиторства и пенсию.
  
   Квартира выходила окнами на Москву-реку, но её не было видно из-за ещё одного дома, а вот храм в Филях был виден отлично и золотился в лучах заходящего солнца.
  
   В ней было две комнаты и чулан. Квартира находилась на 4-ом этаже. Лестница была грязная, в ней пахло стоячей водой - подвал был затоплен. Был лифт - из старых, которые можно увидеть в кино.
  
   В столовой стоял шкаф с книгами на английском языке и стол, заваленный ими же. У стола - огромный старый ТВ. Напротив двери на балкон - кушетка за занавеской, на которой спал жилец Игорь, студент геологического института. От кушетки пахло индийскими благовониями - Игорь был кришнаитом. Он приехал из Нижневартовска, где жил вдвоём с мамой. Окончил школу с золотой медалью.
  
   Денег у него было мало, и он занимался торговлей. Я видела его чертежи - прекрасные! За стеной, у которой стояла кушетка - чулан, где царил образцовый порядок. В другой комнате был секретер с книгами на английском языке, шкаф с учебниками на английском языке, напротив окна - пианино, над ним - полка с глобусом, у другой стены - компьютер и две кровати. Здесь Степан Николаевич давал уроки английского языка.
  
   Я научила его включать и выключать компьютер и начала объяснять работу в системе и с текстовым редактором. Степан Николаевич жаловался: "Не давайте мне сразу много, нельзя нались литр воды в один стакан!"
  
   Потом пили чай на кухне и ели мороженое, изготовленное по его рецепту из молока, выдержанного в морозилке. Он рассказывал, как родственник организовал ему в Москве фиктивный брак и после развода он чуть не остался бомжом. Как ему перебили нос в секции бокса. Как у него на руках была путёвка на теплоход из Москвы в Ленинград и обратно, а мама его заболела. Она упросила его поехать, а сама, пока он отдыхал, умерла.
  
   Позже к нему переехала из Кутаиси тётя Роза, чтобы ему не было одиноко.
  
   Он проверил мой английский и заявил, что я могу быть репетиром и мне надо дать объявление в газету "Из рук в руки". Дал мне бланки объявлений и попросил заполнить и на его долю - у него было мало учеников.
  
   Наша работа продолжилась. Иногда он играл на пианино, и мы пели романсы тихими голосами, потому что за стеной в соседней квартире жил араб с множеством детей, и один из них был грудным.
  
   Я проработала у Братченко четыре года, но платил он мало, потому что консультировал меня по методике преподавания английского языка, да и денег у него особых не было. Не понимаю, почему они жили так бедно - он блестяще владел английским и методикой его преподавания, до пенсии работал на кафедре университета. На пенсии время от времени был синхронным переводчиком на нефтяных разработках.
  
   Из экономии он ходил дома в белом халате, одетом на костюм, и снимал халат, когда приходили ученики. Он подарил мне много хороших учебников и пособий: "Я дам тебе канву, а ты вышивай на ней свои узоры. Методика должна наполняться конкретным содержанием".
  
   Ещё он подарил мне полотняный мешочек, чтобы носить на груди - воровство было страшное. Это был тот мешочек, с которым мы с Саней Коршуновым ходили на рынок за курткой. Степан Николаевич добыл где-то в ЗАГСе пенсионное удостоверение умершей старушки, чтобы мне показывать его при входе в метро - тогда не было автоматов, - и контролёрам в автобусе, троллейбусе и трамвае. Удостоверение тоже было в этом мешочке.
  
   Однажды у меня его отобрали, и тогда я завернула в плёнку кусок красного картона и, подходя к контролёру, про себя читала слова из псалма Давида: "Господи, помяни царя Давида и всю кротость его". Этим словам научила меня мама, а её - женщина, у которой мы снимали комнату, когда я была маленькой. Она и предложила помочь окрестить меня: "В моём доме не должны жить некрещёные дети". Мешочек от ежедневного употребления порвался, и мама сшила мне новый.
  
   Когда я всерьёз подумала о репетиторстве, то увидела множество препятствий. Во-первых, я никогда не преподавала английский. По окончании курсов при ИНЯЗе им. Мориса Тореза я накупила много художественной литературы на английском языке, в основном классику, и прочла много книг. Читала регулярно, учила наизусть стихи и сонеты. Но достаточно ли в течение двадцати лет читать классику, чтобы стать репетитором?
  
   Я начала в перерывах между пиками нагрузки в ресторане вспоминать методику преподавания английского языка. Для этого нужен был закуток, чтобы никто не догадался, чем я занимаюсь. Он у меня был - комната, где хранилась посуда. Там же я держала борщ в банке и цыплят табака. Как ни странно, занятия мои шли успешно - я очень люблю учиться, и мне нравится английский язык.
  
   Вторым препятствием была скромная обстановка нашей с мамой однокомнатной квартиры. У Степана Николаевича был кабинет, где всё было подчинено преподаванию английского. Шкафы с книгами, ковры, приличный письменный стол, хорошие стулья, пианино, чтобы петь песни на английском языке.
  
   Да и в столовой стояло несколько шкафов с книгами на английском языке. У нас письменного стола вообще не было. Посередине стоял круглый обеденный стол, покрытый скатертью, стулья были старые, а книги на английском языке были на кухне. Это была квартира школьной учительницы и обычной программистки.
  
   Оглядев нашу комнату, словно увидев её впервые глазами своих будущих учеников, я купила два паласа - в коридор и в комнату и ситец, чтобы сделать чехлы на стулья. Мама не понимала, зачем это нужно, а я предполагала, что от интерьеров зависит цена урока. Это оказалось не столь однозначно, и в чём-то мама оказалась права.
  
   Позже, когда у меня оказалось достаточно учеников, а мама стала плохо себя чувствовать и должна была лежать, мы занимались на кухне, сидя на полу, и даже в ванной сидя на закрытом крышкой унитазе и на краю ванны.
  
   Чехлы же на стулья я шила втайне от мамы, когда она по воскресеньям уходила в церковь на службу. Они до сих пор лежат недошитые - отпала необходимость. Подобные чехлы я видела позже в квартире одного человека, пригласившего меня как репетитора для своего сына. Он выдавал себя за нового русского, и не замечал, что его жена потихоньку закрывает старые стулья ситцевыми чехлами.
  
   XI Микроарт
  
   Как мне хотелось иметь пишущую машинку! Ведь у меня уже были рассказы, и можно было попытаться их напечатать. Хорошевский ведь уже ходил по редакциям с моими рассказами, первые из которых были напечатаны на компьютере Степана. Компьютера у меня, конечно, тоже не было. А вот рассказы мои были опубликованы в несерьёзных и нелитературных журналах, но всё равно я радовалась каждой публикации.
  
   Необходимость к смене комплектующих к компьютеру возникала постоянно. Напротив нашего ресторана, как я уже говорила, было здание ЦНИИОО. В какой-то газете в рекламе я прочла, что в этом здании находится мастерская- магазин с комплектующими для компьютера и даже можно купить компьютер.
  
   Об этом для себя я даже и не мечтала, а вот пишущую машинку купила, дешёвую, конечно. До того, как я её купила, я увидела в коридоре ЦНИИОО старую механическую машинку, все части которой, казалось, были чугунными, по крайней мере, когда я несла её домой.
  
   Дома я на неё налюбоваться не могла, но она оказалась сломанной, денег на ремонт никак не находилось, и она откочевала на балкон.
  
   В мастерской, которая располагалась в ЦНИИОО, о которой я узнала из объявления, работали Миша и Лёша. Я прибегала к ним прямо из ресторана, между завтраком и обедом, и покупала картриджи, чистые дискеты, один раз - защитный экран.
  
   Миша был улыбчивым и остроумным. Кудрявый, темноволосый, курносый, весело ужасающийся моим ошибкам в разговоре о компьютерах. Лёша был светлым, с густыми волнистыми волосами и носом с горбинкой. Он чем-то напоминал молодого комика Фрая в сериале "Дживс и Вустер" по произведениям Вудхауса.
  
   С ними было интересно и полезно разговаривать. Они дали мне почитать для ликбеза "Железо РС" - регулярно переиздаваемую брошюру, которую они написали с начальником во главе. Начальник писал и художественную литературу.
  
   Было приятно смотреть, как дружно, с прибаутками, налету понимая друг друга, они работают. Ясно, что их интеллектуальный уровень приближался к кандидатскому, а может быть, и превышал его, но время заставляло их торговать. Я отдыхала душой, забегая к ним.
  
   Позже я узнала, что они планировали меня поставить торговать вместо себя, предварительно научив - им нужен был человек, которому они доверяли. Но разве они не видели, что я плаваю в обозначении компьютеров и системных блоков? Сейчас они работают в другом месте, и я скучаю о них. Их преемники старались меня не обижать, если попрошу что-нибудь сделать. Потом их магазин куда-то переехал.
  
   Пишущую машинку осваивала трудно. Помогал мне ученик, Максим Шумов, но это было потом, когда я вовсю репетиторствовала, а компьютера у меня ещё не было. Он появился на моё пятидесятилетие.
  
   XII Школа и лицей
  
   Когда я работала на авиационном заводе и потом, когда надо было получить консультацию по работе на компьютере для переводчика и репетитора Братченко, я приезжала на авиационный завод к Рыбкиной. Она сбрасывала мне свежие антивирусники, ещё кое-какие программы и отвечала на вопросы.
  
   О Рыбкиной надо писать толстые интересные романы. Она родом из Мурома, медалистка, баянистка, гитаристка, комсомольская активистка, программистка - училась в Москве, - развелась с мужем, но со всеми своими бедами он обращается к ней.
  
   Её любимая фраза: "Будь попроще, и к тебе потянутся люди". Смешливая, остроумная, игривая, ловкая. Переплыла под Муромом Оку. Милое типично русское лицо, ухоженность облика, безупречность языка и манер. Не боится нового и очень любит учиться. Как профорг никогда не оставляла человека в беде. Голос грудной, богатый оттенками. Любит одинаково сильно два города - Муром и Москву. В Муроме у неё мама и брат, в Москве - два сына. Тёплая, светлая, яркая.
  
   Если Зиночка не могла ответить на мои вопросы, обращалась к своему начальнику Алексею Владимировичу Блюму.
  
   Он наблюдал мои непростые отношения с начальницей и прекрасные отношения с начальницей другого отдела, сбыта. У той был новейшиий компьютер, стоявший на таком красивом столе, словно он был создан для съёмок фантастического фильма. Ей самой нравилось управляться с компьютером.
  
   Вот за этим столом Блюм мною и любовался, а я в это время случайно, вовсе не со зла, запустила не помню откуда вирус в только что созданную им заводскую сеть. Я была уверена, что Алексей Блюм не испытывает ко мне никаких положительных эмоций после этого, а он через Рыбкину примерно через год пригласил меня преподавать в привилегированный лицей на Вернадском: "Помогают той лошади, которая тянет".
  
   Меня смутило, что не было литературы. Мне уже приходилось работать программисткой в условиях, когда литературы не было, и я знаю, что это такое. Потом литература нашлась, а Блюм уже взял человека.
  
   Блюм жил с мамой и сестрой. С сестрой он и преподавал информатику в лицее. Он был симпатичным приветливым евреем значительно моложе меня, всегда хорошо одевался и на заводе прижился, но, видимо, нерегулярность зарплаты и его проняла.
  
   Когда он, желая меня привлечь, сообщил, что лицей успешно участвует в олимпиадах по информатике, я испугалась и отказалась наотрез. А Алексей туда многих с завода перетащил, и один инженер, незабвенный Миша, за которым в столовую толпой ходили девушки, сделал там диссертацию.
  
   Движение Миши в направлении столовой ежедневно было событием общезаводского масштаба. Миша не обладал исключительной внешностью, но был холост и харизма его не знала равных на заводе. Процессия, сопровождавшая его на обед, напоминала выход королевы в дни торжеств или какую-нибудь религиозную церемонию. Она состояла из девушек, которые хотели выйти за него замуж, но не только из них.
  
   Я тогда работала программисткой в административном корпусе, а он шёл из основного, где тоже был отдел программистов. В окно второго этажа было удобно наблюдать это зрелище. Толпа сопровождающих была радостно настроена и время от времени смеялась его шуткам. Они шли мимо берёз, мемориального комплекса погибших в Отечественную войну работников завода, и удалялись постепенно из поля зрения. Я пишу об этом, чтобы дать понять, каким привлекательным человеком оказался для детей этот преподаватель лицея.
  
   Не помню, в каком году, кажется, ещё до работы в ресторане, я по приглашению своей классной руководительницы отправилась устраиваться преподавать математику в свою школу. Мне больше хотелось преподавать английский, но я не созрела тогда даже до репетиторства, а им был нужен математик. На доске медалистов в этой школе было выбито под моим портретом золотыми буквами на мраморе моё имя, а директор школы, ну вылитая ведьма, выскочив мне навстречу откуда-то из-за угла в не до конца застёгнутой блузке, закричала: "Безработная? Не надо!"
  
   Это была незнакомая директриса, у нас раньше другая была. А ведь моя классная руководительница, в то время завуч, с ней всё заранее согласовала. Ходила я и в школу, которой руководила бывшая мамина ученица, которая проходила у неё практику после института. Она превратилась в шар из жира, намазанный косметикой и увешанный золотом, что никак не смягчало её зверское выражение лица. В общем, меня туда тоже не взяли.
  
   А Рыбкину, которую я после визита в родную школу, туда рекомендовала, взяли, и она полгода преподавала там математику, но потом ни малейшего желания продолжать педагогическую деятельность не испытывала, а мне советовала пойти на курсы для инженеров, желающих преподавать информатику в школе. Я была глубоко уверена, что в обычной школе не для вундеркиндов могла бы преподавать без всяких курсов.
  
   XIII 10 Что мы ели в ресторане 94
  
   Утро начиналось с завтрака. И в весеннюю благодать, и летом, в ожидании жары, и в метель, когда ещё темно, это был приятный момент в нашей жизни. Запах кофе и свежеиспечённых булочек. Чистота вокруг. Звон посуды на кухне и люстр под потолком. Булочки пекли у нас в ресторане в специальной комнате две красивые молодые женщины.
  
   Бутерброды с маслом и с колбасой, сосиски и пирожные, какао, соки, английский чай в пакетиках, салат. Призыв Нины Никитичны из зала: "Маша! Иди есть кашу!"
  
   На обед винегрет, вторую порцию супа переливаю в банку - не сразу уговорили, все так делают, даже старшая официантка. Котлеты, куры гриль. Когда уговорили - не обрадовались: я завела целую коллекцию коробочек из-под сока, куда складывала все эти сокровища. Это были не объедки, а не использованные порции. Ко мне приходили за коробочками - знали, что у меня есть запас.
  
   Объедки я носила кошкам, которых во дворе у котельной кормила моя мама. Недавно, по прошествии больше десяти с лишним лет, мне встретилась соседка по двору, тоже любительница кошек. Она вспоминала: " В те годы, когда люди так трудно жили, ваша мама покупала окорочка, жарила их и кормила бездомных кошек!"
  
   Я не стала объяснять, что это я приносила из ресторана - трудно было рассчитать, сколько порций дадут и сколько нужно, и я тащила домой лишние.
  
   В ожидании банкета все оживлялись. За банкет приплачивали, и мы, конечно, пробовали всё, кроме икры, да и икру иногда.
  
   XIV Костюм
  
   У меня давно не было приличного шерстяного костюма, в котором полагается устраиваться на работу. После того, как я три раза отлежала в больнице с полостными операциями, надо было костюм из натуральной шерсти, без синтетики. Найти его было трудно. Ездила на Семёновскую, в фирменный магазин. Купила на проспекте Мира у метро Алексеевская. Прямая юбка, прямой жакет с белой манишкой. Пришила золотистые металлические пуговицы - тёмно-синий костюм ожил. А на следующий день официантка Эмма предложила мне костюм. Она его не показывала. Она уже подарила мне английское платье из шотландки, но предупредила, что за костюм надо заплатить. Возможно, он был лучше моего. Это было в середине июля, а буквально через неделю Эмму и ещё нескольких официанток сократили, а меня нет - преимущество низкооплачиваемых работников.
  
  
   XV Сахар
  
   Запрятавшись в моечную или в гардероб в вестибюле я радовалась, что так хитро устроилась - мои знакомые и родственники не видят, в каких жутких условиях и кем я работаю. Никто из моих родственников никогда не работал ни уборщицей, ни судомойкой. По крайней мере из ближайших родственников. Они не все принадлежали к дворянам, но на этих работах не служили. Часто вспоминала любимое присловье прадедушки: "Господь напитал - никто не видал, а кто и видел - и тот не обидел".
  
   Когда я покупала в ресторане сахар в первый раз, мне его привезли домой на машине. Во второй раз пришлось везти самим. Маме было 76лет и мне бы и в голову не пришло её просить мне помочь, но она сама предложила это. Я не смогла её отговорить.
  
   Так впервые моя мама вступила на территорию ресторана. Первое ощущение от нашего ресторана - белизна, свет, чистота, уют, приветливые лица. Это и увидела мама, зайдя в зал. Мы погрузили мешок на коляску с колёсиками, в которой мама раньше возила арбузы, и повезли к остановке автобуса. В одном месте я неловко повернула тележку, и у неё отлетело колесо. Довезли кое-как, но тележка пропала. Один наш приятель собирался её починить, но уже начинал прибаливать. Так она и стояла у нас на балконе, пока не заржавела.
  
   Когда я пришла в ресторан и пошутила, что маме он понравился, одна из сотрудниц в тон ответила: "Ну, слава Богу".
  
   Работа была очень тяжёлая, особенно в жару. Если бы я не получила хорошую физическую подготовку, занимаясь лыжными гонками, вряд ли бы выдержала. Конечно, другие работники ресторана не были лыжниками-гонщиками, но они не были одновременно и секретарями-референтами и к английскому языку были равнодушны.
  
   XVI Ивановы предлагают приехать за крупой
  
   В ресторане нам продали подешевле сахар, а крупу не продавали. А дяде с тётей - Ивановым, - в их районе откуда-то обломилась дешёвая крупа. Они позвонили и предложили приехать и взять часть. Взять? Им выдали бесплатно?
  
   У меня был день визитов. В ресторан приехал Хорошевский и привёз мой
   лучший полиэтиленовый пакет, забытый им в книжном магазине. Он просил, чтобы я писала - у меня есть стиль. Мы сидели с ним в фойе гостиницы в мягких креслах и мне было приятно, что со мной говорит писатель.
  
   У Ивановых традиционно пила чай с колбасой и любовалась уютом их квартиры с цветами и книгами. Крупу взяла, конечно.
  
   XVII Блинная
  
   До МГУ я месяц проработала в блинной после ухода с авиационного завода. Мне вздумалось взять справку о том, что я там работала. Там было много хороших людей, к которым я привязалась. Любопытно было их повидать: поваров Мишаню и Олежку, буфетчицу Машу, кассиршу Никитичну. Когда-нибудь я напишу о каждом из них.
  
   Неизменная хлестаковщина уволившегося человека. Хочется представить ситуацию лучше, чем есть. Хочется выглядеть свежей, отдохнувшей и успешной. Надеюсь, мне это удалось. Маша и Никитична сообщили, что блинная прогорает и может закрыться - я не поверила. Блинная на
   ул.Кирова была всегда. Как это она может прогореть, если там всегда очереди? Пожалела искренне оставшихся в ней работать - уже привыкла к ресторану и мне там всё нравилось больше, если в такой работе может что-нибудь нравиться. А блинная-то и правда закрылась.
  
   XVIII Анна Ивановна
  
   Осенью, с командой набранной директором с Западной Украины, я поначалу работала уборщицей. Из моечной между завтраком и обедом выходила сервизница Анна Ивановна. Это была величественная женщина, с тщательно уложенными кудрями, покрашенная под блондинку. Ей было крепко за 60, но глаза продолжали оставаться голубыми. Когда-то она была хороша. Рассевшись по-царски у стола, за которым перекусывали официантки, она властно командовала, как мне мыть пол. Я ещё подумала тогда, что ни за что не пойду с ней работать.
  
   Но так сложилось, что меня перевели в сервизницы - укушенная женщина уволилась, а сервизниц в каждую смену стало двое - увеличилась нагрузка. Поначалу с Анной Ивановной было трудно работать; "Ты что мудохаесси? Живей давай!", - но потом я приноровилась. Она защищала нас обеих, а не только себя, при конфликтах. Работала она хорошо, с удовольствием, а это симпатично в человеке. Мною она была довольна, всегда таскала с кухни для меня у знакомых поваров какое-нибудь угощение. Хвасталась, что я вообще не бью посуду.
  
   Это хвастовство до добра не довело - однажды Нина Никитична, которая страдала от того, что всем стало известно, что в ресторане совсем не бьётся посуда, притащила драную коробку с хорошим сервизом. Она плюхнула её на стол, куда мы просили никогда не ставить грязные вещи - он был для чистой посуды.
  
   У меня была запарка и, увидев грязный старый картон, на вид пустой, я махнула рукой, чтобы не мешался, и столкнула коробку на пол. Звон был
   такой, что проходящий по коридору директор ресторана заглянул и увидел на полу столовый сервиз на 12 персон, почти весь разбитый вдребезги. Он аккуратно втянул голову в дверной проём и молча ушёл. Так никогда ничего мне и не сказал.
  
   Анна Ивановна была неглупа, наблюдательна, с хорошей памятью. Родилась в семье староверов. Рано осталась сиротой и воспитывалась в семье дяди, где даже зимой экономили на обуви для детей - для всех были одни валенки, чтобы сходить по нужде на улицу. В результате у неё с детства болят суставы ног.
  
   Когда ей было 14 лет, приёмных родителей сослали на Колыму. Немного спустя детей тоже отправили в ссылку - на лесоповал, на Северный Урал. Туда они тоже отправились без валенок. Работали по колено в снегу в лаптях. Рабочий день начинался рано, а после работы Нюрочка шла несколько километров в клуб - танцевать хотелось. Там она познакомилась с ровесником. Они танцевали вместе. Когда подросли, поженились.
  
   Всю жизнь работала на стройке, там её муж был рабочим. Начальники её уважали за характер и добросовестность. Дочь рано разошлась. Но внучка - красавица и хорошо вышла замуж и, конечно, получила высшее образование, как и дочь.
  
   Позже, уходя на пенсию, Анна Ивановна подарила мне отрез материала. Она всегда отлично одевалась. Я подарила ей цветы.
  
   XIX Мытьё машины
  
   Казалось, посудомоечную машину не отремонтируют никогда. Как устроилась я на работу, когда ходили по деревянным мосткам над застоявшейся водой, так и продолжали ходить. На ремонт машины нужны были деньги. Мне вспоминалась песня: "А я иду по деревянным городам, где тротуары скрипят как половицы". Они не только скрипели, эти мостки, но кое-где ломались, не выдерживая сырости, идущей снизу. Тогда, в разгар смены, можно было, наступив, получить снизу фонтан воды и намочить юбку и ноги. Летом это ещё было терпимо, а в холод совсем некстати.
  
   Директор с Западной Украины отремонтировал машину, не пожалел денег. Работать стало легче, и воздух в помещении перестал вонять.
  
   По инструкции нельзя было работать на машине одной - только с напарницей. Там был конвейер, от которого теоретически можно было ждать неожиданностей. Я ломала голову - как можно попасть в аварию? Всё было великолепно продумано.
  
   Но так вышло, что моя напарница отлучилась, а надо было срочно помыть очередную партию посуды. И я включила машину, поставила на ленту конвейера фарфор, чего обычно не делала, и одна из чашек плохо зафиксировалась. Можно было остановить конвейер, но я торопилась, и полезла поправить чашку. Произошло то, чего не могло произойти - мне защемило палец. Я с трудом его освободила, слегка оросив кровью соседние чашки. На пальце долго был шрам.
  
   После трёх полостных операций вот так работать? Однажды Нина Никитична послала меня купить несколько ящиков сока. Я спросила, на чём я их привезу. "На себе дотащишь". "Я не смогу". "Ну, найди кого-нибудь"
  
   Я пришла в магазин, договорилась с каким-то выпивохой, он дотащил и Нина Никитична ему заплатила. Больше меня так не посылали.
  
   Однажды в перерыв меня осенило пойти к врачу и оформить инвалидность - тут недалеко. Я там наблюдаюсь. Но как всегда цветущая, вся в медалях, старушка- врач ответила, что операции для того и делаются, чтобы человек был здоров.
  
   У меня бывают иногда рези в швах. У всех бывают, наверно. Я валялась на составленных вместе стульях в помещении, где моют посуду. Моя напарница Анна Ивановна увидев меня лежащей и решила лечить шоковым методом: "Вымой машину".
  
   Я нагнуться не могла - боялась, что внутри что-то лопнет, а тут надо было тереть внутренность машины изо всех сил, изобразив из себя букву "S" и согнувшись в три погибели. Грузчик нашего ресторана подарил мне для этого нож. Анна Ивановна помогала. Меньше всего она думала о моём здоровье. Но когда мы отмыли машину, рези прошли.
  
   Мне хотелось бы вернуться к грузчику ресторана. Непримечательной внешности, маленького роста, он не то что всегда улыбался от уха до уха, но был приветлив и при этом всегда трезв. Ему нравилась наша сменщица, вдова Тоня. Не то что страсти в клочья, а просто симпатизировал и когда дома зарезал свинью, принёс кусок Тоне. Такой хороший кусок!
  
   Я и словом не обмолвилась, но он догадался по моему взгляду, что мне тоже
   хочется свинины. Через несколько дней пришёл и извинился, что свинину дать не может, а вот дарит коробку шоколадных конфет. При этом у него был смущённый вид, и коробку он достал, озираясь. Она была закрыта прозрачной плёнкой, грузчик её не открывал. Но когда я освободила её от целлофана, то выяснилось, что конфеты частично таяли - видимо, были на витрине под солнцем. Я, конечно, ничего ему не сказала. А нож он мне подарил замечательный.
  
   Сменщица Тоня была похожа на фею, эльфа и словно просвечивала насквозь - такая была маленькая и хрупкая, с детским голоском, светленькая. У нас почему-то все вдовы, работавшие в ресторане, были вдовами лётчиков. Она тоже. Я не подвергала сомнению подлинность фактов. Работала она добросовестно и усталости не знала, несмотря на хрупкость облика.
  
   XXI ГИЯ
  
   С третьим по счёту для меня, грузинским директором поступил на работу заведующий производством Гия. Или Гия раньше появился? Через несколько дней после его прихода казалось, что он был всегда. Умный, добрый, работящий и вездесущий. Он был из Сухуми.
  
   Стал у нас заведующим производством. Его сразу все полюбили. Он был невысокого роста, спортивный на вид, седой, хотя не старый, с карими умными глазами. Всегда был бодр. Работал добросовестно и заботился о нас.
  
   Когда надо было мыть холодильные камеры, он выдавал ватник - иначе для меня, например, простуда была гарантирована - влетаешь туда разгорячённая, а там лёд по стенам.
  
   Однажды после банкета Гия провожал меня домой с сумками с продуктами - нёс сумки. Маму он спросил: "Что там у Маши в сумке, такая тяжёлая, жених, что ли?"
  
   Пришлось огорчить маму, что Гия женат - у него в Сухуми семья.
  
   Когда моя новая напарница Тоня, вдова лётчика, по вине сына и снохи оказалась в сумасшедшем доме - они туда её упекли - Гия радостно устремился на выручку. Думаю, он и там произвёл хорошее впечатление - Тоню выпустили.
  
   Тоня была моей напарницей и соперницей. Когда нагрузка в ресторане уменьшалась, она уходила в другую смену, а когда ещё уменьшалась, вставал вопрос, что судомойка нужна одна. Это, конечно, было глупостью - должен же человек когда-нибудь отдыхать. Тоня относилась к работе истово, я на её фоне выглядела бледно и только неожиданные визиты моей бывшей напарницы Анны Ивановны, которая скучала на пенсии по ресторану, поднимали моё реноме. Я понимала, что рано или поздно найду работу поинтереснее, и считала, что лучше Тони им судомойки не найти.
  
   Занудой была Тоня, но в хорошем понимании этого слова. Была она миниатюрной блондинкой и, конечно, Гия был к ней неравнодушен. Впрочем, я ему нравилась тоже. Но он был безупречно благороден ни к кому не приставал.
  
   Появился новый повар Реваз. Он, как и Гия, был грузином.
   Реваз был среднего роста, но спортивный. Когда однажды мне надо было отмыть морозильную камеру и не получалось шваброй отодрать лёд, он взял у меня швабру и отмыл даже ошмётки бетона. Он был прекрасен в этот момент - словно танец танцевал. Реваз снимал квартиру. А у Гии был номер в гостинице, при которой был наш ресторан. Реваз не сразу нашёл
   квартиру и просил меня поискать.
  
   У Гии был благородный, вспыльчивый, прямой характер. Однажды он сопровождал богатых клиентов в сауне в нашей гостинице. Что там у них произошло - не знаю, но с тех пор звезда Гии медленно, но верно начала спускаться к горизонту. Потенциал, накопленный им, был так велик, что закат продолжался долго. В результате Гия потерял номер в гостинице и тоже попросил меня помочь найти квартиру. Я смеялась: "Мне надо найти две квартиры для двух мужчин, двоих грузин".
  
   XXII Деньги
  
   И мои деды, и мои прадеды относились к ним философски и не ставили во главу угла. Но считать умели: дальний предок стал из казаков лавочником, прадед был портным, а дед - бухгалтером и плановиком. Я ощущала себя в ресторане последовательницей Виктора Цоя и других интеллектуалов, творивших в кочегарках.
  
   Правда, я ничего почти не творила - сил не было. Вспоминала в свободные минуты английский, даже в перерывы в ресторане перебирала учебные карточки, и кое-что кропала на коленке, под брызгами моечной машины на обёрточной бумаге от стаканов. На этой же бумаге вела дневник.
  
   Часто представлялось, что я как Дэвид Копперфильд, герой Диккенса, в детстве работавший на фабрике гуталина и мечтавший о хорошем образовании, трачу годы на бессмысленный труд, в то время как могла бы заниматься чем-нибудь более достойным нескольких удостоверений об образовании. Мама говорила, что у Горького его университеты были в начале жизни, а у меня - в конце, перед пенсией.
  
   Хорошевский публиковал кое-что из моих опусов, но за смешные деньги. Однажды подарил листочки для записей с изображением стодолларовых банкнот.
  
   По полутёмным коридорам нашего ресторана ходил совершенно трезвый южный кореец и без всякой задней мысли раздавал встречным работницам пакеты с колготками. Лицо его светилось теплотой и жалостью.
  
   А парфюмерию он не раздавал. Везде продавались кремы для рук, ног и лица иностранного производства и за сумасшедшие деньги. Но всё-таки надо выглядеть более-менее пристойно. Я привыкла пользоваться ночным и дневным кремом, делать маску и страдала без них - просто физически ощущала, как стареет кожа. Наверно, эти дорогие иностранные кремы, лучше наших, но я бы и нашими была довольна.
  
   С отсутствием кремов в моём доме печальные мысли возникали: "Уходят в прошлое театры, музеи, концерты, торты, духи, турпоездки, соки, фрукты,
   мороженое, цветы, модная одежда и обувь, книги, журналы, косметика. Как бороться с морщинами? А что впереди? Нищета, хаос, болезни, одиночество".
  
   И вдруг, совершенно случайно, проехав по ошибке на автобусе лишнюю остановку по дороге к дочке школьной подруги, я недалеко от ресторана обнаружила то, что мне нужно! Магазин назывался "Галина". Не знаю, почему я зашла туда. И даже задрожала от счастья! Там была парфюмерия и косметика фабрики "Свобода" и других наших производителей. Цены были доступные. Я чуть не прослезилась и купила всё - у меня же ничего не было. Я несколько лет ходила в этот магазин, а потом наша косметика и парфюмерия начали появляться в других магазинах.
  
   Поскольку цыплята были у нас с мамой в доме, а денег не было, я не подписывала периодику, как делала это всю жизнь, а ездила в редакцию газеты "Комсомольская правда" за "толстушкой" - увеличенной по объёму газетой, выходившей в пятницу. Это было дешевле. Там были статьи Пескова. Продавала "толстушки" красавица, явно предназначенная для другой работы, скорее всего руководящей.
  
   XXIII Первый ученик
  
   Степан Николаевич продолжал настаивать, чтобы я принималась за репетиторство и бросила работу в ресторане. Он больше года меня убеждал, что я это могу. Наконец я дала объявление в газету "Из рук в руки" и где-то не то в октябре, не то в ноябре появилась женщина с сыном, предварительно позвонив.
  
   Перед уроком я чуть не падала в обморок. Просто умирала со страху. Был приобретена люстра для антуража, но наша единственная комната всё равно не тянула на кабинет специалиста. Первоначально палас планировалось держать свёрнутым в трубку на гардеробе, а расстилать только перед уроком. Позже уроков стало много, и таскать его туда-обратно стало обременительно.
  
   Кроме того, когда палас появился, у нас была одна трёхцветная кошка Зайка, а через несколько лет мама принесла котёнка Чебурашку, и он залез на гардероб, прополз внутри паласа и высунулся из него над трюмо. Сообразив, к чему могут привести его действия, он задним ходом прошёл палас и спрыгнул со шкафа. Но меня напугал здорово - я дорожила трюмо, и палас расположился на полу на много лет.
  
   Напившись валерианки, я открыла дверь на звонок. Вошла приятная просто одетая женщина и высокий юноша в очках. Круглый обеденный стол был накрыт для занятий. Женщина попросила разрешения посидеть и послушать. От волнения я говорила громко и быстро и после тестирования только задала задание на дом. Когда они ушли, меня долго трясло. Я проработаю репетитором 12 с половиной лет и буду вспоминать об этих годах с удовольствием.
  
   XXIV Пасха
  
   В праздник Пасхи в 1996г пришлось работать. Уборщица подсобных помещений, царственная Надежда Никифоровна, узнав о том, что я хотела бы освятить кулич, пасху и яйца, взяла их у меня и освятила - у неё была возможность сходить в церковь. Статная, с пшеничной косой вокруг головы, с голубыми глазами, она работала со сломанной рукой. Прямо в гипсе погружала руку в ведро с водой и отжимала над ним тряпку.
  
   Какая необходимость была у этой вполне обеспеченной женщины, имевшей семью, пенсию, дачу и машину так рисковать рукой и вообще работать на тяжёлой работе? Не знаю.
  
   XXV Мышонок в унитазе и мясо в форточке
  
   Однажды я вбежала, извиняюсь, в туалет, чтобы налить воды в ведро. В унитазе барахтался мышонок - детёныш мыши. Он соскальзывал, подпрыгивал и не мог найти опоры. Как же надо ненавидеть животных, чтобы поступить так жестоко? Уж лучше сразу убить, чем заставить захлёбываться. И этот человек спокойно пошёл дальше, совершив такое?!
  
   Был январь. Вода в унитазе была холодной. Я достала беднягу с помощью веника и обдала его тёплой водой. Выпустила в коридор. Он нырнул в норку у плинтуса. Мы оба с ним были счастливы.
  
   После ухода на пенсию моей напарницы Анны Ивановны у меня появилась новая сотрудница. Она отличалась наблюдательностью и правдолюбием. Не помню, кого из сотрудников, входивших в основной штат, она застукала за проталкиванием в форточку авоськи с мясом (снаружи её подхватили), но она заявила об этом директору.
  
   Директор, видимо, об этом знал и финансовые потери по этой статье не казались ему обременительными. А опытные, проверенные сотрудники были ему нужны. В результате уволили правдолюбку. У меня с самого начала создалось впечатление, что она здесь не задержится, да и не очень хочет задерживаться. Диплом о высшем образовании был запечатлен у неё на лбу. Не молодая, без следов былой красоты на лице, нервная, угловатая... Хороший человек.
  
   XXVI Банкетный зал
  
   У нас был банкетный зал. Там была мебель получше, буфеты из дубового дерева с хрустальными рюмками внутри, хрустальная люстра, ковры, великолепные шторы и красивые столы со стульями из натурального дерева. К этой роскоши полагалась особенно красивая и умная официантка.
  
   Её звали Леной. Она всегда была в белоснежных блузках, отделанных кружевом и шитьём, подчёркивающих свежесть лица и светоносность тонких мягких волос. На лице - приветливая сдержанная улыбка, движения ловкие и грациозные, незаметные, несколько локонов на висках. Густые длинные волосы собраны в причёску, характерную для чеховских времён. Грамотный язык, приятный негромкий голос. Он был довольно высоким, в меру звонким и журчащим. Стройные ноги в дорогих туфлях на невысоком каблуке.
  
   Наше знакомство началось с того, что она пришла представиться и принесла тарелку с пирожными "Это осталось после ухода клиентов, они не прикасались, не думайте". Эклеры невозможно продезинфицировать. Я пристально посмотрела ей в глаза и поверила.
  
   Бесплатный сыр только в мышеловке. Теперь при любой, даже самой сумасшедшей загрузке фарфоровым чашкам Лены была зелёная улица. Один раз я чуть-чуть опоздала и увидела её лицо без улыбки.
  
   Теперь у нас с мамой на ужин всегда были пирожки, булочки или пирожные. У официантки банкетного зала тоже бывали пики нагрузки. Но я только один раз в жизни видела, как из её причёски выбилась прядь, а выглядеть усталой она не позволяла себе никогда.
  
   В банкетном зале текла своя особенная жизнь. Там праздновала свой юбилей немолодая и не худая бизнес-леди. Я её не видела, но говорили, что она от избытка чувств танцевала на столе, ножка стола подломилась и она повредила ногу.
  
   Как-то Лена принесла мне стакан хванчкары. Я люблю грузинские вина, особенно хванчкару. Поставки были прямо из Грузии. Привычка есть и пить из рук Лены сыграла со мной злую шутку. В этот день у меня был урок с моей лучшей ученицей, и я опасалась, что запах вина, который от меня исходил, помешает учебному процессу.
  
   XXVII Ресторанная тропа в Подосинках
  
   Иногда я работала в ресторане в выходные, иногда - только в субботу или воскресенье. В один из таких прекрасных майских дней я должна была присоединиться к Игнату и Голицыным на привычном для них, а для меня ещё новом берегу реки Нерской рядом со станцией Подосинки.
  
   Договорились, что Игнат меня встретит на развилке. Я приехала на электричке и пошла к развилке так быстро, что его ещё не было там. У меня с собой были листочки с меню из нашего ресторана - я вела на них дневник и занималась английским. Я подумала, что если развесить эти листы на некотором расстоянии друг от друга, как Мальчик-с-пальчик бросал свои камушки, то я не заблужусь, и, если увижу, что пошла не туда, смогу по ним вернуться и попробовать следующую дорогу - все они были накатаны машинами.
  
   И на ветвях деревьев и кустов появились наши ресторанные меню.
  
   Игнат пришёл, увидел меню, посмеялся, но не понял, что это я повесила, и стал ждать. Самая правая дорога упиралась в болото, и я вернулась назад к развилке. С тех пор правая дорога у нас с Игнатом называется ресторанной.
  
   На берегу загорали Голицыны - я познакомилась с ними во время поездки на оз.Синее недалеко от Красноармейска. Толя Голицын - лучший друг Игната ещё с пионерлагеря, они жили по соседству, росли вместе.
  
   Берег был необыкновенно красив. Сознаю, что поступаю самоуверенно, пытаясь своим заскорузлым языком и необученными руками описать то ощущение, которое возникало у каждого, кто выходил по лесной дороге на эту неповторимую видовую площадку.
  
   От Ирины я при первой встрече на озере Синее услышала, что это для неё самое любимое место на земле. Она категорически отказывалась бывать в других тоже неплохих местах, куда рвалась бродяжья душа Игната.
  
   Берег был высоким, с небольшим песчаным обрывом, по которому спускались к воде для купания. Слева река вытекала из болота недалеко от впадения Гуслицы в Нерскую. Затем она огибала живописный мыс, покрытый старыми соснами. На мысу стояли другие отдыхающие с машинами и сидели с удочками рыбаки. Там радостно бегали собаки и дети, танцевали под магнитофон, пели под гитару и готовили на кострах обед.
  
   Лагерь Игната и Голицыных расположился на поляне, по краям которой росли небольшие дубки, кое-где приближавшиеся к берегу. Поляна была покрыта густой травой, усеянной гвоздиками. Берег кое-где разрушался и постепенно наползал на поляну и сосновый лес. У некоторых сосен корни театрально наполовину нависали над берегом, а некоторые иногда падали поперёк реки, и их пилили байдарочники, чтобы двигаться дальше.
  
   Вдоль берега вела дорога, по которой проезжали автомобили, но редко, поэтому трава и цветы росли на дороге. Между ней и берегом тоже были дубы. Машины - обычно не больше трёх - ездили на стоянку Володьки из дельфинария и его жены. Рядом с их стоянкой река поворачивала почти под прямым углом вместе с тоненькой тропинкой, полузаросшей шиповником и крапивой. По этой тропе можно было добраться до соседнего села.
  
   Накануне вечером был праздничный ужин, в приготовлении которого, как правило, блистал Толя Голицын. Но и в обед Голицыны были тоже на высоте - Ирина прекрасно готовила.
  
   У Голицыых был сын - глазастый мальчик лет четырёх, Серёжка. Умный и нервный, как все поздние дети, он много плакал тогда. У него на животике был шрам - след ожога. Голицыны по очереди рассказывали, как он обжёгся, словно это произошло только вчера. Серёжка был похож на обоих родителей - и Ирина, и Толя были красивы каждый по-своему.
  
   Ирина рядом с Голицыным выглядела девочкой - на 17 лет моложе мужа. Стройная, с безупречно правильными чертами лица, великолепным характером, тихим голосом и сдержанными жестами. Она была домохозяйкой. Работал Толя, причём очень много.
  
   Поэтому он на отдыхе спал, купался или ловил рыбу. У него было широкое, тоже с правильными чертами, улыбчивое лицо с губами бантиком, которое сразу располагало к себе людей. Негромкий голос, голубые глаза, полулысая голова, спортивная фигура без живота и очень широкие плечи. Особенно удобно было выставлять Толю вперёд, когда в путешествиях надо было разговаривать с официальными лицами и милиционерами - все они тут же проникались к нему доверием.
  
   Толя любил сидеть на берегу на раскладном стуле, широко расставив ноги, в белом костюме от комаров, который в подарок сшила ему сотрудница, и читать газету "Труд", комментируя прочитанное. Иногда он сидел в шортах не обращая внимания на комаров.
  
   А неугомонный Игнат отправлялся с Ириной, Серёжкой и мной в довольно дальние прогулки по окрестностям. На обратном пути он сажал Серёжку на плечи. К вечернему костру Толя с Игнатом приносили на своих широких плечах "сушины" - большие стволы засохших деревьев. Живые деревья никогда не использовались. Это был желанный костёр субботнего вечера. Спать ложились рано - уставали за неделю.
  
   XXVIII Последний Новый год в ресторане
  
   К Новому году дочь школьной подруги сшила мне из шифона нарядную голубую блузку. Шифон подарила тётя Роза. В банкетном зале, где праздновали, было тепло, а в коридорах сквозило с улицы морозом. Я после праздника простудилась.
  
   Гия уделял внимание блондинке - бизнес-леди. Она была хороша собой, умна и с характером, но знала, что Гия женат. Я предложила Гии потанцевать, но он был ниже меня ростом и комплексовал по этому поводу.
  
   Директор подарил нам всем символ года - матерчатого мышонка. Сестра директора сфотографировала каждого из нас. Смеялись, что когда Гия входит в зал, Нина Никитична пугается: "Почему она пугается?"
  
   Дело в том, что старшая официантка Нина Никитична, которая так царственно, как никто у нас, умела носить подносы на одной руке и выглядеть не слугой, но приветливой хозяйкой, умница Нина Никитична, воровала. Вот почему она боялась Гию, и ещё сестру директора, потому что директор вменил в обязанность сестре приглядывать за всеми нами. Сестре было неловко, но постепенно она научилась. Она потрясающе готовила хачапури - из других ресторанов приезжали учиться.
  
   Итак, мы смеялись, я обнимала покрасневшую Нину Никитичну, а Новый год приближался - последний год моей Голгофы в ресторане.
  
   Веселился и бухгалтер, пенсионер-старичок, участник Отечественной войны, прославившийся у нас тем, что мог одновременно сводить два баланса и писать заказные стихи к юбилею.
  
   Бухгалтер в ответ на мой вопрос, в чём особенности бухучёта в ресторане, ответил, что много мелких статей расхода. Вот почему сестра директора и Гия в четыре глаза следили за всеми работающими в ресторане.
  
   У директора была секретарша. Такая, каких много было в то время. Стройная, с ухоженной кожей. Она была студенткой какого-то экономического института. Когда Гия играл на отдыхе в нарды с Ревазом, она играла в карты с официантками вместо того, чтобы готовиться к занятиям, но иногда всё-таки готовилась. Бухгалтер был приглашён через секретаршу и очень был ей благодарен.
  
   А вместо Гии я станцевала с барменом, молодым блондином с отличной фигурой и непроницаемым длинноносым лицом. Но это было уже 8 марта.
  
   И со Степаном Николаевичем мы танцевали иногда, когда тётя Роза хорошо себя чувствовала и садилась к пианино. Она играла вальс, играла лучше, чем Степан Николаевич, а воробьи облепляли балкон и смотрели, как мы танцуем.
  
   XXIX Ленком и художник из Ельца
  
   Бывали совсем какие-то заполошные дни. В один из таких, когда я не работала в ресторане - не моя смена - мне надо было посетить Саню Коршунова - обострение язвы, лежал в ведомственной больнице ЗИЛ, и покрасить голову хной.
  
   Я начала с хны. Посмотрела на часы - хна не взялась, а уже надо бежать, мы договорились с Ваней Петровым на 12час у метро Динамо. Обернув
   голову с хной ещё одним тёплым шерстяным платком, я помчалась на встречу.
  
   Ваня ворчал, что у него самого температура и он может простудиться ещё больше. Саня лежал в чистой проветренной палате. На тумбочке - дорогой крем Нивея, какие-то хорошие продукты - мы не одни его посетили. Нельзя посещать больных, не испытывая к ним никаких чувств. А у меня так получилось - я волновалась, что из-под платков потечёт хна.
  
   После больницы поехала к Хорошеввскому - отвезла отремонтированный реквизит для его спектакля. Он дал мне "Розу мира" Андреева и Станиславского "Моя жизнь в искусстве" - мне всегда хотелось их прочесть. Я ехала в метро, погрузившись в Станиславского. Надо мной возвышался молодой человек. Он заметил, какую книгу я читаю: "Вы любите театр? Хотите в Ленком на сегодня? На "Чайку"? С Янковским и Чуриковой?"
  
   Я не знакомлюсь в транспорте. Но ведь он и не предлагал познакомиться. Он предлагал балет в театр, и какой театр! Я однажды отказалась от лишнего билета на Таганку - была одета в платье из шотландки, подаренное Эммой, а оно простовато для театра. А слабо с хной на голове, которая уже не только схватилась, она схватилась намертво, как бетон и её придётся отдирать от головы кувалдой. Но Ленком...
  
   Я: "Я не причёсана".
   "А мы на галёрке будем".
   "Ну ладно. Вы работаете в театре?"
   "Я театральный художник, из Ельца. Знаете?"
   "Конечно. Елецкие кружева"
  
   "Ну да. Я в Москве проездом. Знаком с Янковским. Он дал мне билет"
  
   Мы вошли, оживлённо разговаривая, в здание театра. Повесили пальто на один номерок. Поднялись на галёрку. Там пришлось стоять. После целого дня беготни не очень приятно. Но мы пришли не зря. Спектакль был прекрасный. Мой знакомый остался хлопать, а я помчалась в гардероб - мама дома с ума сходит, я же утром из дома ушла!
  
   Да и кто его знает, этого художника из Ельца, вдруг приставать станет... Только вот надо было каждому иметь свой номерок в гардеробе.
   Спрашиваю гардеробщицу: "Вы моему спутнику пальто отдадите?"
   "А как же?"
  
   Я вышла на улицу. Метель и мороз. Если ему не отдадут пальто, он обязательно простудится. Я так и не узнала никогда, отдали ему пальто или нат.
  
   XXX Отъезд Гии
  
   На улице был майский ливень. Нам было спокойно и уютно - пересменок. Пили чай и не торопясь беседовали. Гия сидел с нами за столом у стеклянной стены, смотрел на дождь и рассказывал, почему рано поседел - у него рано умерла мама. Сообщил между прочим, что к нему приезжает жена и они оба возвращаются в Сухуми.
  
   Мы увидели фигурку с зонтиком, пробирающуюся среди луж. Жена оказалась худенькой, серьёзной, не похожей на грузинку - общеевропейский тип. Через несколько минут две фигуры удалялись от нас под тем же зонтиком. Было грустно расставаться с хорошим человеком. Я предложила написать ему письмо, что мы без него работать не можем и попросить его вернуться. Расписаться всем женщинам, работавшим в ресторане. Посмеялись грустно.
  
   XXXI Стакан земляники
  
   Однажды я поехала в центр, на Китай-город. Там на углу я увидела деда и внучку. Они продавали стакан земляники. Внешность этой пары не вытравить у меня из сердца. Он был ветераном войны, но ещё крепеньким, с яркими глазами. Одет в лучший, наверно, костюм с галстуком, тщательно выглаженный. Грудь сверкала орденами и медалями. Внучка была вполне очевидной отличницей. Ясный взгляд, толстые аккуратно заплетённые косы.
  
   Земляника была отборная. Они предложили мне понюхать. Стакан стоил дорого. У меня были деньги с собой, но он стоил всех денег, которые при мне были. Пара не умела заискивать, упрашивать. Она просто предлагала товар и надеялась, что его купят.
  
   Ягода была лесная, ароматная, свежая. Представлялось, как дед с внучкой встали до зари. По росе дошли до заветного места. Сами лакомиться не стали - скорее собрать и в Москву, пока нет жары. Надо было отдать все свои деньги и купить этот стакан. Он того стоил. Мне бы сейчас было проще жить.
  
   Стою у окна. Смотрю на подъезжающую машину. Не знаю, какой она марки. Кажется, хорошей. Из машины выходит маленькая хорошенькая девочка. Она будет моей лучшей ученицей.
   07.09.2013
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   39
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"