Повесть про бабушку. Гл.11. Измайлово и комната в школе на болоте
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Гл.11. Повесть про бабушку. Измайлово и комната в школе на болоте. 04.01.2012
СТОЛБИК У МУЗЫКАЛЬНОЙ ШКОЛЫ
Осенью поехали с бабусей хоть посмотреть на школу, в которой будем жить. Городок Бабушкин утопал в садах, как и посёлок "Дружба". Дачи там уже перестали снимать, но их было ещё много. Там жили их хозяева. В одном из садов стояло большое бревенчатое здание - музыкальная школа. Рядом с ней был какой-то межевой столбик. Мне вдруг представилось, что детство уходит, и скоро я не смогу, проходя мимо такого столбика по улице, взгромоздиться на него - неудобно будет. Я попросила бабусю остановиться и постояла на столбике. Бабуся не удивилась.
Школа была светло-серая, пахла краской, вызывала гордость за маму - она была начальницей и зарабатывала хорошие деньги - в буфете купила мне эклер. Квартиру нам не показали - там были большие недоделки. И ключ от неё куда-то запропастился.
Осенью школу открыли, но учиться школьники были распределены по соседним школам. На открытии я была, мне показали учеников моего класса и учительницу, мы пришли к другой школе, которая и сейчас стоит недалеко от памятника Евгении Рудневой. Ко мне подошла темноволосая девочка, мы встали в пару, нас всем классом привели в другую школу, а потом ещё полгода я училась самостоятельно - мама передавала мне домашние задания. Я чувствовала, что мне не хватает нормальных классных занятий. Жили у дяди Саши с тётей Клавой.
Учительница была похожа на Кончаковну из оперы "Князь Игорь". Её мама была татаркой. Огромные глаза оленихи с густыми чёрными ресницами, густые жёсткие волосы, усики, яркие мохнатые брови, бархатный многокрасочный голос. Худая, узкокостая, с лёгкими уверенными движениями, быстрая. Милая, добрая, снисходительная.
Она учила меня полтора года, а потом уехала, влюбившись в шахтёра, в Читинскую область. Отец её был в Бабушкине большим человеком, и отправил с ней в этот шахтёрский посёлок много мебели и других полезных вещей.
Мне так хотелось, чтобы она была счастлива там со своим Тарзаном - говорят, он выглядел примерно так. Посёлок обступала низкорослая тайга. Надо было топить печку, выводить вшей у школьников, расчищать дорожки от снега и бороться с интересом мужа к спиртному. В общем, она вернулась. Очень жаль.
Дети тёти Клавы и дяди Саши любили меня. Однажды ночью я свалилась с горбатого дивана в столовой и даже не проснулась. Никто не услышал, а Лёня, сын дяди Саши, поднял меня с одеялом и положил на диван.
По праздникам, на майские и ноябрьские, в Измайлово были кулачные бои - стенка на стенку, улица на улицу. Лёня тоже собрался. Он занимался боксом, но у него было больное сердце, и тётя Клава добилась, чтобы он бросил занятия. За окнами, среди бараков, уже царило праздничное возбуждение, когда тётя запретила Лёне даже из дома выходить. Я была рада - Лёня был красив. Совсем не хотелось, чтобы ему свернули челюсть, сломали нос или выбили глаз.
Уже в декабре, по первому снегу, мы приехали в пришкольную квартиру. Этому предшествовало заявление мамы директору, что она уйдёт из школы, если нас не заселят. Уходить ей зимой было особенно некуда, но ей не впервой было воплощать в жизнь решительные заявления.
Школа в плане представляла собой букву "п". Фасад был перекладиной этой буквы, а вертикали её - два крыла сзади - спортивный зал с одной стороны и лаборатории с другой.
Между "крыльями" - сквер, цветники, запорошенные снегом, от них к центральной части, на первый этаж, вела лестница к дверям в буфет. Эти двери всегда были заперты. Но из буфета открывался неплохой вид весной, летом и осенью.
Над лестницей был балкон, на который из окон выскакивали ученики, когда им надоедало сидеть на уроке, чтобы сделать какое-нибудь громогласное заявление.
Рядом со спортивным крылом была квартира завхоза, а рядом с лабораторным - наша. Квартира состояла из двух комнат, кухни и санузла. Потолки были высокие. Паркет. На кухне - газовая плита, но газа пока нет - его так и не было все 7 с лишним лет, пока мы там жили.
Мы не взяли с собой Кисаню. Он остался пока у Смирновых на даче. Он жил под крыльцом и хозяйка его кормила. А ведь положено, чтобы на новоселье в дом первой входила кошка. Не вспомнили в суете. Приехали, поставили вещи, поужинали и легли спать - намотались. Вещей было мало. Часть была рассована по знакомым.
УТРО В ШКОЛЕ НА БОЛОТЕ, ГДЕ УТОНУЛА КОРОВА
Утро было ослепительно-снежным, но без солнца - словно небо отражало землю. Дверь из тамбура пришкольной квартиры открывалась на спортивную площадку, покрытую девственным снегом. На нём можно было рисовать, писать слова, из него можно было лепить снеговиков.
"Как моя будущая жизнь здесь", - подумала я, перешагнула порог и вышла в белизну двора. На снегу появился первый отпечаток. Ни лепить, ни рисовать, ни писать на снегу не хотелось. Такое всё было чужое и холодное! Хотелось обратно, откуда вчера приехали. Хотелось обнять Дружка.
Новая школа была построена на болоте, в котором когда-то утонула корова. Это было сразу после войны, а теперь болото находилось в городке, готовом влиться в состав Москвы, и коров уже почти не было, а бараки ещё окружали школу. Улица, вдоль которой они выстроились, не была асфальтирована. Правда, на ней исправно горели фонари, и светилась по вечерам окнами музыкальная школа. А всё-таки корову было жалко, и приходила в крещёную голову вряд ли православная мысль - так ли уж хорошо строить школу в таком несчастливом месте?
ДЕНЬ ЗА ДНЁМ
Кисаню мама привезла на автобусе в авоське. Он царапался, кусался и голосил - все четыре лапы выставил. Переноски у нас не было. В школе он жить привык, и хотя везли его с открытыми глазами, в Перловку не вернулся.
На новом месте ему пришлось завоёвывать авторитет заново. Но он был молод и задорен. На месте, где построили школу, коты раньше не жили - никто не претендовал на его территорию.
Комната при школе обживалась постепенно. Пахло свежей краской и извёсткой. Окна были огромные - больше дверей! Вот где могло быть шоу за стеклом! Без окон был только совмещённый санузел. Там и переодевались. Штор ещё не было и гардин тоже. Санузел, правда, не работал, и газ ещё не подвели, так что еду варили и бельё кипятили на керосинках, а помои выносили в ведре. Водопровод был. Население городка в окна заглядывало, но больше ничего не делало, только присылало девочек за мной играть в лапту. Это было нечасто, но здорово, особенно в мае.
Мыться ходили к маминой приятельнице, школьной уборщице - горячей воды не было. Посещение Полины Ивановны было праздником. У неё был телевизор, и после ванны мы с мамой пили чай с её семьёй - мужем, дочерью - моей одноклассницей, и сыном - дошкольником, и смотрели телевизор. Бабуся мыться не ходила. Одноклассница Нина позировала мне для этюдов в изокружке при доме пионеров. Мы с ней были влюблены сразу в Батыра Закирова и Вячеслава Тихонова.
Полина Ивановна Волкова не была никогда красавицей. А её муж был красавцем и лучшим слесарем космического НИИ. Они приехали из одной деревни. Но он выбрал именно Полину за её душу и за её огромную любовь к нему. Он был темноволос, с серыми умными глазами, немногословен, был скромен, держался с достоинством. Полина Ивановна была тёмной, как головешка, словоохотливой и заботливой. Дети их были очень красивы - с большими шоколадными глазами, длинными ресницами, правильными чертами лица.
Сначала мебели было мало, и директор дала школьный книжный шкаф и диван, стулья, стол - всё с металлическими бирками с инвентарными номерами. Сотрудница помогла купить гардероб - у неё был знакомый на мебельной фабрике. Сотрудница эта была с пламенными крупными губами, блестящими глазами и модной причёской. Одевалась она великолепно. Она знала, что очень хороша, и это ввергало её в печаль о несовершенствах мира.
Гардероб был большой, с зеркалом, и пах грушевым деревом. Он был с фабрики Лира, и тогда я поняла, что имела в виду моя одноклассница, когда сказала с гордостью, что её отец - гардеробщик. Всякий труд почетен, но я удивилась её горделивой интонации, пока не поняла, что её отец делал гардеробы, а это доверяли делать не каждому мастеру.
Мы с мамой спали на раскладушках, а у бабуси была кровать с металлическими шариками, традиционная для того времени. Кровать стояла в той комнате, в которой мы не были прописаны. Там над школьным диваном висели на стене карты мира и СССР, цветные фотографии с видами ВДНХ - так тогда назывался ВВЦ. Фонтаны, павильоны, цветники...Там был изображён фонтан "Золотой колос" с лодками вокруг. Мне всегда хотелось тоже проплыть мимо него на лодке. Лет через двадцать после описываемых событий мы проплыли там на лодке с отцом - моя мечта осуществилась.
Рядом с диваном я занималась за письменным столом, происхождение которого я забыла. Но он не принадлежал школе - мы с ним приехали. Ещё мы привезли с собой несколько этажерок с книгами. Я занималась у стены, за которой был химический кабинет, и слышала, как двигались стулья в начале и конце урока. Всегда боялась услышать звук взрыва - мама увлекалась взрывами, а я за неё волновалась.
Пол был паркетным. Паркет был хороший, но его надо было натирать. Происходило это перед праздниками, но делать это не хотелось. Это теперь запах паркетной мастики вызывает ностальгию. А тогда мне так не хотелось отрываться от интересной книги, что казалось, что кружится голова, болит поясница и я сейчас умру от нежелания его натирать. Избалованная была. Но натирала.
У огромных окон, расположенных в полуметре от пола, стояли цветы - финиковая пальма, выросшая из косточки, лимон, выросший из зёрнышка, и традесканции. На окнах поначалу были короткие занавесочки, потом дешёвые гардины.
Дверь нашей квартиры открывалась на спортплощадку. Зимой там была замёрзшая лужа. Почему не заливали каток - не понятно. Мне хотелось заниматься фигурным катаньем. Всем девочкам тогда хотелось. Но бабуся уже неважно себя чувствовала и не могла возить меня на занятия. Я раскатывала эту замерзшую лужу до размеров футбольного поля и танцевала на ней в зимних ботинках - тогда ещё не было сапог. Конечно, я не делала прыжков в два и три оборота и других сложных фигур. У меня были восторженные зрители - в перемены школьники облепляли окна и любовались моими танцами. Мою маму любили, хотя и побаивались, и переносили свою любовь и на меня. Мама умела уважать в ученике человека, что не было распространено в школе тех лет.
Когда снега и льда на площадке не было, там иногда играли родители учеников из окрестных бараков. Это были рабочие ЦННИС - НИИ транспорта, и космического НИИ, где работал Волков. В бараках этих жили удивительно дружно, без ругани и драк, как можно было бы представить, и даже в какой-то тёплой родственности.
Одноклассники мои, жившие в одном бараке, поддерживали друг друга в классе, и не то что против кого-то, а просто. Среди футболистов отличался отец одного моего одноклассника, однорукий, могучий, темпераментный. Даже мне было понятно, что играет он здорово, просто красиво. Красивой была и его жена. Такие лица встречаются на картинах Рафаэля. Сын был похож на неё - тонкая белая кожа, прекрасные глаза с длинными ресницами. К сожалению, умом он не блистал и вызывал у меня только сочувствие.
Мама работала много, очень уставала, не всегда прибегала даже обедать. Когда она всё же приходила, мы с бабусей видели в окно кухни несущуюся мимо толпу шалопаев, прогуливавших уроки, с весёлым ужасом кричащую: "Завуч, завуч!", - а потом появлялась измученная мама.
Каждый день звенели разбитые окна. Потом как-то научились с этим бороться. Звон стекла был как высвободившаяся стихия - радостный, победный, как лавина в горах или раскаты грозы. Сам по себе мне звук нравился, но было жалко маму - она отвечала за порядок, а завхоз - за стёкла.
Мама страшно похудела, не обращала внимания на свою внешность. Пахло от неё после работы соединениями серы, азота и другими веществами. Антонина Фёдоровна пару раз силком водила её в магазин готового платья - бабуся стала меньше шить.
Училась я легко, Маргарита Дмитриевна была не строгой по сравнению с Александрой Андреевной. Меня это беспокоило - я знала, что не очень интересую мальчиков, и в будущем могу надеяться только на себя.
ПОДРУГИ, ОДНОКЛАССНИКИ И ПОКУПКИ
У меня было несколько подруг - Оля Бакшевская, Люда Лаптева, Галя Козляева. Оля была светловолосая, белокожая, с большими весёлыми карими глазами, пухлыми пальцами и ямочками на щеках. Такие же ямочки были на щеках двух её сестёр. Старшая уже окончила школу и собиралась замуж. Она была не так похожа на Олю, а младшая - копия, немного избалованная, конечно. Их отец был тщедушным, всегда усталым. Он работал в том же космическом ящике, что и отец Нины Волковой.
Дочери пошли в мать, только стали потом выше ростом. Они жили в двухэтажном деревянном доме. Не знаю, называлось ли это бараком, но квартира их была коммунальной. Прямо из общего коридора, переступив порог, я попадала в их единственную комнатку. Оля училась хорошо, много читала. Мне было с ней интересно.
Оля познакомила меня с двумя девочками - сестрами из соседнего деревянного дома ( оба дома были построены тем же космическим ящиком) , у которых были морские свинки. Мы с восторгом смотрели на них всё свободное время.
Вряд ли я была ей хорошей подругой, так как однажды зачитала у неё книгу - "Книгу вожатого". Я несколько раз отдавала ей эту книгу, а потом брала, не в силах расстаться надолго. Привлекало в ней многое- устройство бивака, разжигание костров, азбука Морзе и узлы, как ориентироваться по звёздам. Ещё я попросила её принять меня в компанию - переписываться с девочкой из Чехословакии.
Меня тогда интересовало две страны -- Чехословакия и Китай. Я даже пробовала учить китайский язык и географию Китая. В школу приходило много журналов, среди них был "Вокруг света", и он поступал к нам в первую очередь, Мама выписывала его и тогда, когда у нас не было своего жилья, но мы отдавали старые журналы дяде Саше. Он начал отвозить наши журналы на дачу. Ещё мы читали школьные журналы "Знанье-сила", "Техника-молодёжи", "Наука и жизнь" и журналы мод.
Я собирала всё, что могла прочесть про Чехословакию, даже не мечтая туда когда-нибудь поехать. В общем, как-то вышло, что девочка из Чехословакии стала получать письма от меня чаще, чем от нас с Олей, и, наверно, это было нехорошо с моей стороны, но я всегда так любила писать письма!
Я сознавала, что избалованна, но старалась это скрыть. Однажды я переводила картинку на письмо в Чехословакию, и она порвалась. Лист с письмом был испорчен. Я разрыдалась, лист промок ещё и от слёз, и тут неожиданно к нам забежала Маргарита Дмитриевна. Она, в отличие от Александры Андреевны, редко видела меня плачущей, и даже не плачущей, а бушующей в своём горе, и удивлённо на меня посмотрела. Все мои горести как рукой сняло, и я приобрела вид ученицы с хорошим поведением.
С мамой мы разговаривали редко. Однажды я забывала купить хлеб, и тогда, вместо того, чтобы ругаться, она вместе со мной побежала в ближайшую булочную, а она была за целую улицу от нас, на Осташковском шоссе, и закрывалась в 7час. вечера. Мы бежали и обсуждали роман "Туманность Андромеды" Ивана Ефремова. Роман печатался в журнале "Техника- молодёжи", иногда мы брали его в школе, иногда покупали в киоске на станции Лосиноостровская. Очень хотелось поскорее вырасти и отправиться в космос. Идти до киоска надо было 40 мин.
Обычно я покупала хлеб вовремя, и керосин, и молоко. За керосином и молоком приходилось тоже идти на Осташковское шоссе. На перекрёстке с ул.Коминтерна продавалось разливное молоко и я брала трёхлитровый бидон. А за керосином ходила отдельно - лавка была на нашей стороне Осташковского шоссе, рядом с автобусной остановкой.
Люда Лаптева была красавицей. У неё были серо-голубые глаза с поволокой, льняные волосы, не совсем детская фигура. Роста была высокого, смотрела на мальчишек победительно, и они её замечали. Её семье принадлежала половина деревянного дома недалеко от нас с огородом и садом. Мама её работала токарем и однажды, не надев защитные очки, повредила глаз. Она была из донских казаков. Люда была похожа на неё. Отец был темноволосый, густо покрытый волосами. Это он делал гардеробы и назывался гардеробщиком. Люда книг почти не читала, и с ней было скучно.
Галя Козляева жила через железную дорогу. От нас к ней надо было добираться мимо дома Нины Волковой, мимо пустыря, где паслись коровы и выгуливались собаки, потом надо было пройти мимо дома путевого обходчика, где жила одна девочка из нашего класса, перейти полотно дороги, которая вела от станции Лосинностровская через Отрадное в Бескудниково. Она потом проходила по живописному мосту над Яузой.
Перейдя железнодорожную ветку, надо было пройти половину улицы с деревянными домами и садами. В одном из этих домов жила Галя на первом этаже, а на втором жила Нина Палева, симпатичная, но совершенно не интересная для общения. Галя в отличие от неё книги читала. С ней можно было о чём-то говорить. Она особенно интересовалась медициной, с каким-то, может быть, болезненным любопытством, по-моему. Мне по крайней мере было неинтересно, как устроено наше тело, я как-то даже стеснялась его. Гораздо интереснее было, как устроены красные звёзды-гиганты или медузы. У Гали был слегка гнусавый нервный голос, худое насмешливое лицо, умные серые глаза и худая фигура.
Лаптева уже получила первые любовные записки во втором классе от Бори Зорина, самого раннеспелого ученика в нашем классе. У него сестра собиралась замуж выходить, и он знал об отношениях мужчин и женщин больше, чем мы.
В Боре нас трогало внимание к нам всем, одноклассницам. Он смотрел на нас не так, как на мальчиков, и говорил другим голосом. В общем, он был не таким, как другие одноклассники. Похож он был плюшевого медведя - ходил с развальцей и был добродушен.
Другие одноклассники были тоже интересные. Витя Родников, похожий внешне на Хрущёва, только не лысый, а темноволосый, уже знал, что будет конструктором. Не каждый из нас мог похвастаться такими чёткими планами.
Женя Дыбко собирался стать футболистом. Он изрисовывал тетрадки по всем предметам фигурами футболистов. Был он альбиносом - с белыми ресницами, легко краснел.
Галя Козляева называла трёх Юр со своей улицы "саковцами" - их фамилии начинались на "с" -Сорокин, Соковиков и Сомляков. Родственниками они не были. Сорокин был сутуловат, голубоглаз, с неспортивной походкой, добродушен и хорошо рисовал -- его мама - художница учила его. Соковиков, как и Сомляков, сверкал карими глазами с длинными ресницами, был красив и скромен. Сомляков был инвалидом - он хромал и носил ортопедические ботинки, но тоже был привлекателен.
Как ни хороша была Лаптева, а самой красивой девочкой в нашем классе была Ира Иванова. У неё были яркие изумрудные глаза, опушенные густыми ресницами, густые каштановые с золотой искоркой волосы оттенка, которого добиваются женщины у хороших парикмахеров, густые брови, сами утончавшиеся к вискам, и волосатые кривые ноги, которые она ставила носками внутрь.
Ещё она заикалась, и эта кривизна, косолапость и заиканье придавали ей неповторимый шарм. Она нисколько не гордилась своей неповторимостью и была добра к нам всем, и мальчикам, и девочкам. Одевалась она хорошо, так как её мама работала продавщицей.
Зорину нравилась похожая на цыганку Валя Агафонова, с пронзительно горящими от природы глазами. Она имела огромное количество младших братьев и сестёр, и они почему-то иногда приходили к нам в школу, а Зорин с ними играл.
Я нравилась Нине Раер. Она была доброй, симпатичной, но мало читала. Я боялась, что её симпатия ко мне связана с тем, что моя мама - завуч. Чувствовала, что она хорошо относится именно ко мне, но не могла ничего поделать со своей подозрительностью. Нине всё во мне нравилось - и то, как я ем, и жесты, и слова, и поступки. Нельзя бросаться такими чувствами. Грешно это.
Пригласила она меня на день рождения в комнату в бараке, где жила. Пришли многочисленные родственники, с детьми на руках сидели за столом. Мне представлялось, что это неприлично и дети должны сидеть в отдельной комнате за своим столом. Ну а если комната одна?
Королева Виктория придумала эти правила на нашу голову в 19-ом веке, чтобы я из-за этого отвергла дружбу такой хорошей девочки.
На первой парте сидел Толя Мироненко - он отвлекался и поэтому Маргарита Дмитриевна за ним следила особо. Жил он в единственном на то время каменном доме на нашей улице, где жила ещё лучшая школьная певица и красавица Люда Андрусская.
У неё было плоское круглое лицо, небольшой нос, огромные сверкающие глаза, опушённые длинными ресницами, губы бантиком. У неё был красивый сильный голос, и она пела на концертах самодеятельности. Была она высокая, статная, двигалась с достоинством, училась хорошо. Однажды она заболела, и я пошла отнести ей домашнее задание.
То, что я увидела, потрясло. Совершенно голая, но чистая комната, и в ней по полу ползало множество маленьких детей. Не помню, сколько. Все похожи на неё, вернее, Люда похожа была на большого младенца по типу лица. Она за всеми этими детьми смотрела, пока родители были на работе. Как же она могла так хорошо учиться?
1957
На Новый год преподаватель труда привёз всем сотрудникам машину ёлок, и нам тоже досталась. Я натёрла пол мастикой с помощью школьного полотёра. Новый год был как всегда прекрасен. Много подарков и конфет. Я в первый раз в жизни встречала его с взрослыми, под бой курантов.
Бравурная музыка по радио:
"А снег идёт, а снег идёт,
И всё вокруг чего-то ждёт
За то, что ты в моей судьбе,
Спасибо, снег тебе".
Мы были уверены, что теперь-то всё будет хорошо - у нас было своё жильё! В каникулы читала и каталась на лыжах на стадионе.
ДЕСЯТИЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ
В этот день, благоухающий жареными пирожками и пельменями, приехал меня навестить отец и привёз в подарок алый плюшевый альбом с позолотой. Его глазам открылось великолепие отдельной квартиры. Я была уверена, что отец бросил нас, и, сухо поздоровавшись, ушла в другую комнату болтать с подругами. Мама и бабуся не объясняли мне, почему отец не живёт с нами. Отец сидел за столом и посматривал на часы. Мама предложила ему ехать к себе домой, что он и сделал. Больше он к нам не приезжал.
Много лет спустя узнала я, что он не изменял. Но он был не так внимателен к маме, как мамин отец к бабусе - мой отец был из простой семьи.
Мама хотела сменить мне фамилию с отцовской на свою. Она сама тоже сменила фамилию, так как ей приходилось писать доверенность самой себе, чтобы получать зарплату. Она хотела оформить развод.
А в тот день я фотографировалась на диване со своими подругами. Кроме уже упомянутых были приглашены Галя Арисова, самая талантливая гимнастка нашей школы, её двоюродная сестра Таня Бубакина, подарившая мне замечательный альбом с видами Кремля, Нина Волкова и Нина Раер.
Таня и Галя жили недалеко от Гали Козляевой, но на её улицу попадать надо было очень романтично, через дырку в деревянном заборе, окружавшем Ростокинский завод железобетонных конструкций. Жители деревянных домов этой улицы боролись за закрытие этого завода. В результате этой борьбы завод окреп и расширился. А дома снесли и поставили потом высокие, как и везде.
Таня рассказала, что их соседка за забором - ведьма. Я никогда до этого не видела ведьм и это вызывало любопытство.
Пригласила я и Катю Маркову - дочь журналиста из газеты Красная Звезда, страстную любительницу книг. У них тоже был дом рядом с ЖБК ДСК. Они держали породистых кур, у них была замечательная сирень и маленький огородик.
Я часто забегала к ней читать книги, особенно в летние каникулы. Мы сидели, как бывало, с Иришей, и молчали часами каждая над своей книжкой -только страницы шелестели. У них ещё была коллекция бабочек, но я её не смотрела - жалко было бабочек. Катя была богаче всех девочек нашего класса - у неё была шубка из белой цигейки. Она была худенькая, с тихим голосом и длинными косами, с добрыми умными глазами.
СКВОРЕЧНИКИ И СЕМЬ ДЕДУШЕК
Весной во всех школах делали скворечники. Тогда в Москве жило меньше ворон и были скворцы. В связи в этим как никогда остро вставал вопрос об отцовстве. Удивительно деликатны были мои одноклассники! Ни в прежней школе, ни в новой никто ни разу не спросил, где мой отец. Мне самой было неловко, что его у меня нет. Поэтому я однажды ещё в Перловской школе произнесла многократно потом цитированную фразу: "У меня отца нет, но есть семь дедушек. Я семь скворечников принесу".
Дело в том, что бабуся часто рассказывала, что у неё было много братьев. Но их всего в семье было семь детей. Один, Ванечка, умер в младенчестве. Он был назван в честь своего деда. Вторым ребёнком была бабуся. Один её брат умер в Гражданскую, один - в Отечественную, один - после войны, и осталось два брата, которые никогда не делали скворечников. Но фраза Александре Андреевне понравилась. Никто с меня никаких скворечников не требовал. В новой школе некоторые мальчики действительно своими руками сделали по нескольку штук.
МАРИЯ ГЕОРГИЕВНА В ШКОЛЕ НА БОЛОТЕ
Приезжала и Мария Георгиевна с непривычной для нас палкой. Палка была плексигласовая, очень красивая, а Мария Георгиевна сильно состарилась. Я узнала её, но сделала вид, что забыла,- ведь не все дети помнят, что происходило с ними в пятилетнем возрасте. Мария Георгиевна приехала к бабусе поделиться горем - любимая внучка влюбилась в женатого человека. Я боялась, что горем можно заразиться, и затаилась в углу.
За огромными школьными окнами квартиры шёл последний мартовский снег. Сначала отдельными снежинками, потом густыми хлопьями. Хлопья эти падали в белый туман и исчезали в нём, как исчезла навсегда из нашей жизни и Мария Георгиевна.
ПЕРВОМАЙСКАЯ ДЕМОНСТРАЦИЯ
К Первомаю вся школа делала искусственные цветы для демонстрации, довольно красивые. Демонстрация была в Бабушкине. Все были в белых рубашках и с галстуками - погода была хорошая. Нас незадолго до этого приняли в пионеры в Музее имени Ленина. Мы волновались и боялись забыть Торжественное обещание юного пионера.
Истово учили его. Они были напечатаны на задней странице обложки тетради в линейку. Очень хотелось одеть ярко-белую блузку и алый галстук - это шло всем. Юбка и блузка у меня были из штапеля, а у некоторых девочек из ярко- чёрной или синей шерсти, бархата или шёлка. Мне хотелось из бархата юбку и из шёлка блузку. Пока мы старались не забыть клятву при входе, кто-то из мальчиков разглядывал в вестибюле статую Ленина и прибежал сообщить, что Ленин изображён голым. Мы все помчались убедиться в этом и узнали, что нас разыграли.
Это несколько отвлекло нас и успокоило. Текст повторяли хором, так что никто не оскандалился. Меня выбрали звеньевой. Я тогда увлекалась коллекционированием изображений Ленина - искренне его любила. Как звеньевая предложила посвятить сбор звена этому альбому. Была весна. Кто-то из хитрецов предложил рассматривать его на стадионе. Пришли и стали играть в мяч. Я расплакалась и пошла со своим альбомом домой. Меня догнали, испугались, что скажу маме - "Ладно, давай посмотрим твой альбом!"
Я успокоила, что жаловаться не буду. Разрешила им продолжать играть, что они и сделали с большой радостью - погода была хорошая.
Итак, мы в пионерской форме, кто в юбках из сатина, кто из штапеля, кто из шерсти или даже шёлка и бархата, с белыми бантами в волосах, радостно шествовали в колонне.
После демонстрации директриса попросила маму проследить, чтобы отнесли транспаранты в школу. Мама взмолилась, что совсем не видит меня и у нас есть редкий случай вдвоём пройтись по первомайским улицам. Они были нарядные, с лотков продавали в этот день особенно интересные книги, дешёвые булочки и шарики.
Так бы и не пришлось нам с мамой прогуляться, но преподаватель физкультуры Владимир Сергеевич Журавлёв сказал, что всё равно должен идти в школу и присмотрит за транспарантами.
Журавлёв был незаурядным человеком. Кто обычно преподаёт физкультуру в школе? Знаменитые спортсмены после травм, любители выпить, неудачники. Журавлёв преподавал потому, что сам этого хотел. Он не просто не был пьяницей или неудачником, он любил свой предмет и ему нравилось преподавать его в средней школе.
Он был настоящим интеллигентом. Играл на скрипке, много читал, был высок, строен, красив. Его уроки были увлекательны. Мне он много дал как любительнице лыжных гонок. Я научилась прыгать через коня и лазить по канату, хотя это было непросто.
Вот этот Журавлёв и сделал нам с мамой праздничный подарок. Мы ходили по оживлённым улицам среди празднично одетых людей, семей, купили мне несколько интересных книг, мороженое, пирожное, шарик и что-то ещё домой. Долго потом вспоминали этот праздник.
АНСАМБЛЬ ГРУЗИНСКИХ ТАНЦЕВ
По утрам, в 7 час, в любое время года мы просыпались от гортанного крика: "Сэм-восэм!" - это начинал занятия ансамбль грузинских танцев. Будильника не надо было. Звали руководителя Реваз Александрович Джаниашвили. Всё местное хулиганьё и все самые лучшие девочки танцевали в этом ансамбле, а солисткой была замечательная красавица Лариса Павлова.
Огромные окна спортзала всегда позволяли полюбоваться на репетиции ансамбля, а репетировали они очень много, и Реваз Александрович волновался каждый раз как на главной репетиции - приближался Московский фестиваль молодёжи и студентов! Ночью последнее, что мы слышали, было тоже "Сэмь- восэмь!", под звуки грузинской музыки мы и засыпали.
Реваз Александрович был из Кахетии, призван был оттуда в армию, служил в воинской части за забором, граничившим с нашей спортплощадкой, учился заочно в пединституте, окончил его и начал преподавать черчение, ещё будучи студентом, в нашей школе. Учил он потом и меня, был очень строгим, но хорошим преподавателем.
Реваз Александрович был невысокого роста, с типичной для танцора фигурой - жилистой и без акцентированных мускулов, с умным и смелым взглядом карих глаз, кудрявыми волосами, правильными чертами лица.
Жена его была русская, жила на той же улице, что Козляева, была настоящей русской красавицей и вышла за Реваза Александровича по большой любви, вопреки воле родителей. Она была выше его ростом, но выглядели они великолепно. Она тоже преподавала черчение в нашей школе. Жену его любая нация с радостью признала бы своим образцом - я была в Грузии, и видела там грузинок светловолосых и с белой кожей. В некоторых гравюрах к "Витязю в тигровой шкуре" Шота Руставели я видела её изображения.
Не то что я была влюблена в Реваза Александровича. но восхищалась им - он был смелым, сильным и благородным. Однажды он шёл мимо нашей двери, где я сидела на выступе стены типа завалинки, и вроде бы для себя пела "Сулико". Конечно, не так хорошо, как Андрусская, но неплохо, по- моему. Он взглянул на меня, улыбнулся, и пропел: "Пи-пи-пи..." Я представлялась ему цыплёнком.
Итак, мы с бабусей просыпались под звуки грузинских танцев. Мама уже уходила к тому времени в школу. Бабуся варила на керосинке кашу и кофе из злаков - овса и ещё чего-то, продавались такие коробочки с линялыми картинками. После школы на обед часто была жареная камбала или треска под маринадом, с морковью, и борщ. На ужин было примерно то же самое, но иногда самодельные пельмени, мясо с картошкой, селёдка или кильки с картошкой, квашеная капуста - кадка стояла в холодном тамбуре. Картошка была чкаловская.
Лучше всего было вечером, когда мы втроём собирались за столом. Телевизора не было. Или слушали радио, или читали мы с мамой прямо за ужином, хотя бабуся ругалась. Часто передавали оперетты, и мы вспоминали, как любил оперетты Виктор Михайлович.
ЗАВХОЗ И ЕГО СЕМЬЯ
Завхоз жил в другом крыле школы. В их квартире вело крыльцо. У него было много интересных книг, и мы брали их читать, например, Мельникова-Печерского, которого мама полюбила во время эвакуации в Есиплево, где было приятно травить душу на голодный желудок описанием вкусных вещей. Завхоз был потомком слуги Чайковского, который был не просто слугой, но и другом. Завхоз был интеллигентным человеком.
У него была красавица жена, которую он выкопал в сибирской шахте. Она была шахтеркой. Величественная, с монументальными чертами лица, работящая - великолепный маляр. Мы тогда делали ремонт чуть ли не каждое лето. И брала недорого.
Я не хочу подробно писать об этой семье, поскольку многое в тех законах, по которым они жили, было для нас неприемлемо, но "не судите - и не судимы будете". В семье было двое мальчиков. Младший, с льняными кудрями и добрыми голубыми глазами. Старший, тоже красивый, но до отвращения самодовольный, с неприятной улыбкой, повзрослев, напоминал внешне Алена Делона, стал художником, женился. Завхоз научил его рисовать и писать маслом.
В изокружке при доме пионеров в Бабушкине сыну завхоза было нечего делать - он легко мог поступить в любой художественный вуз, что и сделал. Завхоз вскоре умер, и мы его очень жалели.
В школе было очень интересно. Было много кружков, биолог Иустинья Даниловна на пустыре, где пасли коров, разбила сад и огород с опытными делянками.
Мы в своей квартире жили как в замке на острове, на ночь поднимались мосты и мы оставались одни. Только наши огромные, чуть не до земли, окна, сияли в ночи. Мама ложилась поздно, у неё была большая нагрузка по химии и она проверяла тетради после лабораторных работ. Конечно, это не проверка тетрадей словесниками или учителями начальной школы, но тоже немало. Кроме того, она составляла расписание и переделывала его помногу раз, чтобы всем учительницам было удобно.
Почти вся химия в школе была мамина. Только немного уроков давала молодая еврейка-красавица Елизавета Борисовна, но она не претендовала на большее - у нее был муж и он хорошо зарабатывал. В РОНО сидела какая-то мегера Мыльникова, которая хотела отобрать у мамы часть уроков для Елизаветы Борисовны, но директор Рыбина защитила маму. И в комнату Мыльникова прописала маму только в одну, хотя Рыбина обещала две, что-то в маме вызывало у Мыльниковой отторжение. Она даже не хотела давать маме должность завуча, так как она разошлась с мужем.
ФЕСТИВАЛЬ МОЛОДЁЖИ И СТУДЕНТОВ И ДАЧА
Третий класс я окончила легче, чем первый и второй, без усилий. Впереди было целое лето! Фестиваль! Нам всем в школе сделали уколы от разных болезней и давали что-то глотать из столовой ложки, похожее на клей. К фестивалю появилось больше товаров, и бабуся, которая продолжала шить, хотя частенько у неё побаливало сердце, купила мне, маме и себе на ярмарке по шерстяному отрезу. Очень красивая была шерсть. А мне ещё белые бусы -- мама и бабуся спросили, что я хочу, и купили.
Перед самым началом фестиваля меня было решено отвезти к дяде Саше на дачу. Мы с бабусей туда отправились. У меня был маленький рюкзачок как у настоящей путешественницы.
Предвкушение отдыха и новых впечатлений! Поезд довоенной постройки, откуда надо было спрыгивать на низкую платформу, В поезде все радостные, в ожидании отдыха и фестиваля. Шли через лес примерно час по тропинке, пересекли в одном месте Киевское шоссе. Добрались до участка усталые.
Забора у Перегудовых ещё не было, только столбики расставлены. Была построена деревянная времянка. Внутри кровати и стол. Кухня рядом, под навесом, печурка. Вынули свои продукты, перекусили с тётей Клавой и её племянниками и племянницами, и бабуся взялась готовить ужин. Она там готовила всегда, когда приезжала, а гостей у тёти Клавы всегда было человек пять, не меньше.
Тётя Клава выделила каждому племяннику, и мне тоже, по грядке с клубникой, чтобы ухаживала. Я попросила ещё грядку под редиску. Дала и под редиску. Воду брали го бочага за дорогой, отделявшей посёлок от мелкого лиственного леса. Там же и мылись. Там же, в кустах, был у нас и туалет. Перед подходом к нему надо было кашлять.
Спать в духоте во времянке нам с бабусей не нравилось, и дядя Саша сделал нам шалаш. Там мы наслаждались ночным шорохом листвы и пренебрегали комарами - места вокруг были болотистые. Мама однажды поздно вечером в субботу вынуждена была приехать к нам с ведром ягоды. Раньше не могла - Рыбина не отпускала. А ягоду привезла ученица из мытищинской школы, которая отказалась заниматься с химиком, заменившим маму, когда она ушла работать в бабушкинскую школу.