Аннотация: История вторая, про потомственных русалок и браслет из голубых бусин
Неспокойна нынче речка Черемуха. Шутка ли - сразу четыре новых русалки! То за три года - ни одной, а тут сразу четыре.
Две девчонки-байдарочницы, десятиклассницы, на спуске перевернулись, одна сразу ко дну, потому что виском об камень, а другая спустя неделю утопилась. Не смогла себя простить, что выжила. Из Карелии девочки, Лиля и Диана. Чудные такие - плавают, за руки держатся, все расстаться не могут. Алёнка над ними все посмеивается. Брижит из Норвегии приплыла - катер перевернулся. Валька - аж из Египта, даром что русская. И умерла-то по глупости - на водных горках шею сломала. Вот уж кто убивается да плачет по ночам. Двое деток у неё осталось, мальчики. Тяжело им без матери будет, никто не спорит.
Такие, как Валька, долго русалками не бывают. Слишком сильная у них эмоциональная связь с землей, с людьми. По правде говоря, и не должна бы Валька в русалках остаться, старая уже - двадцать восемь лет. Вот Марьямь, главной на Смородине, семнадцать, её подружке Галле - и того шестнадцать. Галла, хоть и выглядела старше, в душе еще совсем девчонка была. До этого самой старой была Алёнка - двадцать три ей было. Теперь вот Валентина.
Очень её девочки жалели. Ведь и при жизни особой красавицей не была. Маленькая, худенькая, носик горбатый, фигура вовсе мальчишечья. А уж русалка и вовсе из неё вышла страшненькая, они же, русалки, все голыми плавают. Это вот Аленка с её статями да Галка с грудью четвертого размера мужиков, как орешки, щелкали, а этой-то чего теперь делать?
Из десятиклассниц тоже забавные русалки получились. На пару работали. Вдвоем мужиков заманивали, так ловко у них получалось! Брижит - девочка веселая, смешливая. И жила легко, и умерла легко, и русалка из неё получилась хохотунья. Из тех особей, что мужиков не телесами заманивают, а все больше насмешками, щекоткой да звонким хохотом. Самые правильные русалки, кстати.
А Валентина - русалка-плакунья, сирена по-заграничному. Все стонет по ночам, деток зовет, плачет.
Сейчас по большей части русалки-блудницы встречаются, которые мужиков соблазняют. А что делать - век такой. Никакой морали. Тем более, у русалок. Они ведь, как известно, нечисть.
Нынче на Черемухе праздник. Алёнка-затейница вообще потеху придумала - на день ВДВ в город сплавать, по фонтанам урожай собрать. Валентина, понятно, посмотрела грустными глазами, да под корягу забилась, а остальные обрадовались. Марьямь в косы ленты красные вплела, Галла жемчужное ожерелье надела, а Алёнка пистолет из-под камня извлекла. Он у неё там в пакетике непромокаемом хранился. Уж очень ей пострелять хотелось. У остальных русалок таких сокровищ не было, конечно, откуда? У русалок только то и есть, что подарят, а кто им подарки делать будет? Иногда, конечно, дети приносили - камушки, цветочки. Детки, когда они в сказки верят, могут русалок в некоторых местах разглядеть. А вот у Светланы, русалки с соседнего озера, Ивантеевского, часы были непромокаемые, швейцарские. Время показывали, тикали. Очень она ими гордилась, с руки не снимала, а на вопрос 'где взяла' только хитро улыбалась. С нею с Ивантеевки еще три русалки приплыли, все бывшие деревенские.
Всего собралось десятка два девушек. Тут уж главной Алёну выбрали, кого ж еще? За ней и поплыли.
В городе Марьямь давно не была, а Галла так и вовсе. В Волгу пришлось выплывать, конечно. Неприятная река. Раньше не то было. Раньше Волга-матушка была чистой, широкой, волны катила неторопливо, пароходами гудела, волновала девичье сердце. А сейчас кругом ил, да мазут, да нефтеналивные баржи. Русалка ведь существо природное, им бензин да хлорка, да прочая химия - чистая смерть. Ну ничего, немножко можно. А где верхняя Волга, там даже и жить не возбраняется.
В городе Волга сплошь в бетоне. С ревом катера носятся, пароходы прогулочные ходят. Что ходят, а не плавают, это Марьямь помнила, а вот как город назывался - больно надо голову забивать. Может, и знала когда-то, да забыла. Речки она некоторые знала, деревни иногда, а города для неё все одинаковые были. Не Париж, и ладно. Почему-то Париж вызывал смутную тоску. Наверное, все женщины любят Париж?
Потом самое трудное - из воды выходить. Не любят русалки сушу, ой как не любят. Обратно легче будет - растворись в воде, позволь ей стать тобой, и уж в Волгу-то вынесет.
Эх, не видят люди русалок, пока они сами не захотят! А жаль - вот зрелище: два десятка голых девиц из воды выходят! По лужам шлепают - благо что дождь прошел. И к фонтанам бегом. Хорошо, что недалеко от набережной.
А на улице жара, солнце палит, от асфальта пар идет. Еле-еле Марьямь себе фонтан нашла. Большой, двухярусный, с водопадом. Алёнка по пути куда-то свернула, ну она не пропадет, Галла вон в пруд помчалась, что в парке, и осталась с Марьямь одна только Брижит-хохотунья. Вот уж ей раздолье! Мужиков за пятки хватает, брызгается, они кричат, смеются, а той и в радость. Ей телесное не нужно, она смехом питается. Ну или энергией утопшего. Да тут мелко, не утопишь.
А Марьямь на вершину фонтана, в маленький квадратный бассейн, залезла, голубей согнала, спину выгнала - и голову свесила, наблюдает.
Эх, хороши парни - молодые, мускулистые, в тельняшках без рукавов, а то и вовсе полуголые. А Марьямь все не так, все не этак. Тоскливо.
- Эй, русалка с красной лентой! - позвал кто-то.
Марьямь развернулась стремительно (чуть с высоты не навернулась) - неужто разглядел кто-то? И с визгом вниз спрыгнула:
- Танечка, Танюша!
Пообнимались, повспоминали, всплакнули - куда без этого. Ну Таньке простительно - у неё вон какой живот. Девки в положении всегда волнительные. А Марьямь-то чего? Ишь, воды ей мало!
А Таня ведь тоже русалка. Почти стала ей, когда её два сбежавших зэка чуть в Чертовом озере не утопили, да русалки тогда не сдержались и в обход правил сами уродов на дно утянули. С тех пор Таня с русалками словно породнилась, видела их.
Ушла Таня, а в Марьямь как бес вселился - завелась, раззадорилась. Одного зацеловала, другого, третьего. И уснула, захмелевшая, прямо в фонтане.
- А ты, тетя, настоящая русалка?
Твою мать!
Голова-то как болит! Напекло, видать.
У фонтана два мальчонки стоят в бескозырках.
Э, нет! Вовсе даже не у фонтана! Это каким таким течением Марьямь в это болото занесло? То есть, конечно, деревенский прудик вовсе и не болото, даже караси водятся, но все равно он русалке не понравился.
А мальчонки смешные, темноглазые, хорошенькие. Одному года три, другой, наверное, школьник уже.
Мальчики смотрели на неё с восхищением. Ишь ты!
- Меня Коля зовут, - сказал маленький.
- А меня Маша, - представилась Марьямь.
- Не Ариэль? - расстроился старший.
Русалка засмеялась, покачала головой.
- А наша мама тоже лусалка, - сообщил Коля. - Только в Египте.
Тут уж у Марьямь не только голова - еще и сердце закололо, и зубы заскрипели. Уж слишком явное совпадение.
Старший поглядел темными глазками внимательно, кивнул.
- А мы где сейчас? - поинтересовалась Марьямь. - Что за деревня?
- Это не деревня, - важно сказал тот, который не Коля. - Это дачный массив, Антоновка называется. Тут рядом город Иваново.
- А! Эээ... А папка у вас где?
- А папка у нас в городе остался, - погрустнел старший. - Он пьет много. С тех пор, как мама русалкой стала. Он глупый, думает, что её нет больше. А бабушка сказала, что мама теперь русалка, по ночам песни поет и в речке живет. Я, когда вырасту, моряком буду и её найду.
- Интересная у вас бабушка... - покачала головой Марьямь.
- А у нас, внученька, род такой - русалочий, - рассказывала изумленной Марьямь бабка Марина. - Прабабка моя, Ульяна, по-вашему Ундина, ведь самой настоящей русалкой была! И любовь у них с мужем её такая сильная была, что даже когда она умерла, он к ней на речку ходил. Глупо она тогда умерла, утопла. Зимой под лед провалилась. Так и не нашли её. А потом прадед мой ребеночка с речки принес... Прадед мой всю жизнь у воды так и прожил - рыбу ловил, лодки делал. И дочка его, тоже Ульяна, рядом. Мне бабка Ульяна рассказывала, бывало, что мать её ночью к себе в воду забирала, ласкала да целовала. Я уж её не видала, она, как прадед помер, сразу за ним помчалась. Бабка моя страсть как воду любила, а жила на суше. Рыбачкой была, рыбачьей женой. Чуть свет - в море. Во Владивостоке жила. Мать моя и тетки все с водой были связаны - судьба такая. Все жены моряков, а тетка Шура - та вообще матросом на корабле была. Кудри остригла и пошла. Говорила всем, что мальчик Саша. А потом война началась, убили её. Всех убили. И мою мать убили. А нас, троих её деток, в Иваново, в детдом отправили. Валька-то моя в отца пошла, непутевая. Надо же шею на горке свернуть! Другие-то девочки ведь нормальные - Даша пловчиха у меня, а Люба на корабле коком работает. А Валька вечно в неприятности попадала. Добрая она у меня была, жалостливая, всех собак в дом тащила, котят. Медсестрой работала - хочу, говорила, людям страданья облегчать. Вот я как узнала, что умерла она - вроде и горе, а слез нет. Русалок-то я видела, тетки мои ко мне приплывали... Вот, думаю, и Валя моя в воду вернулась. Правда ведь, Машенька, вернулась?
Марьямь только головой качала - вот как оно бывает, оказывается! Сколько лет на свете прожила, а не слыхала такого!
Пообещала она бабке Марине Валю к ней направить, да домой поплыла. Уж намучалась! Хорошо, что все речки да ручьи к Волге текут! И бензинчика по дороге нахлебалась, и рыбы дохлой насмотрелась. Тракториста вон утопила. А нефиг на пьяную голову купаться.
Два дня потом от грязи отмывалась.
Валя от радости чуть не свихнулась, всю ночь песни распевала, народ пугала. Потом даже новая партия ученых приехала...
А Марьямь к себе под камушек, к красным лентам, положила браслет из голубых бусин, на резинку нанизанных. Колин подарок.