Разговоры о том, что война для советских людей была внезапностью - это, как говорил В.Высокий, "сказки для богов ". Даже в нашем селе 2-е Поныри , где не было электричества и радио, простые люди чувствовали, что война с немцами скоро начнется. Мой отец, работавший в предвоенные годы на железной дороге Москва- Курск, говорил нам об этом задолго до ее начала. Когда он приезжал домой, мама с тревогой задавала ему один и тот же вопрос: " Гаврик, а что говорят ваши умные начальники о войне немцев с нами?"
Отец отвечал : "Варнакают, война будет, но когда- завтра или послезавтра? Наш начальник все время талдычит о скором начале войны..."
Мы рассказали отцу, что три дня назад ночью по колхозным полям и нашим огородам бегали с винтовками в противогазах красноармейцы. Их было много и они громко кричали: "Ур - а- а !"
- Это были ученья, они этим летом проходят во многих районах ,- сказал авторитетно отец.
-А я думала, что началась война и Красная Армия отступает...
- Никогда не кричат "ура" при отступлении, - шутил отец.
Однажды я шел по улице Карпуневка и увидел несколько женщин, которые разговаривали с Дмитрием Детушевым. Он во время первой мировой был плену у немцев, знал хорошо их язык и его в нашей деревне считали самым умным и мудрым стариком.
- Скажи, Емельяныч, война с немцами будет и когда она начнется ? - спросила одна из женщин.
- Не знаю, когда, но будет !.
- А когда немцы сюда придут, у нас будут колхозы?
- Чертовы мокрохвостые сороки, вы еще узнаете, кто такой герман? При нем будете вспоминать колхозы как рай земной! - ответил с возмущением мудрый старик.
Черная "тарелка" сообщила черную весть
Я и мои сверстники очень любили проводить летнее время на территории колхозной бригады (фермы), которая находилась в деревне Гавриловка, в конце большого конопляного поля. Нам нравилось ездить верхом на лошадях. Иногда взрослые ребята сажали нас на их спины перед собой и мы ехали вместе на пастбище или на водопой. Иногда они пускали лошадь в галоп, нас колотило мягким местом о костлявую спину лошадей, мы визжали, но даже натертые до крови ягодицы не останавливали нас от такой "экзотической" езды.
Большой радостью было, когда нас брали в поездку на лошадях за сеном. Как приятно сидеть на возу и вдыхать аромат подсохшей травы! Мне в этот момент так хотелось, чтобы моя бабушка Анюта увидела меня на вершине этого движущегося холмика!
Реже мы приходили на колхозную бригаду зимой. Нам нравилось смотреть, как взрослые мужчины ремонтируют трактор, автомашину, сеялки и веялки. Отец моего товарища Саши Хохлова мыл бензином в картере машины небольшие детали, вытирал их чистой тряпкой и говорил нам, как они правильно называются.
Однажды в колхоз привезли в больших деревянных ящиках какую-то жнейку, но инструкции по ее сборке так и не нашли. Колхозный умелец Прокофий без этой бумаги собрал механизм и опробовал его в работе. Отлично косит! Заглянули в ящики, а в них лежит половина неиспользованных деталей!
На стене этого большого помещения висела черная "тарелка", из которой часто доносились русские народные песни О. Ковалевой, Л. Руслановой.
Хмурым туманным утром 22 июня 1941 г. мы с другом пришли на "бригаду" и увидели грустную картину: пришедшие раньше нас на работу мужчины и женщины стояли у висевшей на стене черной "тарелки" и слушали со слезами на глазах голос диктора.
Мне тогда шел девятый год и я еще не понимал полноту ужас и трагизма этих слов. Мы возвращались домой по узкой тропинке сквозь конопляное поле молча, как с похорон близких родственников. Мне запомнилось это утро серым и туманным Подойдя к дому, я услышал гул мотора почтового самолета, который в это время каждый день летал из Москвы в Курск. Казалось, что это не наш, а немецкий самолет и скоро начнет бомбить железную дорогу.
На второй день после начала войны в районе началась мобилизация на войну мужчин призывного возраста . Из нашей деревни они с котомками направлялись в районный военкомат пешком, а из отдаленных - их везли на телегах. Помню, как по под проливным дождем в Поныри на телеге ехала "веселая" компания новобранцев, которые, размахивая кулаками, кричали: - " Мы этим немцам покажем, как надо воевать!"
Многие из них погибли или пропали без вести в первые месяцы войны под Смоленском, в том числе и Василий Быков - муж сестры моей крестной матери Натальи Быковой..
***
Вскоре с Западной Украины в нашем селе начали появляться беженцы. Мне запомнился симпатичный и веселый лет пятнадцати мальчик Юра из г. Белая Церковь, которую немцы бомбили в первые дни войны. Я не помню, у кого он жил, но видел, как с молодыми женщинами и стариками косил траву, возил на лошадях на колхозный ток снопы пшеницы, ржи, ячменя.
Первые три месяц войны жизнь в нашем селе проходила без каких-либо серьезных перемен: каждое утро бригадир ходил по домам и объяснял каждому колхознику, какую работу он должен в этот день выполнять.
Колхозники , как и в довоенное время, покорно ходили на ферму, убирали урожай, ремонтировали колхозную технику, пасли скот и т.д.
Во второй половине сентября немецкие самолеты начали часто бомбить железнодорожную станцию Поныри. Наша мать своими глазами видела , как после сбрасывания бомб на эшелон окровавленные мужчины с криками о помощи бежали в Самохваловский сад. По рассказам поселковых жителей , в этот день погибло много молодых ребята из Белоруссии.
Горит, дымит колхозный труд...
В это же время по деревне быстро распространился слух, что в пос. Поныри по распоряжению председателя райисполкома В.А. Коваля подожжен элеватор с зерном, а жители ближних сел вытаскивают его из огня и несут по своим домам.
Узнав об этом , к нам пришла сестра нашей матери Наталья и попросила меня посидеть с ее маленькими девочками Катей и Тоней , чтобы сходить хотя бы один раз в поселок за обгоревшим зерном. Я согласился...
Из окна дома просматривалась размокшая от дождя дорога, по которой медленно шли в сторону Ольховатки с большими сумками и мешками женщины и старики , а другие везли эту поклажу на одноколесных тачках или на лошадях...
Говорили, что лошадей мужчины ловили около поселка, взваливали на них по два мешка и , не обращая внимания на потертые до крови спины покорных животных , везли к своим домам.
Придя домой, я рассказал, что видел своими глазами и что услышал от моей тети, но никто из нашей семьи так и не пошел в поселок за обгорелым зерном. .
Мы однажды всей семьей сидели за столом и о чем-то говорили. За окном послышался топот копыт и фырканье лошадей Я вышел на улицу и увидел наших солдат, едущих на лошадях по размокшей от дождя дороге. Было видно, что кавалеристы куда-то торопятся. Я вернулся в дом и начал рассказывать, что видел на улице. Вскоре в дверь кто-то настойчивый постучал и в комнату вошел молодой парень Поздоровавшись c нами, он вытащил из армейского вещмешка небольшое полотенце и, глядя на мать уставшими глазами, тихо сказал :-" Хозяйка, дай, пожалуйста, за это немного хлеба или несколько вареных картошек "..
Мать отрезала от ковриги горбушку ржаного хлеба, достала из чугуна несколько крупных неочищенных картошек и подала ему, не взяв полотенце.
Утром мы узнали, что отступающие кавалеристы на ночлег останавливались на колхозной ферме, где было много сена и соломы. Мои друзья после их отъезда в этом месте нашли много от винтовок патронов и подарили несколько штук мне.
В соседней с нами деревне Антоновка, по которой прошла кавалерийская часть, в яме, заполненной водой, ребята нашли около двадцати сабель, которыми они хвастались перед мальчишками нашей деревни.
Жеребенок деда Шапары
Примерно за полмесяца до прихода немцев в наше село в его жизни наступил период полного безвластия. Мы не знали , что делает руководство сельского совета, нашего колхоза. По зеленым колхозным полям днем и ночью бродят "ничейные" одинокие лошади, а к нашим домам часто откуда-то прибегают голодные поросята, которых жители почему-то не "приватизировали".
Однажды я вышел на наш огород и увидел пасущегося на нем маленького жеребенка. Я его поймал, закрыл в сарае и пошел с ведром к колодцу, чтобы это чудо природы напоить. Когда я вернулся , этого маленького шустрика там уже не было, моя мама его выпустила на зеленое поле. Она сказала, что я поймал жеребенка, который не был колхозным , а принадлежал деду моего школьного товарища Виктора Скоркина по прозвищу Шапара.
Вшивые немцы съели кур и украли самовар
В нашем селе немцы появились в первых числах ноября сорок первого. Впервые мы их увидели на улице Киселевка, где около ветхих построек почти не было растительности и с нашей улицы, расположенной на более низком уровне, мы хорошо видели, что там происходит.
Это была небольшая группа немецких солдат и офицеров. Последние были одеты в черные френчи, галифе, сапоги, высокие с орлами и свастикой фуражки. Я не помню, на чем они приехали в эту деревню, может быть, на мотоциклах. Офицеры заходили в каждую хату, а солдаты с винтовками стояли у дверей.
На другой день такая же компания появилась и на нашей улице, но на этот раз они не заходили в наши хаты, а из пистолетов стреляли по бегающим и кудахтавшим петухам и курам.. Убитых птиц они демонстративно несли по улице за ноги и довольные удачной охотой громко смеялись ...
Накануне праздника " Седьмого ноября" в нашем селе появилась пехотная немецкая часть. Во второй половине дня, услышав в сенях лающую речь, открыли дверь и увидели двух немцев , которые куда-то уносили связку ощипанных цыплят, приготовленных нами к празднику.
Через несколько минут в хату ввалилась целая компания вооруженных солдат и, не обращая на нас никакого внимания , начала топить русскую печь..
Сухие бревна они притаскивали из соседней нежилой хаты и без раскола вталкивали в печь. Языки пламени вылетали даже в комнату и мы боялись, что покрытая соломой крыша от раскаленной трубы может загореться. ***
Немцы вскоре начали снимать с себя рубахи и по очереди совать их в пламя, чтобы избавиться от многочисленных "партизан". Некоторые, отойдя от печки, по швам рубах щелкали зубами.
Рано утром немцы по команде проснулись, быстро оделись и куда-то ушли. После их ухода мать обнаружила, что они утащили единственное наше богатство -тульский самовар. Об этом она помнила всю жизнь, когда заходила речь о немцах или о самоварах.
***
Рано утром в нашем доме неожиданно появился мой друг Ваня, которого со дня рождения звали Иваном Ивановичем. Чтобы не увидели мои родители , он отвел меня в угол комнаты и выложил на стол из карманов старой фуфайки несколько обойм с патронами к немецким винтовкам .
- Вот это да ! Где ты их взял ? - спросил я, поглядывая на такое "богатство".
- А ты никому не расскажешь ? -ответил он, запихивая в карманы патроны.
Он мне рассказал, что в их доме на ночь поселились немцы. Они натопили печку, сняли с себя мундиры, поставили в угол винтовки, а широкие с патронташами ремни повесили на спинку деревянной кровати, на которой он лежал, укрывшись рваной фуфайкой. Ночью из каждого патронташа он вытащил по одной обойме и спрятал в старом валенке. На рассвете немецкие солдаты по команде встали, быстро оделись, выбежали из дома и куда-то уехали на мотоциклах .
-Ты с ума сошел! - вырвалось у меня. - Если бы немцы об этом узнали, то тебя вместе бабушкой и матерью могли расстрелять !
Патроны мы закопали в мусорной куче и целый день из окна нашего дома смотрели на дорогу, по которой могли вернуться мотоциклисты, но они на нашей улице так и не появились...
Прошло много лет, Иван Иванович Детушев окончил Московский вуз и работал главным санитарным врачом на одном их мясокомбинатов Курской области. При встрече с ним в Москве я напомнил ему об этом случае. Он внимательно меня выслушал, улыбнулся и сказал: - " Надо же, ты еще помнишь об этом пустяке, а я давно о нем забыл..."
Немцы приехали на битюгах...
Вскоре на нашу улицу на тяжеловозных лошадях (битюгах) приехала небольшая немецкая воинская часть, которая находились здесь в течение всего периода оккупации нашего села. В нашем доме немцев в это время никогда не было.
Однажды вечером немецкий солдат завел тяжеловоза в наш сарай, в котором когда-то был погреб. Ночью прогнивший деревянный накат под тяжестью битюга обрушился и он по брюхо оказался в яме. Увидев утром эту картину, немец, увидев моего соседа, истерично закричал: - "Патизан, патизан!"
В доме нашего родственника Дмитрия Детушева, жили, как нам казалось, простые немецкие солдаты, которые ухаживали за тяжеловозами - битюгами . Мы часто сюда приходили и смотрели на этих неуклюжих гигантов, которые в упряжке тащили большие фургоны, похожие по размерам на железнодорожные вагоны на резиновых колесах..
В доме деда Никанора Меркулова ( Лютика) жили немецкие офицеры. которые по вечерам часто включали патефон и громкие звуки бравурных маршей разносились по всей округе.
Немцы в период оккупации практически не покидали дом Петра Детушева ( Петяка), работавшего писарем в какой-то немецкой конторе. В "присутствие" он ездил на лошади, запряженной в двуколку. Иногда на этой "тележке" он проезжал по нашей улице с женой Натальей, что для деревенских женщин было предметом постоянных сплетен и молвы.
Однажды, катаясь недалеко от этого дома на санках, мы оказались свидетелями очень неприятного для воспоминания случая ... Немецкий солдат, увидев бегущую по заснеженному лугу черную собаку, быстро установил на крыльце ручной пулемет и начал по ней стрелять ... Собака извивалась, ползла, но он остервенело строчил и строчил до тех пор, пока черный предмет на белом снегу перестал шевелиться.
***
Немецкие солдаты иногда на лугу играли в футбол. На игровом поле были установлены без сетки ворота. которые защищали шустрые вратари. Мы, мальчишки, сидели на траве и слышали лающие крики игроков.. Я обратил внимание на их длинные волосы ( чубы), которые они постоянно пальцами рук откидывали с лица на затылок.. - "А наших солдат почему-то стригут до самого черепа ", - подумал я, глядя на футболистов..
С такими прическами мы однажды видели молодых парней, которые в немецкой форме стройной колонной шагали по нашей улице и громко пели : - "Роспрягайте, хлопцi, коней, тай лягайте спочивать ..". Откуда и куда шли эти украинские молодчики, мы в то время не знали..
Финская баня
Наша бабушка Евдокия Федоровна, которую в деревне звали Доней, во время войны жила одна в маленьком домике в самом начале села Писаревка , рядом с деревянным мостом через небольшую речку Снава. По грунтовой дороге, соединявшей поселок Поныри с селом Ольховатка, отступали наши солдаты и наступали немцы, покидали перед боем родные очаги женщины, старики, дети и возвращались из эвакуации к сожженным деревням и селам.
В бабушкином доме всегда было уютно и я - первоклассник часто из школы, которая располагалась в старом поповском доме, рядом с церковью, прибегал к ней. Она угощала меня чем-нибудь вкусным, зашивала вручную разодранные по швам рубашки, штаны.
Когда в село пришли немцы, в ее доме поселился офицер, который знал несколько русских слов. Я хорошо помню небольшой столик под образами, на котором стояла фотография молодой женщины с детьми. Офицер говорил, что ему надоела война и когда она кончится, убежит босиком в Германию к своим детям и жене. Ему очень нравилась красочная русская матрешка, нарисованная на печке нашей мамой в самом начале войны.
Однажды поздно вечером бабушка Доня пришла к нам (мы жили тогда на ул. Карпуневка) и рассказала, что добрый немец уехал, а в ее комнате теперь находится большая лошадь, которую туда с большим трудом втащил финн, а сам куда-то скрылся.
Одну ночь она провела на печи, но не могла уснуть - лошадь громко фыркала, топала копытами и глодала сырцовые кирпичи печки. Бабушка боялась, что она может добраться и до нее. Три дня она жила у нас, но на четвертый, во второй половине, ушла в свою деревню, чтобы хотя бы через окно посмотреть, что творится в доме и тут же вернуться, если лошадь находится еще в доме.
Поздно вечером в замерзшее окно нашего дома кто-то тихо постучал, мама вышла в сени и открыла дверь. Это была наша бабушка. Она упала на пороге входной двери сеней и застонала. Мы помогли маме поднять бабушку и ввести ее в натопленную хату. Все лицо у нее были в крови, руки дрожали.
- Он меня убил, он меня застрелил! - рыдая, повторяла бабушка Доня.
Мама с ее головы осторожно сняла пропитанный кровью платок и мы увидели на ее голове слипшиеся седые волосы и большую шишку.
- Кто тебя ударил так сильно по голове? - спросила мама.
- Финн, проклятый финн! - ответила она и зарыдала.
Немного успокоившись, она рассказала, что с ней случилось.
Когда она тихо вошла в свой дом, то увидела, что огромная лошадь по-прежнему, фыркая, грызет с жадностью сырцовые кирпичи печки. Увидев такую картину, бабушка поспешила выбежать из дома, но на крыльце ей дорогу преградил тот самый финн, который три дня назад оставил лошадь. Он грубо втолкнул бабушку в комнату, где его лошадь, не обращая никакого внимания на вошедших , продолжала свою черную работу.
Финн на непонятном для бабушке языке кричал, топал по грязному полу коваными сапогами, размахивал перед ее носом в черных кожаных перчатках огромными кулаками, показывал на лошадь и обглоданный угол печки. Бабушка догадалась, что эту огромную скотину нужно было кормить и поить.
Разъяренный финн резким движением снял с плеча автомат и поднес холодный ствол к ее губам, а жестами показал, что нужно открыть рот.
- Нет, нет, не надо стрелять сюда! Стреляй лучше сюда! - умоляла финна бабушка, показывая на темя.
- Эта гадюка даже перед смертью не дала мне помолиться, - рыдая, говорила она.
Бабушка пришла в себя и ничего не могла понять, что же случилось и сколько времени она пролежала в холодной комнате... Болела голова, в ушах стоял колокольный звон; попыталась подняться с пола, но не смогла - перед глазами все кружилось, плыло. Лошади и финна в комнате не было, а входная дверь в дом была настежь открыта.
-Хорошо, что он послушался меня и стрельнул в темя, - продолжала рассказывать наша бабушка.
-Твой финн ударил тебя по голове чем-то тяжелым и тупым, может быть, прикладом автомата, - сказала мама, аккуратно приподнимая слипшиеся от крови волосы.
-Нет, нет! Этот безбожник и разбойник стрельнул мне прямо в темя, я слышала выстрел, там должна быть большая дырка, смотри лучше, - раздраженно сказала Евдокия Федоровна и в очередной раз жалобно застонала...
Немецкий велосипедист и корова
Многих немецких солдат и офицеров мы знали по именам. Некоторые из них относились к нам, детям, более ил менее нормально, и даже разрешали стрелять вверх из винтовок. Самым неприятным и злым немцем среди них был молодой маленького роста солдат, которого его сослуживцы называли "маленьки". . Я до сих пор помню, как он меня догнал и ударил кованым сапогом по мягкому месту за то, что я на дороге поднял окурок сигареты, чтобы отнести его деду.
Я также не могу забыть случай, когда под дулом автомата немецкий солдат меня заставил мыть его велосипед.
Моя тетя Наталья во время оккупации жила вместе с маленькими девочками ( Катей и Тоней) на краю улицы Гавриловки (Быковки) у дороги, идущей из поселка Поныри в Ольховатку Я часто приходил к ним и даже оставался ночевать. В сенях хаты находилась корова и чтобы попасть с чистыми ногами в жилую комнату нужно было осторожно пройти около стенки.
Однажды поздно вечером в начале ноября в эту деревню на велосипедах приехала группа немецких солдат и несколько из них остановились на ночлег в этой хате. Рано утром послышалась команда к подъему, немцы быстро встали и выбежали из хаты. Неожиданно один немец вернулся и начал что-то выкрикивать, показывая дулом автомата на дверь и на меня . Я выбежал на улицу. Немец автоматом показывал на велосипед и кричал: - Шнеллер, шнеллер ! От страх я в начале ничего не понял, но потом увидел, что спицы заднего колеса велосипеда были в замерзшем коровьем помете и оно не вращается. Немец продолжал размахивать автоматом и кричать, его товарищи уже держали ноги на педалях и хохотали. Я быстро сбегал в хату, принес чистое полотенце и ведро с холодной питьевой водой и начал лихорадочно мыть колесо велосипеда. Немец, тыкая в мою спину дулом автомата, продолжал кричать - "Шнеллер, шнеллер !"
Увидев, что группа велосипедистов, не дождавшись его, спускается к большой дороге, он грубо оттолкнул меня, сел на пахнущий навозом велосипед и быстро начал крутить педали.
В 1955 году я работал геологом в г. Иоганнгеоргенштадте, расположенного на границе с Чехословакией, и наблюдал международный велопробег Берлин-Прага. Среди велосипедистов в желтой майке лидера был известный в те годы немецкий гонщик Густав-Адольф Шур. Когда он проезжал по трассе мимо нас, я вспомнил того немца, велосипед которого я под дулом автомата мыл от коровьего помета и мне приходила мысль:
- А , может быть, гонщик в желтой майке является его близким родственником, или даже сыном ?
Озверевший фашист...
Одна старушка из села 1-е Поныри со слезами на глазах рассказала о расстреле человека перед ее домом. По ее словам, в окно постучал мужчина средних лет и попросил разрешения войти. Но не успел он развязать свой небольшой рюкзак, чтобы перекусить, как в хату вбежал молодой немец и , наставив на него автомат, приказал выйти на улицу. Через минуту или две послышались выстрелы... Немец, как сумасшедший, вбежал в комнату и начал перед зеркалом лихорадочно зачесывать нависающий на лоб рыжий чуб.
Кто был этот человек и за что его застрелил фашист, я так и не узнал.
Деревенские полицаи
С приходом в наше село немцев многие сыновья и родственники репрессированных в советское время кулаков вступили в полицейские отряды. От немцев они получили обмундирование и оружие. Я не знаю, чем эти молодчики занимались в дневное время , но в ночное - они разгуливали по улицам и, поймав кого-нибудь из нас, безжалостно секли ременями
Свою преданность оккупационным властям они проявляли во время так называемых сельских сходов, один из которых я хорошо помню.
В нескольких метрах от церкви из досок была сколочена высокая трибуна, на которую поднялись немецкие офицеры и вооруженные автоматами солдаты.
Вскоре к этому месту подкатили богато убранные сани, в которых в меховой шубе с тростью сидел похожий на сибирского богатого купца мужчина,, а рядом с ним молодая женщина.
Я позже узнал, что фамилия этого солидного мужчины - Овчаров, который в это время был волостным бургомистром, а женщина у него работала переводчицей .
Они прошли через толпу и по ступенькам поднялись на трибуну.
Немецкий офицер в окружении вооруженных солдат читал на своем лающем языке по бумаге текст , а другой - его переводил на русский.
В то время я мало понимал, о чем идет речь, но улыбался, когда от "толмача " слышал слова "команское комадование".
Во время этого сборища деревенские полицаи в белых халатах бегали с винтовками вокруг церкви и по заснеженному кладбищу. Им, по-видимому, казалось, что из-за могильных холмов могут появиться партизаны и начнут палить по трибуне, откуда слышится лающая немецкая речь
В феврале сорок третьего полицаи пытались уйти вместе с отступающими немцами, но были арестованы и направлены на фронт в район пос. Турейка, где многие из них, по рассказам нашего отца, погибли от пуль немецких снайперов.
Расстрел у моста
Зимой 1942 г. по деревне пошел слух, что около моста через р. Снаву, по которому мы ходили в деревню Большая дорога, немцы расстреляли нескольких молодых ребят. По словам свидетелей, группу ребят куда-то вел один вооруженный винтовкой немец. Когда они подошли к мосту, парни напали на конвоира, разоружили и побежали. Но неожиданно откуда-то появился еще один фашист и из автомата начал стрелять по убегающим ребятам. Но были убиты , вероятно, не все юноши. Семен Жуков, наш деревенский житель, мне рассказывал, что он своими глазами видел сквозь щели в сарае, как немцы во дворе дома деревни Большая дорога расстливали молодых парней.
Их трупы немцы родителям не разрешали хоронить и они долго лежали в снегу. Где и за что они арестовали этих молодых ребят, их имена я так и не узнал.
Бухенвальд в Понырях
За время оккупации нашего села немцами я всего один раз с матерью был в поселке Поныри. Это было летом 1942 г. Но я до сих пор не могу забыть ужасающую картину, которую мне пришлось увидеть. Примерно на том месте, где сейчас находится водонапорная башня , я увидел за колючей проволокой большую толпу людей, которые сквозь ограждение из колючей проволоки протягивали руки и что-то выкрикивали. Многие из них были одеты в солдатские рваные гимнастерки, а их головы обвязаны грязными бинтами.
Мне мать объяснила, что это наши пленные солдаты,
-А почему все проходят мимо и с ними не разговаривают и ничтожества им не дают? - спросил я у матери по дороге к дому.
- Попробуй, дай им кусок хлеба, сразу немцы пристрелят, ты видел сколько их с винтовками ходят около колючей проволоки?
Рассказывали, что одна женщина из поселка бросила им буханку черного хлеба и ее тут же немцы застрелили.
Дед Лютик донес, а каратели повесили...
По имеющимся сведениям, за время оккупации в Поныровском районе было расстреляно и повешено 113 человек и отправлено в Германию 835 человек.
Однажды июньским днем 1942 г по нашей улице прошел слух о том, что в соседней деревне Низ в саду, против дома Дородных, немцы повесили председателя нашего колхоза Ивана Федосеевича Лепина и учительницу школы - председателя сельсовета Марию Степановну Новикову
Ивана Федосеевича я до войны хорошо знал и много хорошего о нем слышал от своих родителей. Моя мать любила повторять его слова: - "Хлеб бывает плохим не только от муки, но и от руки."
Когда мы прибежали к месту казни, то увидели в саду небольшую группу наших односельчан, которые молча стояли и смотрели на яблоню, на толстом суке которой от легкого ветра раскачивалось на веревке тело Марии Степановной, а слева от нее с петлей на шее находился мертвый Иван Федосеевич. Он не висел в полный рост, а в скрюченной позе сидел на коленях на земле.
Очевидцы казни говорили, что Мария Степановна, когда ее поставили на табуретку, вырвала у палача веревку и сама накинула ее на шею. И.Ф.Лепин перед казнью пытался бежать, но его застрелили и уже мертвому накинули на шею петлю, а веревку привязали к суку яблони.
Повешенные были членами коммунистической партии и в довоенное время , по рассказам, боролись с ворами, бандитами, грабителями. К их числу относился Никанор Меркулов ( Лютик), которого постоянно "раскулачивали", обыскивали, куда-то водили на допросы. Даже его сын, когда приходил в наш дом, будучи , как говорила моя мать, "партейным", говорил , что он никогда не простит советской власти, которая "взяла у них одну корову, потом другую..."
После прихода в феврале 1943 г. в наше село Красной армии в бывшей немецкойfканцелярии были обнаружены заявления деда Лютика на многих советских работников, в том числе и на казненных. Что было дальше с этим подлым стариком , никто до сих пор толком не знает. Жители села 1-е Поныри видели весной 1943 г. в большой воронке, наполненной талой водой, труп человека в чекмене коричневого цвета, а рядом с ним кожаный летный шлем. По всей вероятности, в этой канаве плавал труп расстрелянного Никанора Меркулова (Лютика).
Кто-то подвесил гранату...
За два года оккупации немцами нашего района мы ничего не слышали о партизанах.. Здесь не было лесов, где бы они могли "водиться, а рощи часто "прочесывали "немецкие солдаты и русские полицаи При этом тщательно обыскивали даже грибников и пастухов..
Ходили слухи, что на улице Большая дорога на входную дверь старосты партизаны ночью подвесили гранату. Говорили также, что они арестовали за связь с партизанами участника финской войны Николая Казначеева , но он от них сбежал.
Я вспоминаю один немецкий плакат, на котором был изображен небритый мужчины, поджигающий спичкой бикфордов шнур в динамите, подложенным под железнодорожный рельс , а над ними немецкий солдат , который замахивается прикладом винтовки, чтобы ударить его по голове
Однажды мы наблюдали, как на краю деревни группа немецких солдат делала зарядку. Мой сосед, наклонившись ко мне, тихо сказал: "Были бы в этих местах партизаны, они бы им показали ..."
Когда я через много лет в разговоре с моим дядей Дмитрием вспомнил об этом случае, он сказал : "Хорошо , что по немцам в этот момент никто не пальнул, в противном случае каратели всех жителей деревни тут же расстреляли или сожгли заживо ".
Слова пророка в устах священника
Однажды поздно вечером в замерзшее окно нашего дома кто-то постучал. Мама открыла скрипучую дверь. В комнату вошел с саквояжем в руке мужчина средних лет и помолился на висевшую в святом углу старую икону, поздоровался с нами и вежливо попросил разрешения отдохнуть у нас до утра и сварить ему большого ощипанного гуся, которого он достал из саквояжа. Мужчина сказал, что он священник и идет в Коренную пустынь к святым местам. Мама положила гуся в большой чугун и поставила его в печь на раскаленные угли от торфяных "кочек." Вскоре комната наполнилась необычным ароматом гусиного жира. От предложенного матерью молока он вежливо отказался, а выпил с кусочком лепешки стакан кипяченой горячей воды.
- Скажи, батюшка, а где наши и когда они придут? - робко спросила мама перед его уходом из нашего дома.
Он ответил, что в Библии сказано :" И возвращается ветер на круги своя".
Из этого ответа я ничего не понял и после его ухода спросил у матери: "А что он сказал о Красной армии?
- Я не знаю , о каком ветре он говорил , но мне показалось, что батюшка намекнул о скором приходе Красной Армии в наш район.
Слова ночного гостя оказались пророческими : в начале февраля 1943 г наши войска вернулись в район , но главное сражение за возврат "ветра на круги своя" было еще впереди...
Зарево над Ливнами
Во время оккупации мы не знали даже о разгроме немцев под Москвой и Сталинградом. В листовках, которые разбрасывались фашистами с самолетов, были слова: "Заберем Москву и Елец и войне конец! "
В дневное время с востока до нас доносились глухие громовые раскаты, а в ночное - в небе были видны багровые всполохи. Мы знали, что ожесточенные бои идут за г. Ливны, который находится от пос. Поныри примерно в ста километрах.
***
В один из ноябрьских дней сорок второго года мы увидели, что немцы из дома нашего соседа выносят вещи и оружие и грузят в большой фургон...
Перед отъездом от него отошел высокий немец и направился по тропинке вниз к ручью, на котором была небольшая запруда. Мне показалось, что он, прижав к груди, несет несколько коротких поленьев дров.
В начале января, когда ручей покрылся льдом, я вспомнил об этом и вместе с кем-то из моих друзей пошел посмотреть, что же выбросил в воду этот фриц ? На тонком льду мы сделали несколько лунок и железными костылями осторожно начали прощупывать дно. В одной из них наш щуп уперся во что-то металлическое и при его покачивании в воде появились масленые пятна. Через несколько минут мы из воды вытащили около десяти новых немецких штыков ( кинжалов).
Самолет с красными звездами ...
В один из хмурых осенних дней 1942 г. послышался ревущий звук летящего самолета и крики немецкого офицера: - "Alarm! Alarm!". Вскоре в небе мы увидели низко летящий на большой скорости с двумя фюзеляжами самолет, на крыльях и стабилизаторах которого были хорошо видны красные звезды. Немцы, ожидая его возвращения , поставили рядом с окопом ручной пулемет, но штурмовик пролетел, вероятно , другим маршрутом...
Девятый вал дошел до Понырей
В самом начале февраля сорок третьего, во второй половине дня наша дремавшая улица неожиданно проснулась . Работающий в немецкой конторе писарем Петр Детушев спешно укладывал в сани чемоданы, а дед Никанор вместе с полицаями куда-то спешил , подгоняя свою лошадь не только ременным кнутом, но и крепкими нецензурными словами.
Наш любопытный сосед Федор пошел посмотреть, что же творится около церкви, куда устремились эти люди. По его словам, в толпе он увидел знакомые ему лица и нескольких немецких солдат, которые пытались в русские сани запрячь колхозную лошадь. Один из них, увидев Федора , подвел его к саням и показал рукой в сторону поселка Поныри. Федор догадался, что немцы хотят, чтобы он немедленно отвез их к железнодорожной станции. Но в этот момент со стороны ул. Антоновка послышался рокот мотора танка. В небе на низкой высоте пролетел советский штурмовик. Немцы, оставив лошадь, быстро побежали по заснеженному полю к железной дороге.
Все пытавшиеся уйти с немцами ( полицаи, писари, переводчики, староста, доносчики ) вскоре были арестованы и осуждены . Многие из них получили большие сроки заключения . Наш сосед Петр был приговорен к десяти годам, сослан в Казахстан, где трагически погиб, а старики Лютик и Чудный за клеветнические доносы немецким властям на советских партийных работников были приговорены к расстрелу.
В этот же день мы узнали от сестры матери Натальи, что рядом с ее домом была подбита грузовая машина, на которой ехали немецкие солдаты к железнодорожной станции Поныри. Выстрел был произведен из танка , когда он переезжал мост у деревни Антоновка. Поврежденная снарядом машина остановилась на подъеме дороги недалеко от места, где сейчас находится святой "Рынов источник".
Ехавшие на ней немцы выпрыгнули из кузова и побежали по зимней дороге к поселку, оставив свои вещи и оружие. Местные жители, увидев брошенную машину, в течении нескольких минут растащили весь груз. Моя тетя Наталья из этой машины успела утащить канистру с бензином и спрятать ее в сенях под кучей торфяных брикетов (" кочек"). Вскоре поселившиеся в ее доме лейтенант, стреляя из пулемета по немецкому самолету, поджег соломенную крышу ее дома. Я видел, как пожар пытались погасить и как тетя плакала и просила вытащить из кучи торфа канистру с бензином.
Ближе к вечеру послышались автоматные очереди, гул моторов танков и орудийные выстрелы... В деревне неожиданно появились с автоматами наши солдаты, одетые в теплые полушубки, валенки и шапки с красными звездами.
Я помню, как колонна танков Т-34, поднимая вихри снега, на большой скорости мчалась по нашим огородам к железнодорожному переезду "Батурина будка". По рассказам, под огнем немецкой артиллерии танки не могли прорваться к Понырям с юго-западного фланга по шоссейной дороге. Как только они появлялись на возвышенности, противник открывал по ним бронебойными снарядами огонь, которые долетали даже до нашей деревни. Вероятно, танкистам был дан приказ выйти к станции по ровному полю с юго-восточной стороны, где наступавшие танки не были мишенями для немецкой артиллерии.
К вечеру в садах солдаты расчистили от снега площадки и установили тяжелые минометы, а нам сказали, чтобы мы эту ночь провели в подвальных помещениях.
Как только стало темно, мы всей семьей ( мама, бабушка, сестра брат и я ) , прихватив с собой старые одеяла и фуфайки, пошли к погребу, который находился недалеко от дома.
С нашего пригорка хорошо было видно мерцающее зарево пожара над селом 1-е Поныри. Казалось, что там начал извергаться вулкан. Все небо было багровым, очаги пламени появлялись то в одном , то в другом месте, автоматные очереди и глухие взрывы не прекращались ни на минуту, следы от трассирующих пуль пронизывали небо.
Мы спустились по скользкой лестнице в погреб и при свете "коптилки" сидели около часа, как вдруг услышали из соседнего сада громкие и непонятные нам слова приказа и команду "Огонь ! ". Раздались оглушительные раскаты и с гнилого потолочного настила посыпалась земля. Мама прижала к себе маленьких детей, а бабушка шептала молитву и крестилась. Мы вышли из этого укрытия рано утром , когда стрельба из минометов прекратилась, а артиллеристы куда-то уехали, оставив за собой на снегу вытоптанные до земли площадки.
Бои за станцию Поныри, как известно, шли около трех суток и только в ночь с 8 на 9 февраля вокзал десантниками был взят. В течение этих "огненных" дней и ночей слышались громовые раскаты, гул моторов танков, автоматные очереди. Санитары в этом пекле находили раненых солдат и привозили в деревенские дома. Среди них были русские, украинцы, узбеки, казахи, якуты.
Однажды я зашел в дом деда Кузьмы Панова и увидел в сенях замерзшие трупы солдат, которых вскоре везли в последний путь по деревне на лафетах пушек и хоронили около Свято-Троицкой церкви. В наш дом однажды пришел раненый в полость живота молодой лейтенант. Он был одет в новую темно-зеленую гимнастерку, подпоясанную широким со звездой на пряжке ремнем, в галифе и обут в новые сапоги. Глядя на его внешний вид, было трудно поверить , что он тяжело ранен. Выдавала только его бледность лица и тихая речь. Я хорошо помню, что он был родом из Одессы. Через несколько дней врачи нам сказали, что по дороге в госпиталь этот умный, симпатичный человек умер. К сожалению, его имя и адрес проживания в Одессе мы тогда не записали.
Зенитки стреляют, мы катаемся ...
Зима в эти февральские дни у нас была морозной, солнечной. Но в напряжении всех жителей и военных держала немецкая " рама", которая постоянно летала над нами, а зенитки залпами стреляли, но она продолжала летать. Осколки от разорвавшихся снарядов падали в снег, а мы их пытались отыскать. Я помню, как старик Петр Калужских шел, опираясь на посох, по заснеженной тропинке, читал молитву и, глядя со страхом на небо, крестился, а мы в это время катались с горок на лыжах и санках, на замерзшей речке на коньках.
В деревне не было ни одной горки, с которой бы мы не скатывались на самодельных лыжах. Их мы делали всего за несколько часов: приходили с топором в старый сад, находили толстый, похожий на хоккейную клюшку яблоневый сук, срубали его топором , раскалывали вдоль на две части, обстругивали каждую из них, заостряли изогнутые концы, прибивали к этим деревяшкам широкие ремни и...лыжи готовы ! Некоторые ребята их делали из тонких досок или из тяжелых, окантованных металлом немецких лыж.
Старшина роты, увидев мои неуклюжие лыжи, подарил мне свои, настоящие, на которых я катался до окончания войны. Лыжи были длинные и часто на резких перегибах горок меня подбрасывал вверх и я приземлялся на живот без них, ожидая удара по спине или по голове.
Я в детстве мечтал кататься на настоящих коньках. Они мне снились даже во сне, но мне их родители не купли. Еще до войны отец их мастерил сам и говорил, что в детстве он и его братья катались только на таких. В небольшому куске дерева пропиливалась бороздка и в нее вставлялся и закреплялся в торцах кусок проволоки. Привязать веревками такие деревяшки к валенкам или сапогам было непросто, но мы их примораживали, опуская ноги в прорубь и в снег.
Однажды я пришел к бабушке Доне и забрался по ее просьбе за чем-то на чердак. Я не поверил своим глазам : в его углу около двух велосипедов лежали коньки! Я таких коньков не видел никогда у ребят нашей деревни ! По форме они были похожи на большие "снегурки ", но с глубоким желобом на скользящей поверхности. Забыв обо всем, я прибежал домой и уже через несколько минут скользил по льду замерзшей речки.
Маленький оркестр и большая болванка
В первых числах февраля сорок третьего наша пехота и танки стремились подавить сопротивление немцев у железнодорожной станции Поныри. Оттуда слышались автоматные очереди, разрывы снарядов. Когда стрельба немного утихла, мы увидели как из грузовой машины в дом бабушки Савонихи люди в гражданской одежде заносят какие-то зачехленные предметы. Вскоре из хаты послышались странные для нас звуки, похожие на кваканье лягушек, звон разбитой посуды, мяуканье кошек. Мы с моим другом побежали к этому дому. В окно мы увидели раздетых по пояс людей, которые не слушая друг друга выдавливали из инструментов звуки, посматривая на листы белой бумаги. Мне больше всех понравился человек, который двигал туда - сюда медную трубку и из нее вылетало "пук - пук - пук.".
Один мужчина поднялся во весь рост и постучал по своей ладони тонкой палочкой, взмахнул ей перед носом с большой балалайкой очкарика и полилась веселая музыка. Неожиданно послышался громкий хлопок и мы увидели на склоне бугра облако из снега и чернозема . Увидев эту картину, мы быстро побежали к нашему дому . Примерно через час мы вновь пришли послушать музыку, но бабушка Савониха сказала, что музыканты поспешно собрали свои трубы и балалайки и куда-то уехали... Позже мы от военных узнали, что немцы стреляли болванками из пушек по танкам, которые по грунтовой дороге стремительно приближались к поселку Поныри.
Разведчик Костя
Среди первых солдат, пришедших в нашу деревню, был один которого звали Костя. Он отличался от всех подчеркнутой независимостью : днем ходил по улице в теплой шубе, в ушанке, валенках со снайперской винтовкой и, не обращая ни на кого внимания, стрелял ворон. Говорили, что Костя по ночам ходит в разведку и охотится за "языками". Деревенские мальчишки всегда ходили за ним , а он разрешал им собирать пустые гильзы и рассказывал смешные истории. Мы очень любили веселого солдата и всегда ожидали его появление на улице. Но вскоре мы узнали, что Костя не вернулся с задания и, вероятно, погиб при его выполнении.
"Береги его, он твой кормилец ..."
Через несколько дней после освобождения нашего района от немцев отцу вручили повестку о немедленном прибытии в райвоенкомат - на пункт сбора призывников. Рано утром отец оделся, набросил на одно плечо лямки тощего вещмешка и, обнимая мать, , с грустью в голосе, вытирая ладонью слезы, сказал :-"Береги его, он твой кормилец! "
Я на всю жизнь запомнил эти слова. Мать сберегла меня, отец вернулся с осколком в груди домой, но моя жизнь сложилась так, что я не все выполнил завещания отца, о чем горько сожалею...
Отца направили на передовую линию фронта, которая находилась в 15 км. от нашей деревни. Отец один раз приходил домой и рассказывал, что он сидит со снайперской винтовкой в окопе у деревни Турейки.. В кирзовых сапогах у бойцов мерзнут ноги. Но он умудряется сохранить их в тепле с помощью газет, которые почтальоны приносят каждый день.
По его словам , он из трехлинейки сбил немецкий самолет, который упал в расположение другой части и награду за это незаслуженно , вероятно, получил кто-то другой. Моя мать в этом случае с присущим ей природным юмором говорила: -"Ты, наверное, сбил наш почтовый самолет и благодари Бога за то, что тебя еще не расстреляли ..."
В этих местах он находился с перерывами на отдых в пос. Поныри около пяти месяцев. В это время в одной части с ним находилось несколько молодых деревенских ребят , которых призвали в армию вместе с ним в феврале сорок третьего. Многие из них погибли от пуль немецких снайперов.
Однажды мама нашла на огороде зеленого цвета баночку и повесила ее за кольцо на гвоздик за старой бабушкиной иконой. Во время прихода отца домой, она решила похвастаться этой находкой.
- Посмотри, какую лампадку я нашла за нашей хатой,- сказала она, снимая висевшую на кольце гвоздя зеленую банку с трубочкой вверху.
Увидев это , отец осторожно взял из рук матери эту "лампадку", вышел молча на улицу и вскоре послышался сильный взрыв. Отец вернулся и сказал, что это была боевая граната и хорошо, что никто из нас не выдернул кольцо.
" Прости им , Отче..."
Когда в нашей семье заходила речь о староверах отец вспоминал расстрел баптиста, свидетелем которого он был. Впервые об этом я от него узнал еще весной сорок третьего года, когда ему однажды разрешали на несколько часов придти домой с линии обороны,
Однажды, по словам отца, их стрелковый взвод неожиданно построили и повели к лесу. Когда они подошли к опушке , то увидели одетого в старую фуфайку мужчину, который копал саперной лопатой мерзлую землю. В нескольких метрах от него стояла шеренга с винтовками солдат, а перед ней с кожаной сумкой капитан.
Когда мужчина выкопал неглубокую яму, воткнул лопату в холодную землю и выпрямился, к нему подошел командир шеренги и на вытянутых руках предложил взять винтовку. Мужчина покачал головой и движением руки показал, что этот "подарок" он принять не может. Капитан тут же из полевой сумки достал белый лист бумаги и начал читать, где в конце были два зловещих слова " приговорить к расстрелу..."
Подсудимый, услышав эти слова, снял шапку, рукавицы и положил их у ног на черную землю, перекрестился и, глядя на весеннее голубое небо, тихо произнес : " Прости им, Отче, они не знают, что творят...".
Отец продолжал, что после поворота его взвода по команде "Кругом!" из винтовок раздался громкий залп.
- А за что расстреляли этого человека ? - спросил я у отца.
- Я сам толком из этого приказа ничего не понял, но командир потом объяснил, что этот человек был баптистом и отказался защищать нашу страну.
"Быть может , это место для меня..."
В феврале 1943 г. в деревенские дома разместили подразделение наших солдат для отправки на передовую. Несколько из них поселили в наш дом. В это время в небе летала и сбрасывала небольшие бомбы немецкая "рама", по ней стреляли наши зенитки. с линии фронта постоянно доносились звуки канонады, похожие на громовые раскаты, а ночью на небе висело зловещее мерцающее крыло огненного зарева .
Я хорошо помню, как накануне отправки в это пекло один средних лет солдат стоял, курил и с грустью смотрел на голубое зимнее небо, как будто прощался с ним навсегда. Я подошел к нему, он положил руку на мое плечо и , достав из кармана смятый платок, вытер им с глаз слезы. Может быть, в этот момент он вспоминал об отчем доме, свей семье, где третий год ждет его похожий на меня сын, которого он не может обнять в последний раз. Поздно вечером бойцов отправили на линию огня, где многие из них , как мы узнали от отца, погибли около деревне Б.Тагино.
Когда я слушаю песню "Журавли" Я. Френкеля на стихи Р.Гамзатова , я вижу перед собой этого бойца, который с грустью смотрит в последний раз на голубое зимнее небо .
Медико-санитарная рота
В нашем доме поселился штаб 530 медико -санитарной роты 5 Краснознаменной артиллерийской дивизии. Начальником ( командиром) этой части был Акимов, его адъютантом Шишкин , а писарем - Мандров.
Медицинский персонал роты принимал и размещал по деревенским домам доставленных с поля боя раненых солдат, оказывал им медицинскую помощь и направлял в тыловые госпитали, а умерших хоронил на нашем деревенском кладбище
Я до сих пор помню Акимова сидящим за столом и рисующим на листе бумаги план нашей деревни со всеми домами, родниками и элементами топографии
Адъютант Шишкин в отсутствии начальников тихо пел куплеты из популярных фронтовых песен и был кумиром многих молодых медсестер и санитарок. От него я впервые услышал: "Вставай страна огромная", "В землянке", "Синий платочек".
Эти и другие песни девушки пели и читали стихи на самодеятельных концертах., которые они устраивали в деревенской хате. Мне очень нравилось слушать поэму К.Симонова "Сын артиллериста", которую, послушав несколько раз, выучил наизусть и многие куплеты помню до сих пор.
Между начальником Акимовым и писарем Мандровым часто происходили споры, один из которых кончился для последнего арестом на трое суток. Я хорошо помню этот случай.
В конце зимы в часть привезли американские ботинки красновато-коричневого цвета. Мандров, сидя на табуретке, пытался их одеть , но они были очень жесткими и ноги в них влезали с большим трудом.
- Вот за эту дрянь нам после войны придется расплачиваться, - сказал тихо писарь.
- Сержант Мандров, разговоры на эту тему отставить ! - произнес Акимов, взглянув строгими глазами на своего подчиненного.
- Я знаю, вас это не коснется, товарищ старший лейтенант!- сказал Мандров, снимая американскую обувь.
Акимов встал из-за стола во весь рост и громко произнес: Сержант Мандров, объявляю вам трое суток ареста!
Арестованного уводили в сарай почему-то только на ночь, где его охранял с винтовкой часовой, а утром приводил в наш дом и арестованный весь день что-то молча писал.
***
В этой части служил сын полка Витя, очень симпатичный и веселый мальчик, которому было около четырнадцати лет. Нам очень нравилась его военная форма и мы с завистью смотрели на него. Вите разрешалось , как нам казалось, многое. Около дома, где он жил, он выкопал окоп, установил ручной пулемет и палил из него по немецкой "раме", летающей на большой высоте. По рассказам моего двоюродного брата Максима , с этой частью Витя дошел до Берлина и погиб от "шальной" пули за несколько дней до окончания войны.
Максим был сыном брата моего отца Егора Трофимовича, который со своей женой Евдокией постоянно находился в отъездах и в деревне в детские годы я их видел очень редко, они работали где-то на севере, на железной дороге
Наши солдаты, увидев крепкого и беспризорного Максима, оформили его в мае сорок третьего года в эту медицинскую часть санитаром., а куда делась его мать - я не помню. Знаю, что моя мать Ефросинья Дмитриевна всю жизнь упрекала невестку за брошенного ребенка.